Незавершенные дела

Глава 2

Ферма стояла на холмах, среди бурых и зеленых полей. Ванесса отметила, как хорошо поднялись травы и как весело зеленеют ростки кукурузы. Три больших квадратных загона были огорожены у коровника. Рядом суетились цыплята, склевывая с земли зерна. Тучные коровы лежали на склоне холма, не беспокоясь шумом подъезжающей машины. Но гуси у ручья испуганно бросились прочь. К дому вела ухабистая дорога, посыпанная гравием. Подъехав поближе, Ванесса остановила машину и вышла. Вдалеке пыхтел трактор, поскуливала собака, а вокруг оглушительно щебетали птицы, чьи музыкальные пересуды напоминали ей соседскую болтовню через изгородь.

Отчего-то ее охватило волнение. Это было глупо, но она ничего не могла с собой поделать. Здесь, в этом трехэтажном доме с многочисленными пристройками, кривыми трубами и шаткими крыльцами, жила ее лучшая и самая близкая подруга, с которой она, бывало, делилась всеми чувствами, мыслями, мечтами и разочаровани ями.

Но тогда они были детьми. А дети, как известно, существа эмоциональные и впечатлительные – особенно девочки-подростки. Их дружба не успела охладеть сама собой, поскольку произошел внезапный и полный разрыв. И столько воды утекло с тех пор, что надеяться на восстановление прежних связей и чувств было бы наивно и слишком оптимистично.

Так говорила себе Ванесса, поднимаясь по скрипучим деревянным ступеням крыльца.

Дверь распахнулась. Вид женщины, вышедшей на крыльцо, вызвал в памяти Ванессы целый рой воспоминаний, однако сейчас она не чувствовала ни тени смущения или сожаления, как во время встречи с матерью. «Она совсем не изменилась», – только и могла подумать Ванесса. Джоани как была, так и осталась крепко сбитой брюнеткой с формами, которым Ванесса всегда завидовала. Ее короткие волосы непослушно топорщились вокруг миловидного лица. Черные волосы, голубые глаза и губки бантиком сводили с ума мальчишек в школе.

Ванесса забормотала что-то, неловко подыскивая слова, но Джоани с громким воплем бросилась к ней, и в следующий миг они уже обнимались, щипали и тискали друг друга, и двенадцать лет, разделявшие их, растаяли среди смеха, слез и потока бессвязных слов.

– Да ты ли это? Ты…

– Как я по тебе скучала… слушай…

– Подожди…

– Прости меня… я…

– Да когда я узнала, что ты… – Джоани, покачав головой, вырвалась из объятий подруги. – О боже, как я рада тебя видеть, Ван!

– Поверишь, мне страшно было к тебе заявиться, – сказала Ванесса.

– Почему?

– Я боялась, что ты вежливо предложишь мне чаю и не будешь знать, о чем со мной говорить.

Джоани достала из кармана скомканный платок и высморкалась.

– А я тоже боялась, что ты приедешь чисто из вежливости – вся в мехах и бриллиантах.

– Свои меха я оставила дома, – усмехнулась Ванесса.

Джоани схватила ее за руку и потащила в дом.

– Пойдем! Может быть, я и правда угощу тебя чаем.

Они вошли в светлую и чистую прихожую, а оттуда в гостиную с диванами блестящего красного дерева, с выцветшей обивкой, ситцевыми занавесками и плетеными ковриками. О том, что в доме есть маленький ребенок, говорили детские зубные кольца, погремушки и мягкие игрушки. Ванесса не сдержалась и взяла в руки бело-розовую погремушку.

– У тебя девочка.

– Лара, – просияла Джоани. – Она просто чудо. Она скоро проснется, и ты ее увидишь.

– С ума сойти, – Ванесса тряхнула погремушку, – ты – мама.

– Я почти привыкла. – Джоани взяла Ванессу за руку и усадила на диван. – А мне не верится, что ты здесь. Ванесса Секстон, концертирующая пианистка и мировая знаменитость.

– Ой, не надо, – поморщилась Ванесса. – Это не я. Она осталась в Вашингтоне.

– Перестань, – рассмеялась Джоани, блестя синими, как у брата, глазами. – Ты – наша гордость. Бывает, промелькнешь в новостях, а в городе только и разговоров об этом. Ты ведь нас прославила.

– Как же, – улыбнулась Ванесса. – А у тебя прелестное гнездышко, Джоани.

– Не понимаю, как это случилось! Я всегда думала, что буду жить где-нибудь в Нью-Йорке, ловить на улицах такси, ездить на бизнес-ланчи, все в таком роде.

– Здесь лучше, – Ванесса откинулась на подушки дивана, – гораздо лучше.

– Теперь я и сама так считаю. – Джоани скинула туфли и спрятала ноги под диван. – А ты, наверное, не помнишь Джека?

– Совершенно не помню. Ты никогда о нем не говорила.

– В школе мы с ним не были знакомы, потому что он учился в старших классах. Ну и вот, сижу я как-то у папы в офисе… Ах да – тогда я работала помощником адвоката в Хагерстауне.

– Чего-чего?

– Это все в прошлом, – отмахнулась Джоани. – Ну так вот: дело было в субботу, а Милли как раз заболела, ну я и пришла помочь папе вместо нее. Помнишь Милли?

– Конечно. – Ванесса улыбнулась, представив себе суровую ассистентку доктора Такера.

– Сижу я, значит, записываю кого-то по телефону, – продолжала Джоани, – и тут вваливается Джек – шесть футов три дюйма роста, двести пятьдесят фунтов веса и ларингит. И этот медведь, жестами, как ковбой индейцу, толкует мне, что нет, мол, он не записан, но ему срочно нужно к доктору. Я и втиснула его между ветрянкой и воспалением среднего уха. Папа принял его и выписал рецепт. А через два часа смотрю – опять он! Сует мне какие-то жухлые фиалки и записку – приглашаю, мол, в кино. Ну как я могла отказать?

– Ты – не могла! – рассмеялась Ванесса. – Добрая душа.

Джоани закатила глаза:

– Ну и вот, не успела я опомниться, как купила свадебное платье и научилась разбираться в видах удобрений. Лучшие четыре года моей жизни. – Она покачала головой. – А теперь расскажи мне о себе. Я хочу знать все!

Ванесса, пожав плечами, ответила:

– Занятия, выступления, переезды – вокзалы, аэропорты, гостиницы. Не так уж это шикарно, как выглядит со стороны.

– То есть тебе надоело встречать на вечеринках звезд Голливуда, играть для королевы Англии и злословить о том о сем с миллионерами?

– Злословить? – подняла брови Ванесса. – Никогда этим не занималась.

– Ты мне весь кайф портишь. – Джоани подвинулась ближе и погладила Ванессу по руке. – Я столько раз представляла себе, как ты вращаешься в самом блестящем обществе.

– Да нет же: я занимаюсь и мотаюсь с концерта на концерт.

– Ладно, – вздохнула Джоани. – Зато ты ничуть не потолстела. Ты ведь четвертый размер носишь, как и раньше.

– Просто у меня тонкие кости.

– Вот погоди, Брэди увидит твои тонкие кости.

– А мы вчера виделись.

– Да ну? И отчего же этот негодник мне не позвонил? – Джоани на секунду задумалась, прижав палец к губам. – Ну и как прошла ваша встреча?

– Нормально. Я врезала ему под дых.

– Что? – Джоани поперхнулась от смеха и закашлялась. – За что?

– За то, что мы должны были вместе ехать на школьный бал, а он так и не явился за мной. – Ванесса вскочила и зашагала по комнате. – Я очень была на него зла. Он мне весь праздник испортил! А помнишь, как долго мы готовились, выбирали платья?

– Как же такое забудешь?

– Я как раз накануне получила права и даже ездила в Фредерик к парикмахеру. Отец меня предупреждал: не связывайся с ним. Я знала, что он ветреный, но что он так со мной обойдется – этого я и представить не могла.

– Но, Ван…

– Я так разобиделась, что целых два дня не выходила из дому. А еще родители без конца ссорились… Это было ужасно. Потом отец увез меня в Европу, на этом все и кончилось.

Джоани закусила губу, будто не решаясь оправдывать брата.

– Понимаешь, ты можешь чего-то не знать.

Ванесса снова уселась на диван и с улыбкой проговорила:

– Теперь все это не важно. К тому же я ему отомстила. Я его довольно больно треснула.

– Жаль, что меня там не было, – усмехнулась Джоани.

– Я и не догадывалась, что он станет врачом.

– Он сам меньше других об этом догадывался.

– Странно, что он до сих пор не женился. Или еще что-нибудь…

– Он все еще холост, но не без всякого, конечно… Как только он вернулся в город, кое-кто из женщин резко захворал и давай к нему нахаживать!

– Еще бы! – фыркнула Ванесса.

– А наш отец-то как рад! Ты его еще не видела?

– Пока нет. Я хотела сначала тебя повидать. – Ванесса сжала ей руку. – Очень сожалею о твоей маме – мне только вчера сказали.

– Да, два последних года дались нам нелегко. Мы все чувствовали себя потерянными, особенно папа. – Они помолчали, тесно переплетя пальцы. – Я слышала о твоем отце, и я понимаю, каково тебе пришлось.

– Он долго болел, – ответила Ванесса, – но мы не думали, что это так серьезно – до самого последнего момента не знали. – Она потерла ладонью свой ноющий желудок.

На столе затрещал интерком. Послышался всхлип, бульканье, а затем детский лепет.

– Она уже проснулась, – сказала Джоани, вставая с дивана. – Подожди минутку.

Когда она вышла, Ванесса принялась бродить по гостиной, полной домашних, уютных вещиц. Здесь были книги по сельскому хозяйству и воспитанию детей, свадебные и детские фотографии и старая фарфоровая ваза, которую она помнила в доме Такеров с детства. Из окна она увидела сарай и коров, дремлющих на солнце. «Как на картинке», – подумала Ванесса. Из книги ее поблекшей мечты.

– Ван?

В дверях появилась Джоани с пухлой темноволосой дочкой на руках. Девочка брыкнула ножкой, и раздался звон колокольчиков, привязанных к шнуркам на ее ботинках.

– Ах, Джоани! Какое чудо!

– Да, – Джоани чмокнула дочку в макушку, – хочешь подержать?

– Спрашиваешь! – Ванесса подошла к ним и взяла ребенка.

Лара сначала подозрительно посмотрела на нее, а потом улыбнулась и снова дернула ножкой. Когда Ванесса, не удержавшись, подняла ее над головой и закружила, Лара радостно захихикала.

– Видишь, ты ей тоже понравилась, – заметила Джоани. – Я все время ей говорю, что когда-нибудь она познакомится со своей крестной.

– С крестной? – переспросила Ванесса, опуская Лару.

– Ну да. – Джоани взяла у Ванессы дочку и пригладила ей волосы. – Я же написала тебе, как только она родилась. Но я знала, что ты не сможешь приехать, так что мы просто назвали священнику твое имя, потому что я хотела, чтобы крестными были ты и Брэди. – Заметив непонимающий взгляд на лице Ванессы, Джоани спросила: – Ты ведь получила мое письмо?

– Нет… Я только вчера узнала, что ты замужем – мне мать рассказала.

– Но мы посылали тебе приглашение, – пожала плечами Джоани, – потерялось, наверное. Ты ведь все время в разъездах.

– Ах, если бы я только знала! Я бы приехала, я бы выкрутилась как-нибудь.

– Ну вот ты и приехала.

– Да! Как я завидую тебе, Джоани!

– Мне?

– У тебя чудесная малышка, чудесный дом, а выражение твоих глаз, когда ты рассказываешь о Джеке… У меня такое чувство, что я провела двенадцать лет как в тумане, а ты за это время создала семью, дом и живешь полной жизнью.

– Да мы обе живем полной жизнью, – возразила Джоани, – только по-разному. Я, например, в детстве обзавидовалсь твоим талантам. Мне хотелось играть, как ты! Но… Помнишь, ты пыталась меня научить играть хоть немного? А потом сказала, что медведя легче научить?

– Но несмотря на это, мы остались подругами, – рассмеялась Ванесса. – И как же я этому рада!

– Ой, я сейчас опять заплачу, – всхлипнула Джоани. – Знаешь что? Поиграй-ка пока с Ларой, а я пойду приготовлю нам лимонад. А потом мы сядем и посплетничаем всласть. Джули Ньютон, кстати, стала толстой как бочка.

– Да ну?

– А Томми Макдоналд совсем облысел. Нет, пойдем-ка лучше со мной на кухню, – Джоани взяла Ванессу под руку, – слишком много мне надо тебе рассказать. Бетти Баумгартнер недавно в третий раз вышла замуж.

– Да что ты?

– Представь себе. И продолжает смотреть по сторонам.

Прогуливаясь тем же вечером на заднем дворе, Ванесса понимала, что ей необходимо о многом поразмыслить – и вовсе не в связи с теми забавными историями, которыми с ней поделилась Джоани. Ей нужно было задуматься о своей жизни и о том, что она хочет с ней делать. Где ей жить. С кем ей жить.

На протяжении десяти лет у нее не было выбора. Точнее, ей не доставало смелости сделать выбор. Она делала то, что хотел ее отец. Он обладал гораздо большей энергией и амбициями, и она не хотела его разочаровать. Не смела – подсказывал внутренний голос, но она заглушила его.

Она всем была обязана отцу. Он положил жизнь на ее карьеру. Он взял на себя ответственность. Он формировал ее личность и учил ее. Каждый час, проведенный ею за фортепиано, был и его работой. Даже когда он заболел, он не оставил своих обязанностей. Ни одна мелочь не могла укрыться от его внимания, равно как и ни одна фальшивая нота не ускользала от его придирчивого слуха. Он привел ее к вершине карьеры и грелся в лучах ее славы.

Наверное, ему было нелегко. Сам он бросил выступать как пианист, когда ему не исполнилось и тридцати, поняв, что его идеал недостижим. Музыка была для него всем. И он увидел, как его мечты и стремления реализуются в его единственном ребенке.

Теперь она была готова поставить крест на всем, чего он для нее хотел, над чем работал. Он не смог бы понять ее желания оставить столь блестящую карьеру. Равно как он не понимал и не терпел ее непреходящего ужаса перед выступлениями. Она хорошо помнила эти ощущения даже сейчас, в уютном и тихом дворике. Спазмы в желудке, дурнота, стук в висках – со всем этим ей приходилось бороться всякий раз, когда она выходила на сцену. «Детская болезнь, – утверждал отец. – Ты должна ее перерасти». Но это как раз была одна из тех вещей, которые она не могла для него сделать.

И все же, вопреки всему, она нашла в себе силы вернуться на концертную эстраду и продолжать выступления. И даже достичь большего – при желании. Вот только она не была уверена, есть ли у нее такое желание.

Может быть, ей просто стоит отдохнуть.

Ванесса присела на качели и слегка оттолкнулась. Несколько недель или лучше месяцев в этой дыре – и она созреет для возвращения. Но сейчас ей хочется только наслаждаться малиновыми сумерками и ничего другого.

Она полулежала на качелях, глядя на их освещенный дом и дома соседей. Недавно они с матерью поужинали на кухне. Ванесса пыталась вести себя прилично, но при всех стараниях едва дотронулась до еды. Лоретта обиделась. Ванесса, конечно, не стала объяснять, что все дни ее не отпускает пустая, сосущая боль в желудке. «Немного потерпеть, и само пройдет», – считала она, списывая обострившуюся чувствительность на внезапный перерыв в работе, из-за чего только и делает, что прислушивается к себе. Она вспомнила, что не занималась уже два дня. Даже если она решила покончить с публичными выступлениями, бросать занятия не имеет права. «Завтра», – сонно подумала Ванесса, закрывая глаза. Мерно покачивались качели. Она плотнее укуталась в куртку. Она забыла, что тут холодает, едва солнце сядет за горы. К дому подъехала машина. Кто-то вышел. Где-то позвали ребенка, заигравшегося на улице. Зажигались огни. Раздался детский плач. Ванессе захотелось вытащить старую палатку, которую они с Джоани ставили на заднем дворе, залезть в нее и заснуть под эти вечерние звуки.

Вдруг совсем рядом залаяла собака. Она повернула голову и увидела большого золотистого ретривера очень яркого окраса. Он пробежал наискосок через соседский газон, перепрыгнул клумбу, где мать уже высадила анютины глазки и маргаритки, и очутился у качелей, свесив длинный язык. Не успела Ванесса испугаться или обрадоваться, как он положил передние лапы ей на колени и разинул пасть в собачьей улыбке.

– Ой, привет, – она потрепала его уши, – ты откуда такой?

– За два квартала сюда прибежал, – ответил ей запыхавшийся Брэди, выходя из тени. – Я по глупости взял его с собой на работу, а когда сажал в машину, чтобы ехать домой, он решил пробежаться. – Брэди остановился напротив качелей. – Можно мне сесть или ты снова меня ударишь?

– Может, и не ударю, – неопределенно ответила Ванесса, продолжая гладить пса.

Тогда Брэди сел рядом и вытянул длинные ноги. Пес сразу же попытался забраться к нему на колени.

– Эй, не подлизывайся, – оттолкнул его Брэди.

– Какой красавец! – восхитилась Ванесса.

– Не надо ему льстить, он и так слишком высокого о себе мнения.

– Говорят, что домашние питомцы похожи на своих хозяев, – заметила Ванесса. – Как его зовут?

– Конг. Он был самым крупным щенком в помете. – Услышав свое имя, Конг дважды гавкнул и побежал гоняться за тенями. – Я избаловал его еще в детстве, а теперь пожинаю плоды. – Брэди положил руку на спинку качелей и стал накручивать на палец кончики ее волос. – Джоани говорит, что ты вчера была у нее.

– Да. – Ванесса оттолкнула его руку. – Она выглядит такой счастливой.

– Она и вправду счастлива. – Он как ни в чем не бывало взял ее ладонь и начал перебирать пальцы. Старый, знакомый жест. – Ты видела нашу крестницу?

– Да. – Ванесса отняла у него свою руку. – Прелестный ребенок.

– Ага, – он снова взялся за ее волосы, – похожа на меня.

– Ну, ты от скромности не умрешь, – хохотнула она. – Убери руки, пожалуйста.

– Не получается, – вздохнул он, но все-таки повиновался. – Мы тут часто сидели, помнишь? Здесь я тебя поцеловал в первый раз.

– А вот и нет.

– Да, верно. – Он и сам это хорошо знал. – В первый раз это было в парке. Ты пришла посмотреть, как я бросаю мяч в корзину. А я меткий был стрелок.

– Я случайно мимо проходила.

– Ты пришла, потому что я всегда играл без рубашки, а тебе нравилась моя голая потная грудь.

Она громко расхохоталась – даже чересчур. Отчасти потому, что он был прав. И потому, что он умел рассмешить.

– Грудь как грудь – подумаешь.

– Я хорошо помню тот день, – продолжал он, проводя рукой по ее волосам, и в этот раз она не отстранилась, будто не заметила. – Это было летом, в мои последние летние каникулы – перед выпускным классом. Тогда ты уже почти превратилась из салаги Секстон в секси Секстон и щеголяла с распущенными волосами, в коротеньких шортах, выставляя на всеобщее обозрение свои потрясающие ноги. Негодница. У меня всегда слюнки текли, когда я тебя видел.

– Да ладно, ты вечно пялился на Джули Ньютон.

– Я только делал вид, что на нее смотрю, а на самом деле я смотрел на тебя. И в тот день ты проходила мимо площадки. Наверное, ты ходила в магазин Лестера – в руке у тебя была бутылка шипучки. Виноградной шипучки – как сейчас помню.

– Ну и память у тебя. – Ванесса удивленно подняла бровь.

– Но ведь это знаковые моменты нашей жизни, – возразил он. – И вот ты пришла и говоришь: «Привет, Брэди. Тебе не жарко? Хочешь глотнуть шипучки?» Я чуть мяч не проглотил. Ты первая начала со мной заигрывать.

– Ничего подобного.

– Ты мне глазки строила.

– В жизни никому не строила глазки, – заявила Ванесса и усмехнулась.

– А мне строила, – возразил он, – я же помню.

– А я помню, как ты начал передо мной выставляться – и лейапы, и хуки, и чего только не вытворял. Типичный мачо. А потом как меня схватишь!

– Я помню это. И помню, что тебе понравилось.

– От тебя несло потом, как в спортзале после урока физкультуры.

– Может быть. И все-таки я тебя поцеловал. Это был мой первый поцелуй.

И ее тоже. Она и не заметила, что сидит прислонившись к его плечу и улыбается.

– Мы были так молоды, и все было так просто.

– Вот бы так всегда. – Сидя с ней на качелях и чувствуя ее голову у себя на плече, он мог об этом только мечтать. – Ну – мир и дружба?

– Ладно, уговорил.

– Я так и не спросил тебя, как надолго ты тут задержишься?

– Я пока не решила.

– У тебя, наверное, плотное расписание.

– Мне захотелось отдохнуть. Смотаюсь, может быть, в Париж на пару недель.

Брэди снова взял ее руку и перевернул ладонью вверх. Он любил ее руки – узкие кисти, длинные пальцы, короткие ногти, нежную – точно детскую – кожу. Она не носила колец. Однажды он подарил ей колечко – золотое с крохотным изумрудом. Он истратил на него все деньги, что заработал летом, подстригая газоны. В благодарность она чмокнула его в щеку и поклялась никогда не снимать этого кольца. Наивно было бы полагать, что она сдержит обещание, данное в детстве.

– Знаешь, однажды я слышал тебя в Карнеги-холле. Это было потрясающе. Ты была бесподобна. – К их общему удивлению, он поднес ее пальцы к своим губам. А затем, спохватившись, опустил. – Я хотел с тобой увидеться, когда был в Нью-Йорке, но тебе, я полагаю, было не до встреч со мной.

Словно электрический ток прошел от ее рук по всему телу.

– Надо было позвонить. Я бы нашла время.

– А я звонил. – Он, как ни пытался, не мог отвести взгляда от ее глаз. – Но дальше первой линии обороны я не пробился.

– Извини. Мне правда неудобно.

– Ничего страшного.

– Нет, я правда хотела бы с тобой встретиться. Но люди, окружающие меня, иногда слишком обо мне пекутся.

– Да, наверное, так и было.

Он коснулся ладонью ее шеи под подбородком. Она стала еще красивее. Если бы их встреча в Нью-Йорке состоялась, в менее интимной обстановке, что бы он почувствовал? Признаться, ему не очень хотелось знать. Он просил ее о дружбе. Не стоит добиваться большего.

– У тебя усталый вид, Ван. Ты бледная как смерть.

– Я отпахала сумасшедший сезон.

– Ты хорошо спишь?

– Может, сыграем в доктора, Брэди? – шутливо сказала она, отводя его руку.

– Я бы с превеликим удовольствием, но сейчас я говорю серьезно. Ты выглядишь изнуренной.

– Я всего лишь немного устала – поэтому и решила устроить себе каникулы.

– Почему бы тебе не прийти на прием? – не унимался Брэди.

– Что еще за новости? Раньше это называлось «давай пообжимаемся», – съязвила Ванесса.

– Я поговорю с отцом – пусть он тебя примет.

– Да не нужен мне врач. Я никогда не болею. За десять лет не отменила ни одного концерта. Признаться, я немало понервничала, возвращаясь сюда, но я справлюсь.

Вернулся Конг, и Ванесса наклонилась, чтобы погладить его. Желудок снова болезненно сжался, и она спрятала лицо в собачьей шерсти.

«Упрямая как баран. Всегда такой была», – подумал он. Наверное, будет лучше, если он просто понаблюдает за ней тайком.

– А ты все-таки зайди к отцу – он обрадуется, – предложил Брэди. – Просто повидаться.

– Конечно. Заскочу как-нибудь. – Она подняла голову, и в темноте он уловил знакомый блеск ее глаз. – Джоани говорит, что тебя одолели пациентки. Подозреваю, что с твоим отцом та же история. Он ведь такой симпатичный.

– А… ну да, верно. У него было несколько интересных… возможностей. Но они все умерли, когда твоя мать… в общем…

Ошарашенная, Ванесса резко выпрямилась:

– Чего-чего? Твой отец и моя мать?

– Ну да… Это самая популярная сплетня в городе. На сегодняшний момент.

– Моя мать? – недоверчиво повторила она.

– А что такого? – пожал плечами Брэди. – Красивая женщина в самом расцвете лет. Почему бы ей не завести роман?

Прижав ладонь к желудку, Ванесса поднялась:

– Мне, пожалуй, пора.

– А что случилось?

– Ничего. Я замерзла – пойду в дом.

Он взял ее за плечи – это был еще один жест, вызвавший в памяти поток воспоминаний.

– Послушай, оставь ее в покое, Ван. Бог свидетель, ей и так несладко пришлось в жизни.

– Ты не знаешь, о чем говоришь.

– Я знаю больше, чем ты думаешь. Хватит, Ван. Старые обиды подтачивают человека изнутри.

– Хорошо тебе говорить! – возмутилась она, не сдержавшись. – Ты жил в счастливой семье. Что бы ты ни натворил, тебя все равно любили. Никто не выгонял тебя из дома.

– Она тебя не выгоняла.

– А, ей было все равно. Какая разница? Наше с ней родство закончилось двенадцать лет назад. Много чего закончилось.

С этими словами она повернулась и пошла в дом.