Обратимость

Снова ночь

Я открываю глаза – ночь

Я закрываю глаза – ночь

Мои легкие наполнены ночью, как темный колодец застывшей водой, в которую смотрит молчаливый месяц.

Я дышу ей, не чувствуя ничего, я смотрю в нее, как слепец, не видя ничего

Ничего вокруг, никого рядом…

В моем звенящем дне, полным голосов и шума, я вижу тихую ночь, в лицах близких – пустоту ночи.

Она, как многоликая царица, окутала меня звездной мантией, сделав своим избранником, своим фаворитом, заставив примоститься у ее царственных ног в покорности.

Я смотрю в ее глаза, полные звезд… Вот-вот они рассыплются звенящим блеском в моей душе, оставив в ней пустоту. Она уводит меня жестами своих прозрачных рук, побуждая повиноваться им, как безвольную марионетку. Она говорит со мной на разных языках, ни один из которых я не знаю. Она отражается во всех зеркалах неизвестными мне отражениями. Она оставит меня одного, но будет во мне, как есть: многоликая и изменчивая, как вода, резкая и улыбающаяся, как блеск кинжала, заботливая и холодная, царственная и требовательная в любви к ней.

Она выносит и родит во мне усталость – свое любимое чадо. И закрепит его во мне так, что я не замечу, и оставит со мною навсегда, как живой организм, как трепещущий полный нервных окончаний комок. Он будет биться во мне вместо сердца. Так, как я когда-то чувствовал живое сердце, я буду чувствовать усталость. Буду смотреть сквозь нее в день и видеть ночь, направлять сквозь нее чувства, что будут возвращаться ко мне, не найдя цели, говорить сквозь нее, но останусь неуслышанным, думать сквозь нее, но потеряю свои мысли, и они уже не принадлежат мне. Они отвергли меня, как недостойного.

Я несу на себе крест из страданий и несбывшихся снов. За мной тянется шлейф из безысходности и тишины. Впереди меня безводная пустыня, в которой я изучил каждую песчинку. Я знаю, что увижу, если подниму голову, а под ногами моими пропасть.

В глаза мои смотрят пустые глазницы Вечности, она всегда одна и та же… она всегда похожа на ночь… ее невозможно избежать и нет от нее спасения. Она вызвалась мне в невесты и ревностно охраняет мой взгляд и делает так, что я вижу только ее.

В уши мне шепчет дурманящий голос Очевидности. Он всегда один и тот же и никогда не поменяется. Я знаю, что он скажет мне завтра, через месяц, год, много лет и веков. Порой я путаю его с моими мыслями, настолько он сросся со мной. Порой я растворяюсь в нем, будто всегда был с ним одним целым.

Что я могу дать тебе? Оставшись со мной – ты будешь страдать, потеряв меня – ты будешь страдать. Ты не услышишь от меня ничего нового, каждый день будет один и тот же. Я буду с тобой как твое проклятие и оставлю тебя, проклинающей меня. Мои движения заучены, жесты не замечены, образы не меняются. Я передам тебе свою усталость, как новый плод, от моих рук не изойдет ничего, кроме холода вечности. Голос мой будет звучать поначалу в твоих ушах, но потом исчезнет, растворившись среди аромата дурмана. Ты будешь видеть моими глазами и слышать моими ушами, перестав отличать себя.

Равноценна ли жертва тому, что ты имеешь сейчас?

Молодая луна

Жизнь сильно изменилась с тех пор, как у нас откуда ни возьмись появились вампиры. Они пришли неожиданно и тихо. Никто не знал об их существовании, уж не знаю сколько недель ли или месяцев, так как широкой общественности никто ничего не сообщал, она сама обо всем вскоре узнала. Узнала об их приходе, но кто они, сколько их, как они выглядят и прочие детали балансировали на грани небылиц, которыми нас пичкали газеты и бесконечные слухи. Последние доходили до таких нелепостей, что вызывали у многих реалистов кривые усмешки, а лично у меня тошнотворные рефлексы.

Никто не знал, как они живут и опасны ли они вообще, так как обескровленных трупов не наблюдалось (или о них просто умалчивали), и появление их где бы то ни было, даже мельком рассматривалось сровни пришествии мессии.

Однако жизнь изменилась еще более, обратившись почти в первородный хаос, когда позже появились другие вампиры. Также никто не знал, откуда они пришли и сколько их, зато все знали, что эти существа опасны. Они нападали на людей, выпивая из них кровь, делали такими же, как и они, или убивали. Никто не мог объяснить, почему так происходит, и никто не знал, отличаются ли эти вампиры от тех, кто пришел раньше. Высшие власти молчали, скрывая все за семью печатями, и было почему. Тем не менее еще позже стало известно, что вампиры, убивающие людей, это другой “сорт” вампиров, другой класс или вид. Появилась обширная информация, будто один из представителей клана вампиров заявил, что они не имеют никакого отношения к тварям, убивающим людей. Однако откуда эта информация “началась“, что в себе заключала и где “кончилась”, неизвестно. Потому что все интересное и насущное часто раздувают, переделывают и снабжают выдумками, в итоге становится неясно, где правда, а где ложь.

Тем не менее чтобы как-то обозначить новый опасный класс этих кровососов, их стали звать “твари”. Это действительно были твари, так как по сравнению с благородными выходцами их вида первые не имели ни рассудка, живя лишь инстинктом крови, ни жалости и, в общем-то, никаких чувств, чем походили на животных.

Они нападали по ночам, днем их нельзя было нигде найти (во всяком случае все боялись их искать). Они нападали резко, жертва едва ли успевала понять, что произошло. Подобные объявления иногда появлялись в газетах, и запуганный народ, пробираемый ознобом ужаса, узнавал о том, как именно это происходит, чего ожидать и опасаться. А уцелевшие чудом очевидцы распространяли повсюду свои свидетельства.

Ученые в бешеных ритмах принялись изучать этих существ и изобретать средства для борьбы с ними. Так как их число изначально было невелико, потерь тоже особо не наблюдалось. Тем не менее борьба велась, выход нашелся. Уж не знаю, помогало ли новое созданное оружие, но их число не увеличивалось, казалось, даже уменьшалось. С тварями боролись активно и серьезно. Все средства массовой информации кишели очередными новинками и усовершенствованиями для борьбы. Постоянно выходили новые законы, подтверждения и соглашения между разными сторонами и организациями. Что происходило на самом деле, знали только избранные.

Что касается простых людей, то они впали в панику. По ночам город вымирал. Из звуков можно было услышать только или редкое бурчание двигателя автомобиля или шорохи каких-то невидимых животных. Часто, глядя из окна, я наблюдала зыбкий дрожащий свет фонарей, что, как светочи жизни, рядом с моим домом освещали темную аллею. Свет серебристой дрожащей паутиной просачивался сквозь молочный вязкий туман. Он обрывками висел в атмосфере. Иногда мне казалось что там, за окном, я вижу другой мир… Настолько он становился чужим ночью.

Таково было мое частое занятие по вечерам.

Однако время шло, пытливое людское воображение на месте не стояло, жаждая узнать все новые подробности об опасных гостях. В конце концов выяснилось, что новое оружие, которым владели обычные обыватели, почти не спасает от нападения тварей. Так как они нападали так резко и неожиданно, что человек едва ли успевал среагировать. Если их зубы оказывались в твоей шее, то бесполезно уже было применять что-либо.

Их число не увеличивалось. Всем стало интересно, почему это так происходит, поэтому вскоре кто-то, особенно пытливый, пустил новую сплетню, что твари боятся благородных вампиров как огня. Последние, видимо, желая не то защитить людей, не то из иных каких-то своих соображений, могли запросто уничтожить любое число тварей без вреда для себя. Однако в свете ходили и другие сплетни по этому поводу.

Опубликовывались и обширные рассуждения исследования ученых, что, мол, ДНК тварей или что-то там еще имеют непостоянную хрупкую структуру. У кого было время и желание разбираться в этих пространных, в большинстве своем необоснованных рассуждениях, разбирался и даже делал свои выводы, и тут же спешил поделиться с остальным миром. Так сплетни росли и множились, одна нелепее другой. Я уже давно перестала в них верить.

О “благородных” собратьев тварей было известно еще менее, чем о самих тварях. Сведения о них имели большую цену и собирались тем тщательнее, что их судьбой интересовались все, кому не лень. Однако изыскания большинства оказывались тщетны. “Благородные” ревностно относились к изолированности своей группы и чуть ли не под страхом смерти не пускали туда посторонних и даже тех, кому доверили свою охрану (как я узнала позже).

Они жили закрыто. Где? Никто не знал или знали немногие. Они не показывались нигде, и даже если и показывались, то едва могли быть отличимы от людей. Говорили, что они не боятся дневного света, но все же предпочитают сумрак. Говорили, что они ведут себя совсем иначе, чем люди: отчужденней, высокомерней и грубей. Еще бы, нагло посягать на личную жизнь и вперивать в нее свои любопытные праздные взоры, кому бы понравилось. Их можно понять и не обижаться на них. Говорили, что они гораздо красивее и среди них нет старых (хотелось бы верить). И еще говорили много чего, едва ли в это можно было верить. Я не верила ни во что.

Находились те, кто верил во все и, более того, объявлял себя преданным фанатом “благородных”. Куча таких фанатов рылась в сплетнях, отыскивала, видимо, успешно места обитания “благородных” и оккупировала их укрытия. Но вреда они никакого не доставляли. Какой может быть вред от безобидно жужжащей мухи? Разве только ее хочется поскорей прихлопнуть. Эти фанаты открыто жаждали воссоединиться с вампирским кланом. Не видя их представителей, они уже любили их всей душой, посвящали им свою жизнь. Эти люди, на которых и смешно, и жалко было смотреть, хотели быть вампирами. Они думали, что это романтично. Они хотели быть любимыми вампирами и не отчаивались в этом (несмотря на явное презрение со стороны “благородных”, по моим подозрениям). Они витали в облаках любви, романтики: они хотели, как говориться, жить в их кругу долго и счастливо, и… вечно.

К сожалению, тех, кто хотел жить вечно, оказывалось гораздо больше, а все остальное им было неважно. Эти люди находили огромное количество способов контактировать с вампирами, но так как я не слышала еще о том, что кто-либо из смертных удостоился чести обрести вечную жизнь, то, думаю, их попытки все еще терпят неудачу.

Меня лично слово “вечность” как-то не то напрягает, не то пугает. Я много думала, хотелось ли мне жить вечно, и приходила скорее к отрицательному ответу, чем к положительному. Или, точнее, не совсем так, я бы согласилась удлинить свою жизнь, но сделать ее вечной – вряд ли. В любом случае мысли о вечной жизни казались кощунственными, и я предпочитала не думать об этом. Единственное, относительно разумное объяснение, которое я находила для “вечности”: человек изначально не был создан для нее. С рождения он пребывал в каких-либо рамках. Он ограничен хотя бы даже физической оболочкой. И вырываться за рамки положенного (не зря ведь это “было положено” кем-то свыше) по меньшей мере наглость, и вряд ли она приведет к чему-то положительному. В конце концов, все вечное когда-нибудь да надоедает. Его перестаешь замечать со временем, зная, что оно всегда здесь, “под рукой”, и никуда не денется…

Так вот, клан закрыт. Его представителей не так уж и много, это личное мое мнение, при всей их ненависти к смертным, очевидно, что никто еще из смертных не стал бессмертным. Своей наглостью и излишним любопытством люди сами настроили против себя “благородных”, как мне кажется.

Меня поражала их глупость в этом плане. Если они хотят понравиться, то такая настойчивость никому не придется по душе, или, по-другому, если они видят, что их отвергают, то зачем навязываться? Легче от этого никому не станет. Однако они липли к феномену “вампирства”, как пчелы на мед, и мне становилось от этого еще противней, и я еще более понимала “благородных”.

Из-за таких вот фанатских поползновений, да и по другим причинам, о которых никто не знал, стали образовываться организации их защиты. Вскоре они объединились в одну большую. Организация приобрела такой вес и силу, что вышла на государственный уровень по важности, при этом оставаясь абсолютно закрытой от любопытных глаз. Именно она обеспечивала не только секретность себе и своей деятельности, но и секретность всего, что касалось вампиров. Не удивлюсь, если узнаю, что ее работа уходит корнями в глубокое прошлое или же что у нее связи еще и с другими странами, и она мастерски раздувает и распускает нужные сплетни про своих подопечных, чтобы сбить с толку тех, от кого оно их спасает.

Итак, все знали о существовании “благородных” и наличии организации по их протекции, более никто ничего не знал или, может быть, только избранные.

Хоть к сплетням доверия не имелось, но это не значит, что меня не занимала судьба “благородных”. Конечно же, и увидеть их хотелось. Я интересовалась ими, но не так рьяно и до одурения, как это делали другие. Их наглость остужала мои порывы, и в сердце жило чувство вины перед этими созданиями, принадлежащими неизвестно какому разуму. Я интересовалась ими, так сказать, осторожно и ненавязчиво.

Однако никто не мог забраться в мою душу, а в ней бушевал настоящий ураган! Я постоянно думала о том, какие они, как они живут. Думала о том, что мне доведется когда-нибудь увидеть их и не только. Руководствуясь чисто искренними замыслами, я допускала смелые мысли, что они не смогут оттолкнуть такого человека, как я. Хотя чем, в общем-то, я отличаюсь от остальных с вампирской точки зрения? Ничем. И этот грустный факт заставлял стыдиться иногда своих мечтаний. Но я не могла запретить себе мечтать, уж эту привилегию у меня никто отобрать не смел!

Что касается моей души и внутреннего состояния, то я была очень чутким и внимательным человеком. Уж не знаю, как пришли ко мне эти способности, но часто я видела то, что не видели другие. Здесь не идет речь об обладании тем даром, какой имеют все ясновидящие, мой дар был гораздо примитивней, но он был. Может быть, это и даром нельзя было назвать. В общем, я замечала и чувствовала многое: чувствовала опасность, если она могла быть, чувствовала какой человек и видела, что он из себя представляет, чувствовала, если место “заряжено” плохой энергией, как выразились бы мистики. Но все эти ощущения ютились на уровне подсознания, поэтому сложно описать их словами и дать осмысленный отчет, откуда они и как я ими пользуюсь. Кроме того, от природы мне были даны доброта, застенчивость и тактичность. Тонко чувствуя грани отношений или дозволенного, старалась соблюсти этичность и не лезть дальше, куда ни стоило, чтобы потом не краснеть и не разгребать "наломанные дрова".

Мне часто снились сны о прекрасной стране, другой, не в этом мире, и они принадлежали только мне. В них всегда присутствовало чувство полета. Эти сны повторялись очень часто, делаясь привычными, и уже другие я не воспринимала. Понятия не имею, откуда они пришли, но наверное несли в себе что-то. Что именно? Пока понять не удавалось. Один раз, правда, я поделилась своими впечатлениями по этому поводу с одним человеком, и тот сделал одно довольно справедливое предположение. Он сказал: "А может быть, тебе скучно здесь, на Земле, и душа стремится в другие миры, исследует другие измерения, таким образом компенсируя во сне недостаток впечатлений в земной жизни? А заинтересованность во всем, что выше "земного понимания", во сне дает душе полную свободу и предоставляет желаемое".

Разбирать эти сны было занятием приятным. Обдумывать их, облизывать, как сладкую конфету бесконечных масштабов. Кто-то более материалистичный говорил, что это от легкой жизни. Может быть, причиной этим снам была молодость, ведь я только вступала во взрослую жизнь и то с большой неохотой. Меня как-то задевала жестокость и эгоистичность людей. Не хотелось приобщаться к широкому обществу, а хотелось жить отдельной жизнью, лучше где-нибудь в глуши, только лишь бы меня никто не видел и не трогал. Из-за таких убеждений, как следствие, проистекало постоянное одиночество. У меня почти не было друзей, я не стремилась к обществу, дозволяя людям приближаться ровно до границы моих внешних увлечений. Как бы это дико ни звучало, одиночество полностью устраивало меня. Я укрывалась в нем, как в колыбели, и черпала в нем вдохновение. Такие наклонности некоторые назвали бы мизантропией, но они ошиблись бы, сделав эти выводы. К людям я относилась хорошо, лояльно, гибко и прочее подобное, но просто не подпускала к себе, так как не испытывала в этом никакой потребности.

Однако я отклонилась от темы моих сновидений, так как не случайно здесь заговорила об этом. Как только пришли вампиры, мне стали сниться сны и про них (что очевидно), правда, редко. Они тут же забывались, и никакого значения не имели.

Помню, произошло событие, сильно всколыхнувшее все общество. Стало известно имя клана, который ранее называли только “благородный”. Имя его было Керраны. Красивое. Оно застряло у меня в голове и не желало оттуда уходить. Оно превратилось для меня в заклинание. Мне вновь стало стыдно от этой очередной слабости.

Имя их всплыло неслучайно. Произошло что-то такое, что заставило всколыхнуться организацию, жизнь в ней забурлила и выплеснулась наружу, предоставив людям неясную, но настораживающую информацию относительно существования Керранов. Нет, они не были опасными для людей, но что-то угрожало им. Люди зашевелились и бросились было с горячей готовностью защищать “благородных”. Я тоже напряглась, но понимала, что очередные наши устремления бессмысленны и глупы. Мне в очередной раз стало стыдно за нас. И я где-то в глубине души почувствовала, как ненависть их к нам разгорается еще больше. В душе я звала и говорила: “Нет, это не так! Мы не такие, мы хотели как лучше!..” А получилось как всегда.

После вышеупомянутого события мне стали все чаще и все явнее сниться другие сны. Я видела их. Всегда в темноте, всегда далеко. Они смотрели на меня грустными роковыми взглядами, они знали что-то, но молчали. Я пыталась понять их тайну, но не могла, и они не разговаривали со мной. Непреодолимая отчужденность между нами угнетала до боли. Я не с ними, чужая. Как тогда понять их проблему или несчастье, или вообще что там делалось внутри клана. Во снах они были необычайно красивы, молоды и все грустны. Их грусть до такой степени убивала меня, что каждый раз я просыпалась с огромной тяжестью в голове и в сердце, со взмокшей спиной и с чувством усталости. И каждый раз ругала себя за чрезмерную впечатлительность, но ничего не могла поделать, чтобы избавиться этих снов.

Удивительно, но даже когда вновь вокруг воцарилось спокойствие и люди не то забыли об опасности, не то она действительно отступила, жизнь потекла своим чередом, сны остались. Они не изменились ни на йоту и не поменяли красок. Эта канитель уже начала напрягать, успокаивало лишь то, что они снились не каждый день, и таким образом все же удавалось отдохнуть и снова оказаться в моей волшебной стране. Хотя ее краски почему-то поблекли, делаясь второстепенными по сравнению со снами о вампирах, которые, наоборот, стали ярче. Словно кто-то более могущественный выбирал для меня приоритет снов на ночь.

Где-то приблизительно в это время я задалась жизненной целью проникнуть в организацию. Звучало это по-мировому, но ничего особенного в себе не заключало. Я – обычный человек, без связей и сверхъестественных способностей, и иначе, как просто устроиться туда на работу, более шансов не представлялось. Что ж, назвать себя специалистом в какой-то области было бы неправдой, но у меня имелись иные качества, и с некоторой долей честолюбия они могли считаться достойными для конкуренции с другими претендентами. Искренняя вера в своей полезности и ощущение страннного чувство долга давало отличную мотивацию. Моя полезность казалась неоспоримой, только неизвестно пока, в чем она заключалась. Никто не знал о моих устремлениях и желаниях, даже мой друг, Алекс, которому я доверяла все самое сокровенное. Никто не знал о моих истинных мыслях, и, более того, что они не выходят из головы ни днем, ни ночью в буквальном смысле.

Я стала изучать всю информацию относительно деятельности этой организации. Как выяснилось позже, оказывается, среди этой информации имелась и правдивая. Если бы я чуть больше доверяла внешним источникам, то сделала бы много полезных выводов. Но скептицизм глубоко засел в душе, и легче было не верить ни во что, чем рыться в огромном количестве информации и выбирать, во что бы поверить, а во что нет. Или, в идеальном варианте, убеждаться своими собственными глазами. Но идеала, как известно, не бывает.

Вскоре старания мои стали так усердны и так остервенелы, что их явность не укрылась от глаз Алекса, который время от времени наведывался в гости. Он только посмеялся над ними и пожал плечами.

Долго я искала возможность попасть туда. Меня бы устроила даже должность посыльного для начала. Попасть в организацию было почти невозможно, так как должности они раздавали только своим знакомым или проверенным людям, но никак не со стороны. То есть не объявляли во всеуслышание, что им необходим тот или иной сотрудник. Я нашла адрес и телефон этой организации и принялась думать над тем, как мне туда прийти и что сказать.

Выбрав, наконец, день, я собралась с духом и пошла, не имея никаких четких представлений на счет того, удастся ли авантюра или нет. Увы, поход не увенчался успехом. Можно было догадаться, что там жесткая пропускная система контроля. Меня отправили назад, едва выслушав, да еще и посмеявшись. Я ушла, от обиды с трудом сдерживая слезы, но не собиралась сдаваться. Не получилось в первый раз, может быть, получится в следующий.

Выждав еще около месяца, я явилась туда снова. К счастью, охранник вышел на улицу покурить, что значительно облегчало контакт с ним. Я посмотрела на него оценивающим взглядом, чтобы понять, как себя вести и чего от него можно ожидать. На вид он выглядел достаточно дружелюбным мужчиной и, кроме того, внимательно на меня посмотрел, когда я немного приостановилась перед входом.

– Вы куда, милочка? – достаточно свободно спросил он. Я вздохнула поглубже и начала:

– Иду по очень важному делу, – сказала я как можно серьезней, но в то же время напуская на себя беспомощный вид. Он хмыкнул и осведомился:

– Да? А пропуск у вас есть?

Я побледнела. Началось.

– Откуда ему взяться, если я иду на работу устраиваться?

– Ну как же. Вам должны были пропуск выписать все равно. Вы должны были позвонить.

– Я звонила, но в таких случаях лучше сразу приходить.

Он посмотрел на меня недоверчиво.

– Ну посмотрите на меня, неужели я похожа на преступника? Я и мухи не обижу. Я хотела бы устроиться сюда на работу. Для этого мне нужно пройти в отдел кадров. У меня, к сожалению, нет пропуска.

– Почему именно сюда? – спросил он с таким видом и таким тоном, что я тут же поняла смысл его вопроса, и мне стало стыдно. Видимо, не я одна вот так просто приходила к этим дверям. Увы, дипломатическим талантом я не обладала и находчивостью не блистала. Все, на что можно было рассчитывать, это на собственную искренность, и теперь наивно полагать, что она поможет. Молчание длилось недолго, следовало что-то ответить.

– Я хочу здесь работать, пожалуйста, не могли бы вы пропустить меня? – я взглянула на него таким проникновенным взглядом, на какой только была способна, – позвольте мне хотя бы пройти и спросить, не нужен ли им работник. Не думаю, что от этого кто-то пострадает. Очень вас прошу, пропустите меня и позвольте спросить у них лично.

Охранник усмехнулся и пожал плечами.

– Не знаю, – бросил он и, развернувшись, пошел в свою комнатку, крича другому: – Слышишь, Эл, не знаешь, нам тут никто не требовался? Должность, может быть, какая-нибудь открытая есть.

Я затаила дыхание и напряглась, с одним еще возможно найти общий язык, а вот на второго меня, боюсь, уже не хватит. Почва подо мной постепенно разверзалась, дело принимало нерадостные обороты.

– Не знаю, – ответил ему голос, – они меня в такие вещи не посвящают. А что такое?

– Да тут девочка пришла, вот просит, чтобы я ее пропустил, – сказал он шутливым тоном. К горлу подкатил огромный ком, я закрыла глаза и подумала про себя: “Ну разве так разговаривают, естественно, меня сейчас отправят восвояси”. Я решила попытаться еще раз, уже не понимая, что делаю.

– Пожалуйста, позвольте пройти. Я вполне конкурентоспособна и уверена, что мне подберут работу. Обещаю, не буду навязываться им, и надеюсь, не напрягаю вас.

Я замолчала, чувствуя, что краснею, они тоже молчали, глядя на меня полушутливо, полусерьезно.

– Я очень хочу здесь работать и уверена, что меня возьмут. Мне есть, что предложить. Они вам еще потом спасибо за меня скажут, – произнесла я медленно, придавая вес каждому слогу. Они переглянулись, и один из них усмехнулся.

– Ну что делать-то? – сказал один, другой пожал плечами. Я вновь повторила свои слова и в конце концов меня пропустили, правда, очень неохотно! Взяв при этом документы. Теперь надо было добиться, чтобы меня не выпроводили, не дослушав, в отделе кадров, иначе назад будет вернуться трудно. Мои слабые нервы не выдержат провала.

Не буду вдаваться в подробности попыток добыть себе должность. Скажу лишь, что это стоило огромных трудов. Я бледнела, краснела, ладони покрывались испариной, взгляд горел, сердце стучало как бешеное. Не знаю, заметили ли они эти признаки. Но меня взяли! Последнее слово оставалось за директором, и он, видимо, умилившись моими искренними наивными порывами, дал приказ поставить меня на должность помощника секретаря в информационном отделе. Сказать, что я была несказанно счастлива, не сказать ничего.

Итак, началась работа.

Меня без проблем пропустили через проходную и направили в большое здание, похожее на ангар, с прямоугольными огромными окнами, как в спортзалах. В первые дни мне давали разные анкеты, которые надо было заполнить: анкета о себе, об увлечениях, какие-то психологические тесты и устные беседы. Меня таким образом проверяли на пригодность и серьезность, чтобы иметь возможность раньше времени выявить корыстные цели, если бы таковые имелись. Их не было, во всяком случае, я сама так считала. Коллега по работе, которая сидела сбоку, оказалась весьма осторожной и скрытной, хотя и старалась вести себя достаточно открыто. Я смотрела на нее и понимала, что здесь не принято делиться информацией, но между тем нужно было сохранять с другими сотрудниками дружелюбные открытые отношения, в общем, лицемерить, чего я терпеть не могла.

Я осмотрительно решила не задавать вообще никаких вопросов относительно рода Керранов и вообще постаралась с головой уйти в возложенные на меня обязанности. Увы, из того, что заключала в себе работа, узнать нельзя было ничего. Я обрабатывала какие-то бесчисленные письма и почту и, если надо было, писала на них дежурные ответы, если имелось дело поважнее, то им занималась моя коллега.

Все, что мне довелось узнать, это то, что они не называют себя организацией и не принадлежат ни к какому властвующему высшему органу, но ведут совершенно самостоятельную деятельность, готовую развалиться, как только в ней отпадет надобность. Они называли себя обществом, образованным на добровольной основе, и поддержку, видимо, черпали только из своих резервов. Неизвестно, имелись ли у них отношения с другими обществами у нас или за границей, но вся деятельность нашего общества хранилась в торжественной секретности. К моему удивлению, общество не включало в себя огромное количество служащих и не обладало большим размахом. Все работники имели личную доверенность и прошли проверку временем. Только мой отдел оказался самым открытым для доступа и самым большим. Сюда можно было попасть так же, как попала я. Здесь и работало большинство людей, и занимались они обработкой огромного количества поступающей информации, не несущей в себе особо никакой важности.

Ну что ж, я не теряла надежды и верила, что меня должны были продвинуть вверх, туда, куда имели доступ лишь немногие. Это звучало чопорно и самоуверенно, но если уж я задавалась целью, то достигала ее, как правило, от природы обладая силой воли и стремлением.

Следует обратить внимание на еще одно событие, которое не могло пройти для меня бесследно и наверняка помогло продвинуться выше.

Ко мне подошла однажды Тэсс, секретарь, под началом которой я находилась, и попросила пройти за ней. Она передала меня другому человеку, и мы пошли дальше по кулуарам, одинаковым и серым. Я не решалась спрашивать, куда меня ведут, тем более что незнакомец имел слишком серьезный вид, совсем не располагавший к вопросам.

– Проходите и садитесь на стул, – сказал он, пропуская меня перед собой. Я вошла, и он захлопнул дверь. В комнате имелся один единственный стул, более не оказалось никакой мебели, только в стене за стеклом находилась еще одна маленькая комнатка. Тут же вошли другие люди и молча стали крепить ко мне какие-то приборы с проводами. Я испугалась и осведомилась, что они делают.

– Не бойтесь. Вам сейчас будут задавать вопросы, надо успокоиться и отвечать на них. Это все ваши труды.

Ладони похолодели, я чувствовала, что бледнею, но совершенно беспричинно.

“Допрос” начался. От неожиданности мои холодные ладони, ко всему прочему, увлажнились, руки задрожали, и спина покрылась потом. Я понимала, что нет ничего страшного, но почему-то не могла успокоиться. Мне задавали совершенно стандартные вопросы, которые имелись и в анкетах, заполненных ранее. Я отвечала предельно честно и, в конце концов, убедила себя, что упрекать меня не в чем. Люди за стеклом не обнаруживали совершенно никаких эмоций со своей стороны, только часто смотрели куда-то вниз. Меня отпустили и отправили на рабочее место. Более ни о чем я не узнала, и ничего со мной больше не происходило, видимо, ответы удовлетворили их. Вскоре я даже начала надеяться, что они учтут мою честность и искренность устремлений.

Я продолжала работать как прежде, поняв, что втянута во что-то, из чего уже не вырваться, не потому что меня не отпустят, но потому что чувствовала внутри себя какую-то силу, которая не отпускала. Более того, здесь царила такая атмосфера, что человек, попавший в нее, становился неотъемлемым элементом единого организма, полностью восприняв все его нюансы и детали, он состоял в нем.

В один из дней я заметила директора, которого видела очень редко и который всегда проходил стремглав мимо нашего отдела, не уделяя ему никакого интереса. Я посмотрела на него со всей внимательностью, так как он, напротив, вместо того чтобы промчаться как обычно, шел медленно и будто искал чего-то. Мы встретились с ним взглядами, я дружелюбно кивнула. Он с минуту посмотрел на меня, потом на мою коллегу, которая не обратила на него никакого внимания, в то время как я не могла отвести свой взор от него. В конце концов он продолжил свой путь все также медленно, постоянно что-то обсуждая с сопровождавшими его людьми.

– Что это он? – осведомилась я, – как будто потерял что-то.

Тесс пожала плечами и продолжила свою работу. Я почувствовала, что сердце мое как-то странно колотится, словно в предвкушении чего-нибудь волнительного и приятного.

Всю ночь потом не удавалось заснуть.

Неделя прошла как обычно: рутинные дела и документы. Но в понедельник утром ко мне подошла Тесс и попросила пройти за ней.

– Мы идем к директору, – сухо сообщила она. У меня же от этой новости захватило дыхание и подкосились коленки. В голове тут же выросла буря мыслей и эмоций. Мы прошли в то крыло здания, куда мало кто допускался. Интерьер здесь оказался более уютным и продуманным. Из-под стенных панелей темного дерева лился приглушенный свет, направленный вверх. Коридоры стали более узкими, как будто бы рассчитаные на меньшее количество людей, напоминая обстановку в фешенебельных отелях.

Меня провели в приемную, где сидела одна единственная девушка – секретарь. Рядом с ней высились массивные дубовые двери-створки, обещавшие не менее впечатляющий интерьер за ними. Тесс кивнула девушке и молча вошла в кабинет, остановившись у двери, пропустила меня вперед. Я оказалась в просторном кабинете, но немного темным из-за закрытых портьер. Несколько светильников разливали мягкий золотистый свет по помещению, делая его очень уютным. В воздухе витал еле уловимый аромат сигары, смешанный с кофе. Мебель при беглом рассмотрении достаточно скромная, зато поражавшая воображение своей массивностью. За столом посередине комнаты восседал тот, с кем я встречалась в первый раз при устройстве на работу.

Мужчина в возрасте, полноватый, если бы не слишком серьезный взгляд, походил бы скорее на Санта Клауса. Он молча предложил мне сесть, выразив это одним единственным жестом. Тесс ушла. Итак, мы смотрели друг на друга. Он осторожно и оценивающе, я с горящими глазами и бешено колотящимся сердцем. Его речь началась так тихо и осторожно, что я подумала, не послышалось ли мне. Голос спокойный и шуршащий. Взвешивая каждое слово, директор задавал пространные вопросы: как у меня дела, как продвигается работа, довольна ли я и прочее. Я отвечала, стараясь быть предельно спокойной и искренней. Вскоре он смолк и стал перебирать какие-то бумаги, как я поняла, имеющие ко мне отношение. Он уставился на них задумчивым взором и потом вымолвил:

– Дело в том, что у нас освобождается должность второго секретаря здесь, в приемной. Могу я предложить ее вам? Но учтите, что это тяжелая обязанность и это не работа, а скорее призвание, так как придется отказаться от многих вещей.

Я словно не слышала его предостережения, но у меня хватило ума не броситься обнимать его в порыве несказанной радости, а заставить себя помолчать с минуту, а потом с серьезностью и небольшим показным сомнением согласиться.

– Ну вы можете подумать. Вас никто не гонит. Когда будете готовы, тогда и скажете. Повторюсь, что должность требует некоторой самоотверженности и полной серьезности.

– Я уже готова, – выпалила я, тут же испугавшись его возможной реакции. Он посмотрел на меня испытующим взглядом, я побоялась, что он примет меня за одержимую.

– Мне уже приходили такие мысли в голову, – честно призналась я. – И имеются представления о том, что может ожидать. Но поверьте, я готова жить здесь и посвятить себя целиком в эту работу. Верю, что окажусь вам полезной, и хочу быть полезной. Более того, вы можете положиться на меня, и заверяю вас, что не разочаруетесь!

Мои слова, казалось, убедили его, хотя он и смотрел на меня с несходительной ухмылкой.

– Ну что ж. Преступайте тогда к работе хоть сегодня. Но учтите, что работу как таковую вам никто сразу не даст. Вас будут вводить в курс дела постепенно. Кроме того, мы будем смотреть на вас, вы на нас, и делать соответствующие выводы. У нас нет ничего сложного здесь, но есть много информации, которой вы будете касаться, и вы должны понимать всю ответственность, что ляжет на ваши плечи. Вы должны стать предельно серьезной и ответственной.

Я кивнула.

– Будут вопросы, обращайтесь.

Он позвонил, вошла секретарь и забрала меня.

Итак, я переселилась в другой отдел. Получила доступ туда, куда так долго стремилась. Но пока не осознавала этой чести. Все проходило как во сне, сумбурном и волнительном.

Я познакомилась с секретарем, ее звали Криса. Она представляла собой очень серьезную девушку, настолько серьезную, что я сомневалась, улыбается ли она вообще когда-нибудь. В глазах ее не было ничего, кроме отчужденности и какой-то непроницаемой пелены, за которую мне невозможно было проникнуть.

– Ты будешь находиться под моим руководством. Эта работа будет отличаться от той только тем, что информации у тебя поубавится, но то, что останется, потребует еще больших раздумий. Учти, пожалуйста, что ты должна быть максимально тактичной, иначе тебя снимут с должности, как неспособную справиться с ней.

Когда тебя брали к нам, то задавали кучу вопросов и выдавали много анкет. Это не случайно, ты уже поняла. Избавь меня от трудов рассказывать тебе далее, на что я намекаю. Также с твоей стороны не должно быть никаких удивлений, восхищений или испуга, если ты вдруг увидишь кого-нибудь из “благородных”. Ни они, ни мы не терпим этого. Они только и поэтому сотрудничают с нами, что мы предельно аккуратны и разумны по отношению к ним. Запомни, мы работаем на взаимовыгодных условиях, они для нас такие же клиенты, как и мы для них. Поэтому с тебя максимальная тактичность и спокойствие. Кроме того, они легко читают души других. Даже если в твоих глазах будет хотя бы намек на восторженность, они воспылают к тебе ненавистью, и нам придется расстаться с тобой.

Это был человек-стена, из которого нельзя было вытрясти ничего, кроме рабочих вопросов. Итак, я не спрашивала у нее ничего (хотя меня так и подмывало сделать это), и она не лезла ко мне.

Увы, и здесь тоже царила тайна. Я обладала только той информацией, какую должна была иметь для нормального выполнения своих обязанностей. Меня не посвящали более ни во что. И, к сожалению, все ответы на свои вопросы пришлось дальше искать самостоятельно.

Я работала честно, и мне не нужно было притворяться или вынуждать себя играть какую-нибудь роль. Я хранила спокойствие, веря, что смогу сблизиться с ними, надо было только подождать.

Работы оказалось совсем немного, и общество теперь мне представлялось совсем мизерным, если б не тот информационный отдел. Правда, я постоянно писала письма каким-то людям. Криса назвала их “агентами”, я не знала сколько у нас их имелось. Наш директор продолжал относиться ко мне настороженно, я чувствовала это и не могла сказать, доверяет ли он вообще Крисе. Все закрывал толстый слой тайны, к которой у меня выработалась привычка.

После недели работы под боком у директора мне дали нешуточный документ на заполнение и подпись. Я должна была согласиться с тем, что не уеду за границу более чем на 3 месяца, тем более что не перееду в другую страну навсегда, что мой единственный начальник – это директор общества, и далее следовал длинный список, что я ему должна и что не имею права предоставлять другим без его письменного разрешения, потом следовал длинный перечень неразглашения информации и прочие запреты. Я подписала все даже не моргнув глазом. Криса наблюдала за мной и изобразила на лице удивление, даже не скрывая этого. Тем не менее она ничего не спросила у меня, так как не принято задавать вопросы не по делу. Только сам директор (что я учла из договора) может разрешать что бы то ни было или посвящать в очередную “тайну”.

В один из следующих рабочих дней произошло событие, которое должно бы было иметь для меня огромное значение, но я не поняла этого по своей собственной оплошности.

Мы сидели за нашими столами и занимались каждая своей работой, когда дверь открылась и в комнату кто-то вошел. К нам заходили нечасто, но если заходили, то непременно останавливались у входа и раболепно испрашивали аудиенции у директора, и только после его согласия могли пройти в кабинет. Эти люди, напротив, перемещались с такой скоростью, что я едва ли успела вскочить, забыв тут же всю свою робость, и броситься на встречу к ним с приказом остановиться и сообщить, кто они такие.

– Какое вы имеете право входить к мистеру Баррону без доклада?! – прогремела я. Услышав краем уха грохот отодвигаемого стула и уловив взглядом испуганный взор моей коллеги, которая позвав меня по имени, попросила остановиться.

– Ты что делаешь, Эва? – прошипела она очень быстро и строго, – сядь! Сядь на место!

Один из людей остановился и трое других, уже открыв дверь в кабинет, тоже задержались возле нее. Хоть я и описываю здесь все, как в замедленной съемке, но действие длилось не более пары секунд, происходя одновременно.

Итак, я слышала злостный приказ Крисы и видела ненавистный взгляд незнакомца, которого поймала за рукав и все еще не отпускала. Тут же быстро перевела взгляд на трех других и обомлела. Сколько в их взглядах горело ненависти! Некрасивые ухмылки показались на губах двоих из них, но они тут же скрылись в кабинете. Мне удалось разглядеть лишь одного рядом со мной. Он выдернул свой рукав одновременно с тем, как Криса принялась лепетать извинения. Именно они и заставили меня побледнеть и отступить назад.

Незнакомец оказался рослым молодым человеком, одетым очень элегантно, но как-то по-вечернему, словно собрался на светский раут. Я не могла хорошо разглядеть его лица, так как свет в приемной всегда держали приглушенным, зато хорошо разглядела ужасно глубокие темные, словно омут, глаза, в них жило что-то страшное. Я поняла, что он чужой, но мне и в голову не пришло, что он мог оказаться вампиром. Наверное я преградила путь каким-то очень важным таинственным персонам, и они, видимо, имели право входить к Баррону без доклада. На вампиров они совершенно не походили, обычные люди, только чересчур серьезные, впрочем, как и полагается тем личностям, которые могут вот так запросто являться к высшему руководству. Я отошла на свое место, и эти двое тоже зашли в кабинет, захлопнув за собой дверь, как мне показалось, громче, чем следовало бы.

Тут я посмотрела на Крису и застыла. Она сидела бледная, как снег, и явно старалась успокоиться. Мне уже можно было ничего не говорить, я поняла, что совершила какую-то грандиозную ошибку.

– Извини, – зачем-то начала я, – меня никто не предупреждал…

– Ты уже знаешь всех работников, которые могут явиться к Баррону, они должны ждать здесь, пока босс не даст добро на их допуск. Есть еще агенты. Они здесь не бывают почти, об их приходе я тебе сообщу. Всех остальных ты должна пускать, не спрашивая кто они…

Речь Крисы прервал громкий голос одного из незнакомцев, который, видимо, был чем-то очень недоволен. Волей-неволей я слышала почти все, что он выкрикивал Баррону.

– Нам не нужны ваши подачки. Не надо бегать за нами, мы не малые дети!

Баррон говорил тихо и быстро, старясь успокоить своего гостя. И потом:

– Раз уж вы взялись за это дело, то и сами его решайте. Никто из нас не свяжется с этими мразями и руки марать о них мы не будем!

Вновь быстрая невнятная речь моего босса и тишина. Потом началась возбужденная дискуссия, которую услышать уже не удалось, так как голоса все спутались, звуча хором, кроме того, тон значительно снизился, превратившись в неразборчивый шум. Я взглянула на Крису, она вжалась в стул и делала вид, будто усердно работает, в то время как я не смогла смолчать:

– Что-то они не поделили с директором, да?

Коллега оторвалась от работы и взглянула на меня отсутствующим взглядом. Можно было догадаться, что она сейчас соврет, как и всегда.

– Мне неизвестно, о чем они там говорят. У Баррона куча проектов и планов в голове, возможно, он сейчас обсуждает один из них.

Я кивнула головой, изобразив на лице гримасу скептичности, и отвернулась. Криса погрузилась в работу, а я делала вид, что работаю, искоса наблюдала за дверью. Незнакомцы просидели в кабинете около часа и вскоре вышли. Мне не удалось сдержать свой косой взгляд в их сторону. Они шли друг за другом, поэтому двое уже оказались за дверью, а другие двое взглянули с любопытством на меня. Один из них лишь мельком. Это был светлый молодой человек с эгоистичным выражением лица и холодным взглядом. Другой – шатен, которого я схватила за рукав. Он задержал взгляд гораздо дольше, перехватив мой. В одну секунду по мне прошел разряд электрического тока, я чувствовала, как его глаза пронзили душу и увидели там все, что казалось даже скрытым от меня самой. Еще мгновение, мне почудилось, что по его лицу скользнуло еле заметное удивление, и тут же, повернувшись профилем, он молниеносно вышел из комнаты. После них остался холодный ветерок, словно несколько небольших торнадо пронеслись сейчас по приемной. Едва ли можно было сообразить что-либо.

– Как быстро они передвигаются, – пробубнила я сама себе. Криса не поднимала голову. Уф, она не видела, как я их рассматриваю. Из груди вырвался глубокий выдох.

Далее день прошел без происшествий, и ночью, перед сном, я вновь мысленно вернулась к этим людям, в очередной раз спрашивая себя, не вампиры ли это были. Увы, все тогда произошло так молниеносно, что мое необычайное чутье не успело даже сработать и уловить что-либо. Однако незнакомцы потом еще долго не выходили у меня из головы.

После последней встречи директор ходил задумчивый и чем-то явно озадаченный. Он явно пытался что-то решить, но не мог. Кроме того, он старался избегать меня, точнее, моих внимательных взглядов. Криса, казалось, не замечала ничего или делала безразличный вид. Я категорически не понимала эту странную девицу. Меня так и подмывало подойти к директору и вызвать его на открытый разговор. Как-то надоело сидеть без дела. Все, чем я занималась, походило на мышиную возню. Я имела право знать большее, учитывая, что от меня скрывали львиную долю информации, и чувствовала, что смогу помочь, но не знала пока как.

В конце концов я не выдержала и в один из дней, глубоко вздохнув, отправилась в кабинет к боссу.

– Можно ли поговорить с вами, мистер Баррон? – начала я достаточно смело, но тем не менее внутри от волнения клокотали все нервы. Он изъявил готовность слушать, пусть и не особо охотно.

– Я работаю у вас не так давно, конечно, но и не так мало, чтобы не сделать относительно моей персоны все возможные и невозможные выводы. Учитывая к тому же, что я прошла большое количество тестов и детектор лжи…

Я запнулась, чувствуя, что директор немного растерялся. Одного взгляда сейчас хватило, чтобы понять: он, прежде всего, человек, какую бы высокую должность не занимал.

Человек добрый и дружелюбный. А эта наигранная серьезность, строгость и холодность – только излишки его статуса, и не более того.

– Простите меня за смелость, возможно, не имею права сейчас говорить с вами, учитывая, что я подписывала договор. Но молчание убивает. Я вижу, что вокруг что-то происходит, но понятия не имею что. Вы сами говорили, что я работаю в секретном отделе и имею право знать все. Или, точнее, что у меня будет доступ ко всей информации. Не поймите неправильно, я не преследую никаких корыстных целей и не руководствуюсь любопытством, но хочу нормально работать и быть полезной. Хочу помогать вам и чувствовать себя нужным работником. И рискну сказать, что вижу, как вам тяжело, и честно не понимаю, почему вы не возложите половину своих обязанностей на помощников, на нас. Прошу вас, не отворачивайтесь от меня. Не могу работать, когда понимаю, что вся моя работа – это блестящий бутафор, в то время как вокруг и рядом кипит и варится что-то, чего мне не позволяют увидеть. Смысл моего присутствия тогда? Я шла сюда, чтобы помочь, чтобы сделать все возможное в моих силах. Прошу вас доверьтесь мне и не отворачивайтесь.

Директор как-то сник или же просто задумался, однако он молчал. Я смотрела на него выжидательно, нервно перебирая пальцами.

– Ценю твою смелость, – начал он, вдруг перейдя на “ты”, что меня приятно удивило и позволило вздохнуть свободнее, – и вижу твою искренность. Более того, увидел ее в самом начале, поэтому и взял тебя сюда, хотя и сильно рисковал, так как новички не получают так быстро доступ к нам, как получила ты. Я хотел бы в ответ сказать тебе одну вещь.

Это не работа для меня, а мое призвание. Я отдаюсь ему целиком и без остатка, поэтому и не замечаю тех людей вокруг. И поэтому же сам решал все проблемы, они являлись для меня обязательными составляющими призвания. Все не так просто, как ты думаешь, и рассказать всего я не могу.

Род Керранов – это сильные потомственные вампиры, и я служу им, не преследуя никакой личной выгоды. Я понял их, понял их природу, как мне кажется, они ценят это. Считаю своим долгом опекать их от воздействий вешнего мира и, даже если они будут сопротивляться, в моих силах защитить их. Хотя они, конечно, понимают, что без моей помощи им придется несладко. У меня есть связи почти во всех странах мира, крупнейшие организации по безопасности готовы прийти мне на помощь, крупнейшие исследовательские институты ждут моего разрешения на исследования. Но я молчу, бездействую. Потому что не могу идти против них и не могу настраивать против себя упомянутые массы.

Я смотрела на директора, который сник и почти исповедовался. Тут промелькнула мысль: “А не пешка ли он у вампиров?” Для того чтобы узнать это, надо было лишь взглянуть, как он ведет себя с ними. И если наблюдения окажутся не в его пользу, то это весьма прискорбно. Мне казалось, что люди не должны считать себя ниже вампиров, несмотря на благородность последних. Чтобы помогать им или хотя бы содействовать им, управляя огромными силами, нужно было бы вести себя на равных и иметь такие же права, какими обладают “благородные”. Баррон пытался что-то донести до меня, но не мог нормально облечь свои мысли в слова.

– Мы оказываем друг другу взаимовыгодные услуги, – попыталась помочь я, – так? Мы защищаем их от фанатиков, просто интересующихся и ученых, они спасают нас от тварей. Все вроде бы просто.

Баррон набрал в легкие воздуха и как-то неуверенно закивал, не глядя в глаза.

– Да, да, да, точно, – повторял он тоже с некой долей неуверенности. Я недоумевающе посмотрела на него и, набравшись смелости, задала давно интересующий меня вопрос:

– А хотят ли они вообще, чтобы их защищали? Или как-нибудь иначе вмешивались в их жизнь? Может быть, чувство собственной гордости выше, чем чувство самосохранения, и они, вполне возможно, не понимают многого?

Директор вздохнул и сжал голову руками, потом принялся тереть ими лицо, словно приходя в себя.

– О, боже мой, все не так просто, как ты думаешь. Я вижу, что ты внимательная девочка, и мне бы не хотелось объяснять тебе что-либо. Я не пытаюсь вызвать у тебя спортивный интерес, но просто не могу объяснить ничего. Ты вполне способна наблюдать и делать свои выводы. Может быть, увидишь больше моего.

– Но как я могу их делать, если мне неизвестно ничего?!

Босс понимающе закивал головой и изобразил на лице кислую гримасу.

– Я учту твои пожелания.

– Хорошо, – отрезала я гордо. – А от чего отказывались люди, которые наведались к вам неделю назад? Простите, но один из них так громко негодовал, что не услышать его мог только совсем глухой. Может быть, я смогу вам как-нибудь помочь, если вы расскажите мне в чем проблема.

Директор невидяще взглянул на меня и ответил:

– Ну, во-первых, ты видела не людей. Это были Керраны, представители их рода, точнее.

Я застыла ошеломленная. Значит, тогда приходили вампиры, а я не смогла понять этого! Уже начала было корить себя за оплошность, но все-таки пришлось сконцентрироваться на рассказе директора.

– Они уничтожают тварей, верно. Но делают это с большой неохотой. Не спрашивай почему, может быть, сама поймешь позже. Ты знаешь, они не выносят людей – одна из причин, по которой они не хотят утруждать себя спасением нас. Но в то же время Керраны приблизили меня к себе, с целью помочь сохранить их секретность. Они не могут собственными силами отгородиться от натиска любопытных. Как видишь, мне приходиться быть тонким дипломатом, чтобы держать ситуацию на плаву. Кроме того, внутри рода тоже существуют разногласия…

Баррон замялся, было видно, что он неохотно делится информацией.

– Видишь ли, их не избежать, так как этот род не заключает только лишь выходцев из Керранов. Но есть еще выходцы из других, более мелких родов. Керраны просто как самые могущественные объединили всех “благородных” под своим началом. Соответственно, недовольными могут оказаться потомки других родов. Ну это личные мои выводы, я могу и ошибаться. Они настолько ревностно опекают свои личные дела, что мне достаются лишь внешние, поэтому ничего более не могу тебе сказать.

Я, с головой уйдя в рассказ директора, удивленно встрепенулась, так как ожидала получить гораздо больше деталей, но не тут-то было. Действительно ли он не лгал, или же просто недоговаривал?

– Если что-то нужно получить, у меня для этого источники…

– Источники? – осторожно переспросила я. – А можно ли мне тоже обращаться к ним? Мне хотелось бы узнать как можно больше о Керранах.

Баррон посуровел и напрягся.

– Нет, к ним имею доступ только я. Более разрешение не дадут никому.

Я вмялась в стул, поняв, что и так уже копаю слишком глубоко, и перевела тему:

– Чтобы заставить их помогать нам, нужно разобраться сначала в их проблемах. Понять их, в общем. Уверена, что нам многое недоступно лишь по нашей вине. Я не говорю, что они обязаны посвящать всех подряд в свои тайны, но должен был бы найтись человек, кому они могут больше доверять, и он должен быть настолько умным и чутким, чтобы догадаться еще и о том, что ему недоговорили.

– У меня нет телепатов среди знакомых, – отозвался Баррон. Здесь задумалась я. Директор навел меня на мысль.

– Это правда, что они тонко чувствуют окружающий мир?

– Правда. Но не могу знать насколько тонко. Что-то им дается хорошо, что-то плохо. Никто не может обладать сверхъестественными способностями видеть и чувствовать все подряд, даже такие необычные существа, как Керраны.

– Вопрос только в том, одинаково ли у них развита эта чувствительность или у всех в разной степени, – тут уж я вела беседу скорее сама с собой, понимая, что она к делу не относится, но Баррон отвечал мне, и я продолжала:

– Люди, допустим, не все могут обладать той энергией, которая зовется космической или божественной (у кого как), те, кто удостоился чести чувствовать ее и поглощать, делают это тоже в разных количествах. Это я к тому, что кому-то дано лечить, кто-то ограничивается чуткостью по отношению к миру и людям. Можно ли то же самое сказать о вампирах?

Баррон смотрел на меня, не понимая, почему меня интересуют такие мелочи. Он пожал плечами и ответил:

– Все, что касается вампиров, очень интересно. Это непочатый край. Но они не приемлют наше любопытство и ревностно охраняют себя от любых посягательств, как ты уже знаешь.

“Да, действительно, это непочатый край, – ужаснулась я от такой мысли. Чтобы узнать что-либо о них и понять хоть немного, нужно либо жить их жизнью, либо быть телепатом, ясновидящим или кем-нибудь в этом духе”.

– Чтобы как-то помочь вам, – ответила я, – мне надо узнать их лучше.

– Они меня-то едва допускают к своим персонам.

– Я не прошу у вас ничего, но просто констатирую факт, – сказала я таким уверенным тоном, который не вызывал дальнейших вопросов.

Баррон сделал еще несколько замечаний по этому поводу. На этом разговор закончился, и мне пришлось выйти из кабинета, хотя у меня и имелось еще некоторое количество насущных вопросов.

Всю ночь под впечатлением от беседы я не могла уснуть. Дав столько разрозненной информации, Баррон запутал меня еще больше. Я скрупулезно собирала по кусочкам все, что знала, и пыталась на этой основе сделать хоть какие-нибудь выводы.

Если они тонко чувствуют мир, то наверняка почувствуют и меня. За свою душу я спокойна. В ней нет ничего такого, что могло бы вызвать опасения. Более того, мною двигали лишь только искренние порывы, только бы, правда, они не приняли их за жалость. Так вот, требовалось доказать, прежде всего самой себе, что я не руководствуюсь жалостью, но просто… Здесь я категорически не могла подобрать подходящее слово. Чувствуя все внутри, мне не удавалось выразить это словами. Я отдавала себе отчет, что стремлюсь к ним всей душой не из жалости, не из интереса, но по другой причине, которая смутно вырисовывалась в мозгу. Таким образом, действуя методом исключений, я немного успокоилась. Так как если бы кто из вампиров пожелал заглянуть в душу, то точно не увидел бы там ничего подозрительного. В любом случае я представляла интересы людей. В общем, можно было бы прибегнуть к разным способам связи с ними.

Оставался еще один вопрос: почему они “неохотно” – как выразился Баррон, защищают нас от тварей? Хотя если они гордые и едва ли замечают опасность, грозившую им, то неудивительно, при всей их ненависти к нам, в честь чего они должны спасать нас, смертных, от упырей?

Вновь вспомнились те незнакомцы. Действительно, как же я, обычно всегда такая восприимчивая, не смогла догадаться, что это они? Глухая стена моего незнания отделяла меня от них, и по прошлой оплошности возможность почерпнуть больше информации была упущена, мне необходим был бы только один внимательный взгляд. Итак, я ворочалась почти до утра, терзаемая то одной мыслью, то другой.

Баррон все еще ходил озадаченный и на следующей неделе. Я смотрела на него и чувствовала, что он все еще озабочен чем-то, но вряд ли посвятит меня в свои дела. Теперь к тому же я знала, что он считает себя чуть ли не другом Керранов и, конечно, как любой хороший друг, он старался сам решить их проблемы или, точнее, помочь им, чем может. “Удивительно, – думала я, – если он имеет такой доступ к ним, то уже давно должен был бы понять все, что его интересовало. И неспособность решить настоящие проблемы показывала, скорее, отсутствие всемогущества или чуткости”. Глядя на него, я рассуждала так, хотя потом и осадила себя за такие дерзкие мысли, к тому же ничем не обоснованные. В любом случае Баррон хороший человек, и он действительно переживает за свое дело.

В один из дней Баррон вышел к нам и попросил нас с Крисой пройти к нему.

– У меня слишком много дел, – начал он, – поэтому прошу вашей помощи. Дело в том, что меня атакуют научные центры с просьбой взять пробу крови у представителей “благородных”. Они хотят проанализировать там что-то, в общем, она нужна им для изучений. Керраны отказали мне в этом, как и всегда, впрочем. Если у вас нет никаких предложений по поводу того, как их можно еще уговорить уступить нам, то возлагаю на ваши плечи обязанность написать отказы в эти центры так, чтобы не настроить их против меня. Просьба не забывать, что мы отвечаем за безопасность не только Керранов, но и обычных смертных. В наших интересах помочь вторым, при этом не настроив против себя первых, и наоборот.

Он взглянул на Крису. Девушка имела такое серьезное лицо, что мне сделалось смешно. Неужели она воспринимала вампиров как бизнес? Именно с таким выражением лица она сейчас и сидела. В голубого цвета радужках сейчас отражался острый холод раздумий.

– Я полагаю, – начала она, – что не стоит так резко отказывать ученым. Нужно обождать еще и подумать о других путях выхода из положения. Может быть, повести дела так, что Керранам окажется выгодно с нами сотрудничать. Вы имеете доступ к ним в любом случае, что бы вы ни сказали и не сделали, они не рассорятся с вами. У них просто нет другого выбора.

– Не делай таких скоропалительных выводов. Я рискую потерять их доверие, что совершенно недопустимо. В общем, поразмыслите над поиском обоюдовыгодного решения…

Меня почему-то и оскорбляли, и смешили высказывания Крисы. Если бы я была вампиром, то громко бы рассмеялась над ее предположениями. Шеф, казалось, сомневался. Вид он имел крайне озадаченный, потому что знал, что Криса высказывает свои предположения, руководствуясь не психологией вампиров, а бизнеса. Конечно, деловой образ мышления мог бы сработать, но только не в этом случае.

– Они не согласятся, – выпалила я ни с того ни с сего.

Директор поднял на меня удивленный взор.

– Во всяком случае надо очень постараться, чтобы они согласились. Не знаю каким влиянием вы пользуетесь, но оно должно быть поистине громадно, чтобы они пошли у вас на поводу.

Я покачала головой, сама не понимая, что говорю, почему-то мне так казалось. Тем не менее Баррон прислушался к моим словам, так как озадаченность его тут же сменилась грустью.

– В таком случае подумайте, как написать отказ в центры.

– Не надо ничего писать пока, – авторитетно заявила Криса, – я подумаю.

После того как мы оказались вдвоем и заняли наши рабочие места, Криса бросила мне:

– Подчиненный не должен говорить директору, что он что-то не может сделать или у него нет средств, или все в таком духе. Мы должны быть всегда готовы ко всему, только тогда нашу работу оценят достойно. Ты должна хотя бы попытаться решить задачу, прежде чем ставить на ней крест.

Возможно, ее слова имели значение, но только не в этом случае. Керраны – это не люди и к ним не применимы все те уловки, которые наша доблестная наука выводила годами. Здесь необходимо скорее чутье. Понимала ли Криса это? Или я сама ошибалась? Таким образом для себя я решила следующее: если они откажутся стать подопытными орудиями, значит, правда на моей стороне, если согласятся, значит, я пошла по неправильному пути и ошиблась где-то в причинах и следствиях. Поэтому я стала размышлять. И грузилась думами так часто и так глубоко, что почти уже оторвалась от реальной жизни. Мой друг замечал, что если я нахожусь с ним физически, то мое внутреннее “я” пребывает где-то далеко. Рассеянность и невнимательность, как две прислуги, сопровождали теперь меня повсюду. Его недовольные замечания пропускались мимо ушей. В конце концов, я начала подолгу оставаться на работе, чуть ли не ночевать там. Хотя для этого офис предназачен не был, зато имелась возможность спокойно подумать и порыться в архивах или в папках, к которым имелся доступ, и почитать записи внутренних журналов в поисках что-нибудь любопытного.

Домой я возвращалась поздно сначала несколько раз в неделю, потом чуть ли не каждый день.

По ночам город вымирал, как уже упоминалось. Все боялись тварей, хотя давно уже не поступало никаких сообщений о новых жертвах. Я совсем не думала о них. Все мысли занимали либо вампиры, либо усталость после рабочего дня. Вообще, я твердо верила “со мной этого не случится”, как наверно думает каждый человек, когда опасность кажется ему слишком далекой и вроде как должна была бы обойти его стороной. Но, увы, в наших силах только предполагать.

В одну из таких ночей я, как всегда, возвращалась с работы за полночь. Воздух, наполненный ночной прохладой, казалось, принадлежал только мне одной, так как вокруг не было ни души. Звук моих торопливых шагов прорезал глухую тишину. Мертвая ночь.

Занятая своими мыслями, я не беспокоилась ни о чем вокруг. Вдруг совершенно неожиданно меня кто-то схватил и скрутил так, что едва ли удавалось шевельнуться, и если бы мне было суждено умереть, я бы наверно и не почувствовала. Ступор охватил тело и разум, возглас вырвался из груди. Я не успела даже сообразить что произошло. Но тут же, в одно мгновение, между мной и тварью, схватившей меня, пронеслась резкая ударная волна, из-за которой нападавший отлетел метров на десять и с силой ударился о землю, в то время как меня отбросило на пару метров и достаточно осторожно, к счастью, благодаря чему мне удалось тут же вскочить на ноги и посмотреть, что произошло. Передо мной высилась чья-то темная фигура, а дальше корчившаяся на земле тварь. Едва я успела разглядеть звериное лицо того, кто когда-то был человеком, рваную грязную одежду… Еще минута, и ее охватил огонь. В кромешной тьме существо это выглядело, как огромный факел. Ошарашенная, я стояла на месте, не дыша и не двигаясь. Несколько мгновений, и огонь резко прекратился, вместо этого на земле оказался прах, но и он тут же впитался в мокрую после дождя землю. На этом светопредставление окончилось. Все события длились не более минуты, и я очнулась лишь тогда, когда осознала, что передо мной находится человек и смотрит на меня. Из тьмы отделились еще двое, их я видела боковым зрением, так как все внимание занял мой спаситель. Лицо незнакомца скрывала ночь, поэтому разглядеть его не получалось. В любом случае он мог оказаться только вампиром. Наше взаимное созерцание тоже длилось не более минуты, он двинулся ко мне, но его остановил резкий голос:

– Пошли, Эдвард, чего ты мешкаешь!

Двое силуэтов остановились и, развернувшись, вознамерились было удалиться. Тот, кого они назвали Эдвардом, приблизился, всматриваясь в мое лицо. Я горько пожалела об отсутствии возможности видеть в темноте, в то время как он, несомненно, обладал ею.

– Ты не на Баррона работаешь? – осведомился он странно спокойным тоном, мне даже показалось, что вполне дружелюбным. Блеск его глаз, прорезая плотную ночную завесу, удивил меня.

– Да, на него, – кивнула я и тут же поняла, что передо мной вампир во плоти и надо бы срочно задать ему какой-нибудь животрепещущий умный вопрос, хотя следовало бы поблагодарить его за спасение для начала. Он наклонил голову на бок и подошел еще ближе, что позволяло в лунном свете более или менее разглядеть его лицо, которое показалось мне знакомым. Я могла бы предположить, что это был тот шатен, которого я схватила за рукав в приемной и который затем задержал на мне взгляд, уже по уходу.

– Как тебя зовут?

– Кеева, – выдохнула я, изумившись, что его вдруг заинтересовала моя персона.

Я все еще лихорадочно вспоминала, что бы у него спросить. Наши взгляды встретились так неожиданно, что я вздрогнула. Его глаза пугали огромной глубиной, в которой, казалось, можно было раствориться. Они отлично оттеняли бледное лицо с очень красивыми четкими контурами. Мне показалось, что он смотрит на меня с любопытством и как будто старается разглядеть что-то. К тому же он уловил и мой взгляд, слишком прямой и неожиданный для него, и, скорее всего, раздражавший. За его спиной послышалось недовольное фырканье.

– Не ждите меня! Идите! – крикнул он им, не оборачиваясь, и почти сразу же добавил, уже обращаясь ко мне:

– А ты необычная.

Я удивленно раскрыла глаза и хотела было спросить: “Почему?”, и он, возможно, хотел продолжить свою речь, но как только произнес эти слова, его тут же резко схватили за локоть и дернули назад.

– Пошли, говорю! – отрезал стальной голос. Вампир не стал сопротивляться и, повернувшись ко мне спиной, немного замешкавшись, пошел за своими друзьями. Я же осталась стоять удивленная и шокированная, испуганная и бледная. “Удивительно, – думала я, – именно такими они мне и представлялись, именно такими они мне и снились”.

Медленно идя домой, я вдруг ужаснулась. Откуда тогда такие сны? Неужели они не плоды воображения, но все же имеют смысл? Сердце сжалось тисками. Буквально возненавидев свою беспомощность и ничтожность, я готова была взвыть от негодования. Если их окружают опасности, думалось мне, то разве они недостаточно сильные, чтобы преодолеть их? В любом случае они сильнее меня, и я, не обладая никакими дарованиями, вряд ли смогу помочь им. Но так хотелось узнать их ближе и по возможности смягчить вампирские сердца.

Нападение твари для меня тут же превратилось в фантастический и ужасный сон. В воображении никак не укладывался факт случившегося, и огонь, который охватил это существо, тоже имел образ из ряда фантастики. В любом случае все произошло, как в молниеносном видении, в реальность которого мозг отказывался верить. В качестве напоминания осталась только нервная дрожь, долго не покидавшая тело, мешая мне заснуть. В себя я пришла только на следующий день, перед этим почти все ночь находясь в взбудораженном состоянии.

Первая четверть. Растущая луна

В один из дней, не предвещавших ничего интересного, Баррон позвал меня в кабинет и начал свою речь:

– К тебе есть небольшая просьба или, точнее, поручение. Дело в том, что у меня имеется некая надоедливая лаборатория, и она проводит исследования вампиров. Они так стремятся поддерживать с нами отношения, что каждый раз, когда считают нужным, приглашают меня посмотреть и оценить плоды их исследований и всякие научные идеи. Не хотелось бы портить с ними отношения, но они настолько надоедливые, что у меня больше нет ни сил, ни желания ездить к ним и восхищаться, к тому же результаты их исследований ничего особо путного из себя не представляют. Хотел отправить тебя вместо себя. Съездишь туда, посмотришь…

Я испуганно раскрыла глаза и воскликнула:

– Но ведь я не уполномоченное лицо! Что им сказать, если я не обладаю научными знаниями даже чуть-чуть! Они будут задавать вопросы относительно вампиров, спрашивать советы, консультироваться со мной. Что я им отвечу? Это же серьезно!

– Не надо паниковать. Все гораздо проще, чем ты думаешь. Ты – мой уполномоченный представитель. Я снабжу тебя всеми бумагами, у них не возникнет никаких подозрений. Они сами обладают не большей информацией, чем ты, правда, если только в физике и химии ты не разбираешься, да и не обязана. Все твои обязанности заключаются в том, что надо приехать туда, выслушать их речи, повосхищаться, сказать несколько умных слов и уехать. Большего от тебя никто не требует.

Я пожала плечами и согласилась. Отказаться мне бы не позволили.

На следующий день, уже сидя в поезде, я еле сдерживала свое негодование. Не спросив, где находится эта лаборатория, я оказалась неожиданно для себя в поезде, и ехать предстояло целые сутки. Далее два дня пребывания там и назад опять ехать сутки – почти потерянная неделя.

Ну что ж, через сутки меня встретили представители этой лаборатории и повезли прямиком в место назначения. Ученые, которых выделили для моего повсеместного сопровождения, оказались людьми милыми и не такими страшными заучками, как мне представлялось.

Интерьер лаборатории же не заключал в себе ничего необычного, ровно как и работающие там люди. Стандартные комнаты, немного обшарпанные, с какими-то неизвестными приборами и работники, все, как один, с горящими фанатизмом от их деятельности глазами.

Меня усадили на стул, рядом уселись несколько представителей лаборатории, нам было предложено просмотреть слайды. Свет погас, и началось.

На меня посыпалась куча научных медицинских терминов, в результате почти не понятно было, о чем идет речь, и уже через полчаса просмотра слайдов у меня разболелась голова. Одна часть “темы” закончилась, свет включился, и на меня устремились несколько вопросительных взглядов.

– Очень извиняюсь, – ответила я, – но, к сожалениию, не обладаю такими же глубокими познаниями в сфере медицины, физики или чего-то в этом роде, как вы. Буду вам благодарна, если вы объясните все то же самое, только на доступном языке.

– Конечно, – ответили мне, – вкратце темой этого изучения явилось происхождение тварей. Мы уже давно ведем наше исследование, пытаясь выяснить, почему произошло деление на тварей и “благородных”. Мы оперируем понятием “плохая кровь” – для нас оно ключевое. Очевидно, что в их организмах циркулирует другая кровь, которая является источником их животных инстинктов. К сожалению, мы не располагаем образцами крови “благородных”, чтобы сделать точные выводы.

Именно в их крови, как мы думаем, содержатся основные элементы, руководящие образованием животных инстинктов, так они передают ее от одного носителя к другому. Как ни странно, кровь тварей сходна по биологическим аспектам с кровью человека. Мы допускаем мысль, что твари произошли от неравного союза “благородных” с человеком. Видимо, несовместимость крови, вызывая необратимые изменения в организме человека, действует на него пагубно. В то время как “благородные”, скорее всего, обладая сильной иммунной системой и еще какими-то элементами защиты, не принимают на себя ничего, то есть не получают дозу “плохой крови”. Иммунная система человека слабее вампирской как минимум в сто раз, неудивительно, что укус вампира дает такой роковой эффект. Человек получает ударный заряд “плохой крови”, как, например, при получении вируса иммунодефицита…

С трудом я выдержала длинную речь ученого, кивая время от времени, поймав себя на мысли, что его беседы совершенно не интересны.

Потом меня вновь усадили на стул и стали показывать другие слайды, их темой являлось очередное “новое оружие” против тварей. Тут уж я почти спала.

– Если бы вы могли поспособствовать нам как-нибудь в приобретении образцов крови “благородных”, – начал один из заведующих лаборатории, после того как просмотр закончился и включили свет.

– Понимаю, что вы хотите сказать. Но и вы сейчас попытайтесь понять то, что скажу я. “Благородные” – не люди. К ним неприменимы отношения, какие кажутся нормальными для нас. Вы не задавались вопросом, что они вообще не понимают к чему все эти исследования? И что, может быть, мы для них сродни пыли под ногами, так как они гораздо выше по развитию и разумнее нас. Несомненно, они считают себя выше смертных, в честь чего в таком случае они должны потакать нашим желаниям? Я не ученый, но понимаю, что изучить их психологию и разговаривать на одном языке с ними, это не один год, это вся жизнь. Ученые всегда опираются на физические, материальные моменты бытия, в то время как шагнуть выше и заглянуть глубже, вы не думаете. Даже человек, существуя в физической, материальной оболочке, которую вы и изучаете, имеет душу, принадлежит ко вселенной, имеет какие-то настроения, желания и чувства, в конце концов… Это я к тому говорю, что если человек, например, отказывается от чего-то, то здесь не помогут дальнейшие исследования и выяснения причин его отказа на физическом уровне. Вампиры только для вас физический уровень, они знать не знают, что это такое, и не воспринимают ваши изыскания серьезно. Поэтому постарайтесь понять нас. Мы не можем приказать им выполнять наши требования, так как сами недостаточно изучили их. Более того, они не подпускают к себе людей. Нужно много времени для того, чтобы мы могли рассчитывать на их помощь, и то, хотелось бы верить, что получим ее…

Я продолжала ораторствовать в таком духе, чувствуя при этом отвращение не только к этим людям, но и к себе. Никогда я не признавала каноны науки, всегда она казалась мне слишком ограниченной. Почему нельзя изучать что-либо сразу и в комплексе? Зачем эти нелепые разделения? По-моему, так они порождают еще больше вопросов, уводя при этом от ответов. Часто человек, зарывшись в бесконечные причины и следствия, не видит очевидного, которое лежит на поверхности. Он ищет истину, полагая, что она где-то глубоко и сокрыта от понимания, а почему бы ей не быть здесь, наверху? В общем, так можно рассуждать еще очень долго. У меня нет ни сил, ни желания вдаваться в такие подробности.

Не хочется говорить, как прошел день в лаборатории, более того, меня уговорили приехать туда еще и утром. На работу я вернулась с огромной радостью и пообещала себе, что больше ни ногой не в один научный центр.

Баррон встретил меня уставшую и поникшую. Я объяснила ему все, что могла, он, к удивлению, не стал допытываться до дальнейших подробностей и понимающе покачал головой, как если бы его устроили те крохи разрозненной информации, что ему предоставили. Неужели мы думали с ним одинаково?

– Если вы хотите, посылайте, пожалуйста, Крису вместо меня. Она исполнит вашу роль лучше меня.

Оказавшись дома после отчета директору, я могла спокойно подумать. Попыталась вспомнить наши беседы в лаборатории, но они все перепутались в голове. Если бы они не использовали такое огромное количество научной лексики, я бы запомнила все гораздо лучше. Тем не менее меня совершенно не смущало мое беспамятство на этот счет, я удовлетворилась мыслью, что Баррон учтет мое пожелание на будущее.

За текущую неделю мне раза три снились вампиры. Постоянно один и тот же сон: всегда темно, всегда их черные силуэты маячат где-то рядом и вокруг, но их лица неуловимы, будто укрытые толстой вуалью. Я чувствовала, что они смотрят на меня, и знала, что взгляды их грустны и несут в себе роковой знак – какой, я и понятия не имела. Я пыталась подойти к ним и так и этак. Тщетно. Пыталась поговорить, пыталась хотя бы почувствовать их – бесполезно. Между нами высилась такая крепкая и толстая стена, что для меня они стали похожи на манекены с грустными лицами-масками. Возможно, я плакала во сне, так как на утро глаза оказывались припухшими и открывались не так свободно как обычно, словно чем-то стянутые. Всегда после таких снов меня ожидала разбитость, головная боль и мысли, от которых не получалось избавиться в течение дня.

– Ты какая-то бледная, – заметил однажды директор, – ни чем не болеешь случайно? И тени под глазами проявились сильнее.

– Что, правда? – изумилась я.

– Тебя никто не кусал? – попытался пошутить он, – а то уж очень ты походишь на них. Может быть, тебе отдохнуть стоит? Во сколько ты уходишь с работы? Криса мне сказала, что ты задерживаешься здесь после ее ухода.

В организации везде стояли камеры наблюдения, кроме того, на проходной действовала жесткая пропускная система: у каждого работника высших отделов имелись карточки времени приходов-уходов. Обманывать его не имело смысла.

– Ну до ночи, – последовал мой виноватый ответ, – но я просто сижу здесь. Так легче думается. Дома не дают.

Баррон изобразил на лице знак вопроса и уставился на меня.

– Я изучаю ту информацию, которая у нас имеется. Мне надо знать о них больше, уже говорила вам об этом. Здесь самое подходящее место для таких устремлений. Так что я прекрасно себя чувствую.

– Не стоит фанатствовать. Посмотри на меня. До добра это не доводит. Керраны – закрытый род, и я официально заявляю, что тебе придется потратить все свои силы, чтобы они начали доверять тебе. Они мне-то не доверяют, ты думаешь, они вот так просто разжалобятся и станут верить тебе?

– Думаю, – отрезала я.

Возможно, не стоило говорить таких вещей директору, задевать самолюбие начальника – это опасно. Я тут же осеклась, но вылетевших слов уже не поймаешь. Он посуровел и со скептицизмом пожал плечами.

– Простите, – добавила я виновато.

Он вдруг сделался каким-то отчужденным и бросил мне вскользь:

– Можешь отдохнуть денек-другой, пока я тебя не призову. Поправь свое здоровье и не засиживайся здесь. Видишь же, что это не идет тебе на пользу.

Спорить с ним не хотелось, не объяснять же ему, что мне снятся странные сны, из-за которых такое плачевное состояние. Это глупо.

Я отправилась домой и попыталась отдохнуть. Не вышло. Весь день я сидела и смотрела рассеянно по сторонам, не зная чем заняться. На другой день я уже не находила себе места. Мысли-мысли, как тараканы, размножались в голове не единицами, но сотнями. Воспаленный мозг твердил, что Баррон хочет уволить меня за дерзости или что я пропускаю что-нибудь ужасно важное, не появляясь на работе. Алекс наблюдал меня в моей горячке и нервничал.

– Ты уже с ума сошла с этой работой, – ворчал он, – ты там живешь уже. Я тебя скоро вообще видеть перестану. Если бы я только знал, что так будет, не пустил бы тебя туда. Мне всегда нравилось твое благоразумие по отношению ко всем этим вампирским бредням. Мне нравилось, что ты не зависишь от них, как все эти шизики с горящими глазами.

Я лишь пожимала плечами, пусть думает, что хочет. Мне, в общем-то, все равно было: уйдет он от меня сейчас или помучает еще некоторое время. Я не слышала и не видела его, это он точно подметил.

На третий день, заявившись к Баррону, с опаской войдя к нему в кабинет, я клятвенно заверила его, что мне уже лучше. Он разрешил остаться. Не знаю, были ли то плоды больного воображения, но мне показалось, что он отдалился. Во всяком случае, некого рода напряжение точно стойко держалось между нами. Его голос звучал сухо и неохотно, создавалось такое впечатление, что он не горит желанием общаться.

На следующий день он отправил Крису по делам, выделив ей сопровождение. Ее всегда сопровождал кто-нибудь из службы безопасности или из других отделов, в то время как я всегда ходила одна. Странная у него политика. Возможно, он разграничивал обязанности, которые можно было бы дать мне и те, которые подходили более материалистичности и деловой хватке Крисы.

В офисе я оказалась одна и просидела там до вечера, набирая какие-то незначительные письма. Я не знала, когда точно наступал вечер, так как в нашей приемной отсутствовали окна, со всех сторон нас окружали лишь четыре глухие стены. Время мы отмеряли по часам. На них как раз пробило семь, когда меня вызвал к себе директор. Войдя как всегда в кабинет, я обомлела, застыв столбом. Передо мной выросли пять представителей вампирского рода! Но как они туда попали?! Не могли же они просочиться мимо или войти через окно. В любом случае факт оставался фактом, как я не моргала глазами, они не исчезали. В воздухе висела жутко угнетающая обстановка. Как только я "очнулась”, то заметила, что двое из них уже рассматривают меня оценивающими холодными взглядами, смешанными с плохо скрываемым пренебрежением. Скрестив руки на груди, они расположились по разные стороны от стола Баррона. Другой вампир – девушка, вообще не взглянула в мою сторону, она устремила свой серьезный взор в окно. Ее золотистые волосы поблескивали от мягкого света бра. Двое других имели нейтральный взгляд, расхаживая в разных углах комнаты, они, видимо, раздумывали над чем-то, каждый находился на своей волне. Все, как один, в темных одеждах, и все обладали дерзкой красотой. Баррон восседал по середине этого молчаливого хмурого собрания, словно оракул среди жрецов, и тоже с понурым видом. Он вскинул на меня взор и отчеканил, но как-то устало:

– Собирайся. Поедешь с ними.

Я стояла настолько удивленная и испуганная, что не решилась задавать никаких вопросов, кроме того, при этих авторитетных созданиях, перед которыми я чувствовала себя, как микроб. Моих душевных сил хватило только на молчаливый кивок, после чего вампиры, словно по команде, устремились прочь из кабинета, по очереди обдавая меня леденящим душу ветерком; каким бы невинным он мог быть, прошел бы мимо обычный человек, но фигура вампира, проносящаяся мимо, будоражила все нервные окончания разом. Немного задержавшись, я вопросительно взглянула на директора:

– Иди, все поймешь по дороге. Там ничего сложного.

Я повиновалась. На улице нас ждали две машины. В одну поместились они, другая предназначалась для меня. Удивление охватило меня, когда я заметила, что со мной сидит еще и какая-то женщина, одетая в медицинский халат.

– Беатрис, – представилась она серьезно и спокойно в разрез с моим глупым и испуганным лицом.

– Эва… Вы знаете, что случилось? – растерянно осведомилась я.

– Нет, думала, вы сами мне скажите, – ответила она с небольшим удивлением.– Подозреваю, что кому-то плохо. У меня с собой пакеты с донорской кровью. Ну в любом случае поймем на месте, – свободно заявила она.

Таким образом, я предположила, что эта дама уже имела дела с вампирами. Она нацепила на себя беззаботность, какую только могла себе позволить в данной ситуации, и лениво поглядывала на сменяющиеся виды за окном автомобиля. В то время как я, не в силах унять повышенное сердцебиение, раскрыв глаза, украдкой глядела то на нее, то на водителя за темным стеклом, то на машину, ехавшую перед нашей.

Нас вскоре привезли в небольшой домик, находившийся в перелеске. Сквозь деревья виднелись другие дома. Уже опустились сумерки, поэтому я не смогла разглядеть особо хорошо, где нас высадили. Мы вышли из машины и дождались компанию Керранов. Они все хмурые и молчаливые, с отчужденными взглядами прошествовали в дом, не глядя на нас, напомнив мне ожившие мраморные изваяния греческих богов. От них буквально несло холодностью и ледяным духом отстраненности, смешанным с напряжением из-за того, что им пришлось вступить с нами в контакт. Мне стало обидно. “Боже мой, – думала я, – насколько же надо ненавидеть людей. От их яда ненависти и умереть недолго, можно даже не кусать, одного взгляда хватит”. Мы подошли к двери и остановились в прихожей, так как тут же стояли и вампиры. Домик явно стоял давно заброшенный, о чем говорила его захолустность. Вампиры заняли его на время, видимо.

– Делайте свои дела. Смотрите, без лишних действий, мы в любом случае узнаем, – сообщил один из них, буравя нас ледяным жестким взглядом, – дождитесь только, пока мы уедем, и через минут десять начинайте. Мы приедем и проверим все, до этого времени не уезжайте.

Беатрис кивнула со спокойной готовностью и смело направилась в дом, в то время как я прилипла к ним взглядом. Они не позволили мне рассмотреть их, так как после всех инструкций, обошли меня и отправились к машине. Мой взгляд провожал их, пока вампиры не скрылись. На мгновение стало страшно. Вдруг никогда не получится проникнуть в их души, но навсегда остаться для них таким же смертным, как и все остальные. Зачем я тешила себя напрасными надеждами? Мое больное воображение доставляло жуткие неудобства, более того, ломало мне жизнь. Сердце сжалось от такой несправедливости.

Меня вернул в реальность звон стекла в комнате, где горела свеча и суетилась Беатрис. Приключения на этом не закончились. Бедные мои нервы в этот день! Удивительно, как я вообще пережила его.

В комнате среди хлама на столе в центре лежало нечто, похожее на вампира. По длинным волосам и хрупкому телосложению можно было догадаться, что это женщина. Почему догадаться, потому что от ее тела остались только кожа да кости, в прямом смысле этого слова. Кроме того, по тому, что когда-то было кожей, разлилась ужасная синева, как один большой кровоподтек, оголяя слабые, хрупкие синие линии пересохших вен. Еще страшнее был тот факт, что это существо дышало, дергаясь иногда от нервных импульсов. Глаза ее были полуприкрыты, полностью красные, а клыки уже совсем сухие, беспомощно впились в пересохшие, потрескавшиеся губы. Они явно мешали, так как она не могла закрыть рот. Ее били редкие мелкие конвульсии, будто вампирская лихорадка. При всей своей неосведомленности, я поняла, что она обескровлена и умирает. Но кто же так поступил с ней? В любом случае противно было смотреть на этот ужас, я едва ли сдержала в первые моменты подступающую к горлу тошноту. И так я вросла в пол там, где стояла, сощурив глаза и закрыв рот ладонью, всеми правдами и неправдами стараясь успокоиться, в то время как доктор суетилась возле тела, раскладывая приборы.

– Давай шустрей, чего стоишь. Помоги мне, – протараторила она. – У нас мало времени.

Я поразилась ее спокойствию и сноровке. Если бы перед ней поместили развороченный труп и попросили бы его собрать, мне кажется, она бы и глазом не моргнула.

В то время как в моей голове царил непроглядный туман и вряд ли от меня вышел бы сейчас какой-нибудь толк. Приближаться к этому существу не хотелось абсолютно.

– Ну что ж ты стоишь? – отрезвила она меня. – Помоги же, ну! Возьми давай капельницу и поставь туда.

Она тянула мне шест с пакетом крови, от вида которой мне тоже стало дурно. Я, как марионетка, взяла его и машинально поставила рядом с собой. Беатрис с каким-то больным азартом и горящими глазами принялась раскладывать перед собой на столике разные колбочки с растворами. Все они оказались герметично закрытыми. Она спешно подготовила шприц и стала возиться с иглами.

– Так, давай, – начала она, – завяжи ей жгут на руке, у нее вен-то не осталось. Пусть пока появятся, чтоб я видела, куда капельницу ставить. Подготовь иглу и жди моего сигнала.

Она протянула мне иглу, которую я взяла трясущимися руками. Глупо посмотрев на капельницу, я осталась бездействовать. Она, справившись со шприцом, приказала:

– Займись хотя бы колбами, надо их все открыть. Вижу, ты совсем ничего не знаешь. Ты не медик, что ли?

Я отрицательно мотнула головой и принялась вскрывать колбы. Их закрывала тонкая алюминиевая пробка, которую надо было поддеть ножом, чтобы вскрыть. Пока я возилась с колбами своими трясущимися руками, не удивительно, что поранилась. Часть от тонкого алюминия проехалась по пальцу, оставив небольшую, но глубокую ранку. Как если после пореза острой бумагой, когда кажется, что рана совсем маленькая, но из нее почему-то вытекает очень много крови. Мне стало стыдно за свою беспомощность. Я нащупала на столе вату и какие-то остатки пластыря, пока доктор возилась с вампирской рукой. Машинально забинтовав палец как попало, я тут же забыла про него.

– Так, все? – осведомилась она, отстраняя меня в сторону. Она схватила шприц и ввела его в вену другой руки, принявшись забирать кровь. Я видела, как в резервуар шприца набирается густая черная жидкость да в таких количествах, что мне стало страшно. Как в этом теле могло остаться еще хоть что-то? Опасения за вампира резко взметнулись во мне. Как бы эта дама не убила ее таким образом.

– Что вы делаете?! – возмутилась я. – Она же сейчас умрет!

– Пускай, – приказала она мне, кивнув на капельницу.

Я шустро обернулась к прибору и нажала на один единственный спусковой механизм. По трубке в вену вампира потекла кровь. В это время Беатрис забрала ее столько, чтобы иметь возможность разлить по четырем колбам с растворами. Она не могла при этом сдержать довольной кривой гримасы.

– Давай, помоги мне закрыть их побыстрее.

Теперь я поняла, зачем она пришла сюда и что ей в действительности было нужно здесь. Побледнев как смерть, пересохшими губами я вымолвила:

– Зачем вы делаете это? Это Баррон разрешил вам?

– Все нормально, не беспокойся. Это ради их же блага.

– Но ведь это же запрещено! Если они узнают, а они узнают или, точнее, учуют. Нам не выйти отсюда живыми! Мы сильно рискуем.

– Не бойся, выйдем. Еще как выйдем… Кровь они не учуют. Колбы герметично запакованы. Пока они сюда доедут, запах крови выветрится. Кроме того, они не питаются человеческой кровью, – добавила она бесстрастно.

– Как?! – не поверила я своим ушам. – А это что же? – последовал мой кивок в сторону капельницы.

– Это деликатес для них. Здесь он нужен был только для того, чтоб не дать зачахнуть ее телу. Другого выбора у нас нет. Не зря они уехали, иначе не выдержали бы и тогда б она точно умерла. Они питаются таблетками-пустышками, имитацией человеческой крови, которыми снабжаем их мы. Конечно, цельную кровь не заменить ничем, все это прекрасно понимают. Но они вроде молчат, выбирать не из чего.

Я ошарашено уставилась на доктора, которая так спокойно рассуждала об этом. Мне стало жаль Керранов. Их пичкают этими пустышками – вот и еще одна причина ненавидеть людей. И вообще, совершенно непонятна была логика событий: зачем было устраивать этот карнавал, когда можно просто “одолжить” кровь у кого угодно? Почему они обратились к нам? Непонятно, почему они, существуя целые века, не могли уничтожить нас или подчинить себе, к тому же обладая гораздо большей силой. Что удерживает их от убийств? Неужто их “благородство”. Я поймала себя на мысли, что совершенно не знаю, что входит в это понятие относительно вампиров. Может быть, стоило посмотреть на него с другой стороны?

– Она же слышит, о чем мы тут говорим с вами? Вы надеетесь на чудо? – мой голос заметно дрожал. Наверное, я являла собой жалкую картину. Беатрис хмыкнула.

– Не волнуйся. Не слышит, хотя и в сознании. Если у нее открыты глаза и тело бьют конвульсии – это вовсе не значит, что она слышит сейчас все наши тайны. Она в коме, но только вампирской, если можно так выразиться, – кивнув на колбы, врач продолжила речь. – Это для их же блага. Их кровь поможет нам усовершенствовать наши таблетки и вообще избавит от потребности пить человеческую кровь и плодить низших вампиров.

– А вы думаете, это они их “плодят”? – выпалила я. Она усмехнулась и ответила:

– Конечно. А кто же еще? Не берутся же они из воздуха. Они, небось, и сами не рады, что производят таких существ, вот поэтому и принимают наши услуги.

– Вы думаете, что в итоге можно будет заменить человеческую кровь полностью с помощью таблеток?

Она пожала плечами.

– Все возможно. Я думаю, можно будет. Но кто знает, как поведет себя неизученный вампирский организм.

– Боже мой, но это же издевательство. Их скоро в клетки посадят и будут любоваться ими, как экзотическими животными! – простонала я, чуть ли не плача. – Сам факт таблеток, это ужасно! Они уже не получают с искусственными пустышками того, что должны были бы получать с кровью. Что с ними происходит сейчас тогда, а?

– Это вы у них спросите. Они не идут с нами ни на какой контакт, как видите. Весь мир будет вам благодарен, если вы найдете лазейку в их сердца. Видимо, все нормально, раз молчат.

– А вы думаете, что их гордость позволит им жаловаться?! Мир сам ведет себя так, что они вынуждены все больше закрываться от него! Вы хотите им помочь и своими резкими действиями только отгоняете от себя. Если вы хотите помочь, в конце концов, видимо, придется оставить их в покое теперь! Уже и так заварили кашу…

Помолчав, я добавила:

– Неужели нельзя предоставить им настоящую кровь?

– Вы что, моя милая?! – воскликнула она. – Это дорогое удовольствие. Мы не напасемся на них крови в таком количестве! К тому же они сами согласились на таблетки… С чего бы это вдруг?

Последнюю фразу она произнесла с нескрываемым сарказмом, сверкнув своими маленькими шустрыми глазками.

– Ну конечно, – буркнула я, – у нас все дорого, что жизненно необходимо.

На этом наш разговор закончился. Наступила тишина. Врач собирала колбы, наблюдая за капельницей, маленькими, немного пухловатыми ручками она ловко упаковывала, перекладывала свои банки-склянки и прочие медпринадлежности. Я сидела, понуро опустив голову, и боролась со слезами, которые застилали мне глаза.

Вскоре мы услышали звук двигателя и встрепенулись. Не прошло и минуты, как они вошли в комнату, потягивая носом воздух. Я заметила, как дрожали их ноздри, видимо, они чувствовали запах запрещенного лакомства. Керраны посмотрели на свою подругу, мой взгляд тоже устремился к ней, я чуть ли не охнула. К девушке почти вернулся ее прежний облик, правда, помятость от обескровливания все еще скрадывала черты тела. Стало заметно, как напряженность исчезла из глаз первых двух вампиров, которые оказались в пределах досягаемости моего зрения. Они словно обмякли.

– Спасибо, – бросил один из них, не глядя на нас. Я вздрогнула. Да, сложно, наверное, было сказать это унизительное слово. Осмотревшись вокруг, я заметила, что Беатрис уже выскользнула из домика. И, видимо, направилась к машине, желая поскорей уехать.

Пока двое юношей созерцали свою подругу, я осмелилась задать вопрос одному из них:

– Что с ней произошло?

– Не твое дело, – отрезал он.

– Я интересуюсь не из праздного любопытства, что, мне нельзя ничего знать? – мой прямой взгляд застал его врасплох. Он повернул голову, немного обескураженный моей смелостью.

– Спроси у своего господина, он тебе расскажет, может быть.

– Он сам, наверное, едва ли знает что-то. Не хочу быть вашим врагом и никогда не буду им, как бы вы злостно на меня не смотрели.

Его губы искривила пренебрежительная усмешка, едва ли он обратил внимание на мои многозначительные слова. Он поднял девушку с кушетки, взяв ее на руки, вышел во двор, таким образом оставив меня одну. Кусая губы в негодовании, меня к тому же захватило волнение, когда я осознала, что опять сейчас они исчезнут и появятся неизвестно когда. Я выбежала во двор, увидев, как пятеро вампиров удаляются, за ними шла Беатрис. Они направлялись к машинам, до которых надо было еще дойти. Нагнав безмолвную компанию, я пошла рядом, украдкой разглядывая эти гордые холодные лица. Один из вампиров носил шляпу с широкими полями. Мне вспомнилось, что он опускал поля шляпы к лицу, когда свет бил немного ярче. Странно, почему другие совершенно спокойно сейчас идут, не думая прятать свои лица. Тот, кто прятался под шляпой, имел лицо почти земляного оттенка и малинового цвета очень тонкие губы, все время пребывающие в каких-то кривляньях. Жаль, что не удавалось увидеть его глаз.

Я всматривалась в каждого из группы так внимательно и осторожно, как то позволяла сложившаяся обстановка, успевая делать для себя то одни, то другие мелкие выводы. Я нервно перебирала пальцами, мне жутко хотелось заговорить с ними, но в душе клокотал страх. Вскоре тропа сделалась уже, и нам пришлось пойти почти друг за другом или по двое, таким образом я оказалась рядом с Беатрис, а чуть поодаль шел один из вампиров, другие же опередили нас на значительное расстаяние. Тот, кто оказался рядом со мной, периодически бросал на меня гневный взгляд, видимо, чувствуя, что я его рассматриваю.

– Не надо на меня смотреть с такой ненавистью, – не выдержала я, – она совершенно не обоснованна по отношению ко мне. Если бы ты только попытался заглянуть…

– Мне нет до этого дела, – перебил он. Помолчав, я добавила:

– Чтобы помочь вам, нам нужно…

– Нам не нужна ваша помощь! – рявкнул он, окатив меня таким страшным взглядом, что я вздрогнула, тут же получив пинок локтем сбоку. Пересилив себя, я повернула голову в том направлении и наткнулась на суровый взгляд Беатрис.

– Не лезь, – прошипела она сквозь зубы, сжигая меня предостерегающим взглядом. Ладони и спина покрылись испариной, наверное, и щеки покраснели. Я предпочла бы сейчас провалиться под землю, жалея, что завела этот никчемный разговор, подумывая о том, не начать ли ругать себя за излишнюю самоуверенность.

Вдруг неизвестно каким образом, рядом со мной очутился один из вампиров, который шел впереди. Взгляд его горел, лицо исказилось ужасной гримасой, из гортани вырывался какой-то леденящий душу животный храп. Не успела я очухаться, как он с силой схватил меня за горло и, как тростинку, поднял в воздух, тут же перекрыв весь кислород. На мгновение передо мной промелькнули налитые кровью глаза, совершенно безумные. Краем глаза я увидела испуг на лицах остальных, у них тоже странно засветились глаза, и появилось некое подобие оскала, я слышала, как много раз повторялся вопрос “что случилось?”, и уловила также, что возле нас началась суматоха. Все бросились к нам. Я же вообще ничего не понимала, ничего не видела и чувствовала только животный страх.

– Декстер, ты с ума сошел, что ты делаешь?! – кричал один. – Отпусти ее немедленно! Что случилось-то, что нашло на тебя? – звучал еще чей-то голос.

Множество голосов сплелись в хаос, никто не мог понять, что произошло. Возле меня очутилась девушка, которая с испуганным лицом старалась разжать стальную хватку Декстера. Тут же подоспели и другие.

– Отпусти ее. Ради своей же собственной безопасности. Керран убьет тебя! Вспомни Петру? Ну!

Я почувствовала, что вампир ослабил хватку.

– Черт подери, у нее рука в крови! – выкрикнул кто-то.

“Рука в крови!”

Эта фраза подействовала на всех как заклинание, они испуганно отвернулись, а Декстер, как ужаленный, отбросил меня в сторону и скорчился, издавая страшные звуки гортанью. В полуобморочном состоянии с бешено колотящимся сердцем я стала кашлять, наблюдая, как Декстера схватили и скрутили, слыша краем уха невнятные голоса, призывающие кого-нибудь перевязать мне руку. Машинально поднеся ее к лицу, я заметила, что повязка с пальца уже давно где-то потерялась, и из него вновь заструилась кровь. Пока я тупо рассматривала его с бешено колотящимся пульсом в голове, ко мне подлетела Беатрис с аптечкой и принялась обрабатывать ранку. Вертя кисть, словно перед ней сидела кукла.

– Вот, – приговаривала она, – потерпи немного, сейчас спирт приложу. Они его запах не переносят. Сразу всю охоту им перебью вдыхать…

И действительно, она щедро напитала повязку спиртом и приложила к пальцу. Тот вампир, который стоял от нас в метрах пяти, начал морщиться и отбежал в сторону, тряся головой, как делают обычно животные, когда им не нравится запах. У меня не было сейчас сил удивляться чему-либо. Я чуть было не умерла. Того кто напал на меня, уже увели. С нами осталось двое вампиров, и то они держались от нас на почтительном расстоянии, избегая запах спирта.

– Ну что? Вот она вампирская сущность? Как тебе, а? Не понравилась? – осторожно передразнила меня доктор. – Звери это. Звери как ни крути. Пригреешься к ним, а потом и не заметишь, как прикончат тебя.

Я молчала. На гнущихся ватных ногах с трудом доковыляла до машины и без сил бухнулась на сиденье.

"Кто такой Керран?” – тут же подумалось мне. Но сил хватило только на этот вопрос и никак не на дальнейшие размышления.

Уже дома я заметила на шее ужасные красные следы от рук вампира. “Можно ли их скрыть теперь?” – испугавшись, подумала я. Все шея горела огнем и обещала болеть долго и нудно. Испустив несколько безнадежных болезненных стонов, я, как мешок с костями, рухнула на кровать и, укрывшись с головой одеялом, свернулась калачиком, подсознательно желая обезопасить себя и убаюкать.

На следующий день пришлось одеть кофту с высоким воротом, было решено ничего не говорить директору. Так я пришла на работу, нацепив боевой вид, и предстала позже перед Барроном. Он внимательно посмотрел на меня, изучая взглядом. Неизменно сидя за своим столом и сцепив ладони в замок перед собой, как строгий профессор.

– Ну что, как ты себя чувствуешь?

Сообщили ли ему о моем приключении, было известно, и поэтому я, устремив на него довольно растерянный взгляд, ответила:

– В общем, нормально. Все прошло хорошо.

Он как-то странно сгримасничал и добавил:

– Шею свою покажи мне.

Видимо, Беатрис позвонила ему и рассказала обо всем. Я виновато отодвинула ворот.

– Ого! – прогремел Баррон. – Да, сколько страху ты наверно натерпелась.

Он вдруг сник и взор его потух. Уставившись на стол, он вздыхал.

– Ну что ты скажешь мне теперь? Какие у тебя настроения?

Помолчав, добавил тихо:

– Ты теперь ненавидишь их… или они вызывают у тебя страх, что еще хуже?

Я пожала плечами, не понимая, к чему он клонит.

– Да нет.

Его светлые глаза поднялись на меня.

– Они не вызывают страх у тебя? Если вызывают, то боюсь, что мы не сможем дальше работать.

– Это почему же? – последовал мой удивленный вопрос.

– Страх жертвы для них – это второй знак для пробуждения вампирских инстинктов. Мы не должны их бояться, иначе не сможем с ними спокойно сотрудничать. Мне бы не хотелось терять тебя как сотрудника.

– Не потеряете. Я не боюсь их, и отвращения они тоже во мне не вызывают. О вчерашнем хотела было умолчать, но не получилось. Может быть, вы поднимите мне настроение и расскажете, почему на меня вдруг набросился вампир, в то время как остальные и не подумали об этом?

Баррон вздохнул и спросил:

– Кто тебя схватил?

– Они называли его Декстер.

– Ну я так и думал. Есть там у них один такой, Декстер-Гордон, слабый вампир. Я полагаю, что они все наделены разными силами. То есть развиты все по-разному. Есть сильные вампиры, которые, допустим, могут переносить дневной свет, в то время как другие начинают сходить с ума. Тоже и с кровью. Кому-то трудно себя сдерживать, кто-то даже не заметит, что поблизости выделилось небольшое ее количество. Я думаю, что у них такая же система восприятия мира, как и у людей. Есть сильные вампиры, есть слабые. Есть те, кто может читать мысли и управлять себе подобными, есть те, кто плохо чувствует окружающих и только подчиняется. Невозможно описать все их возможности и подогнать под одну гребенку.

Удивление сделалось целым моего состояния, к тому же Баррон говорил очевидные вещи, как я не могла сама догадаться об этом? И этот вампир – Декстер, как раз носил шляпу. Не случайно же он под ней прятался.

Он смолк и сочувственно посмотрел на мою шею. Мне и самой было страшно на нее смотреть: вся красная, в кровоподтеках, грозивших потом превратиться в синяки.

– Не показывай ее никому, – подытожил он.

– Кстати, это вы пустили Беатрис обманным способом забрать кровь у вампира? Могу я знать, кто же она?

– Да. Она не доктор, она сотрудник секретной лаборатории, находящейся под моим началом. Сейчас там заправляет доверенный человек, у меня просто не хватает рук управиться со всем. Тебе не сообщили, так как ты наверняка была бы против и не позволила бы спокойно провести дело. У нас не было другого выбора. Я не делаю ничего, что могло бы повредить Керранам. Поэтому и тебе не надо беспокоиться.

– Не делаете?! А как же те таблетки, которыми вы их пичкаете? И вообще, зачем вы меня отправили на это предприятие, утаив многое?

Баррон посуровел.

– Без тебя они бы напряглись. Беатрис они не особо доверяют, не зная ее. Ты там присутствовала для разрядки атмосферы, если можно так выразиться. Что насчет таблеток, так это было с их подачи. Я не навязывал им таблетки, но и не собирался отговаривать. Их кровь опасна. Что тебе наговорила Беатрис?

– Все то же самое, что и вы. Она сказала, что они плодят тварей.

– Это еще не доказано, но им действительно более неоткуда взяться.

– А откуда пошло понятие “благородные”, не из этого ли общества? В чем оно заключается?

– Это к чему вопрос?

– Хотелось бы знать, правильно ли я понимаю его составляющие или есть еще что-то, что было упущено мною.

– Керраны – это закрытый дворянский род, существующий многие века и обладающий огромной властью и силой, это личные мои исследования насчет власти и силы. “Благородные” не имеют права (могут, но не должны) смешивать свою кровь с кем-либо, кроме представителей своего рода, то есть должны блюсти правило “чистой крови”.

– Династические браки? – заключила я.

– Наверное. Я многого не знаю и могу ошибаться в чем-то. Это я к тому говорю, что если они нарушают правило, то появляются твари. Не исключено, что они их слуги в таком случае.

Мы проговорили еще некоторое время, и директор отпустил меня, но не на рабочее место, а домой.

Мне ничего не оставалось, как сказаться больной и залечивать “свои раны”, не допуская к себе никого. Увы, как бороться с краснотой на шее, я не знала, поэтому ограничивалась рассматриванием своего отражения в зеркале и содроганием по этому поводу. Зато у меня появилось время прийти в себя.

“Вполне очевидно, что не все примут меня, – рассуждала я сама с собой, – и не стоит расстраиваться, если их природная ненависть к людям не избегнет меня. Но все же могли бы найтись те вампиры, к кому можно было бы подойти, не рискуя остаться непонятой". Тут же в голову пришел образ Эдварда. “Он ведь заинтересовался мной. Значит, что-то почувствовал? Или даже заглянул в мое будущее, почему бы нет? Может быть, он учуял какую-то силу во мне? В любом случае с ним нельзя терять связь, но и надоедать ему тоже не стоит. Вряд ли он вдруг захочет поделиться частью жизни своего клана”.

Весь день в итоге я провела в раздумьях, вспоминая детали приключения. Обдумывала, взвешивала и анализировала. Надо было войти к ним в доверие, руководствуясь только лишь чистыми, искренними побуждениями, но нужен ли им был посредник из смертных? Задалась вдруг я вопросом. Какая бы им от него польза? Есть же Баррон, но, как он говорит, они не подпускают его к себе, только если речь идет о делах большой важности и не касается их “семьи”. Возможно ли такое, что Баррон просто не обладает той восприимчивостью и внимательностью, скорее на тонком уровне, чтобы найти общий язык с вампирами? Его простая доброта и самоотверженность, конечно, очень милые, но не для представителей из рода вампиров. Возможно ли такое, что им был бы необходим человек с более сильными способностями, тонко чувствующий мир? Для того чтобы это понять, нужно было, чтобы со мной все-таки поговорили, а не огрызались постоянно, отворачиваясь. Нет, мне не потребовалось бы задавать все вышестоящие вопросы им, но имелась необходимость именно разговора как такового, неважно о чем. Хотя бы даже о погоде.

Столько вопросов накопилось! Чем глубже я во все вникала, тем больше их появлялось. Все мои раздумья, как правило, заканчивались головной болью и немногими недоделанными выводами. Однако по-другому я уже не могла. Мысли составляли всю мою пищу. Нет пищи – нет жизни. Мне необходимо было постоянно думать, чтобы потом не сделать оплошностей, которых уже трудно будет исправить. Если дело касается вампиров, тут уже нельзя ничего “переиграть”, просто позже возможности не представится. С этими существами надо было общаться осторожно, много раз обдумывая каждый свой шаг и додумывая то, что от тебя скрыли, делать следующий опасно.

В течение недели опять приснился сон, но уже немного другого содержания, видимо, под впечатлением от произошедших событий мой мозг стал выдавать такие плоды. Все тот же фон и те же фигуры, и я также старалась подойти к ним, заговорить. Но стоило только приблизиться, то тут же сыпался шквал агрессии. Меня отгоняли, гнали прочь, кричали, чтобы не вмешивалась не в свое дело и все в таком роде. Среди всего этого бедлама я видела какого-то незнакомца, который смотрел на меня с пониманием, но грустно качал головой. Я чувствовала совсем рядом с собой какое-то хриплое дыхание, как будто кто-то дышал с трудом и очень тяжело, рывками и сопением. Как будто под боком кто-то задыхался. От чего в горле поднималась кровь, я хотела бы избавиться от этого дыхания, думая, что оно мое, но ничего не выходило. В конце концов наступило вымученное пробуждение, так как “терпеть” сон более не было сил. Пробуждение принесло с собой облегчение, наконец-то появилась возможность вздохнуть свободно и убедиться, что все хорошо.

Глядя в темноту широко раскрытыми глазами и постепенно приходя в себя, я задавала себе вопрос: “Чье это было дыхание? Мое ли? Или кому-то было настолько плохо, что передалось мне?” Эти два предположения мне как-то сразу не понравились, и захотелось подумать дальше. “Таблетки”, – вдруг пришла мысль. “Неужели они задыхаются от них? Неполноценные эрзацы крови. Если бы меня пичкали полуфабрикатами или сухими кормами, уверяя, что там содержаться все витамины, микроэлементы и тому подобное, я бы тоже вряд ли протянула долго. В любом случае в организме произошли бы какие-нибудь необратимые изменения. Это определение сна выглядело более приемлемым”.

О, как я жалела, что не могу расшифровывать сны! Вполне возможно, если бы раскрыть их смысл, это значительно облегчило бы жизнь.

Лежа в постели, в тишине, я слушала свою дыхание. Сбоку из окна вскоре стал различим слабый розовато-грязноватый свет. Вот и рассвет. Подумав о том, что стоило бы все-таки еще поспать, я завернулась в одеяло, устроившись как можно уютней, и сомкнула веки, призывая сон.

На следующий день, опять не выдержав одиночества, я отправилась на работу, предварительно до самого подбородка замотав шею.

Криса посмотрела на меня сочувствующе, но ничего не сказала. Мне все-таки всегда нравилась ее тактичность, пожалуй, стоило бы поучиться у нее молчанию.

– Зайди к директору, он что-то хотел от тебя, – мягко промурлыкала она. Прекрасно, я тоже хотела его видеть.

Он поднял взгляд и поинтересовался, как поживает моя шея, вместо ответа я сняла шарф и продемонстрировала ему ужасные синяки, в которые переросли следы от пальцев. Он вмялся в стул и промолчал.

– Вы знаете, пока я находилась дома, то много думала… И теперь прошу вас, возьмите меня с собой когда-нибудь в особняк. Для меня это жизненно важно! Я должна увидеть их в более дружелюбной обстановке. Без вашей помощи они не воспримут меня нормально. Обещаю, что не скажу ни слова и не буду вам мешать. Просто нужно посмотреть на них в неформальной обстановке.