Невеста Лесовика (СИ)

Глава 9

Колодец здесь и вправду имелся, только пить из него, конечно, я бы не стала. Откуда уж в хоромах у Болотницы вода чистая бралась, того я не знаю. Но от этой, колодезной, тиной попахивало жутко. Ну, хоть ряски в ней не было и мути почти. Для стирки вполне сойдёт.

Устроившись у колодца, я сразу за дело принялась. Думала, на этом русалка меня одну и оставит, а она нет, присела на камушек поодаль да наблюдает. Стережёт. Оно, может, и не страшно, что стережёт. Главное, чтобы к ночи отстала. А то как Степан-то ко мне пробираться будет? Если у меня надзиратели.

Пыхтела я над одёжей, пыхтела и на русалку поглядывала. А она, как увидит, что смотрю, отвернётся. Но подловила я её всё-таки.

— Ты, может, помочь хочешь? — крикнула ей. — Так ты тогда ближе подходи. Чего вдалеке сидеть?

Она нос недовольно поворотила. Фыркнула даже. И смотрю, решила уйти. Чтобы я её стирать не заставила.

— А зря, — крикнула ей вслед. — Тут работы и на двоих хватило бы.

Когда ушла она, дышать мне стало как-то легче. С рубашкой я управилась относительно легко. С сарафаном труднее. А вот передник, густо расшитый, отстирываться не хотел. Грязь между вышивкой попала. Едкая какая-то. Но я и её победить сумела. Уморилась правда. Вся взмокла.

Да и влажно было среди болот, воздух водой будто напитанный. Но сегодня хотя бы не вонял. Болотница, наверное, в хорошем расположении духа. Радуется своей каверзе. Это она ещё про Степана просто не знает. Оно и хорошо, что так. А то выгонит его в хибару какую. И как в ней спать-то?

К вечеру, с делами управившись, я потрапезничала и в опочивальню пошла. Но ложиться не стала. А то, ежели лягу, Степан меня может и не добудиться. Устала я что-то с непривычки. Лесовик в своих хоромах разбаловал меня. Совсем никакой работы не давал. А здесь-то уж меня не жалеют.

В общем, сижу я и прислушиваюсь. Идёт ли кто по коридору-то. Ох и долго там тихо было. Уже ночь-полночь, а всё тишина. Я за Степана даже переживать начала. Вдруг русалки с ним что учудили. Но когда уже звёзды на небе высыпали, слышу, идёт кто-то.

К двери моей подкрался, помялся там. А потом по доскам дверным поскрёб, мол, пришёл.

Распахнула я дверь, смотрю, и правда Стёпа. И даже за день как-то отмыться успел. Тину с себя поснял, одёжу прополоскал где-то. Она оттого ещё влажная была.

Интересно, есть ли у Болотницы в хоромах и мужские одеяния? Может, к ней водяные какие заглядывают, а она им, в случае чего, рубаху да портки выдаёт. В общем, надо бы завтра в сундуках у неё порыться. Наверняка найдётся что-нибудь.

— Ох, Стёпа, проходи, — затащила его в комнату. — Думала, уж не доберёшься. Чего, другие избы не понравились? — посмеялась над ним.

Степан головой затряс. Мол, сами в других и спите. Перекошенных тех.

— Погоди тут. Пойду тебе съестного чего найду. Небось, голодный. Весь день в кустах просидел.

— Одна пойдёте? — запереживал он.

— Ну а с кем? Я недалеко, в подклеть.

— И я с вами пойду, — увязался он.

— Да там лестница крутая. И темень. Я быстро. Ты, если хочешь, в сенях меня подожди. Болотница уж улеглась. А из служек у неё в хоромах никто не живёт. Так что бояться некого.

Он попрепирался немного, но я его всё-таки убедила, что в подклеть со мной лучше не ходить. А то мало мы вчера с Болотницей там шуму наделали. Не хватало все оставшиеся горшки перебить. Хоть что-нибудь целым нужно оставить. Особенно если оно с едой.

В общем, выставила я Степана в сенях ненадолго. На дежурство. А сама отправилась по знакомому маршруту. Хвать за ручку подклетную, а она не поддаётся. Поначалу я и не поняла, что не так, а потом как сообразила.

— Вот же хмарь!.. — выругалась я шёпотом. — Заперла от меня подклеть.

Ощупав замок, поняла, что с ним голыми руками не управиться. А ежели молоток брать, то по-тихому всё равно не выйдет. Вздохнув, пришлось признать, что пропитание для Степана добывать будет непросто.

Когда уже обратно я навострилась, из сеней донеслось жалобное:

— А-а-а… — А потом уже во всю мочь: — А-а-а-а!

Я туда ринулась, смотрю, Степан на пол повалился, орёт, а над ним крючковатое нависает. Болотница. Проснулась, зараза. И чего ей не спалось ночами? Как я в подклеть соберусь, так она вечно из темноты выскакивает. Чувствует, когда еду у неё подъедают.

Подбежала я к Степану и на Болотницу осуждающе глянула.

— Ты чего его пугаешь? — потребовала. А сама Стёпу по плечу поглаживаю, в чувства привожу. — Подумаешь, в сенях постоял. Уже в сени к тебе войти нельзя.

— Знаешь его? — спросила Болотница как-то расстроенно. Видать, не любила, когда ей мешали запугиванием заниматься. Сколько же она людей вот так заиками посделала? Никакого сострадания в ней нет.

— Знаю, конечно. Стёпа это. Он меня утешать пришёл. Из-за того, что я тут у тебя застряла безвременно. Не оставлять же его на улице. Только не надо мне про избы другие говорить, — предупредила её. — Видели мы те избы. Да, Стёп? — посмотрела на него. А тот бледный весь, болванчиком кивает и на Болотницу во все глаза глядит.

Лиходейка эта, вздохнула, окончательно интерес потеряв, и, смотрю, начала снова в девушку оборачиваться. И странно так было смотреть. Как и рост у неё уменьшается, и вместо тины на голове волосы оказываются. А в полумраке даже и зелёности почти не видно. Девица как девица, только с характером пакостным.

Степан, на полу ещё лёжа, увидел её и ахнул. И пуще прежнего глаза выпучил. А потом смотрю, заулыбался. Его чуть до смерти не довели, а он хмари этой лыбится зачем-то. Я его в бочину ткнула, мол, в руки себя возьми. Не видишь, это мучительница наша. Голодом морит. В подклеть не пускает. Но Степан отрезвляться никак не хотел.

Смотрит на неё заворожённо. А потом ласковым голосом:

— Меня Стёпа зовут. А тебя как?

Вот же дурень. Нашёл с кем знакомиться!

— Меня-а?.. — удивилась она. — Ну, ваш люд хмарью называет. Незнамо за что.

Стёпа, услыхав, на кого заглядывался, стушевался сразу. Но растерянность его длилась недолго.

— Да это они так, — махнул он рукой, — любя. И редко. А в основном Болотницей зовут. А настоящее имя не знает никто. Мне бы вот его услышать.

— Настоя-ащее… Ишь чего захотел, — развредничалась она. — Зачем пришёл ко мне в хоромы? Я тебя сюда не приглашала.

— Так я это… — снова стушевался Степан. А потом с пола-то на ноги подскочил и как поклонится. И это Болотнице-то? Ох, и отшибло голову парню! Знатно припекло. — Смилуйся, не выгоняй, — попросил он. — Я за цари… — осёкся. Наверное, царицей-матушкой меня хотел назвать. Но я-то какая ему царица, если с венчания сбежала? — За Агнешкой я пришёл. Чтобы защитить её, ежели что, и подсобить. Но нахлебником быть не хочу. Потому, ежели помощь какая нужна, по хозяйству там или где, я с радостью займусь. Я парень-то хозяйственный и рукастый.

Болотница, наверное, подумала, что это он хвастаться решил. А он ведь и вправду такой… Ишь, расхорохорился, негодник. Павлином хвост распушил. Хотя я этих павлинов и в жизнь не видела. Но красивые они, говорят, когда перья-то в хвосте распушают.

Как за хозяйство речь зашла, Болотница немного вредность-то поумерила. Посмотрела на Степана оценивающе.

— Ну, раз так, завтра утром и проверим, насколько ты хозяйственный. Ежели решу я, что не соврал, тогда оставайся гостем. А ежели нет, тогда отправляйся восвояси. И передай царю-батюшке своему, что не видать ему царицы уж никогда.

Степан, заслышав о таком, посуровел. Но, поразмыслив немного, кивнул:

— На том и договоримся.

Уговор завершив, Болотница развернулась и уже к себе в опочивальню намылилась. Но я-то не Степан, чью голову напекло, помню о важном немножко.

— А покормить его? — потребовала у Болотницы. — Из голодного работник получится плохой. Все мысли о еде будут.

Она оглянулась на нас со Степаном. Думала, что откажет. А нет.

— В трапезной пусть подождёт. Ему принесут.

Где уж эти русалки караулят и ждут поручений, того я не знаю. Но на болото за ними бегать никому не пришлось. Нарисовались откуда-то да Степану стол накрыли. А сами разглядывали его с любопытством, будто мужчин никогда не видели. Или, может, дивились, что не зелёный он, как водяные. И что цел остался, к Болотнице в дом заявившись.

Потрапезничал он и со мной отправился обратно в крыло для гостей, спаленку выбирать. Подобрали мы ему тоже неплохую, не так далеко от моей. Постель взбили и на том распрощались. Он ведь Болотнице обещался спозаранку работой заняться. А перед этим требуется как следует отдохнуть. Сил набраться.

Утром, когда проснулась я и собралась, заглянула к Степану в опочивальню, а там уж пусто. Ушёл трудиться.

Тогда я и сама на улицу подрядилась, посмотреть хоть, чем его там Болотница мучает.

Нашла их вдвоём во дворе. Их и русалок тьму. Распихались они все по лавкам и поглядывают, как Степан трудится. А у него, значит, брёвна какие-то лежат, рубанок. Стругает что-то. Видать, хоромы починить ему Болотница велела. И Степан — меня аж гордость взяла — не сплоховал. И вправду мастером оказался. Уверенно так обращался и с рубанком, и с долотом. Да и вообще, понимал вроде, что делает.

Болотница-то сама на лавочке с русалками посиживает, но нет-нет и подойдёт к Степану поближе. Что-то спросит, ответ дождётся и уходит обратно, на лавочку-то. А Степан и рад-радёшенек, что она к нему со вниманием. Объясняет ей всё, показывает. Будто и не видел её чудищем болотным вчерашней ночью. И будто не собиралась она его голодом морить. Ежели б я не сказала, она бы и не подумала ему даже ужина предложить.

— Э-эх, мужики, — махнула на него рукой. — Когда дело до девиц доходит, так они на оба глаза слепнут. Очевидного им не видать.

Сообразивши, что на дворе мне с ними делать нечего, я ушла своими делами заниматься. А уж в вечеру собиралась Степана расспросить, что с него Болотница такое потребовала. И разрешила ли она ему всё-таки остаться. Если уж после Степановых фокусов с рубанком не разрешила, тогда ну как есть вредная хмарь. Потому что прогонять его и правда не за что. Да и хороший он, чего его гнать?

Но на ужине-то, глядь, а Степана нет.

— А куда это ты Стёпу нашего дела? — потребовала я у Болотницы. — Прогнала, что ли? Или, может, вусмерть уработала?

— Какой он ваш? Он, может, теперь мой, — заявила она в ответ, горделиво так. А потом опомнилась и добавила поспокойнее, — Пока хоромы не доделает. Крыша вон течёт, и чердак прогнил. И так, кое-где по двору надо подправить.

— А что, водяные твои безрукие, что ли? Пусть они и подправляют.

— Тебе вообще какое дело, кто подправлять будет? — огрызнулась она. — Стёпа уже согласился.

— Тогда где ж он есть, если согласился? Небось, связала его и посадила где-нибудь в подклети, — при мысли о таком я прямо закипать начала. Правильно Лесовик с ней враждовал. Злюка она, а не Болотница.

— Какой такой подклети? — теперь уже и она вскипела и из-за стола даже поднялась, кричать на меня собиралась. — Он к царю твоему поплыл. Докладывать, — оскалилась недовольно.

— И ты, что же, его отпустила? — удивилась я.

— Отпустила, — вздохнула Болотница и уселась обратно за стол. — Он к ночи вернуться обещался.

— Меня, значит, под честное слово пускать не стала. А Стёпу пожалуйста⁈

— Да, Стёпу пожалуйста. Он мне чердак делает. Ему можно.

— А я тебе вон хоромы драю. Мне-то почему тогда нельзя?

— Потому что тебе нельзя. И вообще, драить тебя никто не просил. Тебе вон самой скучно. Вот ты и драишь, — сказала она. И ведь, в общем-то, была права. Я от скуки и занималась. Но всё равно как-то обидно. Что за неравенство такое? Степану, значит, плавай где хочешь, а мне взаперти сиди. Нечестно это. Я, может, и сама бы рада царя увидеть. А не могу.

— Не хоромы, а темница какая-то, — пробубнила я, примеряясь к еде и выбирая с чего начать. На столе сегодня уставлено было богато. Не то что вчера. Расстарались русалки эти. Для кого интересно?

— Только всё не съедай, — осекла меня Болотница. — Степану оставь.

Вот для кого и расстарались.

— Уж оставлю. И без тебя бы догадалась.

Препирались мы с ней весь ужин. То замолчим, то снова сцепимся. Хорошо хоть не набросились друг на друга.

Разошлись мы с Болотницей, значит, после ужина по опочивальням. А мне неспокойно. Как это Стёпа по болотам будет в ночи шастать. Вдруг случится чего? Не стала я в итоге укладываться. Сижу, прислушиваюсь, придёт иль нет.

И уже прямо сильно ночью шаги в коридоре раздались. Чавкающие.

И вот я вроде бы и рада, что он пришёл. Но вроде бы и прибить хочется. Вот этот вот пол я сегодня собственными руками драила. А он даже разуться не удосужился.

Я к двери, значит, подлетела. Распахиваю.

— А ну скидывай!

Стёпа, меня в темноте увидев, как подскочит, как заорёт. За сердце схватится.

— Ч-чего ск-кидывать? — спрашивает заикаясь.

— Башмаки свои скидывай. Грязные. А потом говори, как там царь?

Сообразив, Степан принялся обувь свою стаскивать. А я, пока он разувался, пригляделась к нему — вроде цел. Мокр, правда. Но ряску и тину уже с себя где-то смыл.

— Ну и чего там царь-батюшка? — потребовала я, когда угроза чистоте была устранена.

Степан вздохнул.

— Серчает. Говорит, что и завесу снесёт, и болото иссушит, и саму Болотницу с земель этих прогонит. — Он досадливо покачал головой.

— Да? — удивилась я. — А что ж тогда тихо так возле этой завесы? Ни звука оттуда.

— Сказал, что сил набирается, — вздохнул Степан. — Ну, чего он так горячится? Зачем прогонять-то? — запричитал он. — Всегда же можно обсудить. Понять надобно человека, прежде чем гнать его.

— Это какого такого человека надо понять? — переспросила я. — Ты про Болотницу, что ли?

Поначалу-то я не сообразила, к чему это он всё. А потом до меня потихоньку начало доходить.

— О-ох, Степа-ан, а ты, случайно, не того? — спросила подозрительно. — Не озазнобился?

— Чего? — не понял он.

— Говорю, почему это тебя судьба Болотницы так волнует? — а сама улыбаюсь, еле смех сдерживаю. — Оно ж наоборот, если тихо станет у окраины, это и лучше. Тогда ничегошеньки тебя от дел отвлекать не будет. Станешь снова работать на благо города не покладая рук и не ведая сна. Али это тебе уже не так интересно? — и посмеиваюсь.

Степан же замялся, с башмаками-то в руках.

— Да не в этом дело, — начал оправдываться. — Болотница, она не такая совсем, как мы думали.

— А какая ж она? — удивилась я.

Сначала утащила меня эта Болотница, потом в хибару пыталась пристроить, кормить не хотела и выпускать отказывается.

— Ранимая, — выдал Степан. — И понимающая. К ней бы с лаской надо. А мы её хмарь да хмарь, — и столько досады у него в голосе.

— Ох, Стёпа-а… Ну, точно озазнобился. И главное, в кого? Да она же вреднючая, зараза.

— Ну, — вздохнул Степан, — кто не без греха? Главное, что она от этой вредности отходчивая. Повредничает немного и успокаивается. Надобно только терпения набраться.

— Конечно, — согласилась я. — Только терпение и спасает, когда ум отказывает. И чего же ты делать теперь будешь? С зазнобой своей. Она вон и поселила-то тебя только за работу.

— Не знаю, — пожал он плечами. — Для начала спать лягу. А завтра покажусь ей, что вернулся. У неё ведь к людям никакого доверия нет. Все от неё сбегают.

— Да что ты!.. Интересно, с чего это они, неблагодарные? — усмехнулась я. — Гостеприимства не ценят.

— Вот вы всё смеётесь, а зря, — осудил он и, не попрощавшись, направился к себе в опочивальню. Осерчал на меня.

Но я хоть и посмеивалась над ним, всё ж не со зла. Просто удивительно мне было, что в городе столько девиц ладненьких и добродушных. А Степану такая сложная приглянулась. Правильно говорят, что сердцу не прикажешь.

Только как он теперь, Стёпа наш, царю-батюшке помогать станет? Его ж от болота теперь не оттащишь. Будет то и дело сюда сбегать. А может, и вовсе переселится.

От этой мысли мне вдруг погрустнело. Без Стёпы-то мы как?

Улеглась я и еле уснула из-за этих размышлений. А наутро пошла проверять, чем они там с Болотницей занимаются. Не измучила ли она его, прознав о симпатии.

Нашла я их снова во дворе. Русалок на этот раз поменьше по лавкам было. То ли неинтересно им стало, то ли Болотница их разогнала. Сама-то она возле Стёпы на полене посиживала и уже ни на какую лавку не уходила. Болтала о чём-то да инструменты подавала.

— Вот чудеса-а, — прошептала я удивлённо.

Среди дня я ещё несколько раз к ним заглядывала. И примерно та же картина передо мной представала. Может, и прав был Степан, насчёт Болотницы-то?

А к вечеру, перед трапезой, слышу крики со двора. Болотница орёт что-то, Степан ей возражает. Ринулась я туда, слышу:

— Не стану я её отпускать! — кричит Болотница. — Ты это специально мне помочь вызвался и в доверие втёрся, — обвиняет Степана. — Чтобы её вызволить. Признавайся, специально?

— Да я же помочь хочу! — кричит он в расстройстве. — Беспокоюсь. Царь-батюшка никогда ещё так зол не бывал. Иссушит ведь. Иссушит болото твоё. Отпусти ты её по добру, — просит Болотницу жалостливо.

— Он и так болото моё иссушить хочет. С ней или без неё. Так чего мне её отпускать? — оскалилась она, а в воздухе снова тухлятиной потянуло. А сама Болотница в расстройстве чувств начала потихоньку в хмарь превращаться. Закрючковатилась, вытянулась, волосы на тину стали похожи. — Её защищаешь, а на меня всё равно.

— Да не всё мне равно, — возразил Степан. — Коли её отпустить не хочешь, тогда меня пусти. Я к царю сплаваю, ещё немного времени испрошу. Чтобы тебя убедить.

— Убедить? Скажи прямо. Чтоб в заблуждение ввести. Если хочется тебе к царю, так и плыви. Только сюда больше не возвращайся! — отрезала она и махнула рукой сидевшим на лавке русалкам. Те подхватились и потащили Степана к болоту. А я так и застыла, обалдевшая.