Глава 2

– Ты заметила, как после похорон на меня смотрела старая миссис Гадро? – Евгения Браггетт отпустила кружевную занавеску и поправила непослушный локон, выбившийся из черного с проседью шиньона. Она подошла к креслу из розового дерева и опустилась в него. Шелковые зеленые подушки кресла полностью скрылись под широкими кладками юбки. Евгения была одета в серое платье, окантованное черным бархатом. Строгие темные цвета одежды освежали белоснежные кружевные манжеты и широкий воротник.

Тереза, ее дочь, передала матери чашку чая и уже открыла рот, чтобы ответить, но ее опередил брат.

– Люди любят перемывать кости, тем более после того, как вы с Терезой отказались отложить свадьбу, – он усмехнулся, поднес к губам хрустальный бокал и медленно проглотил бурбон, затем принялся изучать жидкость на дне бокала. Солнечный свет, лившийся сквозь высокие окна, занимавшие почти всю стену комнаты, окрасил янтарный бурбон в цвет расплавленного золота. И учи падали на широкие плечи Трейса, подчеркивая ослепительную белизну его рубашки, касались аккуратно подстриженных волос, превращая их в мягкие, иссиня-черные волны и оттеняя аристократические черты лица.

Евгения вызывающе подняла брови.

– Смерть твоего отца – не повод откладывать свадьбу Терезы, Трейс Браггетт, и тебе это отлично известно. Томас не сделал ничего хорошего для своей семьи, и это тоже тебе известно. Зачем же нам притворяться, что мы скорбим и горячо оплакиваем его, если эта смерть принесла каждому из нас только облегчение?

– Он даже не собирался вести меня к алтарю, – с болью и гневом проговорила Тереза. Она с вызовом посмотрела на брата своими серо-голубыми глазами, чуть светлее его глаз, и тряхнула головой, Длинные черные тугие локоны запрыгали по плечам.

– Да я и сама этого не хотела.

– Думаю, Тесс, – это моя привилегия, – заметил Трейс. Он улыбнулся и поднял бокал. – И сгораю от нетерпения. Надеюсь, твой жених по достоинству оценивает то, что скоро будет ему принадлежать. В противном случае, в округе полно молодых людей, которые почтут за честь жениться на тебе.

Его слова вызвали улыбку Терезы, чего он и добивался. Но улыбка очень скоро сменилась хмурым выражением, что стало вполне естественным в последние несколько дней.

– Трейс, ты думаешь, остальные приедут? Правда так думаешь?

– Писали, что приедут.

– Обязательно приедут, – успокоила Евгения. – Ничто на свете не может помешать твоим братьям приехать на свадьбу, дорогая.

– Возможно, они и не приехали бы, если бы отец все еще… – Трейс помолчал, затем продолжил: – Но теперь нам не о чем беспокоиться, верно? – он широко улыбнулся. – Я целиком согласен с мамой, Тесс, они непременно приедут.

– Я с нетерпением жду встречи с ними! – воскликнула Тереза, хлопнув в ладоши. – Их так давно не было дома!

– Ты права, – заметил Трейс. Евгения резко перевела взгляд на старшего сына, уловив в его тоне нотки раздражения.

– Твои братья поступили так, как считали нужным – спокойно возразила она. – Ты повел себя точно так же.

– Не совсем так, мама, – Трейс поднес к губам бокал, допил остатки бурбона и встал. – А теперь, леди, прошу меня извинить, я хотел бы вернуться к своим бумагам. Завтра мне придется отправиться в город.

– Очередные расспросы? – спросила Евгения.

– Шериф хочет осмотреть офис отца, хотя не знаю, зачем это нужно. Он уже обыскивал его и нашел ничего, что могло бы прояснить, почему Сорбонтэ убил отца. Не знаю, что он собирается отыскать, осмотрев все еще раз.

– Как ты собираешься распорядиться офисом? Сдашь в аренду?

– После, сейчас нет времени очистить его от бумаг отца.

Евгения кивнула, а Тереза промолчала. Ни одна из них не хотела браться за эту работу.

'Грейс направился к выходу, но остановился, услышав стук во входную дверь, эхом отозвавшийся в просторном холле. Оглянулся на мать с сестрой:

– Вы кого-нибудь ждете?

Обе женщины отрицательно покачали головами.

– Может быть, кто-то пришел выразить соболезнования? – предположила Евгения.

Трейс с отвращением фыркнул.

– Его не любили живого, хотя это и не удивительно, почему же люди чувствуют себя обязанными приходить сюда и говорить пустые слова теперь, когда он умер?

– Потому что так принято, – ответила Тереза. – Хотя это и кажется мне глупым. Человек умер и похоронен. Для меня лучше забыть, что он вообще когда-либо жил на этом свете и был моим отцом. С угрюмым выражением лица Трейс направился к двери и исчез в холле. Хорошенькое отношение к собственному отцу! Но, если быть честным, они все испытывают такие же чувства. Томас Браггетт был хладнокровным, суровым человеком. И больше по отношению к членам своей семьи, чем к другим людям. Несмотря на многочисленных врагов отца, были моменты, когда Трейс считал, что никто не мог так сильно ненавидеть Томаса Браггетта, как его же собственные родные. Снова раздался стук. Трейс направился к двери, но Занна, экономка, перехватила его на полпути.

– Не беспокойтесь, я открою, – она проворно шмыгнула вниз.

Не испытывая ни малейшего желания выслушивать очередные соболезнования, Трейс с радостью переложил эту задачу на. Занну. Та работала экономкой в «Шедоуз Нуар» еще до рождения детей Браггеттов. Хотя ей уже исполнился шестьдесят один год, Занна была тоненькой, как березка, и двигалась так легко и проворно, как не удавалось людям вдвое моложе ее. Экономка сунула тряпку в карман муслинового фартука и поправила красный тюрбан на голове.

Трейс остановился у основания широкой лестницы, которая, изящно извиваясь, вела из холла на второй этаж дома. Он прислонился к витой балюстраде и наблюдал, как Занна открывает дверь. Если посетитель не будет представлять для него интереса, стоит только сделать шаг назад, его совершенно не будет видно.

– Слушаю вас, мэм, – проговорила экономка.

– Привет, меня зовут Белль Сент-Круа, – Белль передала экономке приглашение на свадьбу и предложение погостить в «Шедоуз Нуар». На самом деле приглашение было адресовано не ей, а кузине Браггеттов, которая была хорошей подругой Белль. Женщина не смогла приехать на свадьбу, и удалось уговорить ее отдать приглашение. Она заявила, что все равно собиралась в Новый Орлеан и к тому же знакома с женихом. Белль заверила, что предварительно напишет Браггеттам и все объяснит. И конечно же, так и поступила, однако воспользовалась фальшивым именем. Девушка ласково улыбнулась: – Надеюсь, меня здесь ждут.

Занна взяла приглашение. Ее коричневое лицо приняло сосредоточенное выражение, а карие глаза пристально разглядывали карточку. Она узнала слово БРАГГЕТТ, напечатанное внизу, и больше ничего. Остальные витиеватые линии и крючочки не имели для нее никакого смысла, но Занна также узнала приглашение на свадьбу Терезы. Евгения разослала их больше сотни.

Услышав голос молодой женщины, Трейс сразу же отпрянул от лестницы и выпрямился. Насколько ему было известно, гостей ждали только через несколько дней. Вероятно, мать не сочла нужным известить его на этот счет. Он шагнул в сторону, чтобы экономка не мешала обзору.

День был ярким, но на гостью падала тень от широкой нависающей галереи второго этажа, и виделся только силуэт. Солнечный свет за спиной молодой женщины окружал ее подобно золотому ореолу, а длинные волосы напоминали светло-желтый шелк. Мерцающий, но более слабый свет, проникающий сквозь окно над второй входной дверью в противоположном конце холла, позволял Трейсу рассмотреть голубое платье незнакомки и стройную фигуру. Лицо оставалось в тени, отбрасываемой широкими полями шляпки. Занна кивнула и отступила в сторону, жестом приглашая Белль войти.

– Добро пожаловать в «Шедоуз Нуар», мисс Сент-Круа, – сказала она. – Если вы немного подождете здесь, я доложу миссис Браггетт о вашем приезде.

Белль оставила чемоданы на крыльце, куда их поставил извозчик, и вошла в холл, благодарная, что может укрыться от солнца. Хотя стояла лишь середина апреля, воздух был душным и жарким. Белль тихо стояла, осматриваясь вокруг, а экономка отправилась предупредить хозяйку о прибыв шей гостье. Холл очень напоминал такое же помещение в доме Сорбонтэ на плантации в Натчезе. Он тянулся по всей длине дома. В противоположны: концах располагались одинаковые входные двери. Высокие потолки, богатая мебель. У стены – старинные часы из мореного красного дерева. Тускло поблескивали золотые гири и массивный памятник. У другой стены стояла тумбочка, в ее зеркальной поверхности отражалась противоположная часть холла.

Все свидетельствовало о том, что Томас Браггетт был состоятельным человеком. Но осмотр не давал ни малейшего намека на причину его смерти и не сообщал никаких сведений об убийце. Белль продолжала оглядываться.

С потолка свисала люстра из полированной меди с несколькими десятками хрустальных подсвечников, в каждом из которых три свечи. Над ой дверью висел целый ряд бра, выдержанных том же стиле, что и люстра. Только пол отличал холл от большинства подобных – он был выложен черно-белой мраморной плиткой. Как только гостья вошла в холл, Трейс быстро шагнул за дверь своего кабинета. Теперь его не было видно, но он мог продолжать наблюдение за незнакомкой. Когда Белль вышла из тени на свет, у Трейса перехватило дыхание. За свою жизнь он повидал много красивых женщин, за несколькими даже ухаживал и чуть было не женился на одной, но эта женщина была более чем красива. Она была сногсшибательно прекрасна. Он никогда не видел волос такого светлого оттенка, таких длинных, свободно спадающих по спине серебристыми прядями и одновременно отливающих золотом. Трейс перевел взгляд на глаза незнакомки. И здесь его ожидал сюрприз! Ее глаза одновременно и цвета летнего неба, и только что распустившегося листа сирени. В памяти возникла когда-то увиденная картина зеленоватых вод океана, омывающего Карибские острова. Никогда еще он не видел глаз такого цвета и был заинтригован. Правила этикета предали выйти из укрытия и поприветствовать гостью, но Трейс этого не сделал. Недавний разговор с матерью, не говоря уже о неприятных событиях, обрушившихся на семью Браггеттов в последнее мремя, не способствовали хорошему настроению. Трейс не хотел сейчас разыгрывать галантного кавалера, в затем потратить весь день на пустые разговоры.

Он тихо закрыл двери своего кабинета и устроился за широким столом из вишневого дерева, привезенным из Франции несколько лет назад. Открыл гроссбух, в котором содержались все счета плантации, и уставился в него невидящим взглядом. Через несколько минут захлопнул книгу и обвел взглядом комнату с книжными стеллажами и черным мраморным камином. Мысли витали далеко от цифр и счетов, касающихся дел плантации. Трейс встал и подошел к окну. Пропади все пропадом. В конце концов, братья возвращаются, и он не мог разобраться, какие чувства испытывает. Конечно, следует радоваться. Они не виделись уже много лет, а в детстве очень дружили. Особенно он и Трэкстон.

Но тогда они были вынуждены держаться вместе. Это был способ самозащиты. Братья защищались от своего отца. Они лгали, боролись и успокаивали друг друга, но, став старше, поняли – все усилия тщетны, им никогда не победить Томаса Браггетта. Трейс остался, а остальные уехали из «Шедоуз Нуар» и до сих пор ни разу не возвращались. Руки непроизвольно сжались в кулаки – он остался, но сделал это против своей воли.

Из хрустальной шкатулки, которая стояла на маленькой этажерке у окна, Трейс достал сигару и поводил ею под носом, вдыхая аромат табака. Серебряными щипчиками, которые всегда лежали рядом, обрезал кончик сигары и сунул ее в рот.

Напустил пальцы в коробок со спичками, взял одну, чиркнул серной головкой по каблуку сапога. Спичка загорелась, Трейс поднес ее к сигаре и глубоко затянулся.

Трэкстона он не видел почти восемь лет. Тревис уехал с плантации почти шесть лет назад, а Трейнор – четыре года назад. Число двадцать всегда казалось магическим для Томаса Браггетта. Трейс презрительно фыркнул при воспоминании об отце. Что же такое было в подсознании этого человека? Если ты не уничтожил детей до того, как им исполнилось двадцать, опустоши их. И Томас Браггетт слишком близко подошел к тому, чтобы сотворить такое с каждым из них. Слава Богу, его уже нет и не будет, когда Терезе исполнится двадцать. Трейс бросил сигару через деревянный порог и кирпичную галерею, подошел и раздавил каблуком дымящийся окурок. Он не мог винить братьев за отъезд, хотя, видит Бог, очень этого не хотел. Они уехали, а он остался в «Шедоуз Нуар». После всего, что отец сделал ему и Майре, он все-таки остался. Трейс ударил кулаком по дверному косяку… Он остался, потому что кто-то должен был это сделать. Он – старший. Это был его долг. Трейс отдал бы все, чтобы уехать, как все остальные, сбежать, но знал, что не мог этого сделать. Он не любил думать о том, что стало бы с матерью и сестрой, если бы он уехал, а они вынуждены были жить с Томасом Браггеттом.

– А теперь они возвращаются, – снова повторил он так тихо, что стоявший в нескольких шагах человек вряд ли смог бы расслышать.

Экипаж подкатил к тротуару и остановился перед куполообразным входом в большое здание. Изящная черная, с золотыми буквами, вывеска глади сила, что это и есть отель «Сент Луи». Отель представлял собой четырехэтажное кирпичное здание, протянувшееся на целый квартал. В Натчезе, родном городе Линн, не было таких больших зданий. Второй этаж украшал балкон с коваными решетками в виде замысловатого орнамента из стеблей кукурузы и цветов. Крышу венчал огромный купол.

Из тени центрального подъезда вышел высокий темноволосый мужчина, одетый в яркую красную с белым, отделанную золотом, ливрею и, как только экипаж остановился, протянул Линн руку.

– Добро пожаловать в «Сент-Луи», – протяжно произнес он, когда Линн подала ему руку и вышла из экипажа, затем повернулся и приказал:

– Маркус, занеси чемоданы леди.

– Благодарю, – Линн последовала в отель вслед за мальчиком-лакеем. Она привезла с собой только два чемодана, но мальчик был таким маленьким, лет одиннадцати-двенадцати, и хрупким, что едва мог тащить ее вещи. Наблюдая, как он сгибается под тяжестью чемоданов, Линн почувствовала себя виноватой. Следующий раз она будет пуешествовать налегке.

Не обращая внимания на толпы людей, снующих по вестибюлю, Маркус направился к огромной, богато украшенной стойке регистрации, протянувшейся вдоль дальней стены помещения. Однако Линн, сделав всего лишь несколько шагов по вестибюлю, остановилась, открыв рот в благоговейном трепете перед увиденным.

Девушка еще никогда не видела такого огромного и шикарного вестибюля. По центру здания на четыре этажа возвышалась ротонда, увенчанная куполом из цветного стекла, сложенного замысловатым узором. В центре купола висела огромная пятиярусная люстра. Солнечные лучи, проходя сквозь разноцветные стекла купола, отражались в хрустальных плафонах мириадами разноцветных бликов. Широкие коридоры этажей выходили на галереи, огороженные красивыми металлическими перилами. За балюстрадами виднелись окна магазинов. Элегантные мужчины и женщины прогуливались по широким галереям. Они разговаривали, смеялись и глазели на аукцион, который проводился на первом этаже. Стены этого этажа украшали белые дорические пилястры. Они возвышались футов на двадцать верх и упирались в слегка нависающую галерею второго этажа, словно поддерживая ее. Стены между пилястрами были обшиты темными дубовыми панелями, на которых висели огромные полотна с написанными маслом портретами знаменитых горожан и героев прошлых лет.

Лакей заметил, что Линн остановилась, и сделал то же самое, но, постояв с тяжелыми чемоданами несколько секунд, начал проявлять нетерпение.

– Мэм? – позвал Маркус, прекрасно понимая, что следует промолчать.

Линн посмотрена на мальчика и улыбнулась, совершенно забыв, что вуаль скрывает улыбку. Она даже не пошевелились, не в силах справиться с изумлением. Вместо того чтобы пойти вслед за Маркусом, Линн обратила внимание на то, что происходило в центре переполненного людьми вестибюля. Большая группа мужчин собралась перед возвышающейся площадкой, на которой стоял аукционист. На площадке пониже стояла молодая чернокожая женщина. Она крепко обвила себя руками и, высоко подняв голову, смотрела куда-то вдаль. Хорошо одетый и, вероятно, состоятельный мужчина, подошел к площадке и поднял юбку женщины. Он провел рукой по ногам, словно хотел проверить, нет ли на них изъянов. Линн видела, как ее отец проделывал то же самое с лошадьми, когда собирался их купить. Другой мужчина из толпы громко спросил аукциониста, рожала ли эта женщина.

Линн перевела взгляд на другого аукциониста. Тот торговал мебелью. Группа людей с другой стороны от него предлагала цены за привезенные из Франции картины.

– Мэм? – снова позвал лакей. Маркус уже бы не в силах держать чемоданы Линн. – Стойка регистрации? – с надеждой проговорил он. – Следуйте за мной, – он повернулся и зашагал по вестибюлю, но через секунду оглянулся, желая убедиться, что леди идет за ним.

Линн пробиралась сквозь толпу, хотя с удовольствием предпочла бы остаться на месте и продолжить рассматривать происходящее вокруг. Генри Сорбонтэ несколько раз возил жену и дочерей в Бостон и Нью-Йорк, но ни в одном из этих городов Линн не видела такого великолепного здания, как отель «Сент-Луи». Отель нравился ей не только из-за элегантности и атмосферы благополучия и богатства. Он был просто уникальным, единственным в своем роде, построенным в стиле поздней французской готики, и здесь витал дух старой Франции.

– Продано за двенадцать сотен долларов, – молоток аукциониста с грохотом обрушился на крышку стола, эхо разнеслось по всему вестибюлю. Линн от неожиданности обернулась. Она увидела, как невысокий, коренастый мужчина пробрался через толпу к аукционисту, передал тому пачку зеленых банкнот, затем протянул корявую, с короткими пальцами руку и вцепился в запястье чернокожей девушки. Линн снова повернулась к служащему, который все еще улыбался в ожидании момента, когда она назовет свое имя.

– Линн, – наконец сказала она. – Линн Боннвайвер из Виксберга, штат Миссисипи, – она вдруг прикусила губу и нахмурилась. Не следовало говорить о Миссисипи. Или называть Виксберг. Особенно Виксберг. Он расположен слишком близко от Натчеза. Следовало сказать Батон-Руж, или Сент-Луи, или даже Мемфис.

– Красивое имя, – заметил служащий и улыбнулся.

Линн почувствовала облегчение. Она была совершенно уверена, что тот сейчас начнет рассказывать об убийстве Томаса Браггетта и том, что убийца родом из Миссисипи, поинтересуется, не знакома ли она с ним, потому что он из Натчеза, который совсем рядом с Виксбергом, и разве люди в маленьких городках не знакомы друг с другом?

– Вы одна, мадемуазель?

Линн смутилась, услышав вопрос служащего. Это был высокий, крепкий мужчина. Темные волосы зачесаны назад, тонкие усы обрамляли верхнюю губу, подчеркивая слитном длинный нос и выпирающие скулы. Она распрямила плечи. Конечно, леди непристойно путешествовать одной, но с этим ничего нельзя поделать. По крайней мере, на этот раз. Лини улыбнулась и посмотрела в карие глаза, скрытые толстыми линзами очков. Брови служащего вопросительно взметнулись вверх.

– Да, мсье. К сожалению, мой отец заболел и я вынуждена путешествовать одна, – любезно пояснила она. – Приходится вместо него заниматься делами. Тот факт, что я путешествую одна, создает для отеля проблему?

Удивленные брови опустились на место, служащий улыбнулся. Его тон и поведение сразу изменились в лучшую сторону.

– О нет, мадемуазель Боннвайвер, я спросил, чтобы создать вам лучшие условия проживания в нашем отеле, – он быстро оглянулся по сторонам и значительно тише произнес: – Я могу попросить вас пообедать со мной?

Ошеломленная такой дерзостью, Линн не знала что сказать.

– Я… – девушка лихорадочно подыскивала слова для ответа и наконец вспомнила фразу, которую часто произносила Белль, желая отделаться от нежеланного ухажера:

– Мне жаль, мсье, но боюсь, моему жениху не понравится, что я согласилась пообедать с вами.

Служащий разозлился и одернул сюртук.

– О, конечно же, мадемуазель Боннвайвер, я не хотел… – он обернулся к шкафчику с ячейками из полированного красного дерева и взял оттуда и ключ. – Комната 210, – сухо сказал он и передал ключ Маркусу.

Мальчик застонал про себя, забирая ключ, и посмотрел на чемоданы, которые только что поставил на пол. Он не испытывал ни малейшей радости и от перспективы тащить эту тяжесть вверх по лестнице.

Служащий с укором посмотрел на мальчика и улыбнулся Линн.

– Маркус проводит вас в вашу комнату.

– Благодарю вас, – Линн отвернулась, желая поскорее отделаться от распутного служащего.

Пока девушка ждала, когда лакей возьмет чемоданы, ее взгляд привлек мужчина, только что появившийся из бара отеля. Она не обратила внимания на его красоту – ей и раньше приходилось и встречать немало привлекательных мужчин. Некоторое время Линн удивленно смотрела, потом поняла, что ее заинтересовало – он не вписывался в обстановку этого элегантного отеля.

Он был выше многих мужчин, собравшихся в вестибюле, и хотя в походке и чистых линиях лица и было что-то аристократическое, в нем чувствовать какая-то беспощадность и дикость. По позвоночнику Линн пробежала дрожь. Она не сомневалась, что многие предпочли бы избежать встречи с ним человеком. Ее впечатление усилилось при кобуры на бедре и виднеющегося из нее револьвера. Кожаные брюки со сверкающими серебряными лампасами обтягивали длинные стройные Серебряные шпоры на сапогах позвякивали каждом шаге, а глубоко надвинутая на лоб я шляпа затеняла лицо.

Мужчина продолжал двигаться к выходу, одновременно разглядывая толпящихся в вестибюде людей суровым, оценивающим взглядом серо-голубых глаз. Он держал руку на рукоятке револьвеера, словно чувствуя опасность или просто из желания всегда быть наготове.

Линн продолжала смотреть. Незнакомец тем временем поравнялся с женщиной, только что вошедшей в вестибюль. Свободной рукой коснулся шляпы, приветствуя ее. Женщина улыбнулась, что-то сказала, и пошла по направлению к аукционам.

«Сорее всего, это шериф», – решила Линн и содрогнулась. Каким бы красивым он ни был, лучше не иметь его своим врагом. Она снова повернулась к лакею и последовала за ним.

Загрузка...