Ночные услады

Глава 1

Эльвина жалась к стене донжона, главной башни мрачного замка, не решаясь выйти из спасительной тени. Во дворе замка царило необычное оживление. Все смешалось в огромной толпе: рыцари и оруженосцы, боевые кони и вьючные животные, сваленная в кучу походная амуниция и припасы. Гремели железные доспехи, клубилась пыль, и найти кого-то в этом хаосе казалось невозможным.

Эльвина представляла все совсем по-другому. Тот, кого она пыталась высмотреть в толчее, рисовался ей верхом на мощном белоснежном боевом коне, весь в сияющих доспехах с копьем в руке, под развевающимися знаменами. Один, а не в толпе облаченных в броню воинов. Так где же он, тот рыцарь, который должен повести за собой все это войско?

Эльвина медлила, наблюдая за происходящим. Она понимала, что выйти все равно придется, если уж решение принято. Всего-то сделать шаг, но проще сказать, чем сделать. Эльвина рисковала, и рисковала отчаянно, с какой стороны ни посмотри. Сунув руку под домотканую грязно-серую тунику, надетую поверх длинной крестьянской рубахи, она нащупала рукоять кинжала. Сознание того, что она вооружена, придало девушке силы, и она храбро выступила из тени на свет и, гордо вздернув подбородок, быстро пошла вперед. Нет ничего проще, чем затеряться в толпе. Кто обратит на нее внимание посреди такого столпотворения?

Но стоило Эльвине отделиться от стены, как она туг же стала объектом пристального внимания почти всех, кто был в это время во дворе замка. Скорее птицы запели бы среди зимы или луна скрыла солнце, чем воины дали бы ей пройти по двору незамеченной. Эльвине, одетой не богаче крестьянских девчонок, сновавших между конниками и пешими, не пришлось никого расталкивать локтями. Перед ней толпа расступалась сама. Кузнецы опускали молот, поворачивая головы в ее сторону, шуты снимали колпаки, юные пажи вздыхали ей вслед, восхищенно глядя на тоненькую девушку, почти девочку, с копной волнистых серебристо-русых, отливавших золотом волос. Эльвина шла, пытаясь отыскать глазами того, чей образ стоял у нее перед глазами, — и не находила его.

Тщательно скрывая смущение, вызванное столь очевидным всеобщим вниманием, Эльвина заметила человека в светлом монашеском одеянии и поспешила к нему. Возможно, он поможет отыскать того, кто ей нужен.

— Отец, можно с вами поговорить? — чуть задыхаясь от волнения, спросила Эльвина.

— Конечно, дитя мое.

Дабы избавить девушку от лишнего смущения, монах отвел ее в сторонку, в тень крепостной стены, загороди» собой от докучливых взглядов.

— У меня срочное поручение к сэру Филиппу. Где мне найти его? — промолвила Эльвина.

Она смотрела в землю, не решаясь взглянуть в глаза снятому отцу из опасения выдать себя. Что подумает служитель Господа о ее истинных намерениях? Нельзя сказать, что Эльвина получила слишком уж строгое религиозное воспитание. Но, как и все люди, она уважала служителей церкви и с почтением относилась к вере, а миссию свою, правда, не без сомнений, все же считала отчасти греховной.

Пожилой монах смотрел на нее из-под надвинутого на глаза капюшона, очевидно, ожидая дальнейших разъяснений. В самом деле, что нужно юной девушке, почти ребенку, от зрелого рыцаря? Но поскольку потока несвязной детской болтовни, которого он ожидал, так и не последовало, монах, нахмурившись, вгляделся в свою собеседницу пристальнее.

Эльвина бросила на святого отца быстрый взгляд из-под полуопущенных ресниц. Пожалуй, он ошибся, определяя ее возраст. Девушке никак не меньше четырнадцати. Правильные черты лица, высокие скулы, умный взгляд. Да, она не тот испуганный ребенок, каким показалась ему вначале. Если страх и терзал ее, девушка умело скрывала его, и лишь дрожащие тонкие пальчики выдавали волнение. Решение пришло к цистерцианцу внезапно.

— Следуй за мной, — сказал он и направился вдоль крепостной стены к конюшням, расположенным в дальнем конце двора.

Эльвина быстро шла за ним, не поворачивая головы, глядя лишь вперед, на развевающуюся белую одежду. Сверху на нее укоризненно смотрели пустыми глазницами окна жилой части замка.

Девушка и монах остановились возле конюшен, в тени навеса. Июньское солнце палило немилосердно, усиливая и без того резкий запах конского навоза и разгоряченных шкур.

— Он там. — Монах указал на темную низкую дверь.

— В конюшне! — Эльвина с сомнением и ужасом смотрела на загаженный пол смрадного помещения. Что делает могущественный нормандский рыцарь в этом убогом сарае?

Монаха насмешило ее недоумение.

— Если хотите, я могу привести его.

Эльвина испуганно замотала головой. Она и так преступила границы дозволенного. Довольно того, что она привлекла духовное лицо к выполнению своей миссии несколько сомнительного свойства. К тому же не пристало благородному рыцарю идти к ней, простой девушке. Если она хочет его видеть, то должна идти к нему сама.

— Я сама его найду.

Эльвина ждала, когда монах уйдет, но он, бросив на нее быстрый взгляд, открыл дверь.

— Филипп, к тебе гостья.

Удовлетворившись тем, что человек в конюшне услышал его, монах жестом предложил девушке войти.

Теперь уж пути назад не было. Эльвина шагнула в темноту конюшни. А там пусть судьба решит, как быть дальше.

Эльвина на миг ослепла после яркого солнца, но в окутавшем ее мраке имелось одно преимущество: здесь она была скрыта от множества любопытствующих, если не принимать во внимание лиловых глаз мощных коней, встретивших девушку тревожным ржанием.

В темноте Эльвина не заметила мужчину за загородкой в ближайшем стойле и вздрогнула, когда он, распрямившись во весь свой немалый рост, внезапно возник перед ней. Рыцарь был могуч и огромен, как башня: выше ее на голову и шире в плечах раза в два. Осторожно подняв глаза, Эльвина уткнулась взглядом в мускулистую бронзовую грудь, затем перевела его чуть повыше, на бритый квадратный подбородок, уже покрывшийся черной щетиной; затем еще выше, пока не встретилась с изумрудно-зелеными, поразительно яркими глазами, казавшимися светлыми на смуглом лице. Левую скулу незнакомца пересекал шрам, из-за которого его строгие, хотя и правильные черты лица казались особенно суровыми. Воин, стоявший перед Эльвиной, отнюдь не походил на куртуазного кавалера, каким рисовала его леди Равенна. От страха во рту у Эльвины пересохло, и она испуганно уставилась на мрачного гиганта.

— Ты искала меня? — спросил великан, усмехаясь одними глазами.

Филипп Сент-Обен прислонился к столбу, скрестил на груди руки и, стоя в такой непринужденной позе, разглядывал явившуюся к нему посетительницу. Окинув беглым взглядом ее стройную хрупкую фигурку, он решил рассмотреть ее попристальнее. Неспешно начав путешествие с лица, он скользнул взглядом вниз, вдоль стройной белой и по-детски тонкой шеи к груди. Здесь его ждало приятное открытие: грудь вопреки ожиданиям оказалась полной, высокой и округлой. Вероятно, девушка уже вступила в пору юности. Раз так, то его интерес польстит ей. Однако когда Филипп наконец оторвал взгляд от столь привлекшей его части тела, льдисто-голубые глаза смотрели на рыцаря хмуро и даже грозно.

— Вам нравится то, что вы видите, сэр? — дерзко осведомилась она.

Щеки Эльвины пылали огнем. Она была крайне смущена этим затянувшимся осмотром, но скорее умерла бы со стыда, чем показала свою растерянность незнакомцу. Девушка с вызовом смотрела в глаза рыцарю, демонстративно не замечая его веселого недоумения.

— Очень нравится, — многозначительно ответил он на саксонском диалекте, намеренно используя тот язык, на котором обращалась к нему Эльвина.

Не желая продолжать беседу в том же язвительно-насмешливом тоне, Филипп вдруг притянул девушку к себе. Грудь ее оказалась прижатой к его груди, а раскрывшиеся от удивления губы — в пределах досягаемости. Не давая девушке опомниться, Филипп осторожно поцеловал уголок ее рта.

Придя в себя, Эльвина решительно уперлась ладонями в мускулистую грудь Филиппа Сент-Обена и предприняла отчаянные попытки освободиться. Но он лишь крепче обнял девушку за талию и прижал к себе еще теснее, так, что ее бедра оказались напротив возбужденного символа его мужественности. Эльвина неистово сопротивлялась, пытаясь увернуться от его поцелуев, но безуспешно. Она вспомнила о кинжале, лишь когда Филипп чуть приподнял ее и прижал животом к отвердевшему уплотнению у себя между ног. Теперь его намерения стали для нее более чем очевидными.

Эльвину неплохо обучили обращаться с оружием, и она знала, как охладить мужской пыл. Без кольчуги сэр Филипп представлял легкую мишень. Девушка направила острие повыше того места, где заканчивались его наголенники. Ни о чем не подозревающий Филипп прижал девушку еще теснее, и острие вошло ему в бедро.

В раздраженном недоумении рыцарь опустил взгляд. Капля его крови упала на покрытый соломой земляной пол. Филипп перевел взгляд на маленькую руку, сжимавшую оружие, взглянул в серебристые глаза девицы и быстрым движением вывернул ей кисть. Кинжал упал на солому.

— Никогда не поднимай нож на мужчину, маленькая злодейка, если не собираешься использовать его по назначению.

Не удостоив несостоявшееся покушение более ни единым словом, Филипп столь же внезапно прижал девушку к себе вновь и овладел ее ртом. Эльвина снова уперлась ладонями ему в грудь.

Скорее в гневе, чем в страхе, она начала царапаться, пытаясь как можно сильнее ударить Филиппа коленом в пах. До сих пор ни один из тех, на ком Эльвине случалось испробовать свое оружие, не относился к ее угрозе с таким демонстративным пренебрежением. Унизительное положение девушки усугублялось еще и тем, что она сама пришла к нему. Впрочем, вспомнив о цели своего визита, Эльвина взяла себя в руки: такой гнев совершенно неуместен.

В смятении она попыталась разобраться в тех чувствах, что вызывал в ней мужчина, не желавший отпускать ее из своих цепких объятий.

Губы Эльвины почти послушно раскрылись, поддаваясь натиску губ Филиппа, и в тот же миг его язык заполнил рот, мешая дышать. То ли от неожиданности, то ли от недостатка воздуха или еще по какой-то причине голова ее закружилась и тело стало почти невесомым и каким-то чужим. Эльвине казалось, будто ее засасывает и уносит куда-то горячий поток и она вот-вот потонет в этом бурном течении. Сжатые кулачки сами собой раскрылись, напряженные мышцы расслабились, руки легли на его обнаженную грудь, широкую и мощную, покрытую курчавыми жесткими волосками.

Тайные, полудремотные воспоминания о чем-то сладко-запретном охватили ее, обдав жаром. Словно завороженная, Эльвина крепко сжала плечи Филиппа, с жадностью вбирая в себя его язык, прижимаясь животом к его твердой восставшей плоти.

При этом внезапном превращении холодной девственницы в страстную искусительницу Филипп задохнулся от удивления и отстранил от себя Эльвину. Окинув подозрительным взглядом свою нежданную гостью, ее встрепанные волосы, бурно вздымающуюся грудь, он спросил:

— Кто ты, черт возьми, такая?

Вопрос, заданный на его родном языке, был скорее риторическим. Он не ждал от нее ответа, а лишь хотел выиграть время, чтобы немного остыть.

— Эльвина, дочь Ферфакса. — Она обхватила себя руками и скромно отвернулась, увидев, что Филипп поправляет наголенники.

Щеки ее пылали огнем, сердце неистово колотилось, и способность думать вернулась к Эльвине. Этот мужчина послан ей судьбой. Если бы она захотела, еще не поздно «бежать своей судьбы. „Беги, пока не поздно“, — нашептывал ей тоненький голосок. Очевидно, то взывал к ней злое благоразумия. Слишком маленькой и бессильной казалась Эльвина самой себе перед лицом грозного нормандца. Его исполинский рост и богатырское сложение, как и суровость черт, пугали ее. Но целовал он Эльвину хотя и жадно, но без жестокости и отпустил ее, не попытавшись изнасиловать. Чего еще могла просить женщина в столь жестокий век? Сжав кулаки и тряхнув головой, Эльвина усилием воли вернула себя на землю.

— Так чего же ты хочешь, малышка эльф?

Филипп был явно поражен ее знанием нормандского, хотя последние девяносто лет при дворе говорили только на этом языке. И тем не менее он ответил девушке на языке черни, населявшей эти края. Имя ее уходило корнями в глубь англосаксонской истории. Эльвина Светлокудрая и внешне, и по духу вполне соответствовала представлениям о ее предках — викингах. Ее убогая одежда свидетельствовала о том, что сегодня она принадлежала к стану побежденных.

Когда нормандец заговорил с Эльвиной на ее родном языке, она насторожилась. Не многие из придворных утруждали себя изучением языка ее предков. Мало кто интересовался древними легендами, окутанными тайной, мифами и сказаниями, из которых и складывалась история ее народа. Отец Эльвины рассказывал ей о тех временах, когда эльфы, любившие водить хороводы при лунном свете, населяли эту землю, и было их едва ли не больше, чем людей, и люди учились у них мудрости и преклонялись перед их волшебной силой. Имя ее пришло из древней истории как напоминание о тех благословенных временах, но только старики все еще хранили в памяти те легенды.

— Я бы хотела узнать, какой вы человек, сэр, — холодно отозвалась Эльвина.

Тело ее все еще горело во всех тех местах, которых он касался, и она намеренно старалась не думать о том, что неизбежно произойдет. Когда Эльвине изложили план действий, она по зрелом размышлении согласилась его принять, но одно дело выслушать предложенную схему и согласиться с ней, а другое — осуществить этот план. Когда девушка лицом к лицу столкнулась с Филиппом и увидела, что он собой представляет, она внезапно растерялась. Теперь Эльвина была совсем не уверена в том, что поступила правильно.

— И что же ты решила насчет меня?

Филипп смотрел на нее с той же серьезной мрачностью, с какой она взирала на него, нисколько не сожалея о содеянном. Эта простолюдинка только что совершила покушение на рыцаря, и за это он был вправе сделать с ней все, что угодно. Однако девушка не испытывала страха, более того, она ничуть не сомневалась в своей правоте. Филипп не понимал, с кем его свела судьба. В этой девушке крылась какая-то тайна. Она держалась с достоинством аристократки и говорила на языке двора не хуже, чем он сам, но одета была в отрепья, как последняя из рабынь, и владела языком рабов так же хорошо, как и нормандским — языком знати. Поразило его и внезапное превращение возмущенной девственницы в страстную женщину. Филипп ждал, пока она заговорит, не спеша делать выводы.

— Вы не похожи на благородного рыцаря. — Эльвина окинула Филиппа таким же оценивающим взглядом, каким он смотрел на нее прежде. — Но вы и не то чудовище, которое могло бы устрашить меня, — добавила она, скромно потупившись, после чего, вскинув синий взгляд, напрямик спросила: — Вы человек чести?

— Я достаточно честен, чтобы сказать тебе, что меня больше привлекает война, чем всякие романтические бредни. Рыцарское великодушие — удел слабаков, падких до женских прелестей. И не торопись составить мнение обо мне: ты решила, что меня не стоит опасаться, лишь на том основании, что я не разобрался с тобой по-свойски. Но всему есть несколько объяснений. Так знай, я не взял тебя силой лишь потому, что не настолько голоден и не хочу глотать такую мелкую рыбешку, как ты. Подрасти немного, набери вес, а там посмотрим, что сделать с тобой, попадись ты ко мне на крючок.

Эльвина гордо расправила плечи:

— Мне жаль, что я не в вашем вкусе, сэр. Моя леди будет разочарована.

Филипп недоуменно приподнял брови:

— Леди Равенна? Какое она имеет отношение к тому, что я о тебе думаю?

— Ни к чему вам рассказывать. Раз уж я вам не понравилась… Я пойду к ней и скажу, чтобы она нашла кого-нибудь другого.

Эльвина двинулась к двери.

Филипп схватил девушку за длинные серебристые локоны, рассыпавшиеся по плечам, и, намотав их на кулак, поспешно развернул ее к себе.

— Скажи мне, — властно потребовал он.

— Я должна была стать даром для вас сегодня вечером, если бы вам понравился мой танец.

— Даром для меня?!

Не скрывая удивления, Филипп отпустил Эльвину и вперил в нее взгляд. Губы девушки, опухшие от его жадных поцелуев, дрожали. Пухлые губы, почти как у ребенка. И вместе с тем грудь ее, пышная и нежная под грубой тканью, будила в нем отнюдь не отцовские чувства.

На этот раз Эльвина выдержала его взгляд без гнева.

— Она думала, я понравлюсь вам, сэр. Поскольку это не так, все осложняется, но лучше узнать об этом сейчас, чем позже. Могу я теперь идти?

Филипп держал ее за руку и не думал отпускать. Теперь, когда к нему вернулась ясность мысли, он отчетливо понял, что его стремятся подкупить. Король Генрих объявил, что замок Данстон и земли, лежащие вокруг, находятся под его покровительством до тех пор, пока леди Равенна не выйдет замуж за достойного человека. Филипп прибыл сюда по поручению короля. Ему предстояло осмотреть местность и доложить королю, сколько стоит эта земля и какой доход может приносить. Тем временем король подыскивал подходящего вассала, чтобы передать ему эту землю во владение. Очевидно, леди Равенна имела на этот счет свои планы. Чтобы владения оценили так, как было выгодно ей, она и решила подкупить королевского посланника.

— Нет, никуда ты не уйдешь. Я требую объяснений. Если леди Равенна решила сделать мне сюрприз, подарив тебя на ночь, то зачем ты искала меня сейчас?

Эльвина зарделась под его взглядом.

— Я хотела встретиться с вами перед тем, как отдаться. Вы должны меня понять. Женщина в таких вопросах почти не имеет выбора. Я знаю, что когда-нибудь неизбежное произойдет, но пока есть возможность, я хочу выбрать сама.

— Итак, ты пришла взглянуть, скотина я или человек.

Эльвина еще выше вскинула голову, когда Филипп засмеялся. Изумрудные глаза его искрились весельем и любопытством, и, когда она отпрянула, он погладил ее по голове с осторожной нежностью.

— Что-то в этом роде, сэр, — прошептала Эльвина.

Когда он смеялся, суровые складки на лице разглаживались и, если бы не шрам, Филипп казался бы почти красивым. Что вызвало в нем такую решительную перемену?

— И что же ты для себя уяснила? Похож ли я на девичью мечту? И что ты надеешься получить от своей госпожи в обмен на услуги? Свободу?

Проигнорировав первый вопрос Филиппа, Эльвина надменно заявила:

— Я и так свободная женщина, сэр. Я так же свободна, как и вы. Я лишь искала вашей защиты для себя и моей больной подруги. Но раз я вам не по вкусу, прошу вас меня отпустить.

— Погоди, маленькая разбойница. Кто сказал, что ты мне не по вкусу? Объясни мне толком, чего ты хочешь. Чего ты ждешь от меня после того, как сегодня вечером я наслажусь твоим чудесным маленьким телом?

Эльвина невольно поежилась при его насмешливом упоминании о том неизбежном, что не выходило у нее из головы. С нее, пожалуй, хватило того, что она уже успела почувствовать, оказавшись в непосредственной близости к своему предполагаемому покровителю. Но близость была далеко не полной. У Эльвины появилось ощущение, что тело предало ее разум, и это ощущение не очень ей нравилось. А то, что как раз в этот момент ладонь Филиппа неспешно скользила вниз, от ее щеки к вырезу туники, никак не способствовало тому, чтобы тревога ее развеялась.

— Я надеялась, что вы возьмете меня и Тильду с собой, когда тронетесь отсюда дальше, милорд. Что же планировала леди Равенна, сказать вам не могу.

— Ты девственница? — осторожно спросил Филипп.

Эльвина кивнула, и Филипп туже стянул ее льняную прядь и запрокинул девушке голову, чтобы видеть глаза.

— Почему твой выбор пал на меня? Почему ты захотела, чтобы я сделал тебя женщиной? Разве это не задача мужа?

— У меня нет ни приданого, ни земель, ни покровителя, — спокойно призналась Эльвина. — Я путешествую от замка к замку в обществе одной лишь Тильды — только она покровительствует мне и защищает меня. А теперь Тильда заболела. Едва ли мне удастся долго бродить по свету, прежде чем какой-нибудь мужчина не заберет у меня то немногое, что я имею. Леди Равенна согласилась присмотреть за Тильдой, если я сделаю для нее то, о чем она попросила. Я пошла на это, но я знаю, что, если вы оставите меня здесь, впоследствии она станет предлагать меня каждому мужчине, на которого пожелает оказать влияние. Я не могу жить такой жизнью, сэр, но я готова хранить верность кому-то одному, и, если вы возьмете меня, я буду вам верна. Я сделаю все, чтобы оправдать свое содержание. Полагаю, вы не жестокий человек, и быть на вашем содержании — не самая худшая судьба для меня.

Филипп тихо присвистнул. Он верил этой девушке. Последние годы гражданской войны разрушили многие судьбы, и перед лицом этой напасти сильные мира сего оказались столь же уязвимыми, как и бедняки. Только чудом эта девочка все еще оставалась невредима в разграбленной, кишащей разбойниками стране. Только чудо могло защитить ее, чудо или таинственная Тильда. Что же представляет собой эта Тильда? Хотелось бы взглянуть на нее, чтобы понять, какими такими достоинствами обладает покровительница Эльвины, если в обмен на ее благополучие девушка готова пожертвовать своим единственным сокровищем. Эльвина права: если он, Филипп, не возьмет ее сейчас, это сделает кто-то другой, и сделает скоро. Жаль бросать на произвол судьбы эту юную прелесть. Не пристало и отказываться от подарка. Но на решение Филиппа повлияли не практические соображения. Просто ему не давало покоя желание, разбуженное страстным и чудным в своей непосредственности откликом на его поцелуи. Чресла его горели, и ему страстно хотелось поближе познакомиться с пришедшей к нему прелестницей.

— Ты все хорошо говоришь, маленькая язычница, но я не столь уж уверен, что ты отдаешь себе отчет в том, какого рода сделку собираешься совершить. Я не любитель забавляться с девственницами, и одна ночь с тобой, невинное дитя, меня не устроит. Если я возьму тебя к себе в постель, ты будешь согревать ее для меня столько ночей, сколько я сочту нужным. И в обмен на свое покровительство я потребую от тебя верности, такой же, какую муж требует от жены. Если мне суждено научить тебя, как удовлетворять мои желания, я не хочу, чтобы ты применяла полученные знания, услаждая других мужчин. Шлюхи мне не нужны.

Эльвина встретилась взглядом с Филиппом. Глаза его горели зеленым пламенем, и этот пламень жег ее лицо и губы, еще не остывшие от поцелуев. Он обещал взять ее, дав взамен чувство относительной надежности. Скорее всего Филипп сдержит обещание, но при мысли о том, что он возьмет ее, Эльвину пробирала дрожь, но не дрожь страха, а иная, сопровождавшаяся томлением в груди и тянущей болью внизу живота. Поцелуй и руки Филиппа подарили Эльвине новые пугающие знания о себе самой, но привыкнуть к тому, что она узнала о себе, времени не было. Она кивнула.

— Я буду вам как жена, милорд, если вы этого желаете. Обещаю не смотреть на других мужчин, пока буду делить с вами постель. Обещаю быть верной вам в обмен на ваше покровительство, и, если вы проявите доброту ко мне, я быстро научусь тому, чему вы пожелаете меня научить. Я знаю, что такое благодарность.

Широкая ладонь Филиппа накрыла ее грудь бережно, нежно, и Эльвина задрожала, но не отстранилась. Что-то похожее на сочувствие мелькнуло в глазах грозного рыцаря. Отпустив ее, он нагнулся, поднял кинжал и протянул Эльвине.

— Клянусь этим клинком и призываю в свидетели всемогущего Бога, что ты получишь мое покровительство на то время, пока будешь в нем нуждаться.

— На кинжале моего отца, призывая Бога в свидетели, — в тон ему проговорила Эльвина, — я присягаю на верность вам, милорд, как вассал господину, и буду верна вам, как вассал господину, до тех пор, пока вы будете нуждаться в моей верности.

Засунув оружие за пояс, Эльвина поклонилась Филиппу.

Взгляды их встретились, и лицо Филиппа осветила улыбка. Итак, теперь она в его власти. Эльвина только что признала себя его вассалом. Отчего же тогда ее глаза так дерзко блестят? Пожалуй, нелегко будет научить ее смирению, заставить понять разницу в их положении. В девушке течет кровь ее предков, свободолюбивых викингов, чей вольный дух не усмиришь одними словами. Но и в нем течет кровь воинов, и вызов в глазах Эльвины лишь раззадоривал Филиппа.

— Не вижу причин, по которым мы не могли бы приступить к выполнению наших обязательств немедленно. Я расположился в башне, через двор отсюда. У двери внизу стоит мой человек. Думаю, лучше бы тебе проскользнуть туда незамеченной. Дай мне лишь время предупредить моих людей.

Кровь отхлынула от лица Эльвины. Филипп не давал ей времени привыкнуть к новому положению, не давал времени передумать. Но она связала себя с этим мужчиной клятвой, столь же серьезной и торжественной, как клятва у алтаря, и должна выполнять то, что обещала. Окинув взглядом стоящего перед ней могучего рыцаря, Эльвина с особой остротой ощутила свою хрупкость и ранимость. Что станется с ней, когда он придавит ее своим громадным телом и совершит то, что она видела, лишь наблюдая за животными?

Эльвина еще раз поклонилась Филиппу, и он, не оглядываясь, вышел.