Ночная радуга

Глава 1. Восемь папок

НОЧНАЯ РАДУГА
Книга вторая. Продолжение книги "Вернуть мужа. Стратегия и Тактика"

Лунная радуга
(также известная как ночная радуга) -
радуга, порождаемая Луной.
Радуга ночью - настоящее чудо,
увидеть которое удается далеко не каждому.

Глава 1. Восемь папок

У нас всех есть один якорь,
с которого, если сам не захочешь,
никогда не сорвешься:
чувство долга.
Иван Тургенев

СЕЙЧАС
- Сюда нельзя, прошу прощения, - строго говорит мне высокий охранник - человек в черном. Всё черное: и костюм, и рубашка, и даже галстук. Единственное светлое пятно - незапоминающееся лицо с крупным квадратным подбородком. Черт! Опять новенький!
То ли три бокала шампанского придают мне храбрости и наглости, то ли внезапно появившийся азарт подначивает, но я делаю то, чего делать не привыкла. Я решаю пройти через эту чертову дверь во что бы то ни стало, использовав, если понадобится,  и это...
Делаю шаг к охраннику, томно разглядываю бейдж на лацкане его пиджака, на который кладу руку в длинной голубой перчатке.
- Игнат, прошу вас, помогите мне.
Игнат недовольно хмурится, опустив взгляд на мою руку, но не смеет ни убрать ее, ни сделать шаг назад или в сторону.
- Нельзя, - мягче говорит он. - Сюда никому нельзя. Личное распоряжение господина Вяземского.
- Мне нужно, - убеждаю я Игната, вцепившись в лацкан пиджака. - Я оставила там важную для себя вещь. Мне без нее никак.. Ну, пожалуйста, что вам стоит?
Он растерянно смотрит на меня и на свой пиджак:
- Это может стоить мне места работы и отсутствия рекомендаций, - четко, по-военному докладывает Игнат. - Поэтому, пожалуйста, уходите.
Вздыхаю и медленно снимаю большие черно-фиолетовые очки, скрывающие почти половину моего лица. Игнат шумно вдыхает и забывает выдохнуть. Тороплюсь не потерять преимущества произведенного эффекта:
- Игнат. Я дочь господина Вяземского. Валерия. Вы просто еще не познакомились со мной. Вы же новенький?
Игнат, безотрывно глядящий на меня, молча кивает.
- Я быстренько. Забегу в кабинет, заберу свой клатч - и сразу обратно! - клятвенно обещаю я, молитвенно сложив руки.
Да откуда взялся этот Игнат?! У меня было полное взаимопонимание и с Петром, и с Павлом.
Игнат съедает меня голодным, самым мужским взглядом, но не двигается с места.
- Так как? Игнат! - настойчиво зову я выпавшего из реальности мужчину, стоящего у меня на пути.
- Не выходит? - знакомый насмешливый голос раздается сзади. - Помочь?
Проклятье! Вездесущий Виктор Сергеевич, от внимания которого я так мастерски избавилась полчаса назад, меня опять нашел.
- А вы поможете? - раздраженно спрашиваю я, разочаровавшись в себе и своих возможностях.
- А когда я вам отказывал, Валерия Ильинична? - усмехается Виктор Сергеевич. Он кивает головой Игнату, и тот делает шаг в сторону, не отрывая от меня жадного взгляда.
Мы проходим в полутемный кабинет отца. На столе переговоров, выделяясь белым пятном на коричневом фоне, лежит мой клатч.
- Надо же! Действительно, забыли? - недоверчиво удивляется Виктор Сергеевич и интересуется. - Ради чего?
- Ради чего что? - спокойно спрашиваю я, прикидывая, как мне поступить дальше.
Вот на тумбе чугунная сова. Поднять бы, не то что опустить на голову Виктора Сергеевича... Или настольная лампа "в стиле Ильича"? Вряд ли она настолько тяжелая...
- Почему мне всегда кажется, что вы хотите чем-то тяжелым ударить меня по голове? - вежливо интересуется Виктор Сергеевич, подавая мне забытый клатч.
Он еще и ясновидящий? Как же я от него устала!
- Спасибо! - холодно благодарю я мужчину, приставленного ко мне месяц назад в качестве личного охранника, и с ощущением неудачи двигаюсь к выходу.
- Валерия Ильинична! - мягко окликает меня Виктор Сергеевич. - Что на самом деле вы хотели посмотреть? Ради чего забывали клатч?
Я молчу, осторожно выбирая ответ.
- Это? - спрашивает Виктор Сергеевич, показывая мне на стопку папок на столе отца.
Что я теряю? В принципе, ничего.
- Да. Это! - честно отвечаю я мужчине, быстро посмотрев на камеру в углу.
- Не волнуйтесь. Она пока отключена. Что-то там с проводами...
Виктор Сергеевич отодвигает отцовский стул и молча предлагает мне сесть. Второго приглашения не жду и почти бегом иду к столу.
Содержимое первой же папки приводит меня в состояние шока. Да. Мне тогда не показалось. Это точно Варька.
Вообще первая папка посвящена Варваре Дымовой и Максиму Быстрову. Вернее мужу и жене Быстровым. Фотографии. Документы. Какие-то сканкопии.
Осторожно открываю вторую - Сашка и ее сын Ванька. Третья - Вовка Зорин. Четвертая - Игорь Жданов. Мои лучшие и единственные друзья.
Еще четыре папки. А это чьи?
Так. Смешно и жутко одновременно. Кирилл Ермак. Сергей Перевалов (И Сергей-Филипп здесь!). В предпоследней папке "солянка сборная": Мышильда, Михаил Аронович и Георгий Михайлович, он же Георгоша, уже умершая Елизавета Васильевна Дымова, бабушка моей подруги Варьки, даже бабушкина подруга Алевтина Даниловна. О! Антон Горский - ведущий актер нашего драмтеатра.
Виктор Сергеевич с каменным лицом стоит возле меня и смотрит в стену, закрыв спиной объектив камеры.
Гадаю, что может быть в последней папке. Вернее, кто? Открываю. Незнакомый мне мужчина. Только фотографии. Много. Ни одного документа. Ни одного слова. Ни одного имени.
- Виктор Сергеевич! - окликаю я своего личного охранника. - Раз уж вы мне помогаете, ответите на пару вопросов?
- Нет. Не отвечу, - спокойно и равнодушно говорит мужчина. - Я ничего не знаю и не хочу знать. Вы хотели посмотреть, что в папках, - вы посмотрели.
- Но вы могли мне не разрешить, - напоминаю я, разозлившись.
- Смысл? - пожимает плечами Виктор Сергеевич. - Приди я минут на пятнадцать-двадцать позже, Игнат бы вам уже всё открыл и всё разрешил. Не покажу сейчас - будете искать возможность посмотреть потом. А это небезопасно.
- Насколько? - быстро спрашиваю я. - Вы думаете, что мой отец может сделать мне что-то плохое?
- Вам? - четко и медленно переспрашивает Виктор Сергеевич, пристально глядя мне в глаза, а потом кивая в сторону папок. - Вам - нет.
Меня до одури пугает этот кивок. Мои друзья? Те, кто составляют смысл моей жизни?
- Кто это? - спрашиваю я, подтолкнув к краю стола последнюю папку. - Я не знаю этого человека.
Виктор Сергеевич молча пожимает могучими плечами, ничего не отвечая. То, что раньше казалось мне простой уступкой отцу со стороны своенравной дочери, превращается в нечто трудно понимаемое.
МЕСЯЦ НАЗАД
- Ты же понимаешь, что мы не будем ходить в парк есть мороженое или посещать цирк по воскресеньям? - спрашиваю я отца, сидящего напротив в кресле и потягивающего виски из квадратного стакана со льдом.
- Более чем, - усмехается он, сделав знак, и ему приносят еще один стакан. - Я на это и не рассчитывал. Я прошу только того, о чем мы с тобой договорились неделю назад.
- Зачем тебе это? Мне скоро тридцать. Смешно думать, что мы сможем сблизиться как отец и дочь, - устало возражаю я, мечтая принять душ и лечь спать. - Я не отказываюсь от своего обещания. Но мне просто интересно, в чем твоя выгода.
- Выгода? - красивое лицо отца становится более живым, чем пару минут назад. - Думаешь, что все дело в выгоде? По-другому никак?
- Ты не стал бы так погружаться в чужие проблемы, мне кажется, - пожимаю я плечами, чувствуя, как болят шея и затылок.
- А ты много знаешь обо мне? - ласково спрашивает отец, с тревогой глядя в мои измученные глаза.
- Немного. Как и ты обо мне, - усталость почти раздавила меня.
- Ошибаешься. Я знаю о тебе почти всё, - последние слова, которые я слышу перед первым в жизни обмороком.

Глава 2. Подруги

Главное в жизни - не терять людей,
с которыми у вас в голове
тараканы одного вида.
Мудрость из интернета

- Представляешь! И она мне сказала, что у меня идеальная носоглотка! - хохочет Сашка, с которой мы сидим за столиком уличного кафе и ждем Варьку.
Конец сентября выдался теплым и по-августовски солнечным. Просто осень в подарок!
Мы заказали мороженое, кофе и шампанское. Сашка вываливает на меня все последние новости, боясь что-то забыть.
- Оказывается, у большинства из нас искривленная носовая перегородка! А у меня идеальная! - чокаясь бокалом, хвастается Сашка. - Когда ты, Лерка, стояла у боженьки в очереди за лицом и фигурой, я была первой среди претендентов на прямую перегородку.
Мы встретились полчаса назад, и с моего лица не сходит довольная улыбка. Я устала улыбаться, но губы сами собой растягиваются от удовольствия и счастья.
- Это, действительно, почти редкость, - подтверждаю я подруге. - У девяти из десяти человек, по статистике, искривленная носовая перегородка. А тебе повезло. Меньше проблем с дыханием, реже респираторные заболевания. Ну, и не рискуешь испытывать кислородное голодание.
- Слушай, Лерка, а ты врачом работать бросила в своей золотой клетке? - Сашка становится абсолютно серьезной. - Варька переживает, что ты принесла себя в жертву ради них. Обязательно будет пытать.
- Жертва носит Прада, ест с серебра и мучается, что выбрать: Шанель или Версаче, - отбиваюсь я иронично. - Правда, Саш! Всё хорошо.
- Да? - искренне сомневается Сашка, покосившись на Виктора Сергеевича, сидящего за соседним  столиком. - А его к тебе зачем приставили? Чтобы не сбежала?
- Чтобы берег от неприятностей, видимо, - пожимаю я плечами. - Отцу так спокойнее, а я не спорю.
- А он вооружен? - любопытствует Сашка, наклонившись поближе ко мне. - Это ж как в кино!
- Охрана Игоря никогда тебя так не удивляла, - напоминаю я, с удовольствием разглядывая хорошенькую Сашку. Высокая, стройная блондинка с короткой прической, делающей ее не старше двадцати лет. Причем блондинка, совершенно опровергающая миф о недалёкости себе подобных. Умна, решительна, отважна.
- Точно! - соглашается Сашка. - Теперь у него почти империя, и охраны в разы больше.
- Как он? - вздыхаю я. - Не спалился?
- Максу? - усмехается Сашка, зачерпывая ложечкой подтаявшее мороженое. - Ты, правда, думаешь, что Макса можно обмануть? Тем более в том, что касается Варьки? Да он всегда знал, только понимал, что Игореха, как Вовка, не опасен. Вовка струсил. Игорь слишком благороден. Да этих двоих разлучать - с огнем играть, сама знаешь...
Я знала. Всегда знала, что такое любовь мужчины к женщине. Это любовь Максима к Варьке. Ни у кого таких отношений больше не видела. Даже в маминых любимых сериалах.
- Ты тоже думаешь, что они нам с тобой всё испортили? - хмурится Сашка, подмигивая.
- Уверена, что это так, - коротко вздыхаю я, закатив глаза.
Мы смеемся, привлекая внимание и посетителей кафе, и Виктора Сергеевича. Я с полуслова понимаю, что имеет в виду школьная подруга: после того, как история любви Макса и Вари развивалась на наших глазах, после того, как мы сами видели, как можно любить, мы не сможем просить у своей жизни меньшего. А Сашкину боль и разочарование, связанные с появлением на свет Ваньки, я чувствую, как собственные.
Да. Мне тоже хотелось бы полюбить так, как полюбили друг друга мои друзья: с подросткового детства, один раз - и навсегда. Но, видимо, эта сказка только для Быстровых и героев маминых сериалов.
- Леруся! - Варькин окрик подбрасывает меня из-за стола.
Обнявшись, мы стоим несколько секунд не двигаясь. Потом я отстраняюсь и разглядываю Варвару Дымову, то есть, конечно, Быстрову. Тщательно уложенные кудри, зеленые глаза, пухлые губы. И во всем облике такая хрупкость, интеллигентность, что невольно хочется рассматривать ее снова и снова. Коротенький плащ фисташкового цвета перетянут пояском на талии, голубая косынка придает зеленым глазам какой-то морской оттенок.
- Признавайся! Что-то идет не так и у тебя проблемы! - почти трясет меня Варька и стреляет вопросами, не переводя дыхание. - Зачем Макс согласился обратиться к твоему отцу?! Надо было справляться самим. Ты в плену? Тебя месяц не было! Когда ты вернешься? Чем тебе помочь?
Ласково, но настойчиво усаживаю Варьку за стол.
- Что за глупости, Варя! - серьезно говорю я. - Просто я решила забыть детские обиды и стать взрослой. Отец и мама не обязаны были быть вместе ради меня. Но и от меня он никогда не отказывался, вы же знаете. Я с ним сейчас не только ради него, но и ради себя тоже.
- Согласна, - тут же подхватывает тактичная Варя. - Обида иссушает, разрушает именно того, кто обиделся. Тут я согласна.
Пухленькая официантка, приветливо улыбаясь, ставит на наш стол еще одну бутылку дорогого шампанского.
- Мы не заказывали! - отказывается Сашка, с удивлением глядя на девушку.
- Это от мужчин с дальнего столика, - заговорчески сообщает официантка, поправив фартук.
- Ну, конечно! - фыркает Сашка. - Началось!
Встречаюсь взглядами с усмехающимся Виктором Сергеевичем и отвожу глаза. Досадно, но он пока выигрывает в нашем споре.
- Ты на сколько дней приехала? - выпытывает Варька, хватая меня за руки. - Хотя бы неделю побудешь?
- Нет, Варюха! - причитает Сашка, разглядывая подаренную бутылку и раздумывая, открывать ее или нет. - Она на три  дня, как контуженный фронтовик в отпуск.
- Почему? - тут же продолжает допрос Варька, настоящее беспокойство плещется в ее красивых глазах. - Ты всё-таки что-то скрываешь?
- Нет. Просто обещала отцу, что пойду с ним на важное для него мероприятие, - честно отвечаю я.
Информацию о папках я еще не обработала. Думаю о них день и ночь. Особенно о последней. Кто этот мужчина? Почему в папке нет никаких документов, а только фотографии? Разве не странно? Делиться ли с девчонками? Или подождать? Одни вопросы...
- О! - Варька вскакивает. - Тогда не будем тратить время, раз у нас три дня! Поехали ко мне секретничать!
Дома у Быстровых мы можем, наконец, расслабиться. Виктор Сергеевич остался в машине во дворе. Я категорически не разрешила ему идти со мной. Он принял мое распоряжение спокойно и просто коротко кивнул.
Галина Семеновна, Варина помощница по дому, приготовила нам ужин и тактично удалилась.
- Макс на работе? - интересуюсь я у Варьки.
- В командировке, - хихикает Варька. Есть у нее такая милая привычка: то икает, то хихикает, когда волнуется. - В Чехии.
- Варь, правда, всё хорошо у меня, - совершенно искренне говорю я. Кроме тоски по друзьям, мне и придраться не к чему.
- Чем занимаешься? - отщипывая кусочек пинты, спрашивает меня Сашка. - Ужинаешь с олигархами и обедаешь со знаменитостями?
- Почти! - смеюсь я, радуясь возможности расслабиться. - В Большом три раза за месяц была.
- Класс! - восторгается Сашка. - Можно нас пристроить?
- Легко! Выбирайте спектакль! - хватаюсь я за любую возможность встречи с подругами в Москве.
- Мы выберем обязательно, - обещает Сашка и не верит мне. - Правда, нечего рассказать?
- Нечего, - вздыхаю я, так и не решившись озвучить сомнения по поводу папок.
- Где будешь ночевать? У мамы? - интересуется Варька.
- Конечно! - подтверждаю я. - Она соскучилась, я тоже.
- А ты не знаешь, почему у них не сложилось? - Сашка, как всегда, без комплексов.
- Нет. Вы же видели мою маму, - пожимаю я плечами. - Наверное, и так понятно.
Мало кто из моих знакомых вообще верил, что женщина, с которой я живу, - моя мать. И это, честно говоря, частенько обижало.
- А я встретилась со своей мамой, - неожиданно говорит Варька, грустно глядя на нас.
- Мамой? Какой мамой? - недоумевает Сашка. - Которая много лет назад уехала? Ты еще говорила, что Рита ее выжила.
- Максим нашел мою настоящую маму, - пожимает хрупкими плечиками Варька. - Но мне не рассказал. Всё ждал, что та сама захочет мне всё объяснить... А потом эта история с Настей...
- И что? - осторожно спрашиваю я. - Ты встретилась с мамой?
- Встретилась, - улыбается Варька, но в красивых глазах бутылочно-зеленая грусть. - И это было... больно.
- Да? - сочувствует Сашка. - Твой отец ее не выгонял из-за Риты?
- Нет, - отрицательно машет из стороны в сторону кудрявая голова. - Она сама ушла к другому мужчине и согласилась оставить меня отцу и бабе Лизе.
- Жесть! - стонет Сашка, закрывая ладошкой рот. - Ты очень расстроилась?
- Вы знаете, - думает Варька, болтая в бокале белое вино, - сначала да. А потом... выяснилось, что переживать надо не из-за этого.
Мы с Сашкой молчим, боясь вспугнуть Варькину откровенность.
- Оказалось, что переживать надо из-за Мышильды, - с подозрительными плачущими нотками в голосе говорит Варька.
- Машки? А с ней что не так? - не понимаю я, осторожно гладя Варьку по тонкому плечу.
- Два дня назад Рита решилась ей рассказать, что она... не ее мать, - почти плачет Варька. - И теперь мы не понимаем, что происходит. Машка мужественно не обиделась на Риту и отца. Но и разговаривать об этом пока не хочет. Ждем.
- Ничего не понимаю, - мотает головой Сашка. - Они ее из детского дома что ли взяли?
Из Варькиных огромных зеленых глаз текут крупные слезы, оставляя широкие мокрые дорожки:
- Нас родила одна мать.
В наступившей тишине раздается бранное слово. Это не выдерживает напряжения Сашка.
- Согласна, - бормочу я, с трудом себе представляя, что это реальная история из жизни семьи Дымовых, а не мамин пересказ очередной душещипательной серии.
- Но мы надеемся, что Мышильда справится! - шмыгает носом Варька, даря нам очаровательную улыбку. - Было сложнее, когда мы скрывали.
- Теперь легче? - сомневаюсь я.
- Легче. Точно легче, - уверяет нас Варька. - Хранить такой секрет сложно. Смотрю на Машку и постоянно вспоминаю, что она еще не знает. Это такой груз!
- Гульнём? - пытается поднять нам настроение Сашка. - Игореха сказал, что в его клуб мы можем ходить хоть каждый день. Депозит неограниченный с него.
- Макс будет сердиться, - хихикает смешливая Варька. - Если мы его не предупредим.
- С нами Виктор Сергеевич, - успокаиваю я подруг. - Это очень серьезный человек.
- Очень? - сомневается Варька. - Насколько?
- Ты себе не представляешь! - клянусь я. - Через пару недель, как я к отцу приехала, мы ходили на какой-то званый вечер. Скромный такой, человек на триста-четыреста. Когда один странный товарищ, устав мне безответные комплименты делать, приобнять решил, вот тут-то я и поняла, почему отец его ко мне приставил. Странный товарищ и его охрана их трех шкафов за пару минут потеряли способность к прямохождению. Это было... круто!
- А я всегда знала, Лерка, что у тебя будет удивительная судьба! - утверждает Сашка. - Всегда!
- Что ж удивительного в том, что охранник отца качественно выполняет свои обязанности? - улыбаюсь я подругам.
- Ты в другую жизнь переместилась. Этажей на десять выше. Именно там тебя и подкараулит... - начала издеваться Сашка.
- Принц на белом коне! - заканчивает за нее довольная Варька.
- Можно без коня? - ужасаюсь я. - Он же в лифт не войдет!
- Можно! - хором отвечают мои самые любимые на свете девчонки.

Глава 3. На живца

- Я не знаю, что я хочу.
- Ну, это неправда. Ты хочешь того же, что и все.
- И чего же, таинственный незнакомец,
который знает ответы на все вопросы?..
Скажи мне, чего же я хочу?
- Ты хочешь любви, в которой можно раствориться.
Ты хочешь страсти, приключений и немножко опасности.
Дневники вампира

Мама суетится вокруг меня, заставляя меня нервничать.
- Мам, всё хорошо, перестань, пожалуйста, - прошу я ее ласково, гладя по сухой тонкой руке.
Мы завтракаем вдвоем на нашей большой современной кухне. Отец никогда не скупился на наше содержание и настаивал, чтобы мы ни в чем себе не отказывали. Его единственным условием было требование к маме не работать, а всё свое время уделять мне. Мама пообещала и сдержала это обещание.
- Ты навсегда с ним останешься? - осторожно спрашивает мама с рыдающими нотками в голосе.
- Нет! Что ты! - деланно смеюсь я, снова успокаивающе хлопая ее по руке. - Поживу с ним недолго и вернусь. Или тебя к себе заберу.
- Меня? - тут же пугается мама. - Я не хочу, Лера! Я не хочу и не буду жить рядом с ним даже в качестве соседки.
- Значит, я вернусь к тебе! - решительно говорю я, наслаждаясь домашним завтраком.
- А его надо кормить? - испуганно кивнув в сторону залы, шепотом спрашивает мама.
- Вообще-то да. Я думаю, что он ест, чтобы жить, - шучу я про Виктора Сергеевича, сидящего на диване в самой большой комнате нашей двухэтажной квартиры.
- Ему туда отнести или его сюда позвать? - еще тише спрашивает мама.
- Виктор Сергеевич! - зову я.
Мужчина материализуется в дверном проеме за пару секунд.
- Валерия Ильинична?
- Прошу вас разделить с нами скромный, но очень вкусный завтрак, - церемонно говорю я, словно приглашаю к трапезе верноподданного.
Виктор Сергеевич по-военному стучит каблуками и слегка склоняет голову в знак благодарности.
- Спасибо! Не откажусь от чашки кофе.
Потом я целый день провожу с мамой за разглядыванием моих детских фотографий и милой болтовней ни о чем.
Освободившись после работы, звонит Сашка и командует:
- Сегодня мы должны проведать Вовку, но его надо застать врасплох. Подъезжай к областной больнице к семи.
- Вы будете на улице или в помещении? - спрашивает меня Виктор Сергеевич, паркуя машину возле областной больницы. Рядом с шиком паркуется Сашка на синей тойоте.
- Не знаю, - теряюсь я. - Вряд ли Вовка гуляет вокруг больницы, наверное, войдем внутрь.
- Привет, подруга! - Сашка вылезает из машины и машет нам рукой. - И вам привет, строгий телохранитель!
Виктор Сергеевич улыбается и вежливо склоняет голову.
- Варька опаздывает, - докладывает Сашка. - Пошли пока брать Зорина тепленьким.
В регистратуре пожилая нервная женщина в белом халате и голубой шапочке категорически отказывается сообщить нам, на работе ли доктор Зорин Владимир Валерьевич.
- Хирург Зорин не ведет личный прием, - ворчит она. - И не предупреждал меня о посетителях.
- Позвони ему на сотовый, - шепчу я Сашке. В это время в фойе в сопровождении четырех медсестер широким шагом входит Вовка Зорин. Девушки восторженно смотрят на красавца-врача, ловя каждое его слово.
- Зорин! - смеясь, окликает нашего друга Сашка.
Вовка резко останавливается и удивленно смотрит на нас. Серьезное лицо взрослого мужчины за пару секунд превращается в детское лицо школьного друга. Он делает шаг нам навстречу, одновременно распахивая руки. Мы с Сашкой кидаемся ему на шею. Крепко обняв, Вовка целует нас в макушки. Стайка рыбок-медсестер беспокойно мечется неподалеку.
- Чем обязан такой чести? - радостно спрашивает Вовка, отстраняясь и с удовольствием нас разглядывая, чтобы через секунду с тревогой спросить. - С Варей все хорошо?
- Лучше не бывает! - заверяет его Сашка, нарочно повиснув на Вовкином плече, чтобы подразнить "рыбок". - Скоро подъедет. Мы решили тебя поймать на месте, чтобы ты не отвертелся от встречи.
- Просто работы много, - печально усмехается Вовка, по очереди перецеловывая наши руки.
- Сейчас ты свободен? - требует ответа Сашка.
- У меня три часа до начала дежурства, - разводит руками Вовка. - Три часа я ваш.
Пока Вовка выписывает нам пропуска, появляется Варька. Сегодня она в легком зеленом пальто и черных сапогах-чулках. Как всегда, красивая и счастливая.
- Простите меня, я копуша! - весело говорит нам Варька, протягивая руки Вовке.
Вовка привычным нам жестом ерошит светлые кудри и, прикрыв от избытка чувств глаза, прижимает к себе Варьку.
- Предатель! - шутливо хлопает ладошкой Вовку по плечу Варька. - Пропал, как Лерка! Друг называется!
И вот мы вчетвером сидим в Вовкином кабинете и пьем чай с вафельным тортом "Север". Я уже рассказала друзьям по второму кругу все, что произошло со мной за этот месяц. Кроме истории с папками.
В Вовкин кабинет за это время не зашел только ленивый или безногий. Казалось, весь коллектив больницы должен был что-то попросить или спросить у хирурга Зорина.
- Ну, девчонки, переполошили серьезное медицинское учреждение! - хохочет Зорин, теребя кудри.
- Это всё Лерка! - упрекает меня ласково и беззлобно Сашка. - Зачем в фойе темные очки сняла?
Смотрю на веселящуюся Сашку, Варьку, расспрашивающую о чем-то Вовку, на Вовку, съедающего грустным взглядом Варьку, и тоскливо становится. Послезавтра мне уезжать туда, где самым родным человеком мне является, как ни странно, охранник Виктор Сергеевич.
- Владимир Валерьевич! На федеральной трассе крупная авария. Много пострадавших. Санитарной авиацией к нам троих. Для вас готовим вторую операционную. У вас семь минут, - скороговоркой сообщает Вовке дежурный врач, молодой армянин, до этого раз пять заходивший в кабинет то за ручкой, то за советом.
Сумбурное быстрое прощание. Объятия. Поцелуи. Ловлю Вовкин взгляд, брошенный им в спину уходящей по коридору Варьки. Господи! Дай и ему счастья! Такая безнадежность может и с ума свести...
- Навестим Михаила Ароновича? - с надеждой спрашивает нас Варька. - Я ему наобещала. И Макс сегодня возвращается.

Глава 4. Там, где нежность сердца...

Я вспоминаю детство,
и у меня заболевает нежностью сердце.
Анатолий Мариенгоф
Первое правило детектива:
хорошая зацепка ведет к другой зацепке.
Облачный атлас (Cloud Atlas)

- Надо сказать Максиму, - робко предлагает Варька, у которой мы собрались на поздний завтрак, чтобы не потерять ни минутки из последнего дня моего пребывания в родном городе.
- Ни в коем случае! - не разрешаю я, поливая сметаной горячий сырник.
- Ага! - дуется Варька, тряся кудрями. - А меня всю испилили за мои тайны. За то, что помощи никогда ни у кого не прошу!
- Глупо втягивать Макса, - трезво спорю я с подругой. - Что я ему расскажу? Про папки? То, что отец собрал информацию на всех моих друзей и даже их родственников, это абсолютно логично. Макс даже не удивится. Сашка верно говорит: у самого Макса на нас еще больше информации, причем из первых рук. А отец за мной всю жизнь третьим глазом наблюдает.
- Дело не в папках на нас. Дело в восьмой папке! Почему мужик из этой папки материализовался возле тебя? Не просто же так? Что за триллер? Смотрит. Молчит. Не подходит - прячется. Надо попросить Макса что-то узнать об этом человеке. У Макса связи и возможности! - горячо убеждает меня Сашка. - А мы доморощенные сыщики. Тем более, тебя везде этот Виктор Сергеевич пасет!
- Кому-то надо было, чтобы ты эти фото увидела, - повторяется Варька, но она права. - И твой Виктор Сергеевич - ключ к этой информации. И разговор его телефонный с кем-то о тебе и фотографиях совершенно однозначен.
- Вчерашний кипиш в клубе - проверка действий Виктора Сергеевича. Он мне сам сказал, - вспоминаю я важное.
- Так и сказал? - поражается Варька.
- Значит, что-то знает точно! - Сашка решительно отправляет в рот кусочек горячего сырника. - Хочешь-не хочешь, а надо с него и начинать!
- Я пробовала - бесполезно! - сокрушаюсь я. - Вчера перед сном вывела его на разговор о случившемся, напомнила его собственные слова.
- А он? - Варька от любопытства чуть на падает со стула.
- А он ответил: "Вам, Валерия Ильинична, совершенно незачем опасаться чего-либо. Это была проверка моей способности вас защитить", - делюсь я самой свежей информацией. - А на мой вопрос, кто же его проверяет, осторожно ответил, что отец.
- Но ты не веришь? - уточняет Сашка. - Варька! Сырники - блеск! Георгошины?
- Сама! - трясет кудрями довольная Варя. - Галина Семеновна научила, конечно, но я всё сама: от теста до жарки.
- Умница! - хвалит Варьку Сашка. - Я тоже умею, но так вкусно не получается. Научи теперь меня - буду Ваньку баловать.
- Первый секрет - идеальная консистенция творога, - смеется довольная комплиментом Варя. - Второй - форма в виде маленьких шайбочек. И надо именно жарить, а не запекать. Еще добавлением муки или манки не увлекаться.
- Не увлекаться добавлением... - задумчиво повторяет за Варькой Сашка. - Это знак! Реально! Не надо пока никого привлекать. Надо выяснить, с кем твой охранник разговаривал.
- А это может быть маньяк? - вдруг пугается Варя. - Как твой Сергей-Филипп?
- Не мой, - привычно отрицаю я.
- Не-е-ет! - решительно вмешивается Сашка. - Я насчет Сергея давно передумала. Он не маньяк. Он несчастный мужчина, влюбившийся не в ту женщину. Он за столько лет Лерку пальцем не тронул. Даже целоваться не лез! Ведь не лез?
- Не лез, - подтверждаю я. - Но он меня очень напрягает!
- Остается только следить за твоим Виктором Сергеевичем, - резюмирует Сашка. - А что еще придумаешь? Что-то где-то скажет, проболтается... Как-нибудь себя выдаст.
Проболтается - это не про Виктора Сергеевича. Его статус - "непоколебимо невозмутимый". Только если случайно, как в первый раз.
- Какие планы на день? - живо интересуется Сашка, отвлекая себя и нас от темы разговора.
- Обедаю с мамой, - рассказываю я. - Ужинать надеюсь с вами.
- Я попробую всех собрать! - обещает Сашка. - Когда еще по-нормальному увидимся?
- Давайте только не в клубе! - просит Варя. - Давайте прогуляемся по местам боевой славы!
Глядя на наши удивленные лица, Варька довольно хихикает:
- По городу погуляем! К школе сходим. В "Пельменную". На лавочке в сквере посидим! - и с лукавой улыбкой читает стихи. - Чем пахнет детство? — мы забыли. Ириской, смехом, молоком… Чем пахнут взрослые? — банально. Парфюмом, грустью, коньяком.
- Твои? - смеется Сашка. - Я пахну Ванькой, цирковой лошадью и недосыпом.
- Нет. Не мои. Прочла где-то, не помню даже, где именно, - зеленые Варькины глаза сверкают нежностью и юмором. - Тогда я... я пахну...
- Максимом, фарфором и снова Максимом! - перебивает Варьку Сашка. - И по поводу фарфора Макс будет не согласен. А ты, Леруся?
Я? Я теряюсь, не зная, как ответить на этот вопрос. Сашка - молодая мама, в одиночку растящая сына. Она работает в нескольких местах, еще и подрабатывает по мелочам. Помощи ни у кого не просит. Варя - тонкая творческая натура, человечек, которого мы все, не сговариваясь, всю жизнь оберегаем. От чего? Да от всего, что может ей навредить. Как так получилось - мы и сами не знаем. Как говорится, исторически сложилось. Они с Максом с двенадцати лет влюблены друг в друга. А "запах" фарфора у нее от коллекции, которую всю жизнь собирала ее бабушка Елизавета Васильевна с другом Михаилом Ароновичем. А я?
- Лерка пахнет хрусталем, надеждой и одиночеством... - вдруг говорит Варька, испугавшись того, что сказала, и покраснев.
- Почему хрусталем? - недоумеваю я. Надежда и одиночество меня никак не задевают. Это абсолютная правда. Я никогда не вру лучшим подругам.
- Ты прозрачная, - быстро объясняет Варька. - И фигура хрупкая, и глаза хрустально-серые. И потом... Кто с хрусталя ежедневно ест и пьет? Только по праздникам.
- Разве что... - усмехаюсь я. - Надежный одинокий хрусталь. Так бывает?
- Ну ты же есть, - пожимает плечами Варя. - И не надежный, а надеющийся. Это разные слова.
- Правда, Лерка, - серьезная Сашка отставляет кофейную чашку и утыкается подбородком в сложенные замком руки. - Сколько мужчин вокруг! Неужели ни разу сердечко не екнуло?
- Не помню, - искренне отвечаю я.
- Значит, ни разу! - Сашка грустно смотрит на меня. - Так и останемся мы с тобой старыми девами.
- Старая дева - мать-одиночка? - смеюсь я печально.
- Старая дева - это состояние души, а не физиологический недостаток, - насмехается над самой собой Сашка. - Я статистику смотрела: каждая третья семья с матерью, одной воспитывающей ребенка. А ты старая дева, потому что довериться никому не хочешь.
- Не могу, - коротко объясняю я.
- Вы меня расстроили, - обижается на нас Варька и, покраснев, спрашивает у Сашки. - Ты нам когда-нибудь расскажешь про отца Ваньки? Ой! Баба Лиза ругает меня за этот вопрос, чую левой пяткой!
- Расскажу, - угрюмо врет Сашка. Точно врет! Я ее двадцать три года знаю.
- Ты, Сашка, пахнешь, конечно, Ванькой. Но еще ответственностью и доверием! - важно заявляет Варька и начинает нас тормошить. - Ну так как? Гуляем?
- Гуляем! - дружно отвечаем мы с Сашкой, приводя Варьку в восторг способностью синхронизироваться.

Глава 5. Ненависть

Чем враждебнее окружающая среда,
 тем лучше клетка или живое существо
развивают свои неизвестные до того таланты.
Бернар Вебер
Рабы, лгуны, убийцы, тати ли
- Мне ненавистен всякий грех.
Но вас, Иуды, вас, предатели,
Я ненавижу больше всех.
Зинаида Гиппиус

- Почему он здесь? - холодный, даже ледяной вопрос задает мой отец своему другу.
На лице Николая Игоревича растерянность и досада, словно он до этого мгновения надеялся на чудо, но оно не произошло.
- Илья. Это не то, что ты подумал...
- Николай, я не застал тебя в постели со своей женой или дочерью, - сквозь зубы цедит мой отец, бережно, но крепко взяв меня за локоть, как будто защищая от опасности, одному ему ведомой. - Я удивлен, что он... твой гость.
- Это мой гость! - вмешивается в словесное противостояние мужчин Ада. - Я дочь именинника и имею полное право пригласить того, кого захочу.
- Это не твой праздник! - резко возражает мой отец. - И ты, Николай, прекрасно знаешь, что это значит для меня.
- Илья, честное слово, я... - неловко начинает оправдываться Николай Игоревич, но замолкает, потому что к нам подходит ОН в сопровождении симпатичного молодого блондина, чертами лица напоминающего... конечно, Аду.
- Добрый вечер, отец, сестренка! - молодой человек с искренними голубыми глазами пожимает руку своему отцу и поворачивается к моему. - Здравствуйте, Илья Романович! Я привел к вам...
Юноша смотрит на меня и резко замолкает, словно споткнулся на ровном месте. Наступает неловкое молчание, во время которого Николай Игоревич огорченно смотрит на моего отца, пытаясь поймать его взгляд, Ада восторженно, по-взрослому смотрит на НЕГО, мой отец тоже не отрывает взгляда от НЕГО. В этом взгляде уже не мгновенно вспыхнувшее бешенство, как несколько минут назад, а настоящая, глубокая ненависть.
ОН же тоже, как и брат Ады, смотрит на меня, игнорируя взгляд моего отца. Его темно-карие глаза кажутся почти черными: во взгляде та же... ненависть, выстраданная, родившаяся не сейчас. Я не знаю этого человека, я никогда с ним не общалась. За что ему меня ненавидеть? Есть только один ответ - за отца.
Истуканом застывшего сына представляет мне Николай Игоревич:
- Лерочка! Это мой сын Андрей!
- Здравствуйте! - протягиваю руку для легкого пожатия, но оно получается тяжелым, почти невыносимым, потому что мою протянутую руку перехватывает большая и горячая ЕГО рука.
- Хотелось бы тоже быть представленным.
Голос низкий, бархатный, о чем-то предупреждающий. Руку мою ОН продолжает удерживать. Сердце сбивается с ритма и пытается запуститься заново, но это у него пока не получается, поэтому оно просто не бьется, что вызывает гудение в ушах. Мою руку у НЕГО забирает мой отец, говорящий странные слова:
- Такое представление излишне! Хорошего вечера!
Отец быстро уводит меня от этих людей к самому дальнему фуршетному столу. Ведущий вечера уже представил певицу, вышедшую в центр зала с микрофоном, чтобы исполнить романс для именинника.
В одни глаза я влюблена,
Я увлекаюсь их игрою…
Как хороша их глубина,
Но чьи они, я не открою.
- Что происходит? - спрашиваю я медленно и осторожно. Сердце начало выполнять свою работу, наконец, запустившись. - Кто этот человек?
Едва в тени густых ресниц
Блеснут опасными лучами,
И я упасть готова ниц
Перед волшебными очами.
- Один старый знакомый, - с трудом отвечает мне отец, прикладывая заметные усилия, чтобы успокоиться и выровнять собственное дыхание.
В моей душе растет гроза,
Растет тоскуя и ликуя.
Я влюблена в одни глаза,
Но чьи они, не назову я…*
- Насколько старый? - пытаюсь я пошутить. - Мне показалось, что ему...
- Ему тридцать девять лет, - резко отвечает мне отец и тут же смягчает тон. - Я назвал его старым, потому что веду с ним дела очень давно.
- Дела? - недоверчиво усмехаюсь я. - Ты ведешь дела с человеком, которого ненавидишь и который ненавидит тебя?
- Дела давно минувших дней, преданья старины глубокой, - шутит пушкинскими словами отец. - Сейчас уже не веду. Не общайся с ним, пожалуйста.
- И не собиралась, - пожимаю я плечами, голой спиной ощущая ЕГО взгляд, который не отпускает меня ни на минуту. - Нам негде пересекаться, кроме как на встречах, куда водишь меня ты. Сама я никуда не хожу.
- До сегодняшнего вечера нам удавалось не пересекаться, - рассеянно-задумчиво говорит отец, стоя спиной к НЕМУ. - Если бы я знал, что он будет здесь...
Я не прошу отца рассказать о НЕМ. Я мучительно думаю, что этому мужчине нужно от меня. Но для того, чтобы понять истоки такой глубокой ненависти к себе совершенно постороннего человека, я должна знать, что произошло между НИМ и моим отцом.
Я разворачиваюсь, и взгляд, прожигавший мне спину, теперь опаляет колючим огнем кожу лица. И тут же его как будто тушит прохладой восхищения второй взгляд - взгляд Андрея. В нем и восторг, и вера в чудо. Взгляды обоих мужчин выражают желание: у НЕГО это сумасшедшая страсть, замешанная на ненависти, у Андрея мгновенная влюбленность, вспыхнувшая, как веселый огонь, охвативший сухой хворост. Взгляд же нежно-голубых глаз Ады перебегает с меня на брата и на НЕГО, потом пускается в обратный путь: от зависти ко мне к неудовольствию братом и к чистому женскому восторгу, брызгами которого она окатывает этот Памятник ненависти и страсти.
Сам Памятник могучей глыбой стоит в ярком людском потоке. Поток этот рассекается о него, дробясь на более мелкие. Отец сказал, что мужчине тридцать девять лет. Выглядит он значительно моложе, но ненависть, которая съедает его изнутри и требует выхода наружу, делает его значительно старше. Его глазам я дала бы и двадцать, за силу ярости и гнева, и все сорок-пятьдесят, за их глубину и горечь. Если сединой покрасить виски, то противоречие сгладится.
- Лера! Мне нужно срочно поговорить с Николаем, - начинает суетиться мой отец, что ему совершенно не свойственно. - Я отправлю к тебе Виктора Сергеевича.
- Хорошо, - соглашаюсь я, испытывая тяжесть трех взглядов и боясь ее не выдержать. - Может быть, мне можно уйти?
Отец внимательно вглядывается в выражение моего лица и, считав усталость и нервозность, соглашается:
- Да. Конечно. Так будет лучше для всех. Сейчас отдам распоряжение Виктору Сергеевичу.
Отец оставляет меня одну возле фуршетного стола, на который я кладу клатч и с которого беру бокал с минеральной водой и заставляю себя пить ее мелкими глотками. Лучшее средство успокоиться.
- Лера! - окликают меня, мужской голос мягкий, легкий, молодой.
Передо мной стоит Андрей. На вскидку ему лет двадцать пять. Он одет в стильный костюм-тройку с узкими укороченными брюками, серый в голубую полоску. Рубашка нежно-голубая, а галстук серебряно-голубой. Всё это делает его глаза насыщенными, яркими.
- Господи! - восклицает молодой человек. - Вы не можете быть реальной!
Вежливо улыбаюсь, ощущая, как на нас обрушивается разряд раздражения и презрения. И когда я научилась угадывать чувства по взгляду, которого не вижу?
- Вам, наверное, все так говорят? - тушуется Андрей. - Не могут не говорить.
- Не все, - улыбаюсь я Андрею назло ЕМУ, надо же как-то и отвечать на нападение. - Только некоторые.
Зависнув на моей улыбке, Андрей непроизвольно протягивает ко мне руки и легко, почти не касаясь, берет за локти.
- Вы разрешите мне быть вашим кавалером на сегодняшнем вечере? - с надеждой спрашивает он, заглядывая в мои глаза.
Я только что получила подтверждение, что телепатия существует. Это абсолютно точно. Мой мозг взорвала чужая мысль: "Не позволяй к себе прикасаться!" Мысль эта ударила, как шаровая молния, мощно и неотвратимо. Надо отбиваться. Я тоже беру Андрея за локти, и мы стоим как два старых приятеля, случайно встретившихся на вечеринке и несказанно обрадованных этой встречей. "Я сама решаю, к кому мне прикасаться!" - летит от меня к НЕМУ.
- Простите, Андрей! - моя вторая улыбка парализует молодого человека, и следующие мои слова он воспринимает как настоящий гипноз. - Но мне уже пора. Есть неотложные личные дела.
- Как жаль! - искренне жалея, восклицает Андрей, не отпуская мои локти.
Наши руки расцепляю я. Увеличиваю расстояние между нами тоже я. И тут же получаю новый сигнал: "Хорошо. Умница!" Даже трясу головой, чтобы сбросить наваждение.

Глава 6. Жена Верещагина

- Ты когда-нибудь слушал тишину, Ежик?

- Слушал.

- И что?

- А ничего. Тихо.

- А я люблю, когда в тишине что-нибудь шевелится.

- Приведи пример, - попросил Ежик.

- Ну, например, гром, - сказал Медвежонок.

Сергей Козлов "Сказки о Ёжике и Медвежонке"

Семья - театр, где не случайно

у всех народов и времен

вход облегченный чрезвычайно,

а выход сильно затруднен.

Игорь Губерман

Медленно поднимаю глаза на Верещагина, сидящего напротив. Он безотрывно смотрит на меня и молчит, выискивая в выражении моего лица что-то, известное ему одному.

Шутка? Не похож он не шутника. Розыгрыш? Не вижу смысла? Ложь? Во имя чего? Правда? Как такое вообще возможно?

Не дождавшись от меня всплеска эмоций, мужчина, назвавший себя моим мужем, точнее, меня его женой, недоуменно выгибает красивые брови и недоверчиво спрашивает:

- Неужели ты уже привыкла к этой мысли или Вяземский как-то тебя успокоил? Что же он пообещал? Быстрый развод?

- Именно я ваша жена? - уточняю я, не переходя на "ты" и начиная есть мороженое, аккуратно, по ложечке.

Верещагин смотрит раздраженно:

- К сожалению, именно ты!

- Так в чем же дело? - отправляю в рот третью ложку, вкуса не чувствую. - Давайте разведемся, пока не надоели друг другу.

- Вся в отца, - со злостью выплевывает Верещагин. - Потрясающая выдержка.

- Не похоже на комплимент, - усмехаюсь я, отодвигая от себя мороженое.

- А это и не комплимент, - наклоняется он ко мне. - Это констатация факта.

Запах табака и лимонной мяты отчетливо щекочет мои ноздри.

- Вернемся к фактам, - киваю я послушно, поймав на себе заинтересованный взгляд двух молодых мужчин, пьющих пиво за соседним столиком. - Можно посмотреть свадебные фотографии?

Верещагин хмурится и резко разворачивается к молодым людям, смотрящим на меня. Они тушуются и отворачиваются.

- У меня есть кое-что получше фотографий, - из внутреннего кармана пиджака Верещагин достает... свидетельство о браке и кладет передо мной.

Так. Свидетельство о заключении брака. Верещагин Никита Алексеевич. Гражданин России. Дата рождения. г.Москва. Князева Валерия Ильинична. Гражданка России. Дата рождения. г.Санкт-Петербург. Заключили брак третьего сентября этого года. О чем составлена запись акта о заключении брака №... После заключения брака присвоены фамилии: мужу Верещагин, жене Князева. Место государственной регистрации г.Москва.

- Хорошо, что я оставила себе свою фамилию, - удовлетворенно говорю я. - Я за нее долго боролась. Не хотелось бы менять. Тем более ваша мне не нравится.

Крылья носа Верещагина слегка раздуваются, выдавая силу его раздражения. Один из молодых людей продолжает меня разглядывать, и я ему улыбаюсь. Глаза Верещагина сужаются, и он отрывисто произносит, по-моему, даже шутит:

- Будь скромнее... при живом-то муже.

- Не уверена, что я ваша... жена, - мягко возражаю я. - Может, всё-таки пару фоток? Для убедительности. Я, видимо, слегка перебрала во время торжества, и этот радостный день выветрился из моей памяти. Хотя я не пью. Вас бы расстроила жена-алкоголичка?

- Меня расстраивает сам факт наличия у меня жены, - отвечает мне Верещагин и добавляет. – Но это была превентивная мера.

- Я уже предлагала вам развод. Вы не отреагировали, - напоминаю я, вздохнув.

- Неужели правда? - самого себя спрашивает мужчина, а потом и меня. - Вы и в паспорт не заглядывали?

Паспорт. Он всегда в моей сумочке. И я его никому не давала. Помедлив пару секунд, достаю свой паспорт.

- Страница четырнадцатая, - вежливо подсказывает мне Верещагин.

"Зарегистрирован брак. Третье сентября. ФИО супруга Верещагин Никита Алексеевич".

- Убедительно, - осторожно говорю я, чувствуя дрожь в коленях и тщательно стараясь ее скрыть. - Никогда не открывала эту страницу. Нет привычки перед сном перечитывать паспорт. Оказалось, зря...

Верещагин настойчиво сканирует мое лицо в поисках фальши.

- Не знала, - приходит он к выводу.

- Не знала, - подтверждаю я, наконец, уняв раздражающую дрожь. - Это вы или мой отец?

Верещагин с досадой оборачивается на настойчиво улыбающегося в ответ на мою улыбку мужчину и бросает:

- Разговаривать будем в другом месте! Поехали!

Верещагин встает и протягивает мне руку. Игнорирую ее и встаю из-за стола без его помощи.

Глава 7. Семейный ужин

Здоровое недоверие –

хорошая основа для совместной работы.

Иосиф Сталин

Все, что делается из любви,

совершается всегда по ту сторону добра и зла.

Фридрих Ницше

- Уверена? – выдыхает из себя Верещагин и перестает дышать.

- Всё равно я в ближайшее время замуж не собиралась, - равнодушно пожимаю плечами, с усилием заставляя себя не отпрянуть в ужасе.

Это равнодушие дается мне непросто, даже тяжело. Его близость, его запах, его взгляд – всё давит на меня гранитной плитой превосходства, злости и презрения.

- И? – торопит меня с разъяснениями Верещагин, не двигаясь и продолжая нависать надо мной.

- И я вполне могу подождать, когда этот фарс вам надоест, - доверительно сообщаю я, улыбнувшись и храбро наклонившись вперед, так, что мое дыхание смешивается с его. Он всё-таки дышит: мелко, рвано, еле заметно.

- Рискуешь… - предупреждает меня Верещагин.

- Чем же? – осторожно интересуюсь я.

- Свободой, - просто и быстро отвечает мужчина, наконец, откинувшись назад и дав мне возможность свободно вздохнуть.

- Вы считаете брак противоположностью свободы? – делаю вид, что удивлена и хочу получить ответ на свой глупый вопрос. На самом деле, то, что для Верещагина брак – форма зависимости женщины от мужчины и ее подчинение, понятно и без его объяснений.

- Тебе в третий раз напомнить про патриархат? – цинично ухмыляется «муж», этакий носитель политической власти и морального авторитета.

- Не хватает контроля и лидерства в жизни? – иду я в атаку, разозлившись и тщательно скрывая свою злость. – Решили иметь привилегии за счет слабых женщин?

- А кто будет защищать этих женщин от них же самих? – неожиданно жестко спрашивает Верещагин. – От глупых, нелепых поступков, которыми они калечат и свои, и чужие жизни?

Это звучит грубо, лицемерно. Возможно, жизнь вынудила Верещагина обрасти таким безнравственно толстым панцирем. Скорее всего, настоящие живые женщины своими поступками заставили его по кирпичику выстроить настолько циничное мировоззрение и окружить себя высокой стеной презрения к женщине. Но ведь должна же быть у него мать? Та женщина, которая любит и бережет,  лаской растапливает безразличие и создает образ любимой женщины на долгие годы.

- Гендерные аспекты власти – тема, конечно, интересная, но не для меня, - сообщаю я Верещагину.

- Почему же? – обманчиво лениво спрашивает мужчина, спокойно начиная ужинать. – Господство мужской физической силы обусловлено историей и физиологией.

- Тогда и размножайтесь без нас, - так же лениво советую я. – Раз такое превосходство.

- Для этого есть вы, - продолжает насмехаться надо мной Верещагин и вдруг с горечью добавляет. – Но вы и это умудряетесь испортить.

- Кто она? – спрашиваю я и вижу, как каменеет его холеное лицо.

- Она? – обманчиво спокойно переспрашивает он.

- Та, которая прошлась по вашему самолюбию и достоинству асфальтовым катком? – объясняю я очевидное мне.

Он резко выбрасывает руку вперед и больно сжимает мое запястье.

- Странные фантазии! – обвиняет он меня. – Что наговорил тебе Вяземский?

- Илья Романович Вяземский, - тяну свою руку к себе, пытаясь освободиться, - ничего мне про вас не наговорил. Я пришла к этому выводу самостоятельно, а вы мне в этом помогли. Ваше женоненавистничество…

- Я люблю женщин, - тягуче медленно отвечает на мои нападки Верещагин, не отпуская моей руки и сжимая ее еще крепче. – Хочешь это испытать?

- Странная у вас любовь, - отбиваюсь словами, так как руку мою не отпускают. Можно, конечно, закричать, привлекая внимание, но не буду доставлять ему удовольствие демонстрацией собственной беспомощности.

- Не надо выставлять меня женофобом! – моя рука теперь свободна, но на запястье точно останутся синяки. Гематомы – неизменный спутник наших встреч.

- Я слишком мало знаю о вас, чтобы кем-то вас выставлять, - потирая руку, возражаю я.

Он следит за моими действиями и вдруг с явно ощущаемым сожалением спрашивает:

- Я сделал тебе больно?

- Переживу, - коротко отвечаю я и из вредности добавляю. – Всего лишь четвертый синяк.

- Четвертый? – растерянно удивляется он.

- Три на колене, - напоминаю я.

- На колене? – большой и сильный мужчина теряется окончательно. – Каком колене?

- Правом, - честно отвечаю я. – На том, которое вы схватили тогда в машине.

- Помню… - со дна темных глаз Верещагина поднимается какое-то чувство. Я не могу понять, какое, но ощущаю легкую дрожь в теле. Мне становится жарко и душно.

- Видимо, я должна благодарить вас за то, что вы не хватаете меня за горло? – мрачно шучу я. – Прошу заметить, что это вы на мне женились, а не я вышла за вас замуж.

Глава 8. Месть

Какие отрастил когти...

И не ври, что было лень обрезать.

Ты просто мечтаешь вцепиться в то горло,

Которое обещал целовать.

Моника Фортино

Страшнее нет на свете зверя,

чем обуянный жаждой мести человек.

Александра Лисицина

- Вы дочь Ильи? – шепотом выдыхает Таисия Петровна в наступившей тревожной тишине.

- По крайней мере, так мне говорит моя мать, - осторожно шучу я.

- Никита! – первый раз слышу, как можно визжать шепотом, но мать Верещагина именно визжит, по-другому не скажешь. – Как ты мог!

Замираю, с любопытством глядя на взволнованную бледную женщину. Наконец, хоть что-то прояснится.

- Чувства оказались сильнее, - твердо говорит Никита, взяв меня за руку и утопив мой кулачок в своей широкой ладони. – Лера теперь - часть моей жизни. Главная ее часть! Кто осмелится…

- Что ты! – обиженно перебивает его Рита. – Как ты мог подумать, что кто-то из нас способен…

- Еще как способен. Вернее, способна, - теперь не дает договорить Рите Никита, обводя всех за столом серьезным строгим взглядом, словно предупреждая.

Интересно, кого из этих трех женщин он имеет в виду? Или всех?

Рита досадливо хмурится, вздернув хорошенький курносый носик. Елена Барон смотрит на меня высокомерно, но не более. На лицо Таисии Петровны возвращаются краски, она скорее растеряна, чем раздражена.

Я порчу пафос момента неожиданной репликой:

- Ники! Что ты! У тебя такие чудесные родственники и друзья!

Верещагин вздрагивает от неожиданности, словно вспомнил обо мне только что, и цепким взглядом ловит мой взгляд, пытаясь что-то понять или прочесть. Сейчас хорошо бы томно похлопать ресницами, но это не будет вязаться с моим прежним поведением. Эх… Надо было выбрать другое амплуа, но теперь уже поздно. Образ очарованной дурочки явно будет перебором.

Вспоминаю, как часто мы с друзьями раньше ходили в театр. Там работала заведующей литературной частью Варькина бабушка Елизавета Васильевна. Мы бывали на всех премьерах и капустниках. После успеха школьного спектакля «Недоросль» Варька даже некоторое время хотела стать актрисой. Однажды после очередной премьеры мы сидели в нашей «Пельменной». Варька рассказывала нам, какие амплуа могут быть у актрис, и раздавала их нам.

- Мне хочется играть характерные роли: Проказницу, Клоунессу! – заявляла Варька, послушно открывая рот. Вовка кормил ее горячими пельменями, предварительно дуя на них, чтобы она не обожглась. – Такой простор для выражения эмоций! Я бы развернулась!

- Вы с Вовкой еще за предыдущее не отсидели! – смеялась Сашка. – Но я с тобой согласна! На сцене из тебя бы получилась очаровательная хулиганка.

- Тебе, Сашка, подойдут амплуа и Моралистки, и Свахи, и, прости, Куртизанки! – хихикала Варька, давясь пельменем.

- И смех, и грех! – веселилась Сашка. – Куртизанка-моралистка – звучит многообещающе! А Лерка тогда кто?

- Лерка - Героиня, Влюблённая, даже Злодейка! – возбужденно размахивая руками, вещала Варя. – Я бы очень хотела увидеть ее именно в образе Злодейки! Красивое зло – это очень круто!

Красивое зло. Не думаю, что мне подходит это амплуа. А вот моему «мужу»…

- Никитон! – Рита подмигивает мне. – Семейное торжество все-таки можно было бы провести! Только для своих. Здесь, за городом.

- Обещаю подумать, - лениво отвечает Верещагин, взглядом заставляя меня молчать.

Рита в восторге почти подпрыгивает и снова хлопает в ладоши. Травести! Она точно травести. Так странно, что взрослая женщина выбрала такой стиль поведения.

Таисия Петровна откладывает столовые приборы. Невооруженным глазом видно, что настроение у нее испорчено необратимо.

- Мы можем поговорить, Никита? – спрашивает она, о чем-то мучительно думая. – Наедине.

- Я ненадолго, - многообещающе шепчет Верещагин, целуя мою ладонь и вставая из-за стола.

Никита помогает матери встать, и они выходят из гостиной.

- Уже выбрали, куда поедете в свадебное путешествие? – любопытство веселыми огоньками прыгает в добрых глазах Риты.

- Путешествие? – теряюсь я, и моя искренность удивляет молодых женщин.

- Даже не обсуждали? – не верит мне Рита, смешно выпучив глаза. – Да это же так важно!

- Разве? – пожимаю я плечами.

- Конечно! – Рита даже привстает. – Ты же можешь выбрать какое угодно место! Никитон повезет тебя, куда только пожелаешь!

- Валерия, возможно, мало где была, - сочувственно улыбаясь, встревает в наш диалог Елена.

- Вы правы, - согласно киваю я журналистке. – Я была только в Италии, Испании, Франции, Португалии, Германии, Австрии, Швейцарии, Норвегии, Финляндии, Дании, Японии, Канаде, Штатах.

Глава 9. Бумеранг

Не делай зла - вернется бумерангом,

Не плюй в колодец - будешь воду пить,

Не оскорбляй того, кто ниже рангом,

А вдруг придется что-нибудь просить.

Не предавай друзей, их не заменишь,

И не теряй любимых - не вернешь,

Не лги себе - со временем проверишь,

Что этой ложью сам себя ты предаёшь.

Омар Хайям

То, что сказал только что Верещагин, видимо, очень важно для него. Я понимаю, что каждое слово, брошенное мне, подобрано и подготовлено заранее. Но меня его слова не впечатляют. Во-первых, он явно переоценивает мою роль в жизни моего отца. Во-вторых, таких заявлений без объяснения недостаточно.

- Не вижу связи и логики, - говорю я «мужу». – Ничего противоестественного, грязного, подлого по отношению к моему отцу я делать не буду. Влияния на Вяземского я не имею. Ты выбрал не ту женщину.

- К сожалению или к счастью, у Вяземского нет других дочерей, - пожимает плечами Верещагин. – И ты ничего не поймешь до того, как это произойдет. Уверяю тебя, твой отец уже в курсе и в шоке. Ты знаешь, почему его нет в Москве?

- Потому что он в Киеве, - отвечаю я.

- Потому что ему срочно пришлось туда вылететь, чтобы понять, что происходит, - Верещагин горько усмехается. – И если сейчас он не лежит в больнице с настоящим сердечным приступом,  в отличие от моей матери, то уже летит обратно, чтобы предотвратить то, что предотвратить невозможно.

- Много слов – минимум информации, - возражаю я. – До этого момента вы производили впечатление делового человека.

- Я не буду на тебя охотиться, - резко выдыхает Никита. – Ты уже мой трофей. Согласна ты с этим или нет.

- Естественно, не согласна, - спокойно отвечаю я. – У тебя ничего не получится.

- Посмотрим, - так же спокойно реагирует на мои слова Верещагин. – Мы никуда не торопимся.

- Я тороплюсь домой, - сообщаю я. – Ужин весьма затянулся и мало похож на семейный.

- Но ведь и семья у нас с тобой необычная, - напоминает мне «муж». – С сегодняшнего дня мы живем здесь, в этом доме, все вместе. А еще у нас есть своя квартира. Большая, современная, красивая.

- Все вместе? – совершенно искренне смеюсь я, игнорируя информацию о «нашей» квартире. – Втроем или вчетвером? Балерина тоже подъедет?

Верещагин морщится:

- Все вместе – это с моей матерью. Рита часто приходит в гости. Она мой друг. Елена… как появилась сегодня и благодаря кому, я разберусь.

- Ну, слава богу! – картинно выдыхаю я. – А то я решила, что ты завел гарем. Рита мне, честно говоря, понравилась, но и с ней в одном гареме я бы быть не хотела.

- Многоженство меня не привлекает, - отвечает Верещагин, неожиданно сделав шаг в мою сторону и обняв меня. – Да и кому придет в голову желать другую, когда есть ты?

- Обоюдное желание не привлекает тебя? – смело спрашиваю я, не пытаясь освободиться. – Тогда тебе придется применить силу.

- Не придется, - в карих глазах поднимается волна страсти, захлестывая и его, и меня.

Поцелуй опьяняющий. Я понимаю, что ждала его, этот третий поцелуй Верещагина. Даже готовилась. Поэтому и справилась. Меня не сломили ни его крепость, ни его сладость, ни его продолжительность.

- Я устала целоваться с тобой, - намеренно оскорбляю я недовольного отсутствием моей реакции мужчину. – Я привыкла к другим поцелуям.

Сильные пальцы приподнимают мой подбородок.

- Я уже предупреждал тебя, - цедит он. – Нельзя говорить своему мужчине о тех, что были у тебя раньше.

- Вот когда у меня будет мой мужчина, тогда и воспользуюсь твоим советом, - освобождаюсь от захвата. – Пора прекращать этот фарс. Я уезжаю. Привет маме и подругам!

Не успеваю пройти и пары шагов, как меня останавливают.

- Тебе придется остаться. Тебя попросит об этом твой отец.

Не скрываю удивления и холодно спрашиваю:

- Зачем ему это делать? – раз. Зачем мне его слушаться? – два.

- Подождем. Посмотрим, - отвечает мне Верещагин,  контрастно мягко предыдущим попыткам взяв за локоть и провожая в дом.

Елены Барон в гостиной уже нет.

- Елена просила извиниться за нее. Ее вызвали на телевидение. Улетела  птичкой - видимо, что-то предложили, - рассказывает нам довольная Рита.

Мы молча возвращаемся за стол.

- Вишня в вине. Домашнее мороженое. Панна Котта. Еще фондан! – рекламирует десертный набор Рита, облизывая ложечку, которой подцепила вишенку, и обращается ко мне, говоря горячо и убедительно. – Лера! Мне так хочется познакомиться с тобой поближе, подружиться! Я всю жизнь рядом с Никитоном. Я тоже важная часть его жизни!