Обещание весны

Глава 13

Перигрин машинально водил по бумаге плохо отточенным гусиным пером. Оно цепляло и царапало бумагу, брызгало, оставляя крошечные кляксы.

Быть мужчиной и джентльменом всегда казалось ему естественным. Иметь смелость смотреть судьбе в лицо и жить согласно собственным моральным принципам: оставаться в рамках закона и требований религии; относиться к другим людям достойно и с уважением; защищать слабых и невинных. Все это элементарно. Перри никогда не считал, что ему не хватает смелости или принципиальности.

Однако смелость не имеет ничего общего с теперешними обстоятельствами. Вопрос заключался в том, что правильно и что неправильно. Что в точности входит в понятие уважения к другому человеку? В какой степени ты обязан защищать слабого? Так просто быть джентльменом в отвлеченном смысле слова и вести себя по-джентльменски по отношению ко множеству людей, с которыми встречаешься месяцы и годы. И так нелегко решить, как повести себя по отношению к своей жене, к личности, которая значит для тебя больше, чем кто бы то ни было.

Она снова началась, эта проклятая история с Сандерсфордом. Как раз в то время, когда Перри уже надеялся, что Грейс покончила со своим прошлым навсегда, когда в их семье все шло так чудесно. После Рождества и его дивного, волшебного завершения Перри обрел надежду, что жена любит его безраздельно. И стало вдруг так трудно примириться с чем-то меньшим, чем любовь. Только уважение, преданность и привязанность не удовлетворяли его больше.

Проклятое письмо! Перигрин бросил перо и откинулся на спинку кресла, прикрыв ладонью глаза.

Правильно ли он вел себя, обнаружив, что не способен распечатать письмо, адресованное жене? Его прислал мужчина, которого она любила и к которому до сих пор испытывала сильные чувства, хотя Перигрин и не представлял себе истинную природу этих чувств. Он был не в состоянии прочитать письмо, пусть даже Грейс сама хотела этого.

И вернул его жене. Сошел ли он с ума? Был ли он мужчиной? Бывший любовник прислал ей письмо тайком, без сомнения, письмо любовное, а муж не только позволил жене прочесть письмо, но и поощрил ее в этом. Как можно было не разорвать это послание на клочки и не потребовать от Сандерсфорда, чтобы тот впредь не смел посягать на святость их с Грейс брака?

Но Перри не хотел разыгрывать из себя сурового и властного супруга. Не хотел силой удерживать жену при себе. Он скорее готов был потерять Грейс, чем заставлять ее жить с ним против воли.

Но она принесла ему письмо нераспечатанным. Почему? Быть может, таким образом молила его о помощи? Хотела, чтобы он взял решение проблемы на себя? А он покинул ее в беде? Унизил? Толкнул на поступок, который Грейс вовсе не хотела совершать?

Почему они не могут поговорить об этом? Некий заговор молчания возник вокруг Сандерсфорда и его роли в жизни Грейс. Почему бы не обсудить все это, не открыть друг другу мысли и чувства? Перри пришел к заключению, что существуют глубины непроницаемые, существуют темы, на которые невыносимо больно говорить. Он готов был примириться с тем, что Грейс решит вернуться к прежнему возлюбленному, но не в силах был услышать от жены жестокую правду в ответ на собственный вопрос. Выходит, он попросту трус?

Перигрин встал, как вдруг дверь открылась и в кабинет вошла Грейс.

— Я прочитала письмо. — Голос ее был бесцветным. — И написала ответ.

Она посмотрела мужу в глаза. Перри взял письмо и сложил его так, как оно уже было сложено перед тем, как Грейс его развернула. Сделал он это не глядя.

— Так отправь его. Грейс, зачем ты принесла мне его письмо и свой ответ? Тебе нужна моя помощь? — Слезы выступили на его глазах, и Перри закусил губу.

— Я не хотела делать что-то у тебя за спиной, — ответила Грейс.

Перри поднял руку, хотел погладить Грейс по щеке, но передумал и опустил ладонь ей на плечо. — Могу я помочь тебе, Грейс?

Она покачала головой.

— Я хотела, чтобы ты прочитал его письмо или порвал не читая и запретил мне общаться с Гаретом. Это было глупо. Ведь ты никогда ничего подобного не сделаешь, Перри, правда? Это ничего не решило бы и только разрушило наше уважение друг к другу.

— Я хочу избавить тебя от боли, — сказал он. — Хочу взять все на себя. Но не могу. Это единственное, чего мы не можем сделать для другого человека.

— Гарет настаивает, чтобы я ушла к нему. Намерен явиться сюда за мной. Я написала, что не приеду и не хочу видеть его, когда он приедет сюда.

Рука Перигрина невольно сжала ее плечо.

— Ты любишь его, Грейс?

— Нет, не люблю. Я его ненавижу. — Она помолчала и добавила: — Мне хочется сказать еще вот о чем. Мне думается, что, возможно, мы с ним подходим друг другу, а с тобой, Перри, мы не… — Грейс горестно вздохнула. — Я так хотела этой гармонии, но, кажется, ее нет.

Она закрыла лицо ладонями, и Перри услышал рыдание, полное боли, так понятной ему, потому что искренне разделял эту боль. Он стиснул плечи Грейс изо всей силы, мучительно крепко, сам того не сознавая, но она больше не могла успокоиться в его объятиях.

Перри взорвался совершенно неожиданно для себя. Схватил первую попавшуюся под руку фарфоровую статуэтку и запустил ею в камин.

— К чертям все это! К чертям твоего Сандерсфорда! И тебя тоже, Грейс!

Он стоял, сжав кулаки, ошарашенный собственными словами. Грейс перестала всхлипывать. Наступило гробовое молчание.

Перигрин зачем-то подошел к камину и носком ботинка собрал в кучку осколки статуэтки и сам поразился тому, насколько спокойно звучал его голос, когда через несколько минут спросил:

— Итак, ты намерена уехать?

Грейс посмотрела на него покрасневшими, испуганными глазами.

— Уехать? Уехать отсюда? Ты просишь меня об этом, Перри? Господи, вот до чего дошло! Но я не хочу покидать тебя. Я не хочу снова быть вместе с Гаретом. Я хочу остаться с тобой, под твоей защитой. Но я сказала тебе, что у нас теперь нет гармонии. И ты меня сейчас ненавидишь. Боже мой, да что же это происходит?

— Скорее всего мы оба впали в истерику, — сказал Перри, возвращаясь к письменному столу и машинально переставляя предметы на нем. — Я не хочу, чтобы ты уезжала, Грейс. И ты тоже этого не хочешь. Во всяком случае, сейчас. Мне кажется, ты не уверена в своих чувствах. Останься по крайней мере до тех пор, пока не определишься.

— Это несправедливо по отношению к тебе.

Перри невесело рассмеялся, смял лист бумаги, на котором до прихода Грейс нацарапал что-то скверно отточенным гусиным пером, и бросил его в корзину.

— Ну и что? У меня нет ни малейшего желания, чтобы ты покинула меня, Грейс, в то время как ты не уверена, хочешь ли этого сама. Я благодарен тебе за то, что ты была со мной откровенна, — могла утаить письмо. Оставайся со мной! Оставайся, пока можешь. Я знаю, что ты скажешь мне честно, когда придет время.

— Когда придет время? — прошептала она. — Значит, ты так уверен в моем окончательном решении? Разве оно неизбежно, Перри? И ты в состоянии терпеть мое присутствие после всего этого?

Он улыбнулся — неожиданно и немного грустно.

— Не стоит воспринимать все это так болезненно. Знаешь, мне кажется, что голова у меня разлетится на тысячу кусков, если я немедленно не выйду на воздух. Пойдем прогуляемся, Грейс. Погляди, вот-вот пойдет снег.

— Я не могу, Перри.

— Отлично можешь. Пройдемся немного по дорожке. Я просто должен взять тебя с собой, чтобы по достоинству оценить красоту серых снеговых туч и голых ветвей. Нет-нет, пожалуйста, не плачь больше. Я запрещаю. Категорически. Послать кого-нибудь за твоей теплой одеждой или ты сходишь за ней сама?

— Сама пойду.

Итак, подумал Перигрин, завершив после ухода Грейс совершенно ненужное наведение порядка на письменном столе, жизнь продолжается. Слезы высохли, раны перевязаны — и жизнь продолжается. Только в театральной трагедии судьба все рушит одним ударом. В реальной действительности чаще всего происходит целая серия маленьких трагедий, но катастрофа может и не наступить. А может и наступить. Но, несмотря ни на что, жизнь продолжается, должна продолжаться.

Он сердито посмотрел на осколки фарфора в камине и дернул шнурок звонка, вызывая слугу.

Известие о том, что отец Грейс и ее брат с женой и дочерью приедут погостить в Рирдон-Парк, вызвало приятный переполох в Эбботсфорде и во всей округе. Само собой разумеется, уже год назад все узнали, что леди Лэмпмен совсем не так одинока, как все думали, и что она вместе с мужем ездила в гости к родным. Теперь ее родственники явятся сюда — это порождало не только вполне понятное любопытство, но и ожидание светских развлечений в зимнюю пору после Рождества.

Почти тотчас прилетела еще одна новость: граф Эмберли ожидает в то же самое время виконта Сандерсфорда. Последовал еще один приступ восторга и общего возбуждения. Миссис Мортон поинтересовалась у миссис Кэррингтон, стоит ли рассчитывать на виконта в матримониальных целях, а миссис Кортни, присутствовавшая при их разговоре, выразила сожаление, что ее Сьюзен пробудет у своей тетушки Хеншоу до начала апреля.

Граф Эмберли немало удивился грядущему появлению незваного гостя. Его знакомство с виконтом было непродолжительным и не носило дружеского характера. Однако сестра напомнила ему, что виконт — сосед брата леди Лэмпмен и всю жизнь знал леди Грейс Лэмпмен.

— Совершенно верно, — сказал на это Эдмунд. — Я просто забыл об этом. Помнится, он приглашал всех в Хаммерсмит на несколько дней перед самым возвращением супругов домой. Осмелюсь предположить, что ему хочется бывать в обществе, которое соберется в Рирдон-Парке.

— Он очень красив, — заметила Мадлен. — Не влюбиться ли мне в него, как ты считаешь, Эдмунд? Или он староват для меня?

— Сохрани нас Боже, — ответил брат. — Ты влюблялась достаточно часто, пока мы были в Лондоне, Мадлен. Сделай перерыв, подожди, пока мы туда вернемся.

— Так тому и быть, — рассмеялась она. — Кроме того, я не верю, что могла бы влюбиться в мужчину старше тридцати, а лорду Сандерсфорду скоро сорок.

Странный он человек! Зачем ему навязываться в качестве гостя к почти незнакомому человеку?

— Я убежден, что он знает о моей дружбе с Перри, — объяснил лорд Эдмунд. — А я всегда рад сделать одолжение Перри.

Графиня Эмберли готовилась к обеду в честь гостя ее сына и в честь сэра Перигрина; миссис Мортон должна была посоветоваться с миссис Картрайт и миссис Кэррингтон, устроить ли игру в карты или шарады, и сообщить графине их мнение. В конце концов решили устроить и то и другое.

Все единодушно считали, что конец февраля — наилучшее время для приезда гостей. Зима навевала на всех тоску, а до весны еще было далеко. Леди Лэмпмен и сэр Перигрин рассказывали после церковной службы, что в Рирдон-Парке уже появилось несколько особенно храбрых подснежников, но каждому было известно, что леди Грейс Лэмпмен стоит только бросить взгляд на проталинку, как на ней тотчас распустится цветок.

Как странно сложилась жизнь, думала Грейс. Каких только бед не случается с человеком, кажется, все разбито вдребезги, а он собирает осколки и продолжает жить. Она сама испытала это в прошлом. Отъезд Гарета. Скандал по поводу ее беременности. Письмо Гарета о том, что он женился на другой. Смерть сына.

Ужасная ссора отца с Полом. Ее отъезд вместе с братом. Жизнь продолжалась. Девять лет она чувствовала себя мертвой и радовалась тому, что ожила наполовину. А потом вернулась к полной жизни.

И вот теперь снова началась борьба за выживание. Она оставалась вместе с Перри. Как бы там ни было, но она все еще с мужем. И не просто живет с ним в одном доме. Супруги много разговаривали друг с другом, вместе читали, совершали прогулки, наблюдая за пробуждением природы. Обращались друг с другом чрезвычайно вежливо. Нет, пожалуй, даже слишком вежливо.

Правда, они больше не были близки как муж и жена. Грейс, вся дрожа, дожидалась мужа в их общей спальне вечером того дня, когда пришло письмо от Гарета и когда Перри так бурно вспылил. Она ждала, чтобы сказать ему: “Я не могу делить с тобой постель, по крайней мере до того дня, пока не предложу тебе безраздельную верность”.

Она прождала всю ночь. Перри не пришел.

Ей ужасно его не хватало. Грейс хотела его. Но не считала себя вправе сделать хоть шаг ему навстречу, пока не будет уверена в себе окончательно и бесповоротно. Она знала, что любит Перри и будет любить всегда, но сомневалась в том, что всецело, всей душой принадлежит ему, что заслуживает его, что может предложить ему ценности, достойные их отношений.

В состоянии ли она возродить их гармоническое согласие? Примет ли ее Перри, даже если она попросит его об этом? Она совершила ужасающее предательство по отношению к их браку, и Перри был так невероятно разгневан, что даже разбил статуэтку. Может ли она ожидать, что муж полностью простит ее и у них снова будет общая постель?

Грейс радовалась приезду родных, чувствуя, что если ее жизнь в конечном итоге наладится, то это зависит не только от Перри, но и от них. Грейс скучала по отцу. Повидавшись с ним год назад, она поняла, как много оба потеряли, расставшись на столько лет.

Ей стало дурно, когда однажды во второй половине дня лорд Эмберли приехал к ним с визитом и сообщил, что лорд Сандерсфорд намерен провести у него в гостях несколько дней. Грейс не смела взглянуть на Перри.

— Сандерсфорд — сосед вашего брата, леди Лэмпмен? — вежливо поинтересовался граф.

— Да, — ответила она, — мы вместе росли.

— Вам будет приятно повидать и ваших родных, и соседа.

— Да, — повторила Грейс с тем видом каменного спокойствия, который свойствен был ей во время жизни в доме Пола.

— Я думал, ты вскоре намереваешься вернуться в Лондон, Эдмунд, — невозмутимо сказал Перри.

— Да, — подтвердил граф. — Мама и Мадлен ждут отъезда с нетерпением. Доминик уехал две недели назад. Но мы можем подождать, пока не уедет наш неожиданный гость. Смею вас заверить, что буду искренне ему рад.

Грейс чувствовала себя скверно. Два месяца прошли в тревожном ожидании. Но теперь все должно решиться раз и навсегда. В ее душе росла уверенность, что она освободится от какого бы то ни было влияния Гарета на свою дальнейшую жизнь. На этот раз она возьмет инициативу в свои руки, и на этот раз она победит.

В общем, Грейс была даже довольна тем, что Гарет приезжает, несмотря на то что Перри выглядел бледным и встревоженным все эти дни. Да, она была довольна, потому что вскоре сможет предложить Перри свою безраздельную преданность — если он захочет ее принять. И свою любовь — если она ему нужна. Выражение его лица давало ей надежду, но сейчас Грейс даже не хотела думать об этом.

До тех пор, пока не обретет полную уверенность в себе.

Первыми приехали родные Грейс, в полном здравии и благополучии. Лорд Поли даже обходился без своей трости и предпочитал большую часть времени проводить с семьей, а не у себя в комнате. Присцилла, как всегда необычайно жизнерадостная, нетерпеливо дожидалась любой возможности восторженно сообщить дяде и тетке очередную порцию новостей.

Спустя несколько дней Лэмпмены получили известие, что лорд Сандерсфорд явился в Эмберли-Корт. Взволнованная Этель улучила первую же возможность поговорить с Грейс наедине.

— Я не должна была брать у него письмо и пересылать тебе. Это против моих правил, и я никогда не набралась бы храбрости рассказать Мартину о подобном поступке. И все же я его совершила, потому что надеялась таким образом избавить тебя от такой встречи. Но, может быть, ты сама приглашала его? Может быть, ты рада его приезду? Я не знаю. Я хочу одного — не вмешиваться в эту историю.

— Бога ради, не упрекай себя, — сказала Грейс. — И тебе незачем бояться за меня или за Перри.

Невестка выглядела неуверенной и встревоженной, но Грейс не прибавила ни слова. Она пошла следом за Перри в его гардеробную, как только ушел священник, сообщивший о госте лорда Эмберли, и стояла в дверях, пока муж, бросив на нее удивленный взгляд, не догадался отпустить своего камердинера.

— Перри, мне кажется, надо пригласить лорда Сандерсфорда к нам на чай, лучше бы завтра.

Он смотрел без улыбки, с отрешенным, холодным выражением.

— Да, разумеется, если ты так хочешь, Грейс. Я приглашу также Эдмунда и графиню.

— Спасибо, — сказала Грейс.

Еще несколько секунд супруги молча смотрели друг на друга после чего Грейс повернулась и ушла, потому что говорить больше было не о чем.

Они после этого короткого разговора не виделись наедине вплоть до второй половины следующего дня. С утра Грейс поехала вместе с Этель в Эбботсфорд, а Перигрин вместе с Мартином и Присциллой отправились с визитом к Мортонам.

Лорд Эмберли с матушкой и их гость приехали уже под вечер; присутствие мистера Кортни и его дочери Сьюзен, вернувшейся от тетки раньше предполагаемого времени, несколько разрядило обстановку. Грейс, во всяком случае, ощутила это и, сделав реверанс Гарету, указала ему на кресло поблизости от себя. Она старалась не замечать напряжения на лице мужа, которое, как понимала, было зеркальным отражением ее собственного, и старалась не обращать внимания на сдвинутые брови отца и Мартина, на испуганные, виноватые взгляды Этель.

Грейс подождала, пока Присцилла и Сьюзен пустятся в обсуждение модных фасонов, а все прочие будут увлечены оживленной светской беседой, и тогда только встала с места.

— Лорд Сандерсфорд, не хотите ли вы, чтобы я показала вам наш сад? — вежливо осведомилась она. — Правда, сейчас там почти нет цветов, но нарциссы уже набрали бутоны.

Он встал с улыбкой на лице и ответил, расправляя широкие плечи:

— Я был бы в восторге, мэм.

Грейс не взглянула на Перигрина. Захватила с собой шаль и, как только они с Гаретом вышли из дома, направилась мимо клумб к фруктовому саду.

— Я считал, что ты станешь чинить мне препятствия, вообще не пожелаешь меня видеть.

— Нет, — сказала Грейс. — Наоборот, я ждала твоего приезда. — Она подняла глаза на его красивое улыбающееся лицо. — Мне надо очень многое тебе сказать.

— Я хочу услышать только одно. Когда ты уедешь вместе со мной, Грейс? Немедленно? Ты понимаешь, что нет необходимости откладывать.

— Я не собираюсь уезжать с тобой. Никогда. И по одной самой простой причине, Гарет. Я этого не хочу. Нет, пожалуй, есть еще одна, очень важная причина. Мне нет никакой нужды уезжать с тобой. Видишь ли, я наконец простила себя за прошлое и больше не должна наказывать себя, оставаясь с тобой.

— Ты чувствовала себя виноватой, Грейс? — рассмеялся он. — Что значит наказывать себя, оставаясь со мной? Не понимаю.

— Я согрешила против всех моральных законов нашего общества и религии, когда отдалась тебе. Доверие отца ко мне было уничтожено, когда он узнал о моей беременности. Я опозорила его и Мартина. Я стала причиной ужасной ссоры между отцом и Полом, брат умер, не помирившись с отцом. Я произвела на свет незаконнорожденного ребенка, и ребенок этот погиб из-за моей беспечности. Я уснула тогда после полудня, оправдывая себя тем, что у меня разболелась голова после очередного ядовитого оскорбления Этель. А после смерти Пола я избрала легкий путь обеспечить свое будущее, выйдя замуж за человека на десять лет моложе меня, который сделал мне предложение по доброте сердечной. Для одного человеческого существа это достаточное количество поводов обвинять себя.

— Чепуха! — бросил Гарет. — Мы любили друг друга и не сделали ничего плохого. И любой другой в твоем списке сам принимал решение. Ты не ответственна за поступки других людей.

— Мы не любили друг друга, Гарет. Ты употребил не то местоимение. Это я любила. Ты не любил никогда. Ты не понимаешь смысла этого слова. Я мирилась с твоим себялюбием, когда мы были молоды, я обожала тебя и была целиком в твоей власти. Я удовлетворяла твой плотский аппетит последние несколько дней твоего пребывания дома, пока ты не уехал и не нашел для себя более желанных женщин. И более богатых леди. Ты не любил меня. И не имел ни малейшего намерения жениться на мне.

— Это неправда, Грейс. Ты знаешь, что это неправда. Наша любовь — на всю жизнь. Она до сих пор сильнее всех остальных наших чувств. Ты просто боишься признать правду.

— Нет, Гарет, я наконец-то не боюсь признать ее. Видишь ли, всегда было проще верить, что нас соединило большое чувство. Но я была глупенькой, а теперь испытываю огромное облегчение от того, что ты не старался казаться хоть немного честнее и порядочнее, чем был на самом деле. Ведь я могла бы выйти за тебя замуж и вести самую несчастную жизнь… или заставила бы себя смириться с твоим эгоизмом и моральной нечистоплотностью. Тогда бы я утратила всякую способность отличать плохое от хорошего.

— Я докажу тебе, что ты все еще любишь меня, — заявил он, сильно сжав ее руку.

Грейс как будто не слышала этих слов и не чувствовала его цепких пальцев.

— Я совершила в жизни много ошибок, но многое искупила и еще многое искуплю. Самое трудное простить кого-то за смерть, мне было дано и это. Вчера я отвела папу на могилу брата, и он сказал, что после их ссоры любил Пола сильнее, чем когда-либо раньше. В конце концов, вероятно, в их ссоре было и что-то хорошее. И я простила себя наконец за Джереми. Я совершила ошибку, сойдясь с тобой, Гарет, но мой сын не был ошибкой. Оглядываясь назад, я понимаю, Перри был прав, когда сказал однажды, что нет ошибки в том, чтобы дать человеку жизнь. Я была преданной матерью своему сыну. И не пренебрегала им никогда. Вполне допустимо было оставить его под присмотром гувернантки. Доверяла же ей Этель своих детей. Мне не в чем себя упрекать. Он жил счастливой жизнью, поскольку это зависело от меня. Я простила себя.

— Этот ребенок — часть моего существа, — перебил ее Гарет. — Вместо него ты можешь любить меня. Всю оставшуюся жизнь.

— Нет. — Грейс покачала головой. — Я не совсем понимаю, почему ты преследуешь меня сейчас, Гарет. Ты никогда не любил меня, и я уже не молода. Думаю, это просто упрямое желание добиться своего. Вернись я домой после смерти Пола одинокой и подавленной, ты не удостоил бы меня и взглядом. Но я замужем, и в счастливом браке. Я вышла за человека, чья молодость задела твое мужское самолюбие. Полагаю, дело обстоит именно так. Но меня это ничуть не волнует. Каков бы ни был мотив, он оказался несостоятельным. Я не испытываю к тебе никаких чувств, даже ненависти.

— Ты вовсе не состоишь в счастливом браке, Грейс, — яростно процедил Гарет сквозь зубы. — С этим мальчишкой? Чушь! Ты питаешь к нему материнские чувства. Ты боишься причинить ему боль своим отъездом. Не бойся, он это переживет.

— Дольше всего я не могла простить себе того, что вышла замуж за Перри, — сказала Грейс. — Чувство вины преследовало меня почти два года. И ещё я чуть не допустила, чтобы ты воспользовался этим. Только недавно я осознала, что на самом деле не сделала ничего дурного и мне не в чем себя винить. Я люблю Перри всем сердцем, и хотя причинила ему страдание тем, что из-за чувства вины ненадолго попала под твое влияние, остаток своих дней я посвящу тому, чтобы сделать мужа счастливым. Перри женился на мне по своему желанию, не изменил своей привязанности ко мне и оставался добрым ко мне весь этот трудный год. Тебе не разрушить мой брак, Гарет, и даже не испортить его в дальнейшем. У тебя уже нет власти надо мной.

— Лгунья, Грейс. Ох, какая лгунья!

— Ты, разумеется, попытаешься убедить себя, что я неправдива. Не уверена, что ты способен просто смириться с поражением, Гарет. Или я недостаточно хорошо узнала тебя за шестнадцать лет. Возможно, у тебя более сильный характер, чем я думала.

— Я люблю тебя, — сказал он. — Это самое главное в моей жизни, Грейс.

— Тогда докажи это — не мешай моему счастью. — Гарет все еще держал ее за руку. Глаза его пылали.

— Я мог бы завоевать тебя, если бы захотел. Я мог бы заставить тебя признать, что ты меня любишь, Грейс. И я добьюсь этого в один прекрасный день, уверяю тебя.

Грейс покачала головой и сказала:

— Скоро подадут чай. Нам пора вернуться в дом. Я не собираюсь просить тебя сократить твое пребывание у лорда Эмберли или держаться подальше от меня, так как понимаю, что это бесполезно. Но я вот что скажу тебе напоследок: для меня уже не имеет значения, сколько раз еще ты встанешь на моем пути.

Прежде чем отпустить ее руку, Гарет пристально посмотрел ей в глаза.

— Знаешь что, Грейс? Если бы ты была такой в двадцать один год, я в конце концов плюнул бы на деньги Марти и женился бы на тебе. — Они молча пошли назад к дому.