Неразрешимое бремя

Глава 3. Хризокола

Я отдала пару мелких поручений Антону и Тени, на ватных ногах поднялась к себе в комнату, упала на кровать, мысленно обещая себе лишь чуть-чуть перевести дух, и провалилась в липкий кошмар душного послеобеденного сна. Измученный разум метался в жестоких тисках памяти, порождая чудовищ, что терзали мое тело и душу, заставляя вновь и вновь переживать прошлое. Тянущая боль в пустом чреве, ощущение расплывающегося под тобой пятна крови из оскверненного бесплодного лона, отвратительно липнущая к телу простыня, беспомощная слабость, когда нет сил даже пошевелить губами, чтобы позвать сестру, но самое страшное — это звук. На грани слышимости, детский плач, такой жалобный скулеж, что сердце кровью обливается, ты хочешь встать к своей нерожденной девочке, успокоить ее, а ноги не слушают, словно и нету их вовсе…

Я вынырнула из кошмара, разом подхватившись на кровати. Отбросила легкое одеяло, которым меня укрыл заботливый Антон, лихорадочно ощупала простыню под собой и выдохнула с облегчением. Ткань была лишь слегка влажной от пота, но жалобное поскуливание продолжало терзать слух. Я застонала, до боли прокусив губу и сдерживая рвущийся вопль боли. Тело ныло так, словно все случилось вчера…

— Ты уже проснулась? — заглянул в комнату Антон, в образовавшуюся щель влетел рыжий щенок и взобрался ко мне на кровать, продолжая поскуливать. Я стиснула зубы, чтобы не стукнуть глупое животное. Его, последнего из помета, с деформированной задней лапой, мы не смогли никому пристроить, и Антон упросил меня оставить его у нас. Имя ему так и не дали.

— Избавься от него, — сказала я, скидывая щенка с кровати. — Иначе сама удавлю. Ты меня знаешь.

Антон умоляюще посмотрел на меня, в его глазах мелькнуло недоумение.

— Хриз, ты чего?

— Ты слышал, что я сказала.

Он покорно кивнул головой:

— Дай мне хотя бы несколько дней, ладно? Спускайся к ужину, тебе надо обязательно поесть, хоть что-нибудь. Еще к нам на ужин заглянул портной Изхази с семьей, заодно занес тебе заказ. Померяешь? Это поднимет тебе настроение. Ты хоть выспалась?.. Я решил тебя не будить…

Антон все говорил и говорил…

Я спустилась в гостиную, чувствуя, что все равно не смогу проглотить ни кусочка. Артем Изхази вскочил со стула и поклонился мне. В его жене, сидящей рядом цветущей дородной матроне, теперь уже никто бы не узнал ту раздавленную горем мать, чей разум блуждал в вымышленном мире, где ее дочь все еще жива. Впрочем, Адели до сих пор считает приемную дочь настоящей, не желая замечать разницу.

— Госпожа Хризштайн, я решил лично принести ваш заказ, тем более что Евочке так хотелось повидаться с вами.

Его взгляд увлажнился, а на меня с радостным воплем бросилась девчонка, обнимая меня за талию, ласкаясь и радостно заглядывая в глаза, совсем как глупый щенок.

— Госпожа Лидия! Мне подарили новое платье! Смотрите, правда красивое? А Мартен мне игрушку подарил, все подружки обзавидуются!

Она вертела в воздухе изящной механической стрекозой, сделанной настолько искусно, что казалось, еще чуть-чуть — и та взлетит, расправив гордо свои тонкие проволочные крылья. Я стояла каменным столбом, чувствуя, как рвется наружу дикая ярость.

— Евочка, не приставай к госпоже, ты ведешь себя невежливо, — мягко одернула девочку госпожа Изхази. На ее лице было столько тихой гордости за свою дочь, столько спокойной безмятежности и безграничной любви, какие возможны только на лице мамы. Словно ей ведома сокровенная тайна мироздания, которую она бережет от глупых непосвященных. Наверное, это свойственно всем матерям… Хотя нет, точно не всем. Та, что отшатнулась от новорожденного младенца, словно у меня было три глаза или уши на спине, та, что ни разу не приложила к груди, та, что избегала как огня, та единственная звалась моей матерью. Только для нее я не была ее ребенком, я была дочерью своего отца.

Я отодвинула девчонку с дороги. Та побежала играть с щенком, весело болтая и дразнясь, за столом слышался смех и разговоры, уютно горели светильники, разгоняя темноту, звенели столовые приборы, ароматно пахло жареным мясом и пряным хмельным хлебом. Я смотрела на эту идиллию пустым взглядом и мечтала стереть их улыбки. Все до единой. Навсегда.

Антон подошел и протянул мне принесенное платье.

— Ты явно не собираешься есть, так пойди и померяй обновку. Не надо стоять здесь и накручивать себя еще больше, Хриз, — похоже, за столько времени со мной он научился чувствовать неладное.

Я негнущимися пальцами взяла платье и пошла наверх, впечатывая каждый шаг со злостью.

В спальне я разделась до нижнего белья, но потом передумала и скинула липкие от пота рубашку и панталоны. Ночная прохлада приятно остужала измученное тело, отраженное в большом настенном зеркале. Я склонила голову набок, отстраненно разглядывая свое отражение, проведя пальцами по уродливым шрамам на животе и бедрах, ощущая, как горят такие же отметины на спине. Я могла бы избавиться от них навсегда. Мне достаточно спуститься в подвал, где хранится большая бутыль с надписью «рыбий жир», в которой на самом деле вонючая полезность перемешана с колдовским грибным эликсиром, зачерпнуть совсем каплю и нанести на кожу. Как-то Антон деликатно поинтересовался, почему я до сих пор этого не сделала. Я не нашлась, что ему ответить. Теперь глядя на свое отражение, вдруг поняла — не хочу забывать. Мне удалось выжить из чистого упрямства и ненависти. В моменты слабости я молила Единого позволить мне забыть, но теперь нет. Я не хочу забывать, не хочу прощать обиды, поэтому найду в себе силы, черпая их в собственной боли и злости. Пусть приходит мара. Я не буду больше тебя прогонять, возьму твою страшную ношу, покачаю ее словно собственное дитя, даже колыбельную спою. Я замурлыкала себе под нос мелодию, одевая платье на свежую рубашку.

— Тень! — заорала я, запутавшись в шнуровке корсета. — Поди сюда!

Через десять минут совместного пыхтения и утягивания я наконец удовлетворенно осмотрела в зеркале свою потерявшую несколько пальцев талию и высоко поднятую грудь. Все-таки корсет — удивительная вещь. Мода на него еще не пришла в этот провинциальный городок, но на западе знатные дамы давно уже затягивали свои пышные телеса в это чудо, даже не подозревая, что он давно используется Безумными бардами и прочими бандами. Правда, несколько с другой целью. Тонкие гибкие пластинки из китового уса, при необходимости укрепленные металлическими, надежно защищали своего владельца в драке от подлого удара кинжалом или кулаком. А еще одну из таких пластинок, хитро закрепленную, можно было быстро вытащить и использовать как оружие или отмычку. Однако стоила эта прелесть прилично. Когда я решила вложить деньги, без спроса заимствованные у бургомистра, в прибыльное дело, то остановилась именно на производстве корсетов. При должной организации можно получить двойную или тройную выгоду. Ну что ж, будем нести модные новинки в высший свет. Правда, начать придется с борделя, но ведь самого лучшего в городе, верно?

— Госпожа, вы спуститесь к столу, или вас не ждать? — Тень осторожно заглянула мне через плечо. — Жаркое стынет…

Я хищно улыбнулась.

— Жаркое, говоришь? Так чего же мы стоим, пошли скорей, умираю с голода…

Я мило беседовала за столом, смеялась и шутила, может иногда мрачновато, даже погладила щенка и скормила ему кусочек оленины. Чужая радость более не трогала меня, не задевая и не раня. Я спокойно смотрела, как девчонка льнула к своей матери, как та ласково гладила ей волосы и обнимала, стараясь хранить авторитетную строгость на лице. С каким обожанием смотрел на них обоих гордый отец семейства, расплываясь в глупой улыбке. Тень, сидящая рядом, наклонилась ко мне и шепнула, кивая на них:

— Посмотрите, какое чудо вы сотворили. Вы были так добры к ним, госпожа.

Антон поглядывал на меня с тревогой, уловив изменившийся настрой в моем поведении, но я успокаивающе ему подмигнула и обратилась к портному:

— Господин Изхази, думаю, что очень скоро модная новинка — корсет прочно займет умы светских дам этого города. Так что у вас есть замечательная возможность открыть мастерскую по их изготовлению.

Изхази наконец спустился с небес на грешную землю и удивленно спросил:

— Но, госпожа Хризштайн, ведь его производство требует… Требует хотя бы запасов китового уса, а еще нужны лекала на разные типы фигур, ведь я же шил его для вас, по эскизу вашей служанки. — Он робко кивнул на Тень, которая скромно потупилась.

— Я вложу деньги, скажем за семьдесят процентов будущей прибыли. Закажете необходимое. Что же касается лекал, то боюсь вам придется отправиться в столицу западного княжества. Купите несколько корсетов, разберете и снимете самостоятельно лекала, поскольку вряд ли кто-нибудь из гарлегских мастериц захочет выдавать их готовыми.

Изхази обеспокоенно взглянул на жену.

— Я не могу оставить семью, вы же понимаете, мне надо присматривать за…

Я кивнула на свою невольницу.

— Я думаю, что на время вашего отсутствия обо всем сможет позаботиться Тень, правда?

Женщина радостно кивнула головой, с обожанием смотря на девчонку, к которой успела привязаться, пока та жила с нами.

— Не беспокойтесь, господин Изхази. Я присмотрю за вашими девочками.

Госпожу Адели Изхази, похоже, нисколько не смутило, что ее назвали девочкой, она благосклонно кивнула Тени:

— Буду признательна за помощь по хозяйству.

Мартен, который внимательно прислушивался к нашему обсуждению, вдруг сказал:

— Г-г-госпожа Хризштайн, а если з-з-заменить китовый ус? Можно п-п-попробовать металлические п-п-пластинки, если…

Я покачала головой:

— Гибкость не та, такой корсет будет много весить, плохо ложиться по фигуре, а кроме того, — я задумалась. — Хотя ты знаешь, Мартен, можно будет и попробовать. Делать утяжеленные версии для стражников, тогда пластины будут защищать от удара. Но нет, все-таки нет, не по карману это простому стражнику, даже вояги не расщедрятся на такое укрепление для своей стражи. Разве что капитаны да воеводы, вот только…

Я представила некоторых пузатых воевод княжества, зажравшихся до неприличия в виду отсутствия военных конфликтов, утянутыми в строгий корсет, который зачастую не дает лишний раз вздохнуть глубоко или свободно пошевелиться, и расхохоталась. Мартен смотрел на меня с недоумением.

— Г-г-госпожа, а если я д-д-добьюсь, чтобы корсет стоил недорого? Я уже п-п-придумал, как сделать такие п-п-пластины из…

— А ну замолкни, паршивец! — старик Иволги стукнул кулаком по столу. — Ты и так все свободное время проводишь, мастеря свои железки! Лучше б пекарней занимался, я ведь не вечен!

Мартен смущенно потупился, покаянно повесив голову. Я откинулась на стуле, мечтая ослабить шнуровку корсета хоть чуть-чуть, уже жалея о своем неумеренном обжорстве за ужином и задумчиво разглядывая старика Иволги и его такого удивительного сына.

— Госпожа Хризштайн, — старичок прищурился и лукаво улыбнулся. — Я вот что думаю, надобно Мартена женить. На крепкой такой бабенке, чтоб всю его дурь к железкам повыбивала, да чтоб за пекарней присматривала, обо мне заботилась. А то ведь от этого паршивца стакана воды не дождешься, будет сидеть в своем подвале, молотком стучать!

Мартен действительно все свободное время и деньги тратил на свои поделки, которые уже занимали почти полподвала, отцу он помогал неохотно, исключительно из сыновнего долга. Да и глупо пытаться сломать человека с таким уникальным пристрастием к механике, заставляя заниматься не своим делом. Ведь случись что со стариком, Мартен тут же забросит пекарню и подастся в Академию. Туда он не поступит, денег не хватит, но вот работу при ней найдет и будет совершенно счастлив, отдавая за гроши свои изобретения бездарным студиозам или профессорам.

— Женим, дедушка Иволги, — мягко сказала я наконец, прекращая их перебранку. — Обязательно женим, сама об этом позабочусь.

Я перевела взгляд на портного.

— Господин Изхази, не сочтите за труд, зайдите завтра в лавку готового платья, купите мужскую сорочку, брюки, жилет, все хорошего кроя да подороже, и… — я замялась, подбирая формулировку. — И самое вычурное и безвкусное, чтоб в глаза бросалось.

— Зачем? И на какой размер подобрать?

— Господина Тиффано помните? На его фигуру и подберите.

Портной пожал плечами.

— Помню я господина инквизитора, как не помнить. Только зачем ему такое?

Я только загадочно улыбнулась.

Завтра мне надо выглядеть не просто хорошо, а отлично, поэтому я плюнула на свои принципы и все-таки спустилась в подвал. Капля отвратительно воняющего жира с грибным эликсиром, смешанная с лавандовым маслом, сотворила настоящее чудо с лицом. Исчезли круги под глазами, кожа засияла здоровым румянцем, вот только взгляд все равно остался мертвым и пустым. Тень приготовила для меня ванну, в которой я теперь отмокала, чувствуя как смывается усталость и уходят последние сомнения. Неслышно на край ванны скользнула тонкая фигура в шелковом платье. Матушка Гён, собственной персоной, слегка сдвинув свои изящные брови, проверила тепло воды и усмехнулась мне. Ее круглое лицо, несмотря на возраст, оставалось чистым и молодым, а глаза сияли не в пример моим.

— Совсем глупой стала, дочка, — прошептала мара, склонив голову на бок и глядя на меня с улыбкой.

— Уйди, — я брызнула в нее водой, и на шелке появились мелкие пятнышки. — Чего пришла?

— Ты главное попробуй, — мара как обычно говорила загадками. — Вдруг получится.

— Что получится? — спросила я и тут же пожалела, не стоило потакать собственному безумному бреду.

— Вдруг в этот раз тебе не будет больно, — взгляд ее прекрасных раскосых глаз был мечтательным.

Вместо ответа я набрала побольше воздуха и с головой ушла под воду, задерживая дыхание до тех пор, пока легкие не стало разрывать от боли.

Все утро я провела за расчетами, прикидывая будущие вложения. Этому меня научил атаман Безумных бардов. Планируя очередную крупную авантюру, Шушье всегда усаживал меня рядом и поучал: «Запиши все риски и траты, сколько дать на лапу стражникам, сколько заплатить мелкой шушере, чтобы информацию найти, какой процент отстегнуть скупщикам, кто может донести, кто просто подвести в нужный момент. А потом сядь и посчитай, может не стоит игра свеч?» И всегда хитро улыбался. Он всегда улыбался, скаля зубы даже в самые опасные моменты. Как оказалось, к торговым и прочим делам такой подход тоже годился. Деньги, заплаченные мелким воришкам и попрошайкам, позволяли мне быть в курсе происходящего в городе, тем более сейчас, когда на кону такая ставка, как состояние помчицы. Еще пришлось щедро прикармливать стражников из громады и церковных служек. В том, что Святой Престол так просто не отдаст мне свои земли, я не сомневалась. Так что вложения были оправданы, трудность заключалось только в том, что похоже в ближайшее время от идеи производства корсетов придется отказаться. Денег, увы, не хватало, если только не найти дополнительные источники. Задумчиво вывела недостаток на бумаге, подводя итог, и вздохнула — значит, будем искать.

Я придирчиво осматривала обновки для господина инквизитора, что к обеду принес портной Изхази. Узкие брюки сочно-зеленого цвета, кричащая шелковая рубашка канареечного оттенка и жилетка из светлой кожи — не слишком пестро получается, я с сомнением покачала головой. Господин Изхази обеспокоенно поерзал на стуле:

— Госпожа Хризштайн, вам не нравится? Вы сами просили то, что поярче.

— Не нравится, — кивнула я. — Потому что недостаточно ярко. Недостаточно вульгарно. Недостаточно бросается в глаза. Демон!

Я с досадой швырнула тряпки на стол.

— Неужели не было красного, например?

Портной развел руками.

— Это самые яркие тона, все остальное было темных оттенков, простите.

Я задумалась, выстукивая костяшками пальцев по столу неслышную мелодию. Мысли сбились и теперь крутились вокруг вопроса — как инквизитор узнал, что это был именно колыбельный мотив? Я напевала без слов, а мелодия была тягучей и больше похожей на церковные песнопения, чем на колыбельную. Я ведь слышала слова, а инквизитор нет. Так откуда он узнал? Всего лишь несколько строчек, хорошо бы узнать текст полностью. Вот только откуда? Я вскинулась, идея пришла неожиданно.

Через два часа прибежал запыхавшийся Антон, принес именно то, чего так не хватало в костюме для господина инквизитора.

— Хриз, зачем тебе все это? — Антон махнул рукой на увесистый саквояж, который извозчик с трудом грузил в экипаж. — Скажи, что не будешь опять воровать, пожалуйста.

— Антон, милый, ну что я могу воровать в борделе, сам подумай, — я потрепала его по волосам.

— Тогда зачем тебе кожаные мешки и столько оружия? — мальчик не собирался так просто отступаться.

— Надо. Не волнуйся, ничего противозаконного я не совершу.

В экипаже я представила, какую истерику мне закатит инквизитор, когда услышит, во что ему придется одеться, и у меня сразу же заныла голова. Откинувшись на мягком сидении, я прикрыла глаза — мелодия все не отпускала меня. Казалось, еще чуть-чуть, и вспомню или услышу слова, но вместо этого я провалилась в дрему.

Господина инквизитора не оказалось дома, хотя я предупреждала, что буду к пяти. С досады поскандалила с привратником, который наотрез отказался пускать меня обождать господина Тиффано в его комнаты, и теперь раздраженно металась по холлу. Красавчик соизволил появиться только к шести, к тому времени я была уже в таком состоянии, который Антон обычно называл гадючным, потому что любое неосторожное движение окружающих могло вызвать у меня молниеносную вспышку ярости.

— Где вас носило? — я говорила раздельно, медленно и зло. — Вы намеренно заставили меня столько ждать?

Красавчик непонимающе уставился на меня, потом бросил взгляд на настенные часы и сообразил:

— Простите, я совсем забыл про время. Неотложные церковные дела. Но я готов ехать, только возьму записи.

И, как ни в чем не бывало, прошел мимо меня, направляясь к лестнице. Я остервенело вцепилась в ручку дорожного кофра и бросилась за ним следом. Привратник осуждающе покачал головой мне вслед.

— И вы собираетесь ехать в бордель вот в этом? — я влетела в его комнату следом за ним, захлопнув за собой дверь и швырнув на стул опостылевший кофр.

Красавчик удивленно посмотрел на меня:

— Конечно, я веду официальное дознание и обязан быть в мантии. Что вас не устраивает? И почему вы врываетесь ко мне в комнату? Подождите внизу…

— Заткнитесь! — я затрясла головой, отчаянно прогоняя видения того, как расквашиваю ему нос. Лишь бы не сорваться! — Вы немедленно переодеваетесь в светскую одежду.

Я распахнула кофр и вытащила вещи, швырнув их в лицо красавчику.

— Вот, держите. И не вздумайте!..

Я пресекла его попытки возмутиться, практически перейдя на злобное шипение.

— Даже не вздумайте отказаться. Я прождала вас целый час! Если бы вы пришли вовремя, я бы возможно потратила время на уговоры и увещевания, но не теперь. Поэтому, или вы переодеваетесь, или я отправляюсь одна. И учтите, что мне всего лишь надо доказать невиновность помчика, а не найти колдуна. А сделать это я могу очень легко, мне просто надо дождаться еще одного убийства. У вас пять минут.

Кивком головы указав на лежащие на полу вещи, я уселась в потертое кресло, скрестив руки на груди. Красавчик спокойно смотрел на мою вспышку ярости, словно решая что-то про себя. Потом вздохнул и сказал, поднимая одежду с пола:

— Госпожа Хризштайн, не надо так нервничать. Я переоденусь, не волнуйтесь. Мне бы не хотелось стать причиной усугубления вашего состояния…

Жалость с едва уловимым насмешливым превосходством взрослого над неразумным ребенком в его взгляде, брошенном на меня, когда он закрыл за собой дверь спальни, заставили меня вскочить и в бешенстве заметаться по комнате. Мерзавец! Я пнула ногой продавленный диванчик, боль в ноге тут же отрезвила меня. Не время и не место. Глубоко вздохнула, успокаивая ярость, осмотрелась. Убогость обстановки кабинета, мягко говоря, удручала. Обношенная меблировка, очевидно, досталась инквизитору от старых владельцев, пожелтевшие обои, выцветшие скромные занавеси на окнах, сломанный стул в углу, на котором сиротливо громоздилась стопка книг в призрачном равновесии, и наконец, единственный предмет роскоши — добротный вишневый шкаф, по завязку набитый дорогими изданиями.

— И чего вы добиваетесь? Сделать из меня посмешище?

Красавчик недоуменно смотрел на меня, стоя посреди кабинета. Даже в таком нелепом сочетании цветов он все равно был чудо как хорош. Рубашка с жилеткой обозначили широкий разворот плеч, а брюки подчеркнули прекрасное сложение узких бедер, что раньше скрывались под свободной инквизиторской мантией. Я подошла ближе, придирчиво разглядывая созданный образ.

— Вы знаете, вам определенно идет это фасон, — я закатала ему рукав рубашки до локтя, обнажив красивые запястья. — Не понимаю, почему вы постоянно ходите в этой дурацкой мантии?

Кысей не сделал ни единой попытки вырвать руку или хотя бы возмутиться, что меня, признаться, несколько обеспокоило. Валерьянки он налакался, что ли? Или просто выпил для храбрости? Я приблизилась ближе и принюхалась у его лица, и он наконец то отшатнулся. Слава Единому!

— Прекратите, госпожа Хризштайн. Я не знаю, что вы задумали, заставив меня одеть все это, только вы все равно должны понимать…

— Как вы думаете, господин инквизитор, если вы отправитесь в бордель в вашей нелепой мантии и заявите о проведении дознания, много ли вам скажут? Ровным счетом ничего! Ничего не видела, ничего не слышала, ничего никому не скажу! — отчеканила я, расстегивая пару пуговиц на его рубашке и поправляя ворот.

Красавчик ничуть не смутился, отвел мою руку и сказал слегка надменно:

— Вы должны понимать, госпожа Хризштайн, что переодень вы меня хоть в матроса, это все равно не скроет того, кто я есть. — И он распустил тугой хвост своих волос, что блестящей черной волной лег ему на плечи.

Только служителям Святого Престола разрешалось носить длинные волосы, причем их длина и прическа были строго регламентирована для разных санов и епархий, что позволяла церковникам узнавать друг друга и избегать неловкостей при общении вне официального представления. Теперь господин инквизитор, очевидно, вообразил, что победил в споре, потому что он развернулся, на ходу ослабляя галстук и расстегивая жилетку, и отправился в спальню. Я же стояла, едва сдерживая истерический хохот. Потом подошла к кофру и вытащила то, из-за чего Антон оббегал весь город, но все-таки достал.

— Не торопитесь, господин инквизитор, — я стояла в проеме двери, пряча за спиной свое сокровище. — Неужели вы всерьез решили, что все так будет так просто?

Я подошла к нему, вглядываясь в отражение его глаз в зеркале, перехватила копну волос в хвост:

— Неудобство ведь легко устранимо, верно? Решается парой взмахов ножницами-, не так ли?

Невозмутимость красавчика наконец дала трещину, он яростно сверкнул глазами и в бешенстве обернулся ко мне:

— Уймитесь наконец! Единый видит, я долго терпел ваши капризы, но всему есть предел! Убирайтесь!

Он развернулся обратно, сорвал с себя галстук и продолжил расстегивать жилет. Я все-таки не выдержала и зашлась в хохоте, уткнувшись лбом ему в плечо. Красавчик досадливо передернул плечами, освобождаясь от моего прикосновения и скидывая с себя жилет.

— Полноте вам, успокойтесь, — я примиряющее похлопала его свободной рукой по плечу и добавила вкрадчиво. — Я придумала другое решение.

Скрутила его волосы в тугой пучок, достала из-за спины парик ярко-рыжего цвета и надела на оторопевшего господина инквизитора, аккуратно расправив пряди на макушке.

— А знаете, рыжий цвет вам даже к лицу…

Он прикрыл глаза на пару секунд, потом сорвал с себя парик и швырнул его на пол:

— Священнослужителя запрещено носить подобные вещи, и вам это должно быть прекрасно известно. Я не собираюсь позориться, как бы вам этого не хотелось!

Вот упрямец. Я подняла парик и брошенные вещи, развернула его к зеркалу и кивнула на его отражение:

— Господин инквизитор, — он попытался сбросить мои руки, но я крепко сжала его плечи, встала на цыпочки, чтобы быть вровень с его лицом и сказала, аккуратно подбирая каждое слово. — Я ведь о вас забочусь. Нам необходимо попасть в заведение госпожи Розмари под видом клиентов, чтобы узнать то, чего она в жизни не скажет на официальном дознании. Вы можете идти в своей мантии, пожалуйста. Только я ведь все равно оберну ситуацию так, что вас примут за клиента, что пришел позабавиться с девочками. И вы будете краснеть уже не как целомудренный праведник, а как представитель Инквизиции, что позорит ее своим недостойным поведением.

— Так вы мне одолжение делаете? Вы думаете, в вашем дурацком наряде меня никто не узнает?

Я накинула на него жилет, потом развернула красавчика и объяснила, завязывая ему галстук:

— Люди в основной своей массе довольно поверхностны, глупы и невнимательны. В глаза бросаются яркость и нелепость костюма, ярко-рыжий цвет волос отвлекает внимание от лица, что делает вас практически не узнаваемым. Даже если кто-нибудь из девиц заведения госпожи Розмари и видел вас на процессе, то едва ли они узнают ваше лицо. Поверьте, все будут смотреть на ваш…

Я замялась, подыскивая слова помягче.

— Скажем так, на вашу мужественную фигуру… Поехали, мы и так по вашей милости запаздываем.

В экипаже Кысей продолжал хранить возмущенное молчание, уставившись в окно. Я разглядывала его гордый профиль и раздумывала, стоит ли спрашивать про колыбельную. Наверняка он должен знать слова, если вспомнил мотив. Я уже открыла рот, чтобы задать вопрос, как он опередил меня, нарушив хрупкую тишину:

— Это ведь вы дали яд Анне Малко? — и посмотрел на меня с нескрываемым отвращением.

Я слегка прикрыла глаза и вытянула ноги на сиденье напротив, прямо рядом с ним. Корсет ужасно жал, совсем отвыкла от его мучительного изящества.

— Я жду ответа! — красавчик раздраженно хлопнул меня по сапогу, избавляясь от неприятного соседства.

Я лениво приоткрыла глаза и насмешливо сказала:

— Понятия не имею, о чем вы говорите, — и зевнула.

Глаза инквизитора потемнели.

— Вы лжете, и даже не пытаетесь делать это хорошо. Вы толкнули бедную девушку на смерть, чтобы заполучить состояние ее матери. У вас есть хоть что-то святое?

— А-а, то есть в церковной больничке ее ждала бы счастливая и беззаботная жизнь? Особенно учитывая размеры состояния ее матери и лакомые церковные земли… Вообще-то, господин инквизитор, если бы я не согласилась помочь ей, она бы не пошла в суд. Сказать, где бы сейчас была ваша колдунья?

— Довольно! Это не оправдание. Самоубийство — тягчайший грех, проистекающий от малодушия и безверия. Своим бегством от страданий, что выпали на ее долю, она лишила себя возможности покаяния, вместо того, чтобы найти в себе силы и обратиться за помощью к Единому. А вы ей потакали! Потому что вам это было выгодно…

Я пересела на его сторону и взяла красавчика под локоть.

— Знаете, господин инквизитор, все эти глупости про грехи и веру меня мало трогают, но я честно пыталась ее отговорить. Потому что считаю, что убивая себя, человек расписывается в собственной слабости, словно говоря окружающему миру: «Ты победил!». Пока живешь, пока дышишь, надо бороться. Жить назло врагам. Вся наша жизнь — это непрекращающаяся борьба. И знаете, кто выигрывает в этой борьбе?

Инквизитор отстранился, с жалостью посмотрел на меня и покачал головой.

— Тот, кто не сомневается в победе. Но Анна расписалась в собственном поражении, понимаете? Вы всерьез думаете, что она бы не нашла возможность покончить с собой в больнице? Например, просто отказавшись принимать пищу?

— Как же вам живется без веры в душе, с одной лишь ненавистью и болью? — Кысей испытующе вгляделся мне в глаза, словно действительно силился проникнуть в мои мысли.

По крыше экипажа забарабанили тяжелые капли дождя. Я вздохнула и обеспокоенно выглянула в окно, мы уже почти приехали.

Бордель с гордым названием «Бухта любви» располагался на набережной, недалеко от приличных пансионов и роскошных домов знати, занимая двухэтажное каменное здание с вычурной вывеской. Вывеска была театральная, свидетельствовавшая о том, что заведение претендует не только на удовлетворение низменных плотских желаний требовательной публики, но еще и является сосредоточием интеллектуальных удовольствий. Экипаж заехал в арку, где расторопный прислужник тут же открыл над нами широкий зонт.

— Господин инквизитор, пожалуйста, просто молчите все время, ладно? — прошептала я своему спутнику, беря его под руку. — Нам надо разузнать все, что возможно, притворившись клиентами. Не заставляйте ждать.

Оглушающий рокот ливня мгновенно смолк, стоило привратнику захлопнуть за нами двери, словно отрезав нас от внешнего мира. Навстречу нам вышла респектабельного вида пожилая дама, которая приветливо улыбнулась, окинув нас оценивающим взглядом. От ее внимательного взгляда не укрылись ни мои фамильные серьги и подвеска из розового жемчуга, ни вычурный перстень с крупным рубином, ни роскошное шифоновое платье с открытыми плечами. И конечно, модная новинка — корсет, что по карману лишь знати, была тут же отмечена и взята на карандаш. А вот мой спутник удостоился лишь мимолетного взгляда. Опытная экономка тут же поняла, кто будет платить и соответственно заказывать музыку.

— Пройдите, пожалуйста, за мной в приемную залу, — она кивнула мне, признавая мою платежеспособность, и повела нас анфиладой коридоров.

Я разглядывала убранство заведения, пряча улыбку. Провинциальная попытка имитировать дорогой столичный бордель была настолько очевидной, что умиляла до крайности. На стенах были вывешены безвкусные пикантные картины, запечатлевшие сцены совращения юных красавиц, в нишах взгляд натыкался на бездарные статуи полуобнаженных девиц, что навечно застыли в сладострастных позах, а в воздухе витал густой чувственный аромат иланг-иланга, тонкая нотка розового масла, тяжелый привкус мускуса и самую малость корицы. Пожалуй, запах был единственным достойным элементом сего заведения. Господин инквизитор остановился, на его щеках расцвел густой румянец, покрасневшие глаза были опущены вниз. Он явно чувствовал себя не в своей тарелке и вдруг громко чихнул. На его лице было откровенное страдание. На запах он так реагирует, что ли?

Я взяла его за ладонь, сжала ее и потащила за экономкой.

Приемная зала представляла собой просторную комнату, оформленную в морской тематике. Центральное место занимал роскошный фонтан в виде громадной ракушки, на дне которой искрились золотые монеты и драгоценные камни. Безусловно, фальшивые, как впрочем, и все в этом месте. В воде резвились юные грации в тонких одеждах, что создавала пикантную иллюзию прозрачности от намокшей ткани, плотно облегающей тело. Неплохая задумка, но вот разнообразие оставляло желать лучшего, не в пример столичным изыскам. Были блондинки, брюнетки, русые, но я не увидела ни одной рыжей, а еще требовательный клиент наверняка бы потребовал аппетитную толстушку, а здесь все девицы были как на подбор стройными. Я недовольно покачала головой: и куда смотрит хозяйка заведения? Я могла бы назвать еще с десяток промахов, но сейчас мне было не до этого.

При нашем приходе девушки оживились, кидая томные взгляды на красавчика и недоуменные на меня. Пальцы инквизитора все больнее впивались мне в ладонь, глаза в пол, зубы стиснуты — да он похоже даже не замечал, насколько напряжен в своем нелепом желании отгородиться от блудливого очарования этого места.

— Присаживайтесь, — экономка кивнула нам на изящную оттоманку рядом со столиком, ломящимся от экзотических угощений, с сомнением покосилась в сторону красавчика. — Осматривайтесь, выбирайте. Стоимость будет зависеть…

Я прервала женщину, демонстративно вытащив и потрусив мешочек с золотом:

— Такие мелочи меня не волнуют, уважаемая. У нас с господином ин…, - я прикусила язык. — С моим спутником особые запросы, знаете ли. Даже и не знаю… В провинции все так убого, хотя мне и порекомендовали ваше заведение как лучшее в своем роде, но…

Экономка оказалась отменно вышколенной, поэтому понимающе кивнула и сказала:

— Обождите здесь, к вам спустится хозяйка. Думаю, она сможет вам помочь.

Я благосклонно кивнула и уселась на неудобный диванчик, потянув за собой красавчика и тщетно пытаясь высвободить ладонь из его рук.

— Отпустите мою ладонь, пожалуйста, — мягко сказала я. — Вы хотите ее раздавить?

Он с изумлением посмотрел на свою руку, словно видел ее впервые, и разжал пальцы, вцепившись теперь уже в край диванчика. Я потрясла в воздухе рукой, пытаясь восстановить чувствительность, потом прильнула к плечу красавчика, провела пальцами по его щеке. Он дернулся, но я придвинулась еще ближе и прошептала:

— Да не дергайтесь вы. И так уже экономка подозрительно косится на вашу кислую физиономию. Поднимите глаза, улыбнитесь, посмотрите на девушек. Они вас не съедят.

Кысей страдальчески нахмурился и опять чихнул.

— Это у вас такая реакция на возбуждение? — обеспокоенно спросила я. — Хотя нет, помнится, когда мы целовались, вы совсем не чихали. Простудились?

Я приложила ладонь в его лбу, он скрипнул зубами и пробормотал:

— Вы верно забавляетесь, да? Признайтесь, вам ведь нравится меня донимать, испытывать мое терпение. Наверняка думаете: «А что будет, если тыкнуть его носом в грязь человеческую и посмотреть, как он будет возмущаться!»

Я вздохнула.

— Не без этого, признаю, господин инквизитор. Только знаете, вы сейчас все свои страдания пустите насмарку, если будете продолжать в подобном роде. Возьмите себя уже в руки…

Мимо нас прошла самая смелая девица, призывно качая бедрами и распространяя после себя густой шлейф пряно-сладких ароматов. Кысей опять чихнул и шмыгнул носом. Девица разочарованно надула губки и ушла.

— Да что с вами такое? — я видела, что красавчика стремительно развозит. — У вас повышенная чувствительность к одному из ароматов? Раньше было такое?

— Не знаю, — зло сказал инквизитор. — Прекратите меня лапать!

— Ладно, сделайте тогда сердитый и недовольный вид, презрительно осмотрите товар и надуйтесь. У вас это должно хорошо выйти.

Я больно толкнула его локтем в бок и добавила, кивая на идущую к нам высокую тощую даму:

— Я сейчас буду говорить с хозяйкой. Предупреждаю сразу — чтобы не услышали, не подавайте вида, ладно? И подыграйте, если будет необходимость.

Госпожа Розмари довольно сухо нам улыбнулась и присела напротив, сложив руку на коленях.

— Я рада приветствовать дорогих гостей в «Бухте любви», — у нее оказался на редкость приятный мелодичный голос, абсолютно не сочетающийся с вытянутым лошадиным лицом. — Наше заведение готово предложить вам самые изощренные удовольствия и все мыслимые наслаждения…

Я несколько резко прервала ее:

— Так уж и все? Пока я не вижу желаемого.

— Так скажите, что именно вы хотите, и я уверена, что смогу вам помочь, — хозяйка обвела рукой пространство зала.

— Видите ли, госпожа Розмари, — я доверительно наклонилась к ней. — У меня довольно необычные запросы, я люблю… смотреть. Люблю смотреть на безумное неистовство настоящей дикой страсти. — Я кивнула в сторону красавчика, который, к счастью, сидел с непроницаемым видом. — Меня это возбуждает, особенно если девица сопротивляется, понимаете?

Хозяйка кивнула с непроницаемым лицом.

— Выбирайте любую. Могу предложить Анику, чудная белокурая девочка, настоящий ангелочек. Есть темноволосая Эмили, гордая неприступная красавица. Вон та, что задумчиво сидит на бортике, зовется Флорой, немного хромает, но некоторым напротив такой изъян только по душе. Еще есть…

— Довольно! Вы не понимаете? — я сердито смотрела на сводню. — Мне нужна истинная страсть, а не притворство, я хочу видеть настоящее, не наигранное сопротивление, застенчивость первого касания, испуг запретного удовольствия… Умоляю вас, скажите, что у вас есть девственница! Что мы не зря приехали сюда!

Хозяйка сокрушенно покачала головой:

— Увы, госпожа, девственницы по нынешним временам — товар дорогой и редкий.

— Я так и знала! — я досадливо хлопнула себя по колену и встала. — Милый, ну не хмурься, да-да, знаю, ты был прав, глупо было рассчитывать на то, что в провинции будет такой же выбор, как в столичном «Храме наслаждений».

Госпожа Розмари удивленно вскинула брови, название закрытого и очень дорогого столичного борделя было ей явно знакомо. Я внимательно наблюдала за ее реакцией, готовя следующую ловушку.

— Но может быть у вас есть совсем юный товар? Уверяю вас, возраст не станет помехой!

Едва уловимая нотка брезгливости, проскользнувшая в ее голосе, подсказала мне, что в ее заведении нравы не настолько вольны, как в столице:

— Мы не торгуем детьми, госпожа, если вы это имеете в виду. Уверяю, наши девочки смогут сыграть любой ваш каприз, попробуйте, прошу вас. — При этом ей явно не хотелось терять дорогого клиента.

Я в притворном изнеможении опустилась на оттоманку рядом с инквизитором, который сидел каменным изваянием.

— Но беда в том, что я не вижу среди ваших девочек рыженьких, госпожа Розмари! Мне нужна рыжеволосая, юная, с россыпью веснушек на очаровательном носике, мраморно-прозрачной кожей, светлыми испуганными глазками, хрупкая, словно травинка, и самое главное — невинная! — я мечтательно прикрыла глаза, рассматривая сводню из-под опущенных ресниц. На лице хозяйки отразилась целая гамма чувств: досада, замешательство, злость, неуверенность, потом прозрение, как раз в тот миг, когда я уже была готова согласиться и на блондиночку.

— Обождите! У нас есть рыженькая. Правда, глазки у нее темные, но это ведь такая малость, верно? И веснушечки есть, и молоденькая. Только вот…

— Только что? — я достаточно вывела хозяйку из равновесия своими капризами, можно и к вопросам приступать, так что мне было все равно, что не так с рыженькой. — Да говорите, не томите!

— Недавно она у нас совсем, не обтесалась еще, может взбрыкнуть. Хотя вы же обмолвились, что нравится, когда девица непокорная… — хозяйка сейчас разрывалась между желанием угодить клиенту и беспокойством за возможные неприятности с новенькой.

— О, уверяю вас, если она будет с норовом, я приплачу! Но постойте, я не вижу ее среди ваших граций, — теперь была моя очередь обвести рукой просторы зала. — Или она настолько буйная, что вы не рискуете выпускать ее к гостям?

Хозяйка прикусила губу, ее темные глаза уверенно сверкнули, она заглотнула наживку и теперь не собиралась отпускать добычу в лице похотливой клиентки с причудами. Инквизитор оглушительно чихнул, я слегка отодвинулась.

— Детка Пиона, так ее зовут, сейчас занята с другим клиентом, и если вы готовы обождать, скажем, около часа, то…

— С клиентом… — разочарованно протянула я, опять доводя хозяйку до исступления своими прихотями. — А говорили, что непокорная… Не боитесь, что доставит вам неприятности, отвадит дорогого гостя?

Хозяйка уверенно улыбнулась.

— Гость предупрежден, сам выбрал. Уж больно ему понравилась рыженькая…

— Хорошо, — горько вздохнула я. — Мы подождем. Только проводите нас в комнаты, мой спутник крайне чувствителен к некоторым ароматам…

— Конечно, конечно, — хозяйка встала и вздохнула с таким видимым облегчением, что мне ее почти стало жаль.

— Да, кстати, — я и не думала так просто отпускать беднягу из своей сетей. — Насколько далеко может зайти мой возлюбленный? Я щедро заплачу, если вдруг случится неприятность…

Я достала второй мешочек золота и помахала у нее перед носом. Секундное замешательство в глазах сводни боролось с жадностью, и последняя победила:

— Мне бы не хотелось, чтобы вы портили товарный вид девочке, ей еще работать, но если вы настаиваете…

— Вы меня опять не поняли, — я покачала головой. — Просто руки моего спутника могут слишком долго задержаться на прекрасной шейке вашей Пионы. О, в большинстве случаев я успеваю вмешаться, но сами понимаете, не всегда возможным представляется контролировать себя в такие интимные моменты…

Хозяйка нервно сглотнула, как будто представив себя на месте несчастной задыхающейся девицы, потом отрицательно помотала головой:

— Нет, это никак недопустимо! Я не хочу иметь неприятностей с громадскими властями…

Лицо инквизитора стало бледнее мела.

— Да полноте вам! — уговаривала я. — Неужто вы не договоритесь с капитаном за щедрое вознаграждение закрыть глаза на неприятность с какой-то девкой?

— Прошу вас, — хозяйка решительно скрестила руки на груди. — У меня и так уже… — Она досадливо прикусила язык.

— Да, я слышала про прискорбный случай, случившийся с одной из ваших подопечных, — я насмешливо смотрела на бледную госпожу Розмари. — Собственно, поэтому и решила, что в вашем заведении допустимы…мм… подобные вольности. Мне жаль, что я ошиблась…

— Неужели слухи уже поползли по городу? — в отчаянии прошептала сводня.

Я проигнорировала ее. Оставалось последнее, что надо было сделать.

— Ладно, я обещаю, что мой спутник не зайдет слишком далеко, — решительно сказала я. — Хотя бы разместите нас в той самой комнате, где все случилось. Мрачное очарование смерти необычайно возбуждает, как вам известно, небольшое возмещение, но все же…

— Но там еще… не все успели отдраить, следы… — хозяйка опять прикусила язычок. Что ж ты, голубушка, такая мягкосердечная? В твоем-то деле это уже непростительная слабость, хотя в провинциальном городке вряд ли есть серьезная конкуренция.

— Вот и отлично, — я встала, подхватила господина инквизитора под локоть и добавила. — Пусть нас проводят туда немедля. И еще, мой спутник любит переодеваться, его вещи пусть заберут из экипажа и доставят в комнату.

Однако, к моему удивлению, госпожа Розмари непреклонно преградила нам путь.

— Обождите, мне надо удостовериться, что ваш спутник здоров, вы же понимаете, — и она красноречиво кивнула на красавчика, устремив взгляд на его штаны.

Демон, я и забыла о подобной практике: в приличных борделях, если такое слово в принципе применимо к подобным заведениям, тщательно следили за тем, чтобы клиент не занес звездную сыпь, поэтому экономка или сама сводня прощупывала мужское достоинство гостя на предмет предательских узелков. Господин инквизитор непонимающе воззрился на госпожу Розмари, а я лихорадочно соображала, что делать. Красавчик вряд ли благосклонно отнесется к подобной процедуре, устроит скандал, придется на ходу менять планы… Я встала перед хозяйкой, заслоняя собой Кысея.

— Госпожа Розмари, уверяю вас, мой спутник обладает отменным здоровьем, — словно в отместку, господин инквизитор опять чихнул. — Кроме того, в столичных заведениях давно уже отменили подобную практику как крайне неэффективную. — Я лихорадочно соображала, что бы такое придумать. — Вместо этого…

— Да? — хозяйка заинтересованно выгнула бровь.

— Вместо этого… — демон, чтобы такое безобидное придумать?

Мой взгляд зацепился за серебряный кулон с бирюзой на шее у хозяйки. Как наяву, услышала насмешливое напутствие Шушье, когда он отправлял меня в очередную авантюру: «Чем чудовищней ложь, тем охотнее в нее верят, солнышко». Ну спасибо тебе, атаман, за науку.

— Достаточно всего лишь проверить реакцию слюны клиента на серебре. Если оно потемнеет, значит, гнать такого надо взашей.

Хозяйка казалось ошеломленной, но ведь так хочется поверить в удобные нелепости!

— Что за глупость? — инквизитор наконец понял, о чем идет речь, и решил возмутиться подобному невежеству. — Невозможно…

Мне опять пришлось больно садануть его локтем в бок, чтобы он заткнулся:

— Дорогой, вот и я говорю, глупость, форменная глупость! Это в десятом то веке опускаться до таких варварских методов, когда благородные ученые мужи давно уже изобрели значительно более комфортный метод. Кстати, госпожа Розмари, в столичных заведениях для этих целей держат серебряные плевательницы, чтобы тактично провести проверку и не оскорбить недоверием уважаемых гостей. Впрочем, сойдет любой серебряный предмет…

Повинуясь повелительному жесту хозяйки, одна из девок принесла серебряную чашу, куда господин инквизитор неохотно сплюнул, под нашим строгим надзором. Госпожа Розмари, вытянув длинную шею, с замиранием ждала реакции на серебре, а я старалась сдержать неуместный смешок, представляя, как переворачиваются в гробу те самые ученые мужи, посвятившие изучению звездной сыпи десятки томов.

— Сколько нужно подождать? — неуверенно спросила хозяйка, разглядывая содержимое чаши.

— О, минуты две-три достаточно, — я небрежно махнула рукой и взяла под локоть Кысея. Бесшумной тенью из ниоткуда возникла экономка, приняла у меня золото и вежливо попросила следовать за ней. На втором этаже комнаты перемежались с закрытыми ложами, что выходили балкончиками на пространство зала с фонтаном. Сейчас они были плотно закрытыми, но определенно использовались, очевидно, когда заведение временно превращалось в театр человеческих пороков. Коридор освещался газовыми лампами, я, признаться, не ожидала такой прогрессивности от провинциального борделя.

Экономка остановилась перед комнатой с изысканной табличкой «Прекрасная Лорелей» и слегка замешкалась, потом распахнула перед нами дверь.

В комнате стоял одуряющий запах лимона, что очевидно использовался для удаления пятен крови, плохо замытые разводы которой сразу бросались в глаза: они были на полу, неровной лужицей у окна, щедрым взмахом на стене и совсем немного на спинке кресле. Зеркальное трюмо перед креслом было завешено черной тканью, окна тщательно закрыты, громадная кровать под шелковым балдахином была удручающе пустой, а засохшие розы в вазе еще больше добавляли гнетущей атмосфере увядания в этой роскошной золотой клетке. Я вздохнула и отпустила экономку, заверив, что нас все устраивает. Едва за ней закрылась дверь, как Кысей тут же сорвал с себя парик и швырнул на пол.

— Что вы задумали дальше? До какой степени гнусности намерены дойти?

— Да успокойтесь уже, — я двинулась было к окну, чтобы распахнуть его и дать выветриться спертому воздуху комнаты, но запнулась. В кресле была она. Это могла быть только она. Я думала, что готова, но сейчас, заставить себя пройти мимо сидящей ко мне спиной мары, было выше моих сил.

— Откройте окно, пожалуйста, — сказала я инквизитору. — Здесь надо проветрить.

— Зачем же? — зло сказал красавчик, но послушно отворил окно. — Я думал, вам нравится, как же вы сказали?… ах да, мрачное очарование с привкусом смерти, так кажется?

Он двинулся к зеркалу с намерением сорвать с него ткань, но я представила в нем отражение мары и успела его остановить, крикнув:

— Не надо! — красавчик недоуменно оглянулся на меня. — Дурная примета же!

Он подошел ближе, всматриваясь в меня ровно в диковинку на ярмарке.

— Да что же вы за человек? Зачем все это кривлянье перед хозяйкой, эти мерзости, что вы навыдумывали про меня, про себя? — и опять чихнул.

— Будьте здоровы. Потому что благодаря этому спектаклю я выяснила то, чего вы бы не добились и за неделю допросов. — Я старалась не смотреть в сторону кресла, поэтому отвернулась и стала обрывать засохшие скелетики роз на прикроватном столике. — Во-первых, госпожа Розмари довольно мягкосердечна, тому свидетельствует ее отказ торговать детьми и нежелание дать волю зарвавшемуся клиенту задушить одну из своих девок. Заметьте, я посулила более чем хорошее вознаграждение!

— Вы так говорите, будто могло быть иначе!

— О, уверяю вас, в столичном дорогом борделе типа «Храма наслаждений» возможно все, за что клиент готов платить. Как только за вами закрываются двери такого заведения, вы попадаете в совершенно иной мир, где не существует норм морали, совести или страха божьего. Хотите юную девочку семи лет — пустяки, желаете мальчика — милости просим, хотите на пару с приятелем отыметь одну шлюху — да бога ради, мечтаете придушить девку во время соития — пожалуйста, и приходите еще, милостивый господин!..

Инквизитор возмущенно прервал меня:

— Довольно, это невозможно! Как вы можете утверждать подобное? Можно подумать, вы там были лично и видели все своими глазами!

— Где я только не была, господин инквизитор, что я только не видела, — мрачно протянула я, словно заново ныряя в странно-порочную и притягательную клоаку столичного дома, куда меня отправил атаман.

Как же я тогда его ненавидела, дело было гнуснейшим, даже по моим меркам. К Безумным бардам обратился убитый горем отец, чьего единственного сыночка, надежду всего благородного рода, заразила звездной сыпью шлюха из такого заведения. Это он так думал и поручил нам найти стерву и расправиться с ней. И атаман не придумал ничего лучше, чем отправить туда меня. Хотя он и не знал всего, но… Очень сложно сохранить человеческий облик в подобном аду, поэтому я искренне радовалась, что здесь все не так пакостно. Но пожалуй, не стоит обременять господина инквизитора такими подробностями.

— Я к тому веду, господин Тиффано, что убийства шлюх были без ведома хозяйки. Она определенно расстроена и опасается того, как это отразится на репутации ее заведения. И если ее припугнуть как следует, вполне пойдет на сотрудничество.

— Именно это я и предлагал с самого начала, а не устраивать шпионские игры с дурацким переодеванием.

В дверь постучали.

— Минуточку! — крикнула я и сказала Кысею. — Прошу вас, наденьте парик обратно и не снимайте пока. Еще не время.

Привратник принес саквояж из экипажа, я поблагодарила его и дала золотой. Мара в кресле слегка повернула голову, и тихая, на грани слышимости мелодия стала медленно разъедать мой разум. Пожалуй, нет смысла далее тянуть. Я глубоко вздохнула и попросила:

— Разложите, пожалуйста, содержимое. И можете поделиться тем, что вам удалось раскопать в архивах, — и решительно сделала шаг к маре.

— Надо же, а я уж думал, что вам это неинтересно. Так… Первая девушка, Лиана, погибла в мае месяце, в архиве лишь скупой отчет по ее гибели с указанием причины смерти как несчастного случая. — Инквизитор читал из своих записей. — Никаких существенных подробностей…

Я подошла к маре и прошептала:

— Ивонна, поговори со мной, прошу тебя.

Вместо ответа мара опять запела. Это была все та же тягучая мелодия колыбельной, от которой сжималось сердце. Я стала ей тихонько подпевать.

— … Вторую девушку звали Изабеллой, погибла в середине июля, причиной опять указан несчастный случай, но есть подробности. Так, указана рана на животе, предположительно нанесенная при жизни, упомянуто отсутствие внутренних органов. Освидетельствование проводил знакомый вам доктор Скоридж. Тело было похоронено на Охмырском кладбище, я выписал разрешение на эксгумацию… Вы меня вообще слушаете?

Кысей смотрел на меня и вдруг сделал шаг ближе, вопросительно поведя головой.

— На что вы уставились?

Я оборвала мелодию и отступила назад, потому что мара просительно протягивала мне свою жуткую ношу, в ее пустых глазах застыли слезы, она умоляла:

— Скажи мне, прошу, я не вижу, сынок или дочечка?

Дыхания не хватало, корсет вдруг превратился в удушающие оковы, поэтому я аккуратно выдохнула:

— Дочечка, конечно дочечка!

— А она красивая? Здоровенькая? — призрачный голос мары рвал на части сердце.

— Она прекрасна, давай подержу… — я вытянула руки и малодушно зажмурила глаза, готовая принять отвратительный комок. Горячая тяжесть обожгла ладони.

— У вас опять видения? — насмешливо спросил инквизитор и схватил меня за плечи, затряс. — Да очнитесь вы! Откройте глаза! Нет там никого, понимаете? Боже Единый, да безумие должно быть заразно!

Когда я открыла глаза, красавчик уже сорвал могильную темноту покрывала с зеркала и чехол с кресла:

— Вместо того, чтобы вести дознание по всем правилам, я как сумасшедший пошел у вас на поводу, поверил, что…

Мары не было, она исчезла, словно растворившись в зеркале.

— Что вы натворили? — я подошла к трюмо, схватилась за голову. — Она ушла!

Инквизитор смотрел на меня с ужасом.

— Что с вашими руками? — он резким движением перехватил мои запястья и вывернул ладони тыльной стороной. На них была кровь. Я горько и зло усмехнулась.

— Если бы вы не вмешались, господин инквизитор, я бы возможно уже сейчас знала, где потроха убитой девки!

— Прекратите! — он вытащил платок и стал судорожно оттирать кровь с моих ладоней. Глупец… Едва впитавшись в ткань, кровь вновь проступала на коже.

— Хватит! — я выдернула руки. — Помните, что я вам говорила? Может вы и думаете, что мои видения — это всего лишь плод больного разума, но для меня они реальны! Более чем!

Но Кысей явно не собирался сдаваться, он отрицательно мотнул головой, перехватил меня за плечо и потащил в ванную комнату. Я упрямо дернулась обратно, но красавчик слишком крепко держал:

— Вам надо лечиться, госпожа Хризштайн. Ваше состояние прогрессирует, если вы уже доводите себя до такой степени внушения…

— Пустите же! — я рванулась обратно, но в этот момент инквизитор справился с замком и распахнул дверь ванной комнаты. Ему под ноги вдруг с приглушенным криком метнулось рыжее облако волос, а за ним нашему взору предстал разъяренный толстяк с приспущенными штанами, в котором я, к своему удивлению, узнала кардинала Блейка, недавно назначенного в город. Со свежими царапинами на волосатой груди, он казалось был сплошь квадратным. Квадратное лицо с маленькими глазами под широкими бровями, с таким же квадратным туловищем без шеи, руки словно колоды и такие же коротенькие ножки. Зрелище смешное, если бы не распаленный похотью взгляд. Он ничуть не смутился и попытался схватить свою жертву за волосы, но был перехвачен красавчиком, который наконец отпустил мое плечо. На вспыхнувшем алым румянцем лице инквизитора смешалось брезгливое изумление и растерянность, он узнал кардинала. Я тут же отступила, пряча руки и размышляя над иронией ситуации. Рыжая девка, что как щенок бросилась под ноги Кысею, теперь вцепилась в него и скулила:

— Милостивый господин, помогите, пожалуйста, пожалуйста, помогите…

Девица была просто мечтой поэта или художника. Медно-рыжие густые волосы должно быть прекрасно смотрелись в огненных лучах заката вместе с фарфоровой белизной пышного тела, вдохновляя на создание очередного шедевра. Ее спелые карие глаза были наполнены мольбой и страхом, что вместе с кровью из разбитой губы на ангельском личике словно намеренно будили в мужчине всего два инстинкта: желание немедленно защитить это небесное создание, что явно сейчас двигало инквизитором, и инстинкт хищника — поймать и вонзить свои клыки в эту нежную плоть, что распаляло обезумевшего кардинала. Я отвернулась от них, спокойно раскрыв саквояж и раскладывая на столике в углу все подходящее холодное оружие, что собрал для меня Антон в лавке оружейника: кинжалы с разной длиной лезвия, морской кортик, воровской стилет, несколько ножей, даже пару коротких сабель. Сняв тряпку, которой было бережно обернуто одно из лезвий, я стала наматывать ее себе на ладонь, чтобы скрыть кровавые следы. Между тем в отражении настенного зеркала мне было прекрасно видно всех участников разворачивающейся комедии абсурда.

— Немедленно прекратите! Ваше поведение недостойно! — инквизитор отпустил руку похотливого толстяка и кивнул ему на дверь. — Убирайтесь!

Толстяк выпучил поросячьи глазки и рявкнул:

— Да как ты смеешь, недоносок! Я заплатил достаточно! Прочь с дороги, — и двинулся вперед.

Инквизитор опешил, и я поняла, что он совсем забыл про свой дурацкий парик и не понимает, почему кардинал его игнорирует. Я довольно прочно замотала правую руку, и теперь повторяла действие с левой. Ощущение присутствия атамана стало настолько сильным, что я как наяву услышала его насмешку над своим хитроумным планом: «Чтобы ты не придумала, боже Единый тебя все равно оставит в дураках». И правда, не было ни единого раза, чтобы все случилось так, как я хотела. Но то, что происходило сейчас, это уже несмешно, право Единый, у тебя дурное чувство юмора!

— Я непременно, сегодня же, извещу Святой Престол о вашем недостойном поведении, кардинал Блейк, — инквизитор стоял перед толстяком каменным изваянием.

Мне вдруг дико захотелось, чтобы этот жирный боров врезал красавчику как следует да выбил из него всю дурь. Но едва толстяк занес руку для удара, как инквизитор заломил ее в локте и отшвырнул от себя, да так, что кардинал не удержал равновесия и упал на колени. Жалкое зрелище. Пора вмешаться.

— Да ты хоть знаешь, на кого руку поднял, тварь? Да я тебя сгною в застенках, — толстяк плевался от злости.

— Простите моего спутника, ваша святость, — вкрадчиво вмешалась я, подходя к инквизитору и носком сапога отталкивая докучливую девку. — Он забыл представиться, инквизитор Кысей Тиффано. Хотя я была уверена, что вы знакомы.

Я сняла с красавчика парик и распустила ему хвост, в глазах толстяка появилось замешательство. Отлично, жертва ошарашена, значит можно продолжать. Я обеспокоенно продолжила:

— Ваша святость, умоляю скажите, вы же не успели с этой девкой?… — я помогла ему встать. — Простите господина инквизитора, он просто очень обеспокоен…

Толстяк попытался меня оттолкнуть, но я прижалась к нему сильнее и теперь шептала на ухо:

— Мы здесь по просьбе самого вояга. Он просил нас найти источник заразы, понимаете?…

Наконец-то! Азарт и похоть хищника в глазах мгновенно исчезли, уступив место животному страху.

— К-к-какой заразы?

— Тише, прошу вас! — я встревожено оглянулась на красавчика. — Не вспугните! Мы ее наконец нашли! — я поволокла толстяка в ванную комнату. — Эту ведь девку Пионой зовут? Хозяйка вам ведь не рекомендовала ее? Отговаривала небось? Мол, трепетная, юная да неопытная? Сопротивляться будет? Это чтоб вы не увидели звездной сыпи на ее коже!

Толстяк теперь дрожал всем телом. Я захлопнула за собой дверь, наконец отпустила его руку и вперилась в него тяжелым взглядом.

— Господин инквизитор за вас очень испугался, ведь уже так много заразившихся, это просто ужасно. Она вас поцарапала? Вот дрянь! Вам нужно срочно, слышите, срочно к аптекарю. Только умоляю, не говорите ничего хозяйке, не выдавайте господина инквизитора! Нам нужно вывести ее на чистую воду, хорошо?

— Да, да, конечно, — у толстяка трусились поджилки, он судорожно пытался натянуть штаны. — Я пойду, да?

— Идите, идите, ваша святость.

Я с улыбкой наблюдала, как этот боров, на ходу подбирая брюки и натыкаясь на предметы, улепетывает через второй выход из ванной комнаты. Ванна была смежной с обеими комнатами, а хозяйка даже не подумала предупредить об этом! Дрянь, я тебе устрою веселую жизнь.

Я отворила дверь ванной и застала премилую сцену утешения юной девы благородным инквизитором. Она сидела на полу, всхлипывая и размазывая кулачком слезы по лицу, а Кысей протягивал ей свой платок.

— Не беспокойтесь, никто вас не обидит. Но вы должны покинуть это заведение как можно быстрее.

— Но я не могу, ведь… — девчонка отшатнулась от его движения, когда он протянул руку помочь ей встать. — Не надо, прошу вас! Я пойду, простите меня.

Пиона самостоятельно поднялась на ноги и побрела к двери, а инквизитор стоял с сжатыми кулаками и невидящим взором, глядя ей вслед. Еще одна забота на мою голову! Но ведь если у тебя вдруг появляется слишком много забот, то всегда можно попробовать решить их за счет друг друга, верно?

— А ну стоять! — крикнула я, принимая решение и чувствуя какой-то бешеный кураж. — Куда пошла? За тебя заплачено!

Инквизитор оглянулся на меня с полным негодования видом, но мне было плевать. Я быстро пересекла пространство комнаты, на ходу разматывая тряпки с ладони, и схватила девчонку за волосы.

— Ты не поняла? Или глухая?

— Госпожа, пустите, прошу вас! — захныкала она снова, пытаясь отцепить мою руку. Я ткнула ее носом в прикроватный столик, где уже успела разложить оружие. — Смотри, что мы для тебя приготовили! Славно повеселимся, хозяйка разрешила нам сделать с тобой все, что угодно.

— Немедленно прекратите! — гневный окрик инквизитора и его попытка отцепить меня от девчонки закончились тем, что я швырнула последнюю на кровать, а сама ловко вытолкала красавчика за дверь и захлопнула за ним дверь.

Он забарабанил в дверь, требуя немедленно открыть и грозясь ее выломать, но я прекрасно понимала, что на шум непременно явится привратник и угомонит его. Образ прекрасной маман Жермен из «Храма наслаждений» всплыл из глубин сознания и прилип к шкуре, словно досадно мелкая рыбья чешуя. Я повернулась к съежившейся от страха Пионе и начала разматывать вторую руку.

— Поиграем, милочка?…