Ночной скандал

Глава 4

Мужчины. Неизвестный вид. Трудно препарировать или понять их. Часто бестолковые. Как правило, любят повелевать. Надо признать, что Теодосия ограничила свое общение с ними. Однако из того, что она читала, слышала в разговорах и наблюдала со стороны, ей удалось составить рабочую гипотезу.

Лорд Уиттингем, Мэтью, оставался загадкой. Со всем своим блеском и лоском Лондона, поведением и манерой говорить он поставил ее в тупик, и она не могла прийти хоть к какому-то заключению. Пока они шли по коридору, Теодосия обратила внимание, что он прихрамывает, причем накануне хромота была даже заметнее, чем сегодня утром.

Обычные жилые комнаты гость осмотрел с вежливым одобрением, но Теодосия понимала, что лорд Уиттингем как человек науки заинтересовался бы не обширной библиотекой, а скорее особыми помещениями в пристройках. Их необычное устройство дало бы обширную пищу для разговоров, если графу и дедушке придется встретиться лицом к лицу.

Сначала она повела его в аптекарскую. Теодосия очень гордилась этой комнатой, где стены были побелены, а начищенный пол блестел как зеркало. Благоухающие связки высушенных трав терпеливо дожидались, когда их пустят в дело; цветки казались бледными и выцветшими в желтых рассеянных лучах солнечного света, струящегося сквозь дальние окошки. В открытом шкафчике красовались баночки, флакончики и пузырьки с разными веществами, в плетеных ларчиках, стоящих возле мраморной ступки с пестиком, лежали инструменты, коробочки, миски и полотенца.

Войдя в аптекарскую, лорд Уиттингем окинул ее одобрительным взглядом.

– Я и не догадывался, что ваш дедушка практикует изготовление лекарств из растений. – Он разглядывал порошки и поблескивающие бальзамы на нижнем ярусе полки, которая была к нему ближе других, и даже нагнулся, чтобы понюхать склянку с бледно-зеленой мазью. Запах этой мази заставил его отскочить, а Теодосия прикусила губу, чтобы не рассмеяться. Поделом ему – пусть не сует свой нос туда, куда не следует.

– Крокосмия.

Он поспешно взглянул на нее:

– Простите, что?

– Африканское цветковое растение семейства ирисовых. Иногда его называют «медные кончики» или «падающие звезды». Хрупкие лепестки с параллельно расположенными прожилками сидят рядами на цветоносе. Растертые в мелкий порошок, цветки испускают сильный неприятный запах, похожий на запах шафрана, и используются для лечения дизентерии.

– Это мне известно. – Уиттингем выпрямился, немного помолчал, прежде чем продолжить: – Наверное, вы внимательно слушали дедушкины рассказы или же обнаружили в библиотеке несколько томов по фармакологии, которые стоили вашего драгоценного внимания?

Его предположение о том, будто она приобрела свои познания, подслушивая за дедом или убивая время за чтением, раздосадовало и подкрепило ее личную теорию об исключительной твердолобости мужчин. Но Теодосия не стала терять время даром, разубеждая его в заблуждении. Именно она – единолично – занималась лекарственными травами. Дедушка совершенно не интересовался этой отраслью.

– Пройдемте? – указала она взмахом руки, и они молча проследовали в следующую комнату. Достав из кармана ключ, Теодосия отомкнула задвижку замка и вошла в зимний сад. Утром она уже приходила сюда, поэтому необходимости проверять, как там животные, у нее не было. Она торопливо проследовала по центральному проходу в оранжерею со стеклянными панелями. За спиной слышались шаги графа.

– Это… – Он разглядывал помещение со счастливой улыбкой. – Это действительно стоило увидеть!

Уиттингем подошел к одной из каменных колонн, на которой держались стеклянные панели стен, и коснулся стекла пальцами. Холодный воздух снаружи немедленно конденсировал его теплое дыхание, и на стекле остались отпечатки пальцев.

– Это одна из моих любимых комнат. Здесь я провожу очень много времени. – Теодосия не понимала, что заставило ее сообщить ему столь личные подробности. Вряд ли она старалась подружиться с графом.

– Я понимаю почему. – Он задержал на ней свой взгляд, прежде чем продолжить осматривать оранжерею.

Он исследовал оранжерею со всем тщанием ученого – как она и ожидала. И ей нравилось за ним наблюдать – а вот это было уже несколько неожиданно. Наверное, причина в том, что он, как и она, восхищался возможностями, которые открывало для науки устройство столь замечательного помещения. Несколько смягчившись, Теодосия отмела это соображение. Сейчас не время анализировать подобные странности.

Мэтью блуждал по оранжерее под впечатлением от продуманного устройства и внимания к мелочам. Одно дело – читать о науке, и совсем другое – жить наукой. Тэлбот соорудил два помещения – «и кто знает, сколько их всего», – чтобы проводить научные исследования. Без сомнения, тут найдется еще и обсерватория, или, по крайней мере, комната для наблюдения за погодой и занятий метеорологией.

В оранжерее было полно экзотических растений. Яркая листва и сочные свисающие побеги создавали впечатление, будто это джунгли в тропиках, далеко от Англии. Во влажном воздухе витали настойчивые запахи глинистой почвы и пряных трав. На плитках пола плясали солнечные зайчики, а снег, засыпавший стеклянные панели, словно пытался укрыть оранжерею от посторонних глаз. Каждый удивительный экземпляр растения или цветка сидел в собственном горшке – разнообразные горшки громоздились на полу и на столах. А среди растений стояла сама леди Лейтон, разрумянившись, как чайная роза. Казалось, она по-настоящему наслаждается пребыванием здесь, среди прочих редких цветов.

– Не перейти ли нам в библиотеку?

– Что вы здесь делаете, леди Лейтон? – Он подошел к цветку абрикосово-бежевого цвета и потрогал – лепестки были словно бархат. – Вы сами ухаживаете за всеми этими растениями или ваш дедушка держит штат садовников? – Внутренним взором он уже видел ее среди рядов цветочных горшков, с лейкой в одной руке, распевающей громкие песни за работой.

Он отогнал возмутительное видение.

– Чтобы содержать в порядке дом, в том числе и помещения для занятий наукой, нужно много слуг. Но я действительно люблю бывать здесь.

Это было самое открытое признание с ее стороны с той минуты, как они встретились. И еще он впервые видел ее такой: спокойной и довольной.

– Должно быть, ваш дедушка одновременно удивлен и рад вашему интересу к науке. – Его слова произвели немедленную перемену в ее поведении. Неужели он сказал что-то не то?

– Вы хотите сказать, будто всесторонние познания женщинам недоступны? – Она даже фыркнула, отчего ему захотелось улыбнуться. – Да я знаю каждую генетическую форму, от рода до класса и типа, и наоборот!

– Не сомневаюсь.

– Вероятно, вы относитесь к числу тупоголовых ученых сухарей, которые считают, будто женщины способны разве что вышивать? – Она начала расхаживать туда-сюда, и он был заинтригован ее бурной, если не сказать загадочной, реакцией на его в общем-то безобидное замечание.

– Вовсе нет, и если бы вы знали мою сестру, этого разговора бы вообще не состоялось. – Он едва не рассмеялся. Сестра Амелия была непослушным ребенком, и большую часть своих детских лет – да и потом, став взрослой девушкой, – она задавала ему жару. Мэтью обрел толику спокойствия лишь после того, как она вышла замуж.

– А ваша сестра, без сомнения, обладает грацией и утонченными манерами, она мастерица игры на фортепиано и ни разу не оступается в вальсе?

– Вы не знаете Амелию. Кроме того, танцам часто придают неоправданно большое значение. – Она вдруг поглядела на его ногу. Девчонка что-то слишком уж догадлива.

– Женщины в целом терпят несправедливость со стороны мужчин. Их разглядывают, судят в мельчайших деталях. Нам полагается глупо улыбаться, хлопать ресницами при каждой любезности, сходить с ума по привозным кружевам или новейшим модам – притом что у многих дам ума побольше, чем у джентльменов. – Ее лицо погрустнело, в глазах вспыхнули гневные искры. Явно для нее это были не просто слова…

– Я считаю, что человеческий мозг – это удивительное творение природы, вместилище разума. Неважно, куда он помещен – в голову пожилого мужчины или хорошенькой молодой женщины, – я все равно буду восхищаться его функциями. И я на каждом шагу встречал как исключения из этого правила, так и подтверждения ему. Нет ничего плохого в том, чтобы быть книжным червем.

– Книжницей.

Уиттингем смотрел на ее губы, когда она пробовала это слово на язык. Он невольно улыбнулся. Похоже, леди Лейтон его одобрила.

– Нам следует перейти в библиотеку. – Снова взмах юбок и шорох ткани, и она понеслась в сторону двери. Он последовал за ней, стук трости отмечал каждый его шаг.

Они остановились в дверях, тяжелые панели орехового дерева сомкнулись вокруг них отнюдь не гостеприимно. Он снова наблюдал, как леди Лейтон выбирает ключ из связки, собранной на серебряной цепочке, и отмыкает замок.

– У вас все комнаты под надежным запором? – Наверное, очень утомительно без конца отпирать и запирать двери, если живешь здесь. – Ведь в доме нет маленьких детей, не так ли?

Она едва заметно повела плечом, как будто знала за собой эту привычку и хотела бы от нее избавиться.

– Так заведено в Лейтон-Хаусе.

Больше она не сказала ничего, и он вошел за ней в прямоугольную комнату, которой по правилам полагалось бы быть гостиной, да только вот загвоздка: никакие гости бы здесь не поместились. Вдоль стен выстроились полки от пола до потолка, уставленные переплетенными в кожу томами. Периодические издания, журналы и газеты высились аккуратными стопками вдоль плинтусов и на каждом кресле и стуле. На овальных столиках красного дерева были выставлены всевозможные коллекции – заводные устройства, компасы, увеличительные стекла, калейдоскопы, призмы и кристаллы, и куда бы он ни посмотрел, везде видел нечто интересное. Руки чесались от желания потрогать то и другое, а ум радовался, предвкушая возможность открытия.

Он поднял взгляд на строгую леди Лейтон, которая терпеливо ждала возле камина. Интересно, каким она видит сейчас выражение его лица? Что до леди, она, кажется, забавлялась.

– Вы не предупредили, какие тут сокровища. – Кивнув, он снова взглянул на ближайшую полку. – Книги – только малая часть очарования библиотеки.

Он, правда, включил в число очарований еще и леди Лейтон, но, разумеется, вслух этого не сказал.

– Тут время летит незаметно. – Она улыбнулась уже знакомой лукавой улыбкой, и в ее глазах заиграли искорки. – Я часто здесь засиживаюсь.

Уиттингем вдруг понял, что она очень одинока. По крайней мере, так ему показалось. Он подошел к створчатому окну и охватил взглядом занесенную снегом местность, отметив и конюшни, и несколько скромных домиков вдалеке. Слева обнаружился амбар, а дальше – нечто неожиданное. Вглядевшись пристальнее, он понял, что это просто остов, составленный из обгорелой древесины. Неужели там когда-то стоял дом? Возможно, вот и объяснение, отчего в Лейтон-Хаусе так много строений. Но почему рабочие не разобрали бесполезный и опасный остов, который может рухнуть под напором ветра и причинить немалый ущерб? Уиттингем не хотел спрашивать, но вопрос сорвался с языка помимо его воли:

– Что там за развалины, с южной стороны? Похоже, там что-то горело?

С тем же успехом он мог бы сообщить леди Лейтон, что на лужайке сидит морское чудовище. Розовый румянец, которым он только что восхищался, сменился алебастровой бледностью, и радостный серебристо-серый цвет глаз погас, их словно присыпало пеплом.

– Теперь я вас оставлю, лорд Уиттингем. – Она не стала дожидаться его ответа. – Уверена, что вы найдете чтение по своему вкусу. Хватит на целый день.

Он шагнул вперед, нелепым жестом протянув руку, будто пытаясь просить прощения – и не понимая, что так ее смутило. Когда же он наконец обрел дар речи, ответом ему был звук закрывающейся двери.

– Доброго дня, Книжница.

Теодосия торопливо шла по коридору, в ее душе царил сумбур – будто бабочки метались во все стороны, сталкиваясь друг с другом и трепеща крылышками. Решительно, лорд Уиттингем – человек, способный лишить ее силы духа. И что за досадная привычка задавать ей неудобные вопросы? Их прогулка по дому длилась едва ли полчаса, но за это время он то и дело поднимал запретные для нее темы, одну за другой.

Ее затворническое существование.

Теодосия ухватилась за стойку перил, прежде чем начать спуск по лестнице.

Отсутствие светского лоска.

Необычное для женщины увлечение науками.

Ноги выбивали дробь по ступенькам, как будто она хотела затоптать этого Уиттингема с его неумеренной наблюдательностью. Теодосия вбежала в свою спальню и хлопнула дверью.

Утрата родителей.

Она задыхалась, привалившись спиной к стене. Терпение было готово лопнуть.

Долго ли этот спесивый граф собирается гостить в их доме? Наверное, ответ на этот вопрос стоит искать за окном. На миг забыв о своем огорчении, Теодосия забралась на широкий подоконник, заваленный подушками. К несчастью, мрачные небеса вторили ее мрачному расположению духа. Зловещие тучи, темные как уголь, громоздились на горизонте, предвещая новый снегопад. Она не могла припомнить, когда бы еще зима наступала столь сурово и неумолимо. Ее снова одолела досада, но она справилась с собой. Нужно найти Николауса, потрепать его за ушко и высказать ему все, что разбередило ее душу.

Ужасный вопрос лорда Уиттингема так и стоял в ушах, и глаза сами отыскали обгорелый остов усадебного дома. Время оказалось бессильно стереть из памяти некоторые воспоминания, и вот сейчас они вернулись с особой отчетливостью. Ее отец, старший сын дедушки и единственный наследник, был человеком выдающимся. Высокий, сильный, и ум его ничуть не уступал внешней красоте. Он умел заставить дочку улыбаться и смеяться без конца, подбрасывая ее высоко в воздух или опрокидывая на мягкое пружинящее сено ближайшего стога. Они гонялись друг за другом среди диких цветов, пока оба не выбивались из сил, и тогда он сажал ее себе на плечи и нес всю дорогу до дома, как будто она весила не больше перышка. Если до обеда оставалось еще много времени, они делали остановку возле яблони-пепинки, и он подсаживал ее на ветку. Его низкий голос запечатлелся в сердце Теодосии как драгоценнейшая из мелодий.

«Выбери нам два красненьких, Теодосия, сладких, как твои щечки!»

Как она старалась найти самые лучшие яблоки среди листвы, желая угодить отцу и вернуть хоть толику той любви, которой он так щедро ее одаривал!

Мама была красавицей, умницей и воплощением доброты. Она запоем читала книги, и ее любовь к знаниям оказалась заразительной. Под ее руководством Теодосия научилась бегло читать прежде, чем ей исполнилось четыре. Но, в отличие от Теодосии, которая считала свою наружность заурядной, мать отличалась и красотой, и утонченностью. Она до сих пор помнила материнские наставления, идущие от самого сердца.

«Теодосия, ты можешь выбрать любой путь к счастью. Следуй за велениями сердца и не упускай мечту. Человеческий ум не имеет границ».

Слезы капали из глаз Теодосии, но она их не утирала; какое облегчение, что можно, наконец, хорошенько выплакаться. Как смел лорд Уиттингем нарушать ее уединение и будить чувства, воспоминания и страхи, которые она пыталась похоронить в своей душе? Пусть его любопытные расспросы были всего лишь попыткой завязать разговор, но они задели чувствительный нерв, к тому же он обнаружил неожиданную проницательность в отношении ее личности. Так или иначе, все это совершенно нежелательно и даже жестоко, несмотря на то что выводы его – чистая правда.

Тем не менее сердце Теодосии сжалось от безотчетного страха. Страха разоблачения. Страха одиночества и безнадежного затворничества. А также опасения, что ее простая жизнь сделает кульбит, изменится и превратится в нечто такое, с чем ей не справиться. И все из-за вторжения одного-единственного мужчины. Так что, по целому ряду причин, чем скорое лорд Уиттингем уберется из Лейтон-Хауса, тем лучше.