Никогда не кончится июнь

Глава седьмая

«Дарьюшка.

Я умираю.

К сожалению, выполнить то, для чего я жил последние годы, мне самому невозможно.

Сделать это за меня придется тебе.

Если вспомнишь, чему я учил тебя двенадцать лет из тех девятнадцати, когда жил той, другой жизнью.

ОНИ не отпустят меня и там, за гранью, пока не исполнится то оставшееся, единственное из двух, что еще может сбыться.

Первая жизнь загублена раньше твоего рождения, и этого тебе уже не исправить.

Я прошу лишь вырвать из их сетей наши души… и ее воспоминания.

Помоги мне, и я помогу тебе выйти из круга.

Не препятствуй ничему, что покажется невероятным.

Торопись.

И помни – у НИХ в плену остается

одна юная жизнь.

Залевский Б.Т.»

Почерк письма был мелким и витиеватым.

Но я с легкостью разобрала его, словно мне случалось делать это не в первый раз, и почему-то не было никаких сомнений в том, что письмо написано покойным антикваром и предназначается именно мне.

Из его содержания я ничего не поняла… и в то же время какое-то смутное воспоминание шевельнулось где-то глубоко-глубоко. Словно я знаю, о чем идет речь.

Но знаю не здесь, а в какой-то другой жизни…

И это обращение – Дарьюшка – как к хорошо знакомому, даже близкому человеку, отчего-то тоже не показалось мне странным…

Тупо глядя на лист в руке, я вдруг заметила, как он похож на тот, на котором была написана моя фальшивая контрольная по музлитературе.

Точь-в-точь такие же мелкие клетки, тот же нестандартный размер…

В груди глухо застучало сердце.

Все не случайно.

Это недоразумение с контрольной, и то, что в результате ее подмены я осталась в городе…

Не случайность, а закономерность.

Так было нужно.

Ему.

Зачем?

Что это за таинственное поручение, которое я должна выполнить? О сути его в письме не было сказано ни слова. Как же я могу сделать то, не знаю что?..

Я медленно перечитала короткий текст и уцепила в нем одну фразу, которая указывала на мой первый шаг к его выполнению.

Если вспомнишь то, чему я учил тебя двенадцать лет, когда жил той, другой жизнью…

…Казалось бы, чего проще – разорвать упавшее будто с неба послание, пустить его клочки по ветру с высоты одиннадцатого этажа и, смеясь, включить компьютер и начать стрелять пиратов… Однако я все еще продолжала держать в руках надорванный темно-серый конверт.

Потому что между мелких строк выплывали какие-то ускользающие кадры той, другой жизни, о которой упоминал Борис Тимофеевич.

И я почему-то отчетливо знала, что обычной памятью вспомнить этого невозможно.

Вернее, может быть, возможно при каких-то определенных условиях. Каких?..

Я решилась на эксперимент, и память, перелистывая пласты моей недолгой жизни, уже залезла так глубоко, что погрузилась в самое раннее детство, и я с трудом вытащила ее оттуда, обессиленную от поиска хоть каких-то соприкосновений с антикваром…

Она не нашла там ничего, связанного с умершим соседом, кроме того единственного эпизода, когда семилетней девочкой я пришла к нему с тарелкой блинов…

Значит, файлы находятся не здесь…

Но они есть. Это я почему-то точно знала.

Как то, что днем светит солнце, а ночью – луна.

И, скрестив от внезапного холода на груди руки, я понимала, что обязательно и всенепременно должна сделать то, чего он ждет от меня.

Иначе…

…И помни – у НИХ в плену остается…

(Интересно, у кого это – у НИХ?..)

Одна юная жизнь.

Иначе – я была уверена – быть беде.

Я прошла в свою комнату и, медленно шевеля рукой, положила письмо в верхний ящик комода.

Потом, загибая пальцы, посчитала дни. Получилось, что со дня смерти Бориса Тимофеевича прошло шесть дней.

Торопись…

Оглядела свою тихую комнату и снова почувствовала легкий укол в солнечное сплетение от мысли, что прямо над ней находится его предсмертное пристанище.

Внезапно меня захватило необычное ощущение…

Словно на какой-то миг моя душа расцепилась с телом.

И это мне тоже что-то смутно напомнило…

В память вновь пролезла строка упавшего под ноги послания.

Если вспомнишь…

И я поняла, что если и смогу что-то вспомнить, то только там, наверху, в точно такой же комнате, как эта, посреди которой я сейчас стою в полном замешательстве.

И, не теряя времени, я вышла из квартиры и по широким ступеням уже привычно поднялась на двенадцатый этаж, взяла в руку холодную медную голову льва и нажала на кнопку звонка в квартиру 96.