Несломленная

Часть 1

Тяжело жить в наше время, вы не находите? Сумасшедшее время прогресса, нанотехнологий, генно-модифицированных продуктов, клонирования и движения нон-стоп.

Термальная вода, йога, электронные сигареты, пилатес, кислородные коктейли, обвертывание водорослями мёртвого моря. Идеальные дома, идеальный газон, идеальные локоны. Даже старость мы принимаем достойно, с гордо поднятой головой, записываясь на уколы ботокса....

Как скучно мы стали жить. Стандартами, навеянными современной Европой. Подсмотренный быт со страниц глянцевых журналов. Мы хотим быть свободными и псевдораскрепощенными, заталкивая своё настоящее "я" в недра сознания, дабы не выделяться и соответствовать идеальному, придуманному кем-то другим, миру. Ведь гораздо проще влиться в массы, чем доказывать свою самобытность.

Мы в клетке, друзья. В кандалах.
Общество лучше знает, как вам жить, что есть, и с кем спать.

Итак, здравствуйте.

Меня зовут Александра, мне тридцать два года, и я та, кто не хочет жить по этим правилам. Я отщепенец социума. Все вышеперечисленное меня напрягает и отвращает. Я та самобытная облезлая кошка среди лощёных гламурных гиен. Я сама не знаю, чего хочу, поэтому меняю города и страны в поисках своего идеального мира.
Последний раз я сбежала из Бельгии в Питер в надежде перечеркнуть прошлое. Начать с чистого листа. Переписать карму. И вы знаете, мне это удалось. Я забыла прошлое, но вляпалась в очередное дерьмо под названием любовь. Любовь порочная.

Ещё раз здравствуйте. Я та, кого вы презираете.

Я — любовница вашего мужа.

***

Начну с небольшой предыстории.

Я родилась в 1981 году, в городе Н., в самой обычной советской семье. Тут мне нечем вас шокировать, простите, никаких травм детства: отец не буянил, не пил и не уходил в загулы, меня никто не растлевал и не использовал мой труд. Я росла в ауре любви и покоя. В меру строгая мама, добродушный папа, заботливая бабушка, брат-оболтус. Я очень хорошо училась и не доставляла родным абсолютно никаких проблем. Идеальная дочь, внучка, сестра. Тихая, послушная, крайне зажатая отличница. Но, идя в школу, я ежедневно переживала свою личную трагедию – одноклассники меня не то что не любили – меня презирали. Обзывали и обижали. За мой ум, за скромность, за страшный пиджак и юбку ниже колен, за неумение дать сдачи. И за мою внешность. Мне "повезло" родиться рыжей. Мелкие, как у афроамериканки, завитушки, рыжие брови, блеклые ресницы. И веснушки. Адово количество конопушек, особенно с приходом весны они как с цепи срывались, настоящее буйство! В переходном возрасте они стали покрывать не только моё лицо, но и шею, руки, плечи, грудь... Я ненавидела себя за это, ненавидела отца, подарившего мне эту "солнечную радость", и брата, который, нисколько не комплексуя, залихватски зачесывал свой рыжий чуб в причудливый трамплин.

Я не была откровенно некрасивой, но я была рыжей, и это было моё самое главное пубертатное горе.

К девятому классу я обзавелась двумя подружками – Ирой и Галей, тоже серыми и неприметными; мечтой – уехать из Н.,;и своей первой великой любовью – Кириллом Мамоновым. Он сыграл большую роль в моей жизни, жаль, что трагическую.

К нему мы ещё обязательно вернёмся. Позже.

Часть 2

Санкт-Петербург, 2012 год, ноябрь

Конец ноября. Самый позорный месяц в году. Еще не зима, но уже не осень. Уже не любимое легкое пальто, но еще не шуба... Лёд тонкой корочкой покрыл замерзшие лужи, она ещё не совсем прочная, и, неаккуратно наступив – хрум! – нога увязла в ледяной жиже.

— Твою же ты мать! – выругалась я, извлекая новый сапог из недр грязной воды.

Чудесная красная замша потемнела, приобретя неряшливый вид. Marc Jacobs. Шестнадцать тысяч рублей с пятнадцатипроцентной скидкой. Прекрасное утро.

Я шла по проспекту, сжимая в кармане замерзшими пальцами пачку сигарет. Поскорее бы добраться до конторы и совершить первую за утро живительную затяжку, ведь благодаря тому, что проспала, покурить я так и не успела. А ведь утренняя сигарета это целый ритуал – чашка крепкого кофе, Парламент и что-нибудь из ретро, тихо льющееся из динамиков. Вновь покосилась на сапог. День ещё не начался, но уже все наперекосяк. Мелкая морось, хмурые лица, поникшие плечи прохожих. Да, Питер волшебный город, но не в ноябре и не этим утром. Воспоминания нахлынули сами собой, как волна, как цунами...

Там сейчас такое же серое утро, только на час раньше... В его квартире темно и холодно, радиаторы отключены. Ной просто ненавидит жару. Как и я. Ной. Он сейчас спит.

"Не думай о нём. Не думай о нём! Не. Думай. О. Нём!!!"
Какая же я слабая, дурёха бестолковая...

Впереди показался огромный бизнес-центр, в здании которого я трудилась вот уже три месяца, находясь на испытательном сроке в компании «Малиновский и сын». Я не знала наверняка, нравилось ли мне там, хотела ли я там остаться... Не знала. Я просто была рада. Рада, что убежала. Мне нравилось, что я теперь свободна, и что далеко от...

— Девушка, простите, вы обронили.

Мужчина в бежевом расстегнутом пальто протягивал мне красную вязаную варежку. Мою. Я похлопала по карманам своей зелёной парки. Так и есть. Потеряла, ворона.

— Спасибо, — сухо поблагодарив, я, даже толком не взглянув на мужчину, забрала свой предмет и побежала вверх по ступенькам. Как ни странно, он последовал за мной.

Ожидая лифт в толчее офисного планктона, я оглядела профиль незнакомца. Серый костюм-тройка, высокий, статный и ... рыжий. Я легка улыбнулась. Ещё один "поцелованный солнцем". Не рыжий-рыжий как я, а скорее ржавый блондин. Рыжие ресницы, рыжие брови, рыжая, стильно подстриженная борода и россыпь конопушек на переносице. Я взглянула на его руки, сжимающие чёрный кожаный портфель: фаланги пальцев покрывали тонкие рыжие волоски... " Как я тебя понимаю, брат" – мысленно посочувствовала я. С лёгким звоном отворились двери лифта, и человеческая лавина единым потоком влилась в просторную кабину.

***

Город Н., 1996 год

Кирилл. Мамонов. Он здесь.

Сердце словно взбесилось.

Я ещё не видела его, но четко слышала голос в коридоре школы. Его хохот – громогласный и заразительный – я ни с чьим не перепутаю. Как всегда он появился за минуту до звонка.

— Явился не запылился! — презрительно фыркнула Яна и достала учебник.

Яна была моей одноклассницей и по совместительству соседкой по подъезду. Такой же зубрилкой и отщепенцем, но в отличие от меня, Янка была остра на язык. Правда, когда её никто не слышит.

— Кто явился? — закосив под дурочку, спросила я.

— Кто, кто... Мамонов. Идиот этот. Ненавижу его! — зло произнесла Янка и уставилась мне прямо в глаза. — А ты?

— Ага. Придурок, — быстро наклонилась к портфелю, дабы подруга не заметила, как густо я покраснела.

Я была влюблена в Кирилла с шестого класса, и это было моей огромной тайной! Самой-самой страшной! Мамонов был самым отвратительным и дерзким из всех, кого я знала, но именно его глаза я видела во снах вот уже четыре года. Четыре долбаных года, изо дня в день... Это была моя первая любовь, любовь сильная, но абсолютно безответная. Такой парень, как Кирилл, никогда не посмотрит на такую, как я. Никогда. Я это знала, но ничего не могла поделать со своими проклятыми чувствами.

В прошлом году я задержалась допоздна в библиотеке и, возвращаясь в сумерках домой через тёмный парк, увидела, как он целовался с Таней Журавлевой, девчонкой из параллельного класса. Спортсменкой и красавицей. Бойкой и наглой. Он трогал ладонями её оформившуюся грудь и жадно осыпал поцелуями шею, крепко прижав к стене беседки. Тогда это произвело на меня такое сильное впечатление, что я на два дня слегла якобы с простудой. Не ела и не пила. Только плакала. Я прогуляла школу впервые в жизни. Это было огромное потрясение. Даже скоропостижная смерть деда не повлияла на меня так сильно, как увиденная картина в тех весенних сумерках...

— Рыжова, дай инглиш списать, — Мамонов обдал меня амбре из сигарет и мятной жвачки. — Ну, дай, тебе жалко, что ли?

Не смея взглянуть ему в глаза, я послушно полезла в сумку.

— Ты дура, что ли? Не давай ему ничего! — прошипела Янка, а я, словно загипнотизированная, протянула ему зелёную общую тетрадь, будто ненароком коснувшись пальцами прохладной сухой ладони.

— Пасиб, Рыжова. Человечище! — он сжал моё предплечье и в три прыжка добрался до своей последней парты.

— О, молоток, Кирюх, где урвал? — накинулись мальчишки, вырывая тетрадь из рук друг у друга.

— Да, Гоблин списать дала, — небрежно отмахнулся он.

Пацаны громко заржали.

Моё предплечье горело огнём, как и пылающие щёки.

Я любила его. Любила!

И да, моя фамилия Рыжова. Вот такая вот ирония.

Часть 3

Санкт-Петербург, 2012 год

Наскоро выпив кофе и выкурив по две тонких сигареты, мы с Костей Линьковым, коллегой-айтишником, направились на планерку. Обычно «летучка» проходила раз в неделю в большом конференц-зале и строго по вторникам, но наш генеральный ввел правило: в последний понедельник месяца собирать весь персонал, а не только директоров, их замов, и замов их замов. Таким образом он хотел ещё больше сплотить коллектив, как бы стирая грань между высшим руководством и сотрудниками среднего звена. Все, включая секретарей и мелких разнорабочих, набивались в помещение и делали вид, что всё происходящее им очень интересно.

Дмитрий Степанович – грузный лысеющий гендиректор всея корпорации «Малиновский и сын», создал компанию с нуля и очень этим гордился. Финансы, аудит, консалтинг – сфера, в которой Малиновский достиг больших высот. Услуги «ФАКа» — как негласно прозвали компанию сотрудники — были одними из самых дорогих и самых востребованных в Петербурге, и кадры Дмитрий Степанович выбирал соответствующие – с хорошим образованием и цепким умом. Лично беседовал с каждым, проверяя испытуемого на вшивость. Кстати, почему «и сын», для всех было тайной, покрытой мраком, ведь насколько было известно, никакого сына у Малиновского не было.

Переговариваясь, мы с Костей вошли в конференц-зал. Огромный овальный стол. Серые, синие, чёрные пиджаки. Натянутые улыбки. Идеальные укладки. Запах парфюма. Я моментально почувствовала себя не в своей тарелке, машинально одергивая простое вязаное платье и поправляя выбившуюся из-под заколки прядь волос. Какое счастье, что от программистов не требовали соблюдать этот чопорный дресс-код.
Ближе к руководству теснились экономисты, аналитики, маркетологи, брокеры... Все они считали себя пупом земли и всерьез полагали, что вся эта финансовая пирамида держится исключительно на их могучих плечах. И никто не задумывался о том, что стоит ушлому хакеру один раз, шутки ради, пошалить в базе данных, и весь их фондовый рынок на какое-то время полетит к чертям собачьим. Мы с Костей любили шутить на эту тему, но разумеется, воплощать свои угрозы в жизнь не собирались.

— А как ты считаешь, если упасть сейчас, изобразив какой-нибудь припадок, это поможет избежать скучной часовой лекции о покупке, продаже, удержанию ценных бумаг, обзору биржевых сводок и прочей мути?

— Сомневаюсь, но если решишь попробовать — предупреди, я сниму на телефон, — хохотнул Костя и галантно пододвинул мне стул. Приземлились мы в хвосте стола, к таким же оборванцам из нашего офиса, дабы не смазывать идеальную картину своим неряшливым видом.

— Ну что, все в сборе? Начнём, пожалуй, — подал голос Дмитрий Степанович, и шепот моментально стих.

На столе аккуратным рядком стояли маленькие бутылки минеральной воды, и я с жадностью смотрела на живительную жидкость.

— Всё-таки последний стакан виски с колой надо было употребить без виски, — наклонившись к Косте, прошептала краешком губ.

— Да-да, только вчера кого-то за уши было не оттянуть: "Костя, ну ради всего святого, живём один раз", — довольно искусно спародировал Линьков, и я хихикнула.

Костя был моим коллегой и хорошим товарищем. Даже нет – Костя был моим другом, хотя мы были знакомы без малого три месяца. Вообще, я не очень люблю людей, тяжело вливаюсь в новые коллективы, подружиться с кем-то всегда было крайне сложно. «Колючка» — так называла меня бабушка и была абсолютно права. Но с Костей общий язык мы нашли сразу же, как только я переступила порог «ФАКа». Он, жертвуя своим личным временем, методично вводил меня в курс дела, рассказывая о подводных камнях и тонкостях компании. Я была хорошим специалистом в IT области, но опыт никогда не бывает лишним. Да и подводных камней оказалось предостаточно. Испытательный срок, на котором я ещё находилась, подходил к концу, и у меня были большие шансы пополнить штат своей скромной персоной. В принципе, в «Малиновском» меня устраивало всё, особенно зарплата, но постоянный шум и невозможность уединиться были, пожалуй, единственными по-настоящему раздражающими минусами этой работы.

Наш офис представлял собой большое помещение в современном стиле опенспейс, где не покладая рук буквально бок о бок трудились два десятка сотрудников. Коллеги с утра до вечера переговаривались, обсуждали рабочие вопросы, передавали папки с документами, звенели телефоны, гудели принтеры, сканеры, кулеры... Все это напоминало беспрестанно кишащий улей. Наши с Костей столы стояли напротив, вплотную прижатыми друг к другу, поэтому сам Бог велел завести общие интересы. Днём мы прилежно трудились, а вечерами посещали всевозможные питейные заведения Питера, гуляли по торговым центрам, ходили в кино, и вообще, были не разлей вода.

Вода.

— Кость, пить хочу, умираю, — шепнула я снова.

— Ну, давай, рискни, — он хитро улыбнулся.

Состроив скучающую мину, я протянула руку и, резко схватив бутылку, спрятала под стол. Секретарша Светочка, мимо которой и муха не пролетит незамеченной, одарила меня презрительным взглядом.

— … и это на четырнадцать процентов повысит доход нашей компании, — проговорил гендиректор. — К тому же, из Германии вернулся Марат Игнатович, наш бессменный финансовый аналитик. Кто ещё незнаком, прошу любить и жаловать. У нас серьезные кадровые перестановки, — добавил он уже тише, адресуя уточнение конкретно этому Марату, на которого я не смотрела, выбрав вожделенной целью бутылку «Боржоми». Над столом выросла длинная фигура "ржавого блондина". Он одарил всех мягкой улыбкой и, раскланявшись, сел на место.

— Марат Игнатович, мы рады вас видеть. Наконец-то все шестерёнки в строю, и механизм заработает с удвоенной силой. Как вам Берлин?

— Дмитрий Степанович, было столько работы, что я не успел ничего рассмотреть. Но пиво они варят однозначно лучше.

Раздался нестройный взрыв смеха. Я тоже улыбалась, думая только о том, как бы незаметно осушить эту чертову бутылку. Планерка продлится минимум час, что ж за мучение-то такое!

Часть 4

Город Н. 1997 год

Вообще, я всегда любила учиться. Русский язык, география, история, точные науки – все это давалось мне с необычайной лёгкостью. Не скажу, что мои родители были семи пядей во лбу, и это генетическое, скорее, я училась на отлично от безысходности. Ну а чем ещё было заниматься долгими зимними вечерами? Да и летними тоже… Друзей у меня не было, на дискотеки я не ходила, на посиделки во дворе меня никто не приглашал.

Ира с Галей вечно высмеивали ребят, тусующихся вечерами на исписанных непристойными выражениями лавках:

— Сидят, двоечники, портвейн посасывают и песни матерные горланят. А завтра будут канючить: “Лаврова, дай алгебру списать”, — демонстративно отвернувшись, с презрением фыркнула Галя.

— Ага, они только и умеют, что курить да материться! — поддержала её Ира, взяв крепче подругу под руку.

Наша троица прошла мимо шумной компании, и вслед раздался взрыв хохота. Они смеялись над нами. Они всегда смеялись над нами! Клоунессы, заучки, серые мыши, посмешище…

Вернувшись домой, я ещё долго наблюдала за ребятами с балкона.

Они играли на гитаре, дурачились, травили анекдоты и отпивали вино прямо из бутылки, передавая её по кругу. Такие раскрепощенные, такие беззаботные… Я мечтала быть такой же, как они.

Мечтала, что однажды я буду так же сидеть рядом и пить вино, взяв бутылку из рук Кирилла…

Я разглядывала его силуэт в опустившихся на город сумерках, с болью наблюдая, как смело он флиртует с девчонками, приобнимая то одну, то другую, и больше всего на свете мечтала оказаться на их месте. Что его руки когда-нибудь окажутся на моей талии.

Я фантазировала, как он убирает прядь волос с моего лица и, чуть наклонившись, целует в губы... Мне было стыдно за подобные мысли, я прямо чувствовала, как краска равномерно приливала к лицу, но не думать об этом я тоже не могла. Шестнадцать лет, невероятное буйство гормонов… Тогда я всерьёз полагала, что я самый несчастный человек на свете, и что хуже, чем сейчас, быть просто не может.

Как же сильно я тогда ошибалась.

***

Санкт-Петербург, 2012 год, декабрь

— И кто вообще придумал эти дурацкие посиделки в том пафосном ресторане? Собрались бы в конференц-зале, купили шампанского, накромсали бутербродов… Куда душевнее, разве нет? — ворчала я, стоя на шаткой стремянке, сжимая в зубах рулончик скотча.

— Ты с ума сошла? Это же совок какой-то! — возмутился Костя, придерживая меня за ноги. — Бутербродики со шпротами, Пугачёва по первому, Советское шампанское в хрустальных бокалах, и эта… как её, икра заморская…

— ...баклажанная! — произнесли мы хором и рассмеялись. Я аккуратно спрыгнула со стремянки и гордо окинула взглядом свою работу.

— Ну, как тебе? Класс?

Над входом в офис красовалась сплошь усыпанная блестками бумажная вывеска “С новым Годом”, опутанная паутиной разноцветной мишуры.

— М-да… Прям чувствую от тебя провинциальный запашок, с примесью нафталина и бабушкиной шали, — пошутил Костя, за что получил от меня скотчем по лбу.

— Ничего ты не понимаешь, Линьков! Это же настоящий Новый Год, а не этот ваш гламур, который никому не нравится. Белая ёлка с однотонными шарами, нет, ну где это видано? Ерунда какая-то! Так же и с рестораном.

— А вот тут я тоже с тобой поспорю. Раз в год могут и раскошелиться на любимых сотрудников, — парировал Костя, вновь оглядывая проделанную мной работу. — Ну, ты же знаешь, что скажет Мадам, когда это увидит…

— Мне вообще все равно. Я на её территорию не лезу и прошу от неё того же. Легка на помине… — шепнула я, услышав за дверью знакомое цоканье шпилек.

Секретарша Светочка, которую за глаза все называли Мадам, открыла дверь и, саркастически ухмыляясь, кивнула на вывеску.

— А это что ещё за порнография?

— Ты о своём вырезе?

Мило улыбаясь, я смотрела ей прямо в глаза. Высокомерно вскинув бровь и ничего не ответив на мою реплику, она, демонстративно отвернувшись, обратилась к корпевшим над компьютерами сотрудникам:

— Напоминаю: послезавтра в восемь вечера корпоративная вечеринка в Моргане. Явка обязательна. И, пожалуйста, наденьте что-нибудь… поприличнее, — Светочка презрительно окинула взглядом наши толстовки и рваные джинсы. — И Бога ради, снимите эту пакость, — наманикюренным пальчиком указала на мишуру и, громко хлопнув дверью, покинула кабинет.

— Я же говорил, Мадам и мишура – из разных эпох.

— Нет, ты видел её буфера? В них же килограмма по три силикона. В каждой! — возмущённо произнесла я, размахивая руками, избавляясь от приторно-сладкого аромата духов секретарши. — И присутствовать на этом бале лицемерия не очень-то и хочется… Ты пойдёшь?

— Конечно. Где ещё я попью халявного «Кристалла» и поем чёрной икры?

Послышался шорох, и слово “Годом” сначала отклеилось с одной стороны, а потом, повисев долю секунды на краешке буквы “М”, вовсе рухнуло на пол, потянув за собой вереницу мишуры.

— Ну что, снимаем? — силясь скрыть улыбку, предложил Костя.

— Размечтался! — я зло обернулась на дверь. — Раскладывай обратно стремянку.

И вот так во всём.

Жизнь научила быть настырной.

День Х, то есть день корпоративной вечеринки, приходился на субботу, и у меня не было абсолютно никакого желания туда идти. Идти в место, которое тебе не нравится, проводить время с людьми, с которыми его проводить не хочется. Дурацкие условности, и кто их вообще придумал? Благо, там будет Костя и ещё несколько приятных коллег из IT отдела. Что ж, раз избежать не получится, сядем с ребятами за один столик и устроим свою собственную вечеринку.

Докурив сигарету и затушив её в переполненной пепельнице, я зашла в душную комнату, плотно прикрыв за собой дверь балкона. Так, с чего бы начать? Оглядев критическим взглядом содержимое шкафа, остановила свой выбор на длинном платье изумрудного цвета. Я купила его в Бельгии на прошлое Рождество, но надеть мне его так и не довелось… Тряхнув головой, избавляясь от грустных мыслей, сняла платье с вешалки и приложила к груди, любуясь изображением в зеркале. На меня смотрела невысокая девушка с веснушками на переносице и рыжим облаком пушистых волос. Маленькие аккуратные ушки, вздернутый нос, выпирающие ключицы… В уголках глаз появились первые мимические морщинки. Господи, мне уже за тридцать…

Часть 5

Ресторан был жутко пафосным. Высокие потолки, имитирующие звёздное небо, белые скатерти с вышивкой ручной работы, на стенах репродукции картин знаменитых художников, скучная музыка, льющаяся, конечно же, из дорогущих динамиков…

Я немного иначе представляла новогодний корпоратив. Разве задача данного мероприятия не в том, чтобы людям было весело? Здесь же можно только сидеть, сложа руки на коленях, боясь к чему-либо прикоснуться.

Круглые столы были накрыты на шесть персон, и мы с Костей поспешили приземлиться за самый дальний, у огромного панорамного окна.

— Рыжова, твоё место там, — откуда ни возьмись материализовалась Светочка и указала на столик у барной стойки, где со скучающим лицами уже сидели несколько человек.

— С сотрудниками отдела маркетинга? Да я никого оттуда не знаю! Что за… — поток бранных слов готов был вылиться на обесцвеченную голову секретарши.

— Это не моя идея, поверь, — она выразительно кивнула на именные карточки в виде новогодних шаров. — Если бы я решала, с кем делить трапезу, то однозначно выбрала бы иной контингент.

Её брезгливый тон вывел из себя окончательно. Да кем она себя возомнила? Обычная секретарша, принеси-подай, а гонора… Костя с грустью пожал плечами. Его эта новость тоже явно не обрадовала.

Хотелось развернуться и покинуть этот цирк. Что за бред? Кому это вообще в голову пришло? У меня единственный друг в этой компании, и я хотела разделить вечер с ним! Карточки с именами! Где это видано? Они бы ещё клеймо при входе ставили.

— Ты куда? — встрепенулся Костя, схватив за ручку моей маленькой сумочки.

— На кудыкину гору! Не собираюсь участвовать в этом параде петухов и… куриц, — добавила я, многозначительно посмотрев на оголенную спину Мадам.

— Да брось ты, в самом деле. Час для приличия посидим, а потом уйдем. Смотри сколько халявы, — взяв тарталетку с икрой, Костя незаметно положил её в рот, — омномном, вкуснятина! Будешь? Давай ещё с собой завернём?

Я против свой воли рассмеялась. Вот что бы я без него делала? Это просто какой-то фонтанирующий сгусток позитивной энергии, а не человек. Для вида закатив недовольно глаза, поплелась к своему столику. Была не была, раз уж все равно пришла, посмотрю, чем ещё удивит Малиновский. Кстати, его самого нигде не было видно.

Музыка стихла, и раздался нарочито веселый голос ведущего с дурацкой бородкой, в голубом, переливающимся блеском пайеток, пиджаке. Его лицо показалось мне смутно знакомым, по-моему, я видела его на одном из развлекательных телеканалов. Выдавая одну за другой заготовленные шутки, презентуя их будто только что придуманные, ведущий из кожи вон лез, чтобы отработать свой гонорар.

Примерно через полтора часа все порядком захмелели.

Мужчины, сняв свои дорогие пиджаки, отплясывали под очередной хит ди-джея Смэша, флиртуя напропалую с холеными дамочками в мини. Народ отпускал двусмысленные шутки, беспрестанно хохоча и не выпуская из рук бокалы с шампанским. Что Питер, что провинция… по ходу, такого рода вечеринки везде проходят по одному и тому же сценарию, стоит только закинуть за воротник.

Костя ушел за сигаретами и куда-то запропастился, и я, сидя в одиночестве за барной стойкой, поглощала третий или четвертый бокал крепленого коктейля, с не самым довольным лицом наблюдая за происходящим.

Вдруг что-то изменилось. Что-то неуловимое, на подсознательном уровне. Так же играла музыка, так же плясали люди, но я отчетливо ощутила нарастающее в воздухе напряжение и лёгкое покалывание где-то в затылке.

— Скучаете? — раздалось возле уха, и, резко обернувшись, я увидела Ржавого. — Вы не против? — кивнул он на соседний стул, и, не дожидаясь ответа, приземлился рядом.

Неопределенно пожав плечами, будто мне безразлично его общество, отвернулась в сторону танцующих, краем глаза наблюдая за соседом.

Сегодня на нем были темно-синие брюки и безукоризненно белая рубашка с небрежно закатанными рукавами. Но что больше всего поразило – это галстук с крошечными серебристыми оленями из упряжки Санта-Клауса. “Приоделся к празднику”, подумала я и еле сдержалась, чтобы не засмеяться. Узел фривольного галстука был расслаблен, две верхние пуговицы рубашки расстегнуты, и из выреза торчали курчавые рыжеватые волоски. Сегодня его вид уже не отличался свойственной ему презентабельностью. Прическа потеряла свою идеальность, а бледно-голубые глаза заволокла хмельная поволока. Ржавый был хорошо навеселе. Этот факт здорово расслабил.

— Что пьёте? – наклонившись ближе, спросил он, окутав ароматом дорогого парфюма и виски.

— Кровавую Мэри, — чуть приподняла бокал с остатками коктейля.

— Смелый выбор. Любите покрепче?

— «Шипучка» для слабаков, — с вызовом бросила я.

— Большой алкогольный опыт? Часто пьёте?

— Только в свободное от работы время. А вы, как я вижу, тоже не пропагандируете сухой закон, — кивнув на его стакан, с усилием подавила улыбку.

— Ну, сегодня же праздник, Александра, Новый Год!

— Вы знаете моё имя? — удивившись, округлила глаза.

— Ну, вы же моё тоже знаете. К тому же, я прилежный руководитель и изучил резюме всех моих подопечных. За вас, — слегка ударив краешком стакана о мой бокал, Ржавый залпом допил содержимое. — Почему именно IT? Необычный для девушки выбор.

— Люблю копаться в электронных мозгах.

— И можете взломать любой сайт?

— Кроме Пентагона. Он хорошо запаролен.

— А мою страничку ВКонтакте?

— Уже. Ничего интересного.

— Хахаха, да вы опасная женщина! — искренне рассмеялся он и, подозвав официанта, заказал два коктейля.

Я сама удивлялась своей смелости. Обычно с незнакомыми людьми, тем более мужчинами, и уж тем более начальством, я была крайне сдержана. Не то чтобы я стеснялась, скорее, просто старалась поменьше болтать языком и побольше слушать, но диалог с Ржавым не доставлял никакого дискомфорта, напротив, меня забавляли его вопросы и задорный смех. Мне нравилось его присутствие рядом. Нравилось на него смотреть, нравилось, как он смотрит на меня: откровенно, но без открытой похоти. Вечер неожиданно перестал быть скучным, и я обрадовалась, что Костя удержал меня от ухода.

Часть 6

Город Н., 1997 год. Весна

Одиннадцатый класс, конец учебного года. Время, когда тысячи выпускников планируют своё светлое будущее. Я ничего не планировала, мой путь был предрешен: наш единственный в городе местный университет, экономический факультет. Не то чтобы я горела желанием туда поступить, просто этот вуз был в шаговой доступности от дома, и это решало всё.

Уехать куда-то было моей мечтой, но мама даже слышать ничего не желала. «Везде один разврат, молодежь вместо учебы черт-те о чем думает, а в больших городах еще и разбой кругом, людей прямо с улицы крадут, продадут за границу в рабство, в Турцию куда-нибудь», — причитала бабуля, насмотревшись криминальных новостей, и мама, будучи почти в два раза моложе ее, только поддакивала, будто брюзжащая старушка. Вцепилась в меня мертвой хваткой – ни шагу дальше ее юбки. Брата, видите ли, они отпускали через год учиться в Москву, а меня нет! Эти запреты нервировали, и глубоко внутри я бунтовала, правда, вслух свое несогласие не высказывала, не принято у нас было перечить старшим. Я уже даже практически смирилась, что сидеть мне дома под их тотальным контролем ещё минимум пять лет.

— А ты куда пойдешь, когда “откинемся”, Мамон? — услышала я прокуренный баритон Петьки Селивёрстова с “козырных” последних парт, загаженных жевательной резинкой и исписанных скабрезными словечками.

Петька – хулиган и оболтус, сын местного криминального авторитета, который половину своей жизни провел на зоне. Петька очень гордился своим “крутым” папашей и постоянно использовал тюремный жаргон.

— На работу устроюсь, к Серёге Белому в гараж, — беспечно бросил Кирилл, раскачиваясь на стуле, закинув ноги на парту. — Маман хотела меня в техникум какой-то определить, но я сразу в отказ. Делать мне больше нечего – два года ещё тарабанить. Мне и школы хватило вот так, — ребром ладони он провел поперек горла.

— А Танюха твоя, слышал, в Москву уезжает. Батёк еёшный вроде местечко тёплое в каком-то инстике подшаманил.

— Пойдёт теперь по рукам баба, — покачивая головой, со знанием дела констатировал Санька Рощин, ещё один бездельник “с последних парт”.

— Э, полегче, вообще-то, это тёлка Мамона, — строго пресёк Петька.

— Да какая она мне тёлка… так… было пару раз, и то по пьяни, — сплюнул прямо на пол Кирилл, — пусть валит, туда ей и дорога.

— Ритка с параллельного про тебя спрашивала, может, с ней замутишь? Видал, какие у неё бидоны? Во, — Селиверстов изобразил руками два огромных шара в районе груди, и пацаны громко загоготали.

— Не, Ритка стрёмная какая-то, ржет как лошадь, ещё и рыжая. Мне блондинки нравятся, — мечтательно протянул Мамонов.

— Как Танюха, что ли? — подколол Рощин.

— Сказал же – проехали! — замахнувшись сжатым кулаком, оборвал его Кирилл и вдруг замолчал, обернувшись в мою сторону.

Меня будто кипятком облили, сразу кинуло в жар, уши буквально полыхали. Я быстро отвернулась, уткнувшись в учебник.

— Я, может, с Рыжовой замучу. Да, Рыжова? Гулять вечером пойдём? — игривым тоном подкатил он.

Дыхание перехватило, и я, сгорбившись, ещё сильнее вжалась в стул. Надеюсь, они не заметили, что я подслушивала.

Я понимала, что это его предложение погулять – всего лишь стёб, но мне было приятно, что Кирилл назвал именно меня, а не какую-то другую девочку. Пробубнив в ответ что-то невнятное, я воздала хвалу небесам, когда прозвенел звонок, и одноклассники единым потоком, с громкими криками повалили в класс.

Весь урок я думала о его словах. “Мне блондинки нравятся”. Бред, бред, безумная идея, бабушка меня убьёт! Но мне так хотелось хоть немного понравиться Кириллу. Хоть самую чуточку. Хотелось, чтобы он наконец-то посмотрел на меня не как на зубрилку-одноклассницу, а как на девушку. Я действительно считала, что если первая сделаю какой-то шаг, это что-то изменит. Глупая влюбленная малолетка.

После уроков, отвязавшись от Ирки с Галькой под предлогом неотложных дел, я забежала в хозяйственный магазин и на последние деньги, отложенные с завтраков, купила две пачки “Блондекса”...

***

Санкт-Петербург, 2012 год, декабрь

— Александра, где вы летаете? Александрааа! — услышала я откуда-то издалека. Рядом стоял Ржавый и, помахивая ладонью перед моим лицом, с беспокойством заглядывал в глаза. Вокруг гремела музыка, и легкий морозец из открытого окна обжигал щёки.

— Простите, задумалась. Ох, ёлки! — выругалась я, когда тлеющий фильтр сигареты обжег пальцы. — Так на чем мы остановились?

— На вашем опыте окрашивания в блондинку, — подсказал Голубь.

— А, ну да. В общем, там ничего интересного. Я была уродливой блондинкой, было даже хуже, чем сейчас.

— Ну что вы такое говорите! — возмутился он. — Вы очень привлекательная девушка, и...

— Ах, вот ты где, я тебя везде ищу, Рыжова, — откуда-то из толпы материализовался Костя. — Ты представляешь, меня чуть в ментовку не уволокли… Э, здрасьте, — осёкся он, заметив рядом начальство.

— Это Марат Игнатович… ну... ты в курсе, — смутившись, будто нас засекли за чем-то нехорошим, зачем-то представила я Голубя.

Повисла неловкая пауза.

— Я вынужден откланяться, — прервал тишину Ржавый, — спасибо вам, Александра, что составили мне компанию.

Произнеся это, он ретировался, покинув веранду, моментально смешавшись с толпой.

— Ничего себе, а ты времени даром не теряешь, — хмыкнул Костя, доставая сигарету. — Ну, так вот, когда я вышел из ресторана...

— Давай потом, Кость, хорошо? Я дико замерзла. И хватит травить организм, — забрав у него сигарету, я за руку потащила недоумевающего Линькова в помещение.

Рыжей шевелюры нигде не было видно. Мне стало немного грустно, сама не знаю почему. Костик рассказывал что-то, оживленно жестикулируя, но я слушала его вполуха, прокручивая в голове недавнюю беседу с Голубем.

Надо же, вот это фамилия! И он оказался очень интересным собеседником. А этот его горящий взгляд, случайные прикосновения... Вдоль позвоночника пробежал хоровод мурашек. Необычный получился вечер.

Часть 7

Санкт - Петербург, 2013 год, январь

Новогодние выходные пролетели, как и положено выходным – очень быстро. Даже у меня, которая практически безвылазно просидела дома. Спасибо Косте, который не давал мне зачахнуть, ежедневно навещая и вытаскивая на прогулки. А ещё он буквально завалил меня сладостями.

— Ешь-ешь, Рыжова, у меня отец в кондитерке работает, у нас эти конфеты уже девать некуда. Присылает ящиками, хоть соли.

Так что пришла я на работу, раздобревшая на целых три кило, которые придется теперь мучительно скидывать не меньше месяца. За удовольствие нужно платить.

— Сейчас быстро на планёрку, а потом по кофейку? С конфетами, — подмигнул он, галантно открывая передо мной дверь конференц-зала.

— Ты точно решил превратить меня в бегемота, — улыбнулась я.

Хотя сегодня был не последний понедельник месяца, общая планёрка все же намечалась. Подвести итоги старого года и обсудить планы на новый.

Зайдя в кабинет, поймала себя на мысли, что ищу глазами Ржавого. Уже почти все собрались, но его место оставалось сиротливо пустым. Настроение сразу же испортилось. Сегодня я проснулась раньше обычного, чтобы погладить новое платье, купленное на праздничной распродаже, и даже накрасилась. А его нет...

Костя опять что-то болтал, но я слушала его рассеяно, вполуха, прислушиваясь к шагам в холле. Шаги Ржавого я уже научилась различать – он ступает легко, но уверенно. Не семенит, как коммерческий – вечно потеющий коротышка, и не чеканит шаг будто на плацу – как Давид из технического. Марат ходит плавно, даже грациозно, будто хищник.

— Здравствуйте, простите за опоздание, — раздалось у двери, и сердце, подпрыгнув, припустило галопом.

Бледно-розовая рубашка в сочетании с темным пиджаком невероятно ему шла. Он подстригся и посвежел, по-моему, даже загорел. К своему стыду почувствовала, что немного покраснела.

Я смотрела на него в упор, надеясь, что он меня заметит. И он заметил: его взгляд, слегка мазнув по присутствующим, остановился на мне чуть дольше положенного. Холодные льдинки, будто совсем ни одной эмоции, пустота. Слегка улыбнулась, в надежде увидеть хоть какую-то реакцию, но он не ответил на мою улыбку и отвел глаза. Настроение моментально испортилось, и я мысленно послала его к чёрту. Всё-таки он сноб! А я идиотка.

Еле дождавшись окончания мучительной летучки, пулей выбежала из конференц-зала, проигнорировав Костю с его кофе и сигаретами.

Ну вот как можно быть такой дурой? Ничему меня жизнь не учит.

Наступает такое разочарование, когда ты нафантазируешь себе что-то относительно понравившегося человека, а он ни сном ни духом, и даже пальцем не шевелит, чтобы оправдать твои надежды. И не в нем разочарование – в себе. Потому что годы идут, а ума не прибавляется.

Так, без настроения, я просидела до конца рабочего дня, продолжая игнорировать Костю, ссылаясь на большую занятость, чем заметно его расстраивала.

Мне было приятно его внимание, но только вот никак не могла взять в толк: почему он так носится со мной, как с писаной торбой, хотя я тот ещё подарочек. Возможно, нас сближало то, что мы оба программисты, оба не совсем молоды и оба отчаянно одиноки. Мне казалось странным, что такой общительный и симпатичный Костя до сих пор не нашёл себе пассию. Девчонкам из офиса он нравился, но он не принимал их флирт всерьез, отшучиваясь в своей обычной манере.

Я знала о том, что в прошлом он пережил какую-то любовную драму, но почему-то была уверена, что его проблемы ничто по сравнению с тем, что довелось пережить мне. О своей прошлой жизни я предпочитала молчать, как и он. И это, видимо, нас тоже сближало. Демоны прошлого.

Вдруг – за пятнадцать минут до конца рабочего дня – на рабочую почту пришло сообщение. Не подписано от кого, но с адреса нашей компании. Немало удивившись, кликнула "мышкой" по конверту:

“Александра, это Марат Игнатович. Зайдите ко мне перед уходом, будьте любезны”.

Снова ощутила бешеное биение сердца. Он хочет меня видеть! Но что ему нужно? Может, на вечеринке я что-то сделала не то, и он решил меня уволить?

— Рыжова, может, в пиццерию забежим и по пивку? – из-за монитора показалась взъерошенная голова Кости.

Сколько я его знаю, его прическа всегда выглядит так, будто он только что встал с постели.

— Ты это… у входа меня подожди, хорошо? — попросила рассеянно я, накидывая пальто и заматывая шарф.

— А ты куда это?

— Любопытной Варваре сам знаешь что. Жди, я скоро, — выключив компьютер и прихватив сумку, выбежала из офиса.

Переведя дыхание у двери с вывеской “Голубь М.И”, заглянула в приемную. Место секретарши пустовало. Пройдя мимо ее стола, тихонько постучала в дверь кабинета начальника и, не дождавшись ответа, робко заглянула:

— Марат Игнатович, вызывали?

— Да-да, прошу вас, — ответил Ржавый, не отрывая взгляд от монитора.

Войдя, я аккуратно прикрыла за собой дверь. Он что-то печатал, а я стояла напротив, переминаясь с ноги на ногу и совершенно не понимая, что же здесь делаю.

— Присаживайтесь, — кивнул он на кожаное кресло напротив, и я приземлилась на краешек.

Чувствовала я себя неуютно. Одно дело общаться подшофе, в неформальной обстановке, когда он в галстуке с оленями, и совсем другое, сидеть вот так, напротив, в его кабинете. Ещё острее ощутила, как глупы были мысли относительно того, что я ему приглянулась тогда на вечеринке.

Мне было жарко в зимнем пальто, ситуация раздражала, но я послушно сидела, дожидаясь, когда же он наконец прояснит, зачем я здесь.

— Простите, отвечал на важное письмо, — сказал Голубь и, захлопнув ноутбук, уставился мне прямо в глаза.

Вдруг, совершенно неожиданно, широко улыбнулся, чем ошарашил ещё больше.

— Александра…

— Марат Игнатович…

Произнесли мы одновременно и немного смутились.

— Александра, я… хотел бы извиниться за тот вечер в ресторане. Я немного выпил, плюс в зале было очень душно, возможно, я вёл себя не очень корректно...

Часть 8

Ресторан был маленьким и довольно дорогим. С претензией на домашний уют – даже камин присутствовал. Но мне в нем не было уютно.

Заняв уединенный столик у окна, мы, как два школьника на первом свидании, с наигранным энтузиазмом уставились в меню. Я не видела, что там написано, я незаметно подсматривала за ним и размышляла, что же это значит. Разумеется, во всем этом есть какой-то подвох. Вот только какой? Зачем он позвал меня сюда?

Может, он хочет меня расположить, чтобы я стучала на кого-то из сотрудников? Или ему ещё что-то нужно? Но от меня пользы, как от козла молока. Не секса же он со мной хочет, в конце концов! Даже смешно стало от подобных крамольных мыслей.

После его утреннего взгляда на планёрке, ледяного, будто бездушного, я запретила себе думать о нем в каком-либо ином ключе, кроме как о начальнике. Он твой босс. Точка. А то, что сердце при виде него бьётся, словно пойманная птица в клетке – это всё ерунда. Перебешусь, не впервой.

— Белого, да? — услышала я голос Ржавого и вздрогнула.

Возле столика с блокнотом в руках стоял молодой официант, и они оба выжидательно уставились на меня.

В недоумении я в ответ уставилась на Марата Игнатовича.

— Вино. Я заказал белое, вы не против? — повторил он, и я согласно кивнула.

Принесли какой-то салат со сложным названием, но мне кусок в горло не лез, зато вино я поглощала с завидным аппетитом. Голубь пытался поддерживать разговор, но сегодня собеседник из меня был так себе. Я действительно не могла понять, какого чёрта мы здесь делаем.

— Хороший ресторан, правда? – спросил он, отправив в рот подцепленную на вилку креветку.

— Да, здесь… мило, — согласилась, окидывая взглядом помещение. — Но если честно, мне ближе забегаловки попроще. Что-то типа "Картошки" или КФС. Это же расточительство – отваливать по восемьсот рублей за две былинки салатного листа, и три штуки за всего лишь одну бутылку вина.

Ржавый заразительно, как умеет только он, захохотал, и паутинка мелких морщинок снова окружила его небесно-голубые глаза.

— Ну а что такого я сказала? Извините, но я столько не зарабатываю!

— То есть вы хотите сказать, что наша компания вам мало платит? — не прекращая улыбаться, с деланым возмущением спросил он.

— Не мало. Но можно и побольше, — без обиняков ответила я. — Извините ещё раз, но мне кажется, что подобные заведения посещают одни снобы.

— То есть теперь вы хотите сказать, что я сноб?

— Я ничего не хочу сказать, так как дорожу своим рабочим местом. И вообще, вы хоть раз бывали в "Картошке", например? Там подают отличные бургеры, а пиво после восьми с десятипроцентной скидкой.

Он снова рассмеялся, закрыв лицо ладонью.

— Вы просто чудо, Александра!

— Простите?

— А покажите мне вашу "Картошку", — вдруг предложил он.

— Вы серьёзно? — округлила глаза.

— Более чем. Почему бы не попробовать что-то другое? Люблю эксперименты, — он положил на стол несколько купюр и поднялся с места, поторапливая: — Идёмте, Александра, идёмте.

Я абсолютно ничего не понимала, но идея уйти из этого пафосного заведения в привычную для меня среду мне определенно понравилась.

Была не была. Не я это предложила.

***

В спорт-баре “Бочонок” было не протолкнуться.

В основном заведение было заполонено студентами и разнорабочими мелких контор. Я специально выбрала это место – сотрудники нашей компании в такие забегаловки не ходят, Костя живёт в другом районе, так что столкнуться с ним здесь – шанс, практически равный нулю.

Мне тут нравилось. Никогда не скучно, недорого, и очень просто затеряться в толпе.

Вырвав практически с боем единственный освободившийся столик в виде бочки, мы с Ржавым приземлились на деревянные лавки, бросив рядом верхнюю одежду. Было очень шумно, транслировали футбольный матч, и толпа оголтелых фанатов за соседним столиком поливала игроков на чём свет стоит, абсолютно не стесняясь в выражениях. По обрывкам фраз я поняла, что играют «наши» с «теми кривоногими».

В воздухе витал запах пива, сигарет, картошки-фри и чеснока.

— Ну как вам? Уверена, что ничего подобного вы раньше не видели, — перекрикивая шум голосов и рёв из огромной плазмы, обратилась я к Голубю.

— Заблуждаетесь, Александра. Не поверите, но когда-то я тоже был студентом, — скидывая пиджак и подворачивая рукава рубашки, произнес он. — Ну что, где ваше хвалёное пиво со скидкой?

Мы просидели в “Бочонке” до самого закрытия, и это был поистине прекрасный вечер.

Мы болтали, перебивая друг друга, травя разные байки и хохоча до упаду. Я сильно захмелела, и мне уже не казалась странной наша встреча тире свидание. Ну и что, что он мой босс, а я его подчинённая, какая разница, главное, нам интересно вдвоём, к чёрту условности.

Мне было весело, легко, рядом с ним я не думала о плохом, не вспоминала прошлое. За одно это мне хотелось сказать ему спасибо.

Выйдя в числе последних из бара, мы шатающейся походкой направились к его автомобилю, припаркованному за углом.

— Вы знаете, мне кажется, садиться за руль сейчас не самая лучшая идея, — задумался он, остановившись у припорошенного снегом BMW. — Вы далеко живёте?

— На Заводской.

— Так это же совсем рядом! Я просто обязан вас проводить. Может, немного прогуляемся? — предложил Ржавый, обаятельно улыбаясь.

Крупные снежинки, кружась, невесомо ложились на его волосы и плечи. Протянув ладонь, он не оставил мне выбора.

— А давайте! — с легкостью согласилась я и взяла его под руку. Тесно прижавшись друг к другу, мы пошли по ночному проспекту.

Часть 9

— Проходите, проходите. Отказ не принимается, — открыла я дверь в свою маленькую квартирку. — Только по очереди, здесь тесно. Выпьете чаю, согреетесь и через час будете как огурчик.

— Не хочется доставлять вам неудобства… Но вы правы. Если честно, я жутко замёрз, — стряхнув с плеч капли подтаявшего снега, Ржавый снял пальто.

Торопливо размотав длинный шарф и скинув обувь, забежала в единственную жилую комнату, которая служила мне одновременно гостиной, спальней и кабинетом, и, щёлкнув выключателем, принялась судорожно убирать раскиданные повсюду вещи.

— Извините, я не ждала гостей, — убирая с дивана пижаму и поправляя покрывало, смущенно пробормотала я. — Ко мне вообще редко кто заходит. Костик иногда, а больше я в Питере никого не знаю. Вы присаживайтесь, — указала на старенькую продавленную тахту. — Пойду чайник поставлю.

— Костик – это ваш друг? — услышала из соседней комнаты, наливая воду из-под крана.

— Да, друг. В смысле, действительно друг. Мы дружим, а не… ну вы поняли. Вы его знаете, Линьков Костя, он тоже работает у Малиновского, — занесла в комнату две пустые чашки, вазочку со слегка засохшим печеньем и остатками «линьковских» конфет и присела рядом с ним.

— Если честно, что-то не припоминаю такого.

— А говорили, что изучаете резюме каждого своего сотрудника, — не удержалась-таки от шпильки.

— Я немного соврал. Я изучил только ваше, — пристально глядя честными глазами, он перестал улыбаться.

— А почему... только моё? — пролепетала, сразу же смутившись.

— Потому что вы мне понравились, Александра, — серьёзно произнес он и взял меня за руку.

Прикосновение его теплой ладони словно обожгло, заставив чуть вздрогнуть от переизбытка нахлынувших эмоций. Я не успела ничего понять, проанализировать, как вдруг он придвинулся ближе и потянулся к моим губам. В этот момент противно засвистел чайник.

— Я… я сейчас. Там… чайник, — пробормотала, запинаясь, и на ватных ногах побрела в кухню.

Облокотившись о стол, я никак не могла прийти в себя. Кружилась голова, тело сотрясала мелкая дрожь. То ли от алкоголя, то ли от его неожиданного признания. Ну, конечно, виновато второе!

Мне показалось, или он действительно хотел меня поцеловать?

Мы пьяны, в этом всё дело! Тряхнув головой, провела рукой по волосам. Налив воды, осушила стакан целиком, понемногу обретая способность мыслить четко.

Конечно, виноват алкоголь! Напился, напоил меня и решил воспользоваться ситуацией. Самый обычный мужик с самыми примитивными потребностями. Записала его чуть ли не в небожители, дурочка, а он такой же как все. Сейчас пойду в комнату и укажу ему на дверь. С меня хватило в жизни испытаний, быть очередной игрушкой я не намерена. Услышав скрип половицы, заметно вздрогнула и обернулась. Голубь стоял в дверном проёме, облокотившись плечом о косяк.

— С вами всё в порядке? Вы так быстро убежали.

— Да… нет. Да то есть. Голова чуть закружилась. Уже прошло, — отвернувшись, чтобы не смотреть на его манящие губы, полезла в шкаф за чаем, неосторожно задев коробку с рафинадом. Кубики хаотично посыпались на стол.

Какая же ты неуклюжая! Соберись!

Раздражённо собирая в горсть сахар и засовывая его обратно в коробку, проклинала себя на чем свет стоит.

Ну что ты как девчонка, ей-богу! Будто никогда не целовалась с мужчиной, да тут даже не было никакого поцелуя, а ты уже дрожишь как осиновый лист.

— Вы какой будете ча… — ощутив его руки на своей талии, я осеклась. Он стоял сзади, преграждая мне путь к отступлению. Тут же почувствовала его чуть влажные губы на своей шее.

Зарылся лицом в волосы, жадно вдохнул. Прижавшись сильнее, вероломно исследовал руками мое вмиг обмякшее тело, оставляя от прикосновений обжигающие дорожки. Непроизвольно, сама того не желая, закрыла глаза, откинув голову ему на грудь. Руки и ноги стали ватными, а низ живота предательски сжался в тугой ком.

У меня не было мужчины целый год, и я соскучилась по нежности, мне хотелось вновь почувствовать себя желанной. Почувствовать себя женщиной. Но ведь я давала себе слово, клялась больше никогда не верить мужчинам, почему же сейчас веду себя как тряпка?

— Послушайте… — слабо сопротивляясь, хрипло произнесла я, но он, не дав договорить, резко меня развернул и, закрыв рот поцелуем, прижал к стене. С грохотом полетели на пол поварёшки, прихватки и полотенца. Нехотя оторвавшись от ласк, он окинул расфокусированным взглядом творившийся бардак и, молча подхватив меня на руки, понес в комнату.

В ту ночь я всё-таки нарушила свою клятву.

На следующий день я летела на работу словно на крыльях. Я радовалась выпавшему снегу, хмурым лицам в метро, я готова была расцеловать каждого встречного, подарив ему кусочек своего счастья.

Мне было немного страшно от того, как быстро это всё началось, и что так же быстро всё может закончиться. Я ужасно боялась, но в то же время была ужасно счастлива. Мы провели прекрасную ночь, он ушёл под утро, так и не попив чай.

Я чувствовала, что ледышка внутри меня, там, где у других находится сердце, начинает потихоньку таять. Мне хотелось верить словам, которые он шептал, его жарким поцелуям. Я устала быть обманутой и одинокой. Мне хотелось начать дышать полной грудью и позволить себе быть счастливой.

Встретив его у лифта, я чуть не оглохла от биения сердца, улыбка так и расплылась от уха до уха. Он как всегда безукоризнен, в сером костюме и галстуке в тон. Я еле сдерживала себя, чтобы не подбежать и не обнять его что есть силы, но понимала, что сейчас этого делать нельзя.

Казалось, что он меня совсем не замечает, болтая с коллегами и не удостаивая даже взглядом мою сгорающую от шквала эмоций персону.

Зайдя в лифт, встала позади него практически впритык. Вдыхала его аромат, разглядывала затылок, мочки ушей и шею, которую я целовала всего лишь несколько часов назад. А теперь стою здесь, и будто бы не было ничего...

Мне очень хотелось похулиганить, ущипнув его за пятую точку пока никто не видит, или что-нибудь в этом духе, но, во-первых, у меня бы на подобное смелости никогда не хватило, а во-вторых, мы всё-таки находились в людном месте. Да и вообще, может, он уже пожалел о случившемся… Эта мысль неприятно царапнула. Если судить по его каменному лицу, так оно и было. Прекрасное настроение как ветром сдуло, даже слезы подступили.

Часть 10

Город Н., 1997, май

Близился последний звонок.

Я уверенно шла на золотую медаль, единственная в этом выпуске, и все учителя возлагали на меня большие надежды, мечтая украсить школьную доску почета ещё одним отличником.

Не скажу, что получить красную корочку аттестата было самоцелью, скорее, это было что-то само собой разумеющееся, выбитое на подкорке. Я очень хорошо училась, любой предмет давался мне необычайно легко: я запросто выводила сложные химические формулы, чертила параллелограммы, учила стихотворения и без ошибок писала изложения.

Я где-то читала (а читала я очень много!), что серые клетки передаются генетически, но мои родители, положа руку на сердце, были средних умственных способностей, брат вообще лоботряс, а бабушка по папиной линии даже не окончила девять классов. В сорок первом, когда началась война, ей было двенадцать лет, и, чтобы не угодить под безжалостный каток геноцида, она с родными была вынуждена бросить всё и бежать из оккупированной нацистами Варшавы. То, что моя бабушка еврейка – долгое время было тайной за семью печатями, почему-то она этого очень стыдилась и строго-настрого запрещала об этом кому-либо распространяться.

Единственным действительно умным человеком в нашей родне был брат отца – дядя Жора, он же Гоша, он же Гога – шутили мы внутри семьи. Такой же огненно-рыжий как и папа, но в остальном полная его противоположность. Дядя Жора жил в Москве, работал в НИИ, вечно писал какие-то диссертации, ездил за границу, а однажды его даже показывали по телевизору, когда вручали какую-то важную награду за вклад в развитие науки. Бабушка очень им гордилась, постоянно хвасталась перед соседками очередными достижениями и при каждом удобном случае сравнивала дядю с отцом, только и слышали от нее: «а вот Жора мой, а вот Жора бы». Не знаю, по какой причине, но мама его сильно недолюбливала, слышать ничего о нем не хотела, пресекая любые упоминания даже просто его имени, поэтому дядя Жора был нечастым гостем в нашем доме. Все считали, что мне передался дядюшкин генетический код, и я не знала, радоваться мне этому или плакать. Возможно, будь я разгильдяйкой и двоечницей, жизнь сложилась бы иначе… Но она сложилась как сложилась, поэтому дело оставалось за малым – сдать выпускные экзамены, но я так усердно к ним готовилась, что была уверена, что всё пройдёт без сучка и задоринки.

Две пачки “Блондекса” лежали нетронутыми в письменном столе, спрятанные за горой учебников. Если бабуля увидит, я получу нагоняй, какого свет не видывал, а мне очень не хотелось ссориться с близкими. Вернее, я вообще с ними никогда не ссорилась и не шла наперекор. Но, даже не смотря на то, что мой бунт против устоявшихся в семье правил грозил обернуться настоящей катастрофой, идею перекраситься в блондинку я не оставила. Я изменюсь, кардинально, и Кирилл обязательно меня заметит!

С волнением достала краску и в сотый раз повертела в руках. Послезавтра последний звонок, тогда-то я и решусь на этот шаг.

Двадцать пятого мая был прекрасный погожий день.

Облачившись в школьную форму и кружевной фартук, повязав пышными бантами две пока ещё рыжие косы, я отправилась на линейку.

Стоя в одном ряду с до чёртиков надоевшими одноклассниками, выслушивая речь директрисы и щурясь от совсем уже по-летнему палящего солнца, я очень волновалась, но совсем не потому, что заканчиваю школу – она стояла мне поперек горла, а из-за того, что ожидалось после этого официоза. Голова побаливала от нервного напряжения, даже ладони вспотели. Но это мой шанс. Или сегодня, или никогда.

Закрывшись после торжественной части в кабинете биологии и откупорив шампанское, Рощин разливал всем сладкое шипучее пойло по чайным чашкам.

— Свобода, товарищи! Наконец-то избавились от этой кабалы под названием школа! — запрыгнув на парту, проорал он.

— Урааа! – поддержал класс, и все принялись, расплескивая, чокаться кружками, залпом опрокидывая налитое.

Я как всегда сидела в стороне, на подоконнике у раскрытого окна, одиноко наблюдая за этим праздником жизни. Никто не обращал на меня абсолютно никакого внимания. Впрочем, как всегда.

— Так, все деньги сдали? Кто ещё не сдал – гоните. Сегодня в пять часов отправляемся на турбазу, автобус соберет всех у школы, — подняла над головой конверт с деньгами Абрамова – гиперответственная староста класса.

— Да все давно уже сдали, поехали уже за бухлом! — вмешался Селивёрстов, выдергивая у нее из рук конверт.

— Я не сдала. Вот, — я спрыгнула с подоконника и, подойдя, протянула Петьке две смятые купюры.

— Рыжова! Ты тоже, что ли, поедешь? — изумилась Абрамова. — Ну ваще, сегодня дождь с лягушками пойдёт.

Все дружно заржали.

— Да ладно вам, изверги, Рыжова что, не человек, что ли? Пусть съездит, посмотрит, как отрывается современная молодежь. Затусим сегодня, Рыжова? — задергался под воображаемую музыку Мамонов и, подойдя в танцевальных па, приобнял меня за талию.

Сердце будто в пятки упало и, кажется, совсем перестало биться. Залившись краской, я робко убрала его руку.

— Я подойду к пяти, — опустив голову, я пулей выскочила из кабинета. Через секунду оттуда раздался взрыв смеха. Ржут над серой мышью, забитой отличницей Рыжовой. Я слышала этот смех столько раз, но до сих пор не выработала иммунитет.

Мне было страшно, за все одиннадцать лет я ни разу не выбиралась никуда вместе с классом, но я должна была решиться на этот шаг. Это мой единственный шанс сблизиться с Кириллом и доказать всем, что я чего-то стою.

Прибежав домой и закрывшись в ванной, я дрожащими руками открыла коробку с краской. Тщательно изучив инструкцию, развела порошок и, недолго думая, нанесла голубоватую смесь на волосы. Назад дороги нет!

К счастью, сегодня был будний день, родители ещё не вернулись с работы, брат как всегда где-то шлялся, а бабушка до вечера будет пропадать на даче, так что я была предоставлена самой себе. Если бы они только видели, что я сейчас делаю, такой бы шум подняли! Потом-то они увидят, конечно, но это же будет потом.

Часть 11

Санкт-Петербург, 2013 год, февраль

Отношения с Маратом длились уже месяц. Этот мужчина заполнил пустоту в моём сердце, оживил, казалось бы, уже давно выпотрошенную душу.

Я устала от одиночества, и мне так отчаянно хотелось быть любимой!

Месяц – не так уж и много, но для меня этот месяц был глотком свежего воздуха в моей пресной жизни. Я влюбилась, я порхала и не замечала ничего вокруг, в отличие от Кости. Он-то сразу заметил произошедшие во мне изменения, как внешние, так и внутренние, и с особой тщательностью допытывался, кто же этот мужчина, который так запросто сумел вскружить мне голову. Я лишь загадочно улыбалась, отвечая, что это не его дело. Но Костя, видимо, думал иначе.

Утром четырнадцатого февраля я проснулась в отличном настроении, наконец-то этот праздник и для меня стал не пустым звуком. Скользнув взглядом по коробочке в виде сердца, улыбнулась: вчера я пробегала мимо ювелирного в торговом центре, и совершенно случайно на глаза попались прекрасные запонки от Рикардо Понти, и пусть их цена кусалась – на эту сумму я могла бы безбедно прожить целый месяц – но более идеальный подарок представить было сложно: черный оникс, обрамленный каймой из белого золота, с крошечным бриллиантом по центру. Не могла налюбоваться этой красотой!

Вообще, мне никогда не нравились подобные праздники, все эти плюшевые зайцы, сердечки и ангелочки вызывали только раздражение, а улыбчивые парочки в метро приводили в уныние. Но это было раньше, с взрослой угрюмой Рыжовой, которая привыкла к одиночеству и пощечинам судьбы. Сегодня же я ощущала себя подростком, у которого будущее словно чистый лист, а прошлое осталось где-то совсем далеко, в пыльных закоулках памяти, возвращаться к которым совсем не хотелось.

Может быть, этот год принесет мне наконец долгожданное счастье?

С этими радостными мыслями я ехала на работу, ловя себя на том, что продолжаю глупо улыбаться, глядя в заиндевевшее окно маршрутки.

Забежав в бизнес-центр, отряхивая по пути налипший снег, я в последнюю секунду протиснулась в переполненный лифт, размышляя, под каким бы предлогом наведаться в кабинет к Голубю и вручить с такой любовью выбранный презент.

А может, лучше вечером? Нет, до вечера я точно не дотерплю!

Краем глаза заглянула в приоткрытую сумку: красная бархатная коробочка в фирменном пакете Понти дожидалась своего часа. Я уже представляла, как надену на него эти запонки, а потом сниму… вместе с рубашкой. Сердце застучало чаще, а в животе будто стая бабочек вспорхнула. Так было всегда, стоило только подумать о Марате.

Расстёгивая по пути куртку и разматывая длинный шарф, забежала в офис и, добравшись до своего рабочего места, буквально застыла: Костя, сгорбившись, сидел за моим компьютером, просматривая мою почту.

— Какого хрена?.. – выругалась, отобрав у него беспроводную мышку и закрыв браузер.

Манипуляция заняла всего пару секунд, но я успела заметить, что забыла вчера удалить сообщения от Марата, и как раз таки их читал Костя. Вот черт!

– Кто-то вчера перепил и перепутал своё место с моим?

— Ты хоть понимаешь, что ты творишь? – громким шепотом прошипел Костя и посмотрел по сторонам.

Остальные сотрудники готовились к началу рабочего дня и не обращали на нас совершенно никакого внимания. Все давно привыкли, что мы постоянно шушукаемся, и даже перестали отпускать шутки по поводу нашей дружбы, смирившись, что «тили-тесто, жених и невеста» — явно не о нас.

— Я не понимаю, о чем ты, — немного нервно бросила я и, подойдя к гардеробу, рывком скинула куртку. Попытка повесить ее на плечики провалилась, и, разозлившись, просто бросила несчастную парку в шкаф. Немного переигрывая с невозмутимостью, как будто ни в чем не бывало вернулась к Линькову.

— Бог мой, Рыжова, прекрати строить из себя дурочку, все ты понимаешь! Я о твоих… — он ещё раз огляделся и понизил тон, — я о твоих шашнях с Голубем. Ты в своём уме?

— Во-первых, какой херасимы ты лазил по моей почте, а во-вторых, моя личная жизнь тебя не касается, понятно?

Ну вот, нагрубила. Так, соберись!

Вдох, выдох… Не позволяй этому недоразумению испортить твоё прекрасное настроение. Жаль, конечно, что Линьков обо всем узнал, но рано или поздно это все равно бы случилось, в конце концов, правда в любом случае когда-то откроется, шила в мешке не утаишь.

— Я бы не лез в твою жизнь, не будь он начальником. И в твой компьютер я заглянул ради твоего же блага. У меня давно появились подозрения, цветешь и пахнешь, в кабинет к нему без конца бегаешь. Ты не читала устав фирмы? Или забыла, с каким трудом тебе досталось это место?

— Да мне плевать, понятно? Класть я хотела на эту фирму с ее уставом! Поменяла не одну работу, попрощаюсь и с этой, если понадобится.

— Я думал, что тебе нравится у Малиновского… — растеряв свой пыл, то ли с упрёком, то ли с разочарованием произнес Костя.

— Кость, послушай, — я придвинула соседний стул и села рядом, — я влюбилась, понимаешь? – уже миролюбиво шепотом продолжила я, взяв его ладони в свои. – У меня просто крышу сносит, это что-то... что-то невероятное! Волшебное! Я как будто попала в сказку! Я даже рада, что ты наконец всё узнал, теперь я могу поделиться с тобой своим счастьем! А я самая-самая-самая счастливая!

— Подожди, то есть ты и Голубь… — медленно произнес Костя, как будто до него только что стало доходить.

— Ага, — быстро закивала и глупо хихикнула. – Помнишь вечеринку в "Моргане"? А потом ещё после праздничных выходных, в первый рабочий день я попросила тебя подождать меня на улице, мы тогда ещё в бар собирались, помнишь? Ты ещё замерз и сказал… Короче, не важно. У нас с Маратом роман, — выпалила я, смотря на Костю, ожидая реплик радости. Костя же смотрел с застывшим, будто каменным лицом. – Ну, Кость, ты чего? Ты не рад за меня, что ли?

Он медленно вытащил свои руки из моих ладоней и поднялся.

— Саш, Голубь женат. Не могу поверить, что тебе и на это плевать.

Часть 12

Город Н. 1997 год, июнь

Больно. Очень больно.

Я лежала, свернувшись калачиком на незастеленной кровати, в сотый раз обводя глазами витиеватый рисунок на настенном ковре.

В детстве я часто болела и, неделями валяясь с температурой, от нечего делать часами могла разглядывать причудливые завитушки, представляя, что это волшебный мир невиданных зверей, таящихся то в страшном лесу, то в замке короля, то в подземелье. Отчетливо различала волка в кустах, заячьи уши и даже трехглавого дракона. Сейчас же я видела перед собой потёртые уродливые закорючки. Детство кончилось.

— Сашенька, может, всё-таки чайку? С ромашкой. Я оладий напекла, – немного приоткрыв дверь комнаты, с надеждой спросила бабуля.

Несколько седых локонов трогательно выбились из-под убранных в пучок волос. В глазах – тревога. Я видела, как сильно переживают родные мое подавленное состояние, особенно бабушка, но ничего не могла с собой поделать: делать вид, что ничего не случилось, я тоже не могла.

— Спасибо, ба, не хочу, — вяло поблагодарила, через силу выдавив слабую улыбку.

— Я оставлю здесь, может, позже покушаешь. Нельзя так, Саша, нельзя! Так и заболеть недолго! Совсем исхудала, вон, глазюки одни остались, — причитая, поставила поднос на письменный стол.

По комнате разнёсся аромат свежеиспечённых оладий. Раньше я их так любила, с чаем и медом или вишнёвым вареньем. Воспоминания вызвали приступ тошноты.

— Забери, ба, я не буду, — попросила, уткнувшись лицом в подушку.

— Саша, доченька, расскажи, что случилось, совсем мы с отцом извелись.

Я ощутила прикосновение теплой сухой ладони на своем плече, и мне очень захотелось сбросить ее руку, но через силу сдержалась.

— Прошу тебя – иди! Я не хочу есть, и чай не хочу. Ничего не случилось, дайте мне просто побыть одной!

— Тогда хоть окно открой, темно как в подвале, совсем дышать нечем.

Подойдя к окну, она резко отодвинула плотно прикрытые ночные шторы, впустив в комнату солнечные лучи. Свет больно ударил по глазам, и я, зажмурившись, накрылась с головой одеялом.

— Я просила тебя это делать? Почему нельзя просто оставить меня в покое? Я так многого хочу? Почему вы все вечно меня достаете, поучаете, лезете в мою жизнь? Уходи отсюда, и чай свой дурацкий забери!

Резко скинув одеяло и поднявшись, я схватила поднос и, расплескивая чай, всучила его бабушке, довольно грубо выпроводив из комнаты.

Закрывшись на расшатанный шпингалет, по стеночке сползла на пол. Кружилась голова. Стайки мелких, хаотично суетящихся мошек, как залпы салюта промелькнули перед глазами. Я не помнила, когда ела в последний раз, когда выходила на свежий воздух. Не надо было так резко вставать, так и в обморок упасть недолго.

— Опять ничего не взяла? – услышала за закрытой дверью приглушённый голос матери.

— Ничего. Прогнала, чуть ли не взашей выкинула, — всхлипнула бабушка. — Накапай-ка мне, Тамара, корвалола, что-то сердце опять прихватило.

— Нужно что-то делать, — всегда мягкий и спокойный тон отца приобрел тревожные нотки. — Тома, позвони одноклассникам, узнай, что там случилось у них на этой турбазе.

— Да звонила я, Серёжа! Абрамовой Лере, Ане Сысоевой – молчат как партизаны. Ничего не видели и не слышали.

— Ну как ничего не видели? Девчонка ни жива ни мертва вернулась. Белая как полотно. Может, мальчик какой обидел... Ой, ой, ой, Тамара, не приведи Бог, — запричитала бабушка, характерно постукивая баночкой сердечных капель о край стакана.

— Я завтра на заводе с Ольгой Мамоновой поговорю, ее сын, Коля, по-моему, с нашей Сашкой в одном классе учится, может, он что знает, — воодушевился отец.

«Кирилл, папа» — мысленно поправила я и горько усмехнулась. «Поговори, посмотрим, что он расскажет".

Отойдя от двери, задержала взгляд на своем отражении в большом настенном зеркале.

На меня смотрело тощее привидение в мятой белой ночнушке. Огромные круги под глазами, веснушки на бледном лице выделялись особенно ярко, как будто капли крови на снегу. Волосы растрёпаны: рыжие корни уже пробились, уродуя грязно-желтую паклю. Я не причесывалась, не ела, не гуляла. Затворник. Призрак. Я была им всегда, но сейчас стала не только еще острее себя им чувствовать, но и выглядеть.

Месяц назад Кирилл Мамонов разбил мою жизнь. Растоптал чувства, надругался над телом.

Так и не дождавшись его тогда, я, ёжась от холода, пришла к общему костру, а он, равнодушно единожды мазнув взглядом, переключил свое внимание на появившуюся Журавлёву. Ничего не сказал он и наутро, когда мы все вместе возвращались домой на автобусе. Он просто сделал вид, что ничего этой ночью не было. Он смеялся и радовался жизни, тогда как я в ту ночь умерла. Тепличный ребенок, выросший под крылом мамы и бабушки, оставшийся со своим позором один на один. Признаться родным в произошедшем означало убить их.

Я не помню, как сдавала экзамены, отвечая что-то на автомате, так же на автомате принимая поздравления и забирая свою медаль. Мне было абсолютно все равно, что будет со мной дальше, и едва получив аттестат, я закрылась дома и впала в затяжную депрессию.

***

Санкт-Петербург, 2013 год, февраль

— …да-да, я буду ждать вашего звонка, Федор Михайлович, — вздрогнула я, услышав голос Голубя.

Он в сопровождении важного гостя вышел из кабинета, мужчины пожали друг другу руки, затем посетитель направился к лифту, а Марат будто ненароком оказался возле меня.

Дождавшись, когда металлические двери сомкнутся за мясистой спиной «серого пиджака», Голубь огляделся по сторонам и, убедившись, что рядом нет посторонних глаз, за предплечье поднял меня с дивана и довольно грубо затащил в кабинет.

— Ты с ума сошла? Мы же договаривались – никаких спонтанных визитов! Вот чувствую: не ровен час – подведёшь меня под монастырь, – громким шепотом прошипел он, закрывая за собой дверь.

Часть 13

Город Н., 1997 год, июль

— На, возьми, — озираясь по сторонам, Галька плюхнулась рядом на лавочку и кинула в мою сумку продолговатую коробку.

— Спасибо, я… сама бы не смогла…

— Да ладно, меня в этом районе все равно никто не знает, — беспечно махнула рукой подруга и открыла шоколадный брикет. — Будешь?

— Нет, спасибо, — от одного лишь вида шоколада мне стало дурно.

Ярко светило солнце, мы сидели на скамейке в парке и смотрели на мерно покачивающихся на гладкой поверхности озера уток.

— А это точно не прикол? – многозначительно кивнула на сумку Галя, с аппетитом откусывая мороженое.

— Если бы, — невесело усмехнулась я. — Только, пожалуйста – никому, как договаривались.

— Ну, конечно, я же не стукачка, — обиделась подруга. — Но… когда, как? И, самое главное, кто? Расскажи!

Глаза горели в предвкушении детальных подробностей, чуть ли руки не потирала.

— Надеюсь, это не Борин? — подозрительно нахмурилась Лаврова.

Я мысленно обрадовалась, что Борин – тайная любовь Гальки из параллельного класса – тут ни при чём. Она за своё даже в драку кинется – Галька такая. Вроде скромная, но, как говорится, в тихом омуте...

— Галь, давай потом, ладно? Плохо себя чувствую, — поднялась, повесив сумку на плечо. – Я пойду.

— Ну давай, — нехотя согласилась она.

Борясь с головокружением, медленно побрела по тропинке к автобусной остановке.

— Са-а-ш!

— А? – обернулась я.

— Ну, тебе хоть понравилось? – Галька хихикнула и подмигнула.

— Пока, Галь!

— Обязательно потом расскажи! – услышала вслед.

Как бы я хотела вот так же сидеть на скамейке, болтать ногами и поедать пломбир на палочке. Легко и беззаботно.

Казалось, что все это осталось для меня в совсем далёком прошлом. Все мои терзания по поводу непризнанности среди одноклассников, проблемы неразделённой любви, ненавистные рыжие волосы и веснушки показались сейчас такой мелочью по сравнению с тем, что лежало сейчас в сумке. От этой маленькой коробочки зависела вся моя дальнейшая жизнь.

Забежав домой, отмахнувшись от бабушки с её блинами, я закрылась в ванной и, присев на край корзины для белья, дрожащими руками достала коробку. Совсем скоро всё разрешится.

Всё будет хорошо. Непременно. Все изменения в организме связаны с пережитым стрессом, а тошнота от нервного истощения. Ещё бы: целый месяц безвылазно сидеть дома, ничего не есть и не спать толком, такое кого хочешь доканает. Не нужно даже было ничего покупать. Да и не может быть такого после первого раза, я же читала в "CoolGirl".

Я даже практически выдохнула, впервые за последние две недели, но, опустив глаза на крошечный кусочек бумаги, мертвецки побледнела – тест показал две полоски.

Я беременна.

***

Санкт- Петербург, 2013 год, февраль

Дни тянулись невыносимо долго. Без Марата жизнь будто потеряла всякий смысл, превратившись в бесконечный день сурка. Мы не общались уже целую неделю. Не целовались, не трогали друг друга... Это было похоже на пытку!

Утром, после бессонных ночей, полных раздумий, я на автомате вставала и ехала на работу, и весь день как загнанный зверёк сидела на своем рабочем месте, со всех сторон обложившись кипой бумаг, дабы спрятаться от раздражающих коллег. И кто только придумал эти дурацкие офисы-муравейники?

Выходить из кабинета никуда не хотелось: даже перекус брала из дома или покупала хот-дог в забегаловке за углом, лишь бы не столкнуться где-нибудь в коридоре с источником своей душевной боли. И как назло, стоило только высунуть нос дальше офиса, так сразу же Голубь вырисовывался из-за какого-нибудь поворота.

Иногда я даже подумывала уволиться к чертям собачьим, лишь бы оградить себя от этих мучительных встреч. А иногда наоборот, хотела плюнуть на гордость и принципы, бросившись ему на шею. И пусть все увидят – гори всё синим пламенем!

И когда я только успела так сильно к нему привязаться?

Виновником всех бед я считала исключительно себя: нужно было хоть иногда снимать розовые очки и оглядываться по сторонам, замечая очевидное. Выходные он был всегда занят, ночи проводил только дома, телефон отключал, в общем, стандартные замашки человека, чье рыльце в пушку.

Временами думала о его жене, какая она… почему он изменял ей со мной... Но искать о ней какую-либо информацию я себе запретила, боясь сделать этим только больнее. Уверена, что его жена длинноногая красотка, уж точно не ровня мне.

Иногда я жалела, что не согласилась поговорить с ним тогда и обсудить сложившуюся ситуацию. Хотя что тут можно сказать? Как оправдать его поступок? Он женат – и даже не удосужился рассказать об этом! Неужели он на полном серьёзе считал, что правда никогда не откроется, и я так и буду пребывать в наивном неведении? Нет, нам не о чем больше разговаривать! Его жена никуда не рассосётся, и если продолжать эти утопические отношения, то только в унизительном статусе любовников, на что я категорически не согласна. Это путь в никуда. Как бы ни было больно это признавать.

Костя, как верный товарищ, в очередной раз подставил плечо в трудную минуту. Он не осуждал и не учил жизни, за что я была ему безмерно благодарна. "Эх, Рыжова, Рыжова, и не живётся тебе спокойно. Четвертый десяток, а всё туда же, никак не уймёшься, всё ищешь приключений на пятую точку" — качал головой Линьков, в прямом и переносном смысле утирая мне слёзы.

Он просто рядом, не посягая на мои секреты, позволяя делиться только тем, что я сама считала нужным рассказать. В этом мы были похожи – Костя и сам оставался закрытой книгой. Этакий заводила с печальным взглядом. Верный друг, хороший человек, но почему-то как и я он был очень одинок. Что скрывалось в его душе, какую боль пришлось пережить ему в прошлом – этого я не знала и исповеди не требовала, считая, что всему свое время, и если он захочет, то сам обо всем расскажет.

Часть 14

Город Н., 1997 год, июль

— Где Сашка? – услышала взволнованный голос матери из-за неплотно закрытой двери спальни.

Она тяжело дышала, будто только что преодолела марафон. Послышался лязг брошенных на журнальный столик ключей.

Взглянула на настенные часы – половина четвертого, что-то рано она вернулась, рабочий день ещё не закончен.

Сердце обречённо ёкнуло – она знает.

— В комнате у себя закрылась, где ж ей ещё быть. Как сыч сидит, — отозвалась бабушка с кухни, закрывая шумевшую воду. – А что случилось, Тамара?

Проигнорировав вопрос, мама уверенно зашагала в сторону моей комнаты. Я знала, о чем пойдет разговор и, приготовившись обороняться, внутренне сжалась.

Бесцеремонно зайдя в мою комнату и плотно закрыв за собой дверь, облокотилась о нее спиной, будто опасаясь, что я сбегу.

— Это правда? – вперила в меня взгляд, полный надежды, отчаяния и злобы. – Отвечай! То, что рассказала мать Гали – это правда?

Я сидела в углу кровати, подобрав к груди колени, и молчала. Все происходящее в последний месяц было настолько за гранью моей обыденной жизни, что я до сих пор испытывала шоковое состояние.

Чуть больше месяца назад мир перевернулся с ног на голову, а вчера просто рухнул и рассыпался колючими осколками прямо под ноги. Я не испытывала больше боли и страха. Только шок.

Я не питала больших иллюзий на счёт того, что Галька никому не разболтает про тест. Может, так даже лучше, сама бы я никогда не решилась начать этот разговор.

— Отвечай, кому я сказала! – голос матери перешёл на крик. — Это правда?

— Да, — честно ответила я, глядя ей прямо в глаза.

Скрывать было бессмысленно, все равно рано или поздно она бы обо всем узнала.

Мама издала звук, похожий то ли на всхлип, то ли на стон и взялась рукой за сердце.

— Маам, — испуганно дернулась я, но движением другой руки она приказала мне оставаться на месте.

Помассировав грудную клетку, мама медленно отошла от двери и осторожно, опираясь на подлокотник, опустилась в кресло. Повисла гробовая тишина. Я слышала только тиканье часов и стук собственного сердца.

Бабушка выключила телевизор, уверена, что сейчас она подслушивает у двери.

— Пожалуйста, скажи, что это ваш с Галей розыгрыш, — подняв на меня умоляющий взгляд, попросила мать.

Я молчала, опустив глаза, вжавшись спиной в разноцветный ковёр.

— И? Что? Что там? – теряя терпение, снова повысила она голос.

Я вылезла из своего убежища и, открыв ящик письменного стола, достала из тома Толстого «Война и мир» спрятанный тест. Так же, не произнося ни слова, положила его ей на колени.

Мама взяла тонкий кусочек бумаги в руки и, близоруко сощурившись, поднесла его ближе к глазам.

— И что это значит? Я не понимаю этих современных новомодных штучек, так ты... беременна или нет?

В этот момент открылась дверь, и в комнату буквально влетела возмущенная раскрасневшаяся бабушка.

— Да что ты такое говоришь-то, Тамара! Побойся Бога, она ребенок совсем!

— Мария Иосифовна, выйдите из комнаты, у нас с дочерью серьезный разговор! – приказным тоном указала на дверь мать.

— Сейчас Серёженька с работы вернётся и тогда…

— Выйдите. Из. Комнаты! – чеканя каждое слово, прокричала она, и бабушка, приговаривая что-то невнятное, обиженно вышла, оставив дверь приоткрытой. Мама, нервно ее захлопнув, защелкнула для верности шпингалет.

Мама не была чрезмерно злой или властной женщиной, но все решения в доме приходилось принимать ей самой. Отец с бабушкой были людьми слишком мягкими и нерешительными, с податливым характером, им проще было идти за кем-то, чем что-то решать самим. Я целиком и полностью пошла в их «породу», Рыжовых, как любила часто повторять мать, — "такая же бесхребетная".

— Я жду ответа! – прожигая взглядом, строго проговорила она.

— Да, я жду ребенка, — собрав всю волю в кулак и стараясь, чтобы голос не дрожал, подтвердила ее худшие опасения.

— О, Господи! Боже мой, Боже мой… — прикрыв рот ладонью, вполголоса запричитала мать и на подкосившихся ногах снова опустилась в кресло.

***

Я стояла напротив и молча смотрела на мать, до сих пор не осознавая, что это все происходит в действительности. Казалось, что сейчас я перевернусь на другой бок, проснусь и посмеюсь над нелепостью такого дурацкого сна. Это просто не может происходить со мной!

— Почему Галина мама в курсе твоих проблем, а я, твоя родная мать, последняя узнаю это буквально из-под палки?

— Галька должна была молчать, но разболтала, предательница. У нас был уговор…

— Кто он? Когда это произошло? – не дослушав, перебила она.

— Прости, но этого я не скажу.

Лицо матери буквально перекосило от такой неслыханной дерзости. Ее молчаливая дочь заговорила. И как заговорила!

Я и сама немного опешила от собственной смелости. Но это как-то приободрило, придало сил.

Вчера я испытала огромный шок, увидев две полоски на тесте, но у меня была целая ночь, чтобы хорошенько обо всем подумать. И я приняла решение, после которого стало немного легче.

Я не знала, что будет дальше, не знала, как отреагируют на это событие родители, поддержат ли меня или выгонят из дома взашей.

Репутация семьи была для матери превыше всего, и «что соседи скажут» — самым важным в жизни. Меня воспитывали, чтобы «соседи завидовали, какая девочка прилежная», я должна была учиться, чтобы «соседи ставили в пример своим детям», я должна была жить так, чтобы «перед соседями не было стыдно». Примерная семья, у которых все всегда хорошо, и тут словно взрыв бомбы такая сенсационная новость – несовершеннолетняя дочка Рыжовых принесла в подоле…

Я догадывалась, что просто мне не будет точно, не знала, ожидать ли мне поддержки хоть от кого-нибудь, мысли сумбурно путались, но твёрдо я была уверена только в двух вещах: что никогда и никому не расскажу, кто отец этого ребенка, и что ребенка я непременно оставлю.