Несчастные девочки попадают в Рай

Раз, два, три, четыре,

Мы уже в твоей квартире;

Пять, шесть, семь, восемь,

Не пугайся, очень просим…

Ты накройся одеялом —

Мы искать тебя не станем…

Но, как только нас увидишь,

Приговор себе подпишешь…

Ты лежи тогда спокойно

И умрешь вполне достойно…

Если станешь вдруг кричать

Иль на помощь кого звать —

Будем очень сильно мучить —

Мы молчать тебя научим…

И не думай ни о чем,

Помни только об одном:

Где бы ты не находился,

Как от нас бы ты не скрылся —

Не исчезнешь никуда,

Мы найдем тебя всегда…

Восемь, семь, шесть, пять,

Мы идем тебя искать,

Четыре, три, два, раз —

Мы убьем тебя сейчас…

Глава#1

Начало 90—х. Поселок «Каменка».

Устав теребить ленту на траурном венке, иссиня-черный ворон взмахнул крыльями и скрылся в густой листве деревьев. Пахло гниющими в земле желудями. Белоснежные облака, как воздушные корабли грациозно проплывали по небу. Их беззвучное движение убаюкивало, заменив самую сладкую колыбельную.

На кладбище было так тихо, что я слышала хруст крапивы, которую с аппетитом жевала Нинка. Если волоски на листьях предварительно примять, то крапива не будет обжигать рот и руки. Лакомство кислое, но очень полезное.

– Ты когда-нибудь задумывалась о том, что мертвые наблюдают за нами? – чуть слышно спросила Нина, губы которой стали зелеными. – О том, что подслушивают наши разговоры?

– А как же обещанный покой? – зевнула я, чувствуя, как колючие камушки вонзаются в спину.

Мы лежали на прогретой солнцем земле возле могилы моих родителей. Легкий ветер без стеснения задирал наши платья, оголяя сухие коленки. Здесь, мы могли себя чувствовать свободными и не боялись осуждения.

– Его не существует, – уверенно прошептала Нина. – Иногда мне кажется, что каждый раз, когда я включаю бабушкин радиоприемник, то слышу ее ворчанье за спиной. Будучи живой, она строго—настрого запрещала трогать его. Била костылем. За ворот тягала. И даже после ее смерти, я не решаюсь переключить волну. Просыпаюсь, пускаю крокодильи слезы и каждый раз надеюсь, что «Дружок» найдется.

Сердце дрогнуло. Глаза намокли. Песня о потерянном щенке, казалась мне самой грустной на свете. По радио ее крутили целыми сутками, и порой мне казалось, что «Дружок» действительно существует. Скитается голодный пес по лесу, где одиноко и страшно, волком воет, тоскует по хозяину и ищет дорогу домой.

– Щенок белоснежный, лишь рыжие пятна, лишь рыжие пятна и кисточкой хвост, – фальшиво напевали мы дрожащим голосом. – Пропала собака, пропала собака, по кличке «Дружок».

– Хватит, – всхлипнула Нина, утирая тонкую слезу, – а то снова кровь носом пойдет.

Только вот волновалась подруга не за себя. С самого детства слабые сосуды носа были моим проклятьем. Любое неверное движение могло спровоцировать обильное кровотечение. Процесс неприятный и пугающий. Практически в каждой моей школьной тетради были листочки, которые украшали кровавые блямбы. Привыкшая к сею факту Нина, часто подрисовывала к ним рожки, лепестки, а иногда соединяла пятнышки одной линией, превращая их в жуткие бусы.

Возле уха послышалось учащенное дыхание. В нос ударил неприятный запах псины.

– Каштанка, прекрати! – взвизгнула я, когда овчарка прошлась шершавым языком по моему лицу. – Фу! Нельзя!

Послушавшись, собака оставила меня и принялась гонять птиц. Ее игривый лай эхом раздавался по округе.

– А если бы Каштанка потерялась? – безжалостно представила Нина. – Что бы тогда ты делала?

Думать об этом было выше моих сил.

– Искала, – нахмурившись, ответила я. – Днями и ночами. До тех пор, пока бы не нашла.

– А если бы не смогла найти?

– Не знаю, – выдохнула я.– Умерла бы от горя.

Отчасти я говорила правду. Каштанку мне подарили на Святую Пасху, когда мне было восемь, после чего наш дом сгорел, а вместе с ним сгорели мои родители. Немецкая овчарка стала практически единственным уцелевшим воспоминанием о них, и мысль о том, что я могу ее лишиться казалась мне невыносимой.

Собака заменила мне няньку, потому что дедушка не успевал следить за мной и за моим младшим братом. Пашке был всего год, поэтому он требовал повышенного внимания, а вот мной занималась Каштанка. Рвала моих кукол, чтобы я не отвлекалась от уроков. Оглушала лаем и приучила просыпаться в шесть утра. Слишком часто пачкала мои вещи, прививая любовь к стирке. Порой мне казалось, что родители заранее предположили свою гибель и предусмотрительно завели лохматую надзирательницу, дабы не было мне спуска.

– Скучаешь по родителям? – бесцеремонно спросила Нина, уставившись на выцветшие надгробные фото.

Еще одна покрытая толстым слоем сажи тема, которую я не любила поднимать. Нина знала об этом. Просто ей было пятнадцать, и она не умела сочувствовать.

– Конечно, скучаю.

– Интересно, они сейчас видят нас? Слышат, о чем мы болтаем? – задумалась она, а потом принялась размахивать руками в воздухе. – Эй, тетя Катя, дядя Миша, салют! Мы здесь! Вы слышите нас?! Теперь вы знаете, кто накидал тухлой рыбы в колодец, но поругать уже не можете!

С Павленко Ниной мы дружим с первого класса. Мы были единственными девочками, которые придя на линейку не подарили учителю цветы. Нас сразу же записали в «нелюбимые ученики» и усадили вместе. И если Нина сделала это нарочно, предварительно подметя хризантемами пыльную дорогу, то у меня на это была веская причина.

Аллергия. Буквально на все. Милые цветочки превращали мое лицо в пунцовый шар и провоцировали сильную чихоту, а она в свою очередь, способствовала последующему кровотечению из носа. Ягоды, фрукты, конфеты – практически все вызывало кожную сыпь и невыносимый зуд. Тривиальное выражение, что весна – это пробуждение, стало для меня приговором. Вместо того чтобы наслаждаться весенним пением птиц, вдыхать ароматы молодой зелени, я бесконечно держала у лица носовой платок, боясь цветочную пыльцу, как угарного газа.

До сих пор не понимаю, что энергичная Нина нашла в такой дохлячке, как я. Эта девчонка обожала все экстремальное, в то время как я, за километр обходила кусты с ромашками. Так было всегда. Нина с разбега прыгает с дамбы – я сижу под деревом, прячась от знойного солнца. Нина катиться с горы на телеге – я наблюдаю за этим с округленными глазами и грызу ногти. Нинка стрижется под мальчика и лазает на деревья за яблоками – я рощу длинную косу и давлюсь косточками от тех самых яблок. Мы – это две противоположности, которые притянулись благодаря хризантемам.

– Златка! Златочка! – послышался встревоженный голос Пашки. – Караул!

– Твоя сопля? – прислушавшись, поинтересовалась подруга.

– Кто ж еще.

Приподнявшись на локти, я смерила младшего брата недовольным взглядом. В кепке, зафиксированной на голове резинкой от трусов, он выглядел очень глупо, но дедушку было не переубедить. Шестилетний Паша слишком часто терял головные уборы, поэтому было принято альтернативное решение. «В следующий раз, гвоздями прибью!», – ругался дедушка, угрожающе стуча пальцем по столу. Так что, мой братец еще легко отделался.

– Что опять? – выдохнула я устало, решив, что он снова утопил тапки в бочке и теперь не может достать их самостоятельно.

– Что—что? Карандашиком в плечо! Сашка и Семка на плотине! – задыхался он, размахивая руками. – Прыгать собрались! Все из—за тебя, змея! Руки себе связали! Златка, помрут они! Ей богу, помрут!

Воздуха вокруг стало мало, а сердце сжалось в точку, словно его ужалила пчела. И немудрено, ведь Пашка не шутил.

Нинка открыла зеленый рот, прибывая в легком шоке.

– Ну чего же ты уставилась? Беги, спасай парней! – громко взмолился мальчишка. – Убьются же!

Подскочив на ноги, я одернула подол платья.

– Отведите Каштанку домой! – скомандовала я, и что есть силы, побежала.

Старая дамба находилась в километре от кладбища, и мне оставалось только надеяться, что я доберусь туда раньше, прежде чем братья Соколовы сделают смертельную глупость. Их соперничество зашло слишком далеко, и меня потряхивало от одной лишь мысли, что виной тому – я.

Меня окружали разные люди. К некоторым я относилась совершенно равнодушно, некоторых любила, а были те, которых я ненавидела. Но только двух людей я ненавидела любить.

Любовь, на нее у меня тоже была аллергия. Даже это светлое чувство вызывало у меня зуд между ребер, жжение в горле, онемение конечностей, приступ тошноты и асфиксию, а вот измученное сердце разрывалось на части. Я как тот «Дружок» потерялась в лесу чувств, блуждаю по бесконечным тропинкам, вынюхиваю нужный след, но так и не могу выбрать правильный путь.

Разве можно испытывать чувства к двоим парням одновременно? Очевидно – да. Только вот в нашем треугольнике один угол тупой. Настолько тупой, настолько неопределенный, что возник риск лишиться обоих ребят.

Теряя босоножки, я перепрыгивала глубокие ямки и изнывала от жары. Уши заложило, кислорода не хватало, ноги слабели, и в какой—то момент, я повалилась на каменистую дорогу. Коленки и ладони зажгло, а на глаза выступили слезы. Губы задрожали от отчаяния и беспомощности.

Сколько себя помню, я была слаба. Я была заперта в рамках психологических проблем и всегда завидовала свободным людям. Тем, кто мог совершать сумасшедшие поступки, идти против правил и не боялся рискнуть. Именно такими буянами были Соколовы. Я восхищалась ими, но сейчас, это переходило все границы.

– Цветкова!

Выкручивая педали велосипеда, навстречу мне двигался одноклассник Колька Лагута. Его рыжие волосы торчали в разные стороны, а на веснушчатом лице застыло беспокойство.

– Златка! – крикнул он, оставляя за собой тормозной след из пыли. – Златка, там такое!

Это был мой шанс.

– Знаю, знаю, родной! Выручай! – вырвав из его рук руль, я оседлала велосипед. Войдя в мое положение, мальчишка благородно остался стоять на дороге. Это был мой первый опыт езды на велосипеде, но задушенная адреналином, я справилась на ура.

Поток ветра, ударяющего в лицо, словно нарочно мешал мне двигаться быстрее. Я глотала ртом воздух, а закусывала его паникой, давилась страхом, но продолжала крутить педали.

Когда я добралась до дамбы, то уже не чувствовала своих ног. Бросив велосипед на камни, я порвала подол платья, который запутался в намасленной цепи, но едва ли меня это сейчас волновало.

На берегу реки стояли мои одноклассники, с замиранием сердца они наблюдали за эффектным представлением.

Заметив меня, ребята расступились.

– Цветкова, глянь, до чего парней довела! – прыснул от смеха Васька Рыбин. Сынок местного участкового был носителем весьма скверного характера. С малых лет он возомнил себя главарем, ссылаясь на статус своего отца. Однако заслужил он только неприязнь со стороны окружающих и патологическое желание обходить его стороной.

Яркое солнце резало глаза. Задрав голову, я приложила ладонь ко лбу.

Босые братья стояли на бетонной стене, держа за спиной связанные руки. Свои майки они побросали на берегу. Не уж то боялись намочить?

Первым делом мне удалось разглядеть Сашку. Он смотрел вдаль, с решительно поднятой головой. Его белокурые волосы прилипли к потному лбу, а обнаженная грудь вздымалась то ли от волнения, то ли от невероятной злости. Из виска старшего Соколова сочилась кровь, словно он побывал в драке. По всей видимости, прыжок с дамбы – это завершающая точка длительного разногласия.

Сердце сделало сальто, когда его губы изогнулись в улыбке. Ох, эта улыбка была слаще сахарных долек мармелада, которые я украдкой подъедала, а потом краснела от удушливой волны. Как всегда уверенный Сашка был хладнокровен. Твердый характер – его оружие. Только вот стрелял он по своим.

– Еще не поздно сдаться, брат! – крикнул Саша Семену, но даже не повернулся в его сторону. – Лично мне чихать, а вот мама расстроится!

– Не надейся, межеумок! – со смехом ответил Семка, и его голос эхом раздался по округе. – Может быть, я еще то дерьмецо, зато не потону! Уверяю, братец, я выживу!

Сумасбродный Семен всегда отличался бесстрашием и чрезмерной самоуверенностью. Любитель споров, он просто не мог пропустить этакую проверку на смелость. Спортивный и до ужаса обаятельный, Семка всегда был объектом желания всех девчонок нашего класса. «Ты само совершенство, от улыбки до жестов, выше всяких похвал», – безостановочно напевал маленький чертик на плече Соколова младшего. Я была влюблена в его голубые глаза, в жесткие каштановые волосы, в его непоколебимое чувство юмора, но сейчас, меня волновало только одно: «Пожалуйста, не наделай глупостей!».

– Смысл не в том, чтобы выжить, Семка, – хрипло произнес Саша, – а в том, кто станет победителем! Если я погибну, это еще не значит, что она выберет тебя!

На загорелое лицо Семена упала тень.

– Мы не узнаем, если не попробуем! – он поморщился, но не от солнца. – Что мы как школьницы? Долго еще топтаться будем? На счет «три»?

Горло саднило от их диалога. Они прикрывали свое безумство светлыми чувствами. Моими чувствами. Казалось, что даже Рыбин не опустился бы до такой циничности.

– Прекратите! – с надрывом выкрикнула я. – Слезайте, сейчас же!

Их взгляды устремились в мою сторону. И если, увидев меня, Сашка смягчился в лице, то Семка только просиял. Он был рад, что смертельное представление увидит главный зритель. Впрочем, меня нервировали они оба.

Толпа позади меня начала улюлюкать, подбадривая их на смерть.

– Вы слышите меня?! – глотая волосы со слезами, плакала я. – Не смейте прыгать, Соколовы! Клянусь, я вам этого никогда не прощу!

Улыбка Семена стала только шире.

– Послал бы тебе воздушный поцелуй, Златка, да вот руки заняты!

Мои щеки вспыхнули. Руки сжались в кулаки.

– Слезай, болван! Кому и что ты доказываешь?

– Люблю тебя, дуру! – крикнул Сема. – Я свою любовь доказываю!

Ненавистное чувство располосовало душу. Любовь слишком коварна, чтобы к ней стремиться. Она соблазняет, манит, но вступив на ее территорию, ты попадаешь в цепкий капкан, а попытавшись выбраться, лишь причинишь себе еще большую боль. Спешить любить – не нужно. Это ловушка.

Осознав, что Семен и не думает спускаться, я с надеждой посмотрела на Сашу, но тот лишь виновато опустил голову.

– Вы – эгоисты! – взяв камень, я бросила его в братьев, но он не долетел, а лишь со звуком плюхнулся в воду. – Предатели! Скоты! Знать вас больше не хочу! Убейтесь, мне все равно! Плевать!

Расценив мое заявление, как призыв, парни наклонились над рекой.

– Она – моя, понял? – со злостью в голосе бросил Сема, сделал широкий шаг и полетел вниз.

Сердце кольнуло, а когда следом прыгнул Сашка, легкие отказались принимать воздух. Самый страшный сон воплотился в жизнь. Нет. Нет. Нет.

Как тысяча мелких осколков, капли от всплеска воды вонзились в мое лицо. Но, это не привело меня в чувство, а только усугубило его. Это конец.

– Ого! Прыгнули! – возрадовался Рыбин, и вся толпа ринулась к реке. – Ай, да Соколовы! Ай, да красавцы!

Забежав в реку по пояс, я остановилась, вспомнив, что не умела плавать.

– Ну что же вы стоите, как пени?! Вытаскивайте их! – рыдала я, но никто не думал помогать. – Да что с вами такое?!

– Не ссы, Златка! – отмахнулся Вася. – Связали их не туго! Выплывут!

Прикрыв рот ладонью, я судорожно мотала головой, в надежде увидеть их выныривающие из воды лица, но все без толку. Минуты шли, а поверхность реки оставалась гладкой.

– Померли, что ли? – удивленно предположил Рыбин, и тогда мои ноги подкосились. Подбородок коснулся воды, перед глазами потемнело, а по губам скатилась горячая струя крови.

Боже…

Глава#2

Год назад.

– Злата, ты сейчас упадешь! – хромая на одну ногу в дом влетел мой младший брат. – Они приехали! Уже вещи переносят! У них гитара есть, представляешь?! А холодильник такой огромный, что там можно жить!

Распрыскивая слюни в разные стороны, Пашка говорил о новых соседях, которые въезжали в дом незадолго умершей бабушки Раи. На светлых волосах Пашки висела паутина, а на сладкий след возле рта налипла грязь. Ему повезло, что поутру дед ушел на рыбалку, иначе Пашка бы получил хорошего подзатыльника, за то, что забежал в дом в грязной обуви.

– И что? – безынтересно ответила я, тщательно намывая полы, хотя сама сгорала от любопытства. – Ты будто холодильника ни разу не видел. Лучше бы дров принес, чем шатался без дела.

– Ты чего, Зося? – разочарованно пропел он. – Интересно ведь. Пойдем, глянем.

Я сдула со лба выбившиеся русые пряди и повернулась к нему.

– Занята я, не видишь? Пол сам чистым не станет.

– Да брось ты его! Чистый, грязный – никто и разницы не заметит!

– Отвянь, а то я деду скажу, какой из тебя помощник!

– Ну и дура! Без тебя посмотрю! – обиженно бросил он и поковылял на улицу.

Пашка хромал с тех пор, как свалился с крыши и порвал коленное сухожилие. Ему было четыре – до мужчины далеко, отчего своим горьким криком он перепугал всю Каменку. Даже закаленный на такие случаи дед, еще месяц пил валерьянку и не спускал с сорванца глаз. Прошли годы, а вот мозгов у Паши не прибавилось. Дедушка только и делает, что вызволяет его из труб, канав, с погребов, да чердаков.

Выжав тряпку и отбросив ее в угол, я уселась на стул, внимательно разглядывая итог проделанной работы. И пусть я наводила порядки каждый день, дом от этого краше не становился. После пожара стены и потолки стали черными, а мебель, которую отдали нам добрые соседи разваливалась на глазах. И вечно преследующий запах гари, из—за которого не хотелось возвращаться домой, был просто невыносимым. А еще Каштанка, почувствовав вседозволенность, обгрызла все двери, пороги и дверные косяки. В общем, мы жили в двухэтажном сарае, только тут была печь, и не воняло свиньями. Хотя маленький поросенок в этом доме все же водился – Пашка.

На улице послышались оживленные крики. Закусив губу, я подошла к окну и аккуратно отодвинула марлевую занавеску.

Во дворе соседнего дома толпился народ. Несколько здоровых мужчин тягали мебель, а взбитая женщина с кучерявыми волосами командовала процессом. Местная детвора прилипла к заборам, с любопытством разглядывая новых поселенцев.

Деревня у нас была маленькая – полторы тысячи человек, больше часу езды для ближайшего поселка, и поэтому каждый новый постоялец был подобно инопланетянину, вступившему на нашу скромную землю.

– Подумаешь, – фыркнула я и закрыла занавеску.

У меня были дела куда важнее, чем наблюдать за скучным переездом. Уйдя на рыбалку, дедушка наказал мне начистить ведро картошки, а мысль о том, что потом еще и с рыбой возиться придется, вызывала приступ тошноты. Где—то в глубине своей пакостливой души я надеялась, что старичок придет без улова, и мы обойдемся обычным пюре.

– Каштанка! – выругалась я, почувствовав тяжелые лапы у себя на плечах. Свесив язык набок и, виляя хвостом, как пропеллером, собака призывала порезвиться с ней.

– Не сейчас, родная, – устало выдохнула я, убрав с себя грязные лапы. Каштанка опечалено поскулила, но продолжала смотреть с надеждой.

– Если я не расправлюсь с картошкой, то дед расправиться со мной. Под хвост получим мы обе.

Задрав голову, Каштанка звонко тявкнула.

– Несправедливо, знаю. Но картошка сама не приготовиться.

Разочаровавшись в своей, вечно занятой хозяйке, овчарка выскочила на улицу, где не утихали людские возгласы.

Говорят, что собака не просто лучший друг человека – это помощник во многих делах. Но, глядя на пол, на котором появились следы от грязных лап, едва ли я с этим соглашусь.

Через сорок минут я управилась с картошкой и поднялась в свою комнату. После пожара она изменилась, но все равно оставалась самым уютным уголком в доме. На стенах больше не висели мои детские подделки, а красовался зеленый ковер, вместо кровати на полу лежал исхудалый матрас, а личный уголок я сделала самостоятельно. Отколотое по краям зеркало и пластмассовая корзина из-под мандаринок заменили мне комод. Оставшиеся «в живых» вещи я стопкой складывала на пол, а вот глиняные фигурки, которые мы делали с мамой и папой украшали растрескавшийся подоконник. Глиняные лягушки, коровы и ослики продолжали улыбаться, как и восемь лет назад, словно не было никакого пожара. Их жизнелюбию можно было только позавидовать.

На несколько минут я позволила грустным воспоминаниям увлечь себя.

Я помню дым. Клубы черного дыма, который нависли над нашим домом. И крик. Пронзительный крик женщин, который до сих пор стоит у меня в ушах. Тогда дедушка, который взял нас на прогулку, покидал походные рюкзаки на дорогу, приказал оставаться на месте, а сам рванул на помощь. Одной рукой я держала коляску, из которой доносились вопли маленького Пашки, а другой обнимала Каштанку, так как собака порывалась бежать за дедом.

Еще живая бабушка Рая бежала к нам навстречу, позабыв о больных ногах и об артрите. Даже через расписной платок были заметны ее седые волосы, которые буквально встали дыбом.

С каждой следующей секундой ко мне приходило осознание того, что моя жизнь больше не будет прежней. Но эти мысли были связанны с новым жильем, но никак с тем, что произойдет на самом деле.

– Пойдем, Златушка. Пойдем, родная, – наговаривала бабушка Рая, все дальше уводя нас от дома. – Посидим в медпункте, хорошо? А потом дедушка Федор вас заберет.

Руки и подбородок бабушки Раи тряслись, но не от старости. Не от холода. А от ужаса, который она старательно от нас скрывала.

– Все наладиться, мои хорошие. Все наладиться, милые.

Ее слова вонзались в кожу, проходили через сердце и застревали в горле. Что—то нехорошее витало в воздухе. Самые страшные мысли заполонили голову. Стало дурно. Из носа покапала кровь.

Мне было восемь, и я не умела мириться с правдой жизни. Не умела читать между строк и даже не догадывалась, что самый обычный ламповый обогреватель создаст в моем доме вечный холод.

Вырвавшись из рук старушки, я помчалась к дому и через минуту уже была на месте трагедии. Я боролось с собственными ногами, который отказывались переступать порог калитки.

Наш двухэтажный дом напоминал огромный факел. Огромный костер, вокруг которого водили хоровод испуганные до ужаса женщины и беспокойные мужчины с алюминиевыми ведрами.

Протиснувшись сквозь паникующую толпу, я остановилась. Обгоревшие балки крыльца надломились, и старый козырек обрушился, поднимая в воздух тысячи ярких искорок. Завороженная этим зрелищем, я не сразу заметила лежащую на земле простынку.

Из-под грязного покрывала виднелись заколка в форме морской волны и несколько русых прядок.

Мама.

– Мама! – закричала я и метнулась к ней, но не успела коснуться, потому что сильные руки оторвали меня от земли.

– Златка! Не надо! – кричал дедушка не своим голосом. – Заберите ее! Уведите отсюда!

Сквозь пелену слез, я смогла разглядеть еще два бугорка – папа и бабушка. Они спали крепким сном, не реагируя на крики. Сном, который ничто не сможет потревожить.

– Пусти! Я хочу к маме! Пусти, гад!

Как дикий звереныш я брыкалась в руках дедушки, а потом исцарапала закоптившиеся лица мужчин. Из груди вырывались крики отчаяния, которые подхватывали старушки и женщины. Я боролась до последнего. До тех пор, пока не кончились силы.

Огонь забрал их всех…

– А вот и я! – я проснулась от громкого заявления дедушки, а следом послышался восторженный крик Паши: – Дед, дед, покаж, че поймал!

– А разве ты акул не боишься?

– Акул? Фигасе! Ты что, акулу поймал?!

– Ага. Говорящую.

– Фигасе! А что она говорит?!

– Говорит, что Пашка ваш – болван! Что если еще раз на речку без спроса пойдет, она ему всю сраку искусает!

Подавив смех, я уткнулась лицом в одеяло.

Дедушка Федор был тем еще сказочником. Бывший прапорщик в отставке, он был не прочь потравить увлекательные байки. В нем умело совмещались командирские задатки и человеческая доброта. После пожара, дед превратился в седой одуванчик с грустными карими глазами, перестал смотреть телевизор, не листал газету и каждый удобный случай ходил на рыбалку или охоту. Но вот чувство юмора его не покинуло, что очень радовало. Дедушкины шутки отвлекали от реальности. Пусть даже на время, но это были те редкие счастливые минуты, которых нам так не хватало.

По традиции, мы собрались за шатающимся столом. В печке трещали дрова, а возле уха пищали голодные комары – типичный деревенский вечер.

Стуча вилками по металлическим тарелкам, мы расправлялись с вкуснейшим ужином.

– Ну как? Понравились гольянчики? – поинтересовался дедушка, вытерев жирные руки об хлопчатую рубашку.

Пашка довольно вытянулся на стуле.

– Вкуснятина. А сладкое будет?

– Сладкое? – удивленно переспросил дедушка, а потом полез в карман и достал оттуда «дулю». – Вот тебе! Ишь, чего захотел! Только сладкое и трескаешь! Глянь, твоя хитрая морда вся прыщами покрылась!

– Неправда, дед! – хныкнул Пашка. – Не прыщавый я!

– А это что? – дед схватил мальца за нос и легонько повертел. – Вон, какой огромный прыщ!

Я расхохоталась, не удержав пюре во рту.

Вырвавшись из унизительной хватки, Пашка отпрянул от стола и скрестил руки на груди.

– Почему если Златке нельзя, то и мне не достаётся? – с обидой произнес он. – Так не честно, деда!

Нахмурившись, Федор прибавил себе морщин.

– А у тебя сгущенка в горле не застрянет, если ты ее один штрявкать будешь?!

– Не застрянет! Я конфет хочу! Мармелад хочу! И халву! – мальчишка топал ногой по дощатому полу, будто делал заказ на праздник.

– Постучи, постучи, Буратино! Сейчас вторую ногу переломаешь, и повешу я тебя в огороде вместо чучела!

В глазах ребенка вспыхнул неподдельный страх. Собирая носом сопли, Пашка заперся в своей комнате.

– И поплакать не забудь! Может, хоть ссаться по ночам перестанешь! – напоследок кинул дед и по—доброму расхохотался.

Мне было жаль братца, но против дедушкиных законов не пойдешь – или всем, или никому. Порой мне казалось, что Пашка ненавидит меня. Ненавидит за то, что на свои именины, вместо лимонного пирога ему приходиться жевать морковный.

Я скидывала остатки еды в миску, чтобы накормить ими Каштанку.

– Соседей видала? – спросил Федор, натирая подбородок. Серебреная щетина со звуком карябала его пальцы. – Говорят, что это племянница Райкина въехала. Учителем работать будет. Русского и литературы.

– Здорово, – безрадостно ответила я.

– Что—то случилось? А, Златка? Хмуренная ты какая—то.

– Все хорошо. Просто устала.

Дедушка внимательно оглядел кухню, вымытые полы, посуду, и задумался.

– Ай, молодец, дочка! – воскликнул он. – Все убрала, а я, старый крот, ничего не заметил! На дворе каникулы, а я внучку умотал! Гуляй, девочка. Все лето гуляй. От пыли еще никто не умирал. Нужно будет – сам протру.

– Спасибо! – возрадовалась я, перебирая в голове планы на завтра.

Завтра, я буду целый шарахаться по улице, нащелкивая вкуснейшие семечки из Нинкиных подсолнухов. С началом каникул мы с Ниной не виделись. Подруга перестала заходить в гости, потому что дед всегда находил задание и для нее. Павленко не любила работу, ни в каком ее виде и поэтому, часто халтурила. Даже родители Нины опустили руки и ни о чем ее не просили.

– Каштанка! Беги сюда, девочка! – позвала я собаку, выйдя на слабоосвещенное крыльцо.

Через секунду Каштанка была уже у моих ног и ныряла носом в миску с пюре.

Ночное небо укрылось мелкими звёздами. Луна превратилась в идеальный круг. Деревья замерли, будто уснули после тяжелого дня. Лепота.

Я вдохнула вечерний воздух полной грудью и все внутри меня затрепетало. Но особую сказочность вечеру добавила красивая мелодия, и это не было моим воображением. Звуки гитары доносились из соседнего двора. Сладкое любопытство не заставило себя долго ждать.

Едва нажимая на траву, я проскочила к сетчатому забору и замерла.

На крыльце, склонившись над черной гитарой сидел парень, тихонько перебирая пальцами струны. Он чуть заметно шевелил губами то ли в песне, то ли заучивал аккорды. Тусклый свет попадал на его светлые волосы, которые челкой спадали на глаза. Красивое лицо не выражало ни одной эмоции, словно не умело.

Магическим образом все мои конечности задеревенели – я не могла сдвинуться с места. Плавная мелодия ласкала уши, а глаза любовались необычной красотой. Мне казалось, что вот—вот кожа на спине разойдется и оттуда покажутся крохотные крылышки.

Мне было четырнадцать, и я не умела противиться чувствам. Не умела мыслить рационально и легкомысленно отдала частичку своего сердца незнакомцу.

В какой—то момент парень поднял глаза, посмотрел на меня в упор и тут же вернулся к гитаре. В его мимолетном взгляде не было ни капли интереса – будто он знал, что за ним наблюдают.

– Чего уставилась? – неожиданно выдал он, нахмурив брови. Его пальцы застыли на струнах. Казалось, парень дал мне время, чтобы убраться.

Кожа покрылась стыдливыми мурашками. Оскорбившись его тоном, я на скорости нырнула в дом. Ватные ноги донесли меня до комнаты, а трясущиеся руки заперли дверь.

Вот и все. Моя любовь закончилась так же быстро, как и началась.

Лежа на матрасе, я мирилась с горящими щеками и надеялась, что загадочный парень меня не запомнил.

Я слышала его тихий голос. Вслушивалась в песню, но боялась подойти к окну.

Час, два, три – я так и не поняла, сколько продолжалась его игра, но она закончилась. Стало грустно. Единственным, что теперь нарушало тишину, был скрежет веток деревьев о крышу и стук моего сердца.

Я навсегда запомнила эту песню:

Ты не пой соловей возле кельи моей,

И молитве моей не мешай соловей.

Я и сам много лет в этом мире страдал,

Пережил много бед и отрады не знал.

А теперь я боюсь и судьбы, и людей,

И, скорбями делюсь с тесной кельей своей…

Глава#3

Наутро, из окна рисовалась весьма интересная картина.

– Деда, Пашка опять обоссался! – предупредила я, глядя как несносный братец, в надежде высушить свои трусы, ракетой носиться по двору. Наивный мальчуган решил, что избежит позорного выговора.

– Эх, гаденыш! – снизу послышался грохот посуды. – Теперь еще и матрас сушить! Ей богу, хоть ведро к жопе привязывай!

Вместо того, чтобы отправиться на прогулку с первым пением петухов, я перерывала комнату, дабы найти свой выходной платок – подарок мамы. Погода была пасмурной, и платок послужил бы мне отличной накидкой, но он словно растворился.

– Да уж, хозяйство вести – не хреном трясти! – приговаривал на весь дом дедушка. – Пашка, где тебя носит?!

Я с грустью посмотрела на свое отражение в пыльном зеркальце. Русые волосы с неестественной волной полагалось снова заплести в косу – дедушка запрещал ходить с распушенным. Бледно—зеленые глаза отдавали краснотой от недосыпа, а глубокая вмятина на щеке от подушки не сойдет и до вечера.

Влетев в старое платье с цветными треугольниками, я спустилась на кухню. В нос ударил запах пригоревших яиц.

– Помощь нужна? – для приличия поинтересовалась я.

Стоя у печки, дед возился с завтраком.

– Не—а, Златка, – отказался он. – Иди, гуляй. А Пашке передай, чтоб далеко не убегал. Научу его дрова рубить. Хоть толк с него будет.

– Хорошо. Передам.

Выйдя во двор, я искала глазами брата, но обнаружив его, закричала:

– Куда полез, дурень?!

В одних трусах и тельняшке, он обезьяной висел на заборе, собираясь перелезть на соседний двор.

– Я грушу хочу, – бубнил он, перекидывая ногу через колючую сетку. Закинутые на забор тряпки попадали в траву. Казалось, что еще немного и неустойчивая конструкция попросту рухнет.

От дурноты голова закружилась.

– Какую еще грушу, олух? – поджав губы, прорычала я.

– Соседскую. У них полное ведро. А я из—за тебя, вообще фруктов не нюхаю.

– Я тебе сейчас так понюхаю…

Убедившись, что нас никто не видит, я подбежала к брату и схватила его за ногу.

– Слезай, – приказала я сквозь зубы. – Сейчас же.

Мои пальцы вонзились в его тонкую щиколотку.

– Пусти, Зося, – сморщившись в лице, потребовал он. – Никто пропажи не заметит.

– Или ты спускаешься… или гореть твоей заднице от дедовского ремня.

– Ну, сестричка, пожалуйста!

Я сделала строжайшее лицо и принялась считать:

– Раз, два…

Мальчишка опечалено вздохнул.

– Ладно, ладно. Только отпусти. Я сам слезу.

Я отпустила его ногу, задрала голову к небу и протяжно выдохнула. И за что он мне?

Пашка лихо спрыгнул на землю, только вот на землю соседскую. Белобрысая шевелюра козликом поскакала по огороду.

– Пашка! – взвизгнула я и припала лицом к забору. – Вернись!

Пятилетнее подобие на человека бесстрашно прополз в чужой сад, нырнул в зеленое ведро и достал спелую грушу.

– Опля!

– Паша, назад, – вполголоса позвала я, в страхе что его заметят, но братец, почувствовав себя первоклассным воришкой не спешил возвращаться.

– Злата—вата, гуталин. На носу горячий блин, – пританцовывал идиот с набитым ртом.

Стыд и страх сковали меня. Отвернувшись, я стала молиться, чтобы хулиган вернулся незамеченным. А главное, чтобы дед этого не видел. Отчасти я была виновата в том, что происходит.

– Ай! Ой!

– Попался!

Когда за спиной послышался посторонний голос, мое сердце дрогнуло. Сглотнув, я обернулась.

– Пусти, – корчился от боли Пашка.

Парень, державший братца за ухо, не щадил сорванца. Извиваясь, Пашка на цыпочках водил хороводы вокруг соседа.

– Пустить? – усмехнулся парень, а потом отвесил ему смачного пенка. – Ты хоть знаешь, что за воровство бывает? А, матрос?

– Всего лишь груша. Жалко, что ли?

По всей видимости, Пашка не понимал всю мерзость своего поступка и не стеснялся дерзить.

– Тебя мне жалко, матрос, – посмеялся парень. – Груши, ведь, немытые.

– Фигасе! И что мне теперь будет?

Поправив кепку козырьком назад, парень задумался.

– Хм. По—разному бывает. Иногда, черви в животе заводятся. Иногда, поросячий хвостик вырастает, – он запнулся. – Спорим на щелбан, что не хрюкнешь?

Сосед явно издевался над мальчуганом.

– Кто спорит – тот говна не стоит! – Пашка был любителем дразнилок, но и парень оказался не промах.

– Кто спора боится – тот в какашках копошится!

Мне пора было вмешиваться.

– Отпусти его, пожалуйста, – жалобно пропела я. – Он еще маленький. Глупый.

Парень поднял голову и удивленно моргнул. Он и предположить не мог, что за ними наблюдают.

– А ты кто? Подельник?

– Златка! Сестренка, помоги! Он мне ухо сейчас оторвет!

– Так это сестра твоя, матрос? – догадался парень. – Что ж, у тебя появился шанс на свободу.

Он посмотрел на меня и его голубые глаза сверкнули.

– Как думаешь братца выручать? – его губы дрогнули в хитрой улыбке. – Предложения есть?

Я видела его впервые.

Высокие скулы. Светлые глаза. Пухлые губы. Из—под черной кепки торчали темные волосы, а от широкой улыбки на щеках появились ямочки. Майка, цвета пыльного снега, прикрывала потертое трико, зато открывала рельефные руки. И пусть одежда на нем была простая, сам же парень был непрост.

– Послушай, я извиняюсь за брата. В семье не без урода, понимаешь? Он дурачок у нас.

– Сама дура! – огрызался глупый братец.

Я сжала руки в кулаки, представляя в них тонкую шею. Клянусь, как только все закончиться я удушу его. Разорву на куски и скину в компостную яму. На заборе повешу и выбью, как пыльный ковер.

– Отпустишь? – я с надеждой посмотрела на парня, и тот вскинул темными бровями.

– Отпущу, – подозрительно быстро согласился он, но мальца не выпускал. – Только если ты кувыркнешься.

– Что?

– Кувыркнись, и он свободен.

Я могла бы расценить это за шутку, только вот лицо его было серьёзным.

– Я не цирковой осел, – мои руки скрестились на груди. – Пусть кто груши трескал, тот и кувыркается.

Вздохнув, он равнодушно потряс плечами.

– Как знаешь, – на этих словах он вывернул руку, и мальчишка завопил на всю округу.

Я поморщилась от пронзительного крика. Если дедушка узнает о содеянном, Пашке будет незачем волноваться за свои уши, потому что их попросту не станет.

Мне было четырнадцать, и я была слишком доверчива. А еще моему «великодушию» можно было только позавидовать.

Закрыв глаза, я прокляла мелкого подлеца.

– Хорошо, хорошо. Я кувыркнусь.

Самодовольный парень наградил меня вынуждающим взглядом. Ох, их ждало незабываемое представление.

Ладони коснулись влажной травы. Макушка воткнулась в землю. И, как говорит Пашка: «оп—ля» – дело сделано.

Унизительно приземлившись, я отряхнула платье и поднялась на ноги.

– Доволен? – буркнула я, и с волос попадали сухие листья.

На секунду оба ребят замерли, словно увидали фокус века.

А потом, сосед прыснул от смеха:

– В натуре? Я ведь пошутил! Если бы я знал, что ты на самом деле кувыркнешься, попросил бы тебя задрать юбку!

Мои щеки вспыхнули. Наиглупейшая шутка. Наиглупейшая ситуация. Наиглупейший брат.

– Ладно, беги, Матрос. А сестре «спасибо» скажи, – отпустив Пашу, продолжал хихикать парень.

Довольный Пашка побежал ко мне навстречу, при этом крутя пальцем у виска.

– Фигасе, Златка! Вот ты – дуреха! Кто ж по приказу кувыркается?

Я буквально слышала, как скрипят мои зубы. Но, слишком рано расслабилась, так как в нашем «театре» появился еще один зритель.

На крыльцо вышел парень – ночной гитарист и, сунув руки в карманы, одним лишь взглядом потребовал объяснений.

– Радуйся, брат! – воскликнул парень в кепке. – Не соседи у нас – циркачи!

– Да ну? – усмехнулся второй.

– Еще какие! Я таких клоунов давно не видел!

Дружный смех парней, поддержал мой недалекий братец. Кажется, его маленькая голова в действительности была напичкана опилками.

Сгорая от стыда, я схватила Пашку за шиворот и поволокла в дом. А вот выйти на улицу смогла только тогда, когда убедилась, что соседний двор пустует.

***

Дом Нины Павленко находился на другом конце улицы. Отец Нины – дядя Гриша, был мастером на все руки, поэтому двухэтажное жилище с расписными окнами и резными дверями, выделялось на фоне других неказистых домиков, хотя жили они скромно. Как и все в Каменке.

– Здравствуйте, теть Зин!

Загнувшись буквой «г», Нинкина мать ковырялась в огороде, что было для нее привычным делом. И, кажется, любимым.

– Привет, Златка, – поздоровалась она, не отвлекаясь от сорняков.

– Нинка дома?

– А черт ее знает, где она лазает! Как услышала, что я на грядки, сразу же свинтила! Ее дело телячье, нагадила – стой! Все ждет, пока за ней приберутся!

Проскочив мимо тявкающего «Шарика», я подошла к сараю – месту, где обычно пряталась Нина, когда начинало попахивать работой, и нырнула внутрь.

В пыльном помещении было темно, а просачивающийся сквозь деревянные стены свет, рассекречивал клубы табачного дыма.

– Эй, ты здесь? – тихо позвала я, заглядывая за дымящуюся кучу сена. – Это я. Злата.

В эту же секунду показалось недовольное лицо подруги.

– Блин, я что, окурок зря забычковала? Разве можно так пугать?

Теперь, недовольную гримасу состроила я.

– Ты опять за старое? Попадешься, ведь.

– Отец обронил, вот я и соблазнилась, – оправдалась она. – Это последняя. Честно.

Убрав все улики и проветрив помещение, мы незаметно перелезли забор и через несколько минут оказались на местном кладбище.

Мы всегда гуляли здесь, если не хотели видеться с другими ребятами. Разрушенные памятники не пугали нас. Совсем. Наоборот, нам нравилось заходить на чужие могилы и фантазировать: Какой была жизнь этого человека? Был ли он счастлив? Богат? Были у него дети и кем работал? Любил ли море и поспать? А вдруг, он занимался черной магией и, встав на проклятую землю, мы обрекаем себя на несчастливую жизнь?

– Интересно, а когда мы умрем, то куда попадем? В Рай или Ад? – поставив ногу на оградку, Нинка поправляла дырявые гольфы.

Я села на траву и скрестила ноги.

– Ну, мы ведь хорошие люди, значит, в Рай, – предположила я. – Но имей в виду, там не переносят курильщиков.

– Тоже мне, – фыркнула Нина, усаживаясь рядом со мной. – У меня вот аллергия на перья. Как тогда быть с ангелами?

– Не думаю, что ради тебя они съедут на соседнее облако, – усмехнулась я. – А что касается меня, то с моей обширной аллергией, мне нигде места не найдется. В Раю я ослепну от яркого света, а в Аду задохнусь от копоти.

– Тогда какой смысл в смерти, если ты будешь мучиться так же, как мучилась при жизни?

Ох, Нина была мастером каверзных вопросов. Ее мало интересовала наука, а вот загробный мир поглощал Нину своей неизвестностью. Порой кожа покрывалась мурашками от ее вопросов, а ненормальный интерес – пугал.

Посторонние шорохи в кустах отвлекли нас от увлекательной беседы.

– Ты слышала? – с опаской спросила я. – Или мне мерещится?

– Медведь? – предположила Нинка, аккуратно оглядываясь по сторонам.

– Ну тебя.

Через мгновение из кустов выпрыгнул Васька Рыбин и злостно прорычал.

Оглушенные собственным визгом, мы бросились врассыпную.

– Чего орете, дурехи? – рассмеялся Рыбин. – Человека никогда не видели?

Нинка наморщила веснушчатый нос и ткнула в одноклассника пальцем.

– Ты – не человек, Рыбин! Ты – коровья куча, которая появляется под ногами в самый ненужный момент!

– Я—то? Куча?

– Да, и пахнешь так же.

Я тихо рассмеялась в ладошку, отчего Рыбин помрачнел в лице. Лидер всего класса, отпетый хулиган, забияка, победитель соревнований по волейболу и всего лишь сын местного участкового, он просто не мог потерпеть такого унижения.

– А ты чего ржешь, кобыла серая? – пренебрежительно гаркнул он, и я сразу замолчала.

За меня вступилась Нина.

– Ой, ой. А не ты ли этой «кобыле» любовные записки подкидываешь?

На его золотистой шевелюре выросла агрессивная холка.

– Еще чего? Больно надо!

Сколько себя помню, Васька Рыбин не давал мне проходу. В первом классе он измазал мой стул синей пастой. Едкие чернила не отстирались, поэтому целый год моя форма была поводом для насмешек и гадких шуточек. В третьем классе, он изобразил меня на школьной доске и подписал: «Подмышка». Это глупое прозвище прилипло ко мне на несколько лет. В шестом классе, на уроке физкультуры, он связал шнурки наших с Колькой Лагута кроссовок, отчего я еще долго мучилась от ушиба колена.

Васька Рыбин был еще тем любителем мелких пакостей, а вот Нина, почему—то, считала, что это лишь обычные знаки внимания, прикрытые толстым одеялом фальшивой ненависти.

– Ой, не сачкуй, Рыбин, – отмахнулась Нинка. – Ты влюблен в Златку. Это все знают. Только вот ты ей не нужен.

Наши с Васькой лица стали пунцовыми.

– Влюблен, говоришь? – рявкнул он. – А что ты на это скажешь?

Мальчишка полез в карман и достал оттуда дохлого воробья, а следом на землю упала рогатка.

– Как вам такой подарочек? – сжав бездыханного птенца в руке, он замахнулся.

– Ты вообще идиот? – возмутилась Нина, спрятавшись за моей спиной. И верно, ведь, скорее всего, этот «подарочек» предназначался мне.

Через мгновение на меня набросилась Каштанка. Я всегда поражалась ее способности находить меня в самых укромных местах. Что ж, сейчас она была моим спасением.

Заметив угрожающую позу, собака оскалилась на парня.

– Заткнись, псина, – плюнул Рыбин, хотя глаза его забегали. – А ну, пошла.

Каштанка была слишком умной собакой, чтобы выполнять приказы мерзкого задиры, поэтому наградила его звонким лаем.

Неподдельно ужаснувшись, Рыбин отпрыгнул в сторону. Увидеть страх на его лице было так же непривычно, как если бы Нина надела туфли.

– Убери свою дворнягу, Златка! – приказал он, обороняясь рогаткой.

Ранее неизвестная смелость наполнила меня.

– Сам ты дворняга! В отличие от тебя, у Каштанки есть порода! К тому же, она очень умная и не переваривает таких баранов, как ты. Одно слово, и она вцепиться тебе в горло! – я блефовала.

Несмотря на сильный соблазн, я бы никогда не позволила своему питомцу навредить человеку. И пусть Каштанка была добрейшей собакой, на Рыбина она реагировала слишком резко.

– Я все отцу расскажу! – угрожал Васька, удаляясь все дальше. – Усыпят твою псину! На костре зажарят и цыган накормят!

– Вали – вали, трус! – приговаривала Нинка, тряся кулаком в воздухе. – Еще раз сунешься, получишь!

Когда мальчишка скрылся из виду, мы победоносно расхохотались.

– Вот ты придурок, – усмехнулась Нина. – На кой черт, он с дохлым воробьем таскается?

Я невольно содрогнулась. Мерзкая картина до сих пор стояла перед глазами.

– Не знаю. Не хороший он. Плохой.

И пусть я знала Васю с детства, никогда не переставала его опасаться. В моей копилке было сотня причин, чтобы сожалеть об этом знакомстве.

– Тихо, – указательный палец подруги задержался в воздухе. – Ты слышишь это?

Я нахмурила брови и оглянулась.

– Ну что опять?

– Черти… я слышу, как они в предвкушении натирают ладони. Зуб даю, Рыбин определенно их клиент.

Рассмеявшись, я легонько стукнула ее кулачком в плечо.

– Дурочка.

Хотя, я должна была с ней согласиться. Если куда и предназначено попасть Рыбину, но только не в Рай.

Весь оставшийся день мы с Ниной лазили по кладбищу, купались на дамбе, игрались с Каштанкой и, вымотавшиеся, пошагали домой. Гулять весь день – дело непростое.

Зайдя в собственный двор, я решила, что перепутала ворота. Повязав рубашки на бедрах, соседские парни расправлялись с горой чурок. Я оторопела от такой картины и не сразу сообразила, что застыла на месте.

– Златка, иди воду ставь! Будем чаевничать! – приказал дедушка, складывая дрова в поленницу.

Парни тут же отвлеклись от работы и уставились на меня. Равнодушию гитариста можно было только позавидовать, а вот тот, что в кепке, улыбнулся и сделал издевательский поклон.

На мое глубочайшее удивление, Каштанка проскочила мимо парней и попросту легла на траву, даже не поприветствовав незнакомцев фирменным лаем.

– Что встала, Зося? Слышала, что дед сказал? – возмутился Пашка, деловито расхаживая по двору. – Мужики работают, бабы готовят!

– Заткнись, придурок, – прорычала я, проходя мимо него. – Без сопливых разберусь.

Оказавшись на кухне, я принялась нервно кусать пальцы, словно их намазали медом.

Что соседские парни делают здесь? Что им нужно? Неужели им не хватило моего утреннего позора, так им еще и чай подавай?

Я наблюдала за свистящей струей пара, вылетавшей из железного носика, молясь, чтобы вода не спешила закипать. Ранее неизвестное мне чувство вызывало приступ ненормального смущения и не позволяло выйти во двор.

– Златка, ну где тебя черти носят?! – послышался недовольный голос деда. – Я быстрее помру, чем дождусь тебя!

Скрипя зубами, я взяла поднос с кружками и вышла на улицу.

За деревянным столом уже сидели все четыре работника и пристально наблюдали за моим движением. На секунду мне показалось, что сейчас я опрокину чайник, и кипяток обожжет мне ноги.

– Спасибо, – поблагодарил меня дедушка, когда поднос коснулся деревянной поверхности, и щедро высыпал горсть шоколадных конфет на стол. – Угощайтесь.

Я робко присела на край лавки, потупив глаза в землю. Как по заказу в голове начала играть цирковая мелодия, вызывая незамедлительное покраснение лица.

– Ох, ребятки, помогли вы старому сегодня, – дедушка не скрывал свой благодарности. – В долгу не останусь.

– Ерунда.

– Обращайтесь.

– А я, дед? Я ведь тоже помог?

– Конечно. Ты мастерски растаскал куриное дерьмо по двору.

Деревянный стол затрясся от смешков. Только мне одной было отнюдь не до смеха.

– Златка, ты разве не хочешь познакомиться с моими помощниками? – я вздрогнула от дедушкиных слов и невольно подняла глаза.

Отхлебнув горячего чая, темноволосый парень расплылся в улыбке.

– Я – Сема, – представился он, протянув мне руку. Заметно замешкавшись, я не сразу ответила на его жест.

Его ладонь была влажной и очень горячей. Будто боясь обжечься, я быстро прервала это рукопожатие.

– Злата, – хрипло ответила я, а потом взглянула на второго парня.

Он сидел на другом конце стола, все такой же хмурый и смотрел прямо перед собой, словно перед ним была открыта книга.

– Саша, – безынтересно ответил он, так и не подняв своих глаз.

От него так и разило холодом, что не скажешь про Семена. Глядя на улыбчивого парня, я буквально слышала легкий ветерок, который гуляет у него в голове.

– А меня Паша зовут! – гордо воскликнул братец, словно это кого—то волновало.

– Пашка? Нет, – сняв с себя кепку, Сема надел ее на Пашу. – Ты – Матрос. Молодой юнга.

– Фигасе! Зось, ты слышала? Я – Матрос.

– Здорово, – наигранно возрадовалась я. – Теперь придется посадить тебя на корабль «Непостижимая тупость» и отправить на «Остров дураков».

– Сама тупая! – огрызнулся Пашка, и стол содрогнулся от мощного удара кулака.

– Не смей так говорить сестре, – прорычал дед, испепеляя братца взглядом.

– Ну, дед, она первая начала!

Седовласый Федор почернел от суровости.

– Запомни, никогда не обзывай свою сестру. Она права, только потому что старше. Ясно?

Губы маленького Пашки затряслись. Кинув на стол кепку, мальчишка побежал в дом проклинать меня горько плача в подушку. Так было всегда. Каждый раз, когда Пашка был наказан, он во всем винил меня. Я своими ушами слышала, как ребенок с внешностью ангела, отправлял меня гореть в Аду.

– А сама, как считаешь? – теперь дедушка обратился ко мне. – Правильно делаешь, когда над братом смеешься?

Вместо ответа я снова стала багроветь в лице. Безобидное чаепитие превратилось в семейные разборки. Я терпеть не могла дедушкины нравоучения, поэтому давно нашла действенный способ их обходить – молчать.

Ситуация автоматически сошла на «нет», когда дед устроил допрос нашим новым соседям. Я мало запомнила из того, о чем они разговаривали, потому что внимательно изучала их.

Сема. Красавец. Весельчак. Весьма обаятелен. Харизма, она так и прыскает из него. Притягательная улыбка вызывала зеркальную реакцию. Но, кажется, в этом парне не все так весело. Глаза… в них пляшут чертики. Причем, чертики – злодеи, которой при любом удобном случае забросят тебя в огненный котел.

Саша. Сложно сказать. Отстранен. Холоден. Закрыт. Но, его природа тоже наградила красотой. Только опасной. От него веет мрачной энергетикой, каким—то холодом, от которого пропадает дар речи. Я начинала робеть от одного лишь взгляда. Пусть даже такого краткосрочного.

Нет, я не потеряла слух, разглядывая братьев. Саша был старше меня на год, любил охоту, игру на гитаре и грезил армией. Кажется. А вот Семка не думал о будущем, жил настоящим, обожал авантюры, в которых всегда оставался победителем. Кажется. Одно я запомнила точно: мать Саши и Семы – женщина не из робкого десятка и теперь, она будет преподавать у нас литературу.

Так и не найдя нужное слово, чтобы вставить в их увлекательную беседу, я не придумала ничего лучше, как шататься по двору и лишь изредка подглядывать в их сторону. Признаться честно, мне жутко хотелось поговорить с ними, но врожденная робость была подобна той аллергии, которая мешала жить свободно.

– Саша! Сема! Давайте домой! – позвала их мать, чей голос был похож на воронье карканье. – Ужин стынет!

Необъяснимая грусть окутала меня, ведь я не промолвила ни слова. Не успела. Но, расстроилась еще больше, когда заметила свой выходной платок на дереве. Проказник Пашка соорудил из него флаг «Примирения», что было весьма нелогично.

Я была готова подстричь его налысо, за то, что игрался с маминым подарком. Но больше меня огорчал тот факт, что я никак не могла его достать. Мне не хватало десяти сантиметра росту, чтобы дотянуться до него.

– Держи, – за спиной прозвучал голос, от которого кончики пальцев занемели. Платок, навязанный на кривую палку, оказался у меня в руках.

Я обернулась, едва сдерживая равновесие.

Сашка смотрел на меня в упор. Так, что сдавило грудь.

– Спасибо, – пропищала я, попытавшись натянуть благодарную улыбку, но, по—моему, лишь по—дурацки скривилась в лице.

Или мне показалось, или его губы дрогнули в улыбке. Что ж, узнать наверняка у меня так и не получилось, потому что Саша тут же направился к калитке. Так резко, что меня обдало сквозняком. Таким зябким, но облегчающим, словно моя распаренная от напряжения кожа требовала этого холода.

Двор опустел. Но в воздухе оставалось витать что—то… новое. Что—то неизведанное, колючее и до мурашек приятное.

– Златка! – дедушкин голос походил на грохот грома. – Бегом стелиться! Иначе будешь спать с Пашкой!

Глава#4

Июльский день обещал быть жарким. С самого утра стояла невыносимая духота, отчего надоедливые мошки прилипали к влажной коже – мерзость, к которой невозможно привыкнуть.

На следующий день, я и Нина не пошли на кладбище, не купались на дамбе, да и вообще старались не отдаляться от моего дома, и на то была веская причина. А точнее, две причины…

Беззаботно болтая ногами, мы сидели на лавочке, щелкали вкуснейшие семечки и с любопытством наблюдали за братьями Соколовыми.

Да, я успела подслушать их фамилию и даже без стеснения примерила ее себе.

Мальчишки Соколовы строили теплицу – натягивали пленку, вбивали гвозди в палки, временами пререкались между собой, но в упор нас не замечали, что немного огорчало.

– Ну, Златка. Ну, лисица, – приговаривала Нинка ехидным тоном. – Поверить не могу, что ты не рассказала о них раньше. Решила обоих красавцев заграбастать? А с подругой поделиться?

Щеки тут же стали розоветь. Я нахмурилась.

– Да ну тебя. Забирай обоих. Мне не жалко, – уверила я, но прозвучало неубедительно. Признаться честно, я не спала всю ночь, потому что думала о них. Все представляла, как пройдет наша следующая встреча. Произойдет ли она вообще? Что скажу я им, когда мы заведем диалог? Я должна быть уверенной и постараться не краснеть. Ну и выглядеть потрясно. Именно поэтому, сегодня на моей голове красовалась огромная рыжая лилия, которая привлекала пчел да букашек. Но, красота требует жертв, и я была готова пойти на них, несмотря на аллергию, ведь даже укус маленькой пчелы, мог спровоцировать немаленький отек и последующее удушье.

На дорогу выбежал мой босоногий братец и принялся по—дурацки кривляться.

– Нинка – дура, помадура, в лес пошла – в штаны надула!

– Ой, – подруга иронично прикрыла рот ладонью. – И это мне, главный деревенский ссыкун, говорит?

– Я – матрос, а не ссыкун! – гордо поправил он.

– Ага. Уриноплаватель.

На этот раз, даже Пашка расхохотался.

Дед ушел на рыбалку ранним утром, поэтому настроение мальчишки зашкаливало. Он мог спокойно шататься по двору, лазить по чердакам, капать ямы в огороде, не боясь, что дедушка его поругает. Но, видимо он забыл про меня.

– Срыгни отсюда, – приказала я, потому что наглый юнец закрыл весь вид. На мое удивление, Пашка сразу же послушался. Кажется, вчерашние слова деда долетели до его крошечных мозгов. Что ж, это не могло не радовать.

– Боже, какой он красивый, – продолжала восхищаться Нина, глядя на мальчишек, а мне оставалось только догадываться, о ком именно она говорит. – Такой сильный. Ты видела? Он за раз гвоздь в дерево вбивает! А губы? Их ты видела? Наверное, он классно целуется.

Я облизнула сухие губы, представив вкус первого поцелуя. В Каменке было мало парней, с кем бы мне хотелось испытать таинство первого поцелуя. Признаться честно, таких попросту не существовало. До этого момента.

– Ох, Цветкова, ну и повезло же тебе. Ты можешь целыми днями разглядывать его, а мне осталось гулять несчастные часы. Ой! Только глянь! Он улыбнулся! В жизни не видела ничего красивее!

Только вот улыбались оба парня, и улыбка обоих казалась мне очаровательной. Но, вопреки собственным желаниям, мой взгляд тормозил только на Саше.

– Да уж, – опустив плечи, выдохнула я, – Сашка красивый, но очень странный.

Подруга тут же скривилась в лице.

– Кто? Сашка? Нужен мне этот дохляк! Я про Сему говорю, – она по—кошачьи улыбнулась, словно досыта объелась сметаны.

– Никакой он не дохляк, – надув губы, заступилась я. Это была правда. Он вовсе не походил на хиляка, наоборот, был вполне жилистым.

– Ну, не знаю. Бледный, как смерть. Вечно хмурый. И взгляд ледяной. Брр, – содрогнулась Нинка. – Аж мурашки по коже.

А вот в этом я была с ней полностью согласна. Мурашки. Я не переставала покрываться ими, когда Саша находился рядом. Даже смешно, ведь я видела его только пару раз, но это было так.

– То ли дело Сема, – продолжала Нина, испытывая невероятное блаженство от одного только имени. – Горячий, как вулканическая лава. Наверняка он тот еще любовник. Что ж, в этом мы похожи.

Не сдержавшись, я хохотнула на всю улицу. Было смешно слышать это от Нины, которая плевалась при одном лишь виде ребят в плавках.

– Тоже мне нашлась сердцеедка, – с язвой в голосе пропела я. – Ты быстрее карбюратор на тракторе поменяешь, чем платье наденешь.

– Ой, ой. С каких пор ты такая умная стала? Когда сад на голове развела? Или это букашки тебе мозги расшевелили?

– Пусть так. Зато я их не ем.

– Я была молодая, – наигранно оскорбилась Нина. – И очень голодная.

– И бессердечная, – добавила я, вспомнив, как десятки черных муравьев хрустели на ее зубах. Во рту набралась слюна, когда я снова представила ту отвратительную картину. Густой сгусток сразу же оказался на земле.

– Фу, – поморщилась Нина, будто это было противнее того, что делала она.

Пронзительный лай Каштанки заставил меня обернуться.

Такую злостную реакцию у собаки вызвал только Рыбин. Хулиган стремительно приближался к нам, угрожающе размахивая самодельной дубинкой.

– Злата, убери псину, пока я ей по морде не настучал! – приказал он, словно пришел на свою территорию.

Подскочив с лавки, я бросилась к Каштанке, дабы утихомирить, но, не потому что так сказал Васька – был страх, что овчарка разорвет его в клочья.

– То-то же, – самодовольно вскинул подбородком Рыбин и облокотился на свое орудие. – Пусть каждый знает свое место.

К нам подошла Нинка. Девочка деловито стряхнула с себя шелуху от семечек и наградила Рыбина пренебрежительным взглядом.

– Ну и чего тебе надобно? Твоих «шестерок» здесь нет. Вали—ка отсюда.

Его лисьи глаза сверкнули, а это означало только одно: он задумал очередную подлость.

– Я Златке подарок принес.

Нинка отмахнулась.

– Нужны нам больно твои мертвые птицы.

Беспокойная Каштанка не переставала скалиться, а я боялась отпустить ее, ведь был риск, что собака кинется на задиру.

– Рыбин, шел бы ты отсюда, – посоветовала Нина. – Как видишь, тебе здесь не рады. Побереги себя.

– Думаешь, я боюсь? – огрызнулся он. – Я все продумал. У моего отца есть много средств защиты, особенно от таких мерзких шавок, как эта, – на этих словах он нагнулся к Каштанке.

Не выдержав близкого контакта, собака схватила Рыбина за штанину.

А потом все полетело к чертям.

Глаза Рыбина округлились от страха. Достав из кармана черный баллончик, парень направил его на собаку и брызнул непонятной жидкостью прямо в морду.

Громко взвизгнув, Каштанка вырвалась из моих рук, только вот куда она побежала, я уже не видела – мне досталось тоже. Я инстинктивно закрыла лицо руками, но было слишком поздно.

Глаза резало так, как будто в них высыпали целую перечницу. Но больше меня пугало то, что воздух отказывался попадать в легкие. Я задыхалась.

– Что ты натворил?! – беспокойный голос Нины навел на меня еще больший ужас. – Ты совсем из ума выжил?!

– Пустяки. Через полчаса пройдет, – видимо Рыбин совсем не сожалел о том, что вытворил.

– Пустяки? Пустяки?!

– Ты видела?! Она мне чуть ногу не откусила! Собака должна сидеть на привязи, а не на людей кидаться!

Я чувствовала себя слепым кротом, в горло которого натолкали стекловаты. Мне хотелось кричать от боли, но я не могла произнести ни звука. Казалось, меня ткнули лицом в костер.

Только вот слуха я не лишилась.

– Ты влип, Рыбин! Конкретно влип!

– Да пошла ты! Сами виноваты!

– Ей даже мандарин нюхать нельзя, а ты ей перцовкой в лицо! Даже у меня в горле першит!

– Я в собаку метил! Это была самооборона!

– Воды, – прохрипела я, подвигая их хоть на какую—то помощь.

– Сейчас, родная! Потерпи немного! – голос Нины ушел на второй план. Она убежала.

В этот момент я почувствовала дыхание возле своего уха.

– Ляпнешь хоть кому-нибудь, и хана Каштанке, – холодно предупредил Рыбин. – Ты ведь понимаешь, что мне ничего не будет? Еще как понимаешь.

От злости, мои пальцы вонзились в щебенку, и если бы я могла, то плюнула бы ему в харю. Безнаказанность – она превращала его в настоящего монстра. Но, обиднее всего было то, что никто не мог найти на него управу. Четырнадцатилетний хулиган чувствовал себя хозяином деревни, а может и целого мира.

– Это он? – за спиной послышался посторонний голос. Рассерженный голос.

– Да, он! – отвечала Нина, не скрывая свой радости. – Задай ему, Сема!

Сема? Я не ослышалась? Неужели вместо того, чтобы принести мне воды, Нина… Проклятье!

Лицо обдало холодной водой, а следом на щеках почувствовались не менее холодные руки. Ох, это было не просто облегчением, это было сравнимо с блаженством.

– Ты как? Встать можешь?

Откинув страх и собрав всю волю в кулак, я приоткрыла распухшие веки.

Саша. Саша Соколов.

Он сидел на корточках, рядом со мной, так близко, что едва восстановившееся дыхание снова прервалось. И пусть его лицо не было обеспокоенным, я была благодарна ему за помощь.

На мгновение мне показалось, что его руки обладают целительной силой.

– Слышь, а если в глаз? – угрожающе спросил Сема Рыбина, закатывая рукава рубашки. – А если не баллончиком?

Золотистые брови Васьки сошлись на переносице, но не от страха. Наоборот, он демонстративно положил дубинку на плечо.

– А ты кто вообще?

Губы Семена изогнулись в лукавой улыбке.

– Я? По всей видимости, я тот, кто лишит тебя зубов. Ведь такому сосунку, как ты, они явно ни к чему.

– А вот в этом я не уверен, – Рыбин оскалился, но не растерялся. – Подойдешь и…

– И что? – усмехнулся Сема. – Что мне может сделать гнида, которая с девчонкой разбирается?

– Да не с ней я разбирался, а с собакой!

– Что еще хуже, дурень, – теперь влез Саша, и что—то мне подсказывало, что он не любитель долгих разговоров. А еще его перочинный ножик, угрожающе болтающийся на ремне, был немалым поводом для опаски. Опаски за Рыбина.

Пелена перед глазами полностью растворилась. Я должна была прекратить начинающийся конфликт, потому что отчасти, Рыбин прав, даже если настоящим провокатором был именно он. В любом случае, закон был на его стороне, учитывая, что закон – это его отец.

– Уходи, Рыбин, – приказала я, встав на дрожащие ноги. – Уходи, пока дед не вернулся. Ты знаешь, что у Федора свои законы, как и меры борьбы с беззаконием, – мои разбухшие губы едва шевелились.

– Да ладно тебе, Златка, – не унималась Нина, – пусть получит по таблу! Он заслужил!

– Хватит, – отрезала я. – Или мы расходимся, или я в этом не участвую. Мне не нужны проблемы. Тем более, когда летние каникулы только начались. Впрочем, я думаю, ты со мной согласишься, Вася. Так ведь?

Самодовольно усмехнувшись, Рыбин не спеша пошагал по дороге. Что ж, это было правильным решением, учитывая, что на моей стороне было двое крепких парней. Да и деда он боялся. Да и каникулы были не резиновыми, а вот провести пол лета в своей комнате, было не самым заманчивым предложением для нас всех.

Мы смотрели вслед уходящего Рыбина, словно наблюдали за изгнанием поверженного врага, только вот победителем я себя отнюдь не чувствовала.

– Ну и парни пошли, – разочарованно вздохнул Сема, а потом взглянул на Нинку, отчего та просияла. – А ты? Не мог за подругу заступиться?

Игривая улыбка моментально сползла с ее лица.

– Я девочка вообще—то! – оскорбилась Нина.

Ох, если бы не мое напрочь испорченное настроение, я бы хохотала с этой фразы, не жалея мышц живота еще до следующего утра.

– Серьезно? – искренне удивился парень. – Пардон. А где твои волосы?

Нина залилась багровой краской, что обычно было свойственно мне.

– На голове! Разве не видно?!

Сема равнодушно выставил губы.

– Не очень. Может, ты их дома оставила?

– Прости?

– Нет, ну честно. Гербарий на голове я заметил, а вот волосы…

Смутившись, я быстро вытащила лилию из волос. Дура, и зачем я только ее напялила?

– Может у тебя со зрением проблемы? – Нина теряла терпение.

Кажется, подруга уже успела разочароваться в своем возлюбленном.

– Завязывайте, – резко вставил Саша. – В ситуации разобрались. Пойдём работать дальше.

Взяв ведро, он направился к своим воротам.

– Постой! – мои ноги сами двинулись за ним. – Саша!

Неохотно обернувшись, парень смерил меня безынтересным взглядом.

– Чего тебе?

Брр. Сколько же холода было в этом «Чего тебе?».

– Спасибо, – на выдохе выговорила я. – Спасибо, за помощь. Спасибо, за воду. Спасибо…

– «Спасибо, спасибо» – вот заладила! – скривившись в лице, передразнил он.

Я оторопела от такой его реакции. Его «пожалуйста» явно отличалось от тех, которые я когда—либо слышала.

– Не за что! – напоследок бросил от с каким—то отвращением.

На какое—то мгновение, я позабыла о жжение в горле и глазах. Теперь зажгло между ребер, только вот перечный состав был здесь не причем.

Сашка хлопнул калиткой с такой силой, что та вывернулась в обратную сторону. Даже у Рыбина я не вызывала столько раздражения.

– Что это с ним? – выгнув брови, спросила Нина.

– Это ведь Сашка, – смеясь, откашлялся Сема. – Не умеет он с девчонками общаться. От слова «совсем».

– Реальный псих, – пораженно пробормотала Нина, уже позабыв о стычке.

Проглотив саднящий ком, я собралась и повернулась к ребятам.

– Спасибо, Сем. Вы нам очень помогли.

В голубых глазах парня заплясали чертики.

– Задерешь юбку в знак благодарности? – бесстыдно выпалил он и мои глаза округлились. – Да ладно, шучу я. Все пучком. А вот на Сашку не серчай. Он у нас… диковатый.

Я не нашла ничего лучше, как просто кивнуть. Но не сочувствовать же?

– Уверяю, к вечеру остынет. Еще прощения попросит, – Сема даже не догадывался, что я слишком буквально восприму его слова поддержки. Слишком.

***

На закате, сидя на отсыревшем крыльце, я усердно пережевывала сухую корку хлеба. Так старательно, что скулы сводило до боли. Вкус и запах этого хлеба я помню до сих пор. Непропеченный. Горький. Липкий, как пластилин. Словом: «Здравствуй, гастрит!». Но какая же это была вкуснятина. Особенно, если мякушка. Особенно, если скомканная в шарик.

Уставшая от длительной прогулки Каштанка, позволяла мне елозить пыльными пальцами ног по выпуклому брюху. Жесткая шерсть щекотала пятки, но едва ли мне было до смеха.

Словно верный пес, желающий отблагодарить своего спасителя, я ждала Сашу. Вот только он так и не вышел…

Глава#5

За завтраком, оттягивая рукава водолазки, я старательно прятала красные пятна, которыми покрылись мои руки. Было глупо надеяться, что выходка Рыбина пройдет бесследно. Ненавистная аллергия не заставила себя долго ждать. Но больше всего меня нервировал тот факт, что образовавшиеся ожоги жутко чесались.

– Как тебе? – поинтересовался дедушка, глядя на гору нетронутых сырников. – Не вкусно?

Ох, я успела выучить этот укорительный взгляд. Очевидно, дедушка Федор не отстанет, пока я не разделаюсь с завтраком. Иногда мне казалось, что его армейские законы доведут меня до ожирения. Ну, или до булимии.

Неохотно затолкав жирный сырник в рот, я демонстративно улыбнулась, изобразив неимоверное наслаждение, и это вполне устроило дедушку.

– Письмо! Письмо! – пронзительный крик Паши был противнее, чем скрип засохшего фломастера по бумаге. – Дед, тебе письмо пришло!

– А ну—ка, – Федор нахмурил морщинистый лоб и сощурился.

Раззявив рот, Пашка повис на его плече, словно надеялся, что получил повестку в волшебную страну «Оз.». Пользуясь моментом, я выплюнула завтрак в ладонь и незаметно скормила его Каштанке.

– Мой братец пишет. Аркашка, – с трепетом пояснил дед. – Батюшки! В жизни не видел столько ошибок на одном листе. «Фыалетавые обои»?! Вот дурень! Мозги у него фы—але—то—вые!

Я редко слышала о младшем брате дедушки, но я о нем слышала. Жил он в Сибири, был холост, занимался строительством домов, постоянно передавал нам «привет» и звал в гости. Федор очень часто заводил неприятные мне разговоры по типу «Вот если я помру…», и всегда они заканчивались одной фразой: «Поедите к Аркашке. С ним не пропадете». И пусть мы в глаза не видели его братца, слышали о нем только хорошее.

– Ладно, на рыбалке прочту, – сунув письмо в карман рубашки, дедушка принялся убирать со стола. – Буду вечером. Златка, протрешь полы? А то, как будто в сарае живем. Ей богу.

Я кивнула в ответ, прикинувшись, что у меня был выбор.

– А я вон че умею, – схватив хозяйственный веник, Пашка принялся елозить рукой по прутикам. – Задеру я Ленке голые коленки и собаку «Нохчей» назову, – напевал он.

– Ох, ты ж блин! – возрадовался дедушка. – Это где ж ты такую песню услышал?

– Сашка Соколов научил, – услышав это имя, я моментально проснулась. – А еще, он мне аккорды дал потрогать.

Дедушка вскинул седыми бровями.

– Да ну? И как на ощупь?

– Батые! – искренне восторгался малец. – Саня сказал, что совсем скоро, я смогу играть переборами!

– Это хорошо, потому что на приборах ты уже научился, – дедушка состроил хмурое лицо. – Учти, если вздумаешь побренчать на моих инструментах, будешь хромать на обе ноги.

Поджав губы, Пашка тяжело вздохнул.

– Заметано.

Опустив голову, я попыталась скрыть свое расстройство. Мне стало обидно, что Соколов старший слишком часто возился с моим братцем, зато старательно избегал меня. Да что я сделала ему? Иногда мне казалось, что он на дух меня не переносит, а о причине его такой отрешенности оставалось только догадываться.

Дед ушел на рыбалку. Пашка болтался во дворе. Только лишь Каштанка не давала мне проходу и постоянно маячила под ногами. Пушистый хвост собаки был уклеен репейником, а с длиннющего языка капали слюни.

– Пашка, позови Каштанку! Она мешается! – крикнула я, но собака и сама все поняла. Выбежав на улицу, она окатила лаем проезжающий грузовик. Мне не хотелось лишать ее свободы и садить на цепь, но мерзкий Рыбин так и жаждет этого. Каштанка была единственной, кто вызывал страх в его глазах. Однако, так я хотя бы знала, что у него есть слабые места.

Собрав волосы в ненавистную косу, я принялась драить полы и даже разрешила себе немного подумать о Саше. Впрочем, я не переставала этого делать. Даже во снах. Но эти мысли были такими проедающими, такими кислыми, что порой становилось дурно.

Я не могла понять Соколова. Почему он так остро реагировал на мое присутствие? Он строил, между нами, стену, словно я была его злейшим врагом. Избегал меня. Порой хамил. Прошел целый месяц после его переезда, а кроме «Чего уставилась?» и «Чего тебе?», я так ничего и не услышала. Несправедливо.

Я со психом закинула тряпку в железную ванну и уставилась на грязную воду.

Соколов, Соколов, ты такой же тяжелый, как эта ванна и такой же мутный, как эта вода.

Примитивная идея поселилась в не менее примитивной голове. Глупость, конечно, но я решила попробовать.

Выбежав на улицу, я прилипла к забору. К моему счастью, Саша сидел на крыльце, он заботливо держал свой черный инструмент и плавно перебирал пальцами по струнам.

– Саша, – тихонько позвала я. – Сашка.

Парень прекратил игру и поднял глаза.

Подобно острому ножу ледяной взгляд впился в разгоряченное сердце, но не думал таять.

«Чего тебе?» – вот, что говорил его взгляд.

– Ты не мог бы мне помочь? У меня полная ванна грязной воды. Сама я не донесу, а воду вылить нужно.

Саша выдержал паузу, словно задумался.

За моей спиной скрестились пальцы. «Боже, пусть он согласиться! Пожалуйста! Обещаю, больше никогда не кричать на Пашку! Разрешу ему трогать мои вещи и буду брать с собой на дамбу! Только пусть он согласиться! Пусть мое желание сбудется! Ключ. Замок. Язык. Аминь».

Я занят, – отрезал он и вернулся к гитаре.

Моя уверенность рухнула как карточный домик. «Пуф!» и веры в волшебство не стало. И верно, ведь мои заговоры никогда не срабатывали.

Мне было четырнадцать, и я не умела достойно принимать отказы.

– Ну и ладно! Сама разберусь, дохляк, – последнее я сказала тихо, чтобы он не услышал.

В эту же секунду на крыльцо выпрыгнул Семка.

– Я помогу, Златка! – видимо парень подслушал наш разговор. – Подожди, мне обуться нужно!

– Хорошо, – ответила я, гордо задрав подбородок.

В глубине души, я была рада такому развитию событий, а когда заметила, что плечи Саши напряглись, то возрадовалась вдвойне.

– Я готов! – Семка павлином пошагал по двору.

– Не надорвись, – усмехнувшись, бросил Саша вслед.

Развернувшись на пятках, Сема скрестил на груди руки.

– Это кто там тявкает? А? Забоялся работы – сиди и молчи!

– Я никогда не боялся работы, просто…

В этот момент Саша посмотрел на меня, словно это я была причиной его отказа. Впрочем, скорее всего так оно и было.

– Спорим на червонец, что ты даже с места ванну не сдвинешь? – сказал Сема, провоцируя брата.

Отставив гитару в сторону и отряхнув штанины, Сашка встал на ноги.

– Мне вот интересно, где ты достанешь червонец? – спросил он, проходя мимо Семы. Саша принял вызов.

– Это твоя забота, братец. Не подумал ли ты, что я проиграю спор?

– Я не думаю. Я знаю это.

Мой план провалился. Выдуманная проблема стала провокатором конфликта. Теперь, вместо помощи, в моем доме толкались два пререкающихся между собой парня и, перетягивая несчастную ванну, только расплескивали грязную воду на пол. Просто отлично.

– Пожалуйста, – жалобно молила я, танцуя вокруг них, – просто вытащите эту чертову ванну во двор и все.

Но, соревновательный процесс было не остановить.

– Я вот смотрю на твое лицо, Саня, – приговаривал Сема, потихоньку продвигаясь к выходу. – Оно покраснело. Делать доброе дело и смотреть, как ты мучаешься – идеальное сочетание.

С горем, парни оказались во дворе.

– Ошибаешься, – отвечал Саша. – Идеальное сочетание – это твое мнение и хрен, на котором я его вертел.

Мое лицо вспыхнуло, а вот Сема расплылся в язвительной ухмылке.

– Ай—яй—яй, как не стыдно? Вот я, например, никогда не позволял себе сквернословить при дамах.

– Хватит строить из себя праведника, Сэм. Мы оба знаем, что ты не такой. Я вообще удивлен, что вызвался помочь. Что бы это означало? – Саша сделал вид что задумался, но, по—моему, он знал ответ на свой вопрос и почему—то, это его сильно нервировало. Да и Семка покраснел, то ли от нагрузки, то ли от злости.

– Ну, вот и все, – сказала я, убрав ладонью пот с лица. – Выливайте здесь. Прямо на грядку.

Но парни, будто меня не слышали.

– Отпускай, – приказал Саша. – Ты ведь ее слышал?

Сема покачал головой.

– Ты первый. Не хочу, чтобы тебе руки оторвало.

– Не переживай. Этого не будет.

– А я перестрахуюсь.

Мое терпение лопнуло.

– Да бросьте вы эту ванну! – эхом раздалось по округе. – Как маленькие, честное слово!

И если бы я знала, что произойдет в следующее мгновение, то никогда бы не произнесла эти слова. Парни отпустили железные ручки. Только вот одновременно, отчего все содержимое ванны подлетело в воздух и благополучно стекло по нашим лицам.

Теперь, замолчали все.

Ох, это было отвратительно. Все наши вещи пропитались помойной жидкостью, а про свои волосы, я вообще молчу. К тому же вода жутко воняла.

– Что ж, – вздохнул Сема, – зато я знаю, что у вас сегодня на ужин, – он стряхнул с плеча картофельную очистку.

По хмурому лицу Саши скатилось несколько капель.

– Какое счастье, что это не уха, – пробурчал он.

– А я видел, как дед туда харкал, – влез Пашка, который все это время наблюдал за нами. – Чем—то густым и зеленым.

Я прикрыла рот ладонью, подавив рвотный позыв. Парни скривились.

– Да шучу я, – схватившись за живот, подлец расхохотался.

Никогда бы не подумала, что испытаю невероятное облегчение после его шутки.

– Что ж, благо ты не попросила вынести туалетное ведро за Пашкой, – посмеивался Сема.

И вопреки собственному желанию, я представила подобное. Улыбка наползла на лицо автоматически, а потом пробил смех. Но самое удивительное было то, что на каменном лице Саши тоже промелькнула улыбка. Чуть заметная, но сам факт.

В мире существует множество болезней: кто—то болеет гриппом, кто—то ангиной, а вот я заболела улыбкой. Его улыбкой. Едва уловимый изгиб губ вызывал озноб, повышение температуры тела и сильное головокружение. Только вот жаль, что эта доброжелательная мимика не имела ничего общего с добротой. И теперь, ощущая постоянную слабость в коленках, я могу уверенно заявить: «Не болейте».

Инициативный Семен нашел потрясающий выход – мы все вместе отправились на дамбу. И пусть даже неохотно, но Саша тоже согласился. Ну а я в свою очередь захватила Нину. Видимо слова Семена сильно задели подругу, потому что сегодня, на ее щеках красовались кирпичного цвета румяна. Едва ли это добавило ей женственности, скорее, нелепости, но дабы избежать очередного конфликта, я решила тактично промолчать.

Покидав футболки на берег, первыми в воду зашли мальчишки, отчего мои щеки залились краской. Однако, мой румянец был естественным.

Мы топтались на берегу, не решаясь присоединиться к ребятам.

– Эй, девчонки, гляньте! – крикнул Сема, крутя на пальце свои плавки. – Давайте к нам!

Я хихикнула в ладонь.

– Тоже мне красавчик, – фыркнула Нина. – Небось всю рыбу распугал!

– Ты права! – ответил Сема. – Моя «нажива» для других рыбок!

– Ой, хвастун, приберег бы ты своего червяка! Наши девчонки – те еще акулы!

Пока Семка и Нина обсуждали «рыбалку», я украдкой поглядывала на Сашу. Вот кто и походил на акулу, так это только он. Нарезая широкие круги, парень образовывал водяную воронку. Снова отрешенный, незаинтересованный, словно нас не существовало.

– И чего вы ждете? – возмущался Сема. – Так и будете стоять? Хватайте наши футболки да ныряйте!

Послушавшись, я схватила футболку Семена, потому что дотронуться до Сашкиной не хватило смелости.

Солнце прогрело реку до состояния парного молока. Кожа покрылась мурашками, но не от холода. Я испытала невероятное удовольствие, когда смыла с себя остатки хозяйственной воды.

Распустила косу. Задрав голову, я позволила волосам полностью намокнуть, отчего сразу ощутила тяжесть на затылке. Никогда бы не подумала, что обычный поход на речку принесет мне столько радости.

– Ай! – взвизгнула я, когда Сема ущипнул меня за ногу. – Перестань! Страшно ведь!

Семка погрузил подбородок в воду, словно притаился перед нападением.

– Тебе идет моя футболка, – на лице парня заиграла лукавая улыбка.

Мне не нужно было зеркало, чтобы понять, каким пунцовым стало мое лицо.

– Что не скажешь, если ты натянешь мое платье, – растерянно ляпнула я.

– Мне не нужна одежда, чтобы выглядеть очаровательно, Злата.

Я закатила глаза.

– Не сомневаюсь. Но, пожалуйста, придержи свои плавки на себе.

– Спорим, я стяну с себя плавки быстрее, чем ты успеешь добежать до берега?

Мои губы невольно дрогнули.

– О, нет. Только не это.

– Да шучу я, – на его лице заиграла коварная улыбка. – Не бойся.

Нас отвлекли посторонние крики. Взлетев в воздух, Нинка сделала кувырок и плюхнулась в воду. Вместе с ней кувырок сделало мое сердце. Саша подбрасывал Нину в воздух, смеялся, брызгался, словно был ее лучшим другом. Никаких угрожающих взглядов и хмурых бровей, никакой нервозности, только лишь смех и непривычно расслабленное лицо.

Закусив губу, я подавила приступ ревности. Ну почему он дружит со всеми, кроме меня?

Мне было четырнадцать, и этим все сказано. Дурость – мое второе имя.

– Покатаешь меня на спине? – спросила я Сему, но едва ли это прозвучало как просьба.

Соколов младший не скрыл своей радости.

– Породистый жеребец к вашим услугам, мадам.

Я аккуратно положила руки на его загорелые плечи, а тот без стеснения подхватил мои бедра. На секунду я пожалела о своей просьбе. Но лишь на секунду.

– Держитесь крепче, всадница! Я отвезу тебя в Рай! – заявил Сема, и я наигранно рассмеялась. Так громко, чтобы это услышал Саша.

Что ж, ребята отвлеклись на нас, и когда улыбка сползла с лица Соколова, я почувствовала приятный вкус победы. Даже не знаю, почему меня так позабавила его реакция. Злорадствовать было для меня в новинку.

– Не спеши, Семка! Я упаду! – визжала я, как легкомысленная девка. – Мамочка!

В какой—то момент, парень сбросил меня в воду и, повернувшись ко мне лицом, положил свои руки на талию. Странно, но я не шелохнулась.

– Понравилось?

Мелкие капельки скатились по его лицу. Красивому лицу. На мгновение я забыла о Саше. Густые ресницы. Лазурные глаза. Ямочки на щеках. И почему я не замечала этого раньше?

Я потеряла над собой контроль. Мой взгляд бессовестно замер на его губах, краешек которых украшала небольшая родинка. Ее я тоже заметила впервые…

– Спорим, что не догонишь? – его губы коснулись моей щеки прежде, чем я успела уловить слова.

Но я не кинулась за ним вдогонку. Натирая пальцами разгоряченную щеку, я старательно держала равновесие. Теперь, помимо Саши, прожигающим душу взглядом на меня смотрела Нина.

И почему все мои провокации оборачиваются против меня самой?

***

Домой мы возвращались уставшие, но до ужаса довольные. Пальцы на ногах и руках покрылись морщинами, а губы стали лиловыми – последствия многочасового купания. Что ж, это того стоило.

– Что это у тебя на руках? – спросил Сема, указывая на пятна. Знойное солнце нагрело кожу, разрисовав мои руки в красные островки.

Я смущенно обняла свои плечи.

– Последствия перцовки.

Семка покачал головой.

– Да уж, тот парень – псих.

– Еще какой, – влезла Нина. – Он вечно к Златке цепляется. Как—то раз, на кладбище, он ей дохлым воробьем угрожал.

– На кладбище? – удивился Сема, словно дохлая птица в кармане для него норма. – И где это кладбище находиться?

– Недалеко. В километре отсюда. А что?

На лице Семена заиграла загадочная улыбка, и что—то мне подсказывало, что это не к добру. Ой, как не к добру.

– Спорим, что вы – ссыкунишки, побоитесь переночевать на кладбище? – выпалил он.

Я тряханула головой, тая надежду, что это мне послышалось.

– Проще простого, – отмахнулась Нина, явно выпендриваясь. – Я вообще не боюсь.

Равнодушный Саша вскинул бровями.

– Легко.

Я сглотнула, осознав, что все ребята уставились на меня в ожидании ответа.

– Злата? Что скажешь?

Глава#6

Дедушкин храп сотрясал стены. Даже во сне, Федор продолжал наводить на меня ужас. А еще его манера спать с открытыми глазами обещала сделать нас нервными заиками.

Уставившись в потолок, я пыталась унять дрожь в коленях. Тише. Тише. Мои пальцы ног покалывало только от одной мысли, что я решилась на обман. Какого лешего я вообще согласилась пойти на это кладбище? Меня не пугало само место, мне было совестно сбегать из дома. Ночью. Ох, знал бы дедушка, на какую аферу решилась его прилежная внучка, привязал бы меня к себе наручниками, предварительно выбив всю дурь с головы.

За окном послышались посторонние звуки, а через мгновение показалась довольная голова.

– Ты готова? – прошептал Сема, держась руками за деревянную раму. – Ох, ну и ночка будет.

– Как ты сюда залез? – ужаснувшись, я скинула с себя одеяло и примкнула к окну. – А если бы тебя увидели? Совсем уже сдурел?

Семка состроил обиженную гримасу.

– Кто я, по—твоему? Мне нет равных в маскировке. Однажды я целые сутки пролежал курятнике.

– И что? Ни о чем не подозревающие куры начали откладывать на тебя яйца?

– Нет, – хохотнул Сема. – Зато весь поселок был обклеен объявлениями о моей пропаже. Класс, правда?

Я развела руками.

– О да, это невероятное достижение. Главное, чтобы этого не повторилось. Боюсь, если дедушка заметит мое отсутствие, то на столбе буду висеть конкретно я. Выпотрошенная или обезглавленная.

– Прорвемся, – уверил парень. – Ты по стенам лазать умеешь?

– С ума сошел? Я не полезу в окно.

Сема равнодушно пожал плечами.

– Как знаешь. Мы ждем тебя за вишней. Поторопись.

Семка лихо спрыгнул вниз и слился с темнотой.

Мне пришлось овладеть способностями балерины, чтобы незаметно выскочить на улицу. На крыльце меня встретила радостная Каштанка. Жалобно поскуливая, собака требовала взять ее с собой. Впрочем, выбора у меня не было. В противном случае, ее громкий лай мог сорвать все мои планы.

Перешептываясь за густым кустом вишни, меня уже ждали братья Соколовы и Нина. На спине каждого висело по рюкзаку, будто они сбегали из дома навсегда. Да уж, наша компания была весьма сомнительна и, по всей видимости, не отличалась умом, коль пошла на такое.

– Ты должен мне пятак, – Семка ударил брата в плечо. – Как видишь, она здесь.

Мои брови сошлись на переносице.

– Вы что поспорили на меня?

– Не злись, Златка, – отмахнулся Сема. – Просто Сашка был уверен, что ты струсишь. Но, ты здесь. Очевидно, он ошибся.

Мой недовольный взгляд устремился на Сашу, но тот лишь опустил голову. Да, я была близка к тому, чтобы отказаться, но только вот Саша не мог знать этого наверняка. А тем более спорить на это.

– Ты не прав, Саша. Мне не свойственно бояться, – нагло обманывала я, строя из себя королеву бесстрашия.

В знак поддержки, Нина похлопала меня по плечу.

– Ты права, Злата. Саша не прав.

– Ого, как сильно сказано, – хохотнул Сема. – Кто это? Ван Гог?

– Ван Гог – это художник, тупица.

– Да хоть Египетский бог! Ладно, прекращаем капризы. Погнали навстречу приключениям.

Ребята устремились вперед, а мы с Каштанкой волочились позади. Я то и дело оглядывалась по сторонам, в страхе, что кто – то нас заметит. Как же было просто убедиться в том, что я не дебоширка. Злата Цветкова – тихая, спокойная девочка, которая мечтает о фарфоровых туфельках и пускает во сне слюни на подушку, а вот подобные выходки ей не по душе. Определенно не по душе.

Иногда, ночное небо выглядит глубоким, бездонным, недосягаемым, а иногда кажется, что стоит вытянуть руку, как яркая звездочка окажется у тебя в руках. Но сейчас оно было мрачным, затянутым густыми тучами. Таким жутким, что кружилась голова.

Нинка кинула рюкзак на могилу моих родителей и неаккуратно уселась не него, Каштанка легла рядом, а мальчишки таскали хворост, чтобы разжечь костер. Только я топталась на месте, лихорадочно озираясь по сторонам. Ночью, кладбище не выглядело также безопасно, нежели днем. Мне постоянно мерещились посторонние шорохи. И даже силуэты.

Соколовы быстро справились с заданием. Костер разгорелся за секунды. На старых фотоснимках отражались языки пламени, придавая блеск неживым глазам. Мне показалось, что покойные родители наблюдают за нами. А точнее, сильно негодуют.

Не злитесь, милые. Мы ненадолго.

Мне нравился треск сухих веток. Он успокаивал. Отвлекал.

– А что случилось с твоими предками? – спросил Сема, тормоша угли палкой. – Как они погибли?

В этот момент Сашка взглянул на меня, словно его это тоже волновало.

– Пожар, – промямлила я. – Они погибли в пожаре.

– Да уж, жаль, – вздохнул Семка. – Ты на маму похожа, а Матрос – на батю.

Мне не нужно было смотреть на фото, чтобы воспроизвести образ родителей у себя в памяти. Сема был прав. Белокурые кудри Пашка унаследовал от отца, а я была точной копией мамы. Русые волосы, зеленые глаза, только лишь нездоровая худоба была моим личным достижением.

– А вы? – вырвалось у меня. – На кого похожи вы? На маму или на…

– Не твое дело, – грубо перебил Саша. – Наша семья – закрытая тема.

– Не очень—то справедливо, учитывая, что я рассказываю про свою.

– Я все сказал!

Мое веко нервно задергалось. Как же порой он меня раздражал. Саша Соколов – этакий умник. Высокомерный индюк. Важная задница. Тьфу.

Его настроение передалось всем. Какое—то время мы просто молчали, разглядывая свои ноги.

– А давай – те байки потравим? – предложил Сема. Его глаза заискрились, и едва ли наш костер был тому причиной.

– Страшилки? – скептически поинтересовалась Нина. – Детский сад какой—то.

– Нет. Я говорю про реальные истории.

Мы переглянулись. Грех было не воспользоваться моментом, ведь история звучит в разы страшнее, если ты на кладбище. Да еще и ночью.

– Валяй, – ответил Саша и, вытянув ноги, облокотился на локти.

Семка в предвкушение потер ладони.

– Не надуйте в штанишки, детишки. Эта история перевернет вашу жизнь. Вы больше не сможете спать спокойно. Да что там спать? Вы будете бояться собственной тени и начнете верить в проклятья, а ваши…

– Проклятье! – не сдержался Саша. – Ты начнешь или нет?!

– В общем, слушайте. Как – то раз, я охотился на медведя.

Саша демонстративно фыркнул.

– Ты никогда не охотился на медведя, трепло.

– Залепи дупло и слушай, – бросил Сема. – Я ведь не должен докладывать тебе о каждом своем шаге. Так вот. Я бродил по лесу до самой ночи. Был голоден и слаб. Я уже отчаялся встретить медведя, как в кустах промелькнуло черное пятно. Заметив меня, огромная тень нырнула в чащу леса, но я ринулся за ней. Сил не хватало, но я не сдавался. Все бежал, бежал, а тяжёлое ружье избивало мою спину.

– Это ж, где ты такую рогатку нашел? – хохотнул Саша, отчего брат пронзил его недовольным взглядом. – Молчу —молчу.

– После часа уморительной гонки тень сдалась. Мохнатый бугор повалился на землю и замер. Враг практически был повержен. Я держал его на прицеле, пока чудище не обернулось, – Сема схватился за сердце и перевел дыхание. – То, что я увидел, навсегда засело в моей памяти. Это было за гранью моего понимания.

– Какой ужас! Медведь оказался бабушкой Любой? – продолжал издеваться Сашка. – Или он был мексиканцем? Маракасы? Сомбреро?

Я попыталась представить, что такое маракасы, но не вышло.

– А вот и нет, – заговорщицки ответил Сема. – Это был вовсе не медведь. И, не бабушка Люба. Это была…

Мы раскрыли рты в предвкушении его ответа. Казалось, что даже Каштанка навострила уши.

– …шуба с носом!

– Кто? – поморщилась Нина. – Шуба с носом? Это как?

– Огромный кусок меха, из которого торчит вороний клюв, – с серьезным лицом пояснил он. – Я видел мутанта, клянусь.

На мгновение в воздухе повисла тишина.

– Голова твоя мутантная, – Нинка прыснула от смеха. – Ой, не могу! Шуба с носом? Напугал, так напугал! Да у меня полный сарай таких ужастиков! Ветровка с руками, ботинки с носками, да бинокль с глазами!

На лицо Семена упала тень.

– А ты видимо знаешь историю круче моей? Дерзай, парнишка. Мы все во внимании.

– Сам ты парнишка! Я – девчонка!

Нина уселась поближе к костру и обняла свои коленки.

– Моя история не выдуманная. Впрочем, главная ее героиня захоронена неподалеку. Я расскажу вам про ведьму. Это была нечем не примечательная бабулька, она вязала носки и солила папоротник. Как и все. Поэтому, никто не даже не догадывался, что милая бабка на самом деле страшная ведьма. Но однажды, ее дом опустел на несколько суток. Ее сосед, решил проверить бабульку, – а вдруг померла во сне и теперь, лежит почем зря, воняет? – подумал он. Однако, когда мужик зашел на порог, то его встретила маленькая, злющая, как собака псина.

Как собака псина?

– Слушай, за тобой пора записывать, – усмехнулся Сема. – Твоя тавтология ломает мой мозг.

– Не перебивай, – огрызнулась Нина. – Короче, испугавшись, мужик схватил топор и отрубил собаке два пальца на лапе!

Услышав это, Каштанка уткнулась влажным носом мне в ногу, а Павленко все продолжала:

– На следующий день, бабка объявилась. И самое интересное, что на ее руке не хватало двух пальцев. Ух. Общественность встрепенулась. Люди всегда опасались подобного, поэтому, затолкав бабульку в бочку, они захоронили ее на этом кладбище. Если прислушаться, то можно услышать, как она бьет по стенам бочки. Это происходит только ночью.

Теперь голос подала я.

– Это не правда, Нина. Данный факт давно раскрыт. Днем, земля нагревается, а ночью – остывает. Это лишь звуки остывающего железа, но никак не ведьмовские позывные. И вообще, я не уверена, что в той бочке кто—то захоронен.

Нинка возмущённо охнула и вскинула руками.

– Хороша подруга. Всем на зависть. Могла бы промолчать.

– На троечку, парнишка, – оценил ее рассказ Сема, а потом повернулся ко мне. – Златка, принимай эстафету.

– Я? – растерянность застыла на моем лице. Самая ужасная история, которая произошла со мной, была связана с гибелью моих родителей, но едва ли я хотела ее рассказывать. Но, набрав в легкие воздуха, я все—таки собралась.

– Это не реальная история. Но, и не выдумка. Это сон, который постоянно я вижу. Мне сниться, словно я брожу по кладбищу, охраняю его и жду. Жду умершие души. Каждый раз ко мне приходят разные силуэты. Они ищут своих родственников, а я провожаю их к нужным могилам, – последнее прозвучало с гордостью. – Вот и вся история.

Соколов старший в хлопке скрестил пальцы и склонил голову набок.

– Какая прелесть, – пропел он издевательским тоном. – Ты сама доброта.

– Что за зря понтуешься, братец? – вступился Сема. – Удиви нас своей байкой. Говори с выражением. Будь убедительным. И, не стесняйся.

– Делать мне больше нечего. Откройте любую книжку о войне – вот там действительно ужасы. Леденящие и не выдуманные. А ваши сказки – детям на смех.

– Ты просто сдулся, кроме своей гитары больше ничего не видишь, – Семка протянул ладони к пламени. – Ты такой же скучные, как мамкины сериалы.

– Пусть так. Зато мне одежка носатая не мерещатся, – парировал Сашка.

– Ой, ой. И это мне павлин в тельняшке говорит?

– А может мне рассказать вам сказку? – грозный голос не принадлежал ни одному из нас. – Про огромный кулак и беззубых сосунков? А?

Оглянувшись, мы все четверо уставились на дедушку. Его лицо было суровее обычного. Рядом, держась за морщинистую руку, стоял заспанный Пашка.

– Фигасе, вы придурки, – деловито обозначил малец. – Кто ж по ночам на кладбище ходит? Здесь же полно змей, а вы без сапог!

Младшенького перебил хороший подзатыльник, а я была готова потерять сознание.

– По домам, гаденыши, – рявкнул дед. – Златка, из комнаты месяц не высунешься. Слишком рано ты свободу почувствовала!

– Ну, деда! – взревела я. – Каникулы!

– Да что вы говорите?! Вот и будут у тебя каникулы, только строгого режима! Мало родителям было помереть от пожара, так ты их еще мертвых спалить хочешь?! Где твоя голова?!

Тяжело вздохнув, я поднялась на ноги и пошагала к дедушке. Самое обидное, что меня отругали прилюдно. Это было крайне унизительно.

– Это я виноват! – неожиданно раздалось за моей спиной. Обернувшись, я увидела Сашу. – Это я ее вывел, дядь Федь! Сказал, что с трусливыми таскаться не будем!

Меня удивил его поступок. Обескуражил. Тронул.

– А я поддержал Сашку, – лгал Сема. – Вы даже представляете, какой я провокатор. Это мы с братом во всем виноваты.

Нинка проткнула руками бока.

– Ой, я вообще ей ультиматум выдвинула: или ты с нами, или мы не подруги.

Я была благодарна ребятам, ранее никто не делал для меня ничего подобного.

– А я в нос червяка запихивал, а вытаскивал через рот, – вставил Пашка, явно не вникая в суть разговора. – Крутяк, да?

Наступила тишина. Проговаривая про себя все молитвы, которые только знала, я ждала дедушкин и крестила пальцы за спиной.

Суровое лицо деда смягчилось. Кажется, я заметила улыбку. Такую добрую и трогательную, что сердце встрепенулось. Я давно не видела его таким. После пожара он редко смеялся. Но сейчас, старичок, очевидно, сдался.

– Ну а ты? – тяжело вздохнул дед, глядя на Каштанку. – Видимо, за трусы ее сюда тянула?

После этой фразы расхохотались мы все.

Глава#7

– Деда, а можно я сегодня с распушенным пойду? – спросила я, крутясь перед зеркалом в новом фисташковом платье. Оно отлично подчеркивало песочный загар и скрывало недостатки тощей фигуры. В этот раз я не стала устраивать рассадник на голове и оставила волосы в покое. Зато теперь на моей шее красовался мамин кулон – крыло ангела. Я редко доставала эту вещицу из шкатулки, но сегодня не удержалась. Гулять, так гулять.

– Дедушка, можно? – переспросила я.

Федор медлил с ответом, так как пристально смотрел на меня. На мгновение мне даже показалось, что его карие глаза заблестели от слез.

– Сегодня можно, – выдохнул он. – Праздник все—таки. Если на площади будет маскарад, то ты сойдешь за Кикимору.

– Правда? Спасибо, – взвизгнула я и уткнулась губами в его морщинистую, колючую щеку. – Ты самый лучший! Самый добренький предобренький!

Хмурясь, дедушка не смог скрыть улыбки.

– Смотри мне, нацепляешь блох – подстригу наголо. Намажем медом, и будешь ты вместо ловушки мух собирать.

– Договорились, – довольно протянула я.

В нашем маленьком поселке доброй традицией стало проведение праздника «Жители двора». Так, каждое одиннадцатое июля на школьной площадке собирались все местные жители Каменки. Как же это было чудесно. Танцы, всевозможные угощения, веселая музыка – довольно редкое явление для нашей местности, отчего соблазн попасть на мероприятие был крайне велик.

– А ты, дедушка, пойдешь на праздник?

Федор усмехнулся.

– Да куда мне? Я слишком стар для танцев.

Закусив губу, я состроила хитрую гримасу.

– Там будет тетя Валя, – напевала я, водя пальцем по седой щетине. – Она уже пять лет, как вдова. А ты у нас холостой. Статный.

Смутившись, старичок отмахнулся.

– Да ну ее! Игорешку в могилу свела и меня сведет! Говорят, она в борщ одуванчики добавляет! То ли ведьма, то ли дура – одно из двух.

Мои плечи поникли.

– Зря. Ты мог повеселиться. Ни одна женщина не устоит перед твоими шуточками и перед твоим обаянием.

– Мы с Пашкой в лес пойдем. Будем скворечники мастерить. Заставлю его по деревьям лазать, а там смеха и без танцев будет, – дед явно оправдывался. Подобные разговоры всегда коробили его. Федор скучал по бабушке. Сильно скучал. Но мне так хотелось, чтобы он был счастливым. Он заслуживал этого, как никто другой. Жаль, что местные барышни его не интересовали.

– Чертова нога, – пробурчал дедушка, схватившись за колено. – Скоро совсем развалюсь.

Убрав катышки между пальцев ног, я влезла в затрепанные сандалики.

– Не развалишься. Ты нам целый нужен. Как мы без тебя?

– Справитесь. Ты готовить умеешь, убираться тоже. А Пашка через годик подтираться научиться. А если нет, то Аркашка научит. Мой младший братец до двенадцати лет ссался, и ничего, человеком вырос.

– Перестань, – буркнула я, отгоняй от себя дурные мысли. Я даже думать не могла, что потеряю кого—то из них. Хватит. – Придешь с леса, я тебе пирог испеку, как ты любишь.

– С жимолостью?

– С удовольствием, – подмигнула я.

– Значит, я обязательно вернусь. Обещаю.

Оставшись одна, я довела свой образ до идеала. Волосы естественной волной легли на плечи. Глаза светились, а на щеках играл здоровый румянец. Кажется, такой красивой я еще никогда не была. И если бы не ограниченное время, могла бы любоваться собой до самой ночи.

– Ммм, Сашка, целуй меня, – голос Паши вывел меня из транса. Идиот прилип к несчастной Каштанке, изображая влюбленную девицу. – Ну же, Саша, целуй. Ты такой красивый, а я такая… лохматая.

Что?!

Разозлившись, я кинула в него массажным гребешком. Удар расчёски о голову мальца спровоцировал глухой звук, что еще раз доказывало о минимальном количестве извилин в его черепушке.

– Ай! Ты дура?! Больно, ведь!

– Еще раз выдашь подобное, я тебя в навозе закапаю!

– Чего злишься то? – малец натирал затылок, на котором явно вырастет шишка. – Вся деревня об этом шепчется!

Мои глаза норовили вылезти наружу.

– Брешешь!

– А вот и нет! Думаешь, никто не замечает, как ты за ним подглядываешь? Краснеешь вечно, как рак, когда Сашка футболку снимает! Все заборы сердечками разрисовала! Ты только посмотри на себя, ходишь, как индюшка выряженная! Даже я давно догадался! Любишь ты его! Большой гурьбою любишь!

Сердце, которое на время замерло, снова дало ход.

Святые калоши! Неужели это так очевидно?!

– А ну вали отсюда! – прорычала я, так и не найдя достойного ответа. – Сплетен нахватаешься, а потом ерунду всякую несешь, придурок!

Насупившись, Пашка направился к выходу.

– А про Сему говорят…

– Свалил!

– Злата – дура и корова, полюбила Соколова! – раздавалось уже на улице. – Только Сашка не дурак, он покажет Златке «фак»!

Усевшись на стул, я схватилась руками за лицо. Багрово—алое лицо. Какого лысого сейчас было? Боже, надеюсь, что Саша не слышал этих сплетен. Между нами, все так же пробегал холодок, и пусть он заступился за меня на кладбище, эта акция была одноразовой. Сашка целенаправленно продолжал избегать меня. Что ж, сегодня на танцах сделать это у него навряд ли получиться.

Встретиться с Павленко мы договорились возле ее дома. Родители Нины уже ушли на площадь, а вот их дочь почему—то задерживалась, хотя это было ей несвойственно. По скоростным сборам, Нинка могла дать фору любому призывнику, вступившему на службу.

– Глазам не верю, это ты? – раскрыв рот, я подбежала к Нине. Сегодня подруга выглядела просто великолепно. Ей очень шла цветастая кофта и юбка, которая едва прикрывала ее тонкие коленки. – Быть того не может! Это что, бусы?!

Невозмутимо вскинув подбородком, Нина провела рукой по уложенным волосам.

– Ничего особенного. Не выдумывай. Это всего лишь на один день.

Ага—ага. Охотно верю. Стала бы она так выряжаться на обычный праздник. Помню, когда мы выпускались из начальной школы, Нинка пришла в одежде, в которой днем ранее строила глиняные замки. Было жутко смешно, когда в поздравлении, директор похлопала ее по плечу и расчихалась от поднявшейся в воздух ржавой пыли.

Я проткнула пальцем костлявую грудь подруги.

– Думаю, Семка по достоинству оценить твою жертву.

Глаза Нины вспыхнули. Шея покрылась пятнами. Ноздри раздулись.

– Он тут не причем, – отрицала она. – Может, это я для Саши нарядилась. Не думала?

Теперь, напряглась я.

– Для Саши? – максимально невозмутимо. – Однако быстро ты переключилась.

– А тебе что? Хочу – включаюсь, хочу – переключаюсь. Какая разница? Сашка хотя бы в курсе, что в штанах моих – не яйца! К тому же, он очень внимательный.

И могла бы я обидеться на подругу, если бы только посвящала ее во все свои дела. Но, увы.

Мне было четырнадцать, и я не умела разбираться в чувствах. И тем более говорить о них. Поэтому, всю оставшуюся дорогу я злилась только на себя. За то, что не была такой, как все. Ведь если бы я была обычной, то Саша был внимательным ко мне тоже. Но, он явно видел во мне брак, которого не видели другие.

Возле школы собралась сотня людей. Громкая музыка доносилась из двух огромных граммофонов. Малышня носилась по площадке, а взрослые поглощали вкусную еду и запивали ее квасом. «Фигасе!» – сказал бы Пашка, будь сейчас рядом.

– Привет, мартышки! – сунув руки в карманы, к нам подошел Рыбин и его хилая свита. На белых рубашках парней отражался розовый закат, но вот обувь была грязной. – Чего так вырядились? Вы на два чучела огородных похожи!

Рыбин. Одно лишь его присутствие взвывало тошноту.

– Ты слышала это? – скривившись, повернулась ко мне Нина. – Кажется, какая—то рыба губами шлепает, а что говорит – не понятно.

Золотистые брови Васи сошлись и превратились в галочку.

– Эй, Павленко, за словами следи. Не посмотрю, что ты девчонка, заряжу в пятак.

Нина приложила руку к уху и округлила глаза.

– Что-что? Ты что-то сказал, губошлёп?

Колька Лагута прыснул от смеха, отчего получил от Рыбина по рыжей макушке. Вася не привык к дерзости в свой адрес, особенно если эту дерзость поддерживают его шестерки.

– Губошлеп говоришь?

Губы Рыбина скривились в пренебрежительной гримасе. Он принялся демонстративно разминать кулаки, и я всерьез приготовилась к драке.

– Если ты еще раз…

– Златка! – Семен появился из ниоткуда. Он всегда так делал. На сей раз, это было как никогда кстати. Голубая футболка подчеркивала лазурные глаза, а широкая улыбка, как всегда, ослепляла. – Молодец, что пришла. Я рад.

Заметив Соколова, Рыбин и его парни разошлись по сторонам. Кажется, Каштанка была не единственным слабым местом Василия. Он явно остерегался братьев «С». Впрочем, правильно делал.

Семка взял меня за руку.

– Пойдем, там Сашка один стоит. Уже ревет, наверное. Его пугает большое количество людей. Он у нас дикий.

Выставив грудь вперед, Нинка скрестила руки.

– А может, я здесь хочу постоять? – Ее вредность была напускной. – Мы останемся. Да, Злата?

Посмотрев по сторонам, Семка, наконец, заметил Нину.

– А ты у нас… Кто?

– Прости? – задохнулась подруга. – Ты это серьезно?

– Новенькая?

И могла бы я решить, что Семка прикалывается, но вот только лицо его было крайне серьезным.

Нина в изнеможении задрала голову к небу.

– О, боги, как же ты меня бесишь! Я больше не выдержу ни секунды рядом с тобой! Злата, ты как хочешь, а я ухожу!

Мы проводили взглядом рассерженную девушку.

– Что это с ней? – спросил Семен.

– Ох, ты скоро сам все поймешь.

Парень пожал плечом.

– Ну, ладно.

«Дым сигарет с ментолом, пьяный угар качает…», – раздалось по округе.

– Потанцуем? – вытянув ладонь, предложил Сема.

Почему—то, его идея показалась мне не самой лучшей, но я согласилась.

Каждая девчонка мечтала о таком кавалере, но я держала дистанцию, между нами. Смущалась. И, кажется, несколько раз наступила ему на ногу.

Мне было четырнадцать, и это был мой первый танец. Медленный танец. Теперь мне ясно, почему большинство девчонок так трепетно относятся к подобному «обряду». Когда ты смотришь в глаза партнера, когда ты чувствуешь его аромат, тепло тела, когда ваши пальцы переплетаются, – происходит магия.

Правда в том, что колдовали не только мы. Заметив нас, Нину на танец позвал Соколов старший. Даже не вериться, что Саша способен на такое, но сам факт.

«В глаза ты смотришь другому, который тебя ласкает…»

Уловив мой взгляд, Сема виртуозно отвернул меня от ребят. Да, он сделал это нарочно. Пусть. Так хотя бы мое сердце не разрывалось на части.

– А мне нравилась твоя коса, – признался Сема, заставляя меня прокрутиться вокруг своей оси, и, словно безвольную куклу вернул на место.

Из моей груди вырвался смешок.

– Не переживай. Завтра я снова превращусь в старую Злату.

– Это радует, потому что новая Злата норовит разбить мое сердце.

Мои глаза закатились, а следом за ними задрался подбородок.

– Не смеши. Новая Злата не так легкомысленна и глупа, чтобы таять от твоей лести.

«Себя ты ему раздаришь, меня же и знать не хочешь…».

Из-за коварной улыбки, родинка на губе Семена слегка растянулась.

– То есть, если я попрошу, она кувыркаться не станет?

– Ни в коем случае, – я игриво похлопала ресницами.

Переход, и Саша с Ниной снова в поле моего обозрения. Картина скверная и неприятная.

«А я нашел другую, хоть не люблю, но целую…»

Соколов старший слишком профессионально кружил Павленко в танце. Мне даже показалось, что довольная голова Нины вот—вот оторвется и покатиться колобком по асфальту.

«А когда я ее обнимаю, все равно о тебе вспоминаю…»

На мгновение, наши с Сашей взгляды встретились. Это был одновременный выстрел, иначе одному из нас было суждено упасть замертво.

Я обняла Сему за шею, а руки Саши сошлись на талии Нины.

– Ты злишься, – констатировал Сема. – Это из—за Сашки?

Ну вот. Неужели, я прозрачна, как витрина в магазине?

– Нет, – отрезала я. – С чего ты взял?

– У тебя кровь носом пошла.

– Что? – пальцы коснулись губ и стали алыми. – Вот черт! Прости, пожалуйста.

– Ерунда, держи, – Сема протянул мне платок, и с кровавой юшкой было покончено. – Так ты не ответила на мой вопрос – дело в братце?

«Завтра я буду дома. Завтра я буду пьяный…»

Я замотала головой, но ответ был очевиден.

Поджав губы, Семка невесело усмехнулся.

– Я понял.

«Но, никогда не забуду, как к щеке прикоснулся губами…»

– Я могу помочь, – неожиданно выпалил Сема. – Спорим, такой единоличник, как Саша, не сдержится, если все пойдет не по его правилам?

Страх отразился на моем лице.

– О чем ты?

– Сейчас увидишь. На счет «три» гордый кот превратиться в беспомощного котенка. Раз…

Сема так резко прижал меня к себе, что я даже ахнуть не успела.

– Два, – моих губ коснулось что—то мягкое и теплое. Чужие губы!

«Лучше меня прости. Брось и вернись ко мне…»

Мне было четырнадцать, и это был мой первый поцелуй.

Жар прошел с головы до пяток.

Мы не закрывали глаз. Я смотрела на Сему. Сема смотрел на меня. Страх. Буря. Любопытство…

– Три, – оторвавшись от меня, выдохнул Сема.

В эту же секунду парень свалился на землю. Но не от сногсшибательного поцелуя, а от грубого удара кулака. Сашиного кулака. Казалось, Соколов напал не на брата, а на ненавистного всем сердцем врага.

В драке, братья катались по асфальту.

– Прекратите! – визжала я, но едва ли была услышана. – Пожалуйста, остановитесь! Семка, пусти его! Саша!

И хоть Рыбин был любителем подобных потасовок, разнял парней именно он, и что—то мне подсказывало, что это был для него лишний повод выслужиться.

– Я же говорил, – улыбался Сема, чья футболка разошлась по швам. Безумец определенно был собой доволен. Безусловно, его провокация удалась, только для меня это ничего не прояснило. Наоборот, вопросов стало еще больше.

– Хочешь еще?! – прорычал Саша, глаза которого стали красными. Его с трудом удерживал Рыбин. – Мы так не договаривались!

Я прикрыла рот ладонью, глядя на весь этот ужас.

– Ты что творишь, Цветкова? – Вася быстро нашел крайнюю. – Платье напялила, а мозги дома забыла?

– Ты шутишь? Я—то тут причем?

Мы привлекли всеобщее внимание, но даже среди многочисленных лиц, я заметила Нину. Она была напугана не меньше моего. Девочка укорительно покачала головой, словно тоже считала меня виновницей произошедшего.

Отлично, давай все вместе закидаем Злату камнями.

Встав на ноги, Саша громко выругался, потому что заметил дырку на своем рукаве. Его рубашка стала мятой и грязной, а лицо суровым и диким.

– Саша, успокойся, – пропищала я и потянулась к нему, но тот сразу же отбил мою руку.

– Да пошли вы все! – бросил он и пошагал в сторону дома.

Лишь Нинка решилась кинуться вслед за ним. Я же осталась стоять на месте.

– Потанцевали, блин, – хохотнул Сема, сплевывая на асфальт сгусток крови. – Зато ревнивец вскрылся. Трусишка стесняется собственных чувств.

– Ну, Цветкова, – протянул Рыбин, расплываясь в ехидной улыбке. – Ну, змея.

Я не ответила, потому что не могла. Я буквально лишилась дара речи. Слишком много обескураживающих событий произошло за эти несколько минут.

«Прости за то, что ушел с другой. Прости за то, что ушла и ты…».

***

Солнце практически село, оставалась лишь тонкая полоска на линии горизонта. И если бы не пелена перед глазами, я бы любовалась закатом вечно.

Сидя на крыльце, волосами я утирала слезы, которые и не думали останавливаться. Пашка и дедушка еще находились в лесу, поэтому мое горе разделяла Каштанка. Высунув язык набок, собака внимательно наблюдала за собирающимися капельками на кончике моего носа.

– …, а потом, он ударил меня по руке и ушел, – заикаясь, объясняла я питомцу. – Но ведь я ничего не сделала. Совсем ничего, – я запнулась, вспомнив, что поцеловалась. А точнее, меня поцеловали.

Ох, Семка, Семка, твой бескорыстный поступок сделала только хуже, когда казалось, что хуже быть уже не может. Может. Еще как. Теперь Саша возненавидит меня окончательно.

Ласковая Каштанка положила голову на мои колени.

– Как мне узнать, за что он так со мной? – в ответ на мой вопрос собаки проскулила. – Спросить? Не могу, родная. Порой, я даже поздороваться с ним боюсь, не то, чтобы заговорить.

В этот момент, меня ударила воображаемая пощечина. А может, хватит бояться? Дедушка всегда призывал нас к бесстрашию, но прислушивался к нему только мой братец.

Встав на ноги и смахнув с лица слезы, я уверенно пошагала к дому Саши. Слишком быстро, чтобы не успеть передумать.

Если я и виновата перед ним, то должна знать причину!

С ноги распахнула чужую калитку. Дошла до двери и настойчиво постучала. Сердце выбивало чечетку, но лицо оставалось серьезным – довольно сомнительное геройство. Однако, я здесь. Уверена и практически несокрушима.

Дверь резко распахнулась, и меня обдало сквозняком.

В пороге стояла женщина, лет так пятидесяти, с красно—рыжими кучерявыми волосами, в кухонном фартуке и деловито проходилась по мне взглядом.

Мама Соколовых.

Я видела ее раньше, когда та занималась переездом, но на расстоянии, через толстое стекло, а сейчас, вблизи, она казалась мне невероятно пугающей и строгой. От нее так и веяло командирским духом. Брр…

– А Саша дома? – пропищала я, лишившись всякой смелости.

– Злата? Я правильно понимаю? – поинтересовалась она холодным тоном.

Я кивнула, чувствуя, как кожа покрывается шипами. Кажется, не только Саша испытывал ко мне патологическую неприязнь.

– Я – мама мальчиков. Жанна Анатольевна, – гордо представилась женщина. – Будем знакомы.

– Будем, – лепетала я, нервозно мучая свои волосы.

Ее яркая бровь изогнулась.

– Может, ты расскажешь мне, что произошло на празднике? Я ошибаюсь, или мой сын участвовал в драке?

Я слишком резко замотала головой, чем вызвала еще большее сомнение.

– Что ж, ясно. Саша! – крикнула Жанна, отчего я вздрогнула. – К тебе! – на этих словах дверь перед моим лицом захлопнулась.

Я никогда не была примером вежливости, но ее жесть был весьма неприличен.

У меня было несколько секунд, чтобы справиться со своим возмущением, потому что на пороге появился Саша. Растрепанный и взбудораженный.

– Чего тебе? – однозначный вопрос, к которому невозможно привыкнуть.

– Прогуляемся? – растерявшись, выпалила я, но на этом не остановилась. – Там, в лесу, есть одно место… Красивое. Очень красивое. О нем никто не знает. А я знаю. И Нина знает. Больше никто. Даже домик на дереве построен. Если аккуратно, то можно и вдвоем там посидеть. Одна я боюсь, а с тобой не страшно. А еще рядом пруд. Лягушки в нем огромные. Можно камни покидать или просто… половить. Пойдем?

Фуух, мне срочно нужен ластик, который сотрет все, что я сейчас сказала или же память Соколову.

Саша внимательно прошелся по мне взглядом. Так ничего не ответив, он захлопнул перед моим лицом дверь.

Боже, а чего я ждала? Дружеских объятий? «Соколов ведь не дурак, он покажет Златке „фак“», – прозвучала в голове Пашкина дразнилка. Кто бы мог подумать, что нелепый набор слов будет так близок к правде?

Отчаявшись, я медленно поползла к воротам, изо всех сил сдерживая новую порцию слез.

– Стой! – послышалось за спиной.

Обернувшись, я увидела Сашу. Парень лихо поравнялся со мной.

– Я сапоги надевал. Не босым же лягушек ловить? – улыбнулся он.

Мое сердце улыбнулось ему в ответ.

Глава#8

Мы с Сашей прошли половину дороги, не проронив ни слова. Мне не нужны были слова, я просто изредка касалась пальцами его руки, спотыкалась на ямах, вдыхала запах жженой травы и по—дурацки улыбалась. И все—таки, как мало нужно, чтобы почувствовать себя невероятно счастливой. Мысль о том, что придется изощряться над лягушками никогда не вызывала у меня большей радости. И неспроста, ведь рядом был Саша.

– Я не хотел причинить тебе боль, – внезапно вымолвил он, глядя себе под ноги. – Я не должен был размахивать руками. Прости.

Боже, что? Я с трудом верила в происходящее.

– Ерунда. Я ничего не почувствовала, – врала, краснела и буквально ощущала два трепещущихся крыла за спиной. – Меня Пашка порой сильнее бьет.

Саша тихо хохотнул.

– А я думал, что мы с Сэмом единственные, кто прибегает к насилию. Паша не похож на маньяка.

– Это глист на многое способен, только не на гуманность.

Сашка задумался. Глубину его голубых глаз разбавил оранжево-розовый закат, отчего моя душа аналогично разукрасилась. Сама природа делала его краше, – каждый лучик заходящего солнца попадал на его руки, волосы, лицо – будто хвасталась, гордилась своим творением.

Неожиданно между нами проскочило лохматое существо.

– Каштанка! Ты почему не дома? – наигранно возмутилась я, зная, что верная собака преследует меня повсюду. – Беги домой, глупышка.

Проигнорировав неубедительный приказ, Каштанка запрыгнула на Сашу.

– А я думал, что ты не любишь посторонних? – сказал он, тормоша собаке макушку. – Хорошая девочка. Красавица.

Покладистость Каштанки подметил не только Саша, я тоже была удивлена такой ее покорности. Эти ребята явно нашли общий язык. Что ж, я полностью доверяю выбору своей собаки. Сейчас, определенно.

Перепрыгнув небольшой овраг, мы прошли на «тайное» место.

– Это и есть твой домик? – разочарованно спросил Саша, глядя на хрупкое сооружение из гнилых досок. Я давно не приходила сюда, ни разу после зимы, поэтому, знать о состоянии домика не могла. Теперь, деревянная каморка походила на разваленное, гигантское гнездо.

Подходя к дереву, я опечалено вздохнула.

– Очень жаль, что домик разрушился. Его построили дети цыган, дабы укрываться от дождя. Мы с Ниной любили его. Иногда представляли, что это портал в другое измерение. Залезали внутрь, закрывали глаза и надеялись, что домик перенесет нас в лучший из миров.

– В лучший из миров? – смеясь, удивился Саша. – Это как?

– Это место принято называть Раем.

– Вы хотели умереть?

Я пожала плечами.

– Ради того, чтобы туда попасть, я была готова пойти и на это.

– А сейчас? – хмурясь, спросил он. – Сейчас ты тоже готова умереть?

Моя рука скользнула по бугристой поверхности дерева.

– Даже не знаю. Если бы мне было с чем сравнить, то я дала бы точный ответ.

Саша задержал на мне пустой взгляд, а потом полез в карман и вынул оттуда нож. На секунду мне показалось, что парень решил «помочь» сделать мне выбор, а точнее, отправить на тот свет.

– Необязательно умирать, чтобы оказаться в Раю, Злата. Нужно наслаждаться жизнью. Любить каждый день и не думать о плохом. На самом деле, мы не осознаем, насколько мы счастливы. Мы не ценим то, что имеем, – после этих слов, Саша подошел к дубу. – Счастье, оно в мелочах. Оно в воздухе.

Не жалея дерева, парень выцарапал кривую букву «С».

– Решил написать свое имя? – поинтересовалась я, распахнув от любопытства глаза.

– Это месяц, – пояснил он, а потом нацарапал что—то похожее на «Z». – А это молния.

Мои заполоненные мотыльками мозги отказывались верить названные им обозначения. Я расшифровала его каракули по—своему. Так, как хотелось мне.

– Что это значит? – спросила я, мечтая услышать романтичный ответ.

Скулы на лице парня напряглись. Несложные символы что—то значили для него. Ну, или мне просто хотелось так думать.

– Добро и зло, – предположительно ответил он. – Спокойствие и тревогу. Любовь и ненависть. Рай и Ад.

Я поджала губы, изобразив восторг. По правде говоря, его рисунок был слишком прост, и нужно быть поистине глубоким человеком, чтобы вложить в него красивый смысл. По мне так, это лишь детские ребусы. Ну, или скрытое признание в любви, где «С» – это Саша, а «Z» – Злата. Будь в моей руке карандаш, заключила бы это буквы в одно большое сердце.

– Если бы было только два пути, и ты мог выбирать, куда направиться – какой бы из миров ты выбрал? – спросила я.

– Ад, – уверенно ответил он. – В Раю слишком скучно.

Да уж. Кто—кто, а Саша никак не ассоциируется с арфами и белоснежными мантиями, хотя на гитаре он играет чудесно.

– Почему—то, твой ответ меня не удивил, – усмехнулась я, присев на колени.

Пальцы нырнули в жесткую шерсть собаки. Каштанка нарочно маячила под ногами, требуя нашего внимания.

Присев рядом, Саша положил руку на Каштанку и слегка коснулся моих пальцев. Я не убрала руку.

– А ты? – его лицо стало серьезным. – Если бы существовало только два пути, какой бы ты выбрала? Плохой или хороший?

Сердце сжалось в крохотную точку.

Что—то мне подсказывало, что Саша спрашивал не про миры, а про людей. А точнее, про себя и Сему.

Сделав вид, что не поняла намека, я демонстративно зевнула.

– Хороший, конечно. Любой бы выбрал хороший.

Поджав губы, Саша воткнул нож в землю.

– Твой ответ меня не удивил, – невесело хохотнул он. – Легче всего выбрать хороший путь, и только поэтому, я всегда выбираю худшее звено. Сильное звено.

Странно, а я всегда считала, что сила в доброте…

– Никогда не перейду на сторону зла, – уверенно заявила я, не придавая этому разговору особого значения.

Только вот Саша был максимально серьезен.

– Восприятие добра и зла у каждого свое, Злата, и складывается оно в результате жизненного опыта. Самый пушистый с виду добряк, может оказаться весьма скверной личностью. И так происходит практически со всем.

Саша говорил загадками, как будто сам имел печальный опыт.

– Тебя кто—то обидел? – аккуратно поинтересовалась я, вспомнив, как остро он реагировал на вопрос о родителях. – Дело в твоем отце? В нем?

Невероятная злость вспыхнула в его остывших глазах. Порой казалось, что у Саши не бывает умеренного состояния, есть только могильное спокойствие или же чудовищная ярость.

– Я не хочу об этом говорить, – резко обрубил он и нахмурился. – Где там твои лягушки?

***

На небе начали появляться крохотные звездочки. Стемнело. Я совершенно позабыла о наказах дедушки и инфантильно наслаждалась нашим с Сашей времяпровождением. В высоких резиновых сапогах, он слонялся по неглубокому пруду и объяснял мне секреты охоты. Я мало что учла из его увлекательной лекции, но лягушку он так и не поймал.

– Ах, вот вы где? – обрадовался Сема, выпрыгивая из кустов. – Я еле вас нашел!

Вот так, за считанные секунды, тайное место перестало быть тайным.

Увидев Сему, Саша сжал кулаки и пошагал к нему навстречу.

О, нет! Только не это!

– Нельзя, Бобик! Нельзя! Фу! – выставив руки вперед, издевался Сема. Глупая Каштанка сложила уши, решив, что эти нарекания адресовались ей. – На место, Бобик! На место, тупорылая ты псина!

Еще больше разозлившись, Саша ринулся вперед, и даже я не смогла его остановить. Он видел цель, а остальное перестало существовать.

– Зря ты пришел! – угрожающе произнес он.

– Спорим, не поймаешь? – выкобенивался Сема, бегая от Саши по всему пустырю. – Учти, братец, в этот раз я не позволю бить себя, чтобы ты самоутвердился. Я буду драться, как бешеный тигр. Хия! Хия!

– Только не говори, что ты поддался, обезьяна! Я сильнее, и мы оба это знаем! – Они водили хороводы вокруг дуба, отчего бестолковая Каштанка разыгралась. Но боюсь, все это мало походило на забавную игру. Ребята снова соперничали.

– Еще как поддался. Я знаю один запрещенный прием, от которого ты взвоешь, как девчонка, – продолжал Сема, словно нарочно тряся красной тряпкой перед лицом Саши. – Если бы я захотел, то уделал бы тебя по щелчку пальца.

– А ты продемонстрируй! Что ж ты убегаешь, смельчак? Я жуть как хочу на это посмотреть!

– Тебя жалею, дурень! Опозоришься, ведь!

– Ох, какие жертвы! Ни к чему это все! Сюда иди!

Моя голова не поспевала за их перебежками.

– Прекратите! Что за детский сад? Хватит! – просила я.

– Ну, ты сам напросился! – остановившись, Сема встал в оборонительную позу и принялся размахивать кулаками. – Приготовься потерять голову и достоинство, Бобик. В дело вступает мастер – феерия! – после этих слов, он сделал подобие «вертушки» и, не удержавшись на ногах, грохнулся на землю.

Усмехнувшись, Саша скрестил руки на груди.

– О, да. Твое падение действительно выглядело феерично.

– А вот и сам прием, – выпалил Сема и бросил в брата камень. Небольшой валун попал Саше в плечо и со звуком упал на землю. На равнодушном лице парня не промелькнуло ни одной эмоции. Черт, да он даже не поморщился.

– Это все? – поинтересовался он, глядя на Семена сверху вниз.

Опечалено выдохнув, мастер Кунг-фу почесал затылок.

– Да, получается. Кто знал, что ты такой бесчувственный?

– Ты не мог знать, потому что… тупой.

Я закатила глаза, устав наблюдать за этим цирком. И в любой другой ситуации это был отличный повод для смеха, но не сейчас. Наоборот, я чувствовала себя максимально некомфортно.

– Я ухожу, – предупредила я, обиженно задрав подбородок. – Каштанка, за мной.

– Нет! Не уходи, Злата! – воскликнул Сема, и поднялся на ноги. – Прости! Мы часто так прикалываемся. Это всего лишь шутка. Правда, Санек?

Глаза Саши сузились.

– Каждый день, – натянуто улыбнувшись, пробурчал он.

Я остановилась. Признаться честно, мне не хотелось уходить.

– Тупые у вас приколы. Дебильные.

Соколовы виновато опустили головы. Мне это понравилось. Понравилось быть значимой и услышанной. Кто бы мог подумать, что им будет важно мое мнение?

Не успела я продолжить, как со всего размаху, Сема кулаком зарядил брату в живот. А вот теперь Саша скривился.

– Какого хрена? – загнувшись, прохрипел он. – Ты вообще озверел?

Выставив губу, Сема вскинул подбородком.

– Просто хотел убедиться, что ты не робот, – его невозмутимый ответ ошарашил меня. – Что ж, ты чувствуешь боль. Это радует.

– Кретин.

– Обзываешься? – нахмурился Сема. – Не очень—то по—мужски.

– А бить исподтишка, по – мужски?

– Я – Семен Соколов, бесчестный парень, а значит, пойду по головам, чтобы выжить.

Саша пренебрежительно скривился.

– Ты что, повторил фразу с туалетного плаката?

– Да, но я полностью подписываюсь под этими словами.

– Нет, ты точно кретин.

Их перепалка никогда бы не прекратилась, если бы я не услышала Пашкин голос. Проклятье, наверное, они с дедушкой возвращались из леса. Я могла бы опередить их и вернуться домой раньше, но обрадованная Каштанка сразу же выдала нас. Лаем. Самым что ни наесть пронзительным лаем.

– Дед, смотри, Каштанка здесь! – кричал Пашка, тормоша предательницу за уши. А потом, малец поднял голову и увидел нас.

О, нет.

Когда братец набрал полную грудь воздуха, мне захотелось закрыть уши руками.

– Зося! – эхом раздалось по округе. – Дед, Златка тоже здесь! С женихами жамкается!

– С женихами? – Теперь показался дедушка. На его плече угрожающе колыхалось ружье, а взгляд стал хмурым. – Не рано ли, жамкаться?

Мои щеки вспыхнули от стыда. И, немного от страха.

– Не слушай его, дедушка. Я показывала ребятам домик на дереве. Мы уже собирались уходить.

Удивившись, Сема задрал голову к небу. «Домик? Какой еще домик?», – вот что читалось на его лице. Благо, парень промолчал.

– Ага—ага, – не унимался Паша. – Вся деревня знает, что вы шашни крутите! Тили—тили тесто, женихи, невеста. Тесто засохло, а невеста сдохла!

В это же мгновение, плечи мальца напряглись от грубого подзатыльника.

– А мальчишкам—болтунам, сраной палкой по бокам, – добавил дедушка.

И когда же Пашка научиться держать язык за зубами? На его голове не осталось живых мест!

Федор внимательно прошелся по нам взглядом, а потом устало выдохнул.

– Ну, что же, пойдемте домой. Чаем вас угощу, да про праздник расскажете.

Мы с ребятами переглянулись. Сомневаюсь, что дедушку обрадует действительная история, ведь, наши танцы превратились в «бойцовские». Впрочем, правды он никогда не узнает…

***

С чаем было покончено. Раскрыв рты, мы слушали дедушку. Он поведал нам увлекательную историю о мозолях на пальцах и о горах картошки, которую ему приходилось чистить в армии. И пусть я слышала об этом миллион раз, все равно продолжала наигранно восхищаться.

– Да уж, Федор, вы просто картофельный герой, – смеясь, подметил Сема.

– А то. Вы еще про прыжок с парашюта не слыхали. Ох, никто не мог повторить такие воздушные трюки, какие выделывал я.

– Ой, а знали бы вы, какие Сема приемы выделывает, – подначивал Саша. – Такому в армии точно не учат.

Я поддержала его язвительным смешком:

– М—да, кидаться камнями в противника – дело не хитрое.

Устав от нашей болтовни, Каштанка полезла в будку, а воспользовавшись нашим отвлеченным разговором Пашка, шатался за воротами. Время было позднее, и малыш давно должен быть в постели… Ну, да ладно. Праздник все—таки.

– Что ж, пора сворачиваться, – сонно потянувшись, сказал дедушка. – Завтра рано вставать, а мне еще снасти на форель готовить.

Дедушка был прав. Я сама едва держалась на ногах и мечтала о мягкой кровати. По правде говоря, я всегда о ней мечтала, потому что мой матрас не имел ничего общего с комфортной периной.

– Обронил! Обронил! – взволнованный крик Пашка заставил нас обернуться. Я впервые видела брата таким перепуганным.

– Мозги? – усмехнулся Федор. – Так это мы давно знаем.

– Нет! Кулон мамин обронил! В колодец!

Моя рука машинально коснулась шеи. Голой шеи. Голова закружилась от ужаса. Как я потеряла его? Когда? Наверное, это было между переглядами с Сашей и дурачествами с Семеном.

– Я его в траве нашел, – жалобно пищал Паша. – Хотел поиграться и вернуть, но он, зараза, выскользнул. Теперь фиг достанешь.

– Что ты наделал? – одними губами прошептала я, чувствуя подступающий ком в горле. – Что ты…

От защиты, не умный Паша перешел в нападение.

– Говорю же, я не хотел! Что не понятного? Выронил, и все!

Я так сильно дорожила этой вещью, что не могла поверить в происходящее. Это злая шутка. Паша не мог так поступить. Не мог. Отчасти, я сама была в этом виновата, но…

Позабыв обо всем, я схватила мальца и принялась трясти его за плечи.

– Что ты наделал? – мой голос надломился. – Что ты наделал, Пашка?!

Его большие глаза наполнились слезами, а губы затряслись.

– Ну что ты заладила, Зося? Я ведь не нарочно!

Я открыла рот и посмотрела на дедушку, в надежде, что он заступиться. Но, заступился он не за меня.

– Хорошо, что признался, – сказал дед. – Чтобы ты не натворил, никогда не лги. Никогда.

Это был удар под дых. Чтобы не расплакаться прилюдно, я убежала в дом и закрылась в своей комнате. Вот тогда я по—настоящему дала волю слезам.

Мне было четырнадцать, и я не умела прощать.

Я проклинала Пашу ужасными словами. Такими, о которых вслух—то говорить совестно. Плевать. Он заслужил это. Он как будто целенаправленно разрушал все, что осталось после родителей. Так сказать, стирал все воспоминания, дабы не расстраивать меня и не расстраиваться самому. Брат не понимал всю ценность сохранившихся вещей, так как совершенно не помнил родителей. Не знал их. Благо, что он не мог утопить в колодце Каштанку, иначе я бы лишилась самого дорогого воспоминания.

Чудесное утро сменилось скверным днем, а прекрасный вечер превратился в слезливую, бессонную ночь – это ли закон равновесия? Едва ли возможно устоять на такой шаткой платформе прибывая в стабильности. Едва ли.

Уткнувшись лицом в подушку, я кляла Пашку, – злость так и душила меня – а отлеплялась только для того, чтобы набрать воздуха в легкие.

– Эй, – послышалось за окном. – Златка, спишь?

Мои распухшие от слез глаза распахнулись.

– Сема? – подскочив с кровати, я на цыпочках подбежала к окну. – Что ты тут делаешь?

– Принес кое—что, – прошептал он. – А ты думала, что я дверью ошибся?

Одной рукой парень держался за раму, а другой ковырялся в кармане.

– Держи, – он протянул мне утопленный кулон. – Кажется, это твое.

Я лишилась дара речи, но когда холодное золото коснулось ладони, обрела его вновь:

– Как ты…?

– Это не я, – резко обрубил он.

Задрав голову к ночному небо, Семка невесело улыбнулся.

– Это Сашка, – словно нехотя объяснил он. – Сам он постеснялся отдать. Сыкло – что с него взять? Но, он был крайне рад, что колодец не слишком глубокий.

Невольно губы задрожали.

Саша?! Неужели, он пошел на это?

– Спасибо, – я задохнулась от счастья. Тяжелая обида скатилась с моих плеч и разбилась о дощатый пол. – Передай ему, что я очень рада. Поверить не могу, что кулон нашелся. Спасибо. Большое спасибо.

На лице Семы появилась улыбка. Грустная улыбка. Надо сказать, что искренние, человеческие эмоции больше украшали его, хотя казалось, что украшать там больше нечего.

– Пожалуйста, – тихо ответил он и принялся неторопливо спускаться. На прощание, наши взгляды встретились, лишь на секунду, но мне хватило этого времени, чтобы уловить горькую нотку.

– Спокойной ночи, Злата.

– И тебе спокойной, Сема.

Крепко зажав в руке цепочку, я прижала кулак к сердцу. Боже, сколько же слез было пролито зря. Она моя, и больше никто не посмеет ее взять. Никто.

Я смотрела в ночное небо и благодарила высшие силы, за то, что были справедливы ко мне. Вот оно, равновесие.

Входная дверь Соколовых закрылась. Со звуком. А на крыльце остались блестеть мокрые следы от обуви. И тут мне стало все ясно – в колодце ковырялся не Саша. Это был Сема. Именно он и никто другой. Но, почему тогда солгал? Ради брата? Очевидно, да.

Это был самый бескорыстный поступок, о котором я только знала.

Боже, Сема действительно бесчестный, только вот по честности… Ай, просто это очень сложный феномен, для того чтобы быть легко объясняемым.

Что—то екнуло в моем сердце. Хрустнуло и разделило его на две части. Прежде мне доводилось чувствовать подобное, но вот, странное ощущение повторилось. С двойной силой. Однако, оно не доставляло мне радости, наоборот, заставило напрячься.

Мне было четырнадцать, и тогда, я впервые испытала сильные чувства… к двоим.

Глава#9

Ох, это было незабываемое лето

Из вечно пререкающихся ребят, мы превратились в дружную четверку. И пусть мои чувства было трудно назвать дружескими, я пыталась. Честно.

Мальчишки Соколовы были теми еще заводилами. Благодаря ребятам, наши серые будни превратились в нечто невероятное яркое и радужное. Никогда бы не подумала, что обугленная картошка может быть такой вкусной, а «Квадрат» – поистине увлекательная игра. А что говорить о тарзанке? Падать с импровизированного аттракциона не в воду, а в пушистую траву смогла даже я. И было все равно, что потом, мелкие порезы и ссадины на коже жутко чесались. Ну, а про игру в карты на желания я вообще молчу. Свой проигрыш и первое задание я помню до сих пор. Мне нужно было поцеловать Пашку, Нинку, Каштанку, а потом и Соколовых. Не по—настоящему, лишь в щечку, но какие прекрасные были эти секунды.

– Давай, Саня, твоя очередь, – призывала Нина, чувствуя себя главным знатоком в игре «Сифа». – На счет «три», мы разбегаемся. Не запыхайся.

– Вы и минуты не продержитесь, черепахи, – отвечал он.

Я убегала от Соколова старшего так, будто от этого зависела моя жизнь. Адреналин. Скорость. Визг застывает в горле, а тело радует тебя неожиданными способностями. Потрясающе.

Руки постоянно смердели «Американской вонючкой», потому что, когда ты воруешь чужую малину, ты не срываешь аккуратно по ягодке, а ломаешь целые ветви и, свесив язык на плечо, с гордостью убегаешь, словно провернул кражу века. Десяток домов пострадало от нашего вандализма. Впрочем, я не жалею.

Но самым трогательным поступком было то, что мальчишки восстановили домик на дереве. Нина долго ворчала на меня, потому что секретное место стало общим достоянием, но в итоге сдалась. Такого домика на дереве дети цыган даже вообразить не могли – он походил на гигантский скворечник, только новый, с окошками и крепким полом.

Да, Соколовы редко разделяли наши девчачьи игры, но было кое—что, что нравилось нам всем – походы. Мы блуждали по лесу целыми днями, выискивая различные пещеры и норы зверей.

Вооружаясь ножом и рогаткой, Сашка мечтал встретить кабана или фазана. Признаться честно, меня смущала его тяга к убийству, и я всегда закрывала глаза, когда тот вспарывал змей, а потом цинично жарил их на костре. Я так и не решилась попробовать сей деликатес, а вот ребята жевали его с удовольствием. Так, будто никогда не ели мяса.

– Чистый белок, – приговаривал Сема, с трудом проглатывая карябающий горло кусок. – Вкуснятина.

– Только соли не хватает, – морщилась Нина.

– Ага, как и волос на твоей голове.

– Ага, как и мозгов в твоей голове.

Мы сдружились. По—настоящему. Несмотря на то, что были совершенно разными. Нас связывало что—то невидимое и очень крепкое. И вообще, все эти совместимости по датам рождения, знаком зодиака, половому признаку – полнейшая бутафория. Главное, в чем друзья должны быть действительно совместимы, так это взгляды. Ведь, если твой товарищ в упор не видит очертание гиппопотама на облаке или не считает с гордостью синяки после обстрела ранетками, то к чему вся эта дружба?

Пашка же не чаял души в Семене и гордо носил придуманное им прозвище – Матрос. Впрочем, новое звание и дырявая тельняшка очень гармонировали. Семка действительно уделял мальцу больше времени, нежели мы, и это было весьма трогательно.

Соколов младший мог сутками «топить» Пашку в бочке, развивая его дыхательную способность. Минута с хвостиком – таков был рекорд братца.

– Я воды наглотался, – откашлявшись, жаловался Паша.

– Плохо, – констатировал Сема. – Теперь, у тебя в желудке головастики заведутся.

– Фигасе! Во мне будет аквариум?

– Ненадолго. До первого заседания.

– Что еще за заседание?

– Ну, знаешь, мы часто выделяем продукты жизнедеятельности во внешнюю среду. Короче, после сытного обеда, твой аквариум попадет в другой аквариум и… Черт! Матрос, давай закроем эту тему, хорошо?

Все было просто прелестно, кроме того, что Саша и Семен постоянно соперничали. Практически во всем. Кулачный бой? Не вопрос! Пройтись босыми ногами по раскаленным углям? Ради бога! Проклятье, да они даже мылись на скорость! По—детски и глупо. Но, кто я такая, чтобы осуждать их? Ведь, отчасти, провокатором этих стычек была именно я. Ох, не легкая это доля, скажу я вам.

– Злата никогда не встанет на твой плот, – уверенно заявлял Сема, пиная сооружение из досок, который сделал Саша. – Он развалиться при первом спуске по течению. Трухло.

– Да? Думаешь держаться за твой дырявый баллон безопаснее?

– В сто раз.

– Ну, пусть тогда Злата сама решает, с кем поплывет.

– Злата?

А потом началась школа. Я, Нина и Сема учились вместе, а вот Саша был на класс старше. Теперь, я ждала перемены, как никогда прежде, потому что на эти несколько минут мы снова становились одной командой. Но, главной проблемой стала моя новая классная руководительница – Жанна Анатольевна, а по совместительству мама Соколовых. Эта женщина не возлюбила меня с самого начала, а когда узнала, что ее сыновья не по делу враждуют, то сразу же клеймила меня «коварной интриганкой».

– Что ж, Цветкова, сейчас посмотрим, как хорошо ты знаешь биографию Булгакова, – ядовито протягивала учитель, держа меня возле доски, в надежде высмеять. Снова. – Говори, что знаешь.

Как следует, набрав воздуха в легкие, я начинала тараторить:

– Булгаков Афанасий Михайлович, родился 1891 году, написал такие романы, как «Собачье сердце», «Мастер и Маргарита» и…

– Стоп, стоп, стоп, – стуча карандашом по столу, перебивала меня Жанна. – Афанасий Михайлович? Афанасий?! – она нарочно делала акцент на моих ошибках и целенаправленно игнорировала успехи.

Каждый раз, когда мне устраивали унизительный допрос, мой «добродушный» класс закатывался злорадным смехом, а особенно захлебывался желчью Вася Рыбин. Несмотря на братьев Соколовых, он все же умудрялся задевать меня при любом удобном случае. И могла бы я пожаловаться ребятам, но, боюсь, добром бы это не закончилось, а проблем в школе у меня хватало и без этого.

На школьной комиссии, мной заинтересовался целый консилиум докторов, но никто так и не смог назвать действительную причину моей аллергии. Я продолжала чихать от меловой, цветочной, да и вообще обычной, пыли. А на осеннем субботнике, когда меня заставили отмывать парты от непристойных надписей, обычная «Суржа» вызвала такую сыпь, что последующие две недели мне пришлось ходить в перчатках. Более того, писать в них диктанты и играть в волейбол.

– Ой, смотрите, заразная идет, – тыча в меня пальцем, кричал Рыбин. – Я слышал, что если до нее дотронуться, то кожа волдырями покроется.

– Ублюдок, – плевалась Нина. – Не слушай его, Златка. Он уже не знает, как до тебя докопаться.

Я привыкла к подобным насмешкам, поэтому практически не обращала на них внимания. Практически. Злые колкости еще по несколько часов прокручивались в моей голове: «Заразная», «Больная», «Чесотка», «Чумка» и еще куча инфекционных прозвищ, от которых приходилось отмахиваться, как от надоедливых мух.

Неизменным остались только наши взаимоотношения с дедушкой, он все так же ходил на охоту, сутками пропадал на рыбалке, да на огороде. Порой мне казалось, что он ищет любой повод, чтобы мы с Пашкой ему не докучали. А когда наступила зима, рыбалка на льду стала единственным возможным увлечением дедушки.

– Опять уходишь? – разочарованно спрашивала я, глядя, как дедушка натягивал валенки.

– Да, внучка. Не сидится мне дома. Ты живность накорми. И Пашку не забудь. Вечером буду.

На «День всех влюбленных», во время школьной дискотеки, со слезами на глазах, я наблюдала за девчонками, которые хвастались полученными открытками. Мои же руки пустовали.

– Желаю тебе красивую прическу и большую грудь, – по слогам читала Нина, держа в руках клочок бумаги в форме сердца. – С любовью, Сема. Вот придурок! Нужно пожелать ему мозгов и скорейшего исчезновения!

Обида душила меня. Только потом я узнаю, что все адресованные мне открытки украл Рыбин. Как сказал Колька Лагута, он сжег их, а потом еще долго изображал танец изгоняющих демонов. Жаль, что главный демон сам себя изгнать не мог. Не—на—ви—жу.

Впрочем, когда я вернулась домой, то все расстройство, как рукой сняло.

– Смотри, Златка, это тебя Саша передал, – брат протянул мне деревяшку, на которой было выжжено сердце, а внутри маленькие месяц и гроза.