Особняк Тринити утопает в цветущих деревьях и сейчас кажется райским местечком, словно принесённым сюда из какого-то другого мира.
Как он вообще оказался здесь?! Кто строил это странный дом? Уж точно не местные — совсем не их стиль.
Надо будет как-нибудь при случае попытать хозяина — вдруг расскажет что-нибудь интересное о своём загадочном прошлом.
Поднимаюсь по ступеням крыльца, стучу и долго слушаю тишину за дверью. После этого стучу сильнее.
Нет.
Никого? Оглядываюсь так, словно кого-то можно разглядеть в саду среди деревьев. Интересно, куда делись хозяева и так не вовремя. Отправились в город за покупками?
Вряд ли.
Вряд ли они делают это. Для такого у Тринити есть слуги… ну или одна служанка.
Спускаюсь с крыльца и отхожу от дома — вдруг в окнах замечу кого-нибудь. Смотрю долго, отлавливая любое движение за тяжелыми шторами… нет.
Внутри шевелится лёгкое беспокойство… не случилась ли с моим партнёром какая-то неожиданная беда. Это будет совсем не вовремя, своих проблем по горло.
Лезу в карман за листком — нужно будет послать к Тринити вестника… вот только какой в этом прок, если ответа не дождусь.
Ну хотя бы он будет знать о том, что я его жду.
— Керо? — знакомый голос заставляет вздрогнуть.
Алиса.
Стоит у меня за спиной с небольшим, но очень красивым букетом свежесрезанных цветов. Белых и красных… Белое и красное рядом всегда очень красиво, особенно если это свежая кровь на белоснежных одеждах.
И её волосы цвета лунного золота и тёмно-красный брючный костюмчик обтягивающий стройное тело, очень хороши с этим букетом.
Она смотрит в мои глаза, а я смотрю в её… и почему-то молчу.
А потом понимаю почему.
— Красиво, — говорю я наконец я.
— Букет? — она поднимает его чуть выше и поворачивает показывая мне со всех сторон. И она не отрывает своих глаз от моих.
— Ты и букет, — я касаюсь одного из лепестков цвета крови и он остаётся в моей ладони.
— И я?! — глаза Алисы радостно и удивлённо вспыхивают. — Правда?!
Она поворачивается ко мне одним бочком, а затем другим, показывая себя со всех сторон, точно так же как за минуту до этого показывала букет.
Эта попа в брючках… она умопомрачительна и я чувствую как у меня внутри начинает вскипать кровь.
— Ты там что-то заметил? — личико Алисы становится обеспокоенным. — У меня что-то не то?
Да, заметил. Её невероятную попу обтянутую брючками. Попу от которой просто невозможно оторвать взгляда.
— Нет. Там у тебя всё хорошо, — с трудом говорю я. — Даже отлично.
— Ты к папе? — она сразу успокаивается.
— Да. И пока я его не нашёл, — я киваю на дверь дома. — Я даже стучал и заглядывал в окна.
— И не найдёшь, — она берёт меня за руку и ведёт к крыльцу.
— Не найду? — удивляюсь я, чувствуя мурашки по коже от тонких пальчиков сжимающих мою ладонь. — Что то случилось?
— Нет, — она мотает головой из стороны, на ходу, не оборачиваясь. — Всё хорошо. Всё очень хорошо. И… я о тебе думала.
— Спасибо, но…
— Чтобы избежать тысячи вопросов от тебя — отвечу. Папа будет завтра утром. У него вообще-то теперь куча дел, если ты не забыл о вашем с ним договоре. Улетел за материалами
Фух… я выдыхаю. Хотя бы здесь нет проблем. Жаль, конечно, что увижу его только завтра утром… и стоп.
До меня доходит.
— Тогда куда ты меня ведёшь?! — спрашиваю я.
Она останавливается не выпуская моей руки и оборачивается.
— В дом, — в её глазах отблеск солнца почти упавшего за горизонт…
— Зачем?! Ты же… ты же сказала его — нет
— Да, его нет, но ты же не станешь ночевать на улице? — она хмурится. — Хотя ночи сейчас совсем тёплые — прошлую я спала с открытым окном в сад. И раздетая. Совсем.
— У меня есть корабль, — я показываю на Орлана играющего с ветром неподалёку.
— А у меня постель для тебя, — подмигивает она. — Чистая, мягкая и очень уютная. К тому же, я боюсь оставаться дома ночью одна.
— Ты первый раз одна?
— Нет, — смеётся она показывая свои ослепительно белые ровные зубки. — Но я всё равно боюсь. И мышей тоже боюсь.
— Пойдём, — она тянет меня за руку.
— Но… твой папа…
Я сразу вспоминаю наш с ним последний разговор об Алисе и его обещание… что там он мне обещал? Выколоть глаза? Или отрезать язык? Или уши отрубить? Ах, да — всё сразу. А потом выбросить меня в пустошах
— Ты боишься его? — снова хмурится.
— Он мой партнёр, ты забыла? — напоминаю я.
— Я поговорила с ним.
— О чём?!
— Пойдём! Ты будешь ужинать, а я всё расскажу.
* * *
Я пытаюсь расспрашивать, но она молчит. Устраивается на стуле с обратной стороны стола и молчит. А потом служанка приносит мой ужин… а Алиса всё равно молчит, всем свои видом намекая на то, что сначала я должен хотя бы немного набить свой живот.
И я набиваю, борясь с любопытством. После того, как в нём оказывается пяток крохотных и очень вкусно запечённых в сыре птичек, ароматно зажаренный в виноградном соке бочок какого-небольшого незнакомого зверька, немного фруктов и вина — отодвигаю от себя тарелку.
— Я почти умер от любопытства, — признаюсь я.
— Зато поел, — улыбается она.
— Так, о чём ты поговорила со своим папой? — наконец-то я могу повторить свой вопрос и надеюсь услышать ответ.
— О нас, — она откидывается на высокую спинку своего стула и смеётся.
— О нас?!
Вот это да, а я и не подозревал какие здесь дела творятся.
— Не пугайся, — Алиса перестаёт смеяться и её личико становится серьёзным. — Не совсем о нас. Я сказала ему, что уже взрослая и имею права встречаться с парнями.
— И что он? — Я оглядываюсь на горничную, которая бесшумной тенью появляется в комнате. Появляется с подносом в руках. На нём — чайник и чашки.
Ставит поднос сначала передо мной, выставляет с него чашку, наполняет из чайника почти густым ароматным чаем, а потом идёт к Алисе.
— Он вредина, — отвечает на мой вопрос та, когда горничная исчезает за дверью.
— Он запретил?
— Да, — её брови обиженно сходятся. — Но есть и хорошая новость.
Она тянется к своей чашке с чаем, поднимает его к своему маленькому носику и вдыхает аромат.
— И какая же?
— Мне можно целоваться! — она касается пальчиком своих губ.
— Целоваться?! — изумляюсь я.
— Да! Он так и сказал — если вы не зайдёте дальше поцелуев, я не буду тебя ругать. И его тоже.
Да уж, Тринити еще тот суровый папаша. Алиса очень привлекательная девушка, с отличными формами и её тело уже явно созрело для удовольствий. И возраст у неё тоже совсем уже не детский — по законам любого, даже самого строгого мира, ей уже всё можно.
— Поцелуи тоже совсем неплохо, — говорю я чтобы её ободрить, а сам думаю, что поцелуй, если за ним не последует что-нибудь более интересное, просто мучение.
— Ванна? — Алиса вскакивает. За окном уже стемнело, а она выглядит очень бодрой. Не напилась ли она кофе? Кофе или…
— Ванна — это отлично, — соглашаюсь я и тут же предупреждаю. — Но если я там буду один.
Она подходит, наклоняет голову — так что, её волосы цвета лунного золота взрываются тысячей искр в свете лампы — и заглядывает мне в глаза.
— Конечно, один, — она касается пальчиком моей щеки. — Но потом…
Её взгляд становится почти хитрым.
— Потом ты будешь учить меня целоваться… ведь я никогда не делала этого.
* * *
Мы сидим в саду и смотрим на звезды. И болтаем обо всём. Обо всём, кроме прошлого Алисы и её отца. Давно уже пора спать, но спать совсем не хочется. И эти огромные белоснежные бабочки почти не отличимые от цветков сакуры, которая окружает нашу скамейку. Мы сидим на белоснежной витой скамейке совсем близко друг к друг и говорим почти обо всём.
Алиса спрашивает меня планах, и я отвечаю ей так, словно не предстоит мне всего через пару дней пройти по лезвию над пропастью. Будто не предстоит убить первым чудище Тунга-Оро, а если не смогу — бежать вместе с кланом в пещеру с Заброшенным Храмом.
Я отвечаю о городе, который будет построен рядом с пещерой, о городе размером с главный замок Хинун, и она слушает меня, широко открыв глаза. И она верит мне, верит в то, что всё будет хорошо.
А еще она рассказывает мне о том, как ребёнком, где-то в землях, даже название которых я повторить не смогу, она потерялась. Потерялась в пустошах, отошла от корабля, на котором они с отцом летели и заблудилась. И так удачно заблудилась что Тринити её сутки не могу найти.
О том как ночевала в узкой расселине, а напротив стояла голодная как смерть хидо и тоскливо выла, в надежде на то, что девочка выберет быструю смерть от её зубов.
— Ты смелая, — не могу не сказать я, глядя на Алису другими глазами.
— Ага, — смеётся она, — но больше глупая. Вот надо же было быть такой дурой, чтобы пойти гулять в пустоши. А мне ведь всего четыре года тогда было.
— Но ты выжила, — спорю я.
— Ну да. Но у меня не было выбора. Эта дурацкая хидо стояла напротив меня всю ночь.
Она вдруг начинает смеяться еще сильнее и мне нравится её спех — звонкий, он разносится над спящим садом.
— Я еще рычала на неё — представь! Пыталась испугать.
Я представляю кроху, рычащую на огромную омерзительную тварь и мне вдруг хочется дотронуться до Алисы. Тем более, что сейчас она в лёгком коротком платьице выглядит очень соблазнительно.
Жаль, нельзя.
— Ты смелая.
— Да, это точно, — она кивает и вдруг наклоняется ко мне, касается своими губами моих и… ждёт.
— Поцелуй меня, — шепчет она. — Ты же обещал научить меня целоваться.
— Нет, — от прикосновения её нежных губ мне ставится щекотно.
— Хорошо, — соглашается она. — Это я обещала, что ты научишь меня целоваться. Учи же!
Она прижимается своими губами к моим, как бы давая понять, что больше не даст мне сказать ни слова.
И я целую её, раздвигая своими губами её нежные губки, касаюсь языком её маленького испуганного язычка и чувствуя волшебный вкус ягод, которые она ела совсем недавно, рассказывая мне о том, как называются эти огромные, размером с ладонь, белоснежные бабочки порхающие вокруг нас.
— Ты вкусный, — шепчет она.
— Нет, ты, — я прикасаюсь к тонкой талии Алисы и та вздрагивает словно от удара тока.
— Прости, — тихонько, смущённо смеётся она, отрываясь от моих губ, опуская голову и пряча от меня своё личико. — Просто… просто это первый раз..
Ого.
Первое прикосновение мужчины?
Этого восхитительного цветка с золотыми волосами еще никто ни разу не касался?
— Первый раз?! — я всё еще не верю — Тебя никогда не касался мужчина?
— Нет, — она смеётся. Обхватывает мою шею руками и снова прижимается к моим губам.
— Если только папа, когда в детве лупил меня по попе… но этот ведь не считается.
— Я хочу тебе кое-что показать, — она выпускает мои губы из своих.
— Что? — удивляюсь. Очень сильно хочется её обнять, но я сдерживаю себя — ничего кроме поцелуев, я помню слова Тринити.
— А потом я задам тебе вопрос и ты ответишь мне на него.
— Ладно, — я целую её снова — ну что еще делать, если можно только целоваться… Тринити извращенец — придумать такое. Это мучительнее смерти. Пытка поцелуями — я не думал, что это одна из самых страшных пыток. Когда желание бушует распаляя тело, и ты ничего не можешь сделать с этим огнём, испепеляющим тебя изнутри.
Алиса выпускает меня из своих объятий и встаёт. Встаёт прямо передо мной, даже не в шаге, еще ближе. Сейчас она сама кажется огромной белоснежной бабочкой посреди ночного сада. Прежде, чем я успеваю шевельнуться поднимает своё платьице и сдергивает с себя через голову.
Остаётся совсем голой, бабочкой которая потеряла свои крылья. Невероятно привлекательной бабочкой, потерявшейся в ночном саду.
— Скажи, я красивая? — она спрашивает не поднимая головы, смущаясь. Но, и ни не пряча своего юного тела — сейчас она хочет чтобы я разглядел его как можно лучше… а потом ответил на её вопрос.
— Да, — голос мой звучит хрипло — зря она это сделала. Сначала поцелуи зажигающие кровь, а теперь еще и это.
— Нет-нет, — она качает головой. — Рассмотри меня, пожалуйста, получше. А потом — ответь честно.
Она поворачивается ко мне спиной, и смотрит в глаза, через плечо и её взгляд… её взгляд сейчас притягивает сильнее, чем её тело. Потому что, в этом взгляде слишком много неудовлетворённого желания.
— Как тебе моя попа? — спрашивает она.
Наклоняется вперёд, чуть раздвигая ножки, совсем чуть чуть-чуть, так чтобы округлые ягодицы разошлись и мог увидеть то, что они скрывали. А скрывали они крохотную дырочку.
— Почему ты молчишь?? — в её голосе покойство. — Она некрасивая?
Я бы ответил ей, но не могу — зубы мои сводит желание. Ну, что она творит!
— Ты молчишь и я боюсь. Боюсь, что я не нравлюсь тебе… и не понравлюсь никому, — говорит она. — А так? Может быть так тебе больше понравлюсь
Обхватывает пальцами ягодицы и раздвигает их, раскрывая свой крохотный нежный анус.
— Ты не можешь не нравится, — наконец выдавливаю из себя, с ужасом заметив свой член, который поднимает одежды и скоро, кажется, вырвется на волю прямо через них, просто прожжёт их ко всем чертям, потому что головка его уже пылает.
— Ты меня успокоил, Керо, — Алиса снова поворачивается ко мне передом, теперь дурманя своими налитыми грудками, с крохотными пуговками сосков.
Я с трудом отрываюсь от тела девушка и смотрю в сторону улицы, освещённой яркими фонарями и совсем близкой.
— Вряд ли кто-то сейчас, ночью, станет заглядывать в наш сад… но даже если заглянет, он увидит всего лишь голую меня, — улыбается Алиса прочитав на моём лице всё. — К тому же они просто не поверят своим глазам… ведь нет на свете девушки правильнее чем Алиса.
Она улыбается, потом присаживается ко мне на колени, кладёт мою руку себе на грудь, а сама наклоняется ко мне… теперь её лицо совсем близко от моего. И её желание в глазах — тоже.
— Только поцелуи, — напоминаю я. — Ты же помнишь, что тебе сказал папа.
— Да, — кивает она и взгляде ей мелькает шальная искра. — Но он не уточнил что можно целовать, а что нельзя. Поцелуй меня!
Я тянусь к её губам но она отстраняется.
— Нет. Не здесь. Вот здесь.
Касается своего соска.
— Нет, — качаю я головой, сопротивляясь из последних сил. Тринити потом захочет меня прикончить и будет неправ — я изо всех сил стараюсь удержаться. Пусть наказывает Алису, а не меня. А лучше… лучше пусть перестанет мучить девушку и даст уже ей жить нормальной жизнью.
Она же не монахиня! Из какого захолустья он появился, что вот так, жестоко, запрещает дочери заниматься сексом до свадьбы. Такое если и было когда-то, то тысячу лет назад, в совсем дикие времена.
Чёртов Тринити прилетел в этот мир из прошлого, не меньше.
Шутка шуткой, а мне вдруг становится не по себе. Если я оказался здесь из будущего, то почему кому-то не нырнуть в этот ад из прошлого?
— Да, — я вижу как она ждёт и… сдаюсь. Прикасаюсь губами к крохотному соску и Алиса снова вздрагивает.
— Прости, — извиняется она. — Слишком приятно. Поцелуй, пожалуйста, еще.
И я целую.
Сначала один, а потом другой. Соски её почти сразу набухают и я не выдержав хватаю один из них губами.
Алиса тут же отстраняется и наклонив голову смотрит на меня. Долго смотрит зажигая сердце взглядом, а потом качает головой.
— Нет, милый, только поцелуй. Мы ведь не хотим обманывать папу когда он спросит о том, что между нами было?
Огонь в её глаза сейчас, когда она смотрит на меня, сводит с ума.
— Не хотим, — отвечаю я и тянусь губами к её соскам, но Алиса снова отстраняется. Встаёт с моих колен и присаживается на траву у моих ног.
— А теперь я буду целовать тебя, — говорит она. — Покажи его мне.
Она кивает на бугор между моих ног.
Я уже не могу сопротивляться, тем более что, кажется, сама Алиса несмотря на всё своё желание, отлично контролирует ситуацию и не даст произойти ничему такому, за что нам бы потом пришлось оправдываться перед её отцом.
Расстёгиваю одежды и достаю свой член. Достаю и вижу ужас в глазах Алисы.
— Вот он какой…
Она наклоняется и тихонько целует его. Берёт свои тонкими пальчикам и, придерживая, целует весь, начиная с головки и опускаясь к яичкам. И их она тоже целует.
Это безумие. Оказывается, просто поцелуи тоже могут свести с ума, если… если мучить себя ими слишком долго.
Я забрызгиваю личико Алисы и она застывает.
— О! — она в изумлении прижимает ладони к своим щекам. — Что это?!
— Что-это?! — я пытаюсь на ходу придумать самое простое объяснение. — Сок жизни.
Ну, такое себе объяснение, но сейчас, после того, что я натворил, мне не до великих раздумий и гениальных идей.
— Сок? — она недоверчиво смотрит на меня.
— Да. Он рождает новую жизнь.
— Я хочу попробовать его, — говорит она и не дожидаясь моего ответа, высовывает язычок и проводит им по члену. Она облизывает его, спускаясь и затем снова поднимаясь к головке. Облизывает старательно, и кажется, с удовольствием.
— Почему сок жизни пахнет ягодами? — спрашивает она, поднимая ко мне своё личико с крохотной белой каплей на губах.
— Потому что это сок жизни, — отвечаю я, наблюдая, как она быстрым движением своего острого язычка слизывает и эту крохотную белую капельку.