Невеста по заказу

Глава 18

– Не отпускай меня. – Эти слова заставили Джона отчаянно сжать ее в тисках своих объятий.

Джон поставил Лотти перед собой. Одной рукой он нежно обнял ее за талию, а другой крепко ухватил за плечо. Лотти почувствовала шероховатость его мозолистой ладони.

– Лотти, ты же знаешь, я не дам тебе упасть.

Она кивнула, стараясь удержаться на ногах.

– Я думала, что просто встану и пойду, – грустно сказала она, – но так не получается.

Джон с трудом сдержал смех.

– Ты еще даже и не попробовала толком, а уже плачешь.

– Я не плачу, – ответила она решительно и вздернула подбородок – жест, к которому он так привык.

– Вот теперь я узнаю свою девочку, – прошептал Джон, довольный ее реакцией. – Постарайся найти положение равновесия, а потом мы попробуем шагнуть.

– У меня пальцы на ногах онемели. Я их не чувствую, – пожаловалась она и посмотрела на свои босые ступни.

– Может, сначала наденем туфли? – пробормотал он. – Они помогут тебе удерживать равновесие.

– Нет. – Она решительно покачала головой. – Большую часть жизни я проходила босиком. Я смогу это сделать.

Глубоко вздохнув, Лотти пошевелила левой ногой. Нога заскользила по гладкому деревянному полу. Затем, поменяв точку опоры, она проделала то же самое правой ногой.

– Неплохо, – заметил Джон, бережно поддерживая ее. – А теперь попробуй не шаркать. Поднимай ноги, Лотти.

– Я не шаркаю, – проворчала она и очень осторожно подняла левую ногу. Затем твердо поставила ее на пол.

– Очень хорошо, – похвалил ее Джон. – Теперь давай другой ногой.

Он держал ее за руку и наблюдал, как поднимается и опускается ее маленькая стопа и как она поджимает пальчики, чтобы лучше упереться в пол.

– Попробуешь сама постоять? – как бы, между прочим, спросил Джон, и его сердце неровно застучало. Он убрал руку с талии Лотти, но был готов тотчас же прийти на помощь, если потребуется.

Она стояла на ногах. Джон вот уже больше месяца заботливо массировал их. Его руки знали каждый мускул, каждый дюйм кожи этих ног. Ее ступни помнили ласку его сильных пальцев; колени и лодыжки помнили, как эти пальцы массировали их, чтобы они не утратили гибкость. Но при всем своем желании он был не в силах сделать так, чтобы ноги смогли удержать ее. Он мог сам держать ее и оказывать моральную поддержку при каждой попытке сделать несколько шагов. Собрав все свои душевные силы, он тихо произнес слова молитвы. Он и раньше повторял их бесчисленное количество раз.

– Боже, пожалуйста, сделай так, чтобы она пошла! – донесся до нее неразборчивый шепот.

Она колебалась всего секунду, затем, собравшись, решительно шагнула. У Джона по щекам потекли слезы.

Три раза она шагнула вперед, три раза ее правая нога поднималась, чтобы встать рядом с левой. Она так крепко сжала руку Джона, что у нее побелели кончики пальцев. Она двигалась медленно, но ни разу не остановилась, пока не оказалась перед ровной поверхностью кухонного стола. Она еще немного подалась вперед и облокотилась о стол. Горящими глазами Лотти посмотрела на Джона.

– Я прошла через всю комнату! – с гордостью сказала она.

Не желая ее разочаровывать, Джон не стал говорить, что расстояние вовсе не так велико. Одного взгляда на ее бледное лицо было достаточно для тревоги. Он вытащил стул из-за стола и осторожно опустил ее на сиденье, затем встал перед ней на колени и улыбнулся радостно и облегченно.

– Я знал, что ты сможешь это сделать. – Он вздохнул, взял ее руки в свои и нежно сжал их.

Лотти наклонилась и прижалась лбом к его лбу, закрыв глаза.

– Ты молился, – тихо сказала она. – Джон, я не знала, что ты молишься.

– Дорогая, ты многого обо мне не знаешь, – заметил он.

Лотти кивнула. Их тела соприкоснулись.

– Иногда, Джон, мне кажется, что я вообще тебя не знаю. А иногда чувствую, что могу заглянуть к тебе в сердце.

Пауза затянулась. Лотти показалось, что Джон ее неправильно понял и обиделся, но его мягкий голос развеял ее страхи.

– Это когда, Лотти? Ты заглядываешь ко мне в сердце – это когда ты знаешь, что я чувствую?

Лотти обвила рукой его шею, откинула на сторону его волосы, чтобы они не мешали ласкам. Она гладила его шею, касалась пальцами затылка, спины, безумно наслаждаясь прикосновениями к горячей коже. И дарила ему блаженство, погружаясь в тепло его тела.

– Я видела, как ты заботишься о детях, Джон, – сказала она, наконец. – Я видела твое лицо, когда ты прикасался к ним, когда ты дарил им свое внимание.

Джон пододвинулся ближе. Она подняла голову, позволяя ему припасть к своей груди. Теперь она ласкала его обеими руками, залезая пальчиками за ворот рубашки, чтобы прикоснуться к нему и ощутить жар его тела.

– Я наблюдала за тобой, когда ты купал меня… когда растирал мои ступни и колени и заботился обо мне… по-другому… – Она запнулась, не зная, как закончить фразу.

И без того тихое ее бормотание приглушилось мягкой муслиновой рубашкой. Она покраснела, вспомнив, что было две недели назад поздно ночью.

– Как ты только обо мне не заботился, Джон, – сказала она, изо всех сил пытаясь обойти скользкую тему. Ей показалось, что он посмеивается. – Я чувствую себя такой счастливой!

Она обняла его голову и щекой прикоснулась к завиткам его золотистых волос.

– Мне так повезло, Лотти, – сказал Джон.

Он примостился между ее бедрами и натянул рубашку ей на икры. Взглянув на нее, он заметил, что щеки ее порозовели.

– Ну, как? У тебя достаточно сил для обратного путешествия? – спросил Джон, довольный тем, что она не переутомилась. Он считал, что ей не следует перенапрягать еще не окрепшие мышцы.

Лотти быстро кивнула в знак согласия, и Джон поднялся и поставил ее на ноги. Он бережно взял ее на руки и, несмотря на тихие протесты, донес до кровати, которую она покинула всего несколько минут назад.

– Можно, я буду сегодня спать на большой кровати? – спросила она.

Его глаза ответили прежде, чем он заговорил.

– Нет, пока нет. – Джон с сожалением покачал головой. – Доктор Холмс сказал, что потребуется еще несколько дней – твоей спине нужна поддержка.

Лотти тихонько застонала и вытянулась во весь рост на узкой жесткой кровати.

– Тогда хотя бы посиди со мной немного, – жалобно попросила Лотти, надувая губы. – Расскажи мне о лошадях, – попросила она, поворачиваясь на бок, лицом к камину. – Знаешь, как здорово чувствовать, что можно повернуться, когда захочешь.

– Это было трудно, да, Лотти? – спросил он, усевшись на пол рядом с кроватью.

Ей вспомнились последние две недели, вспомнилось, как постепенно возвращалась чувствительность к ее ногам, как Джон часами терпеливо делал ей массаж и как соседи ежедневно навещали ее.

– Моя болезнь меня многому научила, – призналась она, протягивая руку к подбородку Джона, оплетая его своими маленькими пальчиками.

– Чему, например?

– Ну… например, как заставить людей что-то для себя сделать. – Она наморщила носик. – Ты же знаешь, это всегда было для меня самым трудным.

– Рад, что ты научилась этому, – сказал он, чуть нахмурившись.

– Но раньше, помнишь, я делала кучу вещей за себя и за других людей тоже, – продолжала она. – Так вот, я старалась для себя. Потому что уже очень давно поняла, что если не работать и не делать необходимые вещи, то многое просто не будет сделано. – Она задумчиво смотрела на огонь. – Я не люблю зависеть от других людей…

– Даже от меня?

Она покачала головой:

– Даже от тебя, как ни тяжело мне это признать. Но я знаю, что должна когда-нибудь подняться с этой кровати и снова научиться ходить. – Эти слова она повторяла уже две недели, повторяла как заклинание. – Я это сделаю для тебя, мой милый Джон. Я делаю все, чтобы быть тебе хорошей женой, даже если я и не очень-то соответствую твоему идеалу.

Он постарался тщательно подобрать слова:

– Но почему ты решила, что не соответствуешь моему идеалу?

Она грустно улыбнулась и закрыла глаза. По щекам ее потекли слезы.

– Ты бы не меня выбрал, – прошептала она. – Я совсем не похожа на Сару.

Наступило молчание. Лотти часто заморгала, стараясь ровно дышать, чтобы не было заметно, как ей страшно. Она попыталась посмотреть ему в глаза. Он сердится? Может, ему не нравится, что она себя пожалела? Он нахмурился и покачал головой.

– Сара ушла, Лотти. Она никогда не была моей.

– Но ведь ты хотел бы иметь жену вроде нее. Женщину, которая разбирается в хорошей посуде и льняных салфетках. Красивую… – Она запнулась на последнем слове.

– Ты красивая, Лотти, – прошептал он, всем сердцем веря в искренность своих слов.

При свете неяркого пламени она источала неземную красоту. Глаза ее светились любовью и нежностью… Совершенно необычные – то зеленые, то голубые, – удивительные глаза. Ее маленький упрямый подбородок и прямой короткий носик, рот, чуть приоткрытый в ожидании его слов… Этот ротик дарил ему столько удовольствия своей нежной улыбкой, словами любви, порой слетавшими с горячих губ, долгими страстными поцелуями в ночные часы…

Его глаза ласкали ее, его пальцы гладили солнечное золото ее волос, которые густыми волнами спадали вдоль спины. Джон собрал их рукой и перебросил через ее плечо.

– Ты мое счастье, любимая, – проговорил он торжественно.

– Но я никогда не стану такой, как Сара, – посетовала Лотти.

Ее глаза потемнели от мыслей о женщине, которая жила до нее в этом доме. Он вытер слезы с ее щек.

– Я не хочу, чтобы ты была похожа на Сару, – сказал он с жесткой уверенностью.

– Помнишь, когда мы устроили пикник…

– И что? – спросил Джон, хотя хорошо помнил, как мучительно он тосковал той ночью.

– Одно упоминание ее имени расстраивает тебя. Ты, наверное, очень по ней скучаешь и хочешь…

Он заставил ее замолчать, прижав пальцы к ее губам, и отрицательно покачал головой.

– Нет… ты не права, Лотта, – мягко возразил он. – Я вспоминал один день, когда мы с Джеймсом ездили к Джошуа Хиггинсу, чтобы взглянуть на его лошадей.

Он убрал пальцы с ее губ, взял за руку. Лотти охватила дрожь, она ждала продолжения.

– Лошадей? – переспросила она.

Он задумчиво улыбнулся:

– Да. У него был отличный жеребец. Я договорился, что приведу туда двух своих кобыл, чтобы он покрыл их. Потом Клэри сказала Джеймсу, что продает гусиный пух.

Он тряхнул головой и улыбнулся, вспоминая тот день.

– Мы были все в перьях после того, как закинули мешок на лошадь и привязали его к седлу.

– А перья прилипают намертво, – сказала Лотти, улыбаясь ему в ответ.

– Да. Сара проклинала потом все на свете, очищая нашу одежду. Весь этот пух забился нам в карманы и пристал ко всему, к чему только можно. В довершение всего она сказала Джеймсу, что не собирается делать новые подушки. Так что ему пришлось тащить мешок на чердак.

Глаза Джона по-прежнему были грустны. Это кольнуло чувствительное сердце Лотти. Она высвободила свою руку и провела ладонью по его небритой щеке.

– Я думала… я думала, что ты из-за Сары не хочешь, чтобы я трогала эти перья, – запинаясь, проговорила она.

Джон, наклонившись, уткнулся лицом в ее ладонь.

– Нет. – Он медленно покачал головой. – Я вспомнил, как мы с братом в последний раз были по-настоящему счастливы.

Его глаза снова затуманились.

– Этот день нельзя было не запомнить, – сказал он с дрожащей улыбкой. – Светило солнце, и было довольно тепло. Племенной жеребец фыркал, мотал головой и рыл копытом землю. Нам казалось, что он специально для нас устроил такое представление. Джеймс сказал, что он… – Джон задумался, ухмыльнулся. – Ладно, не важно, что сказал Джеймс.

– А Сара…

– Она умерла буквально через две недели после этого. Заболела воспалением легких и уже больше не вставала с постели. Доктор Холмс сказал, что у нее было слабое здоровье. В детстве она болела крупом, и это подточило ее силы.

– Бедный Джеймс, – вздохнула Лотти.

– Он почти смирился с тем, что потерял Сару, – задумчиво проговорил Джон. – Да нет, на самом деле эта боль никогда не затихала в нем. Но время – лучший лекарь. Воспоминания поблекли, и он был рад, что приедешь ты, Лотти.

– Но это не факт, что я приехала бы к нему, – запротестовала она. – Ведь это Стивен Буш прислал мне деньги на проезд, и он первый пригласил меня.

Джон скривился в усмешке:

– Джеймс был абсолютно уверен: ты предпочла бы его пастору, когда увидела бы их обоих.

– А потом… – сказала Лотти и глубоко вздохнула. – О, Джон… Это был кошмарный день, – продолжала она, глядя на языки пламени, лизавшие поленья в камине. – Я так надеялась! Потом, когда шериф сказал, что Стивен уехал из города, и никто не знает, где он, я просто… – Она пожала плечами, как бы пытаясь передать чувство одиночества, охватившее ее в тот момент.

– Ты была похожа на заблудившегося щенка, когда я увидел тебя в доме с Сисси на коленях, с грязными волосами под этой твоей шляпкой и в твоем ужасном платье, – со смешком в голосе сказал он.

– А ты мне показался похожим на ангела мщения, который явился, чтобы унести меня в преисподнюю, – ответила она, посмотрев на него долгим взглядом.

– Ты была мне нужна, но я не хотел этого признавать. Я мечтал тогда не о тебе, Лотти…

– О Саре, – закончила она за него.

– Да, наверное, – кивнул Джон. – Джеймс женился на ней, когда я был еще слишком молод для женитьбы. Кроме того, она всегда относилась ко мне как к своему младшему брату. – Перебирая свои воспоминания, он улыбался. – А сколько беспокойных ночей я провел, думая о ней…

– Но ты никогда не…

– Она никогда не догадывалась о моих чувствах, – заверил ее Джон. – Но Джеймс поговаривал о том, что мне самому пора обзаводиться женщиной.

– А почему ты этого не делал? – спросила Лотти, склонив голову и окидывая взглядом его сильное тело. – Ты, вне всякого сомнения, без труда смог бы найти себе жену. Женевьеву, например.

Он покачал головой:

– Ну, нет, Женевьева, конечно, милая, но не в моем вкусе. Ты живешь здесь уже достаточно долго, чтобы знать, что женщины в этих краях встречаются редко.

– Тогда где же ты… – Она осеклась. И покраснела, сообразив, сколь нескромен был ее вопрос.

– Где я научился любить?

Она кивнула и закрыла глаза – как бы спряталась от его насмешливой улыбки.

– Джон, не придавай значения моим словам. Я не думаю, что хочу это знать.

Он встал перед ней на колени и обнял ее. Лотти откинулась на подушки.

– Это не важно, Лотти. Ты никогда с ними не встретишься. Так что не стоит переживать об этом.

Как быстро он стер в своей памяти воспоминания о женщине, так долго занимавшей его мысли! Как легко, любящими глазами изучая черты своей молодой жены, он забыл все свои скоротечные интрижки.

– Ты все еще думаешь о Саре? Я имею в виду… ночью она все так же не дает тебе спать?

Это была тихая мольба, и его ответ пролил бальзам на ее истерзанное сердце.

– Теперь, когда я закрываю глаза, я вижу золотоволосую женщину с сердцем величиной с целый мир. Я вижу глаза не то голубого, не то зеленого цвета и губы, которые улыбаются мне по утрам и дарят наслаждение по ночам.

Джон с нежностью припал к ее губам, вызвав у нее негромкий стон. Он счастливо улыбнулся:

– Любимая, Сара много лет была моей мечтой. А ты – моя жизнь. Ты наполнила этот дом солнечным светом и сделала меня счастливым. Чего еще я могу желать?

– Я действительно сделала тебя счастливым? – спросила она, всем сердцем желая услышать подтверждение этому.

– Счастливее, чем я того заслуживаю, – торжественно заверил он.

– Я люблю тебя, Джон, – прошептала Лотти и привлекла его к себе.

Она коснулась губами его лба, как бы скрепляя печатью обет, который дала ему.

– Я сделаю все, чтобы быть тебе хорошей женой, – поклялась Лотти, – и если мы сможем оставить у себя детей, то я постараюсь сделать для них все то, что сделала бы Сара.

Услышав эти слова, он крепко сжал ее в объятиях.

– Лотти, с детьми может не получиться, – пробормотал он. – Я не хотел бы говорить об этом, но Харлей Гаррисон сказал, что у их бабушки и дедушки больше прав на детей, чем у меня. Так что, если мы их не убедим, Томас и Сисси уедут с ними на Рождество.

– Еще не все потеряно, – с горячностью возразила она.

– Я рад, что ты на моей стороне, малышка, – сказал он с нервным смешком. – Из тебя выйдет отважный воин. Ты знаешь об этом?

– Джон, я за тебя жизнь отдам.

– Лотти, дорогая, я знаю это!

– Раньше я не знала, что значит любить кого-то, – сказала она. От нахлынувших чувств голос ее задрожал.

– До этого момента я даже не знал, что означает это слово, – сказал он, и кривая усмешка исказила его черты.

Он поднял голову и пристально взглянул на нее. У Лотти перехватило дыхание, и она почувствовала, как тепло разливается по ее телу, наполняя ее всю до краев.

– А теперь? – едва слышно спросила она, наконец, выдохнув.

– Теперь… теперь есть ты, Лотти. Как я мог не полюбить тебя? С того самого дня, как ты появилась здесь, ты крутила передо мной своей прелестной попкой и соблазнила меня своими розовыми пальчиками, когда бегала здесь босиком.

– Я никогда… – Глаза ее расширились.

– Да нет же, ты сделала это, – сказал он, улыбнувшись. – А потом ты поцеловала меня. Прямо здесь, сидя на этом стуле, ты поцеловала меня…

– Ты тоже поцеловал меня.

– Да, поцеловал. Конечно, поцеловал.

Она смотрела на него и видела его улыбку, блеск золотых волос, восхищение в его глазах, когда он поддразнивал ее, и сердце забилось быстрее в ее груди. «Слушай, – казалось, говорило оно, – то, что ты сейчас слышишь, ты запомнишь на всю жизнь».

– Лотти, – с нежностью произнес он ее имя. – Лотти, – повторил он, как бы желая привлечь ее внимание, словно она могла думать о ком-то другом, кроме него. – Ты – моя жена, – медленно и веско произнес Джон, как будто высекая на камне эти слова.

Она машинально кивнула.

– Я люблю тебя, Лотти, – прошептал Джон. – Я люблю тебя сейчас, я любил тебя раньше, и я всегда буду тебя любить.

Ее улыбка была ослепительной, глаза засветились счастьем, лившимся из самых глубин ее души, переполненной щедростью его слов.

– Джон… – Это было все, что она смогла вымолвить, все, что смогли произнести ее дрожащие губы, в следующее мгновение слившиеся с его губами.

Он подхватил ее на руки, и его мускулы напряглись, когда он вместе с одеялом держал ее над полом. Стащив с кровати подушку, Джон подложил ее под голову Лотти и только после этого опустил жену на пол. Не говоря ни слова, он взял другое одеяло, лег рядом с Лотти и накрыл им ее и себя.

Она, не отрываясь, смотрела на него, когда он с улыбкой на лице расстегивал пуговицы.

Он расстегнул ее ночную сорочку и, склонив голову, принялся покрывать поцелуями крепкие холмики грудей, буйно вздымающиеся над ее стройным телом.

– Когда-нибудь ты будешь кормить ими моего ребенка, – прошептал он, нежно теребя губами ее затвердевшие соски.

Дрожь пробудившегося желания, охватившая ее тело, подстегнула его. Руки Лотти, обхватившие его шею, подтвердили ее согласие.

– Моя Лотти. Жена моя. – Эти слова были как клеймо, как знак принадлежности ему, которым он ее отмечал. Прикасаясь к ней, отдавая ей свое тело, он скрепил этим слова любви. И когда он задрал ее рубаху, чтобы прильнуть в животной жажде к ее плоти, он еще раз произнес:

– Ты – моя!

Взгляд его глаз пронзил ее, опаляя силой желания, делая ее навеки принадлежащей ему.

В этот раз все было просто. И это совсем не походило на их прежние ночи, проведенные на сеновале. Стихийно, без продолжительных ласк, без долгих приготовлений и нежного шепота в темноте, он взял ее. Взял с яростью, ошеломившей ее, и в то же время нежно и ласково.

Лотти переживала мгновения неописуемого счастья, лежа под его могучим телом и подрагивая от переполгавших ее чувств. Он крепко держал ее, не позволяя лишних движений – но при этом доставлял ей наслаждение, равного которому она не знала.

– Ты в порядке?

– Джон, ты спрашиваешь меня об этом уже в третий раз, – ответила она с упреком в голосе.

Он посмотрел на нее, нахмурил брови, и на лбу у него обозначились глубокие морщины.

– Я точно хочу знать, тебе так удобно? – строго проговорил Джон, стараясь не обращать внимания на ямочки, заигравшие в уголках ее рта.

Не теряя достоинства, она, положив руки на колени, покорно кивнула.

– Мистер Тиллмэн, не переживайте, здесь просто замечательно. Подо мной лежат четыре одеяла, под ними, наверное, полстога сена. За спиной у меня три подушки, и Сисси тут рядом – всегда поддержит и поможет. – В ожидании ответа она бросила на него долгий взгляд из-под полей украшенной цветами шляпки.

Джон медлил с ответом. Он поднял вверх указательный палец и сдвинул на затылок свою черную фетровую шляпу. Прищурившись, взглянул на яркое полуденное солнце, потом зажмурил глаза и вдохнул тонкий аромат, исходивший от ее тела. У него возникло искушение склониться к ней и насладиться этим ароматом в полной мере. Он наклонился, заслонив ее хрупкое тело от солнечного света. Взглянул на нее и улыбнулся. Лотти широко раскрыла глаза. Улыбка Джона сказала ей многое о его намерениях. Пальцем, которым только что поправлял свою шляпу, Джон приподнял ее подбородок. Лотти машинально схватилась за шляпку, которая так и норовила сползти с макушки.

– Да пусть падает, – остановил ее Джон, склоняясь ближе к ее лицу. Губами он коснулся мочки ее уха, и Лотти почувствовала жар его дыхания, с шумом врывавшегося в ее ухо.

– Джон, – сказала она вполголоса, пытаясь призвать его к благоразумию, но Джон, как она и ожидала, не внял увещеваниям.

– Ни одна женщина, прикованная к постели, не имеет права быть такой соблазнительной, – прорычал он, зажав в зубах мочку ее уха. – Но дни, проводимые вами в постели, миссис Тиллмэн, подошли к концу, – грубовато напомнил он. – Постель вашу вы скоро покинете.

Она прерывисто вздохнула. Он усмехнулся и поцеловал ее, позволяя ей выскользнуть из его объятий. Снова усаживаясь на корточки, Джон посмотрел на Лотти сверкающим и пристальным взглядом, полным невысказанных обещаний. Заботливо и бережно он водворил шляпку на ее макушку, поверх косы, уложенной кольцом, и поправил один из розовых цветов. Ее щеки запылали; вцепившись руками в сумочку, она посмотрела на него широко раскрытыми глазами. Сзади захихикала Сисси, и этот негромкий смешок вывел Лотти из того состояния, в котором она пребывала.

– Если вы не прекратите озорничать, мистер Тиллмэн, то мы можем опоздать на свадьбу, – сказала она, высокомерно приподняв подбородок.

– Вы не могли бы дать мне одно обещание, миссис Тиллмэн? – спросил он непринужденным тоном.

«Ну, наконец-то», – подумала Лотти и искоса взглянула на Джона.

– Какое обещание? – с сомнением в голосе спросила она.

– Хм-м-м… – задумался Джон, заметивший ухмылку на лице Сисси. Тряхнув головой, он приподнялся и, упершись руками в борт повозки, ответствовал: – Ну, этот вопрос мы оставим открытым, мэм. – В его глазах вспыхнул насмешливый огонек.

Томас, сидевший на переднем сиденье, тяжело вздохнул, и дядя бросил взгляд в его сторону.

– У нас уйма времени, Томас, – сказал Джон, усаживаясь рядом с мальчиком. – Если мы поспешим, то ты себе ботинки протрешь и коленки испачкаешь, прежде чем начнется свадьба.

– Да уж лучше не надо, – улыбнулась Лотти с заднего сиденья. – Я вовсе не хочу, чтобы мне стало стыдно за него, когда я появлюсь в церкви впервые за последние шесть недель.

Томас снова тяжело вздохнул.

– Да не испачкаюсь я, мисс Лотти, – пообещал он. – Я просто хочу увидеть своих друзей.

– А я останусь с мисс Лотти, – заявила Сисси, сложив, свои маленькие губки в гримаску, выражавшую примерное поведение.

– Ты не замерзла? – спросила Лотти, повернувшись в ее сторону.

Темная курточка, которую носила девочка, была ей слишком коротка, так что из-под нее выглядывало платье. Забравшись к Лотти под одеяло, Сисси прижалась к ней и удовлетворенно вздохнула:

– У меня только нос мерзнет, а когда я надену варежки, то согреюсь.

Это были мягкие голубые рукавички, которые терпеливые руки Лотти связали за последнюю неделю. Рукавички портил только один неверный стежок, и их создательница взирала на свое произведение с едва скрываемой гордостью.

– Давно я этим не занималась, – посетовала она, глядя; как бережно девочка надевает рукавички. – Раньше я вязала для всех маленьких девочек, по паре каждый год к Рождеству, – сказала она Сисси, которая всегда внимательно слушала рассказы о жизни в «Новой надежде».

– А сколько было маленьких девочек в доме, где ты жила? – спросила Сисси, расправляя складки на своем платье.

– О, около тридцати, – задумчиво ответила Лотти. Она вспоминала лица детей, которых больше никогда не увидит.

– Наверное, это был очень большой дом, – сказала Сисси, поудобнее устраиваясь на подушках рядом с Лотти.

– Да, это было большое здание из красного кирпича, с двумя просторными спальнями наверху, с рядами коек, на которых спали девочки.

Лотти прикрыла глаза и представила себе этот дом, единственный дом ее детства.

– У нас была большая кухня. Там посередине стоял стол, за которым я каждое утро месила тесто. А еще у нас был небольшой ледник, где хранились молоко и масло.

– А что такое ледник? – спросила девочках любопытством.

Лотти улыбнулась, вспомнив еще одну вещь из своей жизни в приюте.

– Это был деревянный ящик, в котором в холоде хранились продукты. Развозчик льда приезжал два раза в неделю и привозил лед. Летом он приезжал три раза в неделю. Если девочки вели себя хорошо, то им давали пососать кусочки льда.

– И тебе тоже?

Воспоминание о холодном, быстро тающем на языке кусочке льда заставило Лотти поежиться.

– Да, и мне тоже, – проговорила она задумчиво.

– А это что, был волшебный дом?

Лотти покачала головой.

– Нет… Вовсе нет, – ответила она с грустью в голосе. – Ледник был, наверное, единственным достижением цивилизации, которое у нас имелось. Многое приходилось делать самим. Люди нам, правда, помогали – приносили поношенные платья, какие-нибудь остатки урожая со своего огорода… Методистская церковь нам тоже помогала…

– А у вас там был огород? – спросил Томас, перегнувшись через перекладину. Он, как и сестра, любил слушать рассказы Лотти.

– Да, был. Мы выращивали картофель, свеклу и морковь, – ответила Лотти. – И еще мы там выпалывали сорняки, – добавила она, выразительно взглянув на хихикающую Сисси.

– И вы собирали яйца, – подсказала девочка.

Лотти кивнула:

– Да, каждый день. На завтрак. Иногда для лапши. А еще мы продавали их на рынке или меняли на молоко.

– А у вас что, не было коровы? – недоверчиво спросил Томас. Мальчик не мог вообразить себе дома без коровы или какого-нибудь другого животного, дающего молоко.

– Нет, коровника у нас не было, только курятник и огород.

– А чем занималась ваша мама? – спросила Сисси.

– У меня не было мамы, – тихо ответила Лотти. – Только мисс Эгги.

– А папа ваш кто был?

– Все, достаточно, Сисси, – подал голос Джон, внимательно слушавший воспоминания жены. За десять минут она поведала детям о своей прошлой жизни больше, чем ему за три месяца.

Лотти повернулась в его сторону:

– Все в порядке, Джон. Мне не тяжело отвечать на эти вопросы. – Тихонько вздохнув, Лотти продолжила: – Сисси, у меня не было папы. Мисс Эгги забрала меня у полисмена однажды утром, мне тогда было всего лишь несколько дней от роду. Мисс Эгги дала мне бутылочку с разбавленным молоком и укутала меня, чтобы было тепло. Девочки постарше по очереди кормили меня и купали. Не правда ли, у меня было много мам? – сказала она бодрым голосом.

– Но не было папы, – тихонько вздохнула Сисси. Очевидно, это обстоятельство показалось малышке настолько печальным, что она не решилась говорить о нем в полный голос.

– Да, не было, – согласилась Лотти.

– Значит, ты сирота? – Сисси с надеждой посмотрела на женщину, сидевшую рядом.

Лотти кивнула:

– Да, Сисси, сирота.

– Так же, как и я?

– О нет! – запротестовала Лотти. – У тебя есть дядя Джон, а это почти так же хорошо, как если бы у тебя был папа.

– А сейчас у нас есть, еще и вы, мисс Лотти, – уверенно сказала девочка.

– Да, у меня есть ты… и Томас, – кивнула Лотти.

– И дядя Джон, – подхватила Сисси.

Чувство любви наполнило сердце Лотти.

– Вы – моя семья, – сказала она с гордостью.

– Расскажите еще что-нибудь о том, как вы жили, – попросила Сисси, прильнув к Лотти.

Довольная тем, что ее просьбу удовлетворили, малышка с жадностью слушала рассказы о маленьких девочках, о долгих днях, проводимых в классной комнате, о тоскливом однообразии приютской жизни. Все это Лотти ухитрялась немного смягчать, чтобы не пугать ребенка.

Так прошел примерно час. Лошади бежали ровно, взвихряя копытами снег, выпавший с утра примерно на дюйм. Но изрезанная колеями дорога утомила Лотти, и к моменту, когда они въехали в город, ей уже не терпелось покинуть свое ложе.

Около церкви бегали и играли мальчики, и Томас с нетерпением ждал, когда же, наконец, он сможет к ним присоединиться.

– Хорошо, что мы рано приехали, – выдохнул он, спрыгивая с повозки, и его смех слился со смехом других детей, звавших его играть.

– Здесь больше никого нет? – поинтересовалась Лотти, оглядываясь по сторонам.

– Только две семьи, – ответил Джон, сворачивая поводья и подходя к лошадям. Он связал кожаные ремни упряжи и привязал их к ограде перед церковью. – Сиди смирно, Лотти, – сказал он, увидев, что она собирается вылезать. – Я сам все сделаю.

Джон легко запрыгнул в повозку и опустился на колени рядом с Лотти. Наклонившись, он прижался щекой, раскрасневшейся от морозного ветра, к ее щеке.

– Джон, да ведь ты совсем замерз! – воскликнула Лотти. Выпростав из-под одеяла руки, она прижала ладони к щекам Джона, пытаясь хоть как-то согреть его.

– Мм-м… как приятно, – пробормотал он. Затем повернул голову и запечатлел влажный поцелуй на ее ладони; тем временем его собственные руки были заняты – он разворачивал Лотти и малышку, примостившуюся рядом.

Наконец он извлек, дам из-под одеял и стряхнул сенную труху с их одежды. Сисси, ликуя, пробежала к задней части повозки, затем спрыгнула на землю и в нетерпении стала ждать взрослых.

– Что ж, миссис Тиллмэн, – улыбнулся Джон, ставя Лотти на ноги, – вы готовы идти на свадьбу?

Она улыбнулась в ответ и оправила юбки.

Она твердо стояла на ногах, и только предательское оцепенение в пальцах напоминало ей о неделях, проведенных без движения. «Сегодня первый день моего выздоровления», – с восторгом подумала она и бросилась в объятия Джона, который терпеливо ждал. Он опустил ее на землю, поддерживая за талию.

– Все в порядке? – спросил он.

– В порядке, – заверила его Лотти, аккуратно ступая в направлении маленькой белой церквушки.

«Сегодняшний день докажет, что я в порядке», – подумала она с чувством гордости, шагая рядом с Джоном, который вел ее под руку.