Оливия

Дитя, ты жизнию полно,

Но знать ребенку не дано,

Что означает смерть.

Уильям Вордсворт

Глава 1

Беверли-Хиллз, 1979

Когда явилось чудовище, Оливии было четыре года. Оно шаркающей походкой вошло в ее сон, не бывший сном, и вырвалось наружу с руками в крови, которой так жаждут чудовища.

Жаркой летней ночью, когда луна была полной и светлой, как душа ребенка, а легкий ветерок напоен запахом роз и жасмина, оно вошло в дом.

После прихода чудовища не осталось ничего. В чудесном доме со множеством роскошных комнат и сотнями метров натертых полов поселились призрак и серебряное эхо потерянного детства.

Мать говорила Оливии, что чудовищ не бывает. Это все выдумки, а кошмары – всего лишь дурные сны. Но в ту ночь она видела чудовище, слышала его, ощущала его запах, а мама уже не могла успокоить ее.

Самые лучшие сказки рассказывал ей папа. Про розовых жирафов и коров с двумя головами. Но он заболел, и болезнь заставила его совершать плохие поступки и говорить плохие слова громким и быстрым голосом, совсем непохожим на голос папы. Ему пришлось уехать. Мама сказала, что он заболел и теперь будет жить в другом месте, пока не выздоровеет. Вот почему папа приходил повидаться с Оливией только время от времени, и при этом в комнате все время оставались мама, тетя Джейми или дядя Дэвид.

Однажды ей разрешили пойти к папе в гости, в его новый дом на берегу. Ее взяли с собой тетя Джейми и дядя Дэвид, и она как зачарованная смотрела в широкую стеклянную стену, за которой вздымались и опадали волны, а дальше простиралась вода, где-то в невообразимой дали смыкавшаяся с небом.

Потом папа позвал ее на пляж играть и строить замки из песка. Но тетя сказала «нет». Это не разрешалось. Они стали спорить. Сначала тихими, свистящими голосами, которыми ссорятся взрослые, почему-то считая, что ребенок их не слышит. Оливия их слышала, но продолжала сидеть у окна и пристально вглядываться в волны. А когда голоса стали громче, девочка перестала их слышать, потому что от криков у нее заболел живот и стало жечь в горле.

И она не слышала, как папа обзывал тетю Джейми плохими словами, а дядя Дэвид говорил грубым голосом: «Следи за своими поступками, Сэм. Следи за своими поступками. Это не пойдет тебе на пользу».

Наконец тетя Джейми сказала, что им пора уезжать, и понесла ее к машине. Оливия помахала папе рукой, но папа не помахал ей в ответ. Просто смотрел вслед, и его опущенные по швам руки сжимались в кулаки.

Больше ей не разрешали ездить в дом на берегу и смотреть на волны.

Но все началось еще до этого. За несколько недель до посещения дома на берегу и за много недель до прихода чудовища.

Это случилось после той ночи, когда папа пришел в спальню Оливии и разбудил ее. Он ходил по комнате и что-то бормотал себе под нос. Звук был непривычный, но Оливия, зашевелившаяся в большой кровати под белым кружевным пологом, не испугалась. Потому что это был ее папа. И хотя просачивавшийся в окно лунный свет освещал его мрачное лицо и горящие глаза, эти лицо и глаза принадлежали ее папе.

Ее сердце гулко билось от любопытства.

Он поставил на шкаф музыкальную шкатулку, которая играла песенку, «Когда тебе захочется к звездам» из фильма про Пиноккио.

Оливия села и сонно улыбнулась.

– Привет, папа. Расскажи мне сказку.

– Я расскажу тебе сказку. – Он повернулся и посмотрел на дочь, малышку со взъерошенными светлыми волосами и большими карими глазами, но не видел ничего, кроме собственного гнева. – Ливи, любовь моя, я расскажу тебе страшную сказку о красивой шлюхе, которая только и умеет, что лгать и обманывать.

– Папа, а где жила эта лошадка?[1]

– Какая лошадка?

– Красивая.

Он снова повернулся к ней и рявкнул:

– Ты не слушаешь! Точь-в-точь как она! Я сказал «шлюха», черт побери!

У Оливии сжалось сердце, и она ощутила во рту неприятный металлический вкус. Тогда она не знала, что это вкус страха, потому что почувствовала его впервые.

– Что такое «шлюха»?

– Это твоя мать. Твоя траханая мать – шлюха! – Он махнул рукой и смел со шкафа музыкальную шкатулку и дюжину других сокровищ, с грохотом полетевших на пол.

Оливия широко открыла глаза и заплакала.

Он начал кричать. Сказал, что просит прощения. «Сейчас же перестань реветь!» Он купит ей новую музыкальную шкатулку. Когда он подошел и взял ее на руки, от него странно пахло. Так пахло в комнате после ухода гостей и еще до того, как Роза успевала прибрать.

А потом прибежала мама. Ее длинные волосы были распущены, белая ночная рубашка сияла в лунном свете.

– Сэм, ради бога, что ты делаешь? Ливи, я здесь, здесь, не плачь, маленькая. Папа просит у тебя прощения.

Когда отец увидел рядом две золотистых головы, его злоба слегка улеглась. Поняв, что у него так и чешутся руки избить их обеих, он пришел в себя.

– Я сказал ей, что прошу прощения.

Но когда он шагнул вперед, собираясь извиниться еще раз, его жена вскинула голову. В ее глазах светился гнев, граничивший с ненавистью.

– Не подходи к ней! – Лютая злоба, звучавшая в голосе матери, испугала Оливию, и она заплакала навзрыд.

– Еще чего! Это моя дочь. Джулия, я сыт твоими приказами по горло! Меня тошнит от них.

– Ты пьян в стельку! Не смей подходить к ней, пока не протрезвеешь!

А потом Оливия услышала страшные вопли, грохот и голос матери, вскрикнувшей от боли. Она соскочила с кровати, забилась в стенной шкаф и спряталась в куче плюшевых игрушек.

Потом Оливия узнала, что мать сумела выставить отца из комнаты, запереть дверь и вызвать полицию по детскому телефону с Микки-Маусом на диске. Но про ту ночь она помнила только то, что мама забралась к ней в шкаф, обняла и сказала, что все будет хорошо.

А потом папа ушел.

Воспоминания о той ночи еще долго являлись ей в снах.

Иногда они с мамой ночевали в гостинице или каком-нибудь другом доме. Работа матери была связана с разъездами. После того как отец заболел, Оливия всегда ездила с ней. Люди называли ее мать звездой, Оливию это очень забавляло. Ведь звезды – это огоньки на небесах, а ее мама была здесь, рядом с ней.

Ее мать снималась в кино, и много-много людей приходило смотреть, как она притворяется кем-то другим. Папа тоже снимался в кино, и Оливия знала историю о том, как они встретились, потом полюбили друг друга и поженились, и у них родилась дочка – она, Оливия.

Когда Оливия скучала по отцу, она брала большую книгу в кожаном переплете и рассматривала свадебные фотографии, где ее мать была принцессой в длинном белом платье с блестками, а отец – принцем в черном костюме.

Там был большой серебристо-белый торт и тетя Джейми в голубом платье, почти такая же красивая, как мама. Оливия представляла там и себя – в розовом платье, с цветами в волосах, улыбающейся и держащей родителей за руки. На фотографиях все улыбались и были счастливы.

Той весной и летом Оливия часто смотрела большой альбом в кожаном переплете.

В ту ночь, когда пришло чудовище, Оливия слышала сквозь сон крики. Она ворочалась, хныкала и думала: «Не делай ей больно. Не обижай мою маму. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста!»

Она окончательно проснулась от громкого, страшного крика. Оливия выбралась из постели, неслышно пошла по ковру и, протирая глаза, побрела по коридору туда, где теплился свет и где, наверное, была мама.

Но в комнате с большой голубой кроватью и красивыми белыми цветами было пусто. Уютная спальня пахла духами матери, на туалетном столике стояли волшебные бутылочки и горшочки. Оливия немножко поиграла с ними, притворяясь, будто красится и душится, как это делала мать.

Когда-нибудь она тоже будет такой же красивой, как мама. Так говорили все. Она шептала это, прихорашиваясь перед высоким зеркалом, представляя себя принцессой в длинном белом платье.

Потом она устала, захотела спать и пошла искать маму.

Подойдя к лестничной площадке, внизу она увидела свет. Дверь на улицу была открыта, и ночную рубашку Оливии колыхал летний ветерок.

Оливия решила, что внизу собрались гости. Она спускалась по лестнице тихо, как мышка.

Из центрального холла можно было войти в гостиную с высоким потолком и огромным, во всю стену окном с видом на любимый сад матери. В гостиной был большой камин, в хрустальных вазах всегда стояли красивые цветы.

Но в ту ночь на полу валялись хрустальные осколки вперемешку с растоптанными цветами. Стены цвета слоновой кости были забрызганы красным, а столы, которые полировала до блеска веселая горничная Роза, были опрокинуты.

В комнате стоял ужасный запах, от которого Оливию затошнило.

Музыка стала громче. Оливия увидела осколки, сверкавшие, как алмазы, и красные струйки, текшие по белому полу. Всхлипывающая девочка сделала шаг вперед. И увидела все.

Ее мать лежала на боку за диваном, откинув руку и растопырив пальцы. Ее светлые волосы были мокрыми от крови. Крови было слишком много. Ею был пропитан разорванный в клочья белый халат.

Оливия не могла вскрикнуть. Не могла вымолвить ни звука. Сердце ее больно забилось, а по ногам потекла теплая струйка. Но кричать она не могла.

А потом склонившееся над матерью чудовище с руками в крови по локоть, с красными полосами на лице и одежде подняло глаза. Эти глаза были широко открыты и сверкали, как валявшиеся на полу осколки.

– Ливи, – сказал ее отец. – О боже, Ливи!

А когда он поднялся на ноги, девочка увидела в его руке окровавленные ножницы.

Она по-прежнему не могла кричать, но бросилась бежать. Чудовище было настоящим, чудовище пришло, и ей нужно было прятаться. Она услышала долгий протяжный крик, похожий на вой умирающего дикого животного.

Оливия толкнула дверцу шкафа и зарылась в мягкие игрушки. Она ни о чем не думала, ничего не могла понять. Только, не отрывая взгляда, смотрела на дверь, сосала большой палец и, казалось, не слышала криков искавшего ее чудовища.

Двери хлопали, как выстрелы. Чудовище плакало, кричало, грохотало и звало ее по имени.

Оливия, притаившаяся среди игрушек и сама превратившаяся в куклу, съежилась и принялась ждать, когда уже придет мама и вырвет ее из страшного сна.


Там ее и нашел Фрэнк Брэди. Он едва не просмотрел девочку среди медведей, собак и красивых кукол. Она не шевелилась и не произносила ни звука. Ее волосы падали на плечи золотым дождем, в овальном личике не было ни кровинки, огромные янтарные глаза были темными, как мех норки.

У нее глаза матери, с жалостью подумал Фрэнк. Глаза, которые он столько раз видел на экране. Которые менее часа назад он видел безжизненными и подернутыми пленкой.

Глаза девочки смотрели на него, а вернее, сквозь него. Шок, подумал Фрэнк. Он присел на корточки перед малышкой, не сделав попытки взять ребенка на руки.

– Меня зовут Фрэнк, – тихо сказал он, не сводя с нее глаз. – Я не причиню тебе вреда. – Брэди хотелось позвать напарника или кого-нибудь из экспертов, но он боялся, что крик испугает ребенка. – Я полисмен. – Он поднял руку и постучал пальцем по значку на нагрудном кармане. – Милая, ты знаешь, кто такие полисмены?

Она по-прежнему смотрела на Фрэнка широко открытыми глазами, но ему показалось, что в этих глазах мелькнула какая-то искра. Это сознание, сказал он себе. Она слышит меня.

– Мы помогаем людям. Я пришел позаботиться о тебе. Это твои куклы? – Он улыбнулся девочке и поднял мягкую плюшевую лягушку. – Я знаю этого парня. Это Кермит из «Улицы Сезам». Ты смотришь телевизор? А мой босс – вылитый Оскар-Ворчун. Но только не передавай ему мои слова.

Девочка молчала. Тогда он перечислил всех персонажей «Улицы Сезам», которых смог вспомнить, и позволил Кермиту прыгнуть к нему на колено. Широко открытые, пустые глаза Оливии надрывали ему душу.

– Хочешь выйти отсюда? Ты и Кермит? – Он протянул руку.

Рука девочки поднялась, как у марионетки. Когда их ладони соприкоснулись, Оливия бросилась в его объятия и зарылась лицом в плечо.

Хотя Фрэнк был копом уже десять лет, у него едва не разорвалось сердце.

– Ну вот, маленькая. Ты в порядке. Теперь все будет хорошо. – Он гладил ее по волосам и укачивал.

– Здесь чудовище, – прошептала она. Фрэнк оглянулся, а потом медленно встал, продолжая баюкать ребенка.

– Оно ушло.

– Ты прогнал его?

– Оно ушло. – Брэди обвел глазами комнату, нашел одеяло и укутал Оливию.

– Я спряталась. Оно искало меня. У него были мамины ножницы. Я хочу к маме.

Боже! Боже милостивый, только и подумал он.

Услышав в коридоре чьи-то шаги, Оливия негромко вскрикнула и крепко обхватила шею Фрэнка. Он что-то пробормотал, погладил ее по спине и шагнул к двери.

– Фрэнк, тут… Ага, ты нашел ее. – Детектив Трейси Хармон посмотрел на девочку, прижавшуюся к его напарнику. – Соседка сказала, что у нее есть сестра. Джейми Мелберн. Она замужем за Дэвидом Мелберном. Тот что-то вроде музыкального агента. Они живут всего лишь в миле отсюда.

– Извести их. Только осторожно. Милая, ты хочешь к тете Джейми?

– А моя мама там?

– Нет. Но я думаю, она хотела бы, чтобы ты поехала туда.

– Я хочу спать.

– Вот и спи, маленькая. Закрой глаза.

– Она что-нибудь видела? – пробормотал Трейси.

– Ага. – Фрэнк погладил Оливию по волосам, и веки девочки опустились. – Ага. Думаю, она видела слишком много. Слава богу, что этот ублюдок был слишком пьян и не нашел ее. Позвони Мелбернам. Пусть заберут малышку до того, как сюда налетят репортеры.


Он вернулся. Чудовище вернулось. Оливия видела, как это чудовище с лицом ее отца и ножницами матери кралось по дому. Кровь стекала с раскрытых концов ножниц тонкой сверкающей лентой. Оно отцовским голосом шептало ее имя. Оно шло к стенному шкафу, звонко щелкая ножницами.

– Нет, папа! Нет, нет, нет!

– Ливи, милая, все хорошо. Я здесь. Тетя Джейми с тобой.

– Не пускай его! Не дай ему найти меня! – Ливи с плачем бросилась в объятия Джейми.

– Не дам. Не дам. Честное слово. – Измученная Джейми прижала к себе племянницу. Она качала Оливию, пока девочка не перестала дрожать. – Не бойся, родная. Я с тобой.

Джейми прижалась лицом к макушке Оливии и дала наконец волю слезам.

Джулия! О боже, о боже, Джулия!

Ей хотелось произнести имя сестры вслух. Выкрикнуть его. Но нужно было думать о девочке, сонно обмякшей в ее объятиях.

Джулия хотела бы, чтобы ее дочь защитили. Один бог знал, как она защищала свое дитя.

Но теперь Джулия была мертва.

Джейми продолжала раскачиваться всем телом. Теперь, когда Оливия уснула, она пыталась успокоить себя. Джулия, красивая, яркая, талантливая женщина с чудным низким голосом, с доброй душой, умерла в тридцать два года. Убитая, как сказали ей два детектива с мрачными лицами, человеком, который признался, что любил ее до безумия.

Что ж, Сэм Тэннер и был безумным, думала Джейми, до боли сжимая кулаки. Безумным от ревности, от наркотиков, от отчаяния. И в конце концов убил женщину, которая стала его манией.

Но он бы никогда, никогда не тронул ребенка.

Джейми осторожно положила Оливию на кровать, укрыла одеялом и провела пальцами по светлым волосам. Она помнила ночь, когда родилась Оливия, и то, как Джулия смеялась в перерывах между схватками.

Только Джулия Макбрайд, думала Джейми, была способна шутить во время родов. И Сэм, невероятно красивый и нервный, с голубыми глазами, горящими от возбуждения и страха, и взлохмаченными черными волосами, так волновался, что ей пришлось гладить его по голове, чтобы хоть немного успокоить.

А потом он поднес к окну чудесную маленькую девочку, и на его глазах были слезы любви и восторга.

Да, Джейми помнила это. Она смотрела на них и думала, что они – само совершенство. Три человека, созданные друг для друга.

Но это была только видимость.

Она подошла к окну и подняла глаза к небу. Звезда Джулии тогда только всходила, а звезда Сэма находилась в зените. Они познакомились на съемках фильма, страстно влюбились друг в друга, а четыре месяца спустя они поженились. Репортеры буквально сходили с ума. А Джейми была встревожена. Все произошло слишком быстро, слишком по-голливудски. Но Джулия всегда знала, чего она хочет. А хотела она Сэма Тэннера. Какое-то время все было как в сказках, которые Джулия рассказывала дочери на ночь.

Но сказка кончилась кошмаром.

Вспыхнувший за окном свет вернул Джейми на землю. Дэвид, поняла она и быстро обернулась к кровати, чтобы убедиться, что Оливия мирно спит. Она оставила ночник включенным и торопливо вышла в коридор.

Дэвид долго стоял в прихожей. Высокий, широкоплечий мужчина с растрепанными темно-русыми волосами и усталыми серо-зелеными глазами, полными ужаса. Он всегда был для Джейми источником силы и уверенности. Но сейчас Дэвид был измучен и разбит, смуглое лицо стало мучнисто-белым.

– О боже, Джейми. О боже милостивый… – У него сорвался голос, и Джейми стало еще страшнее. – Мне нужно выпить. – Он повернулся и нетвердой походкой пошел в гостиную.

Она схватилась за перила, чтобы не упасть, и пошла за ним.

– Дэвид…

– Подожди. – Муж вынул из буфета бутылку виски и налил в стакан. У него тряслись руки. Одной рукой Дэвид ухватился за буфет, а другой поднес стакан ко рту и выпил виски – Иисусе, что он с ней сделал…

– Ох, Дэвид… – Джейми не докончила фразу. От самообладания, с которым она встретила позвонивших в дверь полицейских, не осталось и следа. Джейми осела на пол, и ее плечи затряслись от рыданий.

– Прости меня. Прости. – Он бросился к ней, сел рядом и прижал к себе.

Постепенно рыдания сменились стонами: «Джулия… Джулия…», и наконец Джейми затихла.

– Я отведу тебя наверх, дорогая. Тебе нужно лечь.

– Нет, нет, нет. – Слезы помогали. Джейми твердила себе, что они должны помочь ей избавиться от ужасной пустоты и боли. – Ливи может проснуться. Я ей понадоблюсь. Ничего, я справлюсь.

Она выпрямилась и провела руками по лицу. Нестерпимо болела голова, под ложечкой сосало.

– Рассказывай. Я должна знать все. – Когда муж покачал головой, она вздернула подбородок. – Все как есть, Дэвид.

Мелберн медлил Она была такой измученной, такой бледной и хрупкой. Если Джулия была высокой и гибкой, то Джейми – маленькой и тонкокостной. Обе казались воздушными, но Дэвид хорошо знал, как обманчива внешность. Он часто шутил, что сестры Макбрайд родились на свет, чтобы бродить по лесам и покорять горные вершины.

– Давай выпьем кофе. Я расскажу тебе все, что знаю.

Как и ее сестра, Джейми не желала заводить постоянную прислугу в доме. Слава богу, это был ее дом, и она не хотела лишаться своего уединения. Приходящая горничная должна была появиться лишь часа через два, и Джейми сама варила кофе, пока Дэвид сидел за столом и смотрел в окно.

Оба молчали. Джейми думала о том, что ей предстоит сделать. Самым страшным был звонок родителям, и она заранее пыталась собраться с силами. Нужно было организовать достойные похороны, чтобы не пострадали ни приличия, ни достоинство. Пресса наверняка будет стоять на ушах. Нельзя подпускать телевизионщиков. По крайней мере, пока в доме находится Оливия.

Джейми поставила на стол две чашки и села.

– Рассказывай.

– Ничего нового. Детектив Брэди сообщил нам почти все, – начал Дэвид. – Никаких следов взлома. Она впустила его сама. Да… Она собиралась ложиться спать. Похоже, делала вырезки из газет. Сама знаешь, как она любила посылать их родителям.

Он потер лицо ладонями.

– Должно быть, они ссорились. Есть следы борьбы. Он орудовал ее ножницами. – В глазах Дэвида был ужас. – Джейми, наверно, он сошел с ума.

Он посмотрел ей в глаза, протянул руку, и Джейми крепко сжала ее.

– Он… Это было быстро?

– Я никогда не видел такого… Он просто озверел. – Дэвид на мгновение закрыл глаза. Она все равно узнает… Шила в мешке не утаишь. В прессу просочатся подробности, а уж там перемешают правду с ложью. – Джейми, она… Он ударил ее несколько раз, а потом перерезал горло.

Лицо Джейми побелело, но она не убрала руку.

– Она боролась. Наверняка боролась. На нем должны были остаться следы.

– Не знаю. Они будут делать аутопсию. После этого многое выяснится. Они думают, что Оливия что-то видела перед тем, как спрятаться. – Дэвид пил кофе, надеясь, что это хоть немного успокоит его. – Они хотят поговорить с ней.

– Ни за что. – Джейми резко отстранилась и выдернула руку. – Дэвид, она еще совсем крошка. Я не дам им сделать это. Они и так знают, чьих рук это дело, – яростно сказала она. – Я не позволю, чтобы девочку допрашивала полиция!

Дэвид тяжело вздохнул.

– Он говорит, что Джулия уже была убита. Что он пришел и увидел ее мертвой.

– Лжец! – Глаза Джейми горели, лицо раскраснелось. Она заговорила быстро и страстно: – Ублюдок, проклятый убийца! Я хочу, чтобы его казнили. Я убила бы его собственными руками. За последние годы он превратил ее жизнь в ад, а теперь убил. Он будет гореть в аду, но и этого для него мало!

Джейми резко отвернулась; ей хотелось крушить все вокруг. Но в эту минуту она увидела стоящую в дверях Оливию.

– Ливи…

– Где мама? – Ее нижняя губа дрожала. – Я хочу к маме

– Ливи…

Гнев перешел в боль, а боль – в беспомощность. Джейми наклонилась и взяла девочку на руки.

– Ливи, маме пришлось уехать. – Джейми закрыла глаза и прижалась губами к головке девочки. – Она не хотела, но пришлось.

– Она скоро вернется?

– Нет, радость моя. Она не вернется.

– Она всегда возвращается.

– На этот раз она не сможет. Ей пришлось отправиться на небеса и стать ангелом.

Оливия потерла глаза кулаками.

– Как в кино?

У Джейми подкосились ноги. Она села и начала баюкать племянницу.

– Нет, маленькая, на этот раз не как в кино.

– Чудовище сделало маме больно, а я испугалась и убежала. Поэтому она не вернется. Она рассердилась на меня.

– Нет, нет, Ливи. – Джейми отодвинулась, взяла лицо Оливии в ладони. – Она хотела, чтобы ты убежала. Хотела, чтобы ты оказалась умницей, убежала и спряталась, чтобы спастись. Этого она хотела больше всего. Если бы ты не сделала этого, она бы очень расстроилась.

– Тогда завтра она вернется. – Для нее «завтра» было синонимом скорого будущего.

– Ливи… – Дэвид кивнул жене, взял девочку, посадил к себе на колени и с облегчением вздохнул, когда она положила голову к нему на грудь. – Она не сможет вернуться, но будет следить за тобой с небес.

– Я не хочу, чтобы она была на небе. – Она тихонько заплакала и зашмыгала носом. – Я хочу домой, к маме! Джейми потянулась к ней, но Дэвид покачал головой.

– Пусть выплачется, – пробормотал он. Джейми сжала губы и кивнула. А потом поднялась в спальню и позвонила родителям.

Глава 2

Репортеры были словно голодные волки, почуявшие запах крови. По крайней мере, так казалось Джейми, забаррикадировавшейся за плотно закрытыми дверями. Но надо отдать им справедливость, газетчики были искренне потрясены и старались излагать происшедшее как можно деликатнее.

Джулия Макбрайд была всеобщей любимицей. Ее желали, ею восхищались, ей завидовали, но все же любили.

Джулия Макбрайд была суперзвездой, символом красоты, таланта, олицетворением девочки из захолустья, ставшей принцессой, вышедшей замуж за наследника трона и жившей с ним в прекрасном замке на Беверли-Хиллз.

Те, кто платил за билеты, запоем читал и восторженные статьи в «Пипл», и скандальные заметки в бульварной прессе, считали ее своей.

Но на самом деле они не знали ее. Джулия была честным и открытым человеком. Такая она была. Успех дался ей нелегко. Да, Джулия радовалась ему. Но, несмотря на множество статей и фильмов, мало кто знал про ее чувство юмора и страсть к розыгрышам, про ее любовь к горам и лесам штата Вашингтон, где она выросла, про ее преданность семье и безграничную любовь к дочери.

И про трагическую и неумирающую любовь к человеку, который лишил ее жизни.

Именно этого Джейми и не могла понять. Почему Джулия разрешила Сэму войти? Почему открыла дверь человеку, которого и любила, и боялась?!

А как бы поступила она, Джейми? Их слепили из одного теста. Они были больше чем сестрами, больше чем подругами. Да, конечно, отчасти это объяснялось тем, что они были двойняшками, и все же главным было то, что их детство прошло в уединении, среди дремучих лесов. Сестры могли часами бродить по лесу. Они знали запахи и звуки леса, учились узнавать следы зверей, спали под звездами. И делили сны так же естественно, как когда-то делили материнскую утробу.

А теперь в Джейми тоже словно что-то умерло. Что-то лучшее, что было в ней. Вряд ли она когда-нибудь снова станет прежней. Вряд ли.

Но она должна быть сильной. Просто обязана. От нее теперь зависела жизнь Оливии. Она была нужна мужу. Дэвид тоже любил Джулию и относился к ней как к собственной сестре. А к их родителям – как к своим.

Джейми перестала расхаживать по комнате и посмотрела наверх. Родители были там, в спальне Оливии. Они тоже нуждались в ней. И хотя они были мужественными людьми, им нужна была помощь дочери, чтобы пережить ужас ближайших недель ^смириться со своим горем.

Когда раздался звонок в дверь, Джейми вздрогнула. Она, когда-то считавшая себя бесстрашной, теперь шарахалась от собственной тени и неожиданного звука.

Дэвид нанял охранников, а репортерам было приказано не заходить за ограду. Но этот ужасный день был слишком долгим, и кому-то время от времени удавалось подобраться к дверям. Джейми решила не обращать внимания на звонок. Позвонят и перестанут. Однако звонок мог потревожить Оливию и родителей.

Она подошла к двери, собираясь отчитать репортера за назойливость, но, поглядев в узкую стеклянную панель рядом с косяком, узнала детективов, которые приезжали к ней перед рассветом и сообщили о смерти Джулии.

– Миссис Мелберн, прошу прощения за беспокойство, – сказал один из них.

– Детектив Брэди, не так ли? – спросила Джейми, не сводя с него глаз.

– Верно, мэм. Можно войти?

– Конечно. – Она сделала шаг в сторону. Фрэнк оценил, как она держит себя в руках, не раздает интервью направо-налево, как это подчас бывает с близкими, и вновь восхитился ее самообладанием.

Он вспомнил, как в ту ночь эта женщина выскочила из дома еще до того, как они успели затормозить у подъезда. Увидев на руках Фрэнка девочку, она отпрянула, но быстро справилась, взяла из его рук племянницу и понесла наверх.

Теперь уже Брэди знал, что Джейми и Джулия Макбрайд были двойняшками; Джейми была старше сестры на семь минут. И все же сходство между ними оказалось меньше, чем можно было предположить. Джулия Макбрайд была потрясающей красавицей. Несмотря на тонкие черты лица и светлые волосы, ее красота была какой-то ослепительной и обжигающей.

Внешность ее сестры не была такой броской. Прямые волосы были скорее светло-русыми, чем золотистыми, глаза скорее карими, чем янтарными, а веки – не такими тяжелыми и чувственными. Фрэнк прикинул, что ее рост составляет около метра шестидесяти, а вес – около пятидесяти килограммов, в то время как Джулия была выше на добрых двадцать сантиметров.

Завидовала ли Джейми красоте и славе сестры? Кто знает…

– Угостить вас чем-нибудь? Может быть, кофе?

Первым ответил Трейси, резонно рассудив, что ей надо как-то снять напряжение.

– Я бы не отказался от кофе, миссис Мелберн. Конечно, если это нетрудно.

– Нет… Кофе у нас пьют и днем, и ночью. Посидите минутку. Сейчас принесу.

– Хорошо держится, – сказал Трейси напарнику, когда они остались одни.

– Приходится. – Фрэнк слегка отодвинул штору и посмотрел на стоявшую у забора толпу репортеров. – Тут настоящий зверинец, причем надолго. Оно и понятно – не каждый день американских принцесс режут на куски в их собственном замке.

– Тем более что это сделал принц, – добавил Трейси. Он полез в нагрудный карман за сигаретами, но вовремя спохватился. – Надо будет еще раз надавить на этого типа, пока он не очухался и не вызвал своих адвокатов.

– Мы выжмем из него масло. – Фрэнк задернул штору и обернулся, когда в комнату вошла Джейми с подносом в руках. Фрэнк сел только тогда, когда села Джейми.

– Мы высоко ценим ваше мужество, миссис Мелберн. Мы знаем, как вам тяжело, – начал он.

– Похоже, легче не будет. – Она ждала, пока Трейси не положил в кружку две ложки сахару. – Вы хотите поговорить со мной о Джулии?

– Да, мэм. Вы знали, что несколько месяцев назад ваша сестра звонила по телефону 911 и жаловалась на домашний дебош?

– Да. В тот вечер Сэм вернулся домой в агрессивном настроении. И на этот раз ударил ее.

– На этот раз?

– Раньше он ограничивался словесными оскорблениями. – Ее голос был ровным. Джейми не позволяла ему срываться. – По крайней мере, так было в последние полтора года.

– Как по-вашему, у мистера Тэннера были проблемы с наркотиками?

– Вы прекрасно знаете, что Сэм – наркоман. – Она смотрела Фрэнку в глаза. – Если вам это еще не приходило в голову, значит, вы занимаетесь не своим делом.

– Прошу прощения, миссис Мелберн. Мы с детективом Брэди просто собираем факты. Мы подумали, что вы хорошо знаете привычки мужа вашей сестры. Может быть, она говорила вам о своих личных проблемах?

– Конечно, говорила. Мы с Джулией были очень близки. И могли говорить обо всем. – На мгновение Джейми отвела взгляд, пытаясь справиться с волнением. – Думаю, это началось пару лет назад. Групповое принятие кокаина. – Она заставила себя улыбнуться. – Джулия это ненавидела. Они ссорились из-за этого. А потом начали ссориться по всякому поводу. Два его последних фильма были неудачными как с финансовой, так и с художественной точки зрения. Артисты – натуры тонкие. Джулию беспокоило, что Сэм стал вспыльчивым и раздражительным. А ее собственная карьера шла по восходящей. Сначала Сэма это задевало. Потом он стал злиться на нее.

– И ревновать, – подсказал Фрэнк.

– Да. Хотя ему следовало гордиться. Они стали чаще бывать в свете. Приемы, клубы… Он чувствовал, что должен быть на виду. Джулия поддерживала его, как могла, но она была очень домашней женщиной. Я знаю, это плохо соответствует ее имиджу, однако по-настоящему Джулия любила только свой дом, сад и дочку…

У Джейми сорвался голос. Она поспешно глотнула кофе, справилась с собой и продолжила:

– Она снималась с Лукасом Мэннингом в фильме «Тени и дым». Роль была трудная и обязывающая. Требовавшая больших физических затрат. Джулия не могла работать по двенадцать-четырнадцать часов в день. Она возвращалась в город, чтобы отдохнуть, привести себя в порядок и побыть с дочерью. Тогда Сэм начал появляться в свете один.

– Ходили слухи о том, что у вашей сестры был роман с Мэннингом…

Джейми перевела взгляд на Трейси и кивнула:

– Да. Так всегда бывает, когда на съемках встречаются два очень привлекательных человека. Люди фантазируют и начинают сплетничать. Сэм ревновал ее и к другим мужчинам, но в последнее время чаще всего именно к Лукасу. Однако слухи не имели под собой почвы. Джулия считала Лукаса своим другом и чудесным партнером.

– А как к этому относился Сэм? – спросил ее Фрэнк.

Джейми вздохнула и поставила кружку. В ее глазах была боль.

– Будь это три-четыре года назад, он смеялся бы и поддразнивал ее. А теперь только злился и рычал. Обвинял Джулию в том, что она пытается командовать им, кокетничает с другими мужчинами, а потом и в том, что она спит с ними. Лукас стал его главной мишенью. Джулия очень страдала из-за этого.

– В таком положении женщины часто ищут сочувствия у других мужчин. – Фрэнк увидел, что у Джейми вспыхнули глаза и сжались губы.

– Джулия серьезно относилась к своему браку. Она любила мужа. А кончилось тем, что он убил ее. Но если вы хотите все вывернуть наизнанку и видите в ней обычную…

– Миссис Мелберн… – Фрэнк поднял руку. – Мы хотим восстановить справедливость в отношении вашей сестры и поэтому задаем вопросы. Нам нужна полная картина.

Джейми сделала глубокий вдох, медленный выдох и налила себе еще кофе, которого вовсе не хотела.

– Все очень просто. Ее карьера шла вверх, а его была под угрозой. Чем сильнее шаталась его карьера, тем больше наркотиков он принимал и тем больше злился на нее. Весной Джулия звонила в полицию, потому что он набросился на нее в спальне дочери. Она боялась и за Ливи.

– Она подала на развод, так ведь?

– Это далось ей нелегко. Они разъехались, потому что Джулия хотела заставить его лечиться и использовала это как средство убедить его обратиться за помощью. Но главным образом она хотела защитить дочь. Поведение Сэма становилось непредсказуемым. Она не могла рисковать ребенком.

– И все же она открыла ему дверь в тот вечер.

– Да. – У Джейми дрогнула рука. Еле заметно. Она поставила чашку и скрестила руки на груди. – Она любила его. Любила, несмотря ни на что, и верила: если Сэм сможет покончить с наркотиками, они снова будут вместе. Она хотела иметь еще детей. Хотела, чтобы муж вернулся к ней. Заботилась, чтобы об их разъезде не узнала пресса. Кроме родных, об этом знали только адвокаты. Она надеялась держать это в тайне как можно дольше.

– Она могла открыть дверь человеку, который находился в наркотическом опьянении?

– Но ведь так и случилось?

– Я пытаюсь составить общую картину, – объяснил ей Фрэнк.

– Должно быть, она хотела помочь Сэму и верила, что сможет справиться с ним. Не думаю, что она стала бы подавать на развод, если бы не Ливи.

Но ее дочь в тот вечер была в доме, подумал Фрэнк. Была в доме – следовательно, подвергалась риску.

– Вы очень хорошо знали их обоих… Как по-вашему, Сэм Тэннер был способен убить свою жену?

– Тот Сэм Тэннер, за которого Джулия выходила замуж, бросился бы под поезд, чтобы спасти ее. – Джейми снова поднесла к губам чашку. – Но тот человек, который сидит сейчас в камере, способен на все. Он убил мою сестру! Калечил ее, рвал на куски, как животное. Я хочу, чтобы его казнили за это.

Джейми говорила спокойно, но в ее глазах горела ненависть. Фрэнк встретил этот яростный взгляд и кивнул.

– Я понимаю ваши чувства, миссис Мелберн.

– Нет, детектив. Едва ли.

Брэди пропустил ее слова мимо ушей, но Трейси заерзал на стуле.

– Миссис Мелберн, – начал Фрэнк, – для дела было бы крайне важно, если бы мы смогли поговорить с Оливией.

– Ей всего четыре года.

– Знаю, но факт остается фактом. Она свидетельница. Нам нужно знать, что именно она видела и слышала. – На лице Джейми было написано замешательство, но Брэди продолжал стоять на своем: – Миссис Мелберн, я не хочу причинять боль вам и вашим близким и не хочу расстраивать ребенка. Но она участвовала в этом. И является ключевой фигурой.

– Как вы можете просить меня об этом? Думаете, я соглашусь подвергнуть ребенка такому испытанию?

– Это у нее в мозгу. Она помнит все, что видела и слышала. Нам нужно спросить ее об этом. Она знает меня. И со мной чувствует себя в безопасности. Я буду очень осторожен.

– О боже… – Джейми прикрыла руками глаза и попыталась сосредоточиться. – Я должна при этом присутствовать. Должна быть с ней. Вы прекратите, если я увижу, что с нее достаточно.

– Согласен. С вами ей будет спокойнее. Даю слово. Я постараюсь поберечь ее психику. У меня тоже есть ребенок.

– Сомневаюсь, что ему приходилось быть свидетелем убийства.

– Вы правы, мэм, но его отец коп. – Фрэнк вздохнул и поднялся. – Дети, как правило, слышат больше, чем бы нам хотелось.

– Может быть. – «Откуда мне знать это», – подумала Джейми. Дэвид не хотел детей, да и сама Джейми не была уверена, что хочет; до сих пор ее вполне удовлетворяла роль любящей тетки.

Но теперь все изменилось, ей многое еще предстоит узнать.

У двери в спальню Джейми жестом попросила детективов подождать и заглянула в комнату. Ее родители сидели на полу и вместе с Оливией складывали какую-то детскую головоломку.

– Мама, ты можешь выйти на минутку?

Женщина, вышедшая в коридор, была такой же невысокой, как и Джейми, но казалась более крепкой и уверенной. Загар и выгоревшие на солнце русые волосы сказали Фрэнку, что эта женщина большую часть времени проводит под открытым небом. На вид ей было лет пятьдесят с небольшим, но Фрэнк подумал, что она выглядела бы моложе, если бы не пережитое горе. Ее светло-голубые глаза, воспаленные и обведенные темными кругами, скользнули по лицам Фрэнка и его напарника.

– Это моя мать, Вэлери Макбрайд. Мама, это детективы, которые… Они по делу, – после паузы закончила Джейми. – Они хотят поговорить с Ливи.

– Нет! – Вэл напряглась и плотно прикрыла за собой дверь. – Это невозможно. Она совсем малышка. Этого не будет. Я никому не позволю напоминать ей об этом кошмаре!

– Миссис Макбрайд…

Вэлери не дала Фрэнку продолжить.

– Почему вы не защитили мою дочь? Почему не оградили от этого ублюдка? Моя девочка мертва… – Она закрыла лицо руками и беззвучно заплакала.

– Подождите меня здесь, – пробормотала Джейми и обняла мать. – Пойдем, мама.

Когда Джейми вернулась, на ее бледном лице виднелись следы слез. Но глаза были сухими.

– Давайте поскорее покончим с этим. – Она открыла дверь.

Мистер Макбрайд сидел на полу в позе йога. Красивое узкое смуглое лицо обрамляли светлые волосы с серебряной проседью. Под черными бровями горели темно-янтарные глаза, окруженные сетью мелких морщинок.

Когда он рассмотрел мужчин, стоявших в дверях, его рука легла на плечо Оливии.

– Папа, – мягко сказала Джейми, – это детектив Брэди и детектив Хармон… Мой отец, Роб Макбрайд.

Тот поднялся, пожал полицейским руки, но продолжал стоять между ними и внучкой.

– В чем дело, Джейми?

– Им нужно поговорить с Ливи, – вполголоса ответила его дочь. Прежде чем отец успел возразить, Джейми взяла его за руку. – Им необходимо это сделать, – твердо повторила она. – Пожалуйста, папа. Мама расстроилась. Я проводила ее в вашу комнату. Я останусь здесь и буду при Ливи неотлучно. Пожалуйста… – Голос Джейми дрогнул. – Пожалуйста, папа, нужно пройти через это. Ради Джулии.

Мистер Макбрайд наклонился и постоял немного, прижавшись лбом к голове дочери. Джейми держала его за руку.

– Я поговорю с мамой.

– Дедушка, ты куда? Мы еще не собрали головоломку!

– Ливи, любовь моя, я скоро приду. Смотри, не вздумай за это время вырасти! – Мистер Макбрайд тщетно пытался скрыть проступившие на глазах слезы.

Девочка хихикнула, посмотрела на Фрэнка и тут же сунула в рот большой палец.

Оливия знала, кто он такой – этот большой полицейский. Его лицо было грустным, но девочка помнила его мягкий голос и сильные ласковые руки.

– Привет, Ливи. – Фрэнк опустился на корточки. – Ты помнишь меня?

– Ты Фрэнк-полисмен. Ты прогнал чудовище. Оно вернулось?

– Нет, малышка, не волнуйся.

– Ты найдешь мою маму? Тетя сказала, что она ушла на небо. Сможешь отправиться туда и найти ее?

– Ох, если бы… – Фрэнк сел на пол и сложил ноги так же, как ее дедушка.

Слезы, дрожавшие на концах ресниц девочки, резали его сердце, как алмазы.

– Потому что она звезда? Звезды должны жить на небе, да?

Фрэнку нужно было во что бы то ни стало завоевать доверие девочки. Он коснулся ее щеки.

– Иногда, когда очень повезет, некоторые звезды на время остаются с нами. А когда им приходится возвращаться назад, мы грустим. И правильно делаем. Ты знаешь, что звезды всегда остаются на своих местах? Даже днем?

– Только их не видно, да?

– Правильно. Но они всегда там и смотрят на нас. Твоя мама всегда будет видеть тебя.

– Я хочу, чтобы она пришла домой. Мы устроим для кукол прием в саду.

– Твои куклы любят приемы?

– Их все любят. – Девочка подняла Кермита, которого привезла с собой. – Он ест жуков.

– Ну конечно, ведь он лягушка. Как ему больше нравится – есть их сырыми или с шоколадной подливкой? У девочки засияли глаза.

– Я люблю все с шоколадной подливкой! У тебя что, есть маленькая девочка?

– Нет, у меня есть маленький мальчик. Он тоже ест жуков. Тут Оливия весело рассмеялась.

– Неправда!

– Правда. Я боюсь, что он позеленеет и сам начнет прыгать, как кузнечик. – Фрэнк поднял кусочек головоломки и положил его на нужное место. – Я люблю головоломки. Поэтому я и стал полисменом. Мы все время имеем с ними дело.

– Это Золушка на балу. У нее есть красивое платье и тыква.

– Иногда я решаю головоломки в уме, но мне бывает нужна помощь, чтобы положить кусочек на нужное место и получить картинку. Ливи, ты поможешь мне собрать головоломку, если расскажешь про тот вечер, когда мы встретились.

– Ты пришел ко мне в шкаф. Я сначала думала, что это чудовище, но это был ты.

– Правильно. А ты можешь сказать мне, что случилось до того, как я пришел и нашел тебя?

– Я пряталась долго-долго и сидела очень тихо, вот он и не узнал, где я была.

– Ты – умница, выбрала хорошее место для пряток. В тот день ты играла с Кермитом или собирала головоломки?

– Я играла со всеми игрушками. Маме не надо было идти на работу, и мы ходили плавать в бассейн. Я могу долго не дышать под водой, потому что я как рыбка!

Брэди приподнял ее рассыпавшиеся по плечам волосы.

– Ага. Я вижу твои жабры. У нее расширились глаза.

– Мама тоже говорит, что видит их! А я не могу.

– Ты любишь плавать?

– Больше всего на свете! Я купаюсь только там, где мелко, и только с мамой, Розой или кем-нибудь из взрослых. Но когда-нибудь и я смогу…

– В тот день к тебе приходили друзья?

– В тот день нет. Но иногда они приходят. – Она поджала губы и ловко пристроила на место очередную фигуру головоломки. – Билли, Черри и Тиффи. Но в тот день мы играли с мамой. Потом я немного поспала, а потом мы ели печенье, которое испекла Роза. Мама читала текст, смеялась и говорила по телефону: «Лу, я в восторге!» – Ливи повторила эту реплику тоном взрослого человека, и Фрэнк захлопал глазами. – «Я – вылитая Карли. Давно уже я не снималась в романтической комедии с остроумными диалогами. Заключай договор!»

– Ах… – Пока Фрэнк боролся с изумлением, девочка нашла место еще одной фигуре. – Отлично! У тебя замечательная память.

– Папа говорит, что, если бы у меня были крылья, я была бы попугаем. Я помню все и могу повторить.

– Держу пари, что так. Ты знаешь, в котором часу легла спать?

– Меня укладывают в восемь. В восемь часов цыплята идут к наседке. Мама рассказывала мне сказку про леди с длинными-предлинными волосами, которая жила в башне.

– А потом ты проснулась. Ты хотела пить?

– Нет. – Она сунула палец в рот. – Мне снился плохой сон.

– Мой Ной тоже видит плохие сны.

– Ной – это твой маленький мальчик? Сколько ему лет?

– Десять. Хочешь посмотреть на его фотографию?

– Угу. – Фрэнк раскрыл бумажник и вынул снимок, сделанный в школе. Оливия подошла ближе и стала рассматривать фотографию мальчика с непослушными волосами и широкой улыбкой. – Хороший. Может быть, он сможет прийти ко мне поиграть?

– Может быть. Иногда он видит плохие сны про злых инопланетян. – Фрэнк сунул бумажник в карман и мысленно попросил у сына прощения за то, что выдал его страшную тайну. – Когда Ной рассказывает о них мне, ему становится легче. Не хочешь рассказать свой плохой сон?

– Люди кричат. Я не люблю, когда мама и папа дерутся. Папа болеет, но скоро ему станет лучше. Мы с мамой должны сильно хотеть, чтобы он выздоровел и мог прийти домой.

– Ты слышала во сне, что мама и папа кричали?

– Люди кричали, но я не слышала, что они говорят. Не хочу слышать! Хочу, чтобы они перестали. Хочу, чтобы пришла мама. Кто-то визжит, как в фильмах, которые смотрит Роза. Они все кричали и визжали, и я проснулась, потому что это был такой плохой сон. Я хотела к маме.

– И ты пошла ее искать?

– В кровати мамы не было. Я хотела лечь к ней в кровать. Она мне разрешает. А потом я…

Она умолкла и задумалась над головоломкой.

– Все хорошо, Ливи. Ты можешь рассказать мне, что было дальше?

– Я вообще-то не хотела трогать волшебные бутылочки. Я ничего не разбила.

– Где были эти волшебные бутылочки?

– На мамином столике с зеркалом. Когда я вырасту, у меня тоже будут такие. Это как игрушки для больших девочек. Я поиграла с ними всего одну минутку.

Она бросила на Фрэнка такой серьезный взгляд, что Брэди пришлось улыбнуться.

– Все в порядке, детка. А что было потом?

– Я пошла вниз. Там горел свет и дверь была открыта. На улице тепло. Может быть, кто-то пришел к нам в гости… – Внезапно по ее щекам полились слезы. – Больше не хочу.

– О'кей, Ливи. Ты можешь сказать мне все. О'кей. Все хорошо.

Она посмотрела в его добрые глаза и послушалась.

– Там, в гостиной, плохо пахло, все разбросано, все мокро, красно и гадко. На полу валялись цветы и разбитые вазы. Ходить по стеклу босиком очень больно, я знаю. Я не хотела наступать на него. А потом я увидела маму. Она лежала на полу, и на ней все красное и мокрое. С ней рядом чудовище. Оно держало в руках мамины ножницы…

Оливия подняла руку, крепко сжала пальцы, и ее глаза остекленели.

– «Ливи, о боже, Ливи», – сказала она, мастерски копируя пораженный ужасом голос собственного отца. – Я убежала, а он звал меня. Он ломал вещи, искал меня и кричал. Я спряталась в шкафу. – По щеке девочки скатилась одинокая слеза. – А еще я намочила трусики.

– Все в порядке, милая. Это пустяки.

– Большие девочки так не делают.

– Ты хорошая большая девочка. Очень смелая и умная. – Когда Ливи улыбнулась ему, Фрэнк взмолился об одном: только бы ему не пришлось еще раз расспрашивать малышку о событиях той ночи.

Он снова привлек внимание Оливии к головоломке, сказал несколько шутливых фраз о говорящих тыквах и заставил ее рассмеяться. Брэди не хотел, чтобы его имя вызывало у девочки воспоминания о страхе, крови и безумии.

Однако когда Фрэнк пошел к дверям и обернулся на пороге, Оливия не сводила с него умоляющих глаз. На ее маленьком лице застыло какое-то горестное, поразительно взрослое выражение.

Спускаясь по лестнице, Фрэнк чувствовал то же, что и Джейми Мелберн. Он жаждал крови Сэма Тэннера.

– Вы отлично поладили с ней. – Силы Джейми подходили к концу. Ей хотелось съежиться и заплакать и запереться в комнате, как сделала ее мать. Или погрузиться с головой в дела и заботы, как сделал ее муж. Делать что угодно, но только не вспоминать снова и снова рассказ Оливии.

– Она замечательная девочка.

– Вся в мать.

Тут Фрэнк остановился и посмотрел прямо в глаза Джейми.

– Думаю, и в тетю тоже.

В глазах Джейми мелькнуло удивление.

– Сегодня ночью ей снились кошмары. И я видела, что она смотрит в пространство каким-то отсутствующим взглядом. И опять сосет большой палец. Она перестала сосать палец, когда ей не было и года.

– Чем бы дитя ни тешилось… Миссис Мелберн, вам есть о чем подумать, а дел у вас еще больше. На вашем месте я подумал бы о психоаналитике. Не только для Оливии, но для всех вас.

– Да, подумаю. Но в данный момент меня волнует другое. Я хочу увидеть Сэма.

– По-моему, этого не стоит делать.

– Я хочу видеть человека, который убил мою сестру. Хочу посмотреть ему в глаза. Это мое лекарство, детектив Брэди.

– Я узнаю, миссис Мелберн! Спасибо за помощь. Извините за отнятое время. И еще раз примите наши глубочайшие соболезнования.

– Он дорого заплатит за это. – Она решительно открыла дверь. Навстречу щелканью объективов и крикам толпившихся на улице репортеров.

– Мы свяжемся с вами, – только и сказал Фрэнк.

Джейми захлопнула дверь и привалилась к ней спиной. Она не имела понятия, сколько времени простояла вот так, закрыв глаза и опустив голову, и рывком выпрямилась, когда на ее плечо легла чья-то рука.

– Джейми, тебе нужно отдохнуть. – Дэвид развернул ее и заключил в объятия. – Прими таблетку и ложись.

– Нет, никаких таблеток. Я не хочу заглушать ни свое сознание, ни свои чувства. – Она положила голову мужу на плечо. – Только что ушли два детектива.

– Ты должна была позвонить мне.

– Они хотели поговорить со мной и с Ливи.

– С Ливи? – Дэвид отстранил ее и всмотрелся в лицо. – О господи, Джейми! Надеюсь, ты не позволила им допрашивать ребенка?

– Дэвид, послушай… Детектив Брэди был очень тактичен. Да и я все время оставалась с ней. Им было нужно знать, что именно она видела. Ливи – единственный свидетель.

– Какого черта? Они взяли его тепленького. Он был там, держал в руках орудие преступления. И ничего не соображал, как весь последний год.

Увидев, что Джейми встревожено, посмотрела наверх, Дэвид умолк. Спокойно, напомнил он себе. Они все должны сохранять спокойствие, если хотят выдержать этот ад.

– У них есть все доказательства, нужные для того, чтобы упечь этого ублюдка за решетку до конца его жизни, – уже тише сказал он.

– Сейчас у них есть показания Ливи, что она видела и слышала его. Я не знаю, пригодится ли им это и что будет потом. Не могу сейчас об этом думать.

– Извини… – Дэвид снова прижал ее к себе. – Просто я не хочу, чтобы Ливи, ты или кто-нибудь из нас продолжал страдать. Позвони мне, прежде чем позволишь им снова говорить с ней. Думаю, нам надо будет сходить к детскому психологу и удостовериться, что это ей не повредило.

– Может быть, ты и прав. Впрочем, детектив Брэди ей понравился. Похоже, с ним она чувствует себя в безопасности. Но мама расстроилась. Я поднимусь к ней.

– Ладно, Джейми. – Он крепко сжал пальцы жены, подбадривая ее. – Тело Джулии отдадут нам послезавтра. Если ты готова, похороны можно будет устроить на следующий день. Я уже сделал кое-какие распоряжения.

– Ох, Дэвид… – Джейми, тронутая до слез, едва не разрыдалась. – Не надо было… Я сама собиралась обзвонить людей.

– Я хорошо представляю себе, как бы ты устроила похороны сестры. Джейми, позволь мне заняться этим. Я тоже любил ее. – Он поднес ее руки к губам и начал целовать каждый палец по очереди.

– Я знаю.

– Мне нужно что-то делать. Детали получаются у меня лучше всего… Я… подготовил текст сообщения для прессы. Он у меня с собой. Конечно, это больше по твоей части, но я подумал, что покажу текст тебе, и, если ты одобришь, отправлю в газеты. А об остальном позволь позаботиться мне.

– Не знаю, что бы я без тебя делала, Дэвид. Просто не знаю.

– И не надо. – Он нежно поцеловал ее. – Иди к матери, но пообещай мне, что попытаешься уснуть.

– Обещаю.

Он подождал, пока жена поднимется по лестнице, а потом подошел к двери и сквозь стеклянную панель посмотрел на людей, изнемогавших от летнего зноя и духоты.

И напоминавших стервятников, собравшихся над свежим трупом.

Глава 3

Ливи совсем не хотела спать. Но она честно пыталась уснуть, потому что тетя Джейми попросила ее поспать и положила в кровать, в чужую кровать.

Комната была красивая, с букетиками фиалок на обоях и белыми занавесками в точечках. Ливи всегда спала в этой комнате, когда приезжала сюда в гости.

Но это был не ее дом.

Она сказала бабушке, что хочет домой. Чтобы бабушка тоже поехала с ней. Они устроят чаепитие в саду, а потом приедет мама.

Но бабушка молчала и только обнимала Оливию так крепко, что девочке было больно.

Поэтому она больше не говорила, что хочет домой.

Услышав громкие голоса, Оливия вылезла из кровати, вышла из спальни и на цыпочках пошла по коридору, прислушиваясь. Голоса доносились из комнаты, где остановились дедушка и бабушка. Значит, если они не спят, можно будет выйти в сад и поиграть. Бабушка с дедушкой и сами больше всего любили быть на воздухе. Они могли бы поиграть с ней в мячик, а может быть, она бы даже сумела залезть на высокое дерево.

Дедушка говорил, что у них в штате Вашингтон есть деревья высотой до неба. Она ездила туда, когда была совсем крошечной, а во второй раз, когда ей было два года. Оливия подумала, что дедушка сумеет найти для нее такое дерево, а она заберется на него высоко-высоко и позовет маму. Если она окажется рядом с небом, мама услышит.

Приоткрыв тихонько дверь, Оливия увидела, что бабушка плачет, а тетя сидит рядом и держит ее за руки. Оливия, испугалась, а когда увидела лицо дедушки, ей стало по-настоящему страшно. Оно было суровым, а глаза – темными и сердитыми. Говорил дедушка тихо, но жестко, как будто выталкивал из себя колючие слова. От этого Оливии захотелось съежиться и стать меньше ростом.

– Почему он сделал это, не имеет значения. Он сошел с ума. Взбесился от ревности и от наркотиков. Имеет значение только то, что он убил ее. Отнял у нас. Он заплатит за это и будет платить до конца жизни. Но даже этого недостаточно.

– Мы должны были уговорить ее вернуться домой. – По щекам бабушки все время текли слезы. – Когда она сказала, что у них с Сэмом возникли трудности, нужно было убедить ее забрать Ливи и на время уехать к нам. Чтобы успокоиться.

– Мы с мамой не знали, что он бил ее. – Руки дедушки сжались в кулаки. – Если бы я знал, то приехал сюда и поговорил с этим сукиным сыном как мужчина с мужчиной!

– Папа, нельзя вернуться назад, – устало сказала Джейми. Она чувствовала себя виноватой, ведь она знала, но молчала – Джулия просила ее никому ничего не говорить. – Если бы было возможно, я бы сделала все, чтобы предотвратить это. Но уже ничего не изменишь. Нам придется жить в настоящем и смотреть в лицо действительности. Пресса…

– В задницу прессу!

Оливия, подсматривавшая в щелку, широко раскрыла глаза. Дедушка никогда не говорил плохих слов. А когда тетя спокойно кивнула в ответ, глаза девочки округлились от удивления.

– Папа, до тех пор они успеют вымазать дерьмом всех нас. Сейчас как раз такой случай. Они объявят Джулию либо святой, либо шлюхой. Или сделают то и другое сразу. Ради Ливи мы должны взять это под контроль. Появятся сплетни и домыслы о ее семейной жизни, отношениях с Сэмом… и другими мужчинами. В первую очередь с Лукасом Мэннингом.

– Джулия не была обманщицей! – резко сказала бабушка.

– Мама, я знаю. Но таковы правила здешней игры.

– Она мертва, – бесстрастно сказал дедушка. – Джулия мертва. Хуже уже не будет.

Оливия медленно попятилась от двери. Она знала, что значит «мертва». Когда умирали цветы, они становились бурыми, вялыми, и их выбрасывали. Когда умер старый пес Тиффи по кличке Кейси, во дворе вырыли яму, положили его туда, забросали землей и посадили сверху траву.

Если ты мертв, то не можешь вернуться назад.

Она продолжала пятиться от двери, пока в груди не стало тесно и горячо, а перед глазами не замелькали кровь, битое стекло, чудовище и щелкающие ножницы.

А потом воздух вырвался из ее легких, обжег сердце, и она бросилась бежать, крича:

– Мама не умерла! Мама не умерла! Она не в яме! Она вернется! Скоро вернется!

Оливия бегом спустилась по лестнице и помчалась по коридору, не слыша криков позади. А потом начала дергать ручку входной двери, ничего не видя от слез. Ей было нужно выйти наружу. Найти дерево высотой до неба, на которое можно было бы залезть и позвать маму.

Она сумела открыть дверь и выскочить во двор. Там была толпа народу, и она не знала, куда бежать. Все кричали так громко, что болели уши. Она отталкивала людей, плакала и звала маму.

Защелкали камеры. Ловя момент и питаясь ее горем и страхом.

Кто-то крикнул всем им, чтобы они оставили ее в покое, что это всего лишь ребенок. Но репортеры рванулись вперед как безумные. Объективы вспыхивали и слепили ее. Оливия видела лишь яркие вспышки, тени и незнакомые лица. Голоса громко спрашивали и командовали:

– Посмотри сюда, Оливия! Сюда!

– Твой отец пытался причинить тебе вред?

– Ты слышала, как они дрались?

– Посмотри на меня, Оливия! Посмотри в камеру!

Ошеломленная девочка замерла, как попавший в сеть олененок, и широко открыла глаза. Кто-то подхватил ее сзади, и она зарылась лицом в знакомое плечо и знакомый запах.

– Я хочу к маме, я хочу к маме, – без остановки шептала она. Тетя Джейми крепко прижимала ее к себе.

– Это ребенок! – не в силах сдержаться, крикнула Джейми. – Будьте вы прокляты! Господь накажет вас, всех до единого! Как вам не стыдно?

Она повернулась к двери и яростно замотала головой, не давая мужу и родителям выйти на крыльцо.

– Нет, оставайтесь внутри! Хватит с них! Пусть подавятся!

– Я отнесу ее наверх. – Это был голос бабушки. – Ты права, Джейми. Нам придется иметь с ними дело. – Она прижалась губами к головке внучки и пошла к лестнице.


На этот раз девочка, измученная горем и страхом, крепко уснула. Бабушка не сводила с нее глаз. Отныне это будет ее делом, сказала себе Вэл Макбрайд.

Фрэнк, находившийся в куда менее мирной обстановке, тоже думал об Оливии, которую видел сегодня утром. Пока Брэди делал свое дело, перед его мысленным взором стояли ее большие, доверчивые карие глаза.

Для Фрэнка главным делом был Сэм Тэннер.

Несмотря на часы, проведенные в камере, и взвинченное состояние, внешне Сэм почти не изменился. Казалось, он играл роль опечаленного любовника, потрясенного, невинного, страдающего, но все еще достаточно красивого, чтобы заставить зрительниц желать его спасения.

Его густые черные волосы были растрепаны. Сверкающие голубые глаза викинга потемнели. Пристрастие к кокаину лишило Сэма лишнего веса, но это делало его внешность еще более романтической.

Его губы дрожали. А руки ни на секунду не находили покоя.

С Тэннера сняли окровавленную одежду и дали застиранную серую робу, висевшую на нем мешком. У него забрали ремень и шнурки от ботинок. За ним непрерывно следили. Но Сэм только недавно начал замечать это. Ситуация, в которой он оказался, все еще ускользала от его потрясенного сознания, одурманенного остатками привычного зелья.

Комната для допросов представляла собой двухсветное помещение с тусклыми грязно-бежевыми стенами. Здесь стояли стол и три стула. Если бы Сэму вздумалось откинуться на спинку своего стула, он непременно упал бы. В углу находился фонтанчик с тепловатой питьевой водой. В комнате было душно.

Фрэнк сидел напротив Сэма и молчал. Трейси подпирал спиной стену и изучал свои ногти. От этого молчания и духоты по спине Сэма текли струйки пота.

– Я не помню ничего, кроме того, что уже рассказал вам, – снова повторил Сэм. После окончания первого допроса он был уверен, что его скоро отпустят. Отпустят, и он наконец узнает, что случилось с Джулией и Оливией.

О боже, Джулия… Думая о ней, он каждый раз видел кровь. Море крови.

Фрэнк терпеливо кивнул.

– Может быть, расскажете все еще раз? С самого начала.

– Я уже говорил вам. Я вернулся домой…

– Вы ведь там больше не жили, мистер Тэннер? – спросил Трейси, на этот раз довольно агрессивно.

– Это все еще был мой дом. Мы разъехались только на время, пока не решим наши проблемы.

– Верно. – Трейси продолжал изучать ногти. – Именно поэтому ваша жена подала на развод с требованием передать ей опеку над ребенком. Поэтому же вы почти перестали приходить туда и купили этот дворец на берегу.

– Это была всего лишь формальность. – Сэм то краснел, то бледнел. Ему отчаянно хотелось вдохнуть дозу, хотя бы только одну, чтобы прояснилось в голове и появилась возможность собраться с мыслями. Ради Христа, почему люди не понимают, как трудно думать? – А дом в Малибу я купил только для того, чтобы вложить деньги.

Когда Трейси фыркнул, Фрэнк поднял руку. Они были напарниками уже шесть лет и соблюдали нужный ритм почти автоматически.

– Не мешай парню говорить, Трейси. Ты собьешь его, если будешь прерывать. Мистер Тэннер, мы всего лишь пытаемся уточнить детали.

– О'кей, о'кей. Я вернулся домой. – Сэм потер руками бедра. Эти омерзительные мешковатые штаны… Он привык к дорогим тканям и безупречному покрою. «О боже, неужели я не заслуживаю ничего лучшего?» – обреченно думал он.

– Почему вы вернулись домой?

– Что? – Он заморгал и покачал головой. – Почему? Я хотел поговорить с Джулией. Мне было нужно увидеть ее. Нам было необходимо кое-что выяснить.

– Вы были под кайфом, мистер Тэннер? – мягко спросил Фрэнк, словно разговаривал с другом. – Скажите откровенно. Так будет лучше. Приняли для развлечения… – Он пожал плечами. – Мы не собираемся обвинять вас в этом. Просто нам нужно знать, в каком вы были состоянии.

Прежде он отрицал это. Отрицал все. Если бы он признался, это отвратило бы от него публику. Свои люди понимают такие вещи. Что такое маленькая понюшка в дружеской компании? Так, ерунда. Подумаешь, великое дело… Именно так он отвечал Джулии, когда та пилила его. Если она еще…

«Джулия, – снова подумал он и начал тереть глаза. – А вдруг она умерла?»

– Мистер Тэннер… Когда вы пришли повидаться с женой, вы были под влиянием наркотиков? – Не успел он снова сказать «нет», как Фрэнк подался вперед. – Прежде чем дать ответ, учтите, что мы обыскали вашу машину и нашли пакетик. Мы не собираемся обвинять вас во владении наркотиком. Конечно, если вы будете с нами чистосердечны.

– Я не знаю, о чем вы говорите. – Он вытер рот тыльной стороной ладони. – Его мог подкинуть кто угодно. В том числе и вы сами.

– Говоришь, мы подкинули тебе улику? – Трейси двигался как молния. Он схватил Сэма за грудки и оторвал от стула. – Ты это хочешь сказать?

– Полегче, Трейси, полегче. – Фрэнк поднял обе руки. – Мистер Тэннер просто расстроен и сбит с толку. Вы ведь не хотели сказать, что мы подкинули наркотик в вашу машину, правда?

– Нет, я…

– Потому что это серьезное обвинение, мистер Тэннер. Очень серьезное. Оно может повредить нам, но вам ничем не поможет. Многие люди покажут под присягой, что вы время от времени любили нюхать коку… Обычная вещь, – продолжил Фрэнк, когда Трейси фыркнул, вернулся на место и снова подпер стену. – Мы не станем раздувать это дело. Если, конечно, вы не раздуете его сами и не станете утверждать, что мы подбросили вам пакетик. Вы прекрасно знаете, что он ваш. Вот я смотрю на вас и вижу, что вам не терпится сделать понюшку, чтобы собраться с мыслями.

Фрэнк сделал серьезное лицо и наклонился вперед.

– Сэм, вы попали в скверную историю. Чертовски скверную. Я восхищаюсь вашей работой в кино. Я ваш поклонник. Я хотел бы пойти вам навстречу, но вы не хотите помочь мне. Ваша ложь насчет наркотиков только навредит делу. И в первую очередь вам самому.

Сэм теребил обручальное кольцо, крутя его на пальце.

– Послушайте, может быть, я и сделал пару понюшек, но не терял контроля над собой. Я все соображал. – Он отчаянно хотел, чтобы ему поверили. – Я же не наркоман какой-нибудь. Просто нюхнул пару раз, чтобы прояснилось в голове, и поехал домой.

– Поговорить с женой, – подсказал Фрэнк. – Чтобы кое-что выяснить.

– Да, верно. Я хотел заставить ее понять, что мы должны помириться, обойтись без адвокатов и снова жить вместе. Я скучал по ней и Ливи. И хотел вернуться. Черт побери, я действительно хотел вернуться!

– Я вас не осуждаю. Прекрасная жена и дочка. Только сумасшедший мог бы легко расстаться с ними. Вы хотели объясниться, поэтому пришли туда и стали разговаривать.

– Да, верно. Я… нет, я пришел и нашел ее. Я нашел ее. О господи! – Он закрыл лицо руками. – О боже, Джулия! Там была кровь. Всюду кровь, битое стекло, лампа, которую я подарил ей на день рождения. Она лежала там, в крови и стекле. Я пытался поднять ее. У нее в спине торчали ножницы. Я выдернул их.

Или нет? Он думал, что выдернул, но точно не помнил. Они были у него в руке, горячие и мокрые от крови.

– Я видел Ливи. Она стояла в дверях. А потом бросилась бежать.

– Вы пошли за ней, – тихо сказал Фрэнк.

– Кажется, да… Думаю, я был слегка не в себе. Пытался найти ее, пытался найти того, кто это сделал. Я не помню. Я позвонил в полицию. – Он посмотрел на Фрэнка. – Позвонил в полицию, как только смог.

– Сколько? – Трейси оттолкнулся от стены и нагнулся к Сэму. – Сколько времени ты бегал по дому с ножницами в руках, разыскивая маленькую девочку, прежде чем сломался и позвонил копам?

– Я не знаю. Не могу сказать. Наверно, несколько минут. Десять, пятнадцать.

– Лживый ублюдок!

– Трейси…

– Фрэнк, он действительно траханный лживый ублюдок! Если бы он нашел девочку, она бы сейчас лежала в морге рядом с матерью!

– Нет. Нет! – В голосе Сэма звучал ужас. – Я бы никогда не причинил вреда Ливи!

– Но твоя жена думала по-другому, правда, Тэннер? – Трейси ткнул Сэма пальцем в грудь. – В заявлении она написала, что боится оставлять тебя наедине с ребенком. Ну ты, наркоман вшивый, я скажу тебе, как было дело! Ты сидел в том большом доме и думал, что она вышвырнула тебя и не подпускает к себе и ребенку, потому что не желает тебя видеть. Может быть, думал, что она трахается с кем-то другим. Такая женщина, как она, наверняка одна не останется. Поэтому ты как следует нанюхался коки и пошел туда, чтобы показать ей, кто из вас главный.

– Нет, я собирался только поговорить с ней.

– Но она не захотела с тобой разговаривать, правда, Тэннер? Она велела тебе убираться, верно? Послала тебя к черту. Может быть, ты сначала слегка врезал ей, как в прошлый раз?

– Это была простая случайность. Я не хотел причинять ей вред. Мы поссорились.

– А потом ты схватил ножницы.

– Нет. – Сэм пытался взять себя в руки и оживить смутные воспоминания о происшедшем, но тщетно. Все путалось… – Мы были в спальне. Джулия не держала ножницы в спальне.

– Ты был внизу и увидел их на столе. Они лежали там, блестящие, острые. Ты схватил их и стал резать ее на куски, чтобы отомстить. Если она не твоя, то не достанется и другому. Ты так думал, правда, Тэннер? Эта сука заслуживала смерти.

– Нет, нет, нет! Я бы не смог сделать это. Не смог бы! – Но он помнил, как держал в руках ножницы, как сжимал их в пальцах и как с них капала кровь. – Я любил ее. Я любил ее.

– Вы не собирались делать это. Правда, Сэм? – принял эстафету Фрэнк. Он откинулся на спинку стула, участливо посмотрел Тэннеру в глаза и негромко заговорил: – Я знаю, как это бывает. Иногда ты любишь женщину так, что сходишь с ума. Когда они не слушают тебя, не хотят слушать и понимать, что им говорят, тебе хочется их заставить. Так все и было, верно? Вы пытались заставить ее слушать, а она не хотела. Вы вышли из себя. Наркотики также сыграли свою роль. Вы не владели собой. Вы поссорились, а там лежали ножницы. Может быть, она ударила вас. И все случилось прежде, чем вы успели опомниться. Как и в прошлый раз, вы не хотели причинить ей вред. Это была случайность.

– Я не знаю. – Глаза Сэма застлали слезы. – Я держал в руках ножницы, но это было потом. Я вытащил их из нее.

– Ливи видела вас.

Сэм смотрел на Фрэнка непонимающими глазами.

– Что?

– Она видела вас. Слышала вас, Сэм. Вот почему она спустилась по лестнице. Ваша четырехлетняя дочь – свидетельница преступления. На орудии убийства множество отпечатков ваших пальцев. По всему дому видны ваши кровавые следы. Кровавые отпечатки остались на двери спальни вашей дочери. Ваши отпечатки. Там никого не было, Сэм. Никакого взломщика, о котором вы нам твердили вчера. Никакого вторжения. Никаких признаков взлома, ничто не украдено, ваша жена не была изнасилована. В тот вечер в доме было лишь три человека. Джулия, Ливи и вы.

– Там мог быть кто-то еще.

– Нет, Сэм. Никого другого.

– О боже, боже, боже! – Сэм затрясся всем телом, уронил голову на стол и зарыдал, как ребенок.

А когда слезы кончились, он признался.


Фрэнк в третий раз перечитал признание, поднялся, пошел в буфет, налил в чашку бурду, которую даже неисправимые оптимисты называли пойлом, вернулся, сел за стол и снова перечитал показания.

Когда вошел напарник, Фрэнк сказал, не поднимая глаз:

– Тут есть дыры, Трейси. Дыры, в которые пролезет даже слон.

– Знаю. – Раздосадованный Хармон поставил кофейник на электроплитку, подошел к обшарпанному холодильнику, вынул кем-то оставленную спелую грушу, откусил, довольно крякнул и сел за стол. – Фрэнк, малый измучился. Издергался, изпереживался. К тому же в тот вечер был под кайфом. Естественно, он не помнит все детали.

Трейси вытер сок, стекавший по подбородку.

– Мы знаем, что он сделал это. У нас есть мотив, возможность и орудие убийства. Мы застали его на месте преступления. Черт побери, у нас есть свидетель. А теперь и признание. Мы сделали свое дело, Фрэнк, что тебе нужно?!

– Да, но многое не сходится. Очень многое. Глянь-ка сюда. Он сказал, что разбил ее музыкальную шкатулку с песенкой из диснеевского мультфильма. Но там не было никакой музыкальной шкатулки. Он спутал два вечера, слил их в один.

– Он – наркоман, – нетерпеливо ответил Трейси. – Сказка о том, что он пришел потом, не лезет ни в какие ворота. Она сама впустила его. Сестра подтвердила, что она могла это сделать. Дружище, этот малый вполне способен на такое – он берет ножницы и всаживает их жене в спину, когда та отворачивается. Она падает, не успев оказать сопротивления. Он начинает кромсать ее, а она пытается уползти. Мы видели следы крови. Видели отчет медэксперта. Мы знаем, как это было.

Он бросил сердцевину груши в корзину для мусора, со скрипом придвинул стул и налил себе горячего кофе.

– Я расследую мокрые дела уже семь лет, – пробормотал Фрэнк, – но такого еще не видел. Мужчина зверски убивает женщину, которую любит без памяти… – Он негромко вздохнул и потер усталые глаза. – Я бы, конечно, предпочел более четкое признание, вот и все. А так… Дорогие адвокаты будут цепляться к этим дырам, пока присяжные не вынесут приговор.

Он покачал головой и поднялся.

– Пойду домой, а то я уже забыл, как выглядят жена и сын.

– Никакие адвокаты ему не помогут, – проворчал Трейси, когда Фрэнк пошел к двери. – Песенка Сэма Тэннера спета. Остаток жизни он проведет за решеткой.

– Ага. А малышке придется с этим жить. Вот от чего меня тошнит, Трейси. Это сидит у меня в печенках.

Фрэнк думал об этом по дороге домой, продвигаясь в плотной веренице машин по скоростному шоссе, а потом свернув на тихую улочку, где жались друг к другу такие же уютные небольшие домики, как и его собственный. Окруженные газонами, которые изнывали от недостатка влаги.

Перед его глазами стояло лицо Оливии. Пухлые щечки, полные боли и тревоги взрослые глаза под черными бровями. И ее первые слова, сказанные шепотом: «Здесь чудовище».

Он свернул на короткую въездную аллею. Слава богу, кажется, все нормально. Разбитый велосипед Ноя стоял в углу двора; цветы в палисаднике завяли, потому что жена снова забыла их полить. Один господь знал, зачем она их сажала. Она губила их с регулярностью серийного убийцы. Ее старый «Фольксваген» стоял на месте. Погнутый бампер и основательные вмятины говорили о множестве аварий. Селия Брэди коллекционировала аварии так же, как другие женщины коллекционируют кулинарные рецепты.

Он заметил, что из «Фольксвагена» опять подтекает бензин, беззлобно чертыхнулся и вылез из машины.

Входная дверь распахнулась с грохотом выстрела, и на крыльцо вылетела пуля в виде крепко сбитого мальчишки с копной непокорных русых волос и ободранными коленками, обутого в дырявые тапочки.

– Привет, па! Мы только что вернулись с демонстрации против охоты на китов. Мама взяла дискеты с записями песен китов. Похоже на разговоры инопланетных захватчиков!

Фрэнк поморщился, зная, что ближайшие несколько дней ему придется слушать только эти дискеты.

– Обеда у нас, конечно, нет?

– По дороге домой мы купили кое-что вкусненькое. Я уговорил ее. Ей-богу, от этой здоровой пищи человек может умереть с голоду!

Фрэнк остановился и положил руку на плечо сына.

– Хочешь сказать, что у нас в доме есть жареные цыплята? Ной, не шути так.

Мальчик засмеялся, и его глаза заискрились.

– Целое ведерко! Без одного кусочка, который я стянул по дороге домой. Мама сказала, что ты наверняка захочешь поесть как следует.

– Ага. – Хорошо, когда женщина тебя любит и понимает. Фрэнк сел на ступеньку, распустил галстук и обнял за плечи присевшего рядом сына. – Голодный, как волк.

– По телевизору все время говорят про эту кинозвезду, Джулию Макбрайд. Мы видели, как вы с Трейси входили в большой дом. Потом показали дом еще больше, где ее убили. А сейчас, перед самым твоим приездом, показали маленькую девочку, ее дочку. Она выбежала из дома, такая испуганная…

Ной глядел на нее как зачарованный; казалось, огромные тревожные глаза девочки смотрели прямо на него и умоляли о помощи.

– Знаешь, па, они снимали ее, а она плакала, кричала и прикрывала руками глаза, пока кто-то не пришел и не унес ее.

– О господи… – Фрэнк уперся локтями в колени и закрыл лицо ладонями. – Бедная малышка…

– Что с ней будет, если ее мать умерла, а отца посадят в тюрьму?

Фрэнк шумно выдохнул. Ной хотел знать ответы на все свои «как» и «почему». Родители ему не мешали. Такова была позиция Селии, а Фрэнк не собирался ущемлять ее права. Мальчик был сообразительный, любопытный и умел отличать плохое от хорошего. Сын полицейского, думал Фрэнк, должен знать, что на свете есть подонки и что они далеко не всегда получают по заслугам.

– Точно не знаю. У девочки есть родные, которые ее любят и сделают для нее все, что смогут.

– По телевизору сказали, что во время убийства она была в доме. Это правда?

– Да.

– Уй… – Ной нахмурился и начал ковырять болячку на коленке. – Видно, она здорово испугалась, – пробормотал мальчик. Ной знал, что на свете существуют плохие люди, которые не всегда расплачиваются за свои поступки. Но он не мог понять, что значит бояться собственного отца.

– С ней все будет в порядке.

– Па, почему он сделал это? – Ной поднял взгляд и посмотрел Фрэнку в глаза. Он почти всегда находил в них ответ.

– Мы можем никогда не узнать этого. Кое-кто скажет, что он слишком любил ее. Другие скажут, что он свихнулся. От наркотиков, от ревности или от злобы. По-настоящему это может знать только Сэм Тэннер. Но я не уверен, что он сам понимает это.

Фрэнк слегка стиснул плечи Ноя.

– Пойдем слушать песни китов и есть цыплят.

– С картофельным пюре.

– Сынок, сейчас ты увидишь, как плачет взрослый мужчина.

Ной засмеялся и вошел в дом вслед за отцом. Он тоже любил и понимал его. И был уверен, что ночью услышит, как отец расхаживает по комнате. Так случалось всегда, когда у Фрэнка были неприятности на работе.

Глава 4

Обычно признание облегчает душу, но в случае с Сэмом Тэннером оно пошло на пользу и его разуму. После подписания заявления о жестоком убийстве в состоянии наркотического опьянения не прошло и часа, как он смог воспользоваться своими гражданскими правами.

Сэм позвонил адвокату, который, как он считал, только осложнил его семейные отношения, и потребовал, чтобы тот приехал. Тэннер плохо себя чувствовал, ударился в панику и поэтому забыл половину того, в чем признался.

Именно этот адвокат, специализировавшийся в области гражданского права, первым заявил, что признание было подписано под давлением, велел клиенту настаивать на праве сохранять молчание и протрубил общий сбор.

Команду возглавил Чарльз Брайтон Смит. Этому старому лису был шестьдесят один год. Он обладал впечатляющей серебряной гривой, пронзительными голубыми глазами и умом, подобным лазеру, с наслаждением брался за дела известных людей и больше всего на свете любил шумные судебные битвы, вызывавшие ажиотаж в средствах массовой информации.

Еще не успев прилететь в Лос-Анджелес, он начал собирать бригаду следователей, клерков, экспертов, психологов и всевозможных судейских крючков. Брайтон Смит сознательно допустил утечку информации о номере авиарейса и времени прибытия, заранее принял элегантно-мрачный вид и подготовился к тому, что репортеры набросятся на него, как только он сойдет с трапа.

Его бархатный голос был поставлен, как у оперного певца; на суровом лице застыло выражение сосредоточенности, мудрости и сострадания. Первым делом он решительно заявил:

– Сэм Тэннер невиновен. Он тоже стал жертвой этой трагедии. Он потерял любимую женщину, убитую самым жестоким из возможных способов, а этим ужасом не преминула воспользоваться полиция, которой не терпелось закрыть дело. Мы надеемся исправить эту несправедливость и дать возможность убитому горем Сэму вернуться домой, к дочери.

Он не стал отвечать на вопросы и отказался от комментариев. Предоставил охранникам пробиться сквозь толпу и провести его к ожидавшему лимузину. Оказавшись внутри, адвокат подумал, что телевидение непременно сообщит о его прибытии.

И оказался прав.

Когда закончился выпуск новостей, Вэл Макбрайд выключила телевизор. Все это игра, гневно подумала она. Игра на публику, на прессу, на полицию. Еще одно шоу, чтобы повысить собственный рейтинг, увеличить тираж газет и журналов, увидеть собственные портреты на обложках и экранах.

Они используют ее девочку. Бедную мертвую девочку.

Это невозможно остановить. Джулия сама предпочла жить на глазах публики. И умереть тоже. Сейчас ее использовали адвокаты. Нужно было повлиять на восприятие общественности, извратить его и сделать из убийцы жертву. Мученика. При этом Оливия становилась еще одним средством достижения поставленной цели.

Но этому я могу помешать, сказала себе Вэл.

Она стремительно вышла из комнаты и пошла искать Джейми.

Дом был построен в виде буквы Т. Кабинет Джейми находился в левом крыле. Когда Джейми восемь лет назад приехала в Лос-Анджелес, чтобы стать секретарем сестры, она жила и работала в бунгало Джулии на холмах.

Вэл помнила, как боялась за них обеих, но письма, звонки и частые приезды дочерей были такими бодрыми и веселыми, что она не стала портить девочкам настроение. Сестры прожили вместе два года. А потом Джулия встретилась с Сэмом и вышла за него замуж. Через полгода Джейми обручилась с Дэвидом. Сначала Вэл волновалась за Джейми, но Дэвид оказался сделанным из того же теста, что и ее Роб.

Вэл всегда думала, что ее девочки счастливы, довольны жизнью и замужем за хорошими людьми. Как она могла так ошибиться?

Вэл отогнала эту бесполезную мысль, негромко постучала в дверь и открыла ее.

Комната хранила отпечаток присущего Джейми чувства стиля и стремления к порядку. Однотонные шторы обычно были раздвинуты, давая доступ солнцу и открывая вид на бассейн и сад. Но сейчас дом осаждали папарацци и телевизионщики, поэтому шторы были плотно задернуты, и, несмотря на погожий день, в кабинете горел свет.

«Мы заложники», – подумала Вэл. Дочь коротко улыбнулась ей, продолжая говорить по стоявшему на столе телефону.

Вэл села в кресло напротив и принялась ждать. Сердце забилось с перебоями. Вэл закрыла глаза и сделала несколько глубоких вдохов. «Надо сосредоточиться на неотложных делах, а не тонуть в пучине горя», – сказала она себе.

– Извини, мама. – Джейми положила трубку и провела руками по волосам. – Столько дел!

– А я тебе не помогаю.

– Очень помогаешь. Не знаю, что бы мы делали без вас с папой. Ливи… я не могу уделить ей сейчас много внимания. Спасибо Дэвиду – он взял на себя большую часть забот.

Джейми встала, подошла к маленькому холодильнику и достала бутылку воды. Организм больше не принимал кофе, который Джейми пила литрами. Голова раскалывалась от постоянной тупой боли, с которой не могло справиться ни одно лекарство.

– Но у него есть своя работа, – продолжила Джейми, наполнив два стакана. – Многие предлагают помочь отвечать на звонки, телеграммы и письма, однако…

– Это дело семейное, – закончила твердо Вэл.

– Да – Джейми протянула матери стакан и присела на край стола. – Люди оставляют цветы у ворот дома Джулии. Пришлось договориться, чтобы букеты забирали и отправляли в больницы. Спасибо, Лукас Мэннинг взял это на себя. Начали приходить письма. Лу, агент Джулии, предлагает помочь сортировать их. Думаю, в ближайшую неделю-две они обрушатся на нас, как лавина.

– Джейми…

– Мы уже получили гору соболезнований от ее коллег. И телефон звонит…

– Джейми, – чуть громче повторила Вэл. – Нам нужно поговорить о том, что будет дальше.

– Предоставь это мне.

– Сядь. – Снова зазвонил телефон, и Вэл покачала головой: – Пусть звонит. Сядь.

– Ладно, – уступила Джейми. Она села и откинула голову.

– Предстоит суд, – начала Вэл, и Джейми тут же выпрямилась.

– Не будем сейчас говорить об этом, мама.

– Нет, будем. Новый адвокат Сэма уже гарцует перед телекамерами. Кое-кто с пеной у рта доказывает, что Сэм не мог этого сделать. Он герой, жертва, трагическая фигура. Многие будут говорить так, пока все не кончится.

– А ты не слушай.

– И не собираюсь. – Голос Вэл стал гневным. – Я не позволю, чтобы это услышала Ливи, чтобы ее травмировали или использовали как вчера, когда она вышла из дома. Джейми, я хочу увезти ее домой. В Вашингтон. И как можно скорее.

– Увезти? – Джейми на мгновение смешалась. – Но ведь ее дом здесь.

– Я знаю, ты любишь ее. Мы все ее любим. – Вэл отставила стакан и взяла дочь за руку. – Послушай меня, Джейми. Малышка не может оставаться здесь, запертая в доме, как в тюрьме. Она не может выйти во двор. Мы не подпускаем девочку даже к окну, боясь, что какой-нибудь фотограф снимет ее. Она не может так жить. И никто из нас тоже.

– Это скоро пройдет.

– Когда? Как? Может быть, со временем шум слегка утихнет, но не сейчас, в преддверии суда. Осенью Оливия не сможет ходить в подготовительный класс или играть с друзьями без телохранителей. Люди будут пялиться на нее, показывать пальцем и шептаться. А кое-кто даже голоса не понизит. Я не хочу, чтобы она столкнулась со всем этим. И думаю, что ты не хочешь тоже.

– О боже, мама… – Джейми встала. У нее разрывалось сердце. – Я хочу воспитывать ее. Мы говорили об этом с Дэвидом.

– Милая, разве здесь это возможно? Тут слишком много людей, воспоминаний и риска. Дом не защитит ее от этого, каким бы замечательным он ни был. Разве вы с Дэвидом сможете бросить свой дом, свою работу, свой образ жизни, увезти девочку и полностью посвятить себя ей? А мы с твоим отцом сможем это. Сможем уберечь ее от прессы. – Она тяжело вздохнула. – Я собираюсь сама повидаться с адвокатом и немедленно начать дело о передаче опеки. Не желаю, чтобы этот человек когда-нибудь подошел к ней. Джейми, так нужно. Именно этого хотела бы Джулия.

«А как быть мне? – хотелось крикнуть Джейми. – Неужели никому нет дела до моих желаний? Это ведь я избавляла Оливию от кошмаров, успокаивала, баюкала и сидела с ней ночами!»

– Ты уже говорила с папой? – глухим голосом спросила она, отвернувшись к окну.

– Мы обсудили это утром. Он согласен со мной. Джейми, ничего лучшего нам не придумать. Вы с Дэвидом будете приезжать и жить у нас сколько захотите. Она всегда будет и вашей тоже, но не здесь, Джейми. Только не здесь и не сейчас.


Увидев Джейми Мелберн, удивленный Фрэнк вышел из-за стола. Она вошла в комнату, сняла темные очки и стала беспокойно перекладывать их из руки в руку.

– Детектив Брэди, если у вас есть немного времени, я хотела бы поговорить с вами.

– Конечно. Мы можем пройти в буфет. – Он попытался улыбнуться. – Но кофе пить не рекомендую.

– Нет. В последнее время я воздерживаюсь от кофе.

– Может быть, позвать детектива Хармона?

– Не стоит отрывать от работы вас обоих. – Она прошла в тесную соседнюю комнату. – Честно говоря, я и сама не ожидала, что приду сюда. Дело было нелегкое, – добавила она, подойдя к узкому окну. «Наконец-то окно, – подумала Джейми. – Наконец-то можно спокойно выглянуть наружу». – Вокруг все еще вьются репортеры. Их не так много, но, представляете, они даже разбили лагерь у нашего дома. Я с трудом сбежала от одного малого с четвертого канала.

– Никогда не любил этот канал.

Она оперлась руками о подоконник, засмеялась и поняла, что не может остановиться. Этот булькающий звук пробил брешь в окружавшей ее стене. У нее затряслись плечи, и смех перешел в рыдания. Держась за подоконник, Джейми раскачивалась взад и вперед. Фрэнк бережно усадил ее на стул, придвинул коробку с салфетками, взял за руку и начал молча ждать, пока она выплачется.

– Извините. – Она лихорадочно перебирала салфетки. – Я пришла сюда не за этим.

– Миссис Мелберн, не сердитесь на мои слова, но просто для этого пришло время. Чем больше сдерживаешься, тем сильнее бывает приступ.

– Джулия была очень эмоциональна. Все происходившее вызывало в ней бурю чувств. – Она вытерла нос. – Сестра относилась к тому типу женщин, которым слезы к лицу. – Джейми приложила салфетку к распухшим глазам. – Наверно, вы бы возненавидели ее за это. – Она выпрямилась. – Вчера состоялись похороны. Я пытаюсь убедить себя, что все кончено, но постоянно думаю об этом.

Джейми протяжно вздохнула.

– Мои родители хотят увезти Оливию в штат Вашингтон. Хотят взять над ней полную опеку и забрать отсюда. – Джейми взяла салфетку и начала тщательно складывать ее вчетверо. – Зачем я говорю вам это? Я хотела поговорить с Дэвидом, выплакаться ему в жилетку, а вместо этого пошла в гараж и села в машину. Наверно, мне нужно было поговорить с кем-то другим, кто не втянут в это дело, но все же имеет к нему отношение. Никого другого, кроме вас, я не нашла.

– Миссис Мелберн…

– Может быть, теперь, когда я вам исповедалась, вы будете называть меня Джейми? А мне было бы удобнее называть вас Фрэнком.

– О'кей, Джейми. Вы столкнулись с самым худшим на свете, и все навалилось на вас. Это трудно выдержать.

– Вы думаете, моя мать права?

– Я не могу говорить за ваших родных. – Брэди встал, налил воду в бумажный стаканчик и передал его Джейми. – Но я сам отец. Будь я на вашем месте, мне бы хотелось, чтобы ребенок оказался как можно дальше от этой шумихи. Хотя бы временно.

– Да, умом я понимаю это. – Но ее душа этого не выдерживала. – Вчера утром, еще до отпевания, я вывела Оливию на задний двор. Он скрыт деревьями, и там безопасно. Я хотела поговорить с ней, хотела помочь ей понять. Но сегодня утром наша фотография появилась в газете. Я даже не видела репортера. Не желаю, чтобы с ней так поступали!

Она тяжело вздохнула.

– Я хочу видеть Сэма.

Фрэнк снова опустился на стул.

– Не мучайте себя.

– Я все равно увижу его в здании суда. Во время процесса мне придется день за днем смотреть ему в лицо. Я должна увидеть его сейчас, еще до начала. Должна сделать это до того, как отпущу Оливию с родителями.

– Не знаю, согласится ли он. Адвокаты держат его на коротком поводке.

– Согласится. – Она поднялась. – Сэм не сможет побороть себя. Самолюбие не позволит.


Фрэнк уступил. Он знал, что эта женщина сумеет осуществить задуманное и без его помощи.

Она молчала, пока Брэди договаривался с канцелярией и охраной. Молчала, когда они вошли в помещение для посетителей, разделенное длинными стойками и стеклянными перегородками. Фрэнк показал ей на табуретку.

– Мне нужно уйти. В данный момент я не имею права общаться с ним без его адвоката. Я буду снаружи.

– Все будет в порядке. Спасибо.

Она собралась с силами и не вздрогнула даже тогда, когда хрипло прозвучал зуммер. Дверь открылась, и в отсек вошел Сэм.

Ей хотелось, чтобы он был бледным, измученным, седым и помятым. Но Сэм продолжал оставаться сказочно красивым. «Как он может?» – думала Джейми, сжимая в кулаки лежавшие на коленях руки. Его не портили ни резкое освещение, ни выцветшая, мешковатая тюремная одежда. Как ни странно, все это только добавляло ему привлекательности.

Когда Сэм сел и уставился на Джейми полными боли темно-голубыми глазами, ей показалось, что оператор вот-вот даст команду: «Готовы? Мотор!»

Не сводя с него взгляда, Джейми потянулась к трубке телефона. Сэм повторил ее движение по ту сторону стекла. Она услышала, как Тэннер откашлялся.

– Джейми, я так рад, что ты пришла! Я думал, что сойду с ума. Джулия… – Он закрыл глаза. – О господи, Джулия…

– Ты убил ее.

Его глаза словно распахнулись. В них читались ошеломление и боль. «О да, – подумала она, – ты великий актер, Сэм Тэннер».

– Ты не можешь верить этому, Джейми, ты лучше всех на свете знаешь, как мы любили друг друга. Я бы никогда не причинил ей зла. Никогда.

– Последний год ты только и делал, что причинял ей зло. Своей ревностью, своими обвинениями и наркотиками.

– Я пойду лечиться. Я знаю, что виноват. Если бы я послушался ее, если бы только послушался, в тот вечер я был бы там и она бы осталась жива.

– Ты был там в тот вечер, и поэтому она умерла.

– Нет. Нет. – Сэм прижал руку к стеклу, словно мог преодолеть преграду и дотянуться до нее. – Я нашел ее. Джейми, ты должна выслушать меня. Я…

– Нет, не должна. – Она чувствовала, как внутри разливалось спокойствие. – Нет, Сэм, не должна. Это ты должен выслушать меня. Я молюсь каждый день, каждый час, каждую минуту, чтобы ты заплатил за содеянное. Какую бы меру тебе ни определили, этого будет мало. Слишком мало. Сэм, я бы хотела, чтобы ты сидел за решеткой до конца жизни. Только так я смогу справиться с этим.

– Меня выпустят. – У него горело в горле от страха и тошноты. – У копов нет доказательств, им нужна только газетная шумиха. А когда я выйду, то заберу Ливи и начну все сначала.

– Ливи для тебя так же мертва, как и Джулия. Ты никогда ее не увидишь.

– Ты не можешь отнять у меня дочь! – В его глазах сверкнула ненависть. – Я заберу ее и все, что принадлежит мне! Ты всегда завидовала Джулии. Всегда чувствовала себя второй. Ты хотела иметь то же, что она, но тебе это не удастся!

Она молчала, не мешая ему изливать желчь. Его голос отдавался в ушах Джейми уродливым эхом. Она не сводила глаз с его лица и не вздрогнула ни от агрессивного тона Сэма, ни от оскорблений, которыми он ее осыпал.

А когда он выдохся, умолк и сжал кулаки, Джейми спокойно сказала:

– Теперь это твоя жизнь, Сэм. Оглянись вокруг. Стены и решетки. Если тебя когда-нибудь выпустят, ты выйдешь из тюрьмы стариком. Старым, разбитым и сломленным. И в лучшем случае будешь сниматься в рекламных роликах, которые показывают по телевидению поздно ночью. Никто не вспомнит твоего имени. И даже не будет знать, кто ты такой.

Потом она улыбнулась – впервые за все это время, – и в этой улыбке была мстительная злоба.

– В том числе и твоя дочь.

Она положила трубку, не обращая внимания на то, что Сэм колотил в стекло, и безучастно следя за тем, как к нему подошел охранник. Сэм кричал. Она видела, как шевелились его губы, а щеки заливал темный румянец, пока охранник выталкивал его в дверь.

Когда дверь закрылась и лязгнул замок, Джейми шумно выдохнула. И почувствовала, что к ней начинает возвращаться покой.


Едва она вошла, как в холл торопливо спустился Дэвид. Он обнял ее и крепко прижал к себе.

– Дорогая, где ты была? Я не находил себе места!

– Извини. Я сделала нечто, что должна была сделать. – Она отодвинулась и коснулась его щеки. – Я в порядке.

С минуту Дэвид изучал жену, а потом его глаза прояснились.

– Да, вижу. Что случилось?

– Я сделала нечто, что на меня не похоже. – Джейми поцеловала мужа и высвободилась из его объятий. Она все скажет ему. Но не сейчас. – Мне нужно поговорить с Ливи.

– Она наверху. Джейми, мы говорили с твоим отцом. Я знаю, они хотят забрать ее на Север. Увезти отсюда.

Она сжала губы.

– И ты согласен с ними.

– Да, милая, согласен. Извини меня. Здесь будет форменный ад, и один бог знает, сколько это продлится. Думаю, тебе тоже следует уехать.

– Ты знаешь, что я не смогу этого сделать. Я должна присутствовать на суде. Даже если я им не понадоблюсь, – продолжила Джейми прежде, чем он успел ответить, – я должна буду пройти через это. За себя и за Джулию. – Она сжала его плечо. – А теперь дай мне поговорить с Ливи.

Джейми медленно поднималась по лестнице. Как больно, думала она. Каждый шаг давался с трудом. Просто поразительно, сколько боли может выдержать человеческое сердце. Она толкнула дверь комнаты.

Задернутые шторы и свет, включенный и днем. Еще одна тюрьма, подумала Джейми, закрывая за собой дверь.

Ее мать сидела на полу рядом с внучкой и собирала огромный пластмассовый замок. Вэл подняла глаза и посмотрела на Джейми.

– Ну, как у вас тут дела? – Джейми выдавила улыбку и шагнула вперед.

– Дядя Дэвид купил мне замок! – В голосе Оливии слышалась радость. – Тут есть король, королева, принцесса, дракон и все-все-все!

– Чудесный замок! – Благослови тебя бог, Дэвид, подумала Джейми и присела на корточки. – Это королева?

– Угу. Ее зовут Великолепная. Правда, бабушка?

– Правда, детка. А вот король Мудрец и принцесса Очарование.

Пока Оливия играла, Джейми взяла мать за руку.

– Ты не могла бы спуститься вниз и сварить кофе?

– Конечно. – Все поняв, Вэл осторожно высвободила свою руку и вышла из комнаты.

Джейми некоторое время молча следила за девочкой.

– Ливи, ты помнишь лес? – наконец спросила она. – Бабушкин дом, стоящий среди высоких деревьев, ручьев и цветов?

– Я была там совсем маленькой и ничего не помню. Мама говорила, что однажды мы вернемся туда и она покажет мне свои любимые места.

– Ты хотела бы поехать туда, в бабушкин дом?

– В гости?

– Нет. Чтобы жить там. Держу пари, тебе достанется комната, в которой жила твоя мама, когда была маленькой. Это просторный старый дом прямо в лесу. Куда ни глянь, всюду деревья, а когда дует ветер, они вздыхают, дрожат и стонут.

– Он волшебный?

– Да, в каком-то смысле. Небо там очень голубое, а в лесу все зеленое, и земля там мягкая.

– А мама приедет?

– Понимаешь, мама никогда не исчезнет, ее душа всегда будет там. Ты увидишь места, где мы играли, когда были маленькими девочками. Бабушка и дедушка будут очень заботиться о тебе.

– Это очень-очень далеко отсюда?

– Ну, не очень. Я буду приезжать к тебе в гости. – Она посадила Оливию к себе на колени. – Очень часто. Как только смогу. Мы будем гулять в лесу и бродить по ручьям, пока бабушка не позовет нас есть печенье и пить горячий шоколад.

Оливия уткнулась лицом в плечо Джейми.

– А чудовище не найдет меня там?

– Нет. – Руки Джейми напряглись. – Там ты всегда будешь в безопасности. Обещаю.

Но кто скажет, что все обещания сбываются?!

Глава 5

Лес Олимпик, 1987

Оливии шел тринадцатый год. В то лето она была высокой неуклюжей девочкой с копной непослушных волос цвета меда, с янтарными глазами под тяжелыми веками и поразительно темными бровями. Она давно перестала считать себя принцессой, живущей в заколдованном замке, и теперь увлекалась другими вещами – от ветеринарии до лесоводства. В последнее время ей хотелось стать лесничим.

Лес с зелеными тенями и влажными запахами был миром Оливии, которого она почти не покидала. Большей частью она была там одна, но не чувствовала одиночества. Дед учил ее идти по следу и охотиться на оленя или лося с фотоаппаратом в руках. Минутами, сливающимися в часы, бесшумно сидеть в засаде и следить за величественно шагающим рогачом или важенкой с олененком.

Она научилась различать породы деревьев, цветы, мхи и грибы, хотя так и не овладела умением точно зарисовывать их, несмотря на надежды бабушки.

Она целыми днями ловила с бабушкой рыбу и научилась быть терпеливой. Она работала в лесном палаточном лагере, которым руководили уже два поколения Макбрайдов, и научилась быть ответственной.

Ей разрешали бродить по лесам и ручьям, взбираться на высокие холмы. Но ни за что, ни при каких обстоятельствах не позволяли в одиночку выходить за границу леса.

И она хорошо усвоила, что у всякой свободы есть предел.

Она покинула Лос-Анджелес восемь лет назад и ни разу не возвращалась туда. Ее воспоминания о Беверли-Хиллз были смутными и отрывочными: высокие потолки, сверкающее дерево и окруженный цветами бассейн с ярко-голубой водой.

Очутившись в большом доме посреди леса, Оливия на первых порах спрашивала, когда они вернутся туда, где она жила, скоро ли за ней приедет мама и где ее папа. Но каждый раз у бабушки плотно сжимались губы, а глаза становились темными и блестящими.

Поэтому Оливия научилась ждать.

А потом и забывать.

Она росла большой и сильной. Хрупкая маленькая девочка, прятавшаяся в шкафу, стала всего лишь воспоминанием, изредка являвшимся в снах. Она научилась жить настоящим.

Работа в лагере закончилась, и Оливия неторопливо шла к дому. Весь день принадлежал ей – так же как и жалованье, которое бабушка дважды в месяц отвозила в город и клала в банк на ее имя. Что делать? Половить рыбу или съездить на велосипеде к озерам в холмах и позагорать? Нет, скучно. Ее беспокойная натура требовала чего-то большего. Она бы с удовольствием искупалась, хотя сезон уже кончался, но плавать в одиночку бабушка категорически запрещала.

Время от времени Оливия нарушала это железное правило и перед возвращением домой тщательно сушила волосы.

Бабушка всегда волнуется, думала она. Слишком много, слишком часто и по всякому поводу. Стоило Оливии чихнуть, как она бежала к телефону вызывать врача. Хорошо еще, что дедушка ее останавливал. Стоило Оливии задержаться на десять минут, как бабушка выходила на крыльцо и громким голосом начинала ее звать.

Однажды Вэл даже позвонила в Службу спасения, когда Оливия заигралась с детьми в лагере и не успела вернуться до темноты.

При мысли об этом Оливия закатывала глаза. Она бы никогда не заблудилась в лесу. Это был ее дом; она знала здесь каждый изгиб и поворот так же, как комнаты собственного дома. Именно так говорил дедушка, споря с Вэл. После каждого такого спора бабушка на несколько дней затихала, но потом все начиналось сначала.

Из леса, наполненного тенями и мягким зеленым светом, она вышла на поляну, где стоял дом, в котором выросло несколько поколений Макбрайдов.

В доме было три этажа, каждый из которых опоясывала галерея, скрепляя дом в единое целое. Фундамент тонул в цветах, папоротниках и диких рододендронах, которые переходили в разномастный сад, лелеемый дедушкой, как любимое дитя.

В каменных вазонах росли огромные анютины глазки с пурпурными и белыми лепестками; стены нижнего этажа обвивали пышные лозы дикого винограда.

Оливия много времени проводила с дедом в саду. Ее руки были в земле, а голова в облаках.

Она прошла по выложенной камнями дорожке, делая то гигантские, то крошечные шаги, чтобы не наступать на трещины, поднялась по полукруглым ступеням и толкнула входную дверь.

Едва войдя внутрь, она поняла, что в доме пусто. По привычке окликнув бабушку и дедушку, Оливия прошла в гостиную с большими старыми диванами и стенами, выкрашенными в теплый желтый цвет.

Девочка принюхалась, с удовольствием ощутив запах свежего печенья, прошла на кухню и слегка вздохнула, увидев, что оно из овсяной муки.

– Ах, были бы это шоколадные чипсы, – пробормотала она, запуская руку в большой стеклянный кувшин, – я бы съела их целый миллион…

Быстро и жадно проглотив пару штук, она увидела лежавшую на холодильнике записку.

«Ливи, я уехала в город на рынок. Вечером приедут тетя Джейми и дядя Дэвид».

– Ура! – Изо рта Оливии полетели крошки. – Подарки!

В честь такого события она съела третье печенье и тихонько чертыхнулась, прочитав записку до конца.

«Солнышко, посиди дома. Поможешь мне, когда я вернусь. Можешь убрать свою комнату, если не заблудишься в ней. Чур, все печенье не есть! Твоя бабушка».

– Угу… – Оливия с досадой закрыла кувшин крышкой.

Ну вот, теперь придется торчать в доме… Бабушка могла покупать продукты часами. День пропал. Расстроенная, Оливия пошла к черному ходу. В ее комнате не было никакого беспорядка. Там хранились ее сокровища, вот и все. Если она потеряла к ним интерес, это еще не значит, что их надо выбрасывать.

Следы ее былых увлечений стояли повсюду. Коллекция камней, рисунки диких растений с тщательно выведенными от руки латинскими названиями. Химический набор, который она так хотела получить в подарок на прошлое Рождество, стоял на полке и покрывался пылью. Кроме микроскопа, занимавшего почетное место на ее письменном столе.

Здесь была коробка из-под ботинок, где она хранила то, что называла «образцами»: веточки, мертвые жуки, побеги папоротника, волоски, сушеные табачные листья и кусочки содранной коры.

Одежда, которую она надевала вчера, кучей лежала на полу. Именно там, где ее бросили. Постель была не застелена: сбитые одеяла и простыни остались такими же, какими были утром, когда она встала.

Оливия не видела в этом ничего особенного. Тем не менее она подошла к кровати, расправила покрывало и даже пару раз взбила подушки. Затолкала под кровать разношенные туфли, часть одежды сунула в корзину с грязным бельем, а остальное пихнула в шкаф. Смахнула пыль и крошки с письменного стола, ткнула огрызки карандашей в стеклянный стаканчик, сбросила бумаги в ящик и решила, что дело сделано.

Что дальше? Может быть, залезть в кресло и посмотреть в окно? Деревья вздыхали и шептались, верхушки елей и тсуги клонил ветер. С запада шли тучи, суля скорую грозу. Она могла бы сидеть и следить за ее приближением. Интересно, сумеет ли она заметить полосу приближающегося дождя заранее?

Впрочем, куда лучше было бы встретить грозу под открытым небом, ощутить ее запах, запрокинуть лицо и вдохнуть аромат мокрой сосновой хвои. Она всегда думала, что так пахнет одиночество. Как хорошо было бы раствориться в лесу…

Она готова была сделать это и уже шагнула к высокой стеклянной двери, выходившей в коридор. Но полки, забитые коробками, играми и головоломками, заставили ее ощутить угрызения совести. Бабушка просила выкинуть хлам, накопившийся за несколько недель. Когда приедет тетя Джейми – и привезет подарки, – она обязательно прочтет ей целую лекцию о том, как нужно беречь вещи и заботиться о них.

Испустив тяжелый вздох, Оливия стала снимать с полок старые настольные игры и головоломки. Скоро на полу образовалась изрядная куча. Надо отнести их на чердак, решила девочка, и тогда в комнате будет почти идеальный порядок.

Она осторожно поднялась по ступенькам и открыла дверь. Когда зажегся свет, она огляделась по сторонам, пытаясь найти свободное место. В углу, где крыша была ниже, ютились старые торшеры без лампочек и абажуров. У стены стояли маленькое кресло-качалка и старая детская мебель. Рядом расположились картонные коробки и сундуки. Толстый слой пыли покрывал фотографии, когда-то украшавшие стены дома и базы отдыха. На скрипучей деревянной полке, выточенной дедушкой в столярной мастерской, разместилось семейство кукол и плюшевых зверюшек.

Оливия знала, что Вэл Макбрайд тоже не любила выбрасывать веши. Они перекочевывали либо на чердак, либо на базу, либо использовались для другой цели внутри дома.

Часть игрушек Оливия поставила на полку, а часть положила на пол. Больше от скуки, чем из любопытства она сунула нос в ящик комода и увидела детскую одежду, тщательно завернутую в материю и для сохранности переложенную кедровыми стружками. В другом лежало шелковое бело-розовое одеяльце. Девочка потрогала его пальцем, ощутила какие-то смутные воспоминания, от которых стало горячо в животе, и поспешно задвинула ящик.

Вообще-то ей не разрешали ходить на чердак без разрешения и открывать ящики, сундуки и коробки. Бабушка говорила, что память драгоценна и что, когда Оливия вырастет, все это будет принадлежать ей. Когда вырастет, когда вырастет… А сейчас что?

Подумаешь, какая ценность! Просто куча старого барахла. Как будто она малышка, которая может что-то разбить или сломать.

А даже если сломает, что от этого изменится?

По крыше застучал дождь, как будто кто-то негромко забарабанил пальцами по столу. Она посмотрела в сторону маленького окошка, выходившего на поляну. И вдруг увидела сундук.

Сундук вишневого дерева, с овальной крышкой и блестящими латунными петлями. Он стоял под выступом и всегда был заперт. Она замечала такие вещи. Дедушка говорил, что у нее глаза, как у кошки. Когда Оливия была маленькая, эти слова смешили ее. Сейчас она этим гордилась.

Но сегодня сундук не был задвинут под карниз и не был заперт. Должно быть, бабушка что-то вынимала оттуда, подумала Оливия и беспечно шагнула к сундуку, не испытывая к нему особого интереса.

Она знала историю про ящик Пандоры и про то, как любопытная красавица открыла ящик и выпустила наружу все людские пороки. Но это совсем другое дело, сказала она себе, становясь перед сундуком на колени. Раз сундук не заперт, что случится, если она поднимет крышку и заглянет внутрь?

Наверняка там лежит какой-нибудь сентиментальный хлам, никому не нужная старая одежда или пожелтевшие от времени фотографии.

Но когда Оливия коснулась тяжелой крышки, у нее закололо кончики пальцев – то ли от тревоги, то ли от ожидания.

Сначала девочка ощутила запах, от которого у нее участилось дыхание.

Кедр, которым сундук был обит изнутри. Лаванда, которую дедушка выращивал на грядке у самого дома. И еще что-то. Чужое и знакомое одновременно. Хотя Оливия не могла определить, что это, ее сердце быстро и нетерпеливо застучало в ребра.

Покалывание в кончиках пальцев стало сильнее, а когда Оливия полезла внутрь, у нее задрожали руки. Там лежали сложенные в аккуратную стопку и завернутые в черную бумагу видеокассеты, на которых были проставлены только даты. Три толстых фотоальбома. Коробки разных размеров. Она открыла одну коробочку, очень похожую на те, в которых бабушка и дедушка хранили старомодные рождественские шары.

Там было несколько нарядных пузырьков, переложенных для сохранности пенопластом.

– Волшебные бутылочки… – прошептала она. Чердак внезапно наполнился низким и красивым смехом, мелькающими образами, экзотическими запахами.

«Когда тебе исполнится шестнадцать лет, ты сможешь выбрать тот, который тебе больше всего понравится. Но ты недолжна играть с ними, Ливи. Они могут разбиться. Ты порежешь руки или наступишь на стекло».

Мама наклонилась, ее мягкие волосы упали Оливии на щеку. Она лукаво улыбнулась и слегка брызнула духами на шею дочери.

Запах. Мамины духи! Оливия снова нагнулась и глубоко вдохнула запах матери.

Потом она положила коробочку и достала первый альбом. Он был тяжелый, неудобный, и девочка пристроила его к себе на колени. В доме не было фотографий ее матери. Оливия помнила, что когда-то они были, но давно исчезли. Альбом был битком набит ими. Вот она совсем молодая. Она с тетей Джейми. Она с бабушкой и дедушкой. Улыбается, смеется, смотрит в объектив и корчит рожи.

Она перед домом, в доме, в лагере и на озерах. С дедушкой, у которого волосы не серебряные, а золотые, и с бабушкой в нарядном платье.

На одной из фотографий мама держала малыша.

– Это я, – прошептала Оливия. – Мы с мамой… – Она перевернула еще пару страниц, жадно изучая каждую фотографию. А потом они внезапно кончились. Она видела на страницах отметки, оставшиеся от вынутых снимков.

Она нетерпеливо отложила альбом и взялась за следующий.

Здесь не было фотографий. Только вырезки из газет и журналов. Ее мать на обложках «Пипл», «Ньюсуик» и «Глэмур». Оливия изучала их, ловя каждую черточку. У нее были глаза матери. Она знала это, помнила это, но видеть в них себя самое, узнавать их цвет, разрез и те же прямые темные брови…

Возбуждение, скорбь и радость сплавились воедино. Она водила пальцем по каждой глянцевой обложке. Мама была такой красивой…

А когда Оливия перевернула страницу и увидела фотографии матери с каким-то черноволосым мужчиной, у нее сжалось сердце. Красив, как поэт, подумала она и вздохнула по-взрослому. Вот они в саду, в большой комнате со множеством огней, на диване… Мама сидит у него на коленях, они смотрят друг на друга и улыбаются.

Сэм Тэннер. Тут было написано, что его зовут Сэм Тэннер. Прочитав подпись под фотографией, она начала дрожать. Внутри побежали мурашки, колотя в живот дюжинами маленьких кулачков.

Папа. Это был папа. Как она могла забыть? Это был папа. На всех фотографиях он держал маму за руку или обнимал за плечи.

Держал ножницы, обагренные кровью.

Нет, нет, этого не может быть. Это был сон, кошмар. Воображение. Вот и все.

Но образы множились. Она прижала руки ко рту и начала раскачиваться всем телом. Ужас от кончиков пальцев дошел до горла и сдавил его так, что стало трудно дышать.

Осколки стекла на полу, в которых отражается яркий свет. Умирающие цветы. Теплый ветер, дующий в открытую дверь.

Этого не было. Нет, не было.

Оливия отложила альбом в сторону и дрожащими руками взялась за третий. Тут будут фотографии, сказала она себе. Фотографии ее родителей, улыбающихся, смеющихся и обнимающих друг друга.

Но в альбоме снова были вырезки из газет. С броскими заголовками, кричавшими:


«УБИЙСТВО ДЖУЛИИ МАКБРАЙД»; «СЭМ ТЭННЕР АРЕСТОВАН»;

«ВОЛШЕБНАЯ СКАЗКА ЗАКАНЧИВАЕТСЯ ТРАГЕДИЕЙ».


Тут были снимки ее отца, выглядевшего ошеломленным и неопрятным. Снимки ее тети, дедушки с бабушкой, дяди. И ее самой, вздрогнув, поняла Оливия. Маленькая девочка с широко открытыми, испуганными глазами, с прижатыми к ушам руками.


«ДОЧЬ ДЖУЛИИ, ЕДИНСТВЕННАЯ СВИДЕТЕЛЬНИЦА УБИЙСТВА МАТЕРИ».


Она покачала головой, не веря этому, и стала лихорадочно листать страницы. Еще одно лицо, пробуждавшее воспоминания. Она помнила его имя. Фрэнк. Он прогнал чудовище. У него был маленький мальчик, и он любил головоломки.

Полисмен. С ее губ сорвался негромкий сдавленный звук. Он унес ее из дома, из дома, в который пришло чудовище. Где была кровь.

Потому что ее мать убили. Ее мать убили. Она знала это, конечно, знала. Но мы не говорим об этом, напомнила она себе, никогда не говорим об этом, потому что бабушка сразу начинает плакать.

Она приказала себе закрыть альбом и положить все обратно. Обратно в сундук, обратно во тьму. И все же продолжала переворачивать страницы, искать новые слова и фотографии.

«Наркотики. Ревность. Одержимость.

Тэннер сознается!

Тэннер отрекается от признания и заявляет, что он невиновен.

Четырехлетняя дочь – главный свидетель.

Сегодня процесс Тэннера приобрел новый драматический поворот, когда суду была предъявлена видеозапись показаний дочери Тэннера, четырехлетней Оливии. Девочка была опрошена в доме сестры ее матери, Джейми Мелберн. Опрос был заснят на пленку с разрешения дедушки и бабушки Оливии, являющихся ее опекунами. Ранее судья Сато постановил, что свидетельство, записанное на пленку, может быть учтено при рассмотрении дела во избежание нанесения ребенку дополнительной душевной травмы вызовом в зал суда».

Теперь она вспомнила. Вспомнила все. Они сидели в гостиной тети Джейми. И дедушка с бабушкой тоже. Женщина с рыжими волосами и мягким голосом спрашивала ее о той ночи, когда приходило чудовище. Бабушка обещала, что больше ей говорить об этом не придется, что это в самый последний раз.

Так и вышло.

Женщина слушала и задавала новые вопросы. А потом с ней говорил мужчина с осторожной улыбкой и осторожными глазами. Она думала, что это в последний раз, что после этого можно будет вернуться домой.

Но вместо этого ее увезли в Вашингтон, в бабушкин дом в лесу.

Теперь она знала, почему.

Оливия перевернула еще несколько страниц, щуря глаза, которые жгло от невыплаканных слез. И, крепко сжав зубы, прочитала новую серию заголовков:


«СЭМ ТЭННЕР ОСУЖДЕН.

ВИНОВЕН! СУД ПРИСЯЖНЫХ ВЫНЕС ПРИГОВОР.

ТЭННЕР ПРИГОВОРЕН К ПОЖИЗНЕННОМУ ЗАКЛЮЧЕНИЮ».


– Ублюдок, ты убил мою мать, – сказала Оливия со всей ненавистью, на которую была способна девочка. – Надеюсь, что ты тоже умер. И умирал с криком.

Ее руки больше не дрожали. Оливия закрыла альбом и осторожно положила его в сундук вместе с другими. Потом опустила крышку, поднялась и выключила свет. Спустилась по лестнице, прошла через пустой дом и вышла на заднее крыльцо.

Села на ступеньку и стала смотреть на дождь.

Она не понимала, как сумела похоронить память о происшедшем, как сумела запереть свое сознание. Так же, как бабушка заперла в сундук альбомы и коробочки.

Но она знала, что больше не сделает этого. Будет помнить всегда. И узнает больше. Узнает о той ночи, когда убили ее мать, о суде и о своем отце все, что сможет.

Она понимала, что не сможет спросить об этом родных. Они все еще считают ее ребенком, которого нужно защищать. Но они ошибаются. Она больше никогда не будет ребенком.

Сквозь шум дождя послышался рев джипа. Оливия закрыла глаза и сосредоточилась. Какая-то часть ее души окаменела. Но вдруг девочке пришло в голову, что она должна была унаследовать актерский талант от обоих родителей. Ненависть, скорбь и гнев нужно было спрятать в самый дальний уголок души. И залить цементом.

Потом она встала и приготовилась улыбнуться бабушке, затормозившей в конце аллеи.

– Тебя-то мне и нужно! – Выходя из джипа, Вэл подняла капюшон. – Я привезла полную машину. Возьми куртку и помоги мне.

– Мне не нужна куртка. Не размокну. – Она вышла на дождь. Удары капель успокаивали. – Ты не против, если на обед будут тефтели и спагетти?

– Ради приезда Джейми? – Вэл засмеялась и сунула Оливии сумку с продуктами. – Может, что-нибудь попраздничнее?

– Мне бы хотелось их приготовить. – Оливия переложила сумку в другую руку и потянулась за второй.

– Ты серьезно?

Оливия дернула плечом и побежала в дом. Дверь с грохотом захлопнулась, затем открылась вновь, и Вэл протиснулась в нее с остальными пакетами.

– Что это на тебя нашло? Ты всегда говорила, что готовить скучно.

«Тогда я была ребенком, – подумала Оливия. – А теперь совсем другое дело».

– Когда-то нужно этому научиться. Бабушка, я принесу остальное. – Она шагнула к двери, но тут же передумала. Внутри бушевал гнев, не желавший сидеть под замком. Оливия поняла, что ему хочется вырваться наружу и наброситься на бабушку. А это было бы неправильно. Она подошла к Вэл и порывисто обняла ее. – Я хочу научиться готовить, как ты.

Пока приятно удивленная Вэл хлопала глазами, Оливия выбежала наружу за остальными сумками. «Что это с ней? – думала бабушка, выкладывая на стол свежие помидоры, салат и перец. – Утром хныкала, когда ее заставили съесть два тоста, и сгорала от нетерпения удрать на улицу, а сейчас ей стукнуло в голову весь день посвятить готовке».

Когда Оливия вернулась, Вэл подняла брови.

– Ливи, что-нибудь случилось в лагере?

– Нет.

– Может, ты чего-то хочешь? Вроде нового красивого рюкзачка, который уже нашла, как его ни прятали? Оливия вздохнула и отвела от глаз мокрые волосы.

– Ба, я хочу научиться готовить спагетти. Что здесь такого?

– С чего это вдруг?

– Если я не буду уметь готовить, то не смогу быть независимой. А уж если учиться, то учиться как следует.

– Прекрасно. – Вэл довольно кивнула. – Я вижу, моя девочка растет. – Она протянула руку и погладила Оливию по щеке. – Ах ты, моя красавица…

– Я не хочу быть красивой. – Гнев потух, но дым все еще ел Оливии глаза. – Хочу быть умной.

– Ты можешь быть красивой и умной одновременно.

– Ум важнее.

«Девочка становится взрослой, – подумала Вэл. – Это не остановить. Нельзя удержать мгновение».

– Ладно. Вот уберем все это и начнем.

Вэл терпеливо объяснила, какие продукты им понадобятся и зачем, какую траву нужно будет нарвать в огороде и как приготовить приправу. Если бы она и обратила внимание на яростный интерес, который Оливия проявляла к каждой детали, то не удивилась бы, а только посмеялась.

Но если бы она услышала мысли внучки, то заплакала бы.

«Ты учила мою маму готовить соус? – думала Оливия. – Когда мама была такой, как я, она стояла с тобой у этой плиты и училась поджаривать чеснок в оливковом масле? Чувствовала те же запахи и слышала, как по крыше стучит дождь?

Почему ты не рассказывала о ней? Как я узнаю, какой она была, если ты этого не сделаешь? Как я узнаю, кто такая я сама?»

Тут Вэл положила руку на ее плечи.

– Хватит, милая. Достаточно. Ты молодец.

Глава 6

Поскольку первый день приезда Джейми и Дэвида всегда был поводом для торжества, вся семья обедала в столовой, за длинным дубовым столом со свечами в серебряных подсвечниках, свежими цветами в хрустальных вазах и лучшим фарфором прабабушки Капелли.

Еды было вдоволь. И разговоров тоже. Как обычно, трапеза продолжалась не меньше двух часов, пока свечи не догорели и вышедшее из-за облаков солнце не начало садиться за деревья.

– Ливи, это было замечательно. – Джейми застонала, откинулась на спинку стула и похлопала себя по животу. – Так замечательно, что не осталось места ни для чего даже самого вкусного.

– А у меня осталось. – Роб улыбнулся и дернул Оливию за волосы. – Знаешь, Вэл, по части соуса к спагетти она явно пошла в тебя.

– Скорее в мою мать. Мне до матери далеко. А я уже начинала подумывать, что малышка будет только и уметь, что жарить рыбу на костре.

– Кровь берет свое, – сказал Роб и подмигнул внучке. – Рано или поздно в ней должно было проявиться что-то итальянское. Макбрайды никогда не славились кулинарными талантами.

– А чем же они славились? – спросила Джейми. Роб засмеялся и выгнул бровь.

– Мы прекрасные любовники, дорогая.

Вэл фыркнула, хлопнула его по руке и поднялась.

– Я помою посуду, – сделав попытку встать, сказала Джейми.

– Нет. – Вэл погрозила дочери пальцем. – В первый вечер ты освобождаешься от этой обязанности. И Оливия тоже. Мы с Робом уберем со стола, а там, глядишь, появится место для кофе и десерта.

– Ты слышишь, Ливи? – прошептал девочке на ухо Дэвид. – Кто готовит, тот не моет посуду. Выгодная сделка!

– Теперь я буду готовить все время, – улыбнулась Оливия – Это намного веселее, чем мыть тарелки. Дядя Дэвид, хочешь завтра покататься на велосипеде? Мы сможем взять мой новый рюкзак!

– Ты портишь ее, Дэвид, – сказала Вэл, собирая тарелки в стопку. – Она получит этот рюкзак только осенью, ко дню рождения.

– Порчу? – Дэвид слегка ткнул Оливию пальцем в бок. – Нет, она еще не созрела. Пройдет много времени, прежде чем она испортится. Ничего, если я включу в соседней комнате телевизор? Сегодня мой клиент дает концерт по кабельному телевидению. Я обещал посмотреть.

– Конечно, – сказала ему Вэл. – Задери ноги и устраивайся поудобнее. Я принесу тебе кофе.

– Хочешь, поднимемся наверх и поболтаем, пока я буду разбирать вещи? – спросила Джейми племянницу.

– Может, лучше погуляем? – Оливия ждала подходящего момента. Похоже, он наступил. Все как сговорились. – Пока не стемнело.

– Ладно. – Джейми встала и потянулась. – Только схожу за курткой. После такого количества еды надо как следует размяться. Иначе завтра в оздоровительном клубе меня замучит совесть.

– Я скажу бабушке. Встретимся на заднем дворе.

Стоял конец лета, и вечера уже были прохладными. Воздух пах дождем и мокрыми розами. В августе было светло еще тогда, когда на востоке вставала бледная луна. Однако Джейми на всякий случай проверила, лежит ли в кармане фонарик. В лесу он мог понадобиться. Она соскучилась по лесу. Здесь безопасно. Достаточно безопасно, чтобы говорить и спрашивать все, что тебе хочется.

– Хорошо дома. – Джейми сделала глубокий вдох и улыбнулась, увидев отцовский сад.

– Почему ты не живешь здесь?

– В Лос-Анджелесе у меня работа. И у Дэвида тоже. Но мы собираемся приезжать сюда пару раз в год. Когда я была в твоем возрасте, мне казалось, что здешние леса – это весь мир.

– Но это не так.

– Нет. – Джейми повернула голову и посмотрела на Оливию. – Просто одна из лучших его частей. Я слышала, ты очень помогаешь в лагере. Дедушка говорит, что без тебя он не справился бы.

– Мне нравится ходить туда. Только это не работа. – Оливия пошаркала ботинком, счищая с подошвы грязь, и пошла к деревьям. – Приезжает много людей. Кое-кто из них не знает ничего. Они не умеют отличить ель от тсуги, ходят в фирменных туристских ботинках и стирают ноги. Думают, что чем дороже, тем лучше, а это глупо. – Она искоса посмотрела на Джейми. – И большинство таких приезжает из Лос-Анджелеса.

Джейми весело посмотрела на племянницу.

– Не в бровь, а в глаз!

– Там слишком много людей, машин и смога.

– Верно. Но там есть и много хорошего. Красивые дома, великолепные пальмы, магазины, рестораны, галереи…

– Моя мама уехала туда поэтому? Чтобы ходить по магазинам, ресторанам и жить в красивом доме?

Джейми остановилась как вкопанная. Вопрос ошеломил ее, как внезапная пощечина.

– Я… она… Джулия хотела стать актрисой. Для нее было вполне естественно стремиться туда.

– Если бы мама осталась дома, она не умерла бы.

– Ох, Ливи… – Джейми потянулась к девочке, но Оливия сделала шаг в сторону.

– Пообещай, что никому не скажешь. Ни бабушке, ни дедушке, ни дяде Дэвиду. Никому.

– Ливи, но…

– Ты должна пообещать. – В голосе Оливии был страх, в глазах стояли слезы. – Дай слово.

– Ладно, маленькая.

– Я не маленькая. – На этот раз Оливия сдержалась. – Никто никогда не говорит о ней. Они убрали даже ее фотографии. Я ничего не могу вспомнить, как ни пытаюсь. Все перемешалось…

– Мы не хотели причинять тебе боль. Когда она умерла, ты была совсем крошкой.

– Когда он ее убил! – бросила в ответ Оливия. Теперь ее глаза были сухими и светились в полумраке. – Когда мой отец убил ее. Скажи это вслух!

– Когда Сэм Тэннер убил ее.

Рана вскрылась снова. Ощутив жгучую боль, Джейми опустилась на землю рядом с трухлявым стволом и медленно выдохнула. Земля была влажной, но это не имело значения.

– Ливи, мы молчим о ней не потому, что не любим. Может быть, мы слишком любили ее. Я не знаю…

– Ты думаешь о ней?

– Да. – Джейми крепко взяла Оливию за руку. – Да, думаю. Мы были очень близки. Я тоскую по ней каждый день.

Девочка кивнула, села рядом и рассеянно посветила фонариком на землю.

– А о нем?

Джейми закрыла глаза. О боже, что делать, как с этим справиться?

– Пытаюсь не думать.

– Он тоже умер?

– Нет. – Джейми нервно потерла губы тыльной стороной ладони. – Он в тюрьме.

– Почему он убил ее?

– Не знаю. Честное слово, не знаю. Ливи, не стоит думать об этом. Это бессмысленно. И не нужно.

– Он рассказывал мне сказки. Катал на спине. Я помню. Я забыла, но теперь вспомнила.

Она продолжала играть фонариком. Луч освещал гнилой ствол, из которого пробивались ростки тсуги и голубой ели. Гнилушку обвивали розетки древесного мха и пучки круглого лишайника. Вид знакомых вещей, которые она могла назвать по имени, успокаивал девочку.

– А потом он заболел и уехал. Так говорила мама, но это была неправда. Он принимал наркотики.

– Где ты об этом слышала?

– Это правда? – Она отвернулась от трухлявого ствола, дарившего жизнь. – Тетя Джейми, я хочу знать правду.

– Да, правда. Мне жаль, что это случилось с тобой, с Джулией, со мной, со всеми нами. Ливи, мы не можем изменить это. Можем только жить и делать то, что в наших силах.

– Значит, именно поэтому я не могу ездить к тебе в гости? Поэтому не хожу в школу с другими детьми и меня учит бабушка? Поэтому моя фамилия Макбрайд, а не Тэннер?

Джейми вздохнула. Она слышала, как в кустах возилась и ухала сова. «Охотники и жертвы, – подумала она. – Все смотрят в оба, пытаясь пережить ночь».

– Мы решили, что будет лучше, если ты останешься в стороне от шумихи, сплетен и посторонних глаз. Твоя мать была знаменитостью. Люди интересовались ее жизнью, тем, что с ней произошло. И тобой. Мы хотели оградить тебя от этого. Дать тебе то, чего хотела бы для тебя Джулия. Спокойное, счастливое детство.

– Бабушка все спрятала и заперла.

– Пойми, Ливи, ей было тяжелее всех. Она потеряла дочь. – «Причем любимую…» – Ты помогла ей пережить это. Тебе понятно? – Она снова взяла Оливию за руку. – Она нуждалась в тебе не меньше, чем ты в ней. В последние годы она посвятила тебе жизнь. Защитить тебя было для нее важнее всего на свете. Может быть, таким образом она защищала и себя. Не ругай ее за это.

– Я и не ругаю. Но пытаться заставить меня все забыть было нечестно. Я не могу поговорить ни с ней, ни с дедушкой. – Ей снова захотелось заплакать. Глаза жгло, но Оливия сдержала слезы. – Мне нужно помнить маму.

– Ты права. Права. – Джейми обняла племянницу за плечи и прижала к себе. – Ты можешь говорить со мной. Я никому не скажу. И мы будем помнить ее вместе.

Оливия довольно вздохнула и положила голову на плечо Джейми.

– Тетя Джейми, у тебя есть видеокассеты с фильмами, в которых играла моя мама?

– Да.

– Когда-нибудь я захочу посмотреть их… Наверно, нам пора возвращаться. – Она встала и серьезно посмотрела на тетку. – Спасибо за то, что ты сказала мне правду.

«Передо мной уже не ребенок, а взрослый человек», – подумала потрясенная Джейми.

– Ливи, я дам тебе еще одно обещание. Это место для меня особое. Если ты даешь слово здесь, то сдержишь его во что бы то ни стало. Я клянусь всегда говорить тебе правду, какой бы она ни была.

– И я тоже. – Оливия подняла ладонь. – Какой бы она ни была.

Они взялись за руки и пошли к дому. На краю поляны Оливия оглянулась. На западе оставалась полоска голубого неба. Над горизонтом вставала бледная луна.

– Показались первые звезды. Они всегда остаются на своих местах. Даже днем, когда их не видно. Но мне нравится следить за ними. Вон мамина звезда. – Оливия показала на крошечное пятнышко у рога полумесяца. – Она зажигается первой.

У Джейми подступил комок к горлу.

– Она была бы довольна. Довольна, что ты думаешь о ней и не грустишь.

– Кофе готов! – крикнула с крыльца Вэл. – Ливи, я сварила тебе с молоком. И пенкой!

– Идем! Она так рада твоему приезду, что даже сварила мне кофе с молоком… – Улыбка Оливии была такой неожиданной, такой детской, что у Джейми защемило сердце.

– Наперегонки! – Оливия пулей понеслась к дому. Ее светлые волосы развевались на ветру.


Именно этот образ – развевающиеся светлые волосы, детское безрассудство и стремительный бег сквозь темноту – навсегда врезался в память Джейми. Она следила за тем, как Оливия расправлялась с десертом, как устроила шуточную потасовку с дедом из-за последнего кусочка, как приставала к Дэвиду, выспрашивая у него подробности встречи с Мадонной на каком-то приеме. И гадала, достаточно ли велика племянница для того, чтобы тщательно скрывать от окружающих свои мысли и чувства, или достаточно мала, чтобы забыть обо всем из-за сладостей и всеобщего внимания.

Сама Джейми предпочла бы последнее. И все же она решила, что Оливия унаследовала часть актерского таланта матери.

Когда Джейми готовилась ко сну в своей бывшей детской, у нее было тяжело на душе. Дочь сестры смотрела на нее так же, как в те страшные дни восемь лет назад. Только на этот раз она не была маленькой девочкой, которую можно утешить объятиями и сказками.

Она хотела правды, а это означало, что Джейми придется вспомнить то, что она всеми силами старалась забыть.

Придется вспомнить несанкционированные биографии, документальные съемки, телевизионный фильм, статьи в бульварной прессе и чудовищные слухи о жизни и смерти сестры. Время от времени они все еще возникали. Молодая, красивая актриса, в разгаре славы зарезанная человеком, которого она любила. В городе, который питался фантазиями и сплетнями, мрачные волшебные сказки часто превращались в прекрасные легенды.

Она сделала все, чтобы этого не случилось. Отказывала в интервью журналистам, не давала разрешения на сценарии, статьи и книги. Пытаясь таким образом защитить родителей, племянницу и себя.

Однако каждый год волна слухов о Джулии Макбрайд вздымалась вновь. В каждую годовщину смерти, думала Джейми, глядя в зеркало перед собой.

Именно поэтому она каждое лето убегала домой. Убегала на несколько дней, чтобы спрятаться от всех так же, как в свое время она прятала Оливию.

Разве они не заслужили покой? Джейми вздохнула и потерла глаза. Но Оливия тоже заслужила, чтобы с ней говорили о покойной матери. Нужно было соединить несоединимое…

Джейми выпрямилась и откинула волосы. Парикмахер посоветовал ей сделать перманент и слегка подкрасить виски. Следовало признать, что он был прав. Это сделало ее моложе. «Тщеславие тут ни при чем», – подумала она. В ее профессии таковы правила игры.

Вокруг глаз появились тонкие морщинки, беспощадно напоминавшие о возрасте, усталости и слезах. Рано или поздно придется подумать о подтяжке. Она намекала на это Дэвиду, но тот только смеялся.

«Морщины? Какие морщины? Не вижу ни одной».

«Ох, уж эти мужчины», – думала Джейми, однако они оба знали, что этот ответ доставляет ей удовольствие.

И все же это не значило, что она может позволить себе не ухаживать за кожей. Уверенными, решительными движениями пальцев снизу вверх она нанесла на шею ночной крем и осторожно втерла в веки крем для глаз. А затем брызнула духами в ложбинку между грудей – на случай, если муж будет настроен романтично.

Такое бывало часто.

Слегка улыбаясь, она вернулась в спальню, где оставила свет для Дэвида. Он еще не пришел, поэтому Джейми тихо закрыла дверь, подошла к высокому зеркалу, сняла халат и приступила к осмотру.

Она три раза в неделю как одержимая занималась с личной тренершой, которую за глаза называла маркизой де Сад. Но дело того стоило. Может быть, ее груди больше не торчали вверх, но все остальное было недурно. Пока у нее будут силы пыхтеть и потеть, нужды в подтяжках и перетяжках не будет. Разве что у глаз.

Она понимала необходимость сохранять привлекательность. Это было нужно и для ее работы – связей с общественностью, – и для ее брака. Актеры и антрепренеры, с которыми работали она и Дэвид, с каждым днем становились все моложе. Некоторые из клиенток Дэвида были красивыми, а главное, молодыми. Джейми хорошо знала, что в тех кругах, к которым принадлежали они с Дэвидом, уступать искушению было скорее правилом, чем исключением.

И все же ей повезло. Почти четырнадцать лет в браке, подумала Джейми. Для Голливуда не такое уж маленькое чудо. Конечно, у них тоже бывали ссоры и размолвки, но все как-то утрясалось.

Она всегда могла положиться на него, а он на нее. Вторым не таким уж маленьким чудом было то, что они любили друг друга.

Она снова надела халат, затянула пояс и вышла на галерею, чтобы послушать вздохи ветра в деревьях. И посмотреть на звезду Джулии.

Сколько раз в такие вечера они сидели и мечтали? Шептались, хотя было давно пора спать. И строили планы. Большие планы. Я достигла многого из того, о чем мечтала. Но только потому, что твои планы были еще грандиознее. Если бы не ты, я никогда бы не встретила Дэвида. Никогда бы не набралась храбрости создать собственную компанию. И многого бы не увидела и не сделала, если бы не последовала за тобой».

Она облокотилась о перила и закрыла глаза. Ветер играл ее волосами и подолом халата, касался обнаженной кожи.

«Я знаю, что у Ливи тоже будут большие планы. У девочки есть хватка. Она добьется всего, чего захочет. Прости меня, Джулия. Прости за то, что я приложила руку к тому, чтобы она забыла тебя».

Она сделала шаг назад и потерла озябшие руки. Однако продолжала стоять на галерее и смотреть на звезды, пока не пришел Дэвид.

– Джейми?.. – Она обернулась, и его глаза потеплели. – Чудесно выглядишь. Я боялся, что ты ляжешь спать, пока мы курим сигары и точим лясы с твоим отцом.

– Нет, я хотела дождаться тебя. – Она устремилась в объятия мужа и положила голову ему на плечо. – Я ждала этого.

– Вот и хорошо. Сегодня вечером ты была необычно тихой. С тобой все в порядке?

– Угу… Просто немного задумалась. – Она не могла поделиться с ним. Слово есть слово. – Завтра исполнится восемь лет. Иногда кажется, что с тех пор прошла целая жизнь, а иногда – что это было только вчера. Дэвид, для меня очень много значит, что ты каждый год ездишь со мной. И понимаешь, почему я стремлюсь сюда. Я знаю, как при твоем жестком графике трудно выкроить несколько дней.

– Джейми, она много значила для всех нас. Но ты… – Он привлек ее к себе и поцеловал. – Ты значишь больше. Она улыбнулась и приложила руку к его щеке.

– Должно быть. Я знаю, как ты любишь бродить по лесам и целыми днями удить рыбу. Он скорчил гримасу.

– Твоя мать завтра утром потащит меня на реку!

– Ах ты, мой герой…

– Думаю, она догадывается, что я ненавижу рыбалку, и таким образом каждое лето мстит мне за то, что я украл у нее дочь.

– Зато ее дочь может вознаградить тебя за терпение.

– Серьезно? – Руки Дэвида скользнули по ее спине и обхватили ягодицы под тонким халатом. – Каким же это образом?

– Пойдем со мной. Сам увидишь.


Оливия видела во сне маму и плакала. Они обнявшись сидели в шкафу, забитом плюшевыми зверюшками, которые смотрели на них стеклянными глазами. Она дрожала и крепко цеплялась за мать, потому что за дверью шкафа бушевало чудовище. Оно звало ее по имени, рычало и топало по полу.

Когда совсем рядом что-то разбилось, ей захотелось исчезнуть. Она зарылась лицом в грудь матери, заткнула руками уши.

А потом дверь открылась и в шкафу стало светло, как днем. В этом свете она увидела кровь. Кровь заливала ее руки и волосы матери. А мамины глаза были такими же, как у зверюшки. Широко раскрытыми и стеклянными.

– Я искал тебя, – сказал папа, щелкая блестящими ножницами, с которых капала кровь.

Оливия металась во сне, но не ей одной снилась Джулия.


Кто-то видел во сне красивую девушку, смеющуюся на кухне и довольную тем, что она научилась готовить красный соус по рецепту ее бабушки. Кто-то видел любимую подругу, бегущую по лесу с распущенными светлыми волосами. А к кому-то во сне пришла юная влюбленная, женщина поразительной красоты, танцующая в белом платье на собственной свадьбе.

Кто-то видел труп, страшный, окоченевший, залитый кровью.

И все, кто видел ее во сне, плакали.

Даже ее убийца.


Было еще темно, когда Вэл бодро постучала в дверь спальни.

– Дэвид, вставай! Кофе готов. Клев начинается.

Дэвид жалобно застонал, повернулся и накрыл голову подушкой.

– О боже…

– Десять минут. Завтрак возьмем с собой, – Эта женщина – не человек. Таких не бывает.

Джейми с сонной улыбкой подтолкнула его к краю кровати.

– Вставай и шагом марш, рыбак…

– Скажи ей, что я умер во сне. Умоляю. – Он снял с головы подушку и постарался разглядеть лицо жены. Когда мужская рука коснулась ее груди, Джейми улыбнулась.

– Иди ловить рыбу. Если ты справишься с этим делом, ночью тебя будет ждать награда.

– Секс не самое главное на свете, – с достоинством ответил Дэвид и выбрался из кровати. – Для всех, кроме меня. – Он обо что-то споткнулся в темноте, чертыхнулся и захромал в ванную. Джейми негромко рассмеялась.

Дэвид вернулся, рассеянно поцеловал, ее, вышел, и она тут же снова уснула.

Проснулась Джейми от того, что кто-то что-то шептал ей в ухо и тряс ее за плечо. В окна пробивался свет.

– А? Что?

– Тетя Джейми, ты уже проснулась?

– Нет, пока не выпью кофе.

– Я принесла тебе кружку.

Джейми открыла, один глаз, замигала, увидела племянницу и вздохнула.

– Ты моя королева.

Оливия засмеялась и опустилась на край кровати. Джейми попыталась сесть.

– Я сварила свежий. Бабушка и дядя Дэвид ушли, а дедушка отправился в лагерь. Сказал, что у него накопилось много бумажной работы, но он предпочитает сходить туда и поговорить с живыми людьми.

– Как всегда, в своем репертуаре. – Джейми сделала первый глоток, не открывая глаз. – Так что ты придумала?

– Ну… Дедушка сказал, что я могу взять выходной, если ты захочешь прогуляться. Я могу провести тебя по какому-нибудь маршруту полегче. Это вроде практики для проводника. Я не могу стать проводником, пока мне не исполнится шестнадцать, хотя знаю все маршруты лучше, чем кто-нибудь другой.

Джейми снова открыла глаза. Оливия ослепительно улыбалась, но в ее глазах была мольба.

– Ты все рассчитала заранее, верно?

– Я могу взять свой новый рюкзак. А пока ты одеваешься, я сделаю сандвичи и соберу вещи.

– Какие сандвичи?

– С ветчиной и швейцарским сыром.

– Договорились. Через двадцать минут.

– Ладно. – Оливия стремглав выскочила из комнаты. Две из выпрошенных двадцати минут ушли у Джейми на то, чтобы сесть поудобнее и насладиться кофе.


Стоял теплый и солнечный день конца лета. Самый подходящий для того, чтобы думать не о прошлом, а о настоящем, решила Джейми.

Она сунула ноги в старые, но еще вполне приличные туристские ботинки и смерила взглядом племянницу. Оливия подобрала волосы и надела бейсболку с вышитой на макушке эмблемой «База отдыха и лагерь „Риверс-Энд“. На ней была вылинявшая майка с короткими рукавами, рубашка с расстегнутым воротом и обтрепанными манжетами, разношенные удобные ботинки и ярко-голубой рюкзак.

Кроме того, у нее были компас и притороченный к поясу нож в ножнах.

«Вид самый боевой», – подумала Джейми.

– Ну что, начинаем игру?

– Игру?

– Ага. Я наняла тебя, чтобы ты провела меня по маршруту, доставила мне удовольствие и сделала этот день незабываемым. Я ничего не знаю. Я городская туристка.

– Городская туристка?

– Именно. Я живу на Родео-драйв, приехала сюда полюбоваться природой и хочу, чтобы мои деньги были потрачены не зря.

– О'кей. – Оливия расправила плечи и откашлялась. – Сегодня мы пройдем по маршруту Джона Макбрайда. Этот сравнительно легкий маршрут длиной в три с половиной километра проходит через тропический лес, а потом поднимается на восемьсот метров в гору, откуда открывается великолепный вид на озера. Э-э… Опытные туристы часто предпочитают продолжить этот маршрут и выйти на более трудные участки, но данный выбор дает посетителю… э-э… возможность полюбоваться одновременно тропическим лесом и видом на озера. Как, подходит?

– Вполне.

Почти слово в слово как в одном из путеводителей, продающихся в киоске, который торгует сувенирами. От нее требовалось только одно: мысленно представить себе страницу и прочитать ее.

Но она научится. Научится говорить своими словами. И лучше, чем в путеводителе.

– О'кей. Как ваш проводник и сотрудник базы отдыха и лагеря «Риверс-Энд», я обеспечу вам ленч на свежем воздухе и расскажу о флоре и фауне, с образцами которой мы встретимся во время похода. И с удовольствием отвечу на любые вопросы.

– Отлично. Начинай прямо отсюда.

– Ладно. Маршрут начинается здесь, в том месте, где поселились первые Макбрайды. Джон и Нэнси Макбрайд прибыли сюда из Канзаса в 1853 году и облюбовали участок на опушке тропического леса Кино. – Они пошли к деревьям.

– Я думала, что тропические леса бывают только в тропиках, – захлопала глазами Джейми, глядя на Оливию.

– В долине реки Кино находится один из немногих тропических лесов зоны умеренного климата. Здесь не бывает сильных морозов и выпадают обильные осадки.

– О боже, неужели деревья бывают такими высокими? Как они называются?

– Самым высоким деревом здесь является канадская ель; ее можно узнать по чешуйчатой коре. И пихта Дугласа. Они действительно вырастают высокими и прямыми. Когда они стареют, их кора становится темно-коричневой, и на ней появляются глубокие морщины. Кроме того, здесь растет тсуга. Она обычно не имеет густой кроны и устойчива к тени, поэтому относится к подлеску. И растет не так быстро, как пихта. Видите шишки? – Оливия наклонилась и подобрала одну из них. – Это шишка пихты. Она трехконечная. В лесу их очень много, но побегов они не дают, потому что не выносят тени. Зато их любят животные. А медведи любят есть кору пихты.

– Медведи? Ой!

– Ты что, тетя Джейми?

– Я твоя клиентка из города, забыла?

– Ага. Вы можете не бояться медведей, если примете простые меры предосторожности, – продолжала Оливия. – В этих лесах живут черные медведи. Единственный вред, который они причиняют людям, заключается в том, что они любят красть продукты, поэтому припасы следует хранить в защищенном месте. В лагере не следует оставлять без присмотра продукты питания, а также грязные тарелки.

– Но у тебя в рюкзаке лежат сандвичи. А вдруг медведи почуют их запах и погонятся за нами?

– Сандвичи завернуты в двойной слой пленки, так что они ничего не почуют. Но если какой-нибудь медведь окажется рядом, нужно шуметь как можно громче, сохранять спокойствие и освободить ему место, чтобы он мог уйти.

Они миновали поляну и углубились в лес. Почти сразу же освещение стало нежно-зеленым; лишь немногим солнечным лучам удавалось пробиваться сквозь густую хвою. Хвоинки были тонкими, бледными и наполненными влагой. Землю устилали шишки, папоротник и толстый слой мха. То был зеленый мир самых разнообразных оттенков и форм.

Неподалеку вскрикнул дрозд и стремительно упорхнул.

– Тут все кажется доисторическим.

– Похоже, так оно и есть. Думаю, это самое красивое место на свете.

Джейми положила руку на плечо Оливии.

– Я знаю. – И самое безопасное, подумала она. Самое подходящее для ребенка. – Ливи, рассказывай о том, что я вижу. Так, чтобы я запомнила.

Они шли не торопясь, и Оливия изо всех сил старалась подражать голосу экскурсовода и поддерживать нужный темп. Но лес всегда завораживал ее. Она не понимала, почему нужно объяснять то, что понятно без слов.

Свет был таким мягким, что кожа ощущала его прикосновение, а воздух таким душистым, что от него кружилась голова. Хвоя, кора и гниющие сучья были источником жизни для новых деревьев. Повсюду расползался и карабкался вверх нежный бархатный мох. Хрустели хвоя и шишки под подошвами ботинок, слышались шуршание мелких животных, деловито сновавших туда и сюда, вскрики птиц, удивленное журчание ручейка. Для городского жителя все эти звуки казались нетронутой первозданной тишиной.

Это был ее храм, более величественный и более священный, чем виденные ею на картинках прекрасные соборы Рима или Парижа. Тут все жило и умирало каждый день.

Оливия показывала тетке кольца грибов, окрашивавших стволы белым и желтым, лишайники, покрывавшие толстые пни, похожие на бумагу семена, сыпавшиеся с гигантской канадской ели, на сложное переплетение вьющихся лоз, которые стремились расти как можно ближе друг к другу.

Они петляли между трухлявыми упавшими стволами, шершавыми от мха и молодых побегов, продирались сквозь заросли папоротника и благодаря зорким глазам Оливии заметили орла, гордо сидевшего на вершине высокого дерева.

– По этому маршруту редко кто ходит, – сказала девочка, – потому что первая часть пролегает через частные владения. Но дальше начинаются маршруты для туристов, и на них можно встретить людей.

– Ливи, а разве тебе не нравится видеть людей?

– Слава богу, в лесу их не так много. – Оливия смущенно улыбнулась. – Мне нравится думать, что лес мой и что никто не сможет изменить его. Понимаешь? Прислушайся… – Она подняла руку и закрыла глаза.

Джейми сделала то же самое. И услышала где-то вдалеке музыку – не то кантри, не то вестерн.

– Люди убивают волшебство, – серьезно сказала девочка и пошла вверх по склону. Начиналась горная часть маршрута.

Чем выше они поднимались, тем слышнее становились звуки. Голоса, детский смех. Деревья стали реже, сквозь них брызнул солнечный свет, и мягкий зеленый полумрак рассеялся.

Вдали открылась гладь озера, сверкавшая на солнце и испещренная множеством лодок. А в небо вонзались огромные горы, прорезанные ущельями, долинами, лощинами и перевалами.

Стало теплее. Джейми села, сняла с себя ветровку и подставила руки солнцу.

– Есть разные виды волшебства. – Она улыбнулась, когда Оливия движением плеч сбросила рюкзак. – Для этого совсем не обязательно одиночество.

– Наверно. – Девочка осторожно развернула еду, достала термос, села, скрестив под собой ноги, и протянула Джейми бинокль. – Может быть, ты увидишь дядю Дэвида и бабушку.

– Скорее всего, дядя Дэвид прыгнул через борт и поплыл домой. – Джейми засмеялась и подняла бинокль. – Ох, лебеди! Как я их люблю… Ишь, как скользят. Надо было прихватить сюда кинокамеру. Не знаю, почему это никогда не приходило мне в голову.

Она опустила бинокль и взяла сандвич, который Оливия разрезала пополам.

– Тут всегда красиво. В любое время года и в любое время дня.

И только тут Джейми заметила, что Оливия пристально следит за ней. Она слегка вздрогнула, удивленная взрослым выражением глаз девочки.

– Ты что?

– Я хочу попросить тебя об одном одолжении. Тебе это не понравится, но я часто о нем думаю. Я хочу, чтобы ты дала мне адрес… – Оливия сжала губы, а потом шумно выдохнула. – Адрес полисмена, который привез меня к тебе домой в ту ночь. Его зовут Фрэнк. Я помню его, но не очень хорошо. Хочу написать ему письмо.

– Ливи, зачем? Он расскажет тебе то же самое, что и я. Не стоит думать об этом.

– Лучше знать, чем думать. Он был добр ко мне. Даже если я просто напишу ему, что помню его доброту, мне станет легче. И… Тетя Джейми, он был там в ту ночь. А ты нет. Там была только я, пока он не пришел и не нашел меня. Я хочу поговорить с ним.

Она отвернулась и посмотрела на озеро.

– Я сообщу ему, что мои бабушка и дедушка не знают об этом письме. Я не буду врать. Но мне нужно попробовать. Я помню только, что его зовут Фрэнк.

Джейми закрыла глаза и почувствовала, что у нее дрогнуло сердце.

– Брэди. Его зовут Фрэнк Брэди.

Глава 7

Фрэнк Брэди вертел в руках бледно-голубой конверт. Его имя и адрес полицейского участка были написаны от руки аккуратным, четким и, несомненно, детским почерком. Так же, как и обратный адрес в углу.

Оливия Макбрайд.

Маленькая Ливи Тэннер, подумал он, девочка-призрак из прошлого.

Восемь лет. Он так и не смог забыть ту ночь, тех людей и тот случай. Он пытался. Он сделал свою работу, восстановил справедливость, насколько было в его силах, а маленькую девочку увезли любящие ее родные.

Дело закрыто, закончено, и бог с ним. Несмотря на то, что время от времени появлялись статьи, сплетни, слухи и даже документальный фильм о Джулии Макбрайд, показанный телевидением поздно ночью, все было позади. Джулия Макбрайд навеки останется красивой, тридцатидвухлетней, а человек, который ее убил, будет сидеть за решеткой еще лет десять, а то и больше.

«Какого черта эта девчонка написала спустя столько времени? – думал он. – И какого черта мне так не хочется вскрывать конверт?»

Фрэнк медлил. Вокруг надрывались телефоны и взад-вперед сновали копы. А Брэди хотелось, чтобы зазвонил его собственный телефон, чтобы можно было отложить это письмо и заняться новым преступлением. Затем он негромко чертыхнулся, надорвал конверт, вынул листок голубой писчей бумаги и прочитал:

«Дорогой детектив Брэди! Надеюсь, вы помните меня. Моей матерью была Джулия Макбрайд, и, когда ее убили, вы отвезли меня к тете. А потом пришли навестить меня. Тогда я плохо понимала, что произошло убийство и вы его расследовали. Вы позволили мне почувствовать себя в безопасности и сказали мне, что звезды стоят на своих местах даже днем. Тогда вы мне очень помогли. Я надеюсь, что вы сумеете помочь мне и теперь.

Я живу с дедушкой и бабушкой в штате Вашингтон. Здесь очень красиво, и я их очень люблю. На этой неделе к нам приезжала в гости тетя, и я попросила у нее ваш адрес, чтобы написать вам. Я ничего не сказала дедушке с бабушкой, чтобы не огорчать их. Мы никогда не говорим ни о моей маме, ни о том, что сделал мой отец.

У меня есть вопросы, на которые не сможет ответить никто, кроме вас. Мне ужасно важно знать правду, но я не хочу причинять боль бабушке. Теперь мне почти тринадцать лет, и когда я думаю о той ночи и пытаюсь вспомнить, все путается и мне становится еще хуже. Может быть, вы поможете мне?

Я подумала, что если вы захотите взять отпуск, то сможете приехать сюда. Я помню, что у вас был сын. Вы говорили, что он иногда видит страшные сны про вторжение инопланетян и ест жуков. Но сейчас он стал старше, и я надеюсь, что больше он этого не делает».

«Ну и ну, – с растерянной улыбкой подумал Фрэнк. – У этого ребенка память, как у слона».

«Здесь есть чем заняться. На нашей базе и в лагере очень красиво. Если хотите, я могу прислать вам наши брошюры. Вы сможете ловить рыбу, ходить в походы и плавать на лодке. На базе есть свой бассейн и ночной бар. И недалеко от самых красивых пляжей Северо-запада».

Ишь, соблазнительница, улыбнулся Фрэнк и дочитал письмо до конца.

«Пожалуйста, приезжайте. Мне больше не с кем поговорить. Искренне ваша Оливия».

– Господи… – Он сложил письмо, сунул его обратно в конверт и положил в карман куртки. Но избавиться от мыслей об Оливии было не так легко. Он весь день носил с собой это письмо и воспоминания о девочке. Фрэнк решил, что пошлет ей вежливый ответ, теплый, но ни к чему не обязывающий. Можно будет написать ей, что осенью Ной пойдет учиться в колледж и что он завоевал звание самого успешного игрока своей баскетбольной лиги. Сошлется на работу, семейные дела и сообщит, что приехать не сможет.

Если он отправится в Вашингтон, ничем хорошим это не кончится. Просто все, кто имеет отношение к этому делу, лишний раз расстроятся. Он не может взять на душу такой грех. Ее дедушка и бабушка – хорошие люди.

Фрэнк послал им анонимный чек, когда они подавали документы на опеку. Чтобы им было на что свести концы с концами, сказал он себе сейчас. Так же, как говорил тогда. И в первые два года послал еще несколько чеков – чтобы девочке было легче освоиться на новом месте.

А потом закрыл счет, выяснив, что тот так и остался неиспользованным.

В конце концов, он всего лишь коп, напомнил себе Фрэнк, сворачивая к дому. Не психолог, не социальный работник, и его связывает с Оливией только убийство.

Чем ей поможет разговор с ним?

Он припарковался рядом с ярко-голубой «Хондой Сивик», четыре года назад пришедшей на смену «Фольксвагену». На обоих бамперах красовались вмятины. Селия рассталась со своим любимым «жучком», но так и не научилась ездить без аварий.

Велосипед Ноя уступил место подержанному «Бьюику», в котором малый не чаял души. Через несколько недель мальчик уедет на нем в колледж. Мысль об этом вонзалась в душу Фрэнка, как стрела в сердце.

Цветы в палисаднике преуспевали – благодаря стараниям Ноя. Один бог знает, откуда у парня взялся талант садовника, подумал Фрэнк, выходя из машины. Когда мальчик уедет, они с Селией прикончат цветы за месяц.

Фрэнк вошел в переднюю и почуял запах «Флитвуд Мака». У него упало сердце. Селия любила готовить «Флитвуд Мак», а это означало, что в середине ночи Фрэнку придется встать, крадучись пробраться на кухню и поискать тщательно спрятанный кусок скоромной пищи.

В гостиной было прибрано – еще один плохой признак. То, что там не валялось ни газет, ни обуви, означало только одно: Селия рано пришла с работы в приюте для женщин и взялась за домашние дела.

Они с Ноем ненавидели, когда на Селию нападало желание заняться домом. Приготовленная ею еда была не столько вкусной, сколько полезной; после уборки ничего нельзя было найти, а после стирки и глажения белья Фрэнк недосчитывался половины носков.

В другое время Селия предоставляла заботу о доме мужчинам, и все шло более-менее гладко.

Когда Фрэнк вошел на кухню, его худшие опасения подтвердились. Счастливая Селия что-то помешивала на плите. На столе рядом с фруктовым пюре ядовито-желтого цвета лежала буханка хлеба из толченой коры какого-то дерева.

И все же она была обворожительна. Светлые волосы, забранные в конский хвост, узкие бедра подростка и длинные, стройные белые ноги…

Она стояла с совершенно невинным видом, за которым, как хорошо знал Фрэнк, скрывалась железная решимость. Если Селия Брэди чего-то хотела, ее не остановило бы и землетрясение.

Именно так и вышло с ним, когда она была двадцатилетней студенткой, а он двадцатитрехлетним стажером, арестовавшим ее за участие в демонстрации против опытов на животных.

Первые две недели знакомства они провели в спорах. Вторые две недели – в постели. Она отказывалась выходить за него замуж, а он ее уламывал. Фрэнку тоже было не занимать решительности. Они прожили вместе год, и в конце концов он взял ее измором.

Фрэнк подошел к ней сзади и неожиданно обнял.

– Я люблю тебя, Селия.

Жена повернулась к нему и быстро поцеловала.

– Ты будешь есть пюре и черные бобы. Тебе это полезно.

Он подумал, что как-нибудь переживет это: в глубине холодильника лежала маленькая пицца.

– Это не помешает мне любить тебя. Где Ной?

– Пошел гонять собак с Майком. А потом у него свидание с Сарой.

– Опять?

Селия улыбнулась.

– Фрэнк, она славная девушка. Через несколько недель он уедет, а до тех пор они хотят подольше побыть друг с другом.

– Как бы он не потерял голову из-за этой девчонки. Ему всего восемнадцать.

– Фрэнк, пройдет полсеместра, и она станет для него воспоминанием… Что у тебя случилось?

Он не вздохнул. Просто взял протянутую женой банку с пивом.

– Ты помнишь дело Джулии Макбрайд?

– Джулии Макбрайд? – У Селии поднялись брови. – Конечно. Это было самое громкое дело за годы твоей работы, и ты все еще грустишь, когда по телевидению показывают фильмы с ее участием. А что такое? Ты давно покончил с этим. Сэм Тэннер в тюрьме.

– Малышка…

– Да, я помню. Она разбила тебе сердце. – Селия погладила его по руке. – Оно у тебя слабое.

– Девочку отдали под опеку деду с бабкой, и те увезли ее в штат Вашингтон. У них там дом и база отдыха на полуострове Олимпия. Неподалеку от национального парка.

– Национальный парк «Лес Олимпик»? – У Селии загорелись глаза. – Это чудесное место! Я была там после окончания школы. Там держат в узде этих алчных кровососов.

Для Селии алчным кровососом был каждый, кто рубил деревья, сносил старые постройки, охотился на кроликов или заливал цементом пахотную землю.

– Вот и обнимайся со своими деревьями.

– Не смешно. Если бы ты имел представление, какой вред наносят лесорубы, не видящие дальше собственного носа…

– Не заводись, Си. Я и так питаюсь одними бобами и фруктовым пюре.

Она слегка надулась, затем дернула плечом и начала закипать. Но поскольку ссора с ней в планы Фрэнка не входила, он вынул из кармана письмо.

– Почитай-ка и скажи мне, что ты об этом думаешь.

– С каких это пор тебя стало интересовать мое мнение? – Однако, прочитав две первые строчки, Селия села, и ее воинственный настрой тут же исчез. – Бедная девочка, – с сочувствием пробормотала она. – Такая грустная и такая храбрая…

Она разгладила письмо, отдала его Фрэнку и снова вернулась к плите.

– Слушай, Фрэнк, отдохнуть всей семьей до отъезда Ноя в колледж – это мысль! Последний раз мы жили в палатке, когда ему было три года. Помню, тогда ты поклялся, что больше никогда не будешь спать на голой земле.

У опечаленного письмом Фрэнка гора свалилась с плеч.

– Знаешь, Селия, я действительно люблю тебя.


Оливия изо всех сил пыталась вести себя нормально и не распускать нервы, чтобы дед с бабкой ничего не заметили. У нее захватывало дух, все внутри дрожало от возбуждения и слегка побаливала голова, но она справилась со всеми домашними делами и даже что-то съела во время ленча, чтобы никто не обвинил ее в отсутствии аппетита.

Брэди скоро будут здесь!

Она испытала облегчение, когда деду сразу после ленча позвонили из лагеря и попросили уладить какое-то пустяковое дело. Придумать предлог не ходить с ним оказалось проще простого, хотя Оливия испытывала чувство вины из-за собственной нечестности.

Это чувство заставило ее работать вдвое усерднее: вымести террасу столовой базы отдыха и прополоть окружавшие ее цветы.

Тем более что отсюда было прекрасно видно всех приезжающих и отъезжающих.

Оливия пропалывала веселые ярко-оранжевые настурции, свешивавшиеся с низкой каменной стены, обрывала отцветшие белые маргаритки и одним глазом косилась на вход.

Руки девочки потели в резиновых перчатках, которые она надела только для того, чтобы поздороваться с Брэди, не стесняясь грязных пальцев и траура под ногтями. Фрэнк должен был понять, что она достаточно взрослая для разговора о матери и отце.

Она не хотела, чтобы в ней видели испуганную маленькую девочку, которую нужно было защищать от чудовищ.

Она научится сама прогонять чудовищ, подумала Оливия и рассеянно провела рукой по щеке, измазав ее землей.

Она расчесала волосы, собрала их в аккуратный конский хвост и пропустила его через отверстие в красной бейсболке. Надела джинсы и майку с надписью «Риверс-Энд». С утра и то и другое было чистым, но теперь, как она ни старалась, коленки джинсов запачкались.

Лишнее доказательство того, что она работает, подумала Оливия и что она человек ответственный.

Они будут здесь с минуты на минуту, думала девочка. Должны быть. Непременно должны. Иначе вернется дедушка. Он может узнать Фрэнка Брэди. Скорее всего, так оно и будет. Дед помнит всех и все. И найдет способ помешать ей поговорить с Фрэнком, помешать ей задать вопросы. Если они не появятся сейчас, все ее планы, надежды и чаяния рухнут.

На террасу вышла пара и села за один из чугунных столиков. Сейчас к ним выйдет кто-нибудь из обслуживающего персонала и предложит выпить или перекусить. И тогда она будет здесь не одна.

Оливия продолжала пропалывать бордюр, прислушиваясь к женщине, которая вслух читала путеводитель. Пара начала обсуждать, какой маршрут выбрать на завтра, покороче или подлиннее, и брать ли с собой продукты для пикника, которыми база обеспечивала отдыхающих.

В обычное время Оливия сделала бы перерыв и помогла гостям выбрать наиболее подходящий маршрут. Как правило, отдыхающие были людьми общительными, а дедушка с бабушкой поощряли стремление девочки делиться своими знаниями о здешних местах. Но сейчас она была слишком занята своими мыслями, чтобы вступать в непринужденную беседу, и поэтому продолжала работать на террасе, пока не дошла до самого края.

Она увидела большую старую машину, вырулившую на подъездную аллею, но тут же поняла, что сидящий за рулем мужчина слишком молод для Фрэнка Брэди. Лицо у него было приятное – насколько можно судить о человеке в бейсболке и темных очках. Из-под бейсболки выбивались волнистые русые волосы, выгоревшие на солнце.

Женщина на пассажирском сиденье тоже была симпатичная. Его мать, догадалась Оливия. Хотя едва ли. Недостаточно стара. Может быть, тетя или старшая сестра.

Она перебрала в уме заказы, пытаясь вспомнить, должна ли сегодня прибыть какая-то пара, но вдруг заметила еще одного мужчину, сидевшего сзади.

Сердце гулко забилось в груди, отдаваясь эхом в голове. Когда машина миновала последний поворот и остановилась, Оливия медленно поднялась на ноги.

Она узнала его сразу. И нисколько не удивилась тому, что туманные воспоминания прояснились, едва Фрэнк вышел из машины. Она тут же вспомнила цвет его глаз, звук голоса и мягкое прикосновение к щеке его большой ласковой руки.

Когда он повернулся и увидел Оливию, девочка почувствовала головокружение. Она стянула с дрожащих рук резиновые перчатки и сунула их в задний карман. Во рту пересохло, но она заставила себя вежливо улыбнуться и шагнула вперед.

Он сделал то же самое.

Женщина и молодой человек, выходившие из машины, сразу как-то потускнели и отошли на задний план, как и стена огромных деревьев, ярко-голубое небо над ними, порхание бабочек и пение птиц.

Она видела только его, как в ту ночь, когда он открыл дверь шкафа.

– Я Оливия, – сказала девочка голосом, который показался ей чужим. – Спасибо, что приехали, детектив Брэди. – Она протянула руку.

«Сколько еще эта малышка будет надрывать мне душу?» – думал Фрэнк. Она стояла очень прямо, серьезно смотрела ему в глаза, вежливо улыбалась, и только голос слегка дрожал.

– Рад снова видеть тебя, Оливия. – Он пожал ей руку. – Ливи. Разве тебя больше не зовут Ливи?

– Зовут. – Ее улыбка стала теплее. – Хорошо доехали?

– Очень хорошо. Мы решили ехать на машине, но для этого понадобился «Бьюик» моего сына. Только в такой громадине можно путешествовать со всеми удобствами. Правда, Селия?

Он протянул руку и обнял жену за плечи. Оливии понравился этот жест. Ей нравилось наблюдать, как люди ведут себя друг с другом. Эта женщина ему подходила, и улыбка у нее была дружелюбная. А в глазах читалось сочувствие.

– Это Селия, моя жена.

– Здравствуй, Ливи. До чего же чудесные здесь места! Знаешь, однажды я была в вашем лагере, когда мне было столько лет, сколько сейчас Ною. Я никогда не забывала ту поездку. Ной, это Ливи Макбрайд, хозяйка базы.

Ной посмотрел на нее сверху вниз и кивнул – вежливо, но отчужденно.

– Привет, – только и сказал он и сунул руки в задние карманы джинсов. Пряча глаза за темными очками, юноша пристально изучал ее лицо.

Она была более высокой, чем он ожидал. Неуклюжей. Ной напомнил себе, что он видел только ее старую фотографию. Фотографию маленькой девочки, зажимающей уши и плачущей от страха и горя.

Он никогда не забывал, как она выглядела. Никогда не забывал ее.

– В последнее время наш Ной даром слов не тратит, – серьезно сказала Селия, но ее глаза смеялись так, что Оливия не выдержала и улыбнулась.

– Пока будете регистрироваться, можете оставить машину здесь. К сожалению, все номера с видом на озера заняты, но у вас будет комната с прекрасным видом на лес. На первом этаже есть семейный номер с собственным внутренним двориком.

– Замечательно! Я помнила вашу базу все эти годы. – Желая успокоить девочку, Селия положила руку ей на плечо, повернулась и стала рассматривать дом. – Похоже, за это время она стала больше. Как и деревья.

Дом был большой, старый и солидный. Три этажа, центральная часть под крутой двускатной крышей. Широкие окна, из которых открывались ошеломляющие виды. Обветренные коричневые стены и темно-зеленая отделка делали дом такой же частью леса, какой были высившиеся над ним гигантские деревья.

– Тут все кажется таким естественным. Тот, кто строил этот дом, понимал, что гармония с природой важнее, чем борьба с ней.

– Это был мой прадедушка. Сначала он построил центральную часть, а потом вместе со своим братом и с моим дедушкой пристроил остальное. И он же дал базе название. – Оливия боролась с желанием вытереть потные ладони о джинсы. – «Риверс-Энд». Конец реки. Но здесь нет ни конца реки, ни ее начала. Это просто… метафора.

– Которая означает отдых и приют в конце путешествия, – догадалась Селия, и Оливия снова улыбнулась.

– Ага, точно. Именно это он и хотел сказать. Сначала это была гостиница, а базу отдыха сделали только потом. Мы хотим сохранить здесь первоначальную атмосферу, стараемся сберечь это место и сделать так, чтобы вид базы гармонировал с чистотой леса и озер.

– Ты найдешь с ней общий язык, – подмигнул Фрэнк. – Селия грудью стоит за первозданную природу.

– Как и каждый, у кого есть мозги, – выпалила Оливия, и Селия одобрительно кивнула.

– Думаю, мы с ней поладим. Ливи, покажешь мне базу, пока эти здоровенные бугаи будут вынимать багаж?

Пока Селия уводила ее, Оливия оглядывалась на Фрэнка. Она сгорала от нетерпения, но сделала то, о чем ее просили, и открыла половинку большой двустворчатой двери.

– В прошлый приезд я так и не побывала внутри, – сказала Селия. – Денег у меня было в обрез, и я воротила нос от удобств, которые были для людей побогаче. Я была одной из первых хиппи.

Оливия остановилась как вкопанная и заморгала.

– Правда? Вы не похожи на хиппи.

– Я надеваю свои любимые бусы только по особым случаям – например, в годовщину Вудстока[2].

– А Фрэнк тоже был хиппи?

– Фрэнк? – Селия откинула голову и расхохоталась. Этот человек родился копом и сторонником республиканской партии. Тут уж ничего не поделаешь, – со вздохом сказала она. – Ба, да тут красиво! Она сделала полукруг по главному вестибюлю, восхищаясь полами и стенами из натуральной сосны и пихты и огромным каменным камином, в котором по случаю теплого августа вместо пламени горели свежие цветы. Повсюду стояли уютные диваны и мягкие кресла.

Вокруг сидели отдыхающие, пившие кофе или вино, наслаждавшиеся видами или листавшие свои путеводители.

За стойкой из полированного дерева сидели два клерка в накрахмаленных белых рубашках и зеленых охотничьих куртках. Расписание экскурсий на сегодня было написано на старой грифельной доске, а на стойке красовалась глиняная ваза с мятными лепешками пастельных тонов.

– Добро пожаловать в «Риверс-Энд». – Женщина-клерк быстро кивнула Оливии, а потом гостеприимно улыбнулась Селии. – Вы остановитесь у нас?

– Да. Селия Брэди с семьей. Муж и сын выгружают багаж.

– Да, миссис Брэди, мы рады принять вас. – Она что-то быстро набрала на клавиатуре под стойкой. – Надеюсь, ваша поездка была приятной.

– Очень. – Селия посмотрела на табличку, пришпиленную к куртке. – Спасибо, Шарон.

– Вы пробудете у нас пять ночей. В вашем распоряжении будут семейный номер, ежедневный завтрак на троих, любой из маршрутов с проводником…

Оливия отвернулась от Шарон, продолжавшей свою приветственную речь, и посмотрела на дверь. Когда вошли Фрэнк и Ной, у нее похолодело в животе. Они несли багаж и рюкзаки.

– Шарон, я помогу. Покажу Брэди их комнату и все остальное.

– Спасибо, Ливи. Миссис Брэди, вы не могли выбрать себе лучшего гида, чем мисс Оливия Макбрайд. Приятного отдыха.

– Вот сюда. – Стараясь не торопиться, Оливия провела их по коридору и свернула направо. – Слева оздоровительный клуб и гостиная. В бассейн можно пройти через них или через южный вход.

Она отбарабанила сведения о времени завтрака, обеда и ужина, о том, как можно заказать еду в номер, о часах работы гостиной, ценах на прокат каноэ, рыболовных принадлежностей и велосипедов.

Пропустив гостей в номер, девочка остановилась у двери и расцвела, когда Селия ахнула от удовольствия.

– Бесподобно! Нет слов! Фрэнк, ты только посмотри на этот вид! Просто как в лесу! – Она быстро подошла к дверям, которые вели во внутренний дворик, и распахнула их. – Господи, и зачем мы живем в городе?

– Это связано с проблемой занятости, – иронически ответил Фрэнк.

– Большая спальня здесь, а вторая там. – Оливия сцепила руки, а потом развела их в стороны. – Если вам нужно что-нибудь еще, я с удовольствием отвечу на ваши вопросы… Я… Если хотите сходить куда-нибудь во второй половине дня, есть несколько легких и коротких маршрутов.

– Фрэнк, не хочешь вспомнить молодость и поиграть в скаутов? – Селия улыбнулась, не в силах сопротивляться мольбе, горевшей в глазах девочки. – Думаю, мы с Ноем немного поплаваем в бассейне. А ты мог бы прогуляться с Ливи и слегка размять ноги.

– Отличная мысль. Ливи, ты не против?

– Нет, нет, не против! Можно выйти прямо отсюда. – Она махнула рукой в сторону внутреннего дворика. – Тут есть короткий маршрут всего на километр. Можно даже не переобуваться.

– Вот и отлично. – Он поцеловал Селию и погладил ее по руке. – Я скоро вернусь.

– Можешь не торопиться. – Она подошла к двери и посмотрела вслед девочке, которая вела мужчину к деревьям.

– Мама…

Селия обернулась лишь тогда, когда оба исчезли в лесу.

– Да?

– Почему ты ничего мне не сказала?

– О чем, Ной?

– Это ведь дочка Джулии Макбрайд, так?

Селия обернулась. Ной стоял в дверях своей спальни, небрежно прислонившись плечом к косяку.

– Да. А что?

– Мы приехали сюда не для того, чтобы бродить по лесам и ловить рыбу. Папа ненавидит рыбалку. Его идеал отпуска – лежать в гамаке на заднем дворе.

Она чуть не рассмеялась. Ной был совершенно прав.

– А ты как думаешь?

– Он приехал повидаться с девочкой. Неужели в деле об убийстве Джулии Макбрайд появилось что-то новое?

– Нет. Ничего подобного. Ной, я не знала, что оно тебя так интересует.

– А почему оно не должно меня интересовать? – Он оттолкнулся от косяка и взял из стоявшей на столе голубой вазы ярко-красное яблоко. – Это дело расследовал папа, и оно было у него самым громким. Люди все еще говорят о нем. А он думает. – Ной показал подбородком в ту сторону, куда ушел отец. – Даже если молчит об этом. Мама, что все это значит?

Селия пожала плечами.

– Эта девочка… Оливия… написала ему письмо. У нее есть вопросы. Не думаю, что дедушка и бабушка ей много рассказывали, и сомневаюсь, что они знают об этом письме. Давай дадим им немного посекретничать.

– Конечно. – Ной откусил яблоко и посмотрел в окно вслед высокой девочке и мужчине, скрывшимся в лесу. – Просто я удивился.

Глава 8

Деревья сомкнулись вокруг, как гигантские стены древней тюрьмы. Фрэнк ожидал чего-то светлого и чарующего, а вместо этого неуверенно шагал по незнакомому первобытному миру, окрашенному в зловещий зеленый цвет.

Даже звуки и запахи были здесь чужими. В воздухе висела сырость. Ему было бы уютнее в какой-нибудь темной аллее бандитского восточного Лос-Анджелеса.

Он оглянулся через плечо, жалея, что не чувствует успокаивающего веса оружия.

– Ты когда-нибудь терялась здесь? – спросил он Оливию.

– Я – нет, но с другими такое бывало. Нужно всегда носить при себе компас, а если вы новичок – придерживаться размеченных маршрутов. – Она подняла лицо и стала рассматривать Фрэнка. – Думаю, вы городской турист.

Этот термин заставил его усмехнуться.

– Ты права.

Девочка улыбнулась, и у нее засияли глаза.

– Тетя Джейми сказала, что она теперь тоже такая. Но в городе тоже можно заблудиться, правда?

– О, еще как.

Она обернулась и замедлила шаг.

– Вы очень хорошо сделали, что приехали. Я не думала, что вы согласитесь. И даже не была уверена, что вы меня помните.

– Я помню тебя, Ливи. – Фрэнк слегка прикоснулся к ее руке и ощутил зажатость и напряжение, несвойственные двенадцатилетней девочке. – Я думал о тебе. Мне хотелось знать, как ты поживаешь.

– У меня замечательные дедушка и бабушка. Мне нравится жить здесь. Не могу представить себе, что я могла бы жить где-нибудь еще. Люди приезжают сюда в отпуск, но я живу здесь всегда.

Она говорила очень быстро, как будто хотела выложить все хорошее, пока не поздно.

– У вас хорошая семья… – начала она.

– Спасибо. Надеюсь, что сумею ее сохранить. Она улыбнулась и снова стала серьезной.

– У меня тоже хорошая семья. Но я… Вот «питательное полено», – показала Оливия, когда у нее сорвался голос. – Когда падают дерево или ветка, лес их использует. Ничто не пропадает здесь зря. Это пихта, а на ней растут побеги тсуги, мох, папоротник и грибы. Когда здесь что-то умирает, оно дает жить другому.

Оливия снова посмотрела на него; за пеленой слез в ее глазах мерцал янтарь.

– Почему умерла моя мама?

– Ливи, я не могу ответить на это. Никогда не знаю, почему, и это самое трудное в моей работе.

– Это было ни к чему, правда? Зачем уничтожать доброе и красивое? Она ведь была доброй и красивой, правда?

– Да. Доброй и красивой.

Она кивнула, пошла дальше и вновь заговорила только тогда, когда справилась со слезами.

– А мой отец не был. Он не мог быть добрым и красивым, просто не мог. Но она полюбила его и вышла за него замуж.

– У твоего отца возникли проблемы.

– Наркотики, – прямо сказала она. – Я прочитала об этом в газетах, которые бабушка отнесла на чердак. Он наглотался наркотиков и убил ее. Он не мог ее любить. Не мог любить никого из нас.

– Ливи, жизнь не всегда так проста. В ней есть не только черное и белое.

– Если ты любишь кого-то, то заботишься о нем. Защищаешь его. Если любишь по-настоящему, то можешь отдать за него жизнь. – Оливия говорила тихо, но в ее голосе слышался гнев. – Он говорит, что не делал этого. Но сделал. Я видела его. Я до сих пор вижу его, если позволяю себе. – Она сжала губы. – Он убил бы и меня тоже, если бы я не убежала.

– Я не знаю. – Что он мог ответить этому ребенку с тихим голосом и глазами старого человека? – Это возможно.

– Вы говорили с ним. Потом.

– Да. Это часть моей работы.

– Он сумасшедший?

Фрэнк открыл рот и снова закрыл его. Точного ответа у него не было.

– Суд решил, что нет.

– А вы?

Брэди тяжело вздохнул. Теперь ему стало ясно, что они идут по кругу. Вдали виднелись крыша и сверкающие окна гостиницы.

– Ливи, я думаю, что он был больным человеком и что причиной его болезни были наркотики. Они заставляли его верить в то, чего не было, и совершать неправильные поступки. Твоя мать разъехалась с ним, чтобы защитить не себя, а тебя. Я думаю, что таким способом она надеялась заставить его обратиться за помощью.

«Но это не помогло, – подумала Оливия. – Не заставило его обратиться за помощью и никого не спасло».

– Если он больше не жил с нами, то почему в тот вечер оказался в нашем доме?

– Результаты экспертизы показали, что она сама впустила его.

– Потому что еще любила. – Она покачала головой, не дав Фрэнку ответить. – Ладно. Это я понимаю. Его будут держать в тюрьме вечно?

Увы, нет, подумал Брэди.

– Ему дали двадцать лет. Первые пятнадцать – без права освобождения под честное слово.

Оливия задумчиво прищурилась. Она сама еще не прожила пятнадцати лет, но этого было недостаточно.

– Значит, лет через семь он сможет выйти на свободу? После всего того, что сделал?

– Нет, не обязательно. Порядок… – Как можно было объяснить ребенку все хитрости и тонкости судебной системы? – Выпустить его досрочно или нет, будет решать суд присяжных.

– Но присяжные его не знают. Они там не были. Им будет все равно.

– Нет, не будет. Я могу поговорить с ними. – «Так я и сделаю», – решил Фрэнк. Он замолвит слово за ребенка. – Я имею право обратиться к присяжным, потому что я был там.

– Спасибо. – Борясь со слезами, Оливия быстро протянула ему руку. – Спасибо за заботу.

– Ливи… – Он принял ладонь девочки и свободной рукой коснулся ее щеки. – Ты можешь звонить или писать мне в любое время. Когда захочешь.

– Правда?

– Я буду рад, если ты это сделаешь.

Слезы перестали жечь глаза, и она слегка успокоилась.

– Тогда ладно. Я правда рада, что вы приехали. Надеюсь, вы все хорошо отдохнете. Если хотите, я запишу вас на один из маршрутов с проводником или покажу тропинки, по которым вы сможете ходить сами.

Фрэнк улыбнулся и доверился инстинкту.

– Мы с удовольствием, но только если нашим проводником будешь ты. Нам нужно все самое лучшее. Она смерила его серьезным взглядом.

– В маршруте «Скайлайн»[3] всего пятьдесят километров. – Когда Фрэнк открыл рот, она слегка улыбнулась. – Шучу. Я знаю один легкий дневной маршрут, который подойдет вам, если вы любите фотографировать.

– Что ты называешь легким дневным маршрутом? По ее губам скользнула удивленная улыбка.

– Всего четыре километра. Вы увидите бобров и скоп. Если захотите устроить пикник, на базе вам выдадут сухой паек.

– Принято. Как насчет завтра?

– Я поговорю с дедушкой, но все будет в порядке. Приду за вами в половине двенадцатого.

– Ливи, – спросил Фрэнк, когда девочка повернулась к деревьям, – а компас купить? Она обернулась и улыбнулась.

– Я не дам вам заблудиться.

Оливия быстро вошла в рощу, убедилась, что ее никто не видит, обхватила себя руками и дала волю слезам.

Они были горячими, жгучими; в груди стояла тянущая боль. Но когда слезы кончились и вернулась способность дышать, Оливия вытерла щеки, и ей стало легче.

И тут двенадцатилетняя девочка приняла решение, определившее ее дальнейшую жизнь. Она узнает о здешних лесах, озерах и горах все, что можно узнать. Будет жить и работать в месте, которое любит. Там, где выросла ее мать.

Кроме того, она будет выяснять все, что связано с ее матерью. И с человеком, который убил ее. Будет всей душой любить первую. Всей душой ненавидеть второго.

И никогда, никогда не влюбится так, как сделала ее мать.

Она будет жить сама по себе. И начнет прямо сейчас.

Оливия умылась в ручье и сидела на берегу, пока не удостоверилась, что слезы и бурные эмоции остались позади. Ее бабушка и дедушка ничего не должны знать. Она дала себе еще одну клятву: ни один ее поступок не причинит им боли.

Выйдя на поляну и увидев, что дед пропалывает цветы, она подошла к нему, опустилась на колени и улыбнулась.

– На базе все сделано. В палисадниках чисто.

– Детка, тебе передался мой талант садовника. – Он подмигнул ей. – Тут ты не в бабушку.

– Почему? Она хорошо ухаживает за комнатными растениями… На базу приехала семья. Муж, жена и сын. – Оливия с беспечным видом выдернула сорняк. Она не хотела лгать и решила ограничиться полуправдой. – Мать сказала, что она была здесь подростком, но мне кажется, что отец с сыном не отличат куст от дикобраза. Они хотят, чтобы я завтра провела их по короткому маршруту. Думаю сводить их к Ирландскому озеру, чтобы они смогли сфотографировать.

Дед присел на корточки, и его лоб прорезала глубокая мор-шина.

– Не знаю, Ливи…

– Я сделаю это с удовольствием. Я знаю дорогу. Хочу начать учиться управлять базой и лагерем, хочу как можно больше узнать о маршрутах и их окрестностях. Я ходила по всем маршрутам и хочу проверить, смогу ли провести экскурсию самостоятельно. До Ирландского озера совсем недалеко. Если все пройдет нормально, я скоро смогу водить группы в летние походы, особенно детские. А когда вырасту, буду водить походы с ночевкой и стану ученым-натуралистом. Как те, которые работают в национальном парке. Только лучше, потому что я здесь выросла. Потому что это мой дом.

Дед протянул руку и коснулся пальцами ее щеки. Внучка заставила его вспомнить Джулию. Джулию, говорившую ему о своей мечте стать великой актрисой. Эта мечта и увела ее от отца. А Оливия хочет остаться здесь.

– Ты еще слишком мала. Двадцать раз передумаешь.

– Не передумаю. Но сначала надо попробовать. А вдруг не получится? Завтра я хочу сделать первую попытку.

– Значит, на Ирландское?

– Я только что провела главу семьи вокруг гостиницы. Он боялся заблудиться. – Оливия хихикнула. – Думаю, до Ирландского озера он доберется.

Поняв, что она победила, девочка поднялась на ноги и отряхнула джинсы.

– Пойду к бабушке. Посмотрю, не надо ли ей помочь с обедом. – Она сделала шаг в сторону, но остановилась и обняла деда за шею. – Ты будешь гордиться мной!

– Я уже горжусь, малышка. Она обняла Роба еще крепче.

– Подожди немножко, – прошептала девочка и побежала к дому.

* * *

Оливия пришла точно к назначенному сроку. Начиналась новая жизнь. Отныне она никуда никогда не опоздает и всегда будет в полной боевой готовности.

' Она пришла на базу заранее, получила продукты и уложила коробку в рюкзак. Она сильная и сама понесет ее. А когда станет старше, будет еще сильнее.

Оливия надела рюкзак на спину и подтянула лямки.

При ней были компас, нож, бутылка воды, пластиковые сумки для сбора мусора, фотоаппарат, блокнот, карандаши и аптечка.

Вечером она просидела три часа, читая, записывая и запоминая все нужное, и была уверена, что Брэди проведут день не только приятно, но и с пользой.

Подойдя ко входу во внутренний дворик, она увидела Ноя. Тот сидел в наушниках и стучал пальцами по подлокотнику кресла. Его длинные ноги в рваных джинсах и дорогих кроссовках «Найк» были вытянуты и скрещены в лодыжках.

Ной носил солнечные очки с очень темными стеклами. Оливия поняла, что еще не видела его глаз. Волосы были влажными, словно он только что принял душ или вышел из бассейна. Они были небрежно зачесаны назад и сохли на солнце.

Он был похож на рок-звезду.

Девочка сгорала от смущения, но храбро расправила плечи. Если она хочет стать проводником, то должна научиться никого не стесняться. Тем более мальчиков.

– Привет.

Ной приподнял голову и перестал стучать пальцами.

– Ага, привет. – Он протянул руку и выключил магнитофон. – Пошел трубить сбор.

Когда Ной встал, Оливии пришлось закинуть голову, чтобы увидеть его лицо.

– Опробовал бассейн?

– Ага. – Он улыбнулся, и в груди девочки забилось сердце женщины. – Вода холодная. – Ной открыл дверь в номер. – Эй, следопыт уже здесь! – Из-за двери спальни донеслось какое-то бормотание, и он повернулся к Оливии. – Посиди немножко. Мама никогда не бывает готова вовремя.

– Торопиться некуда.

– Вот и отлично.

Решив, что вежливость требует выполнить просьбу гостя, Оливия села на каменный парапет и умолкла. Виной тому были как смущение, так и простая неопытность.

Ной изучал ее профиль. Эта девочка интересовала его, потому что она имела отношение к его отцу, к Джулии Макбрайд и, как он признавался себе самому, к убийству. В слове «убийство» была какая-то странная магия.

Он спросил бы ее об этом, если бы не был уверен, что отец с матерью спустят с него шкуру. Можно было бы рискнуть, однако он помнил фотографию плачущей маленькой девочки, зажимающей руками уши.

– Ну… Чем ты здесь занимаешься?

Она посмотрела на Ноя и тут же отвела глаза.

– Так, всякой ерундой. – Поняв, что ответ был глупым, девочка вспыхнула до ушей.

– Да? В Калифорнии на это не хватает времени.

– Ну, я убираю дом, помогаю в лагере и здесь, на базе.

Гуляю, ловлю рыбу. Изучаю историю этого края, местную флору и фауну и все такое…

– А где твоя школа?

– Бабушка учит меня на дому.

– На дому? – Ной опустил очки, и Оливия наконец увидела, что глаза у него темно-зеленые. – Вот здорово!

– Она очень строгая, – пробормотала Оливия и с облегчением поднялась, когда Ной сделал шаг в сторону.

– Селия идет. Пойду за продуктами для пикника.

– Я уже взяла. – Оливия встряхнула рюкзак. – Холодные жареные цыплята, картофельный салат, фрукты и миндальные пирожные. Сол – это наш шеф-повар – положил нам все самое вкусное.

– Дай я понесу, – начал Ной, но девочка отпрянула.

– Это моя работа. – Она посмотрела ему за спину, увидела Селию и снова смутилась. – Доброе утро, миссис Брэди.

– Доброе утро! Сегодня я видела в окошко лань. Она двигалась в тумане, как будто вышла из волшебной сказки. Но пока я искала фотоаппарат, она исчезла.

– Думаю, вы ее еще увидите. Чернохвостые олени в нашем лесу не редкость. Как и лоси Рузвельта.

Селия похлопала по камере, висевшей у нее на шее.

– На этот раз я во всеоружии.

– Если вы готовы, то можно начать. – Оливия уже исподтишка осмотрела их обувь, одежду и снаряжение. Для короткого, легкого маршрута вполне годится. – Можете остановить меня в любой момент, если захотите сделать снимок, отдохнуть или задать вопрос. Не знаю, много ли вам известно о полуострове Олимпия или тропических лесах, – начала она и шагнула вперед.

Одеваясь утром, она прорепетировала свою роль и теперь говорила так же, как и в тот раз, когда ее тетя притворялась «городской туристкой».

Но когда она сказала про медведя, Селия не пискнула, как Джейми, а только вздохнула:

– Ах, как бы мне хотелось его увидеть!

– Кончай, ма, а то накличешь.

Селия засмеялась и обхватила Ноя за шею.

– Ох уж эти беспомощные городские дети! Оба! Ливи, ты еще намучаешься с ними.

– О'кей, это хорошая практика.

Она называла им породы деревьев, но чувствовала, что это было интересно только Селии. Впрочем, Ной встрепенулся, когда она показала ему орла на высоком дереве, обросшем мхом и лишайником. Но когда девочка вывела их к реке и лес слегка раздался, все трое сразу воспряли духом.

– Это Кино, – сказала им Оливия. – Она бежит к побережью. В ее излучине находится знаменитая гора Олимпес.

– О боже, как красиво! Просто дух захватывает! – Селия подняла фотоаппарат и щелкнула затвором. – Фрэнк, ты только глянь, как выглядят горы на фоне неба! Белое, зеленое и серое на голубом. Настоящая живопись.

Оливия попыталась вспомнить, что она знает о местных горах.

– Ага… На самом деле гора Олимпес не достигает и двух с половиной километров, но, поскольку тропический лес находится на уровне моря, она кажется выше. На ней расположено шесть ледников. Мы находимся у подножия западного склона этой горной гряды.

Она вела их вдоль реки, показывая хитроумные запруды, построенные бобрами, лепестки дикой «золотой нити», похожие на струны, и снежно-белые болотные ноготки. А на тропе им встречались другие туристы, как одиночки, так и группы.

Селия часто останавливалась, чтобы сделать снимок. Мужчины относились к этому терпеливо, но без энтузиазма. Когда Оливия заметила красноногую лягушку, Селия щелкнула и лягушку и довольно засмеялась, когда та громко и протяжно квакнула.

А потом она удивила Оливию, проведя по спине лягушки длинным пальцем. Никто из знакомых Оливии женщин не стал бы гладить лягушку. После этого они с Селией улыбнулись друг другу, как заговорщицы.

– Твоя мать нашла родственную душу, – пробормотал Фрэнк Ною.

Оливия хотела показать ей гнездо скопы, когда какой-то карапуз побежал по тропинке, ускользнув от молодых родителей, которые с криком устремились в погоню.

Малыш споткнулся, шлепнулся на четвереньки у самых ног Оливии и завыл, как тысяча волынок.

Девочка наклонилась, но Ной оказался быстрее. Он подхватил мальчика, подкинул его в воздух и весело сказал:

– Опля! Долой слезы!

– Скотти! Ох, золотко, я же говорила, чтобы ты не бегал! – Испуганная мать взяла его на руки, а потом посмотрела на запыхавшегося мужа. – Ну вот, кровь! Он ободрал коленки!

– Вот черт! Сильно? Дай-ка я гляну, сынок… Пока мальчик вопил, Оливия скинула рюкзак.

– Нужно промыть ссадины. У меня есть вода в бутылке и аптечка.

Она начала действовать так умело, что Фрэнк жестом попросил Селию не вмешиваться.

– Подержите его, – сказала Оливия. – Я не смогу промыть рану, если он будет брыкаться.

– Милый, я знаю, это больно. Но сейчас все пройдет. – Мать поцеловала Скотти в щеку. – Большое спасибо. Я сама промою ему коленки. – Она взяла смоченную Оливией тряпочку и вместе с мужем попыталась осмотреть повреждения.

– Просто царапины. Содрал кожу, вот и все, – бодро сказал бледный отец, пока его жена смывала кровь.

Оливия передала ей антисептик, но Скотти хватило одного взгляда на пузырек, чтобы перейти от плача к оглушительному реву.

– Эй, я знаю, что тебе нужно. – Ной вынул из заднего кармана батончик «Марс» и помахал им перед носом Скотти. – Тебе нужно испортить аппетит.

Малыш рассматривал шоколадку полными слез глазами. Его губы дрожали, но реветь он перестал и жалобно прошептал:

– Конфетка…

– Точно. Ты любишь конфеты? Но это особенная конфетка. Только для смелых мальчиков. Бьюсь об заклад, что ты смелый.

Карапуз шмыгнул носом, потянулся за батончиком и не обратил внимания на то, что мать быстро смазывает ему коленки.

– Дай…

– Раз так, держи. – Ной протянул ему батончик, но тут же улыбнулся и отвел руку. – Я совсем забыл. Я могу дать эту конфетку только мальчику по имени Скотти.

– Меня зовут Скотти.

– Не шутишь? Ну, тогда она твоя по праву.

– Спасибо. Большое спасибо. – Мать прижала довольного ребенка к бедру и свободной рукой пригладила волосы. – Вы настоящие спасатели.

Оливия, укладывавшая аптечку обратно в рюкзак, подняла взгляд.

– Если вы собираетесь много ходить, то всегда берите с собой аптечку. Они продаются в сувенирном киоске базы «Риверс-Энд» и в городе.

– Непременно куплю. Вместе с шоколадкой на непредвиденный случай. Еще раз спасибо. – Она посмотрела на Фрэнка и Селию. – У вас замечательные дети.

Оливия хотела что-то сказать, но опустила голову и промолчала. Однако Селия успела заметить ее грустные глаза.

– Из вас получится хорошая команда, – жизнерадостно сказала она. – Но от этого маленького приключения у меня разыгрался аппетит. Лив, когда будет ленч?

Оливия подняла глаза и заморгала. «Лив»? Это звучало твердо и уверенно.

– Чуть подальше есть очень красивое место. Если повезет, мы увидим там пару бобров, а не только их запруды.

Она привела их на свою любимую полянку чуть в стороне от тропы. Там можно было сидеть и смотреть на воду или горы. Воздух был теплым, небо ясным, а летний день – одним из самых замечательных из всех, что бывают на этом полуострове.

Оливия отщипнула кусочек цыпленка и на время умолкла. Ей хотелось последить за Брэди. Они были такими непринужденными, такими дружными… Потом, став старше и вспоминая этот чудесный день, девочка нашла подходящее слово. Ритм. Они двигались, говорили и молчали в едином ритме. У них были шутки, реплики и жесты, понятные только им троим.

И тогда Оливия поняла, что, как бы дедушка и бабушка ни любили ее, она никогда не сможет достичь с ними той же близости.

Между ними стояло целое поколение. Жизнь ее матери и ее смерть.

Но тогда она испытывала только тоску и зависть. И стыдилась самой себя.

– Я немножко пройдусь. – Она встала, приказав себе сделать это как можно непринужденнее. – Попробую найти бобров. Если найду, вернусь за вами.

– Бедная девочка, – пробормотала Селия, когда Оливия пошла по тропе. – Такая одинокая… Похоже, малышка и не догадывается, насколько она одинока.

– Селия, ее дедушка и бабушка – хорошие люди.

– Не сомневаюсь. Но где здесь другие дети? Сверстники, с которыми она могла бы играть в такой чудесный день?

– Она даже не ходит в школу, – вставил Ной. – Сказала, что бабушка учит ее дома.

– Они посадили ее в витрину. – Селия осмотрелась по сторонам. – Очень эффектную. Но запертую на ключ.

– Они боятся. И имеют для этого основания.

– Я знаю. Но что они будут делать, когда она начнет расправлять крылья? И что будет с ней, если она этого не сделает? Ной поднялся на ноги.

– Пожалуй, я тоже пройдусь. Никогда не видел бобров.

– У мальчика доброе сердце, – заметила Селия, улыбаясь ему вслед.

– Да. И любопытства хватает. Надеюсь, он не будет ее расспрашивать.

– Фрэнк, можешь на него положиться.

– Если бы не мог, то пошел бы с ним искать бобров, вместо того чтобы слегка вздремнуть. – С этими словами он растянулся на земле и положил голову на колени жены.


Ной нашел Оливию на берегу реки. Она сидела неподвижно. Такой она ему и запомнилась. Очень похожей на ту маленькую девочку, пытавшуюся убежать от горя. И в то же время совершенно другой.

Теперь она просто сидела. В шапочке на волосах медового цвета, с идеально прямой спиной. И смотрела на светлую, чистую воду, быстро струившуюся мимо.

На этот раз она не бежит от горя, подумал Ной. Просто учится жить с ним.

Ищет свой собственный конец реки.

Почувствовав его приближение, девочка быстро обернулась. И не отводила серьезных темных глаз, пока Ной не сел рядом.

– Они приплывают сюда играть, – вполголоса сказала Оливия. – Бобры не боятся людей. Они привыкли. Но лучше не шуметь и не делать резких движений.

– Наверно, ты проводишь много времени, бродя по окрестностям.

– Тут всегда есть на что посмотреть и есть что сделать. – Она продолжала рассматривать реку. Близость Ноя заставляла ее испытывать странное чувство – то ли приятное, то ли нет. Девочка могла сказать только одно: такого чувства она до сих пор не испытывала. Что-то вроде барабанной дроби в сердце. – Наверно, это совсем не похоже на Лос-Анджелес.

– Нисколько не похоже. – С его точки зрения, миром был как раз Лос-Анджелес, а не эта дыра. – И слава богу. Мама любит природу и всякую дрянь. Обожает спасать китов, пятнистых сов и что угодно. Она вся в этом.

– Если бы таких людей было больше, никого не пришлось бы спасать!

Она говорила с такой горячностью, что Ной невольно улыбнулся.

– Ага, именно так она и говорит. Но меня это не волнует. С меня вполне достаточно городского парка. Особенно если там есть баскетбольный щит.

– Держу пари, что ты никогда не ловил рыбу.

– А зачем ее ловить? – Он быстро усмехнулся, и барабанная дробь внутри стала громче. – Я всегда могу сходить в «Макдоналдс» и купить сандвич с тунцом.

– Тьфу!

– Почему «тьфу»? А по-моему, «тьфу» – это когда беззащитного червяка насаживают на крючок и топят в воде, чтобы вытащить какую-то извивающуюся, скользкую тварь. – То, что она слегка улыбнулась, а в глазах блеснуло взрослое чувство юмора, доставило ему удовольствие. – Это отвратительно.

– Это искусство, – чопорно поправила Оливия. Но теперь она смотрела на него, а не на реку. – Разве в городе не слишком много людей, машин, шума и суеты?

– Именно так. – Он откинулся на локти. – Поэтому я его и люблю. Там всегда что-нибудь происходит.

– Здесь тоже всегда что-нибудь происходит. Посмотри! – Она перестала стесняться и тронула его руку.

Пара бобров плыла против течения. Их гладкие головы бороздили поверхность; по реке расходились широкие круги. А затем, как во сне, над противоположным берегом взмыла цапля, одним величественным взмахом крыльев преодолела реку и пролетела так близко, что на них упала ее тень.

– Бьюсь об заклад, в городе этого не увидишь.

– Да уж…

Ной с удовольствием смотрел на бобров. Они действительно были забавными: кружились, плескались, переворачивались и плыли на спине.

– Ты знаешь про мою мать?

Он вскинул голову. Оливия снова повернулась к реке. Ее лицо окаменело, подбородок напрягся. Он ждал возможности задать ей десятки вопросов. Оливия дала ему такую возможность, но Ной понял, что не сможет ею воспользоваться.

Она была ребенком.

– Угу. Верно.

– Ты когда-нибудь видел ее фильмы?

– Конечно. Много.

Оливия сжала губы. Она была обязана знать. Кто-то должен был ей сказать. Вот он и скажет. Она надеялась, что Ной будет обращаться с ней как со взрослой, а не как с несмышленышем, которого надо оберегать.

– Она в самом деле была чудесная?

– А ты не видела ни одного? – Когда Оливия кивнула, он заерзал на месте, не зная, что ответить. Его мать всегда говорила, что лучший ответ – это ответ честный. – Она хорошо играла. Вообще-то мне больше нравятся боевики, но я видел ее по телевизору. Слушай, она была просто красавица!

– Неважно, как она выглядела! – выпалила девочка, и удивленный Ной снова поднял голову. – Мне важно, какая она была. Она была хорошей артисткой?

– Конечно. По-настоящему хорошей. Заставляла тебя верить. Думаю, в этом все дело. У Оливии расслабились плечи.

– Да. – Девочка кивнула. – Она осталась там, потому что мечтала играть. Я только хотела знать, хорошо ли она это делала. «Она заставляла тебя поверить…» – повторила Оливия, чтобы запомнить эти слова навсегда. – Твой отец… Он приехал сюда, потому что я его попросила. Знаешь, он очень хороший человек. Твои родители заботятся обо всем. И о людях. Ты не должен этого забывать.

Она поднялась.

– Пойду к ним. Пусть они тоже посмотрят на бобров. А потом пойдем назад.

Ной остался сидеть. Он не задал ей вопросов, которые вертелись на языке, но на один из них Оливия ответила. Как себя чувствует дочь знаменитого человека, погибшего насильственной смертью?

Паршиво она себя чувствует. Паршивее некуда.

Загрузка...