Невозможность страсти

6

Страх сжимал его всего. Холодный пот катился по лицу, он чувствовал приближение чего-то, на что он не хотел смотреть, чтобы не лишиться рассудка. Не смотреть, не смотреть, даже не думать – я сижу за стеной, стена из кирпича, нужно посчитать кирпичи – один, два, три… нет, так не пойдёт, можно сбиться, надо сверху вниз, отличная стена, её не пробьёт то, что снаружи, о чём нельзя думать, надо просто считать кирпичи. Можно вспомнить теорему или извлечь квадратный корень, но отчего-то ничего вспомнить невозможно, а считать кирпичи легко – они прямо перед глазами, из них построена стена, отличные крепкие кирпичи…

– Не получается, ещё дозу.

Что-то касается его, и он вздрагивает – нельзя допустить, чтобы в его кровь попал яд, но змея кусает его, кирпичная стена плывёт перед глазами, и удержать её всё сложнее – один, два, три… семнадцать, восемнадцать… прекрасно, что есть цифры, забыть цифры невозможно, это просто символы, а не слова, символы забыть сложнее…

– Ещё дозу.

– Это его убьёт.

– Мне нужно, чтобы он заговорил.

– Если не заговорил сейчас, то не заговорит и дальше, ещё одна доза его убьёт, а от мёртвого мы точно ничего не узнаем.

Голос гремит где-то вверху – сто двенадцать, сто тринадцать, сто четырнадцать… не сбиться, считать, это крепкая стена, и кирпичи старые, спаянные раствором и временем, их не пробить словами, символы всегда сильнее… сто двадцать пять, сто двадцать шесть…

– Паша.

Он вскочил, грудь его ходила ходуном, пот залил его – и голова раскалывается, словно кирпичи, которые он считал, перебрались туда и тянут её вниз.

– Паша, успокойся, слышишь меня?

Над ним склонилось знакомое лицо, тёплая сухая ладошка легла на лоб. Синие встревоженные глаза, растрёпанные светлые волосы – и голос, который он узнал раньше, чем лицо. Это Ника с ним. Или она ему снится, он не знает.

– Макс, дай мне полотенце.

Кто-то протягивает ей полотенце, влажное и прохладное, и Павел опускается на подушку. Ника с ним, а это значит… Ничего это не значит. Это может быть сном, галлюцинацией, стену он потерял, и нужно строить её заново, а как тут строить, когда Ника положила ему на голову прохладное, тяжёлое от влаги полотенце.

– Ника…

– Паш, я с тобой, мы все здесь. Макс, иди сюда, сядь рядом.

Павел смотрит на эти два лица, освещённых светом ночника, – одинаковые глаза и волосы светлые, и губы, готовые улыбнуться. Он вздохнул и попытался сесть, две пары рук подхватили его, помогая устроиться удобнее.

– Паш, пить будешь?

– Буду.

Она подаёт ему кружку с водой, и он пьёт, вспоминая каждый кирпич стены – он должен быть готов в любой момент вернуть её на место, потому что он плохо отличает, где настоящее, а где сон.

Но Ника с Максом не выглядят галлюцинацией. Рука Ники сухая и тёплая, и её крепкая ладошка вполне осязаемая, он может дотронуться до неё, погладить гладкую кожу.

– Думаю, Лёшке этого лучше не видеть. – Ника хихикнула. – Он, конечно, не ревнивый, но кто знает…

И этот смех убедил его, что он не спит. Так смеяться могла только Ника, причём придумать для смеха такой повод тоже могла только она, а не его подсознание.

– Паш, ну ты как?

Матвеев смотрит на него очень знакомо, только глаза у него усталые больше, чем всегда. Много лет можно знать друга, а потом в какой-то момент понять, что у него усталые глаза тяжело работающего человека, которому некогда отдохнуть.

– Ничего, Макс. Просто я не всегда могу понять, что настоящее, а что – нет.

– Ну, это понятно. – Матвеев нахмурился. – Главное – ты с нами, нашёлся, остальное наладится. Ты совсем не помнишь, где был?

– Голоса помню… – Павел прикрыл глаза, вспоминая. – Они спрашивали что-то…

– Что?

– Я не слушал.

– Почему? – Ника протянула ему ещё кружку с водой. – Паш, мы должны понять, кто и зачем похитил тебя.

– Сколько меня не было?

– Четыре дня. – Ника сняла с его головы согревшийся компресс. – Мы всюду искали тебя – и полиция, и Пупсик… ты помнишь Пупсика?

– Я всех помню, кроме тех, кто… спрашивал. И о чём спрашивали, тоже не помню… старался не слушать.

– Как это возможно?

– Ника, меня этому учили. Надеюсь, учили не зря. – Павел отдал ей пустую кружку и осмотрел себя. – Мне бы в душ не помешало, и переодеться… где я вообще нахожусь?

– Это отдельная история. – Матвеев поднялся. – Схожу, принесу из машины свои шмотки, тебе немного великоваты будут, но велико – лучше, чем мало.