Невидимые знаки

Лед между нами, наконец, начал таять, и я все испортил своим идиотизмом.

Я застонал себе под нос, выдавая свою глупость за боль.

Эстель сделала шаг вперед.

— Как насчет того, чтобы забыть, что произошло, и отправиться на пляж... хорошо?

— Хорошо.

— Просто... позволь мне помочь тебе идти. Обопрись на меня и используй костыль. Я сделаю все возможное, чтобы предотвратить как можно больше дискомфорта.

Ты причина большинства.

По крайней мере, я додумался не сказать это вслух.

Кивнув, я молча принял ее помощь. Я прижал ее ближе, чем это было необходимо, под видом того, что мне нужна ее поддержка. Она ничего мне на это не сказала, лишь сомкнула руки вокруг моего живота.

Установив луковичную часть палки под мышкой, я нерешительно запрыгал вперед.

Эстель двигалась вместе со мной, немного задыхаясь, когда мой вес приземлялся, затем расслаблялся на ее теле.

Она молчала, и я тоже.

Я заставил себя сосредоточиться не на Эстель и ее сексуально-идеальной силе, а на координации и агонии при ходьбе на незафиксированной сломанной ноге.

Шаг за шагом, мы продвигались по лесу к солнечному свету.

Мы пробились к пляжу, который станет нашим новым домом.

Я не знал, как долго он будет для нас домом.

Если бы я знал... не знаю, что сделал бы по-другому.

Любит. Не любит. Любит.

Как мог глупый лепесток рассказать мне о чувствах другого?

Любит. Не любит. Любит.

Как я могла довериться стихам, украденным у других?

Любит. Не любит. Любит.

Я не верю в любовь. Я верю в любовь.

Но не с ним.

Взято из блокнота Э.Э., написано в возрасте девятнадцати лет.

…

Я ПРОГЛОТИЛА свои страхи в миллионный раз и нацепила фальшивую улыбку на лицо.

Мы не будем этого делать.

Да, конечно, будем.

Я не могла заплакать, потому что Коннор и Пиппа не переставали смотреть на меня.

Но это не остановило мою нужду убежать.

Глаза Гэллоуэя были похожи на ракеты, следящие за каждым моим движением. Моя кожа все еще покалывала там, где он обнимал меня, когда прыгал через лес. И я не могу перестать думать о том, как он прижимался своей эрекцией к низу моего живота. Что заставило его это сделать? И почему я не возражала так сильно, как должна была?

В течение последнего часа мы разделили один батончик мюсли на четверых и запили его двумя глотками воды из бутылки, что была в рюкзаке Данкана. Мы нашли ее, когда рылись в других сумках, разбросанных, как конфетные обертки, в нескольких метрах от места крушения.

Мы не нашли ни мою куртку, ни сумку Амелии, но нашли аварийный комплект средств жизнеобеспечения, который пилот держал под сиденьем.

Еда была послана небесами, и я попыталась отказаться от своих глотков воды, сказав, что у меня есть немного дождевой после бури, но Гэллоуэй не согласился с этим. Малое количество еды не давало нам много энергии — наоборот, усугубило наш голод и усилило его.

Лучше смирись.

После нашего перекуса, мы с Коннором вернулись на вертолет и ободрали салон. Мы вытащили изношенную кожаную подушку со скамейки, три спасательных жилета и кусок искромсанного фюзеляжа, который мы, как я думала, используем, но понятия не имела, как.

Пляж превратился в пустошь с разбитыми, несовместимыми друг с другом предметами, которые, я надеялась, каким-то образом помогут нам остаться в живых.

Сидя на корточках, я осмотрела разбросанные вещи.

— У нас есть несколько хороших запчастей, чтобы, хотя бы сделать убежище.

Я думаю.

Я не знаю.

Гэллоуэй хмыкнул, тогда как Коннор с надеждой кивнул.

Пиппа сидела тихо, посасывая большой палец, наблюдая за всем, что я делала. Интенсивность взгляда маленькой девочки угрожала уничтожить меня, я понимала, что она смотрит на меня в надежде, что со мной она будет в безопасности. По крайней мере, мы нашли ее плюшевого котенка, Пуффин. Она обняла его, как будто он вырвется и исчезнет.

Мое сердце останавливалось при мысли о предоставлении им основных предметов первой необходимости. Они все еще были достаточно маленькими, чтобы верить, что у взрослых были все ответы, и это было почти так же наивно, как верить в Санта-Клауса.

Взрослые не знали, что они делают — мы просто хорошо притворялись.

Но здесь не было никакой возможности притвориться. Сделай или умрешь. Попытайся или погибнешь.

Я переключила свое внимание на Гэллоуэя; он до сих пор мучился от приложенных усилий, пока добирался до пляжа. Он ненавидел, всей душой ненавидел то, что я видела, как его рвало, когда мы проходили последний участок. Он оттолкнул меня и упал, чтобы его вырвало под куст.

Но вышло не так уж и много.

Боль была слишком сильной для его организма.

Он не мог посмотреть в глаза, когда, наконец, позволил мне коснуться его снова и довести до пляжа. Никаких остроумных замечаний. Никаких грубых комментариев. Просто абсолютная тишина.

Я уважала его чувства и не сказала ни слова, просто дала ему отдохнуть на песке. Даже сейчас, через несколько часов, я не трогала его.

Гэллоуэй закрыл глаза, сжав кулаки от боли, а его кожа то краснела от прилива адреналина, то бледнела от агонии.

Как группа, мы не очень хорошо справлялись. С моими сломанными ребрами, покалеченным запястьем Коннора и окровавленным плечом Пиппы, мы не были в состоянии соорудить дом или охотиться, чтобы поужинать.

Это не так просто, как кажется в книжках.

У меня было тайное увлечение темой о выживании. Мне нравилось смотреть фильмы о кораблекрушениях и читать книги на эту тему. Я обожала идею одиночества и поиска утопии в самых невероятных местах.

Но это было до того, как подобное случилось со мной.

Это было до того, как комфортное кресло у окна в моей квартире со стаканом чая со льдом превратилось в дикий остров на ФиГэл без признаков помощи.

Благодаря актерам, это выглядело так просто. Рыбалка при помощи сережек, разрезание кокосов коньками.

Казалось, удача улыбалась им.

Но нам...

Получится ли у нас так же?

Я прошлась взглядом по покалеченным выжившим, которые стали моей семьей. Нам было слишком больно, чтобы справиться с этим. И если нам слишком больно, чтобы строить или охотиться, мы, в конечном итоге, станем все слабее и потеряем силы, пока наше спасение больше будет иметь значения.

Нет...

Встав в вертикальное положение, я, держась за ребра, направилась к береговой линии. Слезы, которые больше не могла остановить, стекали по моему лицу, когда я просила пустой горизонт о надежде.

Пожалуйста... как нам с этим справиться?

Что мы будем пить и есть, как построим приют, когда все мы слишком слабы, чтобы даже попытаться?

Я зашла глубже в воду, и мне было плевать, что мои Гэлнсы намокли. Я бы хотела переодеться еще несколько часов назад. Нам всем нужно переодеться. Нам нужен душ, кровать и немного еды.

Перестань жалеть себя.

По крайней мере, никто из тех, кого ты любила, не умер.

Нет, это случилось год назад.

У меня было время это принять.

Я посмотрела через плечо на Коннора и Пиппу. Они сидели вместе, в плену страха и грусти. Однако они все еще говорили, до сих пор улыбались. И если они могут болтать и делиться глупой (даже если не совсем подходящей) шуткой, то я определенно тоже могу рядом с ними.

Зачерпывая горсть прохладной морской воды, я умыла лицо. Капли смыли немного липкого пота.

Чувствуя себя немного меньше съедаемой отчаянием, я вышла на берег и снова встала перед нашими запасами.

Гэллоуэй застонал, когда подвинулся выше, опершись на лежащее бревно, которое я притащила (с помощью) из лесной опушки в тень стоящего листового дерева. Плотная листва выполняла функцию зонтика, и мы нашли убежище в тени, все еще в состоянии наслаждаться прохладным воздухом с моря.

— Ты в порядке?

Я выдавила из себя улыбку.

— Конечно. Почему бы и нет?

Гэллоуэй нахмурился.

— Я могу назвать сотню причин.

— Да ладно. Ни одна из твоих причин мне не подходит.

Я не могла с ним общаться. Особенно после его честности о том, насколько он хотел меня.

Кто так делает?

Мы на безлюдном острове. Мне есть о чем подумать.

Его взгляд обжигал меня.

— Ты уверена?

— Абсолютно. Все хорошо. — Я подмигнула Пиппе.

Она вознаградила меня с улыбкой.

— Хорошо, разберемся с вещами. — Я указала на предметы — единственное, что может спасти нас от смерти. — У нас есть один швейцарский армейский нож, прозрачный полиэтиленовый пакет, маленький топор, который, я думаю, должен быть использован для того, чтобы выбить окно самолета в случае аварии, если это не сделает пальмовое дерево вместо него. — Я вздрогнула, когда образ мертвых ног Акина заполнил мой разум. — Пара солнцезащитных очков, бейсболка, небольшой медицинский комплект с антисептическими салфетками и маленькой иглой и ниткой, карманное зеркало, фонарик и пакет вяленого мяса, срок годности которого истек два года назад.

Оказалось, что у Акина был комплект для выживания, но он не проверял его очень давно. Мне жаль, что у него не было рыболовных крючков, обезболивающих и зажигалки. Только эти три вещи сделали бы нашу жизнь намного легче.

Гэллоуэй сказал:

— Итак... то есть это значит, что мы в заднице.

— Эй! — Я вскинула голову. — Следи за языком.

Коннор рассмеялся.

— Все нормально. Мы уже слышали это от нашего отца.

Пиппа кивнула.

— Ему нравилось слово «хрень».

Гэллоуэй усмехнулся.

— Я должен добавить это в свой лексикон.

— О, нет, ты не будешь этого делать.

— Это ты так думаешь. — Он взглянул на детей, они заговорщицки улыбнулись ему.

Я изо всех сил старалась не сдаваться. Смех помог немного забыть о нашем стрессе. Если несколько красочных слов обеспечат развлечения, то пусть так и будет.

Оставив их шутить, я собрала вещи и аккуратно сложила их в сумку с черным шнурком.

Гэллоуэй кашлянул, привлекая мое внимание. Он не говорил, но его глаза подтвердили мои предыдущие мысли. Как могли двое взрослых и двое детей выжить в мире, где у нас не было ничего?

Очевидный ответ?

Мы не могли.

Но мы постараемся.

Я резко встала, не в состоянии больше там оставаться, глядя на наши скудные вещи. Мне нужно продолжать двигаться дальше.

Пиппа поднялась со своего места рядом с братом и подошла ко мне, взяв меня за руку.

— У меня болит спина, и в голове странные ощущения.

Мой желудок перевернулся.

О нет.

Я позаботилась о запястье Коннора, но ничего не сделала с Пиппой. Как я могла забыть о ее кровоточащем плече?

Наклонившись к ней, я улыбнулась так ярко, как только могла.

— Я знаю, как это исправить.

Я не знаю, как это исправить.

— Соленая вода помогает при порезах.

Возможно, не морская вода; с таким количеством организмов, и водорослей, и микробов...

Но какова была альтернатива?

Глядя на Коннора и Гэллоуэя, я заставила себя не думать о наших проблемах.

— Пойдем поплаваем. Нам всем нужна ванна, и это поможет почувствовать себя лучше.

И в зависимости от того, насколько большая рана Пиппы, мне, возможно, придется использовать иглу с нитью намного раньше, чем я того хотела.

К горлу подступила тошнота от мысли о том, что придется шить девочку без анестезии.

— Давай. — Не дожидаясь ответа, я освободила руку от хватки Пиппы и зашагала в сторону Гэллоуэя. Я еще не наложила шины ему на ногу, потому что он отказался снимать Гэлнсы.

Идиот.

В чем его проблема? Он так сильно прижимался ко мне в лесу, чтобы поцеловать меня, царапая своей щетиной, а сейчас стесняется, чтобы я его раздела и могла оказать помощь.

По крайней мере, ему придется раздеться, чтобы искупаться.

Я протянула руку.

— Я больше не буду спрашивать. После купания станет лучше.

Страсть горела в его глазах (я не знала, было ли это из-за меня или от мысли об океане), но он уставился на мою руку, как будто это оскорбило его.

— Я не могу стоять.

— Нет, можешь.

— Нет, не могу. — Он сердито посмотрел на горизонт. — Я не буду этого делать.

Пригнувшись, я проигнорировала боль в своих ребрах, и понизила голос до шепота, чтобы дети не услышали.

— Рвота — это естественно. Твое тело едва может справиться с такой болью...

— Забудь, что видела это.

— Не забуду, потому что здесь нечему стыдиться. — Я подошла к нему и передала «костыль» с более широким концом. — Пойдем. Пожалуйста.

Он поднял глаза. На секунду между нами промелькнула искра связи и похоти, затем растворилась, когда Гэллоуэй зарычал:

— Черт возьми, ты играешь не честно.

— Я не знала, что играю, но если это означает, что я победила, тогда отлично.

— Ерунда.

Я против воли засмеялась.

Ругаясь себе под нос, он поставил «костыль» на песок и позволил мне нырнуть под его руку. Коннор бросился вперед, чтобы поддержать его со спины.

Это забрало много сил и энергии, но мы все-таки подняли Гэллоуэйя на ноги.

Он зажмурил глаза.

— Когда же, наконец, станет легче?

Я сняла свои балетки, еще когда мы ели, и мягкий песок сочился между моими пальцами.

— Станет. Как только будет установлена шина и нога будет зафиксирована, боль исчезнет.

Я снова вру. Я понятия не имею, как все будет.

— Она права. — Коннор поднял запястье. — Рука убийственно болела, но как только она привязала палку, стало лучше.

Видимо, моя ложь основана на правде.

Пиппа следовала за нами, как крошечная тень, когда Гэллоуэй хромал из нашего тенистого кемпинга.

Из него вырывался рваный стон.

Он покачнулся, и я быстро прижалась к нему, позволив его руке крепче обхватить меня за плечи.

Мое сердце пропускало удары, когда он вздрагивал.

Поддерживая его, я задумалась о том, как много времени потратила впустую, живя в одиночестве. Как сильно я предпочитала молчание ночным клубам, и выбирала общение с ручкой с листом бумаги, вместо флирта с незнакомцем.

Я была одинока большую часть моей жизни, и теперь я одинока на острове. И, почему-то, единственный мужчина подходящего возраста нашел меня привлекательной.

Чем дольше мы находились в компании друг друга, тем больше я видела, что скрывается под его маской. Он хотел выглядеть нахалом, но я чувствовала, что в Гэллоуэе Оуке скрывалось гораздо больше, чем он хотел показать.

Пиппа выбежала перед нами. Она развернулась, закусив нижнюю губу.

— Можно мне с вами?

Я остановилась, когда первая волна морской воды накрыла мои пальцы ног.

— Думаю, тебе необходимо снять некоторую одежду, чтобы она не промокла.

Или лучше поплавать одетыми, чтобы вещи постирались?

У всех нас было во что переодеться. Я нашла свою сумку с ночной рубашкой, купальником и шортами. А Коннор отыскал сумку Гэллоуэя и рюкзак своего отца. У нас было достаточно одежды, чтобы продержаться какое-то время.

Одежду мы аккуратно сложили и придавили камнем после того, как проверили наши запасы. Что мне действительно хотелось бы найти, так это зажигалку или спички, сотовый телефон или любое устройство связи (даже сигнальная ракета была бы кстати). Но телефон Гэллоуэя был мертв без зарядного устройства, и Коннор сказал, что его мама и папа специально оставили свои планшеты, чтобы их ничего не отвлекало.

Мне необходимо найти мою куртку.

В ней есть телефон и зарядное устройство.

Это наша единственная надежда на спасение.

Коннор подбежал к своей сестре, снимая футболку и прыгая на одной ноге, чтобы снять шорты. Его действия были неловкими из-за поврежденного запястья, но он гордо стоял в шелковых боксерах с изображением Звездных войн. Атласный материал прилип к его тощим мальчишеским бедрам.

Он подтолкнул Пиппу, которая засмущалась.

— Пойдем, Пип. Плавать в одежде не интересно.

Она сморщила носик.

— Ты такой костлявый.

— А ты трусиха. — Он бросился в бушующие волны, и прокричал: — Кто последний — тот отдает другому свои карманные деньги.

Карманные деньги.

Мое сердце сжалось. Эти привычные вещи теперь исчезли. Здесь не было никаких денег. Если только оплата в виде ракушек не считалась валютой.

Пиппа визжала, торопливо срывая с себя футболку, выскользнула из штанов и бросилась к воде только в одних трусиках.

Я закрыла рот рукой при виде жуткой раны на плече.

— О, господи.

Гэллоуэй вздрогнул.

— Ай. А она мужественная, раз не кричит каждый раз, когда двигается.

Я не могла перестать смотреть. Ее жемчужно-белая кожа была разорвана и воспалена.

— Как ты думаешь, с ней все будет в порядке?

Он долго не отвечал.

— Надеюсь на это.

Комок образовался в горле.

Рука Гэллоуэя сжалась вокруг моих плеч.

— Эй… все будет хорошо. С ней все будет в порядке. Вот увидишь.

Я кивнула, не в силах ответить. Пожав плечами, молча попросила его отпустить меня. Он повиновался, ослабил хватку и перенес равновесие на «костыль». Я прошла по пляжу, не отводя взгляда от детей, ныряющих под воду и ведущих себя так, будто ничего неправильного не случилось.

Все было неправильно.

В том числе мои чувства к мужчине, которого я едва знала.

У Гэллоуэя была пугающая способность проникнуть в мои мысли и просочиться в мое сердце. Я могла справиться с ним, если бы он был ублюдком, но не тогда, когда он так искренен и заботлив. Это разрушало меня, потому что у меня не было времени, заботиться об этом, когда наше будущее было неизвестно.

— Я пойду к ним. — Отмахнувшись от переживаний, я стянула черный топ со стразами через голову (отчего мои ребра чертовски сильно заныли) и, нервничая, сняла Гэлнсы.

Я не осмелилась взглянуть на Гэллоуэя.

Ни одного взгляда.

Но я знала, что он смотрит на меня, потому что моя кожа покрылась мурашками.

Я держала голову высоко поднятой, когда зашла в океан в черных трусиках и лифчике. Что с того, что он увидел меня в нижнем белье? Я не сомневаюсь в том, что он увидит меня во всех возможных обличиях в течение следующих нескольких дней, пока мы будем ждать спасения.

Когда свежий воздух обдал мое тело, уставшее от плотной Гэлнсовой ткани, прохладой, я застонала с облегчением. Когда очищающая вода достигла моих бедер, я опустилась на колени на песчаное дно и исчезла под поверхностью.

Я зависла, пока в голове немного не прояснилось, прежде чем вынырнуть.

Мой взгляд остановился на Гэллоуэе. Каждый нерв, стресс, желание и похоть интенсивно взорвались.

Он снял футболку, демонстрируя сильный торс, скульптурную грудь и косые мышцы живота. Его пресс подрагивал при каждом вдохе, а кожа сверкала от пота.

Мой рот открылся, когда я нагло впилась в него взглядом. Я нашла его привлекательным еще в аэропорту. Оценила его рост, внешность плохого парня и сексуальную привлекательность. Но теперь... святой ад, я хотела его.

Я хотел стать безрассудной и забыть, что наши жизни на грани.

Хотела притвориться, что мы добрались до Кадаву.

Я хотела поверить, что это был курортный роман, и ничто не может навредить нам.

Мои пальцы покалывало от желания прикоснуться к нему, рот наполнился слюной, я хотела попробовать его.

Я перестала дышать, когда он потянулся к своей ширинке. Сердце превратилось в отбойный молоток, когда он расстегнул штаны и немного стянул вниз. Черные боксерские трусы и восхитительный бугорок хорошо одаренного мужчины.

Во рту пересохло.

Гэллоуэй поднял глаза.

Я замерла.

Вместо того чтобы ухмыляться факту, что я поймана за разглядыванием, он поморщился и отвернулся. Боль, отразилась на его лице, пока он прерывисто дышал.

Я знала, что произойдет. Я также знала, что не откажу, даже если это будет стоить мне больше, чем у меня есть.

Он не мог снять Гэлнсы без посторонней помощи.

Я вздрогнула. Не спрашивай меня. Не проси меня помочь.

— Эстель? — Он разочарованно сжал челюсти. Гэллоуэй не мог смотреть мне в глаза, слишком гордый, чтобы признать, что он не мог этого сделать сам.

Уязвимость разорвала мое сердце.

Проклятье.

Взяв себя в руки, я вышла из воды и встала перед ним, пока капли воды стекали по моему телу.

— Мне стянуть штаны, или ты хочешь опереться на меня, пока будешь это делать сам?

Его лицо исказилось от ярости.

— Я вообще не хочу твоей помощи.

Гнев наполнил мою кровь.

— Тогда почему…

— Потому что я гребаный инвалид, который ничего не может сделать сам. — Тяжело дыша, он посмотрел на горизонт, волны, пляж — куда угодно, только не на меня. — Просто сними их, ладно? Не заставляй меня умолять.

Я боролась с желанием отбросить прочь его отношение и обнять его, потому что он находится в таком деморализующем положении.

— Все нормально. Я не против. — Мой голос был мягким, когда я встала на колени перед ним.

Я подняла глаза.

Дерьмо, я не должна был этого делать.

С этой позы у меня был прекрасный вид на плотные боксерские трусы, идеальную выпуклость, гладкий торс и разоренного мужчину, возвышающегося надо мной.

Мы оба замерли.

Инстинкты против моей воли завладели мной. Стремление успокоить его, поцеловать, снять не только Гэлнсы, но и боксеры, тоже заполнили мой разум.

О, боже.

Прочистив горло, Гэллоуэй отвел от меня взгляд. Его руки сжались в кулаки.

Слегка трясущимися руками, я потянулась к его бедрам и скользнула пальцами в петли пояса, и медленно потянула плотный материал к его бедрам (стараясь изо всех сил, чтобы не задеть его кровоточащую рану), Гэллоуэй резко вдохнул.

Коннор и Пиппа плескались позади нас, но все, на чем я могла сосредоточиться, — это Гэллоуэй, и как близко я была к его очень интимной части тела.

Он проглотил рычание, когда я стащила Гэлнсы до коленей.

Я остановилась.

— Тебе придется согнуть ногу, чтобы я смогла снять штанину.

Его голубые глаза прожигали меня.

— Хорошо. — Затаив дыхание, он изо всех сил старался балансировать на здоровой ноге. Однако не удержался, и его рука приземлилась на единственное место, куда он мог добраться.

Моя голова.

Как только его большие пальцы сжали мой затылок, потянув за волосы и напоминая мне, что обычно происходит, когда женщина стоит на коленях перед мужчиной, мое сердце сжалось.

Дыши.

Не обращай внимания.

Сексуальная вспышка раздражала меня и пугала; я дернула его Гэлнсы сильнее, чем следовало.

— Господи! — Он снова потерял равновесие, его пальцы сильнее зарылись в моих волосах, когда я освободила одну ногу.

Мы оба остановились. Он не мог перенести вес на сломанную лодыжку.

Он пришел к такому же выводу.

— Я должен сесть.

Я рассмеялась, проклиная свое колотящееся сердце.

— Ну, в любом случае, ты не сможешь носить их в ближайшем будущем. Просто иди в воду прямо в одежде. Я сниму штаны, когда в воде ты станешь невесомым.

Он нахмурился.

— Почему я не могу надеть их?

— Потому что, как только ты станешь чистым, я собираюсь наложить шину, а Гэлнсы на нее не налезут.

— Прекрасно. — Обхватив свой «костыль», как спасательный круг, он запрыгал к волнам, не прося меня о помощи.

Я отпустила его.

Я притворилась, что это лучше для него, так он мог бы вернуть себе часть независимости, даже когда его Гэлнсы тянулись за ним.

Но на самом деле, я сделала это ради себя.

Я сделала это ради своего сердца.

Сделала это ради своего здравомыслия.

БУДЬ ПРОКЛЯТ ЭТОТ ЧЕРТОВ остров.

Всё здесь было ужасно.

Всё, кроме нее.

Она была единственной, что делало ситуацию терпимой.

Я сидел в теплой воде, желая отвести от нее взгляд, но не мог.

Эстель повернулась ко мне спиной, наклонившись к порезу Пиппы. Учитывая то, что я ничего о ней не знал, я уже изучил кое-что в ней. Я заметил, что у нее мало опыта общения с детьми. Она относилась к ним как к взрослым, говорит успокаивающе, но уверенно, она ничего не скрывала и не лгала, когда Коннор спросил ее о том, где мы будем спать сегодня ночью.

Для информации — звезды будут нашей крышей. Это должно было быть моей работой. Ради бога, я — строитель. Но как я могу построить убежище, когда едва могу оставаться в сознании, когда стою?

Я ненавидел свое состояние. Но не собирался оставаться таким. Завтра мне станет лучше, и я построю нам проклятое убежище, даже если моя лодыжка будет продолжать гореть болью.

Я не могу больше оставаться калекой.

После того, как построю нам убежище, я построю плот. Как-нибудь разберусь, как построить лодку, чтобы вытащить нас с этого забытого места.

Если они не могут найти нас... мы поплывем, чтобы найти их.

Эстель, казалось, была полна бесконечной силы и здравого смысла. У нас не было лекарств для плеча Пиппы. Почти гарантирована инфекция, если мы не прочистим рану. Она не выглядела обеспокоенной, просто сосредоточилась на настоящем.

Мой желудок перевернулся, когда море стало красным от крови, в то время как Эстель разрезала рану Пиппы, но я должен признать, что травма выглядела намного лучше, чем я думал.

Меня сковал страх, когда я подумал об акулах, приплывших на запах крови. На ФиГэл водятся акулы?

Сделав все, что в ее силах, Эстель окунула Пиппу в воду по шею, сказав ей, чтобы осталась так стоять десять минут, чтобы соль залечила рану. Это была единственная ложь, которую она сказала — что море уберет ее боль и плечо заживет.

Но кто я такой, чтобы говорить другое? Я чувствовал себя лучше в воде, качающей мою сломанную ногу. Если Эстель думает, что океан может все исцелить, я тоже хотел бы в это верить.

Коннор уплыл, преследуя серебряную рыбу под водой.

Нам нужно поймать несколько.

Я голоден и умираю от жажды. От недавнего перекуса (если несколько крошек можно назвать перекусом) лучше не стало.

Мои мысли сфокусировались на трех основных моментах для выживания.

Убежище.

Еда и вода.

Исцеление.

У нас нет укрытия, но я исправлю это (неважно, со сломанной ногой или нет).

У нас ограничена еда.

Мы все ранены.

Нам нужно чудо, чтобы выжить.

Но как мы можем молить о чуде, когда одно уже нам было дано? Мы выжили, в то время как остальные трое гнили под фиГэлйским солнцем. Это ведь чудо... или?

Отрывая взгляд от Эстель (изо всех сил стараясь не вспоминать ее в нижнем белье), я посмотрел на пляж, выглядящий, как прекрасная открытка. Мои мокрые Гэлнсы высохли на солнце, а отпечатки наших шагов вели к нашему лагерю, где в тени покоились спасенные вещи.

— О чем ты думаешь? — Коннор плыл, разрезая руками воду.

Мои мысли пронзила боль. Как много еще у него осталось сил и энергии, чтобы плавать и хотеть разговаривать? Когда иссякнут запасы его тела, он все равно будет улыбаться и продолжать шутить?

Когда я не ответил, Коннор плеснул в меня водой.

— Знаешь, о чем я думаю? — Он указал на горизонт.

Пустой, красивый, проклятый горизонт.

Нет островов.

Нет лодок.

Нет гидросамолетов.

Нет трафика или движения любого рода.

— Я думаю, они нас найдут. Они принялись за поиски и скоро появятся, чтобы нас спасти.

Так сильно желая поверить в сказку, я подыграл:

— Да, держу пари, они уже за углом, готовя гамбургеры и колу, готовые отправить нас в нашу гостиницу.

Глаза Коннора внезапно наполнились слезами.

— Даже если бы сотрудники отеля приехали за нами, Пип и я не сможем зарегистрироваться без мамы и папы. — Его взгляд переключился на остров и место, где покоятся его родители.

— Странно, что я не верю, что они мертвы? Это не кажется реальным.

Море было неглубоким, мы оба стояли на дне, и балансировали при помощи рук, чтобы остаться на плаву.

— Я понимаю тебя. Моя мама умерла несколько лет назад.

— Ты сразу смирился с этим?

Я задумался, стоит ли мне сказать ему стандартное, заготовленное обществом «Да, время исцеляет все раны, и станет легче». Но Эстель не врала им, поэтому я тоже не буду этого делать.

— Нет, не сразу. Когда это случилось, я рассердился. Очень сильно. Я сделал... кое-что. Я причинил боль моему отцу, — я криво усмехнулся. — Не позволяй этому случиться. Я не могу сказать, как бороться с тем, что они никогда не вернутся, но я могу сказать тебе, чего не стоит делать.

— И что я не должен делать?

— Не путай грусть с яростью. И не обращай свою злость на тех, кто больше всего о тебе заботится. — Я никому об этом не говорил. Я даже не извинился перед отцом за то, что был таким говнюком.

Мое сердце сжалось. У меня никогда не было смелости поговорить о своих поступках. И теперь у меня никогда не будет шанса обнять отца и сказать, что я сожалею. Я оставил его, когда он нуждался во мне больше всего. Он не только потерял жену, он потерял и сына.

Дважды.

Я не могу.

Я больше не могу оставаться в море.

Я пробрался сквозь воду и вывалился на песок.

Как только мог, я перемещался, прыгая с помощью костыля, игнорируя боль, и оставив остальных позади.

Я не оглянулся назад.

Жизнь никогда не дает больше испытаний, чем ты сможешь вынести. У жизни самое больное чувство юмора.

Иногда веселое. Иногда грустное.

Но нужно двигаться вперед. Ключом к выживанию является смех, когда все становится плохо и хочется плакать, когда все становится хорошо.

Я недостаточно плачу.

Я много смеюсь.

Взято из блокнота Э.Э.

…

Я ВИДЕЛА, КАК ОН уходит.

Как могла не увидеть?

Я все прекрасно осознавала, каждый раз, когда он смотрел на меня. Я напрягала слух, чтобы подслушать его с Коннором разговор. И я попыталась разделить свое сознание между помощью Пиппе и тем, что Гэллоуэй делал позади меня.

Это не сработало.

Лоб Пиппы на ощупь как пылающее дневное солнце, а губы были сухими и потрескались от обезвоживания. По крайней мере, море помогло. Соленая вода превратила ее рану из ярко-красной, покрытой корочкой, в бледную и опухшую.

Коннор ушел после Гэллоуэя. Двое мужчин — один ковыляющий, как древний воин, а другой энергичный, идущий вслед за своим новым кумиром.

Я не двигалась, качаясь на волнах.

Пиппа коснулась моей руки.

— Я хочу пойти к ним.

— Я тоже.

Мне хотелось бы знать, что такого сказал Коннор Гэллоуэю, что его так вывело из себя, и что он скрывал. Я хотела так много знать, но сомневалась, что когда-либо узнаю, потому что секреты занимали слишком много места, без возможности поговорить.

Наш остров не был крошечным, но отношение Галлоуэя заняло большую часть пространства, заражая пляж презрением.

Взяв Пиппу за руку, я вывела ее из океана.

Горячее солнце опалило мою кожу, отчего капли на моем позвоночнике мгновенно высыхали. У меня не было с собой защитного крема от УФ-излучения или предотвращения солнечных ожогов. В конце концов, я возвращалась домой, а не ехала в отпуск.

Дом.

Господи, все бы отдала, лишь бы оказаться дома.

Пиппа отпустила мою руку и бросилась вперед. Мой взгляд упал на наши разбросанные вещи, ненавидя отсутствие умений и опыта. Как я могу превратить несколько подушек безопасности от вертолета, пластиковую обертку и другие мелкие детали в пищу и укрытие?

Гэллоуэй прислонился к бревну, немножко успокоившись, чтобы продолжить разговор с Коннором. Они замолчали, когда подошли мы с Пиппой.

Галлоуэй отказывался встретиться со мной взглядом. Что-то изменилось. Он казался обозленным и уязвимым одновременно. Но как бы там ни было, он направил свою агрессию на себя, а не на меня.

Отжав волосы от морской воды, я сказала.

— Я должна наложить шину на твою ногу.

— Я справлюсь.

Я хлопнула руками по бедрам. Мне было все равно, что я стояла перед ним в нижнем белье. Мне было плевать, что кружево просвечивало мои интимные части тела. Все, что меня беспокоило — это заставить его принять помощь, при этом не ненавидя тех, кто помогает.

— Ты идиот, если так думаешь.

Я подошла к границе леса и взяла длинную палку, которую нашла ранее. Хорошо, что еще одна ветка лежала поблизости, такой же длины и толщины.

Две будет лучше, чем одна.

Взяв обе, я зашагала назад.

Никто не сказал ни слова, когда я наклонилась над сломанной ногой Гэллоуэя (естественно, в песке). Он наблюдал, как я взяла швейцарский армейский нож и порезала оставшуюся часть моей майки на полоски. Я с грустью наблюдала за стразами, которые упали на песок с безжизненным блеском.

Когда у меня было шесть полосок ткани, я поместила одну палку с правой стороны голеностопного сустава и голени Гэллоуэя, а другую слева. Я осторожно стряхнула песок с его ноги, проигнорировав то, как мышцы напрягались под моими прикосновениями. Когда нога была достаточно чиста, я сказала Коннору:

— Подойди, пожалуйста, и подержи эти ветки.

Коннор вскочил и сделал, как я просила.

Благодарно улыбнувшись, я убрала упавшие на лицо волосы и посмотрела на лодыжку Галлоуэя. Мой желудок сжался от мысли, что я собиралась сделать.

Будет больно.

Очень сильно.

— Черт.

Гэллоуэй вздрогнул.

— Что такое?

Я указала на грубую кору ветки.

— Будет тереть. Мне нужно что-то, чтобы обернуть вокруг твоей ноги.

— Если хочешь, можешь разрезать Гэлнсы.

— Они могут понадобиться, это твоя единственная пара.

— Ты уже видела меня в боксерах, Эстель. Не думаю, что мне нужно беспокоиться о соответствующем наряде.

Я не ответила, просто продолжала пялиться на его ногу, как будто могла магически удалить опухоль, скрепить сломанные кости и убрать его боль.

Его хриплый баритон заставил меня встрепенуться.

— Знаешь... У меня никогда не было женщины, которая так смотрела на мою лодыжку.

— Замолчи.

— Обычно они фокусируют свой взгляд немного выше.

— Прекрати.

Он ухмыльнулся.

— Просто пытаюсь ослабить напряжение.

— Я не напряжена.

Я напряглась, когда его рука легла на мое плечо. Мое сердце подскочило, когда он медленно и чувственно провел к моему бицепсу, предплечью и проследил синие вены на внутренней части моей руки.

— Меня не обманешь.

Я сбросила его руку.

— Листья. Нам нужны листья.

— Что? — он усмехнулся.

Что, черт возьми, я несу?

Я просто выпалила что попало, чтобы бороться с властью, которую он имел надо мной.

Коннор пришел мне на помощь.

— Ты имеешь в виду, для подкладки? Как с моей рукой?

Я ухватилась за эту мысль, как за спасательный круг.

— Да. Точно. Это именно то, что я имела в виду.

Расслабься.

Ты ведешь себя как глупая школьница.

Быстро встав, я вздрогнула и схватилась за ребра. Я посмотрела на наше дерево-зонт с его большими, гладкими листьями. Собрав несколько горстей, свернула их и поместила между шиной и лодыжкой Гэллоуэя. Коннор крепко все держал, пока я привязывала первую полоску ткани вокруг его колена.

Гэллоуэй поморщился, но ничего не сказал, когда я продолжала фиксировать ногу импровизированной шиной.

Когда пришло время выпрямить его искривленную лодыжку, мне стало страшно, что нас вырвет.

К счастью, этого не случилось.

Только после того, как закончила, я села и выпрямила спину. Учитывая все, это было не так уж плохо. От колена и до лодыжки я достаточно хорошо зафиксировала его ногу, надеюсь, она срастется ровно. Я пыталась не смещать кости. И ничего не могла поделать с отеком и переломами в ноге. У меня не было опыта, чтобы вправить или попытаться выровнять кости.

Мое сердце колотилось.

— Как ты себя чувствуешь?

Галлоуэй нахмурился.

— Не знаю...

Это не сработает. Я должна попытаться сделать что-нибудь еще…

Он выдавил из себя улыбку.

— Мне лучше. Спасибо. — Его взгляд потеплел, глаза стали похожи на синюю галактику, даже больше, чем бурное море. — Я ценю это.

Слава богу.

На этот раз, мне удалось расслабиться под его контролем.

— Пожалуйста.

…

Ночь.

Наша первая ночь среди дикой природы.

Вообще-то вторая, если учитывать ночь крушения и наш бурный прием.

Солнце уступило место луне, и палящая жара дня превратилась в леденящий холод.

В нашем скудном багаже мы нашли зубные щетки и два маленьких тюбика зубной пасты. Чистка зубов и полоскание рта морской водой не назовешь идеальным, но всем нам требовался кусочек нормальной жизни. У нас не было мыла, но на данный момент мы довольствовались мятным свежим дыханием.

Гэллоуэй и Коннор провели день, возившись с палками, полиэтиленом и пластиком, пытаясь придумать какое-то подобие крыши, чтобы спать под ней. Но истощение и боль забрали все силы, и мы смирились с мыслью, что сегодня ночью... Млечный путь будет нашей крышей, а звезды нашими занавесками.

Я дрожала, сжавшись в запасной футболке, которую дал мне Коннор. Я не думала, что моя шелковая ночная рубашка подойдет больше, в ней мне будет не теплее. Мои хлопковые трусики не спасли меня от прилипания песка к каждому дюйму моего тела. Я мечтала о душе, чтобы смыть с себя липкую соль, галлоне пресной воды, чтобы утолить бушующую жажду, и удобной кровати с перьевыми подушками и самыми мягкими одеялами, которые только можно себе представить.

Весь день мы питались энергией друг друга. Но теперь дневной свет исчез, оповещая о том, что двадцать четыре часа прошли напрасно. Наше рвение к общению сократилось до несуществующего.

Даже кусок вяленой говядины, съеденный на обед, не добавил нам хорошего настроения.

Все, чего мне хотелось, это свернуться клубочком и отключиться. Интроверт во мне требовал отделиться от других, но страх остаться одной на пустынном острове заставлял меня ценить компанию.

Пиппа подошла ко мне, ее лицо сжалось от плача.

— Можно мне спать рядом с тобой?

Я протянула руки.

— Конечно, можешь. Мы можем согревать друг друга. — Ее крошечное тельце прижалось к моему, отдавая тепло, и, что удивительно, принося комфорт. Но она пришла не одна. Обнимая своего плюшевого, слегка влажного котенка, вклинила его между нами.

На холодном песке было не совсем удобно, и мы выкопали четыре желоба, которые соответствовали формам наших тел.

Я обняла ее, целуя в голову.

— Засыпай. У меня есть ты. — Мое сердце сжалось от боли за осиротевшую девочку.

В темноте наши взгляды с Гэлоуэем встретились. Мы лежали лицом друг к другу, но на расстоянии нескольких метров. Я не специально легла так далеко от него, но даже на таком расстоянии, от его взгляда моя кожа покрывалась мурашками.

Он не сказал ни слова, просто смотрел на меня понимающими глазами, мерцающими в ночи.

Он сделал все возможное, чтобы помочь (предлагая пойти со мной и Коннором, чтобы снова исследовать остров — на всякий случай, если мы, вдруг, прошли мимо цивилизации (к сожалению, нет)), но его боль означала, что мы не можем его использовать.

Однако он думал это иначе. Он считал это слабостью. Гэллоуэй смотрел на меня так, будто я что-то украла, чтобы оставаться сильной. Ему не нужно было знать, что когда я ушла на перерыв в туалет, я использовал оставшуюся часть своей майки, чтобы замотать ребра. Ему не нужно было знать о моем беспокойстве или страхе, который бурлил во мне, как взболтанная бутылка лимонада.

Он не мог излечить мои раны, так же, как и я не могла излечить его.

Мы были в этом вместе, нравится нам это или нет.

Тяжело вздохнув, я прервала зрительный контакт, и села в своей песчаной кровати. Я ненавидела то, как песчинки царапали мою кожу, прилипая к щекам.

Пиппа пододвинулась ближе, ее крошечное тело погрузилось в сон.

Я не могла подвинуться вместе с ней, да и не хотела. Смотря на звездное небо, я изо всех сил старалась найти утешение в написании песни. Призрачная лирика и фантомная музыка наполнили мою голову, сочиняя мелодию, обращаясь к симфониям для спасения.

Завтра будет лучше.

Новый день всегда такой.

Ошибки исчезают. Слезы высыхают.

Завтра будет лучше.

Новый день докажет это.

…

ДЕНЬ ВТОРОЙ

Завтра оказалось хуже, чем вчера.

На рассвете мы с Коннором вернулись к вертолету, взяли еще один кусок брезента из пыльного багажного отсека и отрезали ремни безопасности швейцарским армейским ножом. Нейлоновыми ремнями я подтянула шину Галлоуэя, сильнее укрепляя мою непрочную майку.

Мы наслаждались скудным завтраком, состоящим из половинки батончика мюсли, еще одного кусочка вяленой говядины и остатков воды в бутылке из рюкзака Дункана. У нас было еще две бутылки из запаса пилота и три батончика мюсли.

После этого... мы обречены.

Жажда и боли от ран после крушения удвоились в одночасье, и мышцы болели после прожитого дня. Мы двигались машинально, не улыбаясь и не разговаривая, быстро скатываясь в депрессию.

К полудню насекомые начали нам докучать: комары с их жаждой крови, мухи с надоедливым жужжанием, даже несколько ящериц и гекконов пробегали мимо. Я не была достаточно голодна, чтобы размышлять о приготовлении ящерицы, но кто знал, что принесет время.

У Пиппы продолжался жар, и Гэллоуэй чувствовал себя не лучше. Его лодыжка не давала ему спать большую часть ночи, и мое сердце болело каждый раз, когда он хватался за ногу.

Как-то ночью я шепотом спросила, хочет ли он, чтобы я помогла ему сходить в туалет, но он не ответил, оставив пронзительную тишину, как весь ответ, который мне необходим.

По крайней мере, с шиной ему было намного легче передвигаться.

После обеда дневное солнце сломило нас. Никакие дождевые облака не виднелись на горизонте, указывая нам на кончину от жажды, и ни лодки, ни самолеты не искали нас.

Это был еще один день в раю.

В раю, который быстро убивал нас.

Я шагал по кромке воды, изо всех сил стараясь найти способ выжить.

Голод и нехватка воды скоро сведут нас с ума.

Это мой первый приоритет.

Затем построить убежище.

Но сначала... еда.

Уйдя с берега, я исчезла в лесу с новой целью. Повязка, которую я сделала на ребрах, помогла, и я смирилась с давлением, которое возникало при движении и помогало бороться с болевым приступом.

Сердито глядя на деревья и кусты, я пожалела, что не изучала ботанику.

Что я могу есть? Что съедобное, а что нет?

Повсюду валялись кокосы, и так как я пила каждое утро смузи с кокосовым молоком, я знала, что чтобы получить сок, нужны молодые зеленые плоды, а не сухие коричневые. Перезревшие были горькими и не столь щедрыми на жидкость.

Позади меня зазвучали шаги.

Коннор.

Его молодое лицо было напряжено от беспокойства.

— Пиппа горит. Я переживаю.

— С ней все будет в порядке. Мы позаботимся о ней.

— Как?

— Я не знаю, но мы это сделаем.

Я проверяла ее спину утром, и (слава богу) ей не нужны швы.

Когда я начала употреблять в пищу смузи, Мэделин мне все уши прожужжала о всевозможных лечебных свойства, которыми якобы было богато кокосовое молоко. Еще что-то об антиоксидантах и витаминах.

Я не знала, насколько это правда, но была готова попробовать что угодно.

— Хочешь помочь мне принести несколько кокосов?

— Если это еда, то да. Я голоден.

— И я тоже.

От простой мысли о принятии пищи, мой рот наполнился слюной, а желудок разрывался на мелкие кусочки. Мы могли бы съесть еще один батончик мюсли, но я не хотела так быстро использовать наши запасы.

Войдя глубже в лес, я выискивала взглядом животных. Остров был достаточно большим, но не огромным. Я сомневалась, что мы здесь встретим крупных хищников, но в подлеске могут скрываться змеи.

Прозвучал треск, отчего мы вскинули головы.

— Что это было? — Коннор подошел ближе ко мне. Несмотря на его показную смелость, он все еще был всего лишь ребенком.

Прошло несколько секунд, без каких-либо посторонних звуков.

Взяв себя в руки, я пожала плечами.

— Не уверена. Давай выясним.

— Что? — Коннор схватил меня за запястье. — Я не думаю, что это хорошая идея...

Я продолжила идти, таща его за собой.

— Доверься мне. Мы должны исследовать это место. Мы знаем, что люди здесь не живут, но знание — вот что сохранит нам жизнь, не страх. Мы должны исследовать все, что можем. — Выдавив из себя улыбку, я добавила: — Кроме того, мы на ФиГэл, что плохого может произойти в раю?

Он закатил глаза.

— Эм, каннибалы, акулы...

— Каннибалы? — В этот раз, я искренне засмеялась. — Что за старые документальные фильмы ты смотрел?

— Не знаю. Разные.

— Разные?

— Ну да. Всякую ерунду. Это лучше, чем какая-то глупая видеоигра.

— Подожди. Я видела, как ты играл на одном из этих карманных устройств. Ты хочешь сказать, что тебе не нравится PlayStation? Наверно, ты единственный парень в мире, кто такое не любит.

Коннор нахмурился.

— Нет, мне это нравится. Я просто не верю в это, как верят некоторые идиоты. Они думают, что стали солдатами-мачо, после того, как поиграли в Call of Duty несколько часов. Они думают, что быть взорванным гранатой — это самое худшее, что может произойти, но они не смотрели исторический канал.

Вау, а он продвинутый парень.

Я оценивающе посмотрела на него.

— А ты довольно крут, ты это знаешь?

— А то! — Он перевел взгляд от моих глаз, к моим ногам. — А вот и кокос.

Я наклонилась, чтобы поднять его.

— Наверно, именно он и наделал тот шум. — Вглядываясь в листву, я прикрыла рукой глаза, защищаясь от солнца, проглядывающего сквозь ветки. — На этом дереве их много.

Коннор дернул меня назад.

— Тогда еще может упасть.

От его заботы в душе разлилось тепло.

Позволив ему оттащить меня на безопасное расстояние, я дала ему кокос.

— Скажу тебе вот что. Ты держите этот и смотри. Я хочу кое-что попробовать.

— Подожди. Что ты собираешься делать?

Я подошла к другой стороне дерева, где не было кокосов над моей головой.

— Смотри. — Приготовившись к предстоящей боли, я со всей силы толкнула плечом ствол дерева.

Мои ребра заныли от боли.

Святое дерьмо, больно.

Пальма содрогнулась, но ничего не упало.

— Что, черт возьми, ты делаешь? — Коннор подошел ближе.

— Отойди. — Сжимая зубы, я снова стукнула плечом дерево.

И еще.

Ай. Ай. Ай.

После третьего удара упал еще один кокос.

— Ух ты. — Коннор бросился вперед и схватил его. — Хорошая работа.

Потирая ушибленное плечо, я задыхалась.

— Нам нужно будет придумать другой способ, чтобы делать это.

— Я тоже так думаю.

Взяв один из кокосовых орехов, я отправилась обратно в наш так называемый лагерь.

— Вернемся к остальным. Им, наверно, интересно, куда мы делись.

…

— Где они? — Коннор бросил кокосовые орехи к нашим запасам, осматривая территорию пляжа.

— Пип?!

Он сказал это не громко, голос был наполнен беспокойством.

Мое сердце помчалось вскачь, от страха, что что-то случилось.

Мне было больно даже думать об этом.

Коннор развернулся на месте, его взгляд зацепился за прозрачный пластик, который мы нашли в вертолете. Еще недавно он лежал на песке, а сейчас был свернут в форму конуса и лежал в тени нашего тенистого дерева. Ветки и листья были спрятаны под пластиком, который был закреплен кусками ткани моей майки, которой я бинтовала ногу Гэллоуэя.

Что это?

Я направилась вперед, одержимая своей целью.

Капли конденсата образовались с внутренней стороны воронки, неуверенно скатываясь вниз.

Коннор ткнул на пластик пальцем.

— Что за ерунда?

— Свежая вода. — Гэллоуэй выпрыгнул с помощью костыля с края леса. Его лицо напряглось от боли, а щетина на подбородке еще больше выросла за ночь.

Пиппа побежала вперед, держа развернутое пончо, которое я прятала в карманы.

Мои карманы!

Моя куртка.

Я застыла.

— О, господи!

Все подпрыгнули.

— Что? — требовательно спросил Гэллоуэй.

Я бросилась к Пиппе, схватив ее за руки.

— Где ты взяла это?

— Я не воровала. Клянусь!

— Я знаю. Прости. Я этого не говорила. Но это лежало кое в чем моем, что я не могу найти. Ты знаешь, где оно?

— Ты про ту куртку, которую не хотела снимать? — от голоса Гэллоуэя, моя голова взлетела вверх.

Я яростно кивнула.

— Да, про нее. Моя куртка. Где моя куртка?

— Почему, что в ней такого важного?

— Какая разница? — Я тяжело дышала, пробуя на вкус спасение, как сладкое вино.

Мы можем быть спасены.

Все может закончиться.

— Я потеряла ее в крушении. Я не могу найти...

— Ладно, ладно. — Он поднял руки. — Это шутка. Я повесил ее на дереве в нескольких метрах отсюда, чтобы она высохла. — Он указал на подлесок. — Она не совсем чистая...

Я не колебалась.

— Я сейчас вернусь. — Мои ноги летели, ребра плакали, но на этот раз мне было все равно.

Моя куртка отправит нас домой.

В кармане лежит мобильный телефон.

ЧЕРТОВА ЖЕНЩИНА РВАНУЛА, как долбанная газель, и помчалась к лесу.

Коннор попытался побежать за ней, но я схватил его за руку.

— Не в этот раз, дружок. Позволь ей сделать то, что так для нее важно.

Я знал, что это было.

Я нашел ее куртку.

Нашел телефон.

На секунду мне хотелось заплакать от облегчения, но когда я попытался его включить, то понял, что там села батарейка.

Сильного потрясения было достаточно, чтобы испортить мне настроение, несмотря на то, что я вспомнил метод выживания, который, по крайней мере, обеспечил бы нас небольшим количеством воды.

Если бы я рассказал Эстель о севшей батарее, такой же бесполезной, как мой разбитый на куски телефон, она бы не поверила мне. Во что-то вроде этого (когда вы так сильно надеетесь на то, что это поможет), нужно было верить.

Итак, я сделал единственное, что мог.

Осторожно опустился на песок и вытянул свою сломанную ногу. Мои руки дрожали, когда я поставил костыль рядом. Дрожь не была чем-то необычным. Я постоянно дрожал. Я не знал, было ли это из-за голода или от боли — эти два ощущения сплелись воедино и безжалостно мучили меня. Я знал, что нахожусь на грани лихорадки, и должен поступать благоразумно, чтобы сохранить как можно больше своей энергии.

Нижняя губа Пиппы задрожала.

— Куда она побежала?

— Она скоро вернется. Не волнуйся. — Я похлопал по земле возле себя. — Присядь.

Девчушка замотала головой, нетерпеливо глядя в лес. Даже дети тянулись к Эстель, потому что она заверила их, что все будет хорошо, пока она будет рядом.

Со мной... у них была больше вероятность получить леща, чем объятия.

Я сказал правду, когда Эстель спросила, помогла ли шина. Я чувствовал себя лучше. Она заслужила мою вечную благодарность. Но это не имело значения, потому что было так много плохого, что нужно преодолеть, прежде чем мы нашли бы что-нибудь хорошее.

Мысли о ней, должно быть, спровоцировали ее в появление, потому что она вынырнула из леса, держа свою куртку.

Ее лицо расплылось в широкой улыбке.

— Я нашла его! Мы спасены!

Нет, это не так.

Упав на колени на мягкий песок, она разорвала карманы и начала вытаскивать предмет за предметом. Блокноты, ручки, карманное зеркало, маленький тюбик зубной пасты, резинки для волос... еще и еще, пока, наконец, не вытащила мобильный телефон.

Дерьмо.

Мое сердце упало.

Хотелось выть от отчаяния, наблюдая, как ее надежда умирает.

Я закусил внутреннюю часть щеки, когда она отбросила разорванную ткань и остатки кармана. Она думала, что мы спасены. Что нам не придется заботиться о деревянных хижинах или есть сырую рыбу (если мы вообще поймаем ее).

Эстель вытерла слезы радости.

— Слава богу, он водонепроницаем. В противном случае, буря уничтожила бы его.

Как мой.

Даже если бы моя батарея не сдохла, и экран не разбился бы на миллион кусочков, вода, протекающая сквозь клавиатуру, убила бы телефон.

Дрожащими руками она попыталась включить его.

Я напрягся.

Не делай этого. Не причиняй себе боль таким образом.

Коннор и Пиппа столпились вокруг нее, волнение витало в воздухе.

Я не могу смотреть.

Я напряг плечи, когда Эстель издала раздраженный рык, и Коннор втянул воздух.

— Черт, он мертв.

Эстель не прокомментировала его ругательство. Я ждал истерики, или, что еще хуже, эпического молчаливого отчаяния, которое было неизбежно.

Желая утешить ее, пробормотал:

— Не беспокойся об этом. Это было маловероятно, все позади.

Она подняла голову.

— Это не имеет значения.

Я провел рукой по волосам.

— Что ты имеешь в виду под «это не имеет значения»? Конечно, это чертовски важно. Прекрати себя мучить и прими истину. Батарея разряжена. Полностью.

С ней все в порядке? Может, у нее солнечный удар?

Мое сердце сжалось в комок при мысли о том, что она потеряет рассудок. Как бы сильно я не ненавидел ее помощь, я не смогу выжить без нее рядом со мной.

— О, правда? — Она просто улыбнулась и отдала трубку Пиппе.

Да, она сошла с ума.

Перетащив куртку на колени, она вытащила кое-что из кармана, который я не видел внутри подкладки. Паспорт и кредитные карты упали на песок. Самодовольная усмешка растянула ее губы.

Раскрыв устройство, Эстель расправила провода и повернула черное стекло в сторону солнца.

Коннор упал на колени.

— Дерьмо, это здорово.

— Что здорово? — мое любопытство усиливалось с каждым вздохом.

— Крутая штука, — сказал Коннор. — Мой отец подарил мне зарядное устройство с солнечной батареей на Рождество в прошлом году.

Солнечная батарея?

У нее было долбанное зарядное устройство с солнечной батареей?

Кем была эта женщина?

Кто был когда-либо так подготовлен?

— Почему, черт возьми, у тебя есть что-то подобное?

Она подняла голову.

— Я была в туре. Моя батарея не выдерживала целый день, и у меня не было доступа к розетке.

— В туре?

Она отмахнулась от моего комментария.

— Не важно. Важно то, что... у нас есть зарядка.

Я не мог поверить.

Просто не мог.

Во-первых, Эстель позаботилась о нас, перевязала наши переломы и сделала все возможное, чтобы успокоить нас, и при этом, она настолько предусмотрительна, что запаковала карманы такими вещами, как зарядное устройство на солнечной батарее и водонепроницаемый телефон?

Я хочу жениться на ней.

Мне все равно, если бы она сказала «нет». Мне все равно, что она не хочет меня. Я должен ее заполучить.

Против моей воли, надежда поселилась в моем в сознание, завлекая меня вкусной приманкой. В конце концов, возможно, будем ли мы спасены?

Прекрати это.

Не надейся так сильно.

— Круто, правда? — Эстель подключила свой телефон к солнечной батарее; звон подключенного устройства к источнику питания переливался по моей коже.

Эстель сидела на корточках, ожидая, пока телефон оживет.

Я никогда так не волновался в своей жизни.

— Пока телефон полностью зарядится, пройдет немало времени, но я могу использовать его, пока он подключен. — Постукивая по экрану, она ждала процесса загрузки.

Дети наклонились слишком близко, их головы закрывали ее взор, а пальцы благоговейно касались телефона. Мы все ждали, безуспешно скрывая наше нетерпение.

— И? — спросил я, разочарование сквозило в моем голосе.

— Что, и? — Эстель щелкала кнопками еще и еще. Ее плечи напрягались все сильнее, чем дольше она искала.

И я знал.

Я просто знал, что не будет никакого билета домой.

Черт возьми, и зачем я только позволил себе надеяться?

Я знал, что так будет, но все равно больно, как будто ножом по сердцу.

Я лежал на спине и сердито смотрел на листья сверху. Моя лодыжка и нога все больше горела в агонии, но это было ничто по сравнению с разрушением надежды внутри меня.

Пиппа была той, кто указал на очевидное.

— Нет сигнала.

Эстель грустно вздохнула.

— Ты права. Нет сигнала.

— Может быть, нам нужно подняться выше. — Коннор прищурился, вглядываясь в яркое небо. — Должен быть сигнал. Мобильные спутники и сети повсюду.

Я позволил им обсудить все «за» и «против» того, насколько вероятно, что сигнал волшебным образом появится, пока я глубже погружусь в раскаянье. Я не помогал себе, валяясь здесь, но не мог перестать желать, чтобы я был лучшей версией себя, более приятным, более благодарным, прежде чем упасть на это богом забытое место.

Вспышка энергии швырнула меня в сидячее положение.

— Пошло оно все. — Я больше не собирался сидеть и напрасно тратить свою жизнь. Возможно, я не смогу исправить то, что произошло, но сегодня ночью я мог бы выспаться, соорудив какое-то убежище.

Я использовал всю силу для того, чтобы с помощью костыля встать с песка. Я едва добрался до края леса, прежде чем Эстель бросила свой телефон на пляж и побежала ко мне.

Взяв меня за локоть, она приказала.

— Сядь на место, пока не упал.

Я пожал плечами. Разве она не видит, что ее забота заставляет меня ненавидеть себя еще сильнее?

— Оставь меня в покое.

Она поморщилась, опустив руку.

— Тебе не обязательно это делать. Тебе нужно отдохнуть.

Я проигнорировал ее.

— О, не обязательно, да? Итак, ты счастлива спать под открытым небом? Или собираешься при помощи швейцарского армейского ножа построить чертов особняк? Снова решила меня унизить?

Она прищурилась.

— Я не унижаю тебя…

— Ты думаешь, что забота о нас дает тебе власть? — фыркнул я. — Что ж, перестань лицемерить и позволь мне помочь что-то изменить.

— Лицемерить? Каким образом я лицемерю?

Коннор подошел к Эстель, инстинктивно защищая женщину от кого-то, кто намного больше, чем она.

Я проигнорировал мальчишку.

— Тебе самой больно. Не думай, что я не заметил, как ты хваталась за свои ребра, вздрагивая при каждом чертовом движении. Ты ждешь, пока мы восстановимся и отдохнем, но что насчет тебя? — Оттолкнув ее, я указал на наш лагерь. — Сядь, заткнись и позволь мне что-нибудь сделать. Позволь мне помочь, а не относись ко мне, как к бесполезному инвалиду.

Противостояние длилось слишком долго. Блеск в ее глазах говорил о том, что она не сдалась.

Коннор был спасительным кругом.

Он потянул Эстель за локоть.

— Он прав. Благодаря тебе мое запястье не так болит, а рана Пиппы не стала хуже. Давай мы теперь позаботимся о тебе.

Эстель вдруг хлопнула себя по лбу.

— Черт, порез Пиппы. Я забыла. — Бросив на меня хмурый взгляд, она улыбнулась Коннору и бросилась к Пиппе. — Пип, теперь, когда твоя рана чиста, намажем немного мази и заклеим лейкопластырем, что мы нашли в аптечке?

Проклятая женщина не знала, как остановиться. Ее забота об окружающих только навредит ей в конечном итоге.

Это ее защитная реакция.

Моя — это быть полным придурком, чтобы люди оставили меня в покое для самобичевания. То, чего желала она, —полная противоположность.

Она была чистотой, в то время как я был полностью в грязи.

Ладно.

Она может быть моей противоположностью, но я сделаю все возможное, чтобы вернуть ее доброту — начиная с постройки дома.

Мой голос понизился до рычания.

— Коннор, хочешь помочь?

Коннор посмотрел на меня.

— Помочь с чем?

— Не знаю. Когда узнаю — скажу.

— Ты действительно думаешь, что мы сможем построить дом?

Нет.

— Да. — Я направился в сторону леса.

— Ты идешь?

Смеясь, он последовал за мной.

— Сломанное запястье и сломанная нога. Фиговые у нас шансы.

— Бывало и похуже.

— И как ты с этим справился?

Дерьмово. Даже хуже, чем дерьмово. Это испортило мою сраную жизнь.

— Абсолютно прекрасно, — я усмехнулся как ни в чем не бывало. — Мы — мужчины. Нет ничего невозможного.

Коннор закатил глаза.

— Ладно, мы попытаемся, но не говори, что я тебя не предупреждал.

Я ненавижу тебя. Небеса плакали от того, как я ненавижу тебя. Растения вяли о того, как я ненавижу тебя. Я ненавижу тебя за твой уход. Ненавижу тебя смерть. Я ненавижу тебя.

Но это все ложь.

Я не испытываю к тебе ненависти. Я люблю тебя. Это правда. Солнце всходит от моей любви к тебе. Погода согревает нас теплом от того, как я люблю тебя. И цветок в горшке, который ты дала мне в то утро, когда умерла... он цветет каждое мгновение от моей любви к тебе.

Текст песни: «Ненависть», взятый из блокнота Э.Э.

…

Мы так и не сделали крышу над нашими головами.

На остров опустилась еще одна ночь, и мы съели наш предпоследний батончик мюсли и последние кусочки вяленой говядины. Используя маленький топор из кабины пилота, раскололи напополам два кокосовых ореха, которые нашли я и Коннор.

К сожалению, наша техника была провальной, и мы ударили слишком сильно, расплескав сладкую воду по всему песку.

Я отчитывала себя до того момента, пока мои глаза не защипали от слез ярости. Мы не смогли разделить сок, но, по крайней мере, могли разделить мякоть, выскабливая кокосовый орех с помощью швейцарского армейского ножа и претворяясь, что это десерт, который завершит наш скудный ужин

Никто не поднимал ужасную тему работающего телефона, у которого отсутствовал сигнал. Никто не мог перенести признание того, что последний гвоздь был вбит в нашу одинокую могилу.

Дело обстояло так, будто этого никогда не происходило, и я не желала брать на себя ответственность за то, что посмела обнадежить их.

Батарея на моем телефоне достигла сорока процентов зарядки, прежде чем солнце опустилось за горизонт, и я убрала ее в надежное место, чтобы завтра продолжить солнечную зарядку.

Но... был ли в этом смысл?

Телефон превратился в пресс-папье. Номера экстренного вызова не работали. Ни вай-фай, ни информационные данные, ни звонки... ничего.

Бесполезный.

Как и все остальное на этом острове.

Как и я сама.

От абсолютного отсутствия пищи в моем желудке становилась только хуже, когда часы перешли в дни. Я никогда не обходилась без еды так долго, и уже, ощущала, как организм прекращал свою работу. У меня редко возникало желание помочиться, и все было словно в тумане — так словно я попала в некое измерение, где способность восприятия была окутана вязкой патокой.

Я впала в апатичное, несдержанное и депрессивное состояние.

К тому времени, как мы улеглись в наши песочные кровати (с Пиппой, заключенной в моих объятиях, и Гэллоуэем, который отчаянно отказывался признавать, что он не чувствовал себя достаточно хорошо, чтобы строить укрытие), я провалилась в первый глубокий сон с того момента крушения.

Не потому что я была полностью вымотана и мое тело, наконец, взяло вверх надо мной, заставляя погрузиться в сон. А потому что сны были намного лучше реальности.

…

ДЕНЬ ТРЕТИЙ

— Мне жаль.

Я развернулась, спотыкаясь от удивления.

— Ты проснулся.

Гэллоуэй вскинул руку, хватая меня за локоть и удерживая в вертикальном положении.

— Услышал, что ты поднялась.

Я сделала шаг назад, отстраняясь от его хватки (даже несмотря на то, что его прикосновение было более чем желанно). Мне не нравилась ощущение враждебности, которая держалось со вчерашнего дня, и определенно точно, мне было не по душе ощущение одиночества, когда он ушел. Мне было больше не с кем общаться. Мы не могли себе позволить злиться друг на друга.

— Мне тоже жаль.

Его глаза пылали в ночном свете, губы дернулись в мягкой улыбке.

Часть моего страха и несчастья рассеялась. Я была рада иметь рядом кого-то, с кем можно поговорить, даже если тема для разговоров не была весьма привычной.

Гэллоуэй больше не был незнакомцем, он был другом. Другом, которому я доверяла, даже несмотря на то, что полностью не могла его понять

Поворачиваясь к пластику, который был обернут вокруг пары веток нашего тенистого дерева, я прошептала:

— Я не могу уснуть.

Оборачиваясь, бросая взгляд через плечо, я убедилась, что Пиппа и Коннор спали не просыпаясь. После того как отключилась, я проснулась внезапно, только для того, чтобы понять, что солнце еще не взошло.

— Я тоже. — Гэллоуэй пошатнулся, с его костылем, находившимся у него под мышкой, в качестве поддержки. Рана на его бедре затянулась, заживая быстрее, чем царапина на моей груди.

В какой-то момент времени, он надел пару пляжных шорт черно-сине-зеленой расцветки. Они скрывали его боксеры, но в то же время позволяли сохранить на месте шину.

— Как ты себя чувствуешь? — Я обернула руки вокруг себя, стараясь сделать все, чтобы сохранить тепло. Днем было жарко, но ночью... нет. Если недоедание не убьет нас, то резкий перепад температур, определенно, сделает свою работу.

Гэллоуэй отвел взгляд в сторону.

— Я в порядке.

— Ты бы сказал мне, если бы было не так?

На его лице мелькнула вспышка изумления.

— Вероятно, нет.

— Так по-мужски.

— Я ожидал более крепкого слова в свой адрес, чем это.

Наши взгляды встретились. Мое сердце превратилось в долбанную вертушку на палочке.

— Ох? И как я должна была тебя назвать?

Он пожал плечами.

— Я не знаю. Идиот? Придурок? Или и тем, и другим.

Я позволила легкости окутать нас, наслаждаясь простотой общения.

— Не думаю, что какое-то из определений подходит тебе.

Его голос перешел на соблазнительный шепот:

— Что же тогда ты предлагаешь?

Я повернулась к нему, склонив голову. Я воспользовалась этим в качестве оправдания, чтобы посмотреть на него. Посмотреть на его темные каштановые волосы, которые вились, ниспадая на его лоб, розовый загар на его носу, и идеально очерченные губы.

Я ощутила в желудке трепет, когда его взгляд опустился к моему рту.

Все напряглось. Мои мышцы, мое лоно, мое сердце.

Я хотела преодолеть расстояние между нами. Хотела обнять его, чтобы он в ответ обернул свои руки вокруг меня, получить утешение, что завтра будет более удачный день, нежели сегодня.

Шутливый настрой исчез, когда мы стояли, в абсолютной тишине, совершенно неподвижные, не желая рушить очарование момента. Это было невообразимо глупо быть застигнутыми желанием, но в это загадочное бессонное время, реальность полностью испарилась и я приняла вину, отчаянно желая удовольствия.

Поцелуй его.

Гэллоуэй втянул вдох, когда я подалась ближе.

Я не прикоснулась к нему.

Ни ладонями, или руками, или пальцами.

Просто сократила расстояние, встала на носочки и прижалась губами к его.

Он замер.

Я замерла.

Мир застыл, когда наши губы слились в поцелуе, и я позабыла, что должно было последовать дальше. Я позабыла, потому что каждая мысль в моей голове взорвалась, превращаясь в тысячи конфетти.

Его губы, ох…

Они были такими теплыми, и твердыми, и напористыми и...

Он склонил голову неспешно, его кончик языка нежно прикоснулся к моему. Его прикосновение не было соблазняющим, оно было больше вопросительным.

Что ты делаешь?

Я поцеловала его. Решение, как будет развиваться наш поцелуй, зависело от меня.

Поцеловала ли я его в благодарность? Из-за дружбы? Пребывая в состоянии отчаяния от того, что я могла больше не увидеть его? Или же я поцеловала его, испытывая страсть? Из-за влечения? Или в надежде найти правила, которые бы могли вывести нашу дружбу на новый уровень?

Галлоуэй подавил стон, когда я приоткрыла мои губы, отдавая все, что не могла выразить. Его рука поднялась, захватывая в плен мою шею. Пальцы усилили свою хватку вокруг затылка, притягивая меня сильнее к его рту.

Властный захват стал моей погибелью; я погрузила свой язык в его влажное тепло.

И это был конец.

Он утратил контроль.

Его костыль с мягким звуком упал на песок, когда рука крепко обернулась вкруг меня, приподнимая меня над землей. Несколько прыжков на одной ноге и прихрамываний, и вот моя спина уже прижата к дереву магнолии, а передняя часть моего тела подмята под твердые линии его тела.

Я начала задыхаться, когда его пальцы обернулись вокруг моих волос, принуждая откинуть мою голову назад, целуя меня жестче.

О, господи.

Он ощущался везде в одно мгновение. Целуя меня с таким напором, что я опасалась, что проглотит меня.

Не останавливайся.

Его ладони скользнули вниз по моему телу только для того, чтобы вновь сжать в ладонях мое лицо. Поцеловать меня жестче, быстрее, яростнее.

Постой...

Я цеплялась за него, позволяя ему делать, что он хотел, потому что это давало мне свободно наслаждаться живым ощущениями.

Остановись.

Я не могла остановиться.

Мои губы скользили в унисон с его; наши языки боролись и поглаживали друг друга.

Прекрати!

Похоть сметала все на своем пути. Я растворилась в моменте, когда Гэллоуэй сжал мое бедро и прижал его к своему. Я выгнула спину, когда его ладонь опустилась на мою грудь. Я застонала, когда...

— Постой! — Я оттолкнула его, тяжело дыша.

Он издал рык, когда я убрала его пальцы с моего соска. Пронзительный укол текучего удовольствия практически заставил меня поддаться. Но это не была реальная жизнь. Это не был какой-то отпуск. Окружающая нас проблема была серьезна.

Этого не могло произойти.

Отстраняясь от его объятий, я старательно пригладила волосы. Коннор и Пиппа все еще спали, слава Господу. Я потерла свои губы, чтобы избавиться от электрического напряжения, которое осталось после поцелуя.

Гэллоуэй тяжело дышал.

— Что это было?

Я начала ходить туда-обратно перед ним.

— Я... я не знаю

— Ты целовала меня, помнишь?

— Я знаю, что делала.

— Тогда почему ты остановилась?

— То, что поцеловала тебя, еще не значит, что я буду спать с тобой.

— Ох, нет? Ты была достаточно настойчива насчет этого пару секунд назад.

Жар, пульсирующий в моем лоне, стремительно сменился раздражением.

— Ничего себе, а у тебя огромное эго, тебе известно это?

— Это не единственная большая штука, которая у меня имеется. — Подмигнул он.

— Что серьезно? Ты собираешься относиться к этому, как к сомнительному пикапу? — Ярость разожгла пылающий огонь в моей груди. — Это так низко, Гэллоуэй.

— А чего ты хочешь? Извинений за то, что не я начал? — Его челюсти сжались. — Смотри, я прекрасно понимаю, что со мной не так уж и легко... поладить. Большая часть меня состоит из недостатков. Но этот поцелуй... он не один из тех. Этот поцелуй... — Он замолчал, присвистывая себе под нос. — Этот поцелуй был самым лучшим, черт побери, из всех поцелуев, что был у меня.

Я задрожала от удовольствия, даже когда задавила страсть, не дав ей раскрыться.

— Это не имеет значения. Этого больше не произойдет.

— Почему нет? — Его тон бил наотмашь.

Я махнула рукой в сторону брезжащего рассвета, накатывающего прибоя и пустого острова.

— Потому что у нас есть вещи поважнее, о которых стоит беспокоиться.

Он вздохнул, нагибаясь неуклюже, чтобы понять свой костыль.

— Ты права.

Я замерла, чувствуя подвох.

Решительное выражение воцарилось на его лице, когда он изменил свое положение.

— Какой бы ни была дерьмовой ситуация, что плохого в том, чтобы найти в ней немного счастья, чтобы сделать ее более терпимой?

Мое дыхание постепенно успокоилась.

— Ты говоришь, что ты был рад поцеловать меня?

— Никогда не чувствовал себя более счастливым.

— Ох.

Как он мог говорить что-то подобное, когда с нами произошло такое?

— Вы, ребята, уже поднялись? — Коннор зевнул, потирая свои сонные глаза.

Гэллоуэй и я подскочили.

Вина из-за того, что мы сделали что-то, что не должны были, оставила отпечаток знака позора на моем лбу.

Галлоуэю удалось отбросить в сторону наш маленький опрометчивый поступок и вести себя совершенно нормально.

— Ага. Для нас никакого сна.

Коннор провел здоровой рукой по своим медным волосам, растрепав их в разные стороны. Ему нужно было принять ванну (как и всем нам), но кроме быстро заканчивающейся зубной пасты и хитроумного применения песка в качестве мыла, у нас больше не было того, что можно было бы использовать.

Перекидывая волосы через плечо, я быстро пригладила их — стараясь изо всех сил скрыть, насколько отчаянно они нуждались в том, чтобы их помыли. Я не могла решить, мой светлый цвет волос потемнел от грязи или же выгорел благодаря соли и солнечным лучам.

Перекатываясь со своей самодельной кровати, Коннор подпрыгнул несколько раз, чтобы его кровообращение вернулось в норму.

— Черт возьми, я замерзаю.

Мой взгляд устремился к Пиппе; она спала крепко свернувшись в клубок, с моей курткой, что была наброшена на ее ноги. Бедной малышке нужны были одеяла, а не открытое небо.

Будет ли это возможно сделать?

Может, и да, но постельное белье было в самом конце списка важных вещей.

Как и поцелуи, и все остальное, связанное с желанием.

— Через час потеплеет. — Гэллоуэй указал на розовеющее небо. — Скоро взойдет солнце.

Пока я стягивала мою косу резинкой для волос, снятой с запястья, мои серебряные и золотые браслеты издавали звенящие звуки. Каждую следующую секунду во время того, когда небо становилось светлее, это помогало мне переключать внимание с поцелуев на обернутые пластиком листья нашего дерева.

Я откашлялась, прочищая горло.

— У меня есть вопрос.

Гэллоуэй посмотрел на меня.

— И какой же?

— Для чего это? — Я показала на скрученный в воронку пластик и немного собравшейся жидкости. Листья были сжаты в тесном пространстве и конденсат только увеличивался в то время, по мере того день становился теплее.

— Это наше спасение, вот что это.

Мое горло мучительно сжалось от жажды.

— Оно произведет воду?

Гэллоуэй кивнул.

— Как оно работает?

— Я покажу тебе. — Он повернулся к Коннору. — Куда делось пончо, которое твоя сестра нашла в кармане Эстель?

— Принесу его. — Коннор побежал по направлению к голубому пакету, который я купила в Техасе. Он нагнулся и потрогал лоб своей спящей сестры, прежде чем вернуться к нам. С каждым движением, он все меньше вспоминал о своем сломанном запястье.

Передавая пончо Гэллоуэю, Коннор проговорил:

— Что ты будешь делать с ним?

Гэллоуэй сжал пакет, используя свой костыль, чтобы прыжками добраться до свободной ветки.

— Время демонстрации. — Он разорвал пакет и вытряхнул оттуда пончо. Передавая свой костыль Коннору, Гэллоуэй потянулся и собрал охапку листьев с ветками дерева, пытаясь обернуть дождевик вокруг них.

— Давай, позволь мне помочь.

Он посмотрел на меня хмурым взглядом, когда я оттянула ветку, давая ему месту, чтобы закрепить ее. Плотно оборачивая пончо, он использовал другой кусочек моей майки, чтобы связать концы вверху.

— Черт, у меня не чем больше завязывать.

Быстро сообразив, я стянула резинку с волос и передала ему ее.

Прошло мгновение, прежде чем он принял ее. Закрепляя полиэтиленовый материал, он образовал еще одну воронку, делая пространство для воды, чтобы она скатывалась к низу.

В тот момент, когда все было готово, довольно кивнул.

Коннор проговорил.

— Ну... а теперь что?

— Теперь мы не делаем ничего.

— Но я хочу пить.

Гэллоуэй рассмеялся.

— Ты и я, парень, мы оба хотим.

— Что вы делаете? — появилась Пиппа, ее крошечные ручки обернулись вокруг покрытого мурашками тела.

Я привлекла ее к себе.

— Делаем так, чтобы появилась вода.

— Правда? — Ее глаза расширились. — Хорошо, потому что я хочу пить.

— Гэллоуэй просто объяснял, как это работает. — Я посмотрела на него выжидающе.

— Я точно не уверен. — Он откашлялся, прочищая тем самым горло. — Когда мы оборачиваем некий материал, не пропускающий воздух, то на листве образуется влага и она превращается в свежую воду

Ничего себе.

Я склонила голову.

— Каким образом?

— Я точно не уверен. Фотосинтез или что-то типа того. Мужчина, на которого я работал, использовал этот метод, когда мы забыли взять большую флягу с водой. Мы отправились заготавливать дрова, и там не было никаких ручьев или озер, чтобы наполнить наши пустые бутыли. У него был чистый брезент в багажнике машины, и после того как он обернул его так же как и я, мы вновь вернулись к нашей работе. Это заняло пару часов, но к тому времени, как мы сделали перерыв, у нас было достаточно воды, что продержаться до того момента, как вернемся домой.

— Это восхитительно.

— Но что если есть более легкий способ? — спросил Коннор. — Как думаешь, здесь есть река или что-то подобное?

Гэллоуэй посмотрел на меня.

— Эстель? Вы, ребята, исследовали местность дважды. Вы знаете это место лучше меня.

Я?

Вряд ли.

Пока ползала по территории во время шторма, затем разыскивала палки для костылей, я не стала экспертом. Да, я прошлась по побережью, но не обследовала густые заросли.

Мог ли здесь быть водопад?

Я бы хотела, чтобы он был здесь, но полагала, что мы были не такими везучим. Я не видела никаких мангровых лесов, не наблюдала никакой влажной земли, никакого ручейка.

Три наполненных надеждой лица уставились на меня. Но у меня не было ничего, что ответить им, что предложить им в качестве ответа.

— Я так не думаю.

Мы погрузились в тишину, пожираемые голодом и изнывающие от жажды и желания найти способ выбраться с этого острова.

— Как бы то ни было. — Я разорвала ужасную тишину. — Скоро, у нас будет чистая вода благодаря Гэллоуэю.

Он улыбнулся мне неловкой улыбкой. Он не мог принимать комплименты, не мог позволить себе насладиться мгновением за что-то судьбоносное.

Почему?

Мое сердце преисполнилось чувствами от его уничижительного отношения к себе.

— Это важно, Гэллоуэй.

Он покачал головой.

— Ты только что помог нам выжить, и ведешь себя так, будто не сделал ничего особенного, — проговорила я. — Я бы никогда не сообразила, как сделать что-то подобное.

Он неловко пожал плечами.

— Не стоит благодарности.

— Когда я смогу попить?— Пиппа подняла руку вверх и дернула за воронку, куда скользнули пару капель воды.

Гэллоуэй прикоснулся к ее голове.

— Еще не скоро. Дерево не такое быстрое, как кран. Потребуется только пару часов, чтобы на листве образовался конденсат.

По телу разлилось тепло, когда Гэллоуэй заправил выбившийся локон ей за ухо. Он ходил такой злой и хмурый, но под этой личиной, я узрела мужчину, которого хотела узнать.

Он был тем мужчиной, которого я поцеловала.

Он был тем мужчиной, которого я желала.

Пиппа дернулась в сторону.

— Но я хочу пить.

— Я уже говорил это. — Коннор приобнял ее за плечи, осторожно, стараясь не касаться ее затягивающейся раны. — Повторюшка.

Пиппа показала ему язык.

— Я голодна. Ты это тоже говорил?

Он погладил себя по впалому животу.

— Это даже не обсуждается. Я бы мог убить за лазанью.

— Лазанью? — Мои глаза расширились. — Это что, твоя любимая еда?

Он кивнул.

— Она и равиоли. Я тащусь от пасты.

— Моя — вишня. — Пиппа потянула мою руку, чтобы привлечь внимание. — Вишня и малина и черника и...

— Все ягоды, которые мы знаем. — Коннор закатил глаза. — Сомневаюсь, что ты сможешь найти их здесь.

— А что ты любишь, Эстель? — Мягкий голос Гэллоуэя заставил меня поднять голову. Он не отвел взгляда, он смотрел настолько напряженно, как если бы мог избавить меня от внешней оболочки и вытянуть все мои секреты один за одним.

— Что?

— Твоя любимая еда? Если бы ты могла заказать что-то прямо сейчас, что это было бы?

Я прикусила губу, мысленно пробегаясь по моим предпочтениям и воспоминаниям. Когда-то моим любимым блюдом были острые баклажаны с поджаренным халлуми. Однако, я ела его в то время, когда мне позвонили, чтобы сообщить о смерти моих родителей и сестры (прим. пер.: халлуми — левантийский сыр).

С того времени я больше не прикасалась к ним.

— Даже не знаю. — Я увильнула от ответа. — Думаю горячий суп с хрустящим хлебом был бы в самый раз.

— Суп? — Гэллоуэй скривился. — Что серьезно?

Я рассердилась.

— Я думаю, что у нас есть более важные дела, чем заниматься обсуждением нашего любимого меню, вы так не считаете?

— Если только ты не предлагаешь заказать мне огромный чизбургер со всеми добавками, тогда нет. — Улыбка Гэллоуэя поддразнивала, так, словно он мог видеть мое раздражение и понимать, как сильно влияет на меня.

Ну, и что если бы и мог?

Мы поцеловались.

Нам понравилось это.

Но теперь нам нужно преодолеть это и стараться выжить, взаимодействуя друг с другом, а не целоваться.

— Мне очень жаль, у меня нет чизбургера, но у меня есть последняя бутылка воды и последний батончик мюсли, — проговорила я детям, улыбаясь. — Давайте позавтракаем. Мы можем себе позволить ее выпить сейчас, потому как у нас есть запас воды.

Хотя я не стала упоминать, что у нас не было запаса еды... пока.

Мои глаза устремились к покачивающимся волнам океана. Под его гладью обитало несчетное количество моллюсков и ракообразных, которые могли помочь нам продержаться в живых. Нам просто нужно было понять, как выловить их.

Сегодня мы будем рыбачить.

Тогда вечером, мы сможем поесть что-то более существенное в первый раз за эти дни.

Хоть бы так и было...

Дети радостно закричали, но Гэллоуэй покачал головой.

— Это не решит наши проблемы с нехваткой воды, Эстель. Целый день уйдет только на то, чтобы собрать всего лишь пинту воды. Естественно, это поможет нам продержаться, но нам нужно больше.

— О. — Мое сердце сжалось от печали. Одна пинта на нас четверых... этого определенно недостаточно. — У нас две воронки. Получается, это обеспечит нас двумя пинтами?

— Да, но этого недостаточно. — Он сощурил глаза, смотря на восход солнца. Ни одного облачка на небе. Ничего не предвещает ливень. — Нам нужно, чтобы пошел дождь. Но прежде чем он пойдет, нам нужно подготовить, как можно больше резервуаров для хранения воды.

Я еще раз представила корзины с водонепроницаемым карманом.

Не будь смешной.

Я едва могла зашить дырку в носке, не говоря уже о том, чтобы сшить водонепроницаемый карман. Как мы могли бы сделать его? Что можно было бы использовать?

Ход мыслей Гэллоуэя совпал с волнующими меня вопросами.

— На данный момент, мы выроем яму и каким-то образом сделаем ее водонепроницаемой, чтобы мы могли хранить внушительный объем воды — если и когда придет буря.

— А что насчет вертолета? Мы могли бы использовать металл в качестве огромной чаши, — вставил Коннор. — А также спасательные жилеты могли бы удерживать воду в песке.

Улыбка растянулась на лице Гэллоуэя.

— Мыслишь в правильном направлении. — Взъерошивая волосы подростка, Гэллоуэй подтянул костыль себе руку. — Мы отправимся туда после завтрака и посмотрим, насколько легко будет снять фюзеляж.

Я направилась за ними.

— Поправочка. Коннор и я пойдем туда, а ты будешь отдыхать с Пиппой.

Гэллоуэй резко развернулся.

— Ни за что. Я больше не собираюсь быть долбанным инвалидом.

Я не могла дышать, пока он пристально прожигал меня своим голубым напряженным взглядом.

Я сглотнула.

— Хорошо.

Ничего хорошего.

Я просто пойду, не спрашивая его.

Я была той, кто намного меньше страдал от боли.

Это было на моей ответственности делать большую часть работы, пока остальные не поправятся в достаточной мере, чтобы присоединиться ко мне.

Мы не произнесли ни слова, когда разделили наши припасы и медленно съели последнюю еду и выпили воду.

Я облизала пальцы, поглощая всю пищу до последней крошки.

Ну, вот и все.

Больше ничего не осталось.

Начиная с этого момента... мы были вынуждены добывать пищу.

Я думал, что решение нашего водного кризиса поможет мне чувствовать себя немного лучше по отношению к себе.

Но все обернулось иначе.

Эстель была настолько благодарна мне, и заставляло меня чувствовать себя, словно я был болен свиным гриппом. Она так много сделала для нас, но в то же время обращалась со мной, как с долбанным королем только лишь из-за одной мизерной вещи, которую мне удалось сделать.

Да, я вспомнил, как можно получить воду из воздуха. Но это не было моей заслугой — это было заслугой моего наставника из Штатов.

Я не мог ставить это себе в заслугу.

Эстель была той, кто наложила шину на мою ногу, на запястье Коннора и обработала спину Пиппы. Она была той, кто беспокоился о нас по ночам, принося нам свежую листву, чтобы обложить наши влажные песчаные углубления в песке в виде кроватей, пыталась отказаться от своего последнего кусочка батончика мюсли только для того, чтобы детям досталась большая порция.

Она была святой на этом острове.

А не я.

А то, что она со мной обращалась как с таковым... что ж, это выводило из себя.

Приводило в ярость.

Вызывало гнев от того, что я не мог справиться с болью в моем организме и в сломанной лодыжке, что было только ей на руку.

Уже не говоря о том злосчастном поцелуе, который мы разделили.

Что вообще это было?

Мой член был таким же твердым, как ствол пальмы, одержимый отчаянным стремлением быть внутри нее даже, несмотря на то, что я не заслуживал поцелуя, не говоря уже об остальном

Я взял свою порцию еды, когда Эстель разделила последний батончик мюсли, и начала усердно по кусочку поглощать свой. Я же проглотил свою порцию в тот же миг. Я не мог дразнить свой организм крохами. Это бы не улучшило для меня ситуацию вне зависимости от того поглощал бы я пищу быстро или медленно.

Но я знал, что заставит меня почувствовать себя лучше.

Быть полезным и эффективным.

Мой взгляд остановился на обнаженных руках и ногах Эстель. Она все еще была одета в черную футболку Коннора и хлопковые шорты. Коннор был одет в похожую одежду, на нем были пестрые широкие шорты и серая футболка, а Пиппа была одета в розовую юбку и кофточку с рюшами.

Вместо кожи безупречного цвета, они все были розовые из-за долгого нахождения на солнце, и покрыты опухшими укусами на руках и ногах от мошкары.

Долбанные насекомые убивали нас. У нас не было одежды, которая бы закрывала нашу кожу, и поэтому мы были легкой целью для кровососущих насекомых.

С этим нужно было разобраться.

Но как? У меня не было гребаной идеи, как это сделать.

Эстель закончила свой завтрак и убрала обертку и бутылку к остальной куче вещей, чтобы они не загрязняли море. Я не мог отвести свой взгляд от нее в тот момент, когда она взяла что-то из своей сумки и повернулась ко всем нам спиной.

Я ненавидел себя за то, что не мог отвести от нее взгляд.

Я ненавидел, что не мог прекратить пожирать глазами ее обнаженную спину, когда она сменила футболку на верхнюю часть бикини, когда вновь наступила жара.

Мой член дернулся, когда она старалась завязать завязки, борясь с черным материалом, которым все еще были перевязаны ее ребра.

Я был долбанным извращенцем. Извращенцем, который лежал, позволяя слабости и повреждениям взять над собой вверх.

У Эстель получилось завязать бантик, прежде чем она повернулась взять пару вещей и фуражку в черной спасательной сумке, которая находилась у пилота в кабине вертолета.

Какого хрена она делала?

С моей ногой и стопой не было улучшений, и постоянная пульсация приводила меня в ужасное настроение. Я сорвался на бедной Пиппе, когда она задавала миллион вопросов о водосборнике. Ей было лишь любопытно, но ее вопрос показали мне, каким трусом я был.

Эстель бросила на меня хмурый взгляд, заставляя меня чувствовать себя подлецом (хуже, чем подлецом, отвратительным, мерзким мудаком).

Жалость к себе была ужасным монстром, и я хотел его выпустить.

Мне необходимо было его выпустить.

Отчаянное желание ходить, бегать переполняло меня. Но я не мог. А даже если бы и мог, было бы сумасшествием делать что-то под палящим солнцем без наличия еды и воды.

Коннор поднялся, проводя рукам по своим шортам.

— Пойду воспользуюсь туалетом для мальчиков.

Он исчез в подлеске, напоминая мне о том, что меня ожидает решение еще одной задачи. Нам нужно будет вырыть туалет; или же насекомые замучают нас в десять раз сильнее.

— Мы пойдем, как только ты закончишь,— Эстель крикнула ему вслед.

Коннор остановился.

— Уходим?

— Да, к вертолету. — Она подняла швейцарский охотничий нож и топор. — Мы снимем пару частей обшивки, чтобы быть готовыми к дождю.

Ох, черт нет.

— Подожди-ка долбанную минутку. — Я поднялся на ноги.

Черт.

Пляж перед глазами поплыл от боли. Я хотел вмазать по чертовому дереву и одновременно вырвать его.

Эстель не подошла ко мне, чтобы поддержать меня, вместо этого удаляясь в сторону зарослей.

— Я уже тебе говорила до этого, Гэллоуэй. Ты чувствуешь себя не очень хо...

— Я достаточно хорошо себя чувствую.

Ее пальцы сжались на предметах оружия.

— Нет, ты не чувствуешь. Будь благоразумным. Ты находишься на грани лихорадки. Твоя лодыжка причиняет страдания. Мы с Коннором сможем сделать это. И мы вернемся намного быстрее, чем смог бы ты. Поход в одиночку убьет тебя.

Мои ноздри затрепетали.

— Еще один способ заставить меня чувствовать себя полностью бесполезным, Эстель.

Черт побери, ей что, было обязательно отнимать у меня каждое решение?

— Ты не бесполезный. — Она указала на дерево магнолии. — Ты обеспечил нас водой, ради всего святого. Ты гарантировал, что мы сможем продержаться еще пару дней.

Я покачал головой

— Мне следует быть тем, кто пойдет туда...

Не заставляй меня говорить об этом вслух в присутствии ребенка.

Коннора, может, и не было рядом с нами, но, вероятнее всего, он слышал нас на расстоянии. А также Пиппа, которая уже получила достаточную дозу переживания из-за меня.

Не то чтобы я винил ее.

Но проблемы нужно было обсуждать... решать их. Ужасные проблемы, с которыми никому не следовало иметь дело.

— Эстель, — прорычал я. — Ты не можешь пойти. Я тот, кто...

— Кто? Человек, который должен тащить тяжелые куски обшивки сюда? Как именно ты собираешься сделать это? У тебя костыль, ты не сможешь переносить большие куски оной рукой. Это не сработает.

Ее доводы верны.

Но мне было наплевать на то, что она была права.

Все дело было в том, чтобы быть с ней равным. Быть достойным. Показать ей, что я был достаточно сильным, чтобы можно было положиться на меня... быть в достаточной степени надежным, чтобы она могла довериться мне.

И кое-что совершенно другое.

— Я не буду говорить об этом.

Она прищурилась.

— О чем ты?

Я перевел взгляд на Пиппу.

— Неподходящее место для...

Она уперла руки в бока. Подтянутые мышцы ее живота напряглись под черной резинкой бикини на ее груди.

— Ты сам поднял эту тему, Галлоуэй. Так что закончи, что хотел сказать. Почему ты должен быть тем кто...

Черт побери.

— Для тел, понятно? — я прошипел, тяжело дыша. — Тех, кто не выжил. Если, конечно, ты не забыла, семеро из нас потерпели крушение, оказавшись здесь, и только четверо живут тут на данный момент.

Пиппа подтянула ноги к подбородку, оборачивая руки вокруг них. Она не произнесла ни слова, но чудовищное понимание заполнило ее взгляд. Я бы так хотел, чтобы она была немного младше, чтобы она не понимала, о чем я говорю.

Эстель напряглась.

Она забыла.

Я понизил голос:

— Лучше было бы разобраться с ними сейчас... Пока они не начали разлагаться.

Ее взгляд устремился к Пиппе, глаза наполнились слезами.

Стискивая зубы, превозмогая боль, я запрыгал по направлению к ней. Мои губы приблизились к ее уху:

— Если есть вариант, что мы можем задержаться здесь на длительный срок, дети в итоге наткнутся на тела своих родителей. Ты что хочешь, чтобы они увидели их такими? Гниющими в...

Она дернулась в сторону.

— Я поняла. Хорошо? Я не хочу слушать это дальше.

— Нет, конечно, не хочешь. Но тебе также не нужно идти туда в одиночку. Кому-то нужно разобраться с этим, и не тебе или Коннор.

Она уставилась на землю, ее лицо приобрело немного зеленоватый оттенок.

— Ты не можешь сделать это сам. Я помогу тебе

Я схватил ее за локоть.

— Послушай меня и послушай хорошенько. Не при каких обстоятельствах ты не станешь заниматься вздувшимся телом.

Она пыталась освободиться от меня, но я не отпускал ее.

Мой голос опустился до рычания:

— Ты не будешь помогать мне. Поняла? Ты и так уже сделала достаточно.

Она втянула резкий вдох

У меня не было права злиться на нее, но я не желал пугать ее. После того, как вам придется иметь дело с чем-то подобным, вы не сможете вычеркнуть это из своей памяти. Я видел мою мать. После этого я видел еще один труп. И оба раза останки не могли быть показаны из-за высокой влажности и солнечного света. Но синеватый оттенок кожи и мертвые глаза не прекращали преследовать меня в моих снах.

Я тяжело выдохнул.

— Обещай, что ты послушаешь меня.

— Послушаю тебя? — На ее лице воцарилось выражение недовольства.

— Да. Обещай мне это.

— Нам нужны части обшивки фюзеляжа.

Я стиснул челюсти.

— Ты не собираешься уступать, так?

— Они уже мертвы. А мы нет. Если наше возвращение к вертолету обеспечит нам дальнейшее пребывание в живых, значит, я сделаю все возможное, чтобы это получилось — вне зависимости от того разложились ли там трупы или нет. — Не зависимо от ее смелых слов, ее тело сотрясалось от ужаса.

Опять же мы находились в безвыходном положении.

Я отпустил ее.

— Отлично. Я не буду останавливать тебя от того, чтобы пойти к вертолету. Возьми, что сможешь, и возвращайся. Сразу же.

Она презрительно фыркнула.

— В обмен на что?

— Что ты больше не будешь отнимать у меня решение тех вопросов, которыми должен заниматься я. Это моя работа и только моя.

Ее плечи напряглись, но, в конце концов, она кивнула.

— Хорошо.

Коннор появился в подлеске, хмурясь от того, что мы стояли рядом друг с другом.

Эстель выдохнула, когда слезы исчезли из ее глаз.

— Я согласна. Несмотря на то, как сильно я хочу, чтобы ты отдохнул, у меня не хватит мужества разобраться с погребением. — Ее взгляд смягчился. — Спасибо за желание защитить меня. Я ненавижу мысль о том, что тебе придется делать это одному... Я даже не представляю, как ты с этим справишься, но обещаю тебе, что я не буду пытаться сделать это сама.

Определенно чувство облегчение заполнило мою грудь.

— Спасибо тебе.

Мы улыбнулись друг другу.

Мое сердце затрепетало

Я бы хотел, чтобы у нас была другая тема для разговора.

Я бы хотел, чтобы мне сегодня не предстояло столкнуться с использованием обшивки вертолета в качестве лопаты и тремя могилами.

Я сделал шаг назад.

— Если ты не вернешься в течение часа, я пойду за тобой. Невзирая на то, сломана у меня нога или нет.

Я олицетворяю одиночество. Я не имею ни карт, ни направлений, куда следовать.

Я хочу утонуть.

Я не желаю тонуть.

Мое дыхание возвращается ко мне. Я — девушка, которая, наконец, нашла свой путь.

Взято из блокнота Э.Э.

…

— Это займет вечность.

— Хватит ныть. — Я показала Коннору язык, даже, несмотря на то, что на это ушел мой последний запас сил. Последние пару часов очень тяжело сказались на мне. Ощущение постоянного голода стало причиной смены моего разумного мышления на беспорядочные мысли, силы на слабость в мышцах, и отчаянного голода на неконтролируемое сумасшествие.

Я еще никогда не чувствовала себя более голодной за всю свою жизнь.

Никогда еще так не желала еды.

Но это еще не было худшей частью.

Худшей была — смерть.

Я сдержала свое обещание данное Галлоуэю и позаботилась о том, чтобы Коннор тоже выполнил его.

Мы не ходили к передней части вертолета, туда, где находился труп Акина.

Но, несмотря на то... что мы не могли видеть его, это еще не значило, что мы не знали, что он был там.

Всего в паре шагов.

На том самом месте.

Мертвый.

Это не отменяло смрад.

Тошнотворный, смердящий, душераздирающий.

Нас вырвало пару раз, когда островной бриз принес в нашем направлении особенно сильный запах.

Галлоуэй был прав. С телами нужно было разобраться.

Но на данный момент, мы работали в зловонии и делали все возможное, чтобы сосредоточиться на нашем деле.

Делая глубокий вдох, захватывая чистый воздух, приходящий с юга, я взглянула через плечо на два металлических листа, которые мы смогли отсоединить.

— Продолжаем. Мы почти сделали все. — Это невероятно кропотливая работа, к тому же кончики моих пальцев покрылись мозолями и саднили. Но мы смогли сделать больше чем я предполагала.

Швейцарский армейский нож не очень подходил в качестве отвертки для фиксирующих деталей и авиационных заклепок, это значило, что наши инструменты были совершенно бесполезными. Топор подходил, чтобы разрубать некоторые места, но был бесполезен для объемных панелей. Мы ограничились более меньшими деталями хвостовой части, где крушение уже сделало большую часть работы по разрушению обшивки за нас.

— Я голоден, — проговорил едва слышно Коннор, облизывая губы. — Я не думаю, что смогу протянуть долго без еды.

Его страх был олицетворением моего собственного, отравляя мое сердце.

Моя голова пульсировала от обезвоживания; во рту больше не вырабатывалась слюна. Мы требовали от наших тел слишком многого, не давая им топлива для поддержания сил.

Мы больше не можем продолжать таким образом. Только не так, если мы намеревались выжить предстоящие недели.

Но я не могла не согласиться с ним. Я не могла распространять мои страхи на тринадцатилетнего подростка. Только не тогда, когда я должна быть его защитником.

Я выдавила широкую улыбку.

— Как только мы закончим, сразу же пойдем рыбачить. Как насчет этого? Мы что-нибудь поймаем. У людей, пребывающих в отчаянии, всегда получается

Коннор закатил глаза.

— На что? Я не вижу ни крючков, ни копьев.

— Это не важно. Мы что-нибудь придумаем.

— Как скажешь, Эстель.

Разговор прекратился, когда мы вновь сосредоточили наше внимание на последней части фюзеляжа. Катастрофа оставила в ней вмятину. Это вогнутое место могло удержать пару литров воды... когда начнется дождь.

Мой рот попытался выделить слюну от мысли об утолении невыносимой жажды. Но слюна не выделилась. Мысль о том, чтобы выпить воды образованной деревом, когда мы вернемся на пляж, давала мне сил продолжать двигаться дальше в последние пару часов.

Первой вещью, которую мы сделали с Коннором — обшарили вокруг на предмет остатка съестных припасов. Мы были глупцами, что поглотили наши припасы так быстро. И даже, может, еще глупее из-за того, что тратим последние остатки энергии на то, чтобы снять детали с вертолета, потому как это бы не помогло восполнить питательные вещества, что мы сжигали.

Но так же была и другая причина, почему я так отчаянно желала собрать как можно больше частей вертолета. Да, нам необходим был металл, чтобы каким-то образом сделать из него емкости для воды (когда и если набежит дождевая туча), а также если нам удастся сложить из частей фюзеляжа слово S.O.S на пляже, то в этом случае мы могли бы привлечь внимание самолета.

Не то чтобы мы приблизились к выполнению этой цели с того момента как попали сюда.

— Есть! — С последним рывком, гайка, которую я откручивала, отпала. — Сделано.

Коннор присел на пятки, поднимая упавшую деталь и добавляя ее к моей куче, в которую я методично складывала то, что нам удалось снять, на случай, что детали могли нам пригодиться для чего-то.

Для чего именно? Ты что планируешь построить дом на пустынном острове?

Я проигнорировала свои язвительные мысли.

На прошлой неделе я бы подняла на смех только упоминание о том, чтобы сохранить эти вещи, но сейчас... все было ценным, даже если я не видела этому применения.

Коннор положил кусок металла сверху на другие и исчез в кабине. Он возвратился с жесткой веревкой, которая, без сомнения, использовалась для закрепления багажа.

Я сделала конверт из листа, в который завернула гайки, убрав в карман моих шорт. Я не спрашивала, что он собрался делать, давая ему полную свободу действий в нестандартном мышлении.

С напряженным сосредоточением, он закрепил веревку вокруг острых металлических углов и потянул.

Вся груда последовала вслед за ним.

Мальчишка поднял взгляд вверх.

— Что думаешь? Какие у тебя мысли насчет того, чтобы оттащить все это на пляж? У меня не достаточно энергии

Мои плечи расслабились

Слава господу.

Я опасалась этой части.

— Я точно знаю, что ты имеешь в виду.

Его лицо побелело от беспокойства.

— Я чувствую себя странно. Мое видение нечеткое, и я из-за всех сил стараюсь сконцентрироваться. Нормально ли это?

— Это происходит, когда ты ужасно обезвожен и голоден.

Он уставился в пространство.

— Нам необходимо больше еды.

Я кивнула, сглатывая сложность от выполнения этой задачи.

Нас должны были спасти.

Когда я отходила от места крушения, что-то хрустнуло под подошвой моих шлепок. Я посмотрела вниз, ожидая увидеть сломанный сук, но что-то заблестело под слоем грязи.

— Какого хрен....

Коннор посмотрел на меня, когда я нагнулась и подняла вещь.

Мое сердце внезапно забилось сильнее.

— Они принадлежат Галлоуэю.

— Он носит очки?

Невнимательный подросток.

Мои пальцы дрожали, когда я протерла грязную оправу своим большим пальцем.

— Да. Не сказать, что он сможет их носить больше. Черная оправа, которая окружала его небесно-голубые глаза, была полностью уничтожена. Одна линза была разбита, но другая была совершенно не поврежденной (хотя ужасно грязной).

— Так он что, ничего без них не видит? — спросил Коннор. — Как по мне, у него все нормально со зрением.

— Все не так. Он может видеть. Так же он может все делать, как любой нормальный человек, просто его видение слегка расплывчато.

Коннор сморщил нос.

— Эх, вот это фигово.

— Ага. — Я перевернула очки, смотря, есть ли шанс что я могу сделать их. К сожалению, со сломанной перемычкой и разбитой линзой, ему придется использовать очки в качестве монокля.

Или... они могут сослужить другую службу.

Внутри ярко взорвался проблеск надежды.

Надежда, которая целиком и полностью была связана с выживанием. Надежда, которая могла привлечь внимание. Надежда, которая могла помочь сделать наши ночи под ночным небом более терпимыми.

Почему мы не подумали об этом раньше?

— Огонь.

— Что? — нахмурился Коннор.

— Нам не нужна зажигалка. У нас есть кое-что что другое, что будет работать так же хорошо. — Я улыбнулась палящему солнцу.

Коннор не произнес ни слова, когда я прошла мимо него, направляясь в сторону лагеря.

— Давай же. Я хочу вернуться обратно. Я хочу попробовать кое-что сделать, пока не стемнело.

Молча, он поплелся следом, таща за собой его только что сконструированную «повозку», оставляя позади отчаянное веяние смерти.

Я не мог сделать этого.

Да, я мучился от боли. Я едва мог передвигаться. Да, у меня была чертовки сильная нехватка энергии, как никогда. Но Эстель продолжала работать, пытаться, старалась изо всех сил, чтобы мы могли остаться в живых.

Она думала, что я послушаюсь и буду отдыхать, в то время как она работала?

Черта с два.

Она совершенно не знала меня.

Не было никакого долбанного шанса, что я буду лентяем в то время, как она буквально убивала себя занимаясь тем, что должен был делать я.

Мои мысли сталкивались друг с другом, словно попадая в ужасную аварию. Я разобрался с водной проблемой. У нас было достаточно воды, чтобы продолжать дышать — в то же время не достаточно, чтобы утолить нашу жажду — но все же хватало.

Хижина не была чем-то, что я мог сделать прямо сейчас, несмотря на то, как я ненавидел это признавать.

Поэтому, оставалась только охота.

Я был не в состоянии плавать, так же был не в состоянии рыбачить. У меня не было сети или же другого приспособления ловли на мелководье более мелких обитателей моря. Я не мог сделать копье, потому что Эстель ушла с единственным имеющимся ножом, а я не мог сделать острый наконечник без него.

Мои варианты были ограниченными.

Но я больше не мог оставаться здесь ни минуты.

Если я не могу охотиться, то буду искать еду. На этом гребаном острове должно быть что-то, что можно было бы употребить в пищу.

Направляясь (хорошо, прыгая с помощью костыля) к моей сумке через плечо, я подхватил ее за днище и перевернул. Из нее выпал нерабочий iPod, блокнот для зарисовок с бизнес логотипами, над которыми я работал, наушники для работы на лесопилке, мой паспорт и пачка жвачки.

Если мне посчастливится найти еду, благодаря каким-нибудь богам, мне нужно будет куда-то положить ее. Я не собирался тратить свое время на то, чтобы найти что-то, не говоря уже о том, чтобы не иметь возможность отнести это обратно. Потому что несмотря на то, какой бы я не испытывал голод, я должен был обеспечить едой не только себя. Было еще три рта, и двое из них полностью зависели от меня и Эстель.

Пиппа подняла взгляд, когда все, что у меня было, высыпалось на песок пляжа.

— Что ты делаешь?

Перекидывая сумку через плечо, я переместил костыль и начал свое трудное, мучительное путешествие по мягком песку к краю воды.

— Хочу найти еду. Хочешь пойти со мной?

— Но Коннор велел мне оставаться здесь.

Я протянул руку, улыбаясь ей в приглашении.

— Ты же будешь со мной. Я присмотрю за тобой.

Она перевела свой взгляд с меня на деревья.

Любые признаки жара или инфекции прошли — к счастью, ее молодые детские гены были достаточно сильными, чтобы сопротивляться заражению.

— Его не будет пару часов. Ты же не хочешь так долго ждать, не так ли? Ты заскучаешь.

Она пнула песок своими босыми пальцами.

— Думаю, что нет.

— Представь, как будет рад Коннор, когда он вернется обратно и обнаружит, что мы нашли что-то к обеду. Что скажешь насчет этого?

Ее лицо озарилось.

— Обед? Можно мне куриные палочки и толченую картошку?

Мое сердце сжалось. Если у меня получиться найти еду, шансы, что она придется малышке по вкусу, были равны нулю. Не говоря уже о том, что нам придется есть ее в сыром виде.

Если только у меня не получится провернуть «потрите две палочки друг об друга и появится огонь» трюк.

— Я не думаю, что у нас получится найти это, но мы найдем пищу, и обеспечит тебя энергией. — Я улыбнулся. — Ну же. Пойдем.

Пиппа не стала сопротивляться, перебирая ногами, чтобы присоединиться ко мне. Она не пыталась взять меня за руку, за что я был ей благодарен, поскольку мне были необходимы обе руки, чтобы справляться костылем и не упасть вниз лицом. Я не мог нагружать свою сломанную лодыжку, а передвигаться по способу навалиться, подпрыгнуть, навалиться, подпрыгнуть забирало больше энергии, чем просто идти.

Стало легче, когда мы перешли с мягко песка на более жесткий. Я вздохнул с облегчением, когда прибойная волна обдала мою ногу теплой водой.

Пиппа пнула ногой по мелководью, склоняя голову.

Огромное пространство пляж простиралось перед нами. Я продолжал двигаться. Я не представлял, что именно ищу, но надеялся, что мы наткнемся на неглубокий бассейн с водой, в котором будет находиться морской обитатель, благодаря отливу.

За пошедшие пару дней я изучил, что приливы и отливы простираются на пару метров, безмолвно накрывают пляж, чтобы затем отступить, словно извиняясь

Солнце нещадно палило, и я выругался себе под нос, что не предвидел захватить бейсболку из набора пилота. Длинные волосы Пиппы защищали ее затылок, но ее лоб и нос медленно становились красными от загара, когда мы направлялись вниз по пляжу.

— Что ты ищешь? — наконец спросила она.

Пот катился вниз по моей спине и мои желания поровну распределись между едой, водой и тем, чтобы сначала броситься в океан и немного охладиться.

— Что-нибудь съесть.

Ее милое личико сморщилось от нетерпения.

— Например что?

— Например... — Я указал в сторону океана. — Рыбы, омары, крабы или на самом деле, что годно.

Я не был хорош в объяснениях.

— Крабы? Я видела одного, который жил в раковине в доме у моей подруги. У нее был аквариум, где проживало много таких. — Она подвигала пальцами. — Хотя я совсем не помню, как их называли.

Это я знал.

— Краб-отшельник.

— Точно. — Ее волосы подпрыгивали, когда она кивнула. — А где живут другие крабы, если у них нет раковин?

Я остановился, откидывая длинные волосы со лба и проклиная густую бороду на моей щеке. Двухдневная щетина отчаянно чесалась. Я не положил бритву в свою ручную кладь из-за соображений предосторожности, а теперь отчаянно желал, чтобы у меня была бритва для того, чтобы избавиться от этой щетины.

— Они прячутся под камнями и иногда закапываются в песок. — Смотря под наши ноги, я воспользовался концом костыля, чтобы вдавить влажную поверхность песка для наглядного примера. Возможно, мне повезет, и я обнаружу парочку съедобных особей. Но, так или иначе, мысль о том, чтобы есть водянистое крабовое мясо без возможности приготовить его, была не очень привлекательной — несмотря на то, насколько голоден я был.

Пиппа присела на пятки, когда я крутанул костыль и сделал отверстие, которое в тоже мгновение наполнилось морской водой.

— Я не вижу ни одного.

— Нет, они очень проворные. Они, вероятно, догадывались, что мы придем и спрятались где-то под нами.

Пиппа захихикала, раскапывая ямку.

Я убрал свой костыль от ее крошечных пальчиков.

Пузырьки воздуха поднялись из водных глубин. Я приблизился, смотря на случай, если покажется краб, но ничего не выбралось на поверхность.

Черт.

Пальчики Пиппы исчезли в песке, в то время, как она высунула язык.

— Мне кажется, я что-то нащупала.

Просто обломки или плавник (прим. пер.: плавник — лес, прибитый морем к берегу).

У меня не было надежды, что это будет что-то стоящее, но я похвалил девочку, будто она обнаружила Титаник.

— На самом деле? Замечательно. Можешь достать и показать мне?

Ее лицо напряглось от усердия. Ее вторая рука тоже исчезла в ямке. Пальцы ног поджались, и она подалась назад, используя инерцию, чтобы достать на поверхность то, за что держалась.

Девчонка упала назад со звуком «шлеп», сжимая в руках свой приз.

— Вот!

Черт возьми.

Адреналин заполнил мое тело, когда я аккуратно взял в руки бесформенную раковину моллюска.

Моллюск.

— Ничего себе, отличная находка, Пеппи!

Она захихикала.

— Это не мое имя.

Я поиграл бровям.

— Теперь твое. «Пеппи Длинный чулок». Ты смотрела этот фильм?

Она покачала головой.

— Я тоже не смотрел, но девочка, которую я когда-то знал, смотрела. Она вплетала в волосы проволоку и делала косички, которые торчали с двух сторон.

— Фуу. — Пиппа сморщила носик. — Если ты меня можешь так называть, значит, я тоже хочу как-нибудь называть.

— Тебе не нравится мое имя?

Она замялась.

— Оно длинное.

— Хорошо.— Я побарабанил пальцами по моей губе. — Ладно, выбирай. Какое захочешь.

Секунды перешли на полноценную минуту, в то время как напряжение от размышления отразилось на ее лице.

— Гэл.

— Гэл?

Она кивнула.

— Гэл.

У меня было несколько сокращений моего имени по мере взросления. Гэлло, Никчемный. Но никогда не было Гэл.

Мне в каком-то роде понравилось это.

Я пожал плечами.

— Гэл, так Гэл.

— Хорошо. — Она авторитетно хмыкнула, как если бы моя личность была изменена самой королевой. Затем, так словно она больше не была заинтересована в разговоре, ее внимание вновь переключилось на моллюска в моей руке.

— Мы можем его съесть?

Только одно упоминание о еде вызвало во мне всплеск примитивных желаний и необходимость разломать на две части раковину невинного создания и, немедля ни секунды, высосать его мясо.

Если бы только у меня был швейцарский армейский нож, то я бы мог сделать это.

Я взглянул на мой костыль. Я мог бы разбить раковину, чтобы открыть... но тогда мясо будет в песке. Несмотря на то, что мое тело требовало пищи, я не мог себе позволить терять ее. Только не тогда, когда это может быть единственный моллюск, которого нам удастся найти.

— Да. Мы можем. Но прежде чем мы это сделаем... давай посмотрим, сможем ли найти еще, да?