Люся Зайка
Ах какой печальный момент.
Отдаваясь полностью работе, нужно понимать, что делаешь ты это по любви, а совсем не за деньги. Но иногда эта любовь бывает такой противоестественной, что начинаешь задумываться, а настолько ли ты извращенец.
– Люся! Где эта… Эта… Эта сколопендра, – несется по зданию редакции газеты в которой я работаю трубный рев. Мой непосредственный начальник ищет меня, и явно совсем не для того, чтобы накормить козинаками.
Кстати, Люся это я. Меня зовут Люся Зайка. Вот таким прекрасным именем наградила меня карма в лице не очень чадолюбивых родителей. Точнее детей они любили делать очень, настругали шестерых, а вот воспитанием заниматься им было некогда. Но зато имена всем детям дали звучные. Мое самое простенькое, как у старшей. Папа тогда еще не обладал такой буйной фантазией, и назвал меня Люсей. Ну, если точнее, я Люсинда. Но Люсинда Зайка звучит еще омерзительнее, как по мне. Отставив чашку с остатками фигового капучино, я поднялась со своего любимого кресла, спрятанного в самом дальнем углу огромного офисного зала, разделенного тонкими перегородками и одернула юбку. Ненавижу юбки, но руководство нашего издания от чего-то решило сделать служащим пера и топора именно такой дресс-код. Ну, только девочкам, конечно. Но я лично считаю, что это попрание моих прав и почти всегда игнорирую корпоративные правила.
– Жабыч рвет и мечет, – сообщила Маринка, высунув через верх проклятой перегородки свой длинный веснушчатый любопытный нос. – Что ты там опять натворила? Зайка, там такое. Он так орет, кинул в стену кружку с кофе, и, говорят, свою шашку неприкосновенную со стены снял и в капусту стол порубил. А потом еще Светку, ну секретаршу, назвал выдрой тупорылой. Ой, что деется. Ужас.
– Может не ходить? – уныло вздохнула я, понимая, что не получится у меня в этот раз тупо проигнорировать приглашение на ковер к руководству, как я это практикую обычно. Практиковала, точнее, и весьма успешно. Но сегодня, видно, пришел мой смертный час.
– Жабыч сказал, если ты снова смоешься, можешь вообще не возвращаться, – прошептала Маринка, закатив шикарные глаза. – Велел тащить, цитирую, свою проблемную задницу, пока он сам не пришел, и не…, дальше нецензурно, тебя прямо на компьютере. На котором ты закапываешь наш проект в… опять нецензурно. Вот.
– Убьет, как думаешь? – вздохнула я, радуясь про себя, что сегодня я хоть в униформе пришла. Один плюсик в карму, да будет. И потом, он может меня не больно зарубит. Сразу пополам, такая легкая, но зрелищная смерть.
– Сначала сделает то, что обещал, ну, на компьютере. А потом наверняка порубает тебя в капусту. Точно порешит, к гадалке не ходи, – радостно успокоила меня подруга. – Ты, главное, расслабься и получай удовольствие. Это из-за того звездуна тырнетного, про которого ты написала, что его фонд профанация, да? Как думаешь?
– Не знаю, – уныло вякнула я пошла на зов, точнее на несмолкающий рев взбешенного начальника. Пошла как на казнь, понимая, что физическая гильотина была бы сейчас более предпочтительна, чем мозголюбительное аутодафе от любимого начальника.
Дверь в кабинет Жабыча была распахнута совсем не приветливо. Я поежилась и просочилась в приемную великого и ужасного. Начальника моего зовут конечно совсем не Жабыч, и мужик он нормальный. Ну, чаще всего.
– Зайка, ты овца, – испуганно хныкнула растрепанная Светка, сейчас больше не на секретаря главреда похожая, а на тетку из очереди в бесплатный туалет. – Из-за тебя мне придется идти к психологу. Слушай, ну почему ты не можешь как все писать, то, что от тебя требуют. Ну подумаешь, заказуха…
– Пришла? – перебил несчастную Светку вой, несущийся из кабинета. – Сюда иди, Иуда. Иди, иди, и булки разминай. Честная, мать ее.
И я пошла. Голову подняла вверх гордо, плечи расправила, дверь тяжелую толкнула смело, сделала шаг, запнулась о порог начальничьего царства, что-то мерзко затрещало, и я кубарем ввалилась в шикарный, обделанный дубовыми панелями кабинет.
– Красотка, – хмыкнул начальник, отсвечивая лицом цвета переваренной свеклы и сверкая глазами, как робот из фильма смертоносными лазерами. – Ну, здравствуй, Люся Зайка, супер честный репортер. Как там в песне пелось, помнишь? Здравствуй и прощай, и лишних слов не надо. Уволена. К чертям собачьим. К чертовой бабушке. Без выходного пособия. Я тебе еще такие рекомендации напишу, что тебя не возьмут события освещать даже в сельскую стенгазету под названием «Новости Заговнянска». Я тебя…
– Права не имеете, – уныло пискнула я, чувствуя задом, какую-то странную легкость и свободу. Странно, правда?
– Права? – взвыл Жан Борисович. – Да я тебя… В бараний рог. Я…
Жабыч подскочил в своем шикарном кресле. Тут же тяжело в него обрушился, схватился рукой за грудь, второй рукой опрокинул в себя стакан воды, странно пахнущий совсем не валерианкой и затих, бешено вращая глазами.
– Жабыч, миленький, не увольняй меня, пожалуйста, – хныкнула я, до конца досмотрев спектакль под названием «Вы меня в гроб сведете».
– Что? – просипел несчастный биг-босс, наливаясь снова. – Как ты меня назвала? Ну все…
– Ой, я случайно. Жан Борисович. Но ведь я же правду написала. У нашего интернет издания рейтинг вверх попер. Ну я немного приукрасила там. Но ведь мы же в желтизну. Подумаешь, приписала пару миллионов, там это уже не важно было. Зато эффект какой. А материал? Да это же конфета. Как там штурмовали офис этого мошенника. И вообще. Если бы не я…
– Мы бы пописывали статейки на заказ, пиарили бы по черному селебрити недоделанных, про то, как они скандал устроили в кафе, ну или как спасли какого-нибудь бедолагу от утопления в джакузи. Муромцев бы про НЛО свои писал и рептилоидов. Стригли бы бабосики и в носу ковырялись. А не отбивались бы от разъяренных инфо-цыган, которые нас замордовали судами. И я бы не пил гипотензивные и антидепрессанты горстями, – уже совсем спокойно выдохнул Жабыч. – Ты знаешь, что за клевету нам корячится? А если этого твоего Шаболдина посадят? Ты вообще… Мы желтая газета, а не разрушители легенд. И нам не нужны журналистские расследования, с применением промышленного шпионажа. Мы фантазеры, Зайка. Сказочники. Мы пишем то, о чем нас просят. А теперь пошла вон. Уволена.
– Жабыч, – босс поморщился. Отвернулся, давая понять, что разговор окончен. – Ну дай мне шанс. Я исправлюсь. Честно-честно. Буду писать про трусы певичек, и про то, как светская львица ноготь сломала.
– Шанс? – голос Борисыча вот именно сейчас мне совсем не понравился. Елейный такой. Аж прямо приторный. – Хорошо, Зайка. Последний шанс, твоя новая жертва Метельский. Фас. Нароешь про него что-то интересное – останешься на работе. Я тебя даже повышу. И закуток выделю ближе к коридору.
– О, нет. Нет, нет, нет, – простонала я, понимая, что это просто издевка. Подобраться к Метельскому, самому закрытому олигарху, шансов у меня один к миллиону. – Хитро. Ты ведь понимаешь, что меня его охрана не подпустит к нему даже на пять шагов. Блин, ну ты и…
– Заявление по-собственному оставишь у Светки. Тоже мне, акула пера, только и можешь, что щеки раздувать, да «нарывать инфу второй свежести». А как посложнее задача, сразу в кусты, – махнул рукой чертов босс. Жабыч он Жабыч и есть. Фиг ему. Я Люся Зайка. И я наизнанку вывернусь, но докажу этому гаду, что я у него в этом пасквильном листке лучшая. Докажу, а потом сама уволюсь, к чертям собачьим. К чертовой бабушке. – И зад прикрой, Люся Зайка. А то распугаешь мне тут всех мужиков репортеров своим тылом. Представительница древнейшей профессии, блин. Журналисткааааа голозадая.
Я ухватилась руками за филейную часть и поняла, почему мне стало так свободно. Юбка треснула по шву над проклятым разрезом. Гадкая униформа. Проклятая газетная редакция, мерзкий начальник. Черт, но мне очень нужна эта работа.
Лев Метельский
–«Элитная няня», так вроде называется твое агентство? – скривился я, глядя на холеную блондинку, слишком красивую для умной бабы, которая ведет свое дело стальной рукой. Лиза подняла бизнес с нуля и преуспела. Я обвалился в слишком мягкое кресло, стоящее в холле офисного особняка, больше похожего на пряничный домик, и уставился на фотографии счастливых карапузов, развешенные по стенам. В голову словно клещи впились раскаленные. Мигрень вцепилась в правый висок и потянула болючие щупальца к глазу. – Лиза, твои няни не профессиональны.
– Мои няни лучшие в городе, – оскалила белоснежные зубы хозяйка рекрутингового агентства. Единственного агентства, которое еще пока не перестало со мной общаться. – Вы несправедливы, Лев Александрович. Лидия Степановна, которая вчера сбежала из вашего дома, дипломированный детский психолог, педагог с пятнадцатилетним стажем. Она не справилась с двумя семилетними девочками, и разболелась на нервной почве. Ушла из профессии, решив, что она дурной педагог. Катенька Салимова, та, что была до нее, работала с трудными детьми в коррекционной школе, стаж десять лет. Она хотела работу найти менее затратную в плане нервных эмоций. Сейчас Катенька решила, вернуться в коррекционное учреждение. Сколько до Кати у вас было моих протеже? Если я не ошибаюсь, порядка пятнадцати. По-моему, только Александра Степановна продержалась неделю, если мне память не изменяет. И то, только потому, что ваши девочки были больны.
– Что ты хочешь сказать? – прохрипел я, борясь с дурнотой и болью. Кинул в рот таблетку, которую достал из кармана, проглотил не запивая.
– Я хочу сказать, что ни одна из моих девочек, ни за какие деньги, не желает наниматься няней в ваш дом, – улыбку словно ластиком стерло с лица Елизаветы Аркадьевны. И зрачки ее превратились в две крошечные, с игольное ушко, точки. – Лев Александрович, я не имею права обсуждать семейные трагедии клиентов. Но… Вашим девочкам нужна не няня. Им нужен дрессировщик, ну или экзорцист. Или… Им нужна забота родителя, которую не заменит им ни одна профессионалка. Я понимаю, что дети так реагируют на потерю. Отрицание, боль, нивелируют проделками, которые не всегда безопасны для окружающих.
Я молча откинулся на гнутую спинку кресла, обтянутую тканью, и закрыл глаза, борясь с желанием сжать виски пальцами. Сейчас бы растерзать эту наглую холодную бабу, и разнести к чертовой матери этот миленький особнячок, и поехать куда угодно, только не домой. Снова спрятаться в свою раковину, закрыться от всего мира и вновь и вновь переживать чувство, скручивающей в узел, вины. Но сил нет даже на то, чтобы послать красотку Лизавету на три веселых буквы. Что бы она понимала, эта ледяная кукла Барби. Ей повезло, что у меня страшно болит голова. Настолько, что я даже команду «фас» своим охранникам, рассредоточившимся по периметру милого проклятого особнячка агентства «Элитная няня», не могу. Да и не хочу. В сущности она права, эта холеная стервоза. Моим дочкам нужны забота и внимание, не чужих теток, а родного отца. Но я не в состоянии им дать нужного, потому что сам не знаю, как жить после чертовой аварии, в которой потерял жену.
– У меня остался один вариант. Это будет последнее наше сотрудничество, простите Лев Александрович, – поднялась со своего места Елизавета Аркадьевна. Ноги у нее, конечно, просто огонь. У моей жены были лучше. Были… В голову снова впивается раскаленный металлический штырь, я едва сдерживаю стон. – Завтра пришлю няню к вашим девочкам. Она немного нестандартная. Но очень надеюсь, что справится. Потому что если не она, то кто?
– В смысле нестандартная?
– Людмила Петровна спортсменка бывшая. Ядро метала. Потом на рыболовном траулере работала поварихой. Теперь решила, что пора на покой, но без работы не может сидеть. Женщина честная, порядочная, я пробила ее по всем каналам. Я ее не хотела нанимать, типаж не нашего уровня… Ладно, не важно. Берете?
– Беру, – черт, ну зачем? На кой черт мне в доме тетка похожая на бомбовоз в переднике. Но и отказываться от такого подарка судьбы у меня не хватило ни сил, ни безумия.