Ночь, когда огни погасли

Глава 8

Телефонный звонок оторвал Душку, печатавшую очередное письмо Уилле Фэй, от этого занятия. Пальцы застыли на старых круглых клавишах, она замерла, не сразу поняв, откуда доносится звук. Ноги затекли от долгого сидения, она с трудом поднялась и побрела к телефону с дисковым циферблатом, стоявшему на столике в прихожей и трезвонившему в одиннадцатый раз.

– Душка, добрый вечер. Это Дэниел Блэкфорд. Как у вас дела?

– Здравствуйте, Дэн. Да вот дышу пока. Надеюсь, вы насчет помидоров, а не насчет того, чтобы продать мою землю. Я того же мнения и менять его не собираюсь.

Он хрипло рассмеялся:

– Я понимаю, Душка. Не волнуйтесь. Я звоню по поводу Мэрили Данлап. Ее дочка, Лили, вчера у нас на вечеринке повредила ногу, и я бы вас попросил зайти к ним, посмотреть, как дела, и рассказать мне. Я просил Мэрили позвонить, если ей что-нибудь будет нужно, но она не звонит. Мы оба знаем – это не означает, что все хорошо. Мэрили, наверно, сгорела бы со стыда, если бы узнала, что я спрашиваю, как она там. По-моему, она очень независимая. Вряд ли ей понравится, если я позвоню ей лично.

Душка ответила не сразу. Не стала говорить первое, что пришло в голову. Дэниел Блэкфорд был одним из тех немногих людей, кого она еще терпела, и она знала – просьбы о помощи нелегко ему даются. И, конечно, она не могла бы ему объяснить, почему ей не хочется общаться с Мэрили Данлап. Каждый раз, приходя к ней, она будто сталкивалась с самой собой, только гораздо моложе. Ей достаточно трудно пришлось в молодости, которую теперь не было ни малейшего желания вспоминать. Но, стоя на крыльце дома Мэрили, она чувствовала, как ее словно ураганом затягивает в чужую жизнь, и неважно, хочет она того или нет.

– Хорошо, загляну и расскажу вам. Принесу ей томатов, что ли, и кукурузный хлеб, который остался от ужина. Так что причина у меня есть. Безо всякой причины к ней заявляться как-то подозрительно, а еда ей пригодится. Сомневаюсь, что эта женщина умеет готовить.

– Ну, сейчас это не такой уж большой грех, Душка.

– Вот и зря. Когда-то я могла сделать полноценный обед отцу и братьям из пригоршни листовой капусты, муки и пары яиц. Не скажу, чтобы это было очень уж вкусно, но животы набивало.

– Я понял. Перезвоните мне, пожалуйста, и расскажите, как там Лили.

– Хорошо. И вот еще что, Дэн. Постарайтесь, чтобы мой поднос ко мне вернулся. Вы же знаете, он мамин.

Повисла пауза. Душка довольно улыбнулась.

– Как вы узнали о подносе?

– Была сегодня в церкви. Парковка у Первой методистской – все равно что гибрид рупора и желтой прессы.

Дэн громко рассмеялся:

– Вы ничего не упустите, верно, Душка?

– Само собой.

Повисла пауза, потом он сказал:

– Рад слышать.

Они попрощались, Душка накрыла салфеткой печатную машинку и пошла в кухню за кукурузным хлебом и томатами. Облака на небе немного защищали от солнечного жара, но дорожка от дома до коттеджа все равно казалась бесконечной. И все-таки Душка предпочитала ползти на своих двоих, а не тратить деньги на бензин.

Она посмотрела в сторону леса, и на миг ей показалось, будто она увидела мираж: туманный образ маленькой белой собачки у опушки. Дикси. Она остановилась, пригляделась, порадовалась тому, что помнит это имя, хотя уже давно не вспоминала чудесную собаку, которая была у нее в детстве. Последняя собака в ее жизни. Душка моргнула, и образ исчез.

Ей хотелось верить, что бедняжка побежала к себе домой. Что она не потеряется. Бедная собачка. Они всегда думают, что лес – их спасение, тенистая прохлада в жаркий летний день, блаженная тишина, когда от шума голосов звенит в ушах. Место, где можно побыть в одиночестве. Но все уже давно было совсем не так.

Душке понадобилась целая минута, чтобы перевести дыхание, взобравшись по ступенькам и постучав в дверь. Прежде чем она стукнула по ней второй раз, ей открыл Колин.

– Вы видели белую собаку? Видели? Она сидела тут, возле леса!

Мэрили стояла за спиной сына, и в ее глазах читалась паника.

– Мои глаза уже не так хороши, как раньше. – Душка поджала губы. – Не знаю, видела я что-нибудь или нет.

– Мама! Я же говорил, это собака! Если ты мне не разрешишь ее кормить, она умрет с голода! – Он рванул по ступеням во двор.

– Не уходи дальше качелей! – крикнула Мэрили ему вслед и виновато посмотрела на Душку. – Простите, что кричу. Выходные выдались очень тяжелыми. Вчера на вечеринке Лили повредила ногу и переживает, что не сможет стать чирлидером. До вчерашнего дня я и не знала, что она этого хочет. Теперь она боится на нее наступать и гоняет меня туда-сюда с поручениями. – Мэрили посмотрела на блюдо и бумажный сверток в руках у Душки. – Вам помочь?

– Да уж помогите. Хлеб остался от ужина, а томаты мне одной не съесть, так что это вам. Только посуду верните.

Щеки Мэрили порозовели; вне всякого сомнения, она вспомнила поднос. Открыла дверь пошире.

– Зайдете к нам?

Душка хотела было отказаться, потому что уже выяснила все, что было нужно Дэну, но внезапно ее взгляд упал на столик в прихожей и лежавшую на нем белую книжечку. В минуту слабости она позвонила Мэрили и разрешила Колину читать книги Джимми, если он обещает быть ответственным и бережно с ними обращаться. Все лучше для книг, чем стоять на полках. Душка прищурилась. Названия разобрать не смогла, но что это за книга, знала и так: «Птицы Джорджии и их гнезда». Знала, что на сорок девятой странице нарисована алая пиранга, а на шестьдесят второй – черно-белый набросок воробьиной овсянки в гнезде. Это были любимые картинки Джимми, и под каждой стояли отметки карандашом, сколько раз он их уже видел. А на сто тридцать шестой странице, в правом верхнем углу, остался маленький кровавый след, и если приглядеться, можно различить отпечаток пальца Джимми.

Душка посмотрела на Мэрили:

– Ну можно. Если вы приготовите сладкий чай, я не против его выпить. На улице жарко.

– Да, конечно. Проходите в кухню. – Она раскрыла дверь пошире и впустила Душку, прежде чем взять у нее сумку и тарелку и отнести на кухню.

Душка заглянула в гостиную и увидела, что Лили лежит на диване, положив ногу на подлокотник, и смотрит телевизор; на коленях ноутбук, пальцы бешено стучат по клавишам. На чайном столике перед диваном – грязные тарелки, стаканы, миска, полная попкорна. Девчонке, очевидно, очень даже неплохо.

Душка села за стол. Мэрили налила два стакана почти приличного чая с сахаром, поставила на стол печенье. Старая женщина крепко прижалась спиной к стулу. Ей не хотелось чувствовать себя слишком уютно. Она пыталась понять, что побудило ее рассказать историю о Руфусе и Ламаре. И Джимми. Может быть, мальчишка, Колин, чем-то очень похожий на ее самого младшего брата. Такой же долговязый, так же живо интересуется окружающим миром, так же мало заботится о насущном – ботинках, носовых платках, аккуратности. По этому мальчишеству Душка так скучала, когда не стало ее брата. Запах пота, запах мальчишки, исходивший от Колина, вновь вызывал в ней воспоминания. Вызывал желание расплакаться. А к этому она была совсем не готова.

– Хотите печенье? – спросила Мэрили, придвигая к ней блюдо.

– Нет, спасибо. Я слежу за фигурой. – Это было не так, но Душка все равно так сказала, боясь сближения с этой женщиной и ее детьми и чувствуя, что эта задача становится все труднее. Отхлебнула чаю, посмотрела на темные круги под глазами молодой женщины, на коротко остриженные ногти, пальцы в заусенцах. У них было слишком много общего, и Душку это нервировало. Ей казалось, она стоит на муравейнике и не может сдвинуться ни на шаг.

Мэрили откашлялась, и Душка ощутила странное удовольствие от того, что молодая женщина не решается с ней заговорить.

– Уэйд сказал, у вас есть старые карты вашего поместья до того, как землю поделили и построили площадку для гольфа. Я очень люблю старые карты… я вообще коллекционер. Мне бы очень хотелось их увидеть, если, конечно…

– У меня их уже нет, – перебила Душка. – Или они лежат где-то на чердаке, и понадобится не одна неделя, чтобы их отыскать. Очень жаль, – добавила она, хотя ей было ничуть не жаль.

Краем глаза она заметила какое-то движение, повернула голову и увидела Колина на качелях. В руке у него была, судя по всему, книга Джимми. Оторвавшись от нее, он посмотрел на сплетенные ветки над головой.

– Спасибо, что разрешили нам взять книги вашего брата, – сказала Мэрили. В ее голосе чувствовалась обида на то, что Душка оборвала ее так резко. – Вы себе не представляете, как Колину нравится рассматривать птиц. Вчера он увидел дятла. Целый день о нем говорит. Это такое счастье, потому что я до смерти устала от бесконечных разговоров о том, как он хочет собаку и как подберет бездомную, если встретит на улице.

Что-то сжалось в груди Душки, там, где должно было быть сердце.

– Я могу позвонить в службу контроля за животными. Пусть найдут эту собаку, если вы думаете, что она настоящая.

– Я не знаю, настоящая она или нет, – ее видит только Колин. Но я боюсь, что она окажется настоящей и он захочет ее оставить.

– Не бойтесь. – Душка не хотела этого говорить. Не хотела вмешиваться. Но есть минуты, которые не забываются, даже очень много лет спустя. – Почему вы боитесь? Почти все мои друзья говорят, что у ребенка, особенно мальчика, непременно должна быть собака. С ней он учится быть ответственным, заботиться не только о себе. – Душка печально улыбнулась, глядя на Колина, но видя другого мальчика. Другие времена. – У Джимми была собака. Дикси. Маленькая белая собачонка, которую завели вообще-то мне, но все наши собаки выбирали своим хозяином Джимми. Она спала в ногах моей кровати – я так думаю, просто в знак уважения, и потому что я ее кормила, и любила всем сердцем, – но всегда была на стороне Джимми. Даже в самом конце. – Она осеклась. – Но это был мой выбор, я сама не захотела там быть. Мама учила меня: хочешь сделать вид, будто чего-то не случилось, – отвернись и не смотри.

Она даже не стала спрашивать у Мэрили, хочет ли она услышать эту историю. Было слишком поздно. Она уже погрузилась в воспоминания – потому что в самом конце у нас остаются лишь они.

1935 год

Я смотрела, как Джимми и Ламар топчут страстоцветы, упавшие с цветущей пурпурной лианы, которую папа посадил под окном маминой спальни много лет назад, когда еще не оставил надежды ее порадовать. Сидя на ступеньках крыльца, я наблюдала за ними и слушала хлопки, с которыми лопались круглые шарики. Я хотела сказать им, что можно съесть страстоцветы, вместо чтобы топтать, но не сказала. Я была в переходном возрасте и еще не понимала, ребенок я или уже взрослый человек.

С тех пор, как год назад погиб Руфус, я сильно выросла. Не только стала выше ростом, но начала иначе думать. И чувствовать. Раньше мне нравилось топтать страстоцветы, чувствовать, как липкий сок течет по ногам; теперь – просто слушать этот звук. Джимми и Ламар были почти моими ровесниками, но я уже стала слишком взрослой, чтобы к ним присоединиться.

Заслушавшись, я не поняла, что Дикси нет рядом, пока не услышала тихий жалобный плач из-под крыльца, похожий на шуршание чистых простыней, когда кладешь их друг на друга, стеля постель. Склонившись, я увидела ее. Белая шерстка на задней лапе стала темно-красной от засохшей и свежей крови. Она пыталась слизать эту кровь, но ей было слишком больно, потому что каждый раз, касаясь язычком лапы, она вновь начинала скулить.

– Джимми! Ламар! Быстро сюда! Дикси поранилась.

Джимми полез под крыльцо, чтобы ее достать. Больше она в такую минуту, наверное, ни к кому бы не пошла. Она была совсем маленькой, легко умещалась в его руках, и когда он поднял ее в воздух, я увидела, что на ее искривленной ножке висит капкан.

Ламар погладил ее по подбородку, она положила голову ему на руку. Ее глаза потемнели, словно вместив в себя всю эту боль.

– Беличий капкан, – сказал Джимми, злясь и вместе с тем стараясь не плакать.

– Папа же велел Гарри их не ставить. У нас столько кошек, и Дикси, и они могут пораниться. – Я плакала, не стыдясь, вне себя от боли и злости. И ненависти к старшему брату, совсем не умеющему думать о других.

Папа открыл дверь. За ворот его рубашки была заткнута нагрудная салфетка.

– Что за шум? Может человек спокойно почитать газету?

Я рванула к нему, прижалась к мягкому телу.

– Дикси поранилась… она попала в капкан Гарри и сломала ногу. Надо везти ее к доктору…

Он будто стал меньше ростом. Плечи опустились, голова упала на грудь.

– Прости, Душка, у нас нет на это денег.

– А как же доктор Маккензи? Он согласится бесплатно! – Я не была уверена, но доктор Маккензи был папой Уиллы Фэй, а это чего-нибудь да стоило.

Папа покачал головой, посмотрел на Дикси, переставшую скулить, будто пытаясь казаться храброй.

– Мне неловко так часто просить его об одолжении. К тому же тут уже ничего не поделаешь. – Он погладил меня по голове, как маленькую, и взглянул на Джимми и Ламара, как будто пытаясь сказать им то, чего я не услышу.

– Я могу вправить. Я видела, как мама вправляла Гарри сломанную руку, и все запомнила… ну почти все… – Я уже готова была бежать вниз по ступеням, искать деревяшку, которую могла бы наложить как шину. Но отцовская рука легла мне на плечо, остановила.

– Собаке больно, Душка. Будет жестоко заставлять ее мучиться. У нее не только сломана нога, она еще и разгрызла рану. Пошло заражение, которое будет медленно ее убивать. Ты должна сделать правильный выбор.

Он сжал мое плечо – высшее проявление нежности, на которое он был способен – и пошел в дом. Дикси смотрела на меня чудесными карими глазами, но я не могла ее погладить. Я не смела. Это было бы как в библейской истории про Иуду. Хотя я без того чувствовала себя им.

– Это сделаю я, – сказал Джимми. Его голос был густым, как патока. – Она ничего не почувствует. Я поговорю с ней, успокою, скажу, что мы ее любим.

Ламар хмурился. Или мне так показалось? Сквозь слезы мне трудно было разглядеть.

– Я пойду с ним. Тогда ты не будешь винить только одного из нас.

Я кивнула и отвернулась, не в силах смотреть на чудесную собаку, которая каждую ночь спала в ногах моей кровати и терпеть не могла приносить палку, но всегда знала, когда кому-то грустно, и облизывала ему лицо, и радовала.

Я слышала, как кто-то пошел в дом за папиным пистолетом, лежавшим в кабинете, в ящике стола, а потом вернулся.

– Ты точно не хочешь попрощаться?

Это был Джимми, и он стоял за моей спиной, и я чувствовала запах Дикси, запах ее крови и дыхания, слышала, как она плачет. Я закрыла глаза и повернула голову, и ощутила нежную прохладу ее язычка, когда она лизнула меня в щеку в последний раз.

А потом они ушли, и я побежала в свою комнату, и накрыла голову подушкой, и лежала так долго-долго, чтобы не слышать, как выстрел эхом отдается в лесу. Когда я вернулась и стала готовить обед, я была уже совсем другим человеком. Если смерть Руфуса заставила меня повзрослеть вдвое, гибель Дикси вынудила стать совсем взрослой.

Человек многому учится, живя на ферме. То, что я не могла усвоить сама, мне объяснила мама Уиллы Фэй. Но в тот день я осознала две очень важные вещи. Первая: мой брат Гарри навсегда останется моим врагом. И вторая: я больше не полюблю никого, кто может меня оставить.