Мажу по Вере взглядом и отхожу к кухонному острову. Ситуация — говно, с какой стороны ни взгляни. Мы только разогрелись и вошли в раж, но тут нас настигла птица обломинго. И почему-то я уверен, что в следующий раз так просто моя Снегурка не сдастся.
Она торопливо одевается, воровато озираясь. Поправляет задравшуюся юбку и садится на диван, укладывая руки на колени, как воспитанница института благородных девиц.
Полковник рассыпается в поздравлениях, а я против собственной воли раскручиваю шестеренки в голове, потому что трудовой подхалимаж еще никогда не заканчивался на доброй и позитивной ноте. Обычно за этим следовал такой пиздец, который приходилось разгребать до середины года.
— Спасибо, товарищ полковник! — бодро рапортую. Верчу в руках стакан с виски, делаю глоток. Взглядом сверлю Снегурку, воркующую с кошаком.
Нереально красивая она. Вся такая нежная, женственная, утонченная. Я на ее фоне как неотесанный чурбан, не знающий ничего о высших материях и тонкостях души. Мне, собственно, никогда это и не нужно было. По долгу службы вся романтика быстро стерлась. С женой все было приземленно. Мы поженились, потому что любили трахаться и хотели жить отдельно от своих родителей, а мне тогда по службе выделяли квартиру. Дальше все пошло по накатанной: как-то жили, что-то делали, крутились-вертелись, воспитывали сына. Я в то время дышать успевал через раз, потому что зад был в мыле. Кир в детстве часто болел, мне приходилось брать подработки, потому что летехам большие оклады никогда не были положены. За это время мы с женой окончательно отдалились, а потом, когда Киру исполнилось четыре, развелись.
В брак я больше ни ногой, даже длительные отношения не заводил. Знал, что в них придется пахать вдвое больше, чем на сменах. И я не то чтобы против, просто, наверное, не было той, ради которой хотелось бы так заморочиться.
До появления Снегурки.
С ней хочется как-то вырасти, вымахнуть, чтобы хоть немного дотянуться. Потому что вся эта тема с притягивающимися противоположностями — херня из-под коня. Это работает только на короткой дистанции, в жизни же обычно из-за этих полярностей все разваливается быстрее, чем успеваешь моргнуть.
— Ну что за формальности, Сань? Я же от чистого сердца!
— В последний раз после вашего чистосердечного я неделю не вылезал с работы, — намек слишком толстый, чтобы его не понять. Полкан закашливается и недовольно цокает.
Ну а херли, я самый лысый, что ли? У меня вообще-то Новый год, и я впервые за десять лет рад, что поехал домой его встречать.
Ловлю взгляд Веры и подмигиваю ей. Она смущается, как девочка, дарит мне свою улыбку и отворачивается, залипая в экран тихо работающего телевизора.
Утягивает яблоко с тарелки и медленно и очень красиво его ест, обхватывая губами крупную дольку. Воображение рисует ее рот вокруг моего члена. Подрагивающие ресницы, из-под которых она томно смотрит на меня. Легкий румянец, выступающий на щеках.
Меня снова бросает в жар. Тру шею и, зажав телефон плечом, упираюсь кулаком в столешницу. Приходится подавить желание подойти к Вере и, сбросив звонок, продолжить с того места, на котором мы остановились.
— Вот так стелишь вам соломку, а вы все равно лбом об асфальт.
Вообще полковник мужик мировой. Где надо — человечный, где приходится — зверь. Может отчихвостить и в хвост и в гриву, а может и отгул по доброте душевной выписать.
— Ладно, Сань, раз уж ты обо всем догадался, то давай по делу, — его тон меняется на серьезный.
Чуйка вопит, что надвигается жопа. Такая, из которой выбираться придется долго и нудно. Вздохнув, я пружиню на месте.
— Минуту, — прошу подождать.
Надо бы перекурить, да и пугать Веру своими разговорами не стоит. Жестами показываю ей, что собираюсь на улицу. Снегурка кивает и отворачивается. Нехороший это знак, не нравится мне, но со всеми проблемами буду разбираться постепенно.
Выхожу на улицу как есть. Легкий морозец бодрит и снижает градус возбуждения. Достаю сигарету из пачки и, прикурив, глубоко затягиваюсь.
— Говорите, Сергей Саныч.
— Помнишь старый висяк с расчлененкой и пожаром в загородном доме отдыха?
Присвистываю. По позвоночнику бегут крупные мурашки, и это, мать его, не от холода. Дело пятилетней давности забыть сложно. В одном из домов отдыха произошло кровавое убийство, похожее на сектантский обряд. Виновных найти не удалось, дело было перед Новым годом, тогда выпала гора снега, и все следы, если они были, замело.
— Такое забудешь… — бурчу недовольно. Мы за висяк получили по полной.
— Нашли мы подозреваемых. Твои орлы поймали на попытке еще одного убийства.
Натянувшаяся было пружина разжимается, но еще не до конца.
— Товарищ полковник, во мне грамм двести вискаря уже, — заявляю, предвосхищая все намеки.
— А я тебя сегодня и не вызываю. Третьего приедут фэсовцы, они это дело забирают под свой надзор после вашего совместного допроса. Это предупреждающий звонок. Надеюсь, праздник тебе не испортил.
Докуриваю сигарету, тушу окурок в пепельнице.
— Да разве ж такие новости могут праздник испортить? Спасибо за сигнал, товарищ полковник. И с наступившим.
Мы прощаемся на хорошей ноте. На самом деле, передача дела — это всегда плохой знак. Значит, не доработали. Но конкретно в этом случае я рад, что не придется возвращаться к тихому ужасу. За годы службы я видел многое, но это определенно самое ужасное. И слава богу, что к этому подключатся люди, у которых больше полномочий и ресурсов — возрастает вероятность, что виновные все-таки будут наказаны.
Почти час ночи. На улице тишина, а на душе у меня впервые за долгое время штиль. Сегодня как-то слишком много «впервые», будто заново родился. Или отработка кармы закончилась, и начинается время, когда можно пожить для себя? Подняв голову, смотрю на звездное небо. Ясно так, непривычно даже после серых свинцовых туч, которые висели на небе с ноября месяца.
Романтично даже как-то. Хоть вытаскивай Веру на улицу и целуй под звездами, обещая подняться примерно на ту же высоту. Тоже своего рода подхалимаж, но от этого по венам разливается сладкое предвкушение, а прилегший было отдохнуть член, согласно приподнимается в штанах.
Не медля, захожу в дом. Оставляю тапки в прихожей. Мимоходом вспоминаю, что обещал пожарить на костре мясо. Надо сделать, чтобы не огорчать Снегурку. А потом перевернуть ее и сделать так, как хочу я, чтобы стало хорошо нам обоим.
— Верунь, я тут подумал… — зависаю, не договорив, и дальше подхожу к дивану на цыпочках.
Снегурка моя спит, прижав колени к груди. Возле ее лица мурлычет кот, которого Вера приобнимает. И хочется разбудить, чтобы проводить до спальни, а потом зажать ее немного сонную у стены и сделать то, что давно собирался. Но как-то это… не по-офицерски, что ли. Девчонка за день и так натерпелась, а тут еще я притрахиваюсь. Поэтому я накрываю Снегурку пледом и выключаю телевизор, отодвинув подхалимаж до утра.