Ночь Огня

Кай

Мне всегда нравился дом родителей. Я – единственный среди друзей, кто любил проводить время с матерью и отцом.

Майклу скучно с родителями, парня они раздражали, а Дэймон старался всегда держаться рядом с нами. У Уилла было счастливое детство, но ему постоянно хотелось приключений. Если проблемы не находили его, он сам отправлялся на их поиски.

Но мне по душе гостить у родителей, и даже теперь, повзрослев, я испытывал приятные ощущения в груди, переступая порог жилища, в котором вырос.

– А-а! – прорычал кто-то в глубине.

Закрывая за собой дверь, я улыбнулся, узнав голос Бэнкс. Она наверняка в додзё – месте для тренировок и медитаций – с моим отцом и только что либо победила, либо окончательно проиграла.

Сделав глубокий вдох, я ощутил чистый аромат свежего воздуха и листьев. Повсюду витали запахи трав и растений, которые мама выращивала в теплице рядом с кухней.

Проходя по коридору, я поднял руку и провел пальцами по листьям филодендрона и бамбуковой пальмы.

Внешне дом ничем не отличался от соседних, построенных в английском загородном стиле, но внутри все было по-другому. Лаконичный, чистый, минималистский дизайн соответствовал вкусу отца. Натуральные элементы декора – растения и камни, озаряемые солнечным светом, – дарили чувство единения с природой, что помогало с комфортом проводить в помещении долгие зимние месяцы.

Но в то время как японский стиль подразумевал обилие белого цвета и светлых тонов, влияние моей матери также было очевидным. Темные тиковые полы, ковры и всполохи ярких красок. Мне всегда казалось, что дом похож на уютную пещеру. Родители умели находить компромиссы, и я всегда чувствовал себя здесь в безопасности.

В честь предстоящей Ночи Огня в подсвечниках на стене горели свечи. До Рождества оставалось еще несколько дней, и хотя предки на самом деле не очень-то стремились соблюдать новые святочные традиции, вошедшие в моду в Тандер-Бэй, им хотелось порадовать Джетт и Мэдса. Дети любили этот праздник.

Я поднес руки ко рту и согрел дыханием замерзшие пальцы, ощущая холодный ободок обручального кольца.

– Бабушка… – Я услышал, как Джетт хихикнула.

Выглянув из-за угла, я прислонился к дверному косяку и увидел, как мама отвернулась и засмеялась, когда моя дочь с перепачканным носом и щеками бросила в нее щепотку муки.

Опустив взгляд, я обнаружил торчащие босые ноги дочери, которая опустилась на колени на табуретку и продолжила месить тесто. Восемь лет назад я мог засунуть ее крохотные ступни себе в рот. Девочка росла слишком быстро, и мне отчасти хотелось, чтобы время остановилось.

Или хотелось завести еще детей.

Я испытывал это желание ровно до тех пор, пока не оказался в гостях у Дэймона и десять минут спустя не выбежал на крыльцо с мучительной головной болью. Их няня напилась еще с утра, и я даже не собирался притворяться, что не понимаю почему.

Я наблюдал, как мои мать и дочка работают бок о бок, и чувствовал себя счастливым именно из-за того, что они счастливы. Мэдс пришел вместе со своей мамой и сестренкой, но в данный момент куда-то запропастился. Наверное, спрятался в винном погребе и читал. Везде он находил укромный уголок, чтобы схорониться. Задворки нашего садового лабиринта. Шкаф Дэймона. Галерея в Святом Килиане. Местечко на подоконнике за шторами в доме Уилла.

Хоть я и беспокоился о сыне сильнее, чем о Джетт, я всегда знал, где его найти. Он никогда не пугал меня.

– Мне нужно в туалет, – объявила Джетт, спрыгивая с табурета.

– Вымой руки, – напомнила ей бабушка.

Джетт бросилась в прихожую, вытирая перепачканные мукой ладони о маленький фартук. Хлопнула дверь туалета.

Я вошел в кухню.

– Ты замечательная мама, ты это знаешь?

Мать на миг перестала замешивать тесто в миске и взглянула на меня.

– Тебе следовало бы иметь полный детей дом, – добавил я.

Улыбнувшись, она продолжила замешивать тесто, а я подошел к ней сзади и обнял за плечи, игриво уткнувшись подбородком ей в шею.

– Мне вполне хватало тебя одного, – заметила она.

– Может быть, даже чересчур?

– О да, – усмехнулась она. – Еще как.

Я ухмыльнулся, оценив шутку, хотя в действительности мама не преувеличивала. Родители с трудом пережили мой арест и заключение в тюрьму, и я до сих пор испытывал стыд за то, что разочаровал их и причинил душевную боль. Все усугублялось тем, что я – единственный ребенок в семье. Порой я ненавидел себя: ведь я не оправдал их ожиданий.

Я взглянул на маленький серебряный кулон, спрятанный за передником матери. Святая мученица Фелицата Римская. Я крепче обнял маму, и она отложила занятие, чтобы не мешать мне.

Ей нравилось быть бабушкой.

– Они все еще в додзё? – спросил я, отстранился и взял дольку мандарина из миски, вероятно, поставленной для Джетт, а потом кинул ее в рот.

– Они там уже два часа, – ответила мать. – Иди посмотри, жива ли она еще.

– Моя жена способна одолеть старика.

Ощущая на себе родительский взгляд, я направился в коридор, но остановился и обернулся, качая головой.

– Не бери в голову. Понимаю, что сморозил глупость.

Мама рассмеялась. Мы пока что не повстречали человека, который мог бы одолеть отца.

– Ты придешь сегодня вечером? – уточнил я.

Она тяжело вздохнула и стрельнула в меня взглядом из-под прикрытых век.

– Спасибо, но мне хотелось бы, чтобы вечер был спокойным.

– Ты о чем? Все и так будет хорошо.

Мама выгнула бровь, и я сдержал смех.

Ладно, ладно.

– Возможно, – ответила она, возвращаясь к работе.

Я пожал плечами и с улыбкой отвернулся. Да уж, черт возьми, лучше бы вечер прошел без происшествий.

Я направился по коридору, вышел через раздвижную дверь и оказался в саду камней[2]. Миниатюрные деревца, кустарники и запруды, покрытые снегом, образовывали мирный оазис под открытым небом. Мы с Бэнкс воссоздали нечто подобное в нашем доме в Меридиан-Сити, что можно считать подвигом со стороны жены, учитывая, что она предпочитала дикие заросли и садовый лабиринт нашего жилища в Тандер-Бэй. Мне же нравился более стилизованный ландшафтный дизайн, к которому я привык с детства.

Облака висели низко, обещая к вечеру снегопад, и я чувствовал запах мороза в воздухе. Ночь Дьявола жила у нас в крови, но Ночь Огня постепенно становилась моей любимой традицией.

Мне нравилось это время года.

Подойдя к двери, я сдвинул створку и сразу заметил их. Они сошлись в спарринге в центре додзё. Я тихо проскользнул внутрь и закрыл за собой фусуму[3].

Празднество уже началось, мы могли опоздать и все пропустить, однако при виде двух дорогих мне людей сердце переполнилось эмоциями, и я не решился просто взять и прервать их тренировку. Мне нравилось наблюдать за Бэнкс и за отцом. Приятно смотреть, как жена проводит время с моими родителями.

– Ты пялишься на меня, – проронил отец, блокируя удар ноги Бэнкс.

Она бросилась на него, волосы, выбившиеся из конского хвоста, свесились ей на глаза. Пот покрывал грудь и шею отца.

Он снова блокировал удар кулаком, надвигаясь на Бэнкс.

– Перестань глазеть на меня! – рявкнул он.

Бэнкс отступила, хотя должна была обойти его, чтобы выиграть время.

– Когда ты смотришь на меня, ты ничего не видишь, – сказал он. – А должна видеть все.

Моя жена зарычала, сжала кулаки, а затем нанесла сверху удар ногой, который отец опять блокировал и отбил, даже не нахмурив густые черные брови. Мэдс с каждым днем все больше и больше походил на него.

Я скрестил руки на груди, оставаясь в тени поддерживающей потолок балки, и продолжал наблюдать, как жена, задыхаясь и выбившись из сил, отшатнулась в сторону.

Мы тренировались в «Сэнсо» несколько раз в неделю. Бэнкс сейчас в отличной форме. Или должна быть в таковой.

Отец, одетый в свободные черные брюки и взмокший так, что его темные с проседью волосы прилипли ко лбу, подошел к ней.

Он заставил Бэнкс выпрямиться и посмотрел на нее сверху вниз.

– Закрой глаза.

Жена стояла ко мне спиной, но, должно быть, не слушала: мой отец повторил приказ.

– Закрой глаза, – настаивал он.

Бэнкс не двигалась, но через мгновение я заметил, что ее плечи расправились, а дыхание выровнялось.

– Вдох, – сказал отец, вдыхая вместе с ней. – Выдох.

Улыбка тронула мои губы, а за окнами несколько снежинок упали на стылую землю.

Я уже усвоил этот урок.

– Еще раз.

Они оба медленно вдыхали и выдыхали, пока отец ждал, чтобы разум Бэнкс прояснился.

– Не открывай глаза, – проинструктировал он.

Руки Бэнкс свисали вдоль тела, и она продолжала делать размеренные вдохи и выдохи.

– Ты видишь меня? – спросил отец. – Представляешь мысленно мой образ?

– Да, – последовал ответ.

– Что ты видишь?

Бэнкс заметно колебалась.

– Что именно? – уточнил он.

– Ваши глаза.

– И?

– Ваше лицо.

Мгновение отец разглядывал ее, а затем добавил:

– Теперь попробуй охватить взглядом окружающее пространство. Что ты видишь?

– В… в комнате? – спросила Бэнкс.

Отец слегка придвинулся к ней и понизил голос.

– Дыши, – прошептал он. – Что еще ты видишь? Заставь меня пошевелиться.

Бэнкс слегка наклонила голову, как будто наблюдала за сценой, которая разворачивалась перед ее внутренним взором.

– Ваши руки и ноги.

– И?

– Ноги… они сдвинулись.

Отец кивнул, словно Бэнкс наконец различила то, что должна была, по его мнению, увидеть.

– Если смотреть слишком внимательно, то ничего не разглядишь. Понимаешь?

Бэнкс кивнула.

Ей нужно научиться расфокусировать взгляд, чтобы одновременно держать в поле зрения все, даже периферию. Я смотрел на них, но видел и Фроста, маминого кота, притаившегося на стропилах. Я мог лицезреть, как Бэнкс и отец стоят друг напротив друга, но еще и любовался снежинками, парящими за окном.

– Открой глаза, – велел отец. Он сделал шаг назад и принял боевую стойку. – Охвати взглядом окружающее пространство. – Прежде чем Бэнкс успела приготовиться, он шагнул вперед и ударил кулаком.

Она вскинула руку и отразила удар, а затем быстро увернулась от другого летящего ей навстречу кулака.

Я улыбнулся.

А они вступили в схватку. Бэнкс прыжком приняла боевую стойку, и через долю секунды противники замахали кулаками и пятками. Руки и ноги мелькали, рассекали воздух, и помещение наполнилось кряхтением, когда отец поймал Бэнкс за бедро, а она ударила его в бок.

Они перемещались с места на место, Бэнкс надвигалась на моего отца, а он – на нее, стопы порхали по матам, когда противники обходили друг друга по кругу. Одна рука отбросила кулак, после чего другая выстрелила вперед и оттолкнула ладонь противника.

Я не успевал следить за всеми их движениями, так молниеносно они двигались. Рука вверх, запястье ударяется о запястье, ноги рассекают воздух, нанося удары, которые успешно отражены.

Это напоминало танец.

Сердце бешено заколотилось, когда я увидел улыбку на лице отца. Я на мгновение затаил дыхание, и…

Отец отступил на пару шагов, Бэнкс нанесла очередной удар, однако он вовремя поймал ее за запястья, останавливая.

Отец продолжал улыбаться, моя жена застыла, они оба тяжело дышали.

Бэнкс уставилась на моего отца.

Боже. Он прервал поединок первым. Она измотала его.

Пряча ухмылку, я прикрыл рот рукой, гордость меня просто переполняла. Скоро Мэдс и Джетт станут такими же, и хотя я не ждал от будущего угрозы, направленной на близких, но со счетов такую вероятность не сбрасывал. Я мог вздохнуть с облегчением, понимая, что родные хотя бы немного подготовлены к любым неожиданностям.

Но не сегодня. Сегодня мы будем праздновать.

Отпустив запястья Бэнкс, отец выпрямился, шагнул к ней и взял за плечи.

Ни он, ни Бэнкс вроде бы меня не замечали, но отец, вероятно, уже знал, что я здесь нахожусь.

Бэнкс пыталась отдышаться, ее грудь ходила ходуном.

Отец оглядел Бэнкс.

– Хорошо, – мягко похвалил он.

Она уставилась на него, но вдруг опустила голову и сжала челюсти.

– Повеселись на славу сегодня вечером, – сказал отец.

Я оттолкнулся от стены и подошел к Бэнкс, которая развернулась и встретилась со мной взглядом. В ее глазах стояли слезы, и жена быстро опустила голову, а отец направился в сторону выхода и, поравнявшись со мной, поприветствовал меня кивком.

Приподняв ее подбородок, я взглянул в красивое лицо жены, покрытое тонким слоем пота. Ее зеленые глаза блестели.

Бэнкс проводила взглядом моего отца. В саду камней ему повстречалась Джетт, которая помахала дедушке, когда тот проходил мимо. Он ответил ей тем же.

– Тебе очень повезло, – проговорила Бэнкс дрожащим голосом. – Он гордится тобой.

Я коснулся ее щеки.

– Тебе так повезло. – Я услышал надлом в ее голосе.

Я привлек жену к себе и поцеловал в лоб, когда ее тело содрогнулось от новых рыданий.

– Тобой он тоже гордится, – прошептал я и, обняв Бэнкс, крепко прижал к груди, сожалея, что у жены не осталось светлых детских воспоминаний.

Она росла без родительской ласки и очень страдала, в то время как я принимал заботу как должное. Отец никогда не проявлял особой нежности, но он и близко не стоял с Эвансом Кристом или Гэбриэлом, мать его, Торренсом. Мой папа хороший человек, а Бэнкс перевалило за тридцать, прежде чем она узнала, что такое настоящая отцовская любовь.

– Он гордится тобой, детка, – повторил я.

Проявлял он сентиментальность или нет, но папа никогда не отказывал в поддержке никому из нас. Нам и впрямь повезло.

Джетт подбежала, обхватила нас обеими руками, – во всяком случае, насколько могла дотянуться, – и мы все слились в объятиях. Я усмехнулся, обнимая своих девочек.

Через мгновение Бэнкс вытерла глаза и глубоко вздохнула, немного отстранившись.

Она опустила взгляд на нашу дочь.

– Поможешь мне с макияжем? – сказала Бэнкс.

Но я сразу же вмешался:

– Вообще-то, Джетт, лучше спроси у бабушки, как пересаживать каштан. А я сначала помогу маме принять душ.

– Кай… – с упреком протянула Бэнкс.

Что? Я скорчил недоуменную гримасу. А для чего еще нужны бабушки и дедушки?

– Тебе не холодно? – Бэнкс обвила меня руками, чтобы согреть теплом своего тела.

Я вдохнул свежий вечерний воздух, и дыхание паром вырвалось из рта. Я окинул взглядом покрытые снегом вечнозеленые деревья и голые черные ветви кленов, простирающиеся в ночное небо.

– Мне нравится, – ответил я. Прошел час, и мы стояли у дома родителей. – Вокруг так спокойно.

Я покосился на Бэнкс, восхищаясь тем, как быстро она привела себя в порядок. Красное блестящее платье без бретелек сногсшибательно смотрелось с темными волосами, завитыми и заколотыми на затылке. Жена выглядела великолепно.

Она и Джетт украсили свои лица, войдя в образ симпатичных клоунов с нарисованными вокруг глаз белыми ромбами, на вершинах которых были приклеены крохотные стразы.

Я накинул на жену черный плащ и завязал его, а она вынула из внутреннего кармана перчатки и натянула их.

– Холод замедляет перемещение молекул, – объяснил я. – Меньше загрязнений. Воздух становится чистым.

Как же тихо вокруг. По этой причине я больше всего любил зиму. Сквозь облака проглядывали звезды, слышался шум воды, хотя поблизости не протекало ни реки, ни ручья. Снежное одеяло, покрывавшее землю в морозную ночь, сильно приглушало все звуки, тем самым обостряя слух. Я улавливал малейший шорох, обычно и вовсе не различимый.

Это завораживало.

– Скоро повалит снег, – сказала Бэнкс. – Нам лучше поторопиться.

Да уж.

– Просто наслаждаюсь затишьем перед бурей, – поддразнил я.

И я не имел в виду снег. Мать права. Стоило семье собраться вместе, как обязательно разыгрывалась какая-нибудь драма.

Мэдс показался на крыльце дома, поправляя черный галстук, надетый в дополнение к черной рубашке и костюму, а Джетт выскочила следом и побежала прямо ко мне.

Я подхватил дочь на руки. Розовое платье и белые колготки выбрала ее мама, которая никогда в жизни не носила розового. Ни единого дня.

Дочь улыбнулась, раздвинув алые губы и показав белые зубки.

– Ночь Огня – моя любимая, – призналась Джетт, глядя на мерцающие светильники, выставленные в ряд вдоль подъездной дорожки.

– Ты готова зажечь свечи? – спросил я.

Она кивнула.

– Мы можем пойти пешком?

Я собирался отказать ей, понимая, что прогулка займет много времени, особенно с учетом того, что Бэнкс надела длинное платье и высокие каблуки, но…

Жена поплотнее закуталась в плащ и прощебетала:

– Конечно.

Я опустил Джетт на землю и взял за руку. Мы тронулись в путь, Джетт и Мэдс шагали между Бэнкс и мной.

Дом родителей и Святой Килиан находились на противоположных концах города, и, хотя для похода было холодновато, я не возражал против возможности еще немного насладиться вечером. Я лишь надеялся, что Бэнкс не растянет лодыжку по дороге.

Луна сияла над головой, когда мы пересекли улицу и двинулись через парк. Все больше огней озаряло наш путь.

Таково правило сегодняшнего вечера. Никакого электрического освещения.

Не то чтобы имелся закон или некое распоряжение, обязательное к исполнению, но в бликах пламени мир выглядел по-другому. Я не знал точно, кто подал пример, но все, казалось, пришли к единому мнению, что оно того стоит.

И это действительно было красиво.

В мгновение ока Ночь Огня стала традицией. Сразу после заката в день зимнего солнцестояния Тандер-Бэй заполоняли свечи, фонари, костры…

Ветерок доносил голоса – в соборе пел хор, как будто согревая морозный воздух и дремлющие корни под нашими ногами.

Посмотрев налево, я увидел огни в деревне. Большая часть жителей наслаждалась празднествами и парадом, и, медленно поворачивая голову, я обвел взглядом мерцающие языки пламени и в городе.

Никакой другой праздник, даже Ночь Дьявола, нельзя назвать более волшебным. Сегодня выдалась самая длинная ночь в году – и это было нечто особенное.

Снег валил все сильнее, покрывал снежными хлопьями черные волосы Мэдса и Джетт, уже идущих впереди по мосту.

– Видите? – Джетт перегнулась через перила и указала на реку, несущую свои воды между берегов.

К нам приближался небольшой буксир, украшенный белыми огнями, и мы разом остановились. Дети смотрели, как судно исчезает под мостом, а затем перебежали на другую сторону и наблюдали, как оно появляется снова.

Мы с Бэнкс не торопились, поглядывая в сторону деревни, за которой находились Колд-Пойнт, остров Дэдлоу и курорт «Колдфайр Инн». Музыка, огни, облаченные в снег дома… Я сделал долгий и глубокий вдох и крепче обнял жену, готовый простоять здесь целую вечность.

– Мне нравится наш образ жизни, – прошептала она.

Я прижался губами к виску Бэнкс и закрыл глаза, разделяя ее чувства.

Абсолютное удовлетворение в редкие моменты спокойствия.

Но я вздохнул, зная, что ее брату потребуется ровно три секунды, чтобы все испортить уже сегодня.

Майклу и Уиллу может потребоваться чуть больше времени.

Мы двинулись дальше, пересекли мост и направились по тихой улочке к Святому Килиану, вдоль длинной подъездной дорожки которого выстроились чаши с огнем. Факелы украшали здание по периметру.

Глаза Джетт загорелись от возбуждения.

Рика сделала это для детей, но идея празднования Ночи Огня принадлежала Уинтер.

– А вот и мальчики! – крикнула Джетт.

Снегопад усилился.

Я кивнул, заметив неподалеку детей Дэймона, которые бегали под кронами деревьев и играли в прятки в темноте.

– Поиграй с ними, – предложил я дочери.

Она быстро спряталась за багажником автомобиля, ее блестящие черные туфельки с округлыми мысками и ремешками рыхлили снег, а изо рта валил пар, выдавая местонахождение.

Мы вошли в дом. Мэдс сразу же свернул на лестницу – его любимое укрытие находилось слева.

Бэнкс прижалась ко мне, коснулась своими губами моих и ненадолго затаила дыхание.

– Мне нужно поговорить с Эм и Рикой, хорошо?

Я кивнул, отпуская ее.

Жена поднялась по винтовой лестнице, перила которой были украшены вечнозелеными растениями и лентами. Я провожал Бэнкс взглядом, пока она не исчезла в сумрачной галерее. Затем я сорвал бутон розы из букета, оставленного на маленьком столике, прикрепил нераспустившийся цветок к лацкану пиджака и двинулся вперед.

Гости еще не прибыли, свечи в канделябрах не зажгли, и гирлянды на елке не горели. На улице под снегопадом смеялись и кричали дети, и я подошел к окну, чтобы полюбоваться, как они играют до начала праздника.

Но затем я услышал какой-то звук, взглянул вверх и широко распахнул глаза: Октавия свисала с перил второго этажа.

– Тави! – невольно вырвалось у меня.

Сжимая игрушечный меч в одной руке, она держалась за перила другой, ее личико исказилось от гнева.

Внезапно Октавия сорвалась и начала падать, я ахнул, бросился вперед и успел подхватить ее на руки.

– Проклятье. Какого черта?! – С бешено колотящимся в гребаном горле сердцем я прижал девочку к груди и крепче обхватил ее маленькое тельце, впиваясь ногтями в черный расшитый пиратский сюртук и кожаные сапоги.

А затем наткнулся на ее хмурый взгляд.

– Ты в порядке?

– Я перережу тебе глотку, грязный пес! – И она притиснула пластиковое лезвие меча к моей шее.

О господи. Я закатил глаза.

Я перекинул ее через плечо, направляясь на кухню.

– А ты определенно дочь своего отца, – поддразнил я.

Никакого осознания угрожающей ей опасности. И ноль осторожности.

– Отпусти меня!

– Ни за что, – возразил я. – О чем ты только думала?

– Я подкрадывалась к этому гаду! – объяснила девочка, пытаясь вывернуться и вырваться. – Он пытается переманить мою команду!

Я вошел в кухню, лавируя между обслуживающим персоналом, и плюхнул Октавию на боковую стойку, где она никому бы не помешала.

– Тебе нужно быть аккуратнее. – Я посмотрел в ее черные глаза. – Ты поняла?

Девочка нахмурилась, и над ее правым глазом обозначился шрам, полученный ею в два года в результате падения.

– Родители вряд ли обрадуются, если ты разобьешь свой маленький череп. – Я приблизился к холодильнику, достал упаковку с соком и проткнул запечатанное отверстие соломинкой. – Твой папа такого не переживет. Ты знаешь, как сильно все тебя любят?

– Я ничего не боюсь.

Я уставился на ребенка. Такие разговоры могли завести на темную сторону, хорошо мне знакомую.

Я подошел к Октавии и вместо того, чтобы дать ей сок, водрузил упаковку на стойку и положил ладони по обе стороны от девочки.

– Посмотри на меня, – сказал я. – Конечно же ты ничего не боишься. Но страх и осторожность – две совершенно разные вещи. Если с тобой когда-нибудь что-то случится, твой отец этого не переживет. Ты это понимаешь?

Пятилетняя малышка недоуменно заморгала.

– Настоящий капитан подает пример. – Я постучал пальцем по ее макушке. – И он всегда думает головой, ясно? Когда-нибудь ты поймешь, что твоя жизнь может измениться в одно мгновение. Осторожность – это разумно, а разумные люди выбирают более безопасный путь.

– Но как определить разницу между страхом и осторожностью? – спросил вдруг кто-то.

Я выпрямился и увидел застывшего на пороге Дэймона. Он приоделся для сегодняшнего вечера – надел черные брюки и начищенные ботинки, уложил волосы. Но пиджак и галстук отсутствовали, а рукава белой рубашки были закатаны.

– По опыту, – задумчиво ответил он за меня и подошел к стойке.

Я невольно напрягся, поскольку методы воспитания являлись еще одной областью, в которой мы с Дэймоном сильно расходились во мнениях. Если бы дело касалось кого угодно, кроме членов моей семьи, мне было бы плевать, но Джетт и Мэдс привыкли к более строгой дисциплине, и мне становилось все труднее и труднее объяснять, почему детям Дэймона разрешают висеть на стропилах.

– И опираясь на мнение опытных людей, – возразил я, когда Дэймон подхватил дочь на руки.

Тот взглянул на Октавию, приподняв бровь.

– Он имеет в виду людей, которые подчинились правилам и потеряли способности к воображению.

Я прикрыл глаза.

– Папа разрешает тебе самостоятельно переходить дорогу? – спросил я у девочки.

Она потягивала сок через соломинку, даже в таком юном возрасте понимая, что не стоит ввязываться в глупые ссоры.

– В общем, как я уже сказал… – Я горько улыбнулся Дэймону. – Нужно слушать людей, которые знают больше.

– И как определить, кого стоит послушать? – спросил он Октавию, хотя на самом деле просто пытался вывести меня из себя. – Никак. Слушай себя, детка.

– А пока ты это делаешь, – выпалил я, – не забудь напомнить себе, что выбор имеет последствия, с которыми придется жить всю оставшуюся жизнь. Но, прислушавшись к мнению мудрых людей, ты сделаешь лучший выбор.

– Да ладно?! – Дэймон наконец взглянул на меня, и я сообразил, что он намекает на наше пребывание в тюрьме.

Сукин сын.

Он рос в плохой семье. Я – в хорошей. Но мы оба угодили за решетку.

Боже, как я его ненавижу!

То есть я бы определенно прыгнул с моста ради него, однако…

Он покинул кухню с дочерью на руках. На его губах играла самодовольная ухмылка. Я боролся с желанием швырнуть что-нибудь ему в затылок.

Я только что спас жизнь его ребенку. Или, как минимум, уберег малышку от переломов.

Но нет…

Для нее это был бы опыт, который бы пошел ей на пользу. Р-р-р!

Широкими шагами я вышел из кухни. Приторный ванильный аромат печенья, кондитерских изделий и прочих сладостей наполнил все вокруг, когда официанты понесли подносы в столовую.

Мэдден помогал Ивару зажигать свечи в канделябрах, неторопливо расхаживая взад и вперед, а я направился в бальный зал, но остановился, снова увидев Дэймона.

Верхний свет погасили, на золотисто-красном полу расставили свечи, а праздничные гирлянды из вечнозеленых растений, омелы и чернослива висели на каминной полке справа, в точности повторяя украшения на перилах лестницы позади меня.

Танцпол еще пустовал, если не считать моей жены, танцующей с братом.

Помедлив, я скрестил руки на груди и почувствовал, как смягчаюсь, увидев их вместе. Ладно, ладно. Я не испытывал к Дэймону ненависти.

Я не мог ненавидеть того, кто любил Бэнкс.

Он заставил ее откинуться назад и закружился, а Бэнкс очень широко улыбнулась, после чего рассмеялась и обняла брата, пока он танцевал все быстрее и быстрее.

Я тоже заулыбался, наблюдая за ними.

Неподалеку Рика отплясывала с моей дочерью. Они обе смотрели под ноги, пока Рика считала шаги для Джетт. Черное платье обтягивало небольшой беременный животик, срок составлял около пяти месяцев.

Дочки Уилла, Инди и Финн, вертелись вокруг танцующих, притворяясь балеринами. Черные перья в волосах Финн заставили желудок слегка сжаться при воспоминании. Казалось, будто еще вчера мы с Бэнкс стояли в бальном зале «Понтифика» и смотрели, как мать Дэймона, одетая в черные перья, передвигается словно призрак.

Холодок пробежал у меня по спине.

– Кай? – окликнул меня кто-то.

Я оглянулся: Уинтер спускалась по лестнице, вцепившись в перила.

Я протянул ей руку, чтобы помочь.

– Ага, он самый, – ответил я. – Ты меня по запаху узнала?

Как еще она могла определить, что это я?

Уинтер засмеялась, остановившись со мной рядом.

– Угу. От тебя хорошо-о-о пахнет.

Я хмыкнул, изучая бальный зал. Сын куда-то пропал, а Иварсен присоединился к братьям, устремившись в столовую, без сомнения, к сладостям.

За окном мелькнул свет фар, начали прибывать гости.

– Октавия не хочет уходить сегодня вечером, – сказала Уинтер.

– Тогда Мэдс к ней присоединится.

– Ага.

Так вот почему она сообщила мне – чтобы я был в курсе. Пока взрослые танцевали целую ночь напролет и принимали активное участие в разгуле, дети отправлялись в театр навстречу собственным приключениям. Во всяком случае, до полуночи, а потом они могли вернуться домой и открыть подарки.

Уинтер старалась придать зимнему времени года особенное очарование. Она любила Рождество, но всегда испытывала горько-сладкие эмоции, ведь сезон праздников на этом заканчивался. Поэтому мы начали праздновать еще со дня солнцестояния, радуясь тому, что впереди еще много безоблачных месяцев.

– Она – счастливица, – заметила Уинтер. – Многие души в ней не чают.

Я кивнул, увидев тень, мелькнувшую на втором этаже. Мэдс укрылся в привычном убежище.

– Она – искательница приключений, – ответил я. – Мэдс – нет. Но рядом с ней он оживает.

– А ей нравится повсюду таскать его за собой, – добавила Уинтер, – и Мэдс никогда не обижается на нее. А братья Октавии… не такие покладистые.

Ее братья – та еще проблема. Но, по крайней мере, Мэдс подавал им хороший пример.

Динамики выключились, когда музыканты закончили настраивать инструменты. Тишина заполнила все пространство вокруг нас.

– Мне нравится этот звук, – прошептала Уинтер.

– Какой?

– Сквозняк, гуляющий в старом здании и играющий с пламенем свечей, – пояснила она. – Ты слышишь?

Я напряг слух и различил, как ветер завывает на верхних этажах, его порывы заставляли пламя трепетать.

Волосы у меня на затылке встали дыбом.

– Похоже на призраков, – пробормотала Уинтер. – В бликах огня все кажется прекраснее, правда?

Я взглянул на Уинтер. Ее веки с длинными ресницами прикрывали глаза, которые больше не могли видеть прекрасное, но это не означало, будто что-нибудь могло ускользнуть от ее взора.

Просто теперь Уинтер видела мир по-другому.

Я бережно взял ее ладонь, а другой рукой обвил за талию и повел на танцпол.

– Держись крепко.

Губы ее растянулись в улыбке, и мы заскользили по полу. Я повел Уинтер в танце без музыки, завитые локоны упали ей на лицо. Черное платье развевалось, а красные ленты, вплетенные в волосы, трепетали.

– Ты хорошо танцуешь, – сказала она.

– Шокирована?

– Ну… – Уинтер пожала плечами, не вдаваясь в подробности.

Мы кружились и двигались все быстрее и быстрее, пока Уинтер не захихикала, но она ни разу не сбилась с шага и казалась легче воздуха в моих руках.

Наверное, она думала, что я умею только драться, хотя мать воспитала во мне и джентльмена.

– Никогда не доверяй меч человеку, который не умеет танцевать, – процитировал я Конфуция, когда мы замедлились.

Тяжело дыша, Уинтер нахмурилась.

– Почему?

– Смертельное оружие нельзя давать в руки тому, кто в принципе и не жил.

И нельзя решать за всех, придерживаясь лишь одной точки зрения.

Я остановился и уставился на Уинтер, озаренный новой идеей.

– Хочу, чтобы ты научила Мэдса и Джетт танцевать.

Она склонила голову набок.

Почему я не подумал об этом много лет назад? Я старался вырастить детей сильными, обеспечив им в будущем получение хорошего образования и научив защищаться, но кое-что упустил. Надо успеть помочь им найти занятие, которое сделает их счастливыми. Мэдс сперва наверняка возненавидит танцы, но когда-нибудь эти знания ему пригодятся.

Помедлив, Уинтер кивнула.

– Хорошо.

Внезапно рядом возник Дэймон, взял жену за руку и приобнял за талию.

– Прошу прощения.

Я отступил в сторону и уже собирался отправиться к жене, но обнаружил, что Бэнкс сама направляется ко мне.

– Гости прибывают, – сообщила она. – Давай загадаем желание на канделябре.

Ах да, точно.

– Джетт! – позвал я, взмахом руки поманив дочь. – Инди? Финн?

Гости постепенно собирались, Рика и Майкл стояли в фойе и приветствовали их, а гардеробщики принимали у дам накидки и перчатки. Эмери, одетая в зеленое, с собранными в низкий хвост волосами и ниспадающими на спину локонами, расхаживала вокруг канделябра, раздавая маркеры и листья базилика всем детям.

Гости огибали рассевшихся на полу ребятишек и смотрели, как те серебристыми фломастерами пишут пожелания на предстоящий год, а затем встают и поджигают листья от свечей в канделябре.

– Зачем надо сжигать листья? – спросил Гуннар, когда Даг бросил догорающий лист в медную миску, которую держала Эмми.

– Чтобы желание улетело прямиком во вселенную, – объяснила Инди.

– В прошлом году я мечтала прославиться, – парировала ее сестра, – и желание не сбылось. По-моему, мы все делаем неправильно.

Я улыбнулся, наблюдая, как дети, один за другим, встают и бросают горящие листья в миску.

– Твое желание пока еще не сбылось, – вмешалась Уинтер.

Уилл установил ритуал около восьми лет назад. Новая традиция. Способ придать торжественности нашей жизни и добавить толику веселья, чтобы дети запомнили эти мгновения и, возможно, когда-нибудь передали традицию своим отпрыскам.

Мой взгляд остановился на Мэдсе, который как раз подносил лист к огню, но вместо того чтобы поджечь его, отдернул руку.

Засунув лист во внутренний карман пиджака, Мэдс повернулся, чтобы помочь Октавии, и придержал запястье девочки, когда та поднесла свой листочек к пламени.

На лестнице кто-то появился, и, подняв голову, я увидел, как Атос спускается по ступеням в чрезвычайно облегающем серебристом платье с глубоким треугольным вырезом, которое я вряд ли разрешил бы надеть своей семнадцатилетней дочери, будь ей столько лет.

На кожу вокруг глаз Атос нанесла серо-белые блестки, волосы ее свободно струились по спине, а на голове красовалась пара маленьких оленьих рожек, придавая ей вид персонажа шекспировской пьесы «Сон в летнюю ночь».

Еще в десять лет Алекс научила ее делать макияж, но, к сожалению, сегодня Алекс не присутствовала среди нас, чтобы принять на себя гнев Майкла. Вместе с Эйденом и его семьей она проводила выходные в Нью-Йорке, а Мика и Рори отдыхали на Фиджи.

Миша и Райен были приглашены, но я сомневался, что они придут.

Майкл направился к подножию лестницы и не спускал глаз с Атос, пока она проходила мимо.

– Ты надела это для детской прогулки?

– На бал.

– Мы уже все обсуждали, – возразил он, когда она двинулась дальше. – На бал пускают тех, кому исполнился двадцать один год, Атос.

– Как хорошо, что мой папа владеет этим домом, – бросила она в ответ.

Я фыркнул, наблюдая, как она исчезает в бальном зале.

Майкл потер лицо ладонью.

– Даже не знаю, зачем я стараюсь. – Он вздохнул и покачал головой. – Мне нужно меньше с ней спорить: чем чаще я проигрываю, тем больше она набирается смелости.

– Кстати, ты можешь просто сказать «нет».

Он взглянул на меня, как на сумасшедшего.

– Я воспитывал ребенка не для того, чтобы все ей запрещать.

Ясно.

Майкл ухмыльнулся, в его глазах заплясали озорные искры.

– Итак, ты уже отдал ей?..

Я выгнул бровь.

– Пока нет, – пробормотал я, не желая, чтобы Бэнкс услышала. – Могу я рассчитывать, что хотя бы сегодня ты позволишь нам провести вечер мирно и я смогу наслаждаться обществом жены?

– А я-то здесь при чем?

– А при том, что в каждый праздник кто-то вечно подбрасывает дерьмо на вентилятор! – рявкнул я.

– День благодарения не я испортил. – Он прищурился.

– А День независимости – ты.

Майкл скрестил руки на груди и покосился на детей: они как раз закончили загадывать желания.

– А кто в марте прошлого года одолжил баскетбольной команде Тандер-Бэй грузовики твоего дяди, чтобы ребята могли разбросать навоз по всему Фэлконс Уэлл после поражения в чемпионате штата?

– Не я, – парировал я, выковыривая невидимую грязь из-под ногтя. – Я лишь оставил ключи в замке зажигания. Я никому их не отдавал.

Майкл усмехнулся. Гости тем временем заполняли помещение.