Неверная жена

Глава 1 Неприятный сюрприз

Палестина,

1187 год

Внизу было очень много воздуха – словно огромная чаша, наполненная ночью, лежала долина, залитая лунным светом, и высились – будто бы совсем рядом – Самарийские горы. Ветер дул ровным потоком, прижимая к каменной стене, словно теплыми ладонями. Ночь только началась; скоро холод проникнет под куртку, зацарапается острыми коготками. Даниэль поставил ногу на камень, едва выступающий из стены, и замер, осторожно проверяя надежность опоры.

Тут ведь как, неверно поставил ногу – и сорвался. Стена высока и сложена не так давно, чтобы трещины помогли ночному визитеру вскарабкаться на самый верх за несколько минут. Этой стене всего-то лет тридцать, и засушливые ветры еще не сумели укротить ее. Гладко обтесанные камни плотно прилегают друг к другу, меж ними – крепкий раствор. Одно спасение – искать выемки, крохотные трещинки, что уже есть между оседающими камнями. Если сорвется нога, еще можно удержаться. А вот если соскользнут пальцы…

Перчатки из тончайшей кожи, стоившие целое состояние (и потому Даниэль не стал их покупать, а попросту украл), были чуть велики, но это даже хорошо – рука движется свободно. Сапоги тоже дорогие, куртка прилегает плотно к телу, рубаха льняная и не шуршит, как шелк; а внизу воздух, много-много воздуха, и теплые токи поднимаются с земли, принося с собою запахи цветущего миндаля и коровьих лепешек. В ночи звуки разносятся далеко, и Даниэль слышал позвякивание меча в ножнах стражника, когда тот расхаживал туда-сюда по стене, вглядываясь в потемневший горизонт. Иша[1] отзвучала давно, и сейчас, должно быть, обитатели замка либо отправились спать, либо пьют вино – чем еще заняться в глухую ночку?..

Благословенная ночь, чудесная темная ночь священной Палестины; она равно укрывает своим покрывалом и праведников и грешников, и мусульман и христиан. И даже луна не помеха: только вставшая над горным хребтом, почти полная, серебристо-белая, она бросает лучи в долину, а эта стена тонет в чернильной мгле. Пальцы нащупывают очередной камень, и Даниэль перемещается немного… Вот так. Он перевел дыхание и вновь застыл, отдыхая. Малейшая оплошность может привести к гибели, а он еще слишком молод и удачлив, чтобы умирать так глупо.

Над головой снова звякнуло железо, донесся гортанный окрик, простучали шаги. Даниэль не разобрал, о чем говорят стражники, но это не имело значения – судя по неторопливым голосам, ничего страшного не произошло. Никто не заметил темную фигуру, прижавшуюся к стене в тени башни. Даст Господь, и не заметят.

Господь тут повсюду, неторопливо думал Даниэль, преодолевая очередной кусок пути. Это земля Господа, которого все понимают по-разному, – а Он все равно где-то здесь, любящий и в то же время равнодушный. Если Бог сотворил мир, то начинал он, наверное, в Палестине. Иначе чем объяснить, что земля эта довольно скудна, а битв за нее уже было столько, что и не счесть? Люди проливают свою кровь в месте, где Христос проповедовал и призывал к любви, бьются за его Гроб, делят землю и Бога. О какой любви может идти речь?

Впрочем, бывают исключения. Из-за одного такого Даниэль и полз сейчас по стене.

Край уже был совсем близко, и за ним начиналось звездное небо. Даниэль замер, прислушался: стражник дышит у другой башни, второй ушел, значит, есть шансы, что никто не заметит. На стене не имелось факелов, которые только мешали бы охране разглядывать окрестности. Даниэль зацепился кончиками пальцев за край стены, подтянулся, заполз на нее, словно ящерица, и бесшумно спрыгнул вниз. Тут, у башни, лежала особо черная тень – как те чернила, которыми выводились строки в священных книгах. Даниэль прижался к каменной кладке уже спиной, чувствуя, как сердце бьется неровными толчками. Неясный силуэт вдалеке – стражник – смотрел в сторону гор, а потому Даниэля не заметил.

Вот и прекрасно.

Дверь в сторожевую башню была приоткрыта. Даниэль ввинтился в щель, откуда тянуло могильным холодом, и начал спускаться в кромешной тьме по истертым ступеням. Из-за очередного поворота лилось оранжевое сияние; пришлось остановиться. Так, это караульное помещение, и если повезет, тут все спят. Даниэль не слышал голосов. Он спустился еще на несколько ступенек и заглянул в квадратную комнату с узкими окнами – так и есть. На столе – остатки позднего ужина, в углу – брошенные арбалеты. Стражей всего двое, оба уснули, положив руки на стол и опустив лица.

Молодец Фарис.

Следует ли прихватить факел? Пожалуй, не стоит. В темноте Даниэль видел не хуже кошки, а факел сразу привлечет внимание. Обойдя стол, за которым сидели спящие, Даниэль вышел в дверь, имевшуюся в противоположной стороне. Отсюда лестница вела на этаж ниже, а с нижнего этажа – во внутренние помещения замка и дальше, в подвал. Внутрь замка Даниэль не пошел, начал спускаться.

В башне пахло камнем, жареным мясом со стола уснувших стражников и пылью, но чем ниже оказывался Даниэль, тем сильнее тянуло мокрым, плесневым запахом темниц. Темницы всего мира пахнут одинаково: тут вонь нечистот и пота, прогорклой еды и грязных крысиных шкурок; ко всему этому примешивается запах железа и тухлой древесины. Свежий воздух сюда почти не проникает. Даниэль задержался на миг, прежде чем окунуться в облако мерзких запахов. Он не любил темницы. Его вотчиной была свобода, спокойный простор гор и сухие голоса равнин.

Здесь тоже горели факелы. Массивная дверь, ведущая в коридоры, в которых располагались камеры, была открыта, и Даниэль негромко позвал:

– Фарис!

– Тише, друг мой.

Из-за грубой колонны выступил человек; в неверном свете его лицо казалось еще жестче и острее, чем на самом деле. У него были удивительные миндалевидные глаза цвета корицы, одной из самых дорогих пряностей Востока, тонкий нос и высокие скулы. Весь он был стремительный, словно черный скакун или дамасский клинок, и двигался бесшумно и резко.

– Ты вовремя.

– Что-то не так? – Даниэль вглядывался в полумрак коридора за дверью.

– Нет-нет. Пока все идет, как ты задумал. Но вот дальше пойдет по-другому.

Даниэль прищурился.

– Ее здесь нет?

– Она здесь, – спокойно сказал Фарис. – Здесь, как нам и сказали. Мало людей нынче в темницах крепости Ахмар. Кто проворовался, кто захотел больше долю, кто ударил товарища. И она.

Фарис говорил на франкском легко, ему вообще языки легко давались. Он владел двумя десятками наречий в той мере, чтобы объясниться с нужными людьми о нужных делах, и Даниэлю в нем это нравилось. Как нравилось безрассудство и умение держать слово. Сейчас Фарис его тоже сдержал.

– Тебя никто не подозревает?

– Подозревает? – Фарис приподнял угольные брови. – Какие подозрения, мой друг? Я воин Аллаха. Воинам здесь теплый прием и почет.

– Только не говори, что тут собрались истинные воины Аллаха.

– Тут собрались разбойники и убийцы, хотя сами они считают себя священными освободителями. Джабир ибн Кибир зол на Салах ад-Дина за то, что тот не признает его. Джабир посылал гонцов к владетелю Калат ар-Рабада, чтобы тот замолвил словечко перед султаном, но увы, увы.

Старый друг мог разглагольствовать долго, и Даниэль прервал его:

– Фарис, где она? Я хочу забрать ее и уйти.

– Ты заберешь… только подумай прежде. Посмотри и возвращайся. Будем говорить и решать.

Даниэль хмурился.

– Ты не желаешь объяснить мне, в чем суть?

– Ты должен увидеть сам. Ее темница самая последняя в коридоре, ведущем направо. Больше никого нет, – Фарис показал. – Туда. Я останусь здесь. Атамынна ляка аттауфик[2].

– Шукран[3], – пробормотал Даниэль, снял перчатки, сунул их за пояс и пошел в указанном направлении.

Его не интересовало, есть тут охранники или нет – наверняка были, но Фарис их всех успокоил. Фарис был мастером своего дела и за две недели, что провел в крепости Ахмар, не терял времени. Теперь он чувствует себя тут уверенно, как дома (любопытно, где его настоящий дом?..), а Даниэль знает, что спина прикрыта.

В темницах воняло, как в свинарнике. Хуже, пожалуй. Факелы горели только в начале и в конце коридора – незачем тратить огонь на заключенных, – многие решетки распахнуты, за ними – озерца могильной тьмы. Тихое шуршание и попискивание свидетельствовало о присутствии крыс, что-то искавших в гнилье. В тюрьмах Франции на пол, бывает, кидают солому, которая преет годами, а здесь, ввиду бесплодности простиравшихся вокруг гор и равнин, стелили доски или просто бросали тряпье на камни. Доски прочнее соломы и не меняются десятилетиями. С годами в них заводится всякая дрянь, древесина начинает издавать резкий запах, а тряпки гниют и кишат насекомыми. Часто в темницы заползают змеи; Даниэль увидел одно блестящее тельце на костях, белеющих в полумраке у дверей одной из камер. Змея не пошевелилась, когда он прошел мимо.

Если пленницу все время держали здесь, тогда намеки Фариса могут обернуться… сумасшествием. В подобных условиях даже взрослый мужчина может потерять рассудок, что уж говорить о слабой женщине. Это Даниэль тоже учитывал и имел на сей счет распоряжения. Конечно, убивать женщин – гнусное дело, но бывают случаи, когда это наилучший выход. Если она сошла с ума, Господь простит Даниэля и примет ее душу на небесах. Все будет хорошо.

Где-то капала вода, и этот монотонный звук, тоскливый и безнадежный, показался Даниэлю звуком самого времени. Каково это – день за днем проводить в темнице, не видеть солнечного света, не слышать веселых людских голосов? Даниэль помнил, но не хотел вспоминать сейчас. Он прошел мимо открытых ртов всех камер в коридоре и остановился перед последней, единственной запертой здесь. На стене чадил факел, и оттого можно было как следует все осмотреть. Массивный замок на вид внушителен, но поддастся умельцу быстро. Решетка крепкая, однако ломать ее не придется. Даниэль взялся руками за прутья и вгляделся в камерную полутьму.

Грязный пол, вонючее ведро в правом углу и груда тряпок – в левом. Приглядевшись, Даниэль увидел в тряпичной куче волосы и понял: это женщина. Она лежала спиной к нему, накрывшись чем-то вроде одеяла, и не шевелилась. Неподалеку, в нише, где стояла глиняная миска с остатками еды, сидела крыса и умывалась, ловко орудуя маленькими лапками.

Тишина. Капли.

– Леди Александра! – негромко позвал Даниэль.

Она не шевельнулась.

– Леди Александра! – повторил он громче. Если верить Фарису – а кому верить, как не ему! – тут никого нет поблизости, и значит, никто не услышит. – Проснитесь!

Спутанные волосы дрогнули. Женщина зашевелилась, выпростала из-под тряпок худую руку и зашарила в воздухе, как будто отгоняла призраков. Даниэль нахмурился: кажется, он был прав в своих предположениях. Что ж, он откроет замок, и потом…

Додумать он не успел. Женщина приподнялась, села и неловко обернулась, сбрасывая с себя тряпки, и тут, когда она попыталась встать, придерживая большой живот, Даниэль понял, в чем состояла сложность Фариса.

И беззвучно выругался.