– Мия, обед готов.
Прозвучало чересчур сухо, и я лишь поморщилась, с досадой откладывая книгу.
Есть не так уж хотелось, но обострять конфликт не хотелось ещё больше. Зря я позавчера понадеялась, что за ночь женщина успокоится и будет готова меня выслушать. По ощущениям за прошедшие сутки она наоборот, обозлилась на меня ещё больше и отгородилась.
Как будто мы чужие люди-оборотни. И как будто я в самом деле всего лишь приблудная нахлебница, которая не умеет быть благодарной.
Чувство неприятное. Но в то же время… Ровно тоже самое я ощущала большую часть времени, проведённого в замке. Привычное. Разве что немного обидно. Я всё же надеялась, что здесь будет иначе. Зря, очевидно.
Вздохнув, я спустилась на первый этаж и вошла в кухню, невольно отметив, что Реона стоит ко мне спиной и смотрит исключительно в окно.
Тарелка с горячим супом стояла на столе, но в единственном экземпляре. И вот это было по-настоящему обидно.
Неужели моё нежелание подчиниться вызвало настолько сильную неприязнь? Что она даже обед делить со мной больше не хочет.
Невольно я поджала губы, сдерживая порыв расправить плечи и ответить, как подобает принцессе. В молчании заняла своё – отведённое мне Реоной, – место за столом и без слов, без вопросов принялась за еду.
Я умею быть вежливой. Научена задавать вопросы. Даже смогла бы усмирить гордость, чтобы начать разговор первой… Но только не в такой ситуации.
Она не захотела меня услышать. Не захотела банально выслушать. Не попыталась понять. А теперь и вовсе делает вид, что оскорблена ситуацией – а ничем иным подобное поведение быть не может. Слишком нарочито молчание. Слишком показательно. Словно ещё один урок для нерадивой ученицы.
– Благодарю за еду, – ровно произнесла я.
Встала из-за стола, перенесла пустую тарелку в раковину. Медленно, без спешки, но… Вопроса не последовало. Даже когда я на целую минуту у той самой раковины задержалась, чтобы вымыть свою несчастную тарелку.
– Ты ничего не хочешь мне сказать?
Вопрос прилетел в спину, когда я уже вышла в гостиную. Я замерла, подумав, что мне, видимо, показалось. Но обернувшись, поймала пристальный, тяжёлый взгляд Реоны.
– Мне не о чем вам говорить, госпожа наставница, – тем же прохладным тоном отозвалась я.
Исполнила придворный реверанс, как обычно отцу, и ушла наверх. Новых вопросов не последовало. Так же как и слов. Не обязательно извиняющихся, даже пусть не объясняющих, но… Почему-то я ждала, что Реона скажет ещё хоть что-то. Однако она промолчала, а я не стала задерживаться.
Тёплый чердак, раскрытая книга и… Никакого желания вновь погружаться в дебри букв. Да и чердак перестал казаться таким тёплым и уютным.
Просто очередная комната… Очередная чужая комната, где мне позволили пожить какое-то время. Не больше, не меньше.
Даже вчера это не ощущалось так сильно. Да и сегодня, если так подумать… Лишь сейчас. Лишь это молчание Реоны задело за живое. Обидело. Ведь в какой-то момент я в самом деле верила, что она не такая, как отец. Что с ней мы найдём общий язык… Что она станет тем человеком, что лучше волков. Но пока, увы, я ошиблась.
О, Арион… Неужели я прошу слишком многого?
***
Признавать вину, каяться, оправдываться – очевидно, Мия не собиралась делать ничего. И виноватой себя не считала. И это злило Реону.
Ей с трудом удавалось сдерживаться от того, чтобы отчитать Артемию. За неподобающее поведение. За излишнюю – и совершенно неуместную, необоснованную! – гордость. И за неумение признать свою ошибку честно и прямо.
– Как будто она не во дворце росла, а в лесу среди волков! – недовольно произнесла себе под нос Реона, покидая дом.
Она догадывалась, что для Мии всё равно что чужая тётя. Не ждала от девочки понимания их родственной связи. В конце концов, у незадачливого зятя было ещё четверо детей, и Мия, как самая младшая, видимо привыкла к вседозволенности и всепрощению.
Эта мысль не давала ей покоя.
Потому что намёков бывшая принцесса не понимала. А сказать прямо… Реона боялась, что не сможет удержать свой характер, и выплеснет все свои мысли в самом жёстком, самом хлёстком варианте.
Но и молчать дальше было невыносимо. Тем более, что Мия совершенно не терзалась чувством вины. И это, наверно, раздражало Реону сильнее всего.
Раздражало настолько, что дверь храма едва слышно хлопнула, подчиняясь хозяйской руке.
Женщина медленно прошлась между рядов лавок. Привычно взялась за наведение порядка, с помощью магии. Но желанное успокоение не пришло даже спустя два часа, когда весь храм чуть не блестел от чистоты.
Выдохнув, Реона остановилась в проходе и обернулась на статую Арион. Впервые за много лет чувствуя растерянность.
Жажда справедливости и определённости боролась с нежеланием потерять внучку так же глупо, как некогда дочь.
Женщина помедлила. Несвойственные чувства угнездились внутри и исчезать не желали. И, вздохнув ещё раз, подошла к статуе своей богини. Голову подняла, всматриваясь в искусно высеченное из дерева лицо.
– Что я делаю не так?
Вопрос сорвался против воли шёпотом. Как будто она спрашивает о чём-то постыдном. Ведёт себя неподобающе величественной жрице, лишь на одну ступень отстоящей от богини.
Вот только иного пути будто и не было. Разговор с Миртой не привнёс ясности, не дал понимания Мии. Не помог приблизиться к нему. Скорее уж наоборот. И хотя, конечно, Мирта не имела никакого отношения к произошедшему на площади. Конечно, Миклуш мог поймать Реону в любом ином месте, чтобы рассказать о творящемся безобразии, но ассоциация оказалась слишком сильна.
– …не слышишь.
То ли шелест листьев, то ли ветер…
Но Реона замерла, с широко распахнутыми глазами глядя на Арион. Потому что звук исходил откуда-то из глубины древесного изваяния, и не мог принадлежать никому иному. Потому что лишь божественный голос мог звучать так, проникнуть в самую душу и на долгий удар сердца окутать его теплом поддержки и понимания.
Реона судорожно сделала вдох, уцепилась за спинку ближайшей скамьи и тяжело осела на сидение.
Глаза из янтаря стали чуть тусклее. И стало ясно, что никаких иных подсказок не будет. Вот только все жрецы и жрицы, кроме разве что последователей, знали – Арион не отвечает никому последние пятьдесят лет. Последним, кто слышал её голос, был Элверон, который тогда стал верховным жрецом и остаётся им и поныне.
Это величайшее откровение. Величайший дар. Что-то, о чём Реона не могла даже подумать.
Но от мысли поделиться радостью с Верховным стало зябко. Нахмурившись, жрица качнула головой.
Это было не наставление. Это был совет. Подсказка – для неё одной. Прямой ответ на вопрос, без вуалей и иносказаний.
– Благодарю за откровение, моя богиня.
Поднявшись с лавки, Реона изобразила глубочайший, насколько только могла, поклон.
Подошла к статуе, провела рукой, ощущая привычную шероховатость и, подчиняясь порыву, закрыла глаза, зашептала слова молитвы. Не отнимая рук, щедро делясь своей магией – принося её в дар, как наивысшую из доступных драгоценностей.
Чем больше сил она отдавала, тем сильнее загорались огнём янтарные очи божественной статуи. И тем спокойнее чувствовала себя Реона.
Одной единственной подсказки хватило, чтобы понять и осознать, что требуется сделать.
Слышать и слушать. Разговаривать.
Почему-то лишь сейчас вспомнилось, что и с Кармель они вечно ругались из-за этого. Каждая в своём упрямстве твердила своё, не желая, не пытаясь понять собеседника.
Реоне подумалось, что она совсем забыла, что Мия – принцесса. Твердила это себе, приписывая ей капризность и непослушание, но даже не задумываясь, что девочка наверняка привыкла к иному обращению. К иной жизни. А Реона пыталась на неё давить… Как на ученицу. Но, если вспомнить Кармель, которая в таких случаях лишь сильнее сопротивлялась…
Нахмурившись, Реона с сожалением качнула головой.
Передавила. Слишком зациклилась на том, чтобы Мирта не подумала, что её подруга утеряла свой стальной стержень и размякла. Чтобы даже тени мысли не возникло, будто Реона может быть мягкой к Мии из-за особого отношения.
Слишком давно перестала быть человечной. Слишком срослась с образом несгибаемой, суровой жрицы. Забыла, что может быть иначе…
Проведя рукой по статуе ещё раз, Реона покинула храм. Родные стены давили, стыдили, безмолвно напоминая, что она закрылась в своём коконе жрицы. А сейчас ей хотелось на воздух. Проветрить голову. Выветрить оттуда лишние, неправильные мысли. И, возможно, найти иные подсказки. Как раньше, услышать совет в пении птиц и случайных фразах горожан.
Реона шла неторопливо, бесцельно.
Ей улыбались. С ней здоровались. Желали доброго дня или просили благословения – привычно и обыденно. И жрица не отказывала им. Однако всё сильнее хмурилась, оглядываясь по сторонам.
День сегодня был тёплый, но не жаркий. Однако из детей Реоне попадались или совсем малыши, что копошились в песочницах или траве под присмотром родительниц да бабушек. Но никого возраста Мии или Киры.
Впору было думать о том, что они специально попрятались, избегая внимания жрицы.
Реона поморщилась и негромко фыркнула себе под нос. Подумала о том, что это уже попахивает паранойей. Дети просто где-то играют, и им нет дела до старшей жрицы, что вдруг втемяшилось задать им пару вопросов относительно произошедшего на площади позавчера.
Да ещё и на главной дороге. Кому интересно будет играть на виду у всех взрослых?
Задумавшись об этом, женщина сама не заметила, как ноги привели её к дому подруги.
– Нет, Кира. Никаких гулять. Ты – наказана!
Голос Мирты звучал непривычно строго и слышен был даже через забор. Реона даже остановилась, недоверчиво прислушиваясь – она не могла вспомнить, когда в последний раз подруга была столь же сурова.
– Ну, ба…
– Нет, Кира! Я всё сказала. То, что я не рассказала Ри о твоём проступке, не значит, что я его прощаю. Арион свидетель, мне стыдно, что моя внучка способна на такую подлость.
– И ничего не подлость!..
– Кирана!.. Уйди с глаз моих в свою комнату... Не буди во мне волка!
Недовольный топот, хлопанье двери и на улице вновь воцарилась тишина. Хотя неполная – птицы по-прежнему пели в кронах вместе с шумом ветра. Да и ворчание Мирты себе под нос разобрать можно было.
Постояв, Реона хмуро покачала головой и прошла мимо. Осознала, что не готова разговаривать с подругой, но вот её разговор с внучкой, услышанный случайно – провидение Арион, не иначе, – предстояло обдумать. В спокойствии одиночества.
Наказание за подлость и проступок, о котором Мирта не рассказала подруге. И Мия, которая упорно не желала признавать своей вины и вела себя так, словно вины не было. Картинка сложилась один к одному и стала кристально ясной.
Ещё одно из того, что Реона «не слышала». Не желала слышать, предпочтя уцепиться за версию о капризной принцессе, какой казалась её внучка. Это не объясняло того, почему девочка не пожелала рассказать, как всё было на её взгляд, но тут Реона могла перебирать варианты до бесконечности. И рисковала лишь сильнее запутаться в собственных убеждениях – хотя, видимо, правильнее сказать заблуждениях, – и ни капли не приблизиться к истине.
От этого осознания стало неуютно, и жрица ускорила шаг.
Если она ошиблась в этой своей оценке девочки, то может и в другом тоже ошиблась. Реона уже не помнит, какую причину Мия назвала, что оказалась тут, но… Что, если она сбежит от чересчур навязчивой родственницы. Которая чаще вела себя как жрица и наставница, но отнюдь не так, как должна себя вести любящая бабушка.
Как Мирта, например. Осознавать ошибку внучки, но защищать до последнего. И лишь дома наказать, не вмешивая в это посторонних.
На этом фоне Реона выглядела ужасно. Плохая жена, никудышная мать… А теперь ещё и как бабушка тот ещё подарочек.
Женщина вздохнула. Механически кивнула проходящим мимо булочнице с корзинкой яблок, и остановилась, озарённая идеей.
Яблоки, необходимость разговора… Мия, похожая в своём упрямстве на Кармель. И сама дочь, которая когда-то согласна была мириться с матерью, стоило лишь той принести её любимого яблочного лакомства.
Даже если Мия не разделяет страстную любовь своей матери… Она вряд ли станет отказываться от разговора, подкреплённого столь весомым аргументом.
Реона решительно свернула в сторону рынка.