Очаровать дракона

Глава 2

Дракон

Я совершил ужасную ошибку.

«Никогда не играй со своей едой», — предупреждали нас товарищи по гнезду. И я никогда этого не делал. Найти добычу, окутать ее пламенем, схватить и съесть. Этот процесс очень прост, и я никогда не отклонялся от него.

Но сегодня я отважился отправиться в воды, называемые Слезами Титана, расположенные под древним вулканом, где мясо, как говорят, является самым отборным деликатесом. Я никогда раньше не охотился на русалок и упустил свой шанс, когда пролетел над ними, отбрасывая свою тень вниз. Как испуганные рыбы, они бросились врассыпную. Я выпустил пламя, но было уже слишком поздно.

Но увидел одну — вот эту, ту, которую сейчас так нежно обнимаю — я увидел ее мерцающие волосы прямо под водой. Ее грива — призма цветов, весь спектр, как радуга в небе после дождя.

Драконы любят мерцающие привлекательные вещи. Как я мог устоять? Я знал, что смогу поймать ее, если залезу под воду. Тогда меня гнал не обед, а любопытство. Я был вынужден поймать ее и посмотреть.

У меня был момент, когда я удивлялся, почему никто из моих братьев не ныряет под воду, чтобы поймать русалочьи прелести. Но именно тогда мои когти сомкнулись вокруг нее, именно тогда я понял, что хочу удержать ее. Затем она прикоснулась к моему сердцу, и парная связь образовала дугу между нами, и вот тогда наши судьбы слились воедино.

Старейшины учат нас не прикасаться к нашей еде, но то, что они не разъяснили нам, когда мы были маленькими чешуйчатыми детенышами, заключается в том, что, если мы прикоснемся к нашей еде, есть редкий шанс, что мы сможем с ней связаться. Конечно, я узнал причину этого правила, когда стал старше, но раньше я пренебрегал правилами, и еще ни разу не попал в узы.

В идеальном мире пища была бы очень прочно отделена от категории «пара». Природа, например, не поставила бы меня в пару с овцой. Однако есть много съедобных предметов, которые также могут активировать брачную связь, и из-за этого их избегают любой ценой. Возьмем, к примеру, человека. Мои драконы стараются держаться как можно дальше от этих существ, чтобы предотвратить случайное соединение. Если вы наткнетесь на одного из них и будете очень голодны, сначала приготовьте его, а потом поднимите. Никогда не пытайтесь изменить порядок, потому что быть случайно спаренным с человеком — это ограничить свою продолжительность жизни до продолжительности жизни вашего одурманенного партнера.

А все люди — тупицы. Ни один дракон в здравом уме не захочет быть привязанным к двуногой пище.

И все же я здесь, в здравом уме, и вместо того, чтобы проклясть себя простым человеком, превзошел самого себя на много лиг. Я связал свою душу с получеловеком, полурыбой.

Эта тварь, которую я держу в руках, — воплощение сказок и легенд. Сначала я охотился на нее с намерением поглотить ее тело.

Моя пара должна была стать моим обедом.

Мой желудок сжимается, отвратность этой мгновенной возможности буквально возмущает меня теперь, когда она моя пара.

Брачная связь — это очень сильная вещь между драконами.

Но если дракон оказывается связанным с существом, отличным от дракона, то брачная связь может быть односторонней. Дракон все равно будет обожать свою пару…

В то время как пара может вообще ничего не чувствовать к своему дракону.

Единственное утешение, которое у меня есть в данный момент — это то, что моя пара проявляет ко мне множество чувств. К сожалению, все эти выражения коренятся в страхе.

Страхе передо мной.

Я говорю себе, что это только начало. Конечно, терпеливый, преданный мужчина может превратить страх в любовь.

Осторожно зажатая между моими когтями, моя пара начинает плакать. От звука ее рыданий мое сердце болезненно сжимается.

— Тссс, — успокаиваю ее. — Я не причиню тебе вреда, — клянусь я.

— Тогда верни меня обратно! Пожалуйста, пожалуйста, верни меня обратно к моим сестрам, — умоляет она.

Я ненавижу слышать что-нибудь плачущее. Я вернул фавнов в их стада, а маленького тролля — на его родной мост, потому что не знал, что он так молод, и чувство вины не позволяло мне съесть его, как только узнал, что украл маленького ребенка с того места, где он искал пищу рядом со своей матерью. Вот почему я стараюсь никогда не давать своей еде возможности говорить. Мое сердце иногда бывает слишком нежным, чтобы слушать их плач только для того, чтобы потом наполнить ими свой живот. Вот почему я всегда должен готовить еду сразу же. Но эй! Немного хороших новостей, теперь, когда я связан, я не буду связываться ни с кем другим. Это особенно поднимает настроение, потому что иногда мне нравится немного взбодрить свою еду.

Я достиг поверхности скалы, которая является домом для меня, и я бью крыльями, чтобы дать мне подъем, когда вытягиваю задние лапы, чтобы поймать выступ скалы, который образует посадочный насест. Я стараюсь не толкать мою новую пару, но она задыхается и всхлипывает сильнее, вероятно, ожидая, что ее конец скоро наступит, когда мы приземлились.

Звук испуганных слез моей пары обрушивает на мою голову целые миры самобичевания.

Когда дракон Хохлатый Мерлин — это я — берет себе естественную пару, она — наш собственный вид, или близкий к нему. Когда дракон берет человека случайно — что случается нечасто, особенно в недавней памяти — ну, для этих пар дракон может принять форму человека, чтобы соответствовать своей бескрылой, недолговечной паре. Связь могла бы (теоретически, я полагаю) быть счастливой, поскольку дракон в человеческом обличье и его жалкий спутник (человек как таковой) сосуществуют достаточно хорошо. По крайней мере, природа меняет форму дракона, чтобы гарантировать, что они совпадают.

При этой мысли ужас ударяет меня, как застывший кастинг.

…Вы не знаете, что такое кастинг? Вы, дорогой читатель, должно быть не дракон. Или, по крайней мере, не в драконьей шкуре.

Хохлатые Мерлины, как я, отрыгивают не перевариваемые кусочки нашей еды, называемые «кастингами». В основном мы рубим спрессованные шарики из костей, перьев и кусочков меха, которые не проходят через наши системы. Хохлатые Мерлины также собирают наши гранулы и хранят их. Это привычка, которая заполнила почти половину моей пещеры, коллекция, которую я надеялся однажды с гордостью разделить со своей парой.

Если бы естественная ипостась моей пары была бы драконом, она была бы в восторге от моих спасенных отливок.

Но русалки не превращаются в драконов. И драконы тоже…

Моя пара и я обречены.

Я не могу принять форму половины рыбы.

Я не могу жить в море.

Она не может ни летать, ни даже ходить.

Что же я наделал?

Я осторожно развожу лапы, пока не появляется прекрасная полуженщина-полуморское существо. Я ожидаю, что ее глаза будут крепко зажмурены от ужаса или что она будет смотреть на меня с неподдельной ненавистью.

Вместо этого ее сияющие глаза (тоже сияние призм, как и ее буйно расцвеченная драгоценными камнями грива) встречаются с моими. Ее взгляд влажен от горя, а прелестное личико печально и жалобно. Возможно, она чувствует связь между нами так же, как и я, и знает, что было сделано. То, что было сделано безвозвратно.

Ее третье веко скользит по поверхности глаз, заставляя образовавшиеся там слезы стекать по щекам, соленая вода увлажняет ее уже изголодавшуюся по морю кожу, но только там, где жидкость, принесенная из ее сердца, прожигает свои дорожки.

Я тяжело выдыхаю, и она вздрагивает. Я с трудом сглатываю и спрашиваю.

— Как тебя зовут?

— Аделла, — неуверенно отвечает она.

Аделла. Это очень красивое имя. Как и само значение ее имени — благородство морей.

— Мое имя, — говорю я своей паре, а не своему обеду, — Калос.

Это означает «великий любовник», хотя у меня никогда раньше не было пары, чтобы доказать, что мое имя — оправдывает себя.

Я смотрю вниз на ее плавники.

Не то чтобы я мог доказать это своей спутнице жизни, которая у меня сейчас есть.

Что. Я. Натворил.

— Пожалуйста… — начинает она.

Я прервал ее, поднеся свои растопыренные лапы с ее накинутыми на мои когти пальцами ближе к моему лицу.

— Тсс. Не проси меня вернуть тебя. Я не могу тебя отпустить.

Она выглядит так, словно готова разразиться бесконечными слезами.

— Но почему?

— Потому что, — признаюсь я, — мы пара.

Выражение ее лица не меняется, на нем не отражается узнавание.

— Почему ты не можешь отпустить меня, если мы приятели (Прим. пер.: слово mate имеет значение как пара, так и приятель)? — спрашивает она очень слабым голосом.

— Нет, нет.

От разочарования у меня внутри все горит и болит. Даже значения слов моей пары не мои, не те, что у моего народа. Мы так сильно отличаемся друг от друга во всех отношениях. Но… это уже сделано.

— Мы пара. Не приятели, — уточняю я. — Ты моя пара, как моя вторая половина. Моя дрема.

Моя любимая, что это означает. И я уже чувствую, что буду лелеять ее. Глубоко. Тщательно. Вечно.

Она все еще смотрит на меня, и, возможно, это выражение на ее лице — недоверие, а не непонимание.

— Как… — она задыхается, и в ее голосе звучит такой же абсолютный ужас, какой я изо всех сил стараюсь не чувствовать.

С сожалением я признаю.

— Потому что мы соприкоснулись, и, очевидно, твой вид достаточно похож на мой, чтобы мы были совместимы.

Она фыркает.

— Я для тебя то же, что стрекоза для акулы!

— Это жестоко.

Ее глаза расширяются.

— Мне очень жаль. Я не хотела тебя обидеть…

— Акула, — задумчиво говорю я. — Наверное, небесная акула. Мне это нравится.

Я смотрю на нее сверху вниз.

— Я имел в виду, что ты оказываешь себе медвежью услугу. Ты еще более восхитительна, чем любая стрекоза.

Это останавливает ее слова. Она закрывает рот.

Я вздыхаю.

— Мне очень жаль. Я понятия не имел, что ты подвергнешь меня риску. Есть причина, по которой драконы превращают нашу пищу в древесный уголь, прежде чем мы ее захватываем.

Она вздрагивает, и я готов дать себе пинка.

— Кревк'д. Я имею в виду… теперь ты для меня не еда. Ты совсем не та, кого хотел бы для себя взять в супруги, я имею в виду… я танцевал вокруг пещеры драконихи… — я прикусываю язык, чтобы прекратить объяснение.

Аделла, может быть, и женщина-рыба, но она моя женщина-рыба, и не хочу, чтобы она думала, что я буду тосковать по другой.

Я не буду этого делать, потому что связь мешает этому. Я никогда в жизни не захочу другую женщину.

…Не то чтобы это заявление звучало особенно многозначительно, если русалки не разделяют значительную продолжительность жизни дракона. Даже не знаю. Я вообще мало что знаю о русалках; только слышал, как они изысканны на вкус. Я барабаню когтями в воздухе, отчего тело Аделлы красиво колышется над моими когтями. Все ее чешуйки вспыхивают, когда ее изгибы подпрыгивают, а части тела покачиваются. Я стараюсь не отвлекаться.

— Для меня важно, чтобы ты знала, что наша связь столь же священна, сколь и мгновенна. С того момента, как вступил с тобой в контакт, я склонен всегда быть только с тобой.

Другие драконы могли бы быть другими, но это путь для таких Хохлатых Мерлинов, как я. Мы все более или менее одинаковы, угольно-черные самцы и самки цвета терновых ягод, с гибкими роговыми гребнями, которые складываются на наших шеях. Наши шейные оборки расширяются, когда мы боремся за территорию, чтобы выглядеть больше, более угрожающими для других драконов, а также когда мы красуемся перед потенциальным партнером.

Самцы моего рода драконов особенно используют наши оборки во время брачных танцев. Поскольку нас так привлекает цвет, остается загадкой, почему наши чешуйки такие простые. Блестящие, но простые. Однако наши оборки придают нам хоть какое-то украшение.

Мои же вздуваются вокруг шеи без всякой сознательной мысли, либо в надежде, что Аделла будет поражена их внушительными размерами, либо она найдет меня более интересным для глаз и, возможно, никогда больше не взглянет на другого дракона, потому что она нашла меня и мой значительный гребень таким ошеломляющим.

Многие существа считают драконов чудовищами, но я надеюсь, что моя пара не считает меня таковым. По отношению к ней я буду стремиться только показать ей любовь и заботу, и как сильно я буду желать, чтобы мы могли разделить похотливое спаривание.

Вместо того чтобы быть пораженной или очарованной, я не могу сказать, замечает ли она даже мою попытку привлечь ее внимание.

Ее лицо сморщилось, как будто кто-то обрызгал ее хвост дольками лайма и копченой солью.

— И это должно заставить меня чувствовать себя лучше? Ты бы никогда не захотел меня. Ты же хотел иметь кого-то другого.

Я долго моргаю. Что? Мой разум лихорадочно работает, пока я пытаюсь понять, что же такое вырвалось у меня изо рта. Хохлатые Мерлины — не самые общительные представители драконьего рода, а это значит, что я очень плохо умею поддерживать разговор. Вы можете сказать, что у меня нет никакого навыка вообще… об этом свидетельствует тот факт, что я сумел оскорбить свою пару в течение нашего самого первого дня вместе. Формально это наш первый час. Отлично сработано, Калос.

Судя по взгляду, Аделла начинает злится. Если бы она была драконихой, я бы сказал, что она выглядит опасной.

— Ты хотел съесть меня, но вместо этого сделал своей парой?

Ее руки шлепнулись на колени… или… там, где должны были бы быть ее колени, если бы она не была наполовину водной тварью.

— Отмени это!

— Я не могу, — бормочу я, приблизив морду к ее лицу, чтобы получше рассмотреть ее. — У тебя действительно красивые глаза. Такой цвет. Такой блестящий…

Ах. О, боже мой! А вот и выражение неподдельного негодования, которого я ожидал раньше.

— Да что с тобой такое?! — она визжит.

Я вздрагиваю. И сразу же отмечаю, что опасно злить мою пару, если только у нее не развился ларингит. Я слышал о песне русалки, но ничего не знал об их крике.

Оглушительный.

Я наклоняю лапы, пока она не скользит в одну из моих ладоней. Затем осторожно постукиваю мякотью когтистой лапы по впадине в ухе, надеясь остановить звон.

— Боюсь, что скоро я полностью зациклюсь на каждой твоей прелестной черте.

Я бы все равно зациклился на ее прекрасных чертах; даже если бы она не была моей парой, она необъяснимо прекрасна.

— Видишь ли, у меня скоро начнется гон, — объясняю я. — Брачная лихорадка будет поглощена кровавой луной. Все драконы страдают под ее сиянием. А теперь, когда у меня есть пара, мои инстинкты…

— У тебя ничего нет! — отрицает она, и голос ее дрожит. — Я не могу жить вне воды! — она умудряется устраивать кошачий концерт.

И василиски — будь они прокляты, но мои ушные впадины как будто шелушатся. Я смотрю на нее сверху вниз, совершенно ошеломленный. У этой моей русалки есть крик, о котором кто-то должен был меня предупредить. Это ужасное откровение. Бухта русалок могла бы сразить дракона, если бы знала их силу.

— Посмотри на меня! — плачет она. — Я чувствую, как моя кожа высыхает, как чешуя становится все туже и туже. Мне больно слишком долго находиться вне воды. Ты должен вернуть меня обратно!

— Больно?

У меня сжимается сердце. Я подношу кончик пальца к ее блестящему чешуйчатому хвосту, паря, как будто я могу погладить ее — но внезапно, я боюсь сделать это. Воздушные потоки, когда мы парили… они казались мне удивительными. Я и понятия не имел, что причиняю ей вред.

— То, что я сделал… причиняет тебе боль?

Еще больше слез стекает по ее щекам, высасывая драгоценную соленую жидкость, которую она не может потерять.

— Да. Пожалуйста, пожалуйста, отпусти меня.

Я осторожно поднимаю большой палец, чтобы смахнуть ее слезы, и пытаюсь остановить поток, держа большой палец перед ее глазницей.

Но это не работает.

— Что ты делаешь? — спрашивает она, ее голос водянистый, и она пытается отступить.

— Я пытаюсь помочь тебе перестать плакать, — говорю я ей. — Ты не можешь позволить себе тратить свои слезы. Ш-шш, ш-шш.

Она шлепает меня по большому пальцу.

— Перестань на меня шикать! Мы слишком разные. Ты должен вернуть меня обратно в бухту!

Чувствуя, как угрызения совести комком оседают у меня в животе, я снова обхватываю ее лапами.

— О, спасибо, спасибо, спасибо… — она начинает петь, и я впервые осознаю, что я чудовище, как и многие другие существа, возможно, считают каждого дракона.

Потому что самец, который сознательно разбивает сердце своей пары, не может быть ничем иным, как чудовищем.

Она смотрит сквозь мои когти, с благодарностью глядя на меня. Черт бы меня побрал! Глядя в глаза Аделлы, я не сомневаюсь, что разлука с домом и семьей на всю оставшуюся жизнь разобьет ее вдребезги. И я ненавижу то, что не могу позволить ей вернуться туда, где она больше всего хочет быть во всех мирах.

К сожалению, я с трудом сглатываю.

— Прости меня, моя маленькая пара, — говорю я ей еще раз. — Но я никогда не отпущу тебя теперь, когда ты у меня есть. Видишь ли, я не могу жить без тебя.

Я закрываю крылья и ныряю вниз со склона горы.