Один прекрасный день

3

Джин провела прекрасный выходной. Она съездила в Тарборо и прошлась по магазинам. Мотовкой она никогда не была, но все же позволила себе купить новое платье. Нежнозеленый цвет прекрасно гармонировал с ее волосами. Оно было до колен и без бретелек, а поддерживалось длинным широким поясом, который, дважды оборачиваясь под грудью и вокруг талии, завязывался на бедрах узлом. Платье было легкое, прохладное — для лета лучше не придумаешь. Она не могла устоять перед ним, как и перед парой белых туфель с тонкими ремешками, и перед пластинкой Шопена.

Вернувшись домой, она устроилась в своем — любимом кресле и, потягивая прохладный лимонад, погрузилась в мир музыки, слушая ее снова и снова.

Прекрасно выспавшись и в приподнятом настроении вышла она на следующее утро на работу. А свернув на усыпанную галькой дорожку, которая вела к дому Майкла, не смогла сдержать робкой улыбки. Он стоял на приставной лестнице, прислоненной к боковой стене дома, и счищал с нее краску.

— Привет! — крикнула она, приближаясь.

Покрепче ухватившись за лестницу, он сразу начал спускаться вниз.

— Я вижу, вы наконец-то надели обувь.

— Стоять на крыше — это одно, а на перекладинах лестницы — совсем другое. — Он взял полотенце и вытер шею. — Вы когда-нибудь пробовали стоять босиком на перекладинах? Это медленная пытка.

— Могу себе представить. — Она поглядела вверх. — Крышу вы закончили. Хорошо смотрится.

— Спасибо. Я ее закончил только вчера. Видели бы вы, как я долго там сидел, ожидая, пока вы придете…

В его тоне проскользнула обиженная нотка.

— О, мне очень жаль. Это был мой выходной. Я забыла предупредить вас.

Майкл слегка похлопал ее по руке.

— Ничего. До меня иногда медленно доходит. Я и сам должен был догадаться, раз вы не явились в обычное время.

— Пол иногда приходит позднее, особенно сейчас. Летом в городе народу побольше. Но вы получили свою почту?

— Конечно. Хотя там не было ничего важного. И пахла она как… обычная почта, — подмигнул он.

Джин слегка смутилась.

— Понятно. А вы теперь собираетесь красить стены?

— Думаю, что так. Если, конечно, мне удастся соскоблить старую краску.

— На вас уже полно этой краски.

Крошечные чешуйки были в его волосах, блестели на плечах и руках. Непроизвольно она протянула руку, чтобы стряхнуть их с его плеча, но не успела коснуться его, как Майкл схватил ее руку и прижал к своей груди.

На миг их глаза встретились.

— А что вы делали вчера? — спросил он.

— Ездила по магазинам. Развлекалась.

— Одна?

— Конечно. Нет ничего хуже, чем таскать кого-то из одного магазина в другой. Неизбежно человек устает и скучает.

— Купили что-нибудь?

— Платье. Туфли. И пластинку.

— Пластинку?

— Да. Полонезы Шопена.

— Вы любите классику? — Он даже вообразить этого не мог.

— Очень. Еще в школе прослушала музыкальный курс и с тех пор увлеклась. Я и отпуск свой посвятила этому: съездила в двухнедельный тур по музыкальным центрам в Европе.

Он был поражен.

— Вы впервые ездили туда?

— О нет. В юности я жила за границей. И стараюсь бывать там каждые два-три года.

Для него это было открытием. Он предполагал, что она просто закончила колледж.

— Где вы учились?

— В Беркли. В Калифорнийском университете, изучала французский.

— Специализировались во французском? — Ему пришло в голову, что она подшучивает над ним, но взгляд у нее был серьезный. — Но почему же вы работаете на почте?

В ответ она рассмеялась:

— Из всего, чем я занималась, эта работа мне нравится больше всего. А у вас тут целая компания соседей, вы это знаете?

— Узнаю со временем, — пробормотал он, сбитый с толку ее ответами. — А вы, вероятно, знаете большую часть жителей?

— В основном я имею дело с почтовыми ящиками. А им особенно рассказать нечего. Но это маленький городок. А я здесь штатный почтальон. Так что, так или иначе, встречалась, наверное, с большей частью его жителей.

— У вас есть друзья?

— Конечно.

— А настоящие?

— Есть и такие.

— Мужчины?

Джин потянулась к почте, выбрала письма Майкла и вложила ему в руки.

— Конечно, и мужчины. — Потом повернулась и пошла, бросив через плечо: — Однако я не из тех, что шлют лавандовые письма.

Майкл смотрел, как она уходит. У него было достаточно опыта общения с женщинами. Но отношения с Джин развивались по своеобразному сценарию.

Временами она казалась самоуверенной и легкомысленной, временами совсем наоборот — как в тот момент, когда коснулась его и глаза их встретились. Тогда она вдруг сделалась неуверенной и робкой.

Хлопнув себя письмами по ноге, он решительно повернулся. Завтра суббота. И, если его план сработает, он сможет выяснить, заинтересовал он девушку или нет.

Майкла не было дома. Джин почувствовала это сразу же, как только свернула на его аллею в субботу утром. Настроение испортилось. Сегодня ей особенно хотелось увидеть его, ведь завтра воскресенье, когда они уж точно не увидятся.

Ее подозрения подтвердились, когда взбежав по ступенькам, Джин обнаружила, что Майкл устроил отделанную блестящей латунью щель для почты. Из нее торчал длинный серый конверт: почта для отправки. Если бы он был дома, он бы отдал ей лично.

Со вздохом она взяла его и повернулась, чтобы уйти. И только спустившись вниз по ступенькам, рассмотрела конверт.

Никакой марки. И никакого адреса. На лицевой части размашистым почерком написано: Вирджинии.

С бьющимся сердцем она достала серый листок, сложенный вдвое. Развернула его.

Я поехал за краской. Не уверен, что вернусь вовремя, чтобы увидеть вас, а одному мне будет ужасно тоскливо. Как насчет того, чтобы поужинать вместе сегодня вечером? Пожалуйста, подчеркните самый приемлемый для вас вариант ответа.

Широко раскрыв глаза. Джин прочла все варианты, один за другим:

Ты слишком самоуверен!!!

У меня болит голова.

Я никогда не ем. Питаюсь только пищей духовной.

У меня другие планы на вечер.

Да, я согласна. Я живу на… и буду готова к…

Опустившись на ступеньку. Джин положила это письмо на колени и в изумлении покачала головой. Ей делали подобные предложения и раньше, но в такой форме — никогда! В пивной, где она работала одно время официанткой, это было примитивнее: «Эй, крошка, как насчет того, чтобы ты и я?..» На заправочной станции подходы были иными, но все равно неприемлемыми: «Такая куколка и в таком месте? Почему бы мне не увезти тебя отсюда ненадолго? Как насчет сегодняшнего вечера?..»

Она снова перечитала письмо Майкла. Забавно, ничего не скажешь! Слишком самоуверен? Пожалуй, нет! Этот пункт она никак не могла подчеркнуть. И голова у нее не болела, и любит вкусно поесть.

Другие планы? Нет, и других планов не было на этот вечер, кроме одиночества.

Она задумалась. Майкл симпатичен ей и интересен. И красив… Так почему бы и нет!

Чувствуя в душе легкость и какую-то странную беспечность, она вытащила из нагрудного кармана ручку и вывела на первой линейке свой адрес, а на второй — семь часов… Ее ручка зависла на миг над бумагой и тут же опустилась, чтобы добавить постскриптум:

Если вы закажете слишком обильный ужин, мне в дальнейшем придется довольствоваться «только духовной пищей». Если будете спаивать, у меня начнется «ужасная головная боль». Если превратитесь в непристойно ведущего себя донжуана, у меня всегда будут «другие планы на вечер».

И пожалуйста, никаких «Макдональдсов».

Аккуратно сложив письмо, она вложила его обратно в конверт и, зачеркнув свое имя, старательно вывела: Майклу. Ощущая необыкновенную легкость во всем теле. Джин зашагала дальше по своему маршруту.

Стук в дверь раздался ровно в семь. Джин бросила последний взгляд в зеркало и побежала открывать. На Майкле были бежевые туфли из мягкой кожи, светло-коричневые брюки, которые плотно облегали его стройные бедра, и бежевая рубашка, короткие рукава и белый воротничок которой выгодно подчеркивали слегка загорелый цвет кожи.

— Привет! — улыбнулась она слегка напряженно.

С минуту Майкл молчал, пораженный тем нежно-изумрудным видением, что предстало перед ним. Платье Джин было весьма эффектным.

— Ты потрясающе выглядишь!.. — обретя, наконец, дар речи и перейдя на «ты», проговорил он. — Я ведь не видел тебя раньше ни в чем другом, кроме твоей формы. Так это его ты купила в Тарборо?

— Ну да.

— В таком случае, ты не зря потратила время. Знаешь, а у тебя очень мило.

— Квартирка маленькая, но меня одну вполне устраивает.

Майкл в жизни не видел более простого и вместе с тем уютного жилища. Тут почти не было мебели: широкое кресло вмещающее двоих, два стула, маленький кофейный столик — все, казалось, создано друг для друга. В дальнем конце комнаты была кухня, оборудованная в нише, прямо от которой шла лестница на чердак. Все было окрашено в белое и желтое. Мебель была обита тканью тех же цветов, но с затейливым узором.

Окинув взглядом комнату и эту лестницу, ведущую наверх, он улыбнулся.

— Яркая, веселая и очаровательная квартирка. Как ты. — Он сунул руки в карманы, чтобы избавиться от искушения обнять ее, и глубоко вздохнул. В комнате был разлит сладкий аромат жасмина. Это возбуждало его, он уже знал.

Джин кивнула.

— Благодарю вас, сэр. И должна вам сообщить, что я не каждому показываю свое жилище.

— Тогда это двойная честь.

— Двойная?..

— Ну да, ты ведь согласилась поужинать со мной, а я не был в этом уверен.

— Упустить бесплатное угощение? Я истратила свои последние деньги на это платье. Сельские почтальоны не купаются в деньгах, особенно когда откладывают каждый цент на заграничные поездки.

— Тогда ты, должно быть, голодна. — Он взял ее за локоть, но очень осторожно, чтобы не показаться грубым. — Пошли. У нас столик заказан на половину восьмого. Надеюсь, я угадал твои вкусы. Как насчет французской кухни?

— Это было бы великолепно.

— И какая мне будет награда?

— Мое безраздельное внимание в течение всего вечера.

— О большем я и не смел мечтать, — засмеялся он и повел Джин к автомобилю.

Зал ресторана, освещенный свечами и очень уютный, Вирджинии понравился. Еда была вкусная и изысканная, официанты вежливы и ненавязчивы.

— Как ты оказался здесь, у нас? — пробуя закуски, спросила Джин, незаметно для себя перейдя на «ты». — Тебе и в самом деле хотелось уехать из Нью-Йорка?

— Да. И с каждым годом все больше.

— А что тебе там не нравилось?

Он поискал слова, чтобы выразить то, что чувствовал.

— Довольно трудно работать воспитателем в большом городе. Дети очень замкнуты и разболтаны. В определенной степени это есть везде, но в большом городе заметнее. Сначала ты думаешь, что можешь повлиять на них, но потом понимаешь, что все усилия почти бесполезны.

— Там были дети из бедных семей?

— Не только. Многие из богатых. Но с этими еще трудней.

— Наркотики?

— Среди прочего. Однако какая разница — бедный или богатый? У всех есть свои проблемы. — Выражение его глаз говорило то, чего он не мог произнести. Джин заметила в них печаль, усталость и горечь каких-то разбитых надежд.

— И это вынудило тебя уехать.

— Да. — Он кивнул.

— Но тебе жаль прежней жизни.

— Да, конечно. Как бы ты ни был разочарован, кажется все же, что было и что-то хорошее. Но я устал. Шестнадцать лет — это немало.

— Тут жизнь тоже не сказочная, — предупредила она.

— Можешь мне поверить, я это знаю. Но здесь нет того напряжения, которое я испытывал постоянно в Нью-Йорке. Здесь те же самые проблемы, но степень другая. И разрешаются они иначе. К тому же мне просто нужны перемены. Я давно мечтал переехать в сельскую местность. Жизнь в большом городе плохо действует на психику, вечно суетишься. Ну, а здесь совсем другое дело.

Она знала это. О да, она знала это по себе!

— А почему ты выбрал именно Мантео?

— Появилась возможность устроиться на работу сюда, я не мог упустить ее. Найти подходящий дом — тоже проблема. — Он помолчал, потом спросил осторожно: — Что ты думаешь о нем?

— О чем? О доме?

— Да. Он тебе нравится?

В его голосе сквозила такая неуверенность, что Джин постаралась успокоить его.

— Я влюбилась в него! — искренне ответила она. — Он просто очарователен!

Майкл улыбнулся с облегчением.

— Там предстоит еще масса работы.

— Но главное же там есть. Фундамент, стены и все остальное. Планировка прекрасная, и в целом дом впечатляющий.

— Спасибо, — искренне сказал он. — Мне тоже так кажется.

— Но такой большой дом не должен быть пустым…

— Может быть. Но я не думал об этом. Я просто не мог устоять перед искушением купить его. Цена была небольшая и… — Он слегка запнулся в смущении.

— И что?

— Ну, я всегда мечтал… иметь дом, подобный этому. — Его мечты простирались гораздо дальше, но он не должен пока говорить ей об этом. — В течение многих лет я был чертовски занят. Но теперь, когда все это кончилось, я почувствовал, что одинок. И мне придется решать, что с этим делать.

Лавандовое письмо. Ну да, конечно же. Джин кивнула, чувствуя острый приступ чего-то похожего на зависть. Кто бы ни вселился в этот прекрасный дом с Майклом, пусть они будут счастливы!

— И ты… собираешься достроить все до того, как начнутся школьные занятия?

— Хотелось бы надеяться. У меня такое чувство, что с наступлением осени я опять буду страшно занят. Мне придется преподавать сразу несколько предметов первое время.

— Преподавать?

— Да. В местной школе хотят поставить эксперимент: ввести несколько курсов по межличностным отношениям. Многие ребята выросли здесь. Потом уедут в большой город, поступят в колледжи или на работу. Они должны быть подготовлены к тому, что их ожидает там. Я также буду читать курс о вреде наркотиков, о взаимоотношениях с противоположным полом, а также с родителями.

— Ну и ну! — шутливо закатила глаза Джин. — Господин учитель считает, что это великий грех — поцеловать кого-то до полного совершеннолетия?

Майкл весело рассмеялся:

— Не совсем. Но, судя по твоей реплике, ты, должно быть, в школе была довольно легкомысленной девчонкой.

— Легкомысленной девчонкой я никогда не была!

— Не могу поверить в это. Такая пылкая, энергичная…

— О нет, я вовсе не пылкая. Во всяком случае, когда дело касается некоторых вещей.

— Каких?

Каких? Любви и секса… Но ей не хотелось об этом говорить. Она деликатно обошла щекотливую тему, и Майкл не стал настаивать на ее продолжении.

— Ты здесь живешь десять месяцев. А где ты была раньше?

— В Беркли.

— Работала почтальоном?

— О нет. Сборщиком пошлин на автостраде.

— Сборщиком пошлин?

— Ну да, а перед этим, — она подняла глаза к потолку, пытаясь припомнить все по порядку, — я работала на автозаправочной станции в Кавингтоне. Еще раньше официанткой в Алме. Да! И вот еще — я могу красить дома.

— Почему ты не сообщила мне раньше? — спросил он, пытаясь замаскировать свое недоумение юмором. — Я мог бы нанять тебя себе в помощники.

— У меня уже есть работа. И, кроме того, — сказала она, вздернув голову в шутливом высокомерии, — те дни уже позади.

— А что у тебя впереди?

— То есть?

— Я просто интересуюсь, что ты собираешься делать в дальнейшем?

— А не слишком ли ты любопытен? — довольно резко спросила она, хотя вовсе и не была обижена. — Хотя, правда, не только тебе приходит в голову, почему девушка с дипломом Калифорнийского университета разносит почту или красит дома.

— Вот видишь, ты и сама так думаешь!

— Мне нравится заниматься различными вещами.

— И переезжать с места на место.

— Именно.

— А ты не хочешь устроиться где-нибудь насовсем?

Она пожала плечами.

— Мне нравится здесь. Кто знает, может быть, я никуда и не уеду.

Разговор прервался — официант принес меню. Джин заказала себе утку, а Майкл — телячью отбивную. Когда бокалы были снова наполнены, Майкл продолжил:

— Значит, тебе нравится работать почтальоном.

— Да. Почтальон, особенно в таком маленьком городке, как этот, все время как бы чувствует пульс жизни. Некоторым образом он сам и есть этот пульс, переносящий вести от одного жителя к другому. Все они в каком-то смысле зависят от тебя: они видят в твоем появлении важную часть своего дня. Ну, а сама почта — это своего рода общественный центр.

— И ты никогда не бываешь разочарована?

— Разочарована?

— Не используя свой французский. Раз ты специализировалась в нем, то, должно быть, собиралась пользоваться им.

Джин тщательно срезала кусок утки с кости и стала неторопливо жевать его.

— Как вкусно! Хочешь попробовать? — Он кивнул, и, отрезав еще кусочек, она угостила его. — А я им пользуюсь.

От такого простого дружеского жеста у Майкла перехватило дыхание. Он даже на секунду забыл, о чем спрашивал.

— Используешь… свой французский? — наконец вспомнил он.

— Конечно. Я выписываю книги на французском, хожу на французские фильмы. И когда путешествую, конечно… Вкусно, правда?

Но он не мог так быстро переключаться.

— Отлично!

— А как твоя телятина?

— Неплохо. Вот попробуй. — Ее губы были такими пухлыми, влажными. Затаив дыхание, он застыл.

— Замечательно! Похоже, нам обоим повезло. Или, может, здесь всё так хорошо готовят. Удивительно, правда? В таком захолустье — хороший ресторанчик.

— Удивительно, — подтвердил он, радуясь, что она так разговорилась и надеясь на большее. — Такое впечатление, что тебе всюду нравится, но почему же ты уходишь отовсюду? Почему не задерживаешься нигде?

Джин задумалась, и глаза ее подернулись каким-то облачком.

— Не знаю… Но, наверное, как и ты, я интуитивно стремилась обрести где-нибудь тихую и спокойную жизнь…

— Ты говоришь так, словно уже собралась на пенсию. А как ты попала в Мантео?

— Почти также, как ты. Он мне понравился. И я нашла себе хорошее жилье.

— Прежде чем устроилась на работу?

— А мне подошла бы любая. Я могла бы получать удовольствие, даже продавая косметику в местном магазине. Случайно я узнала, что прежний почтальон уходит, и устроилась туда.

— И собираешься остаться?

— По крайней мере, пока. — Она никогда не заглядывала слишком далеко.

— Я рад.

И она была рада. Ей было легко и спокойно в обществе Майкла. Даже их разговор за десертом, менее личный и касающийся главным образом местных политиков, был каким-то дружески-интимным.

Возвращались они в прекрасном настроении.

— Этот ужин заслуживает чашки моего фирменного кофе, — пригласила Джин, открывая дверь. — Можешь посмотреть коллекцию дисков и найти что-нибудь, что тебе хотелось бы послушать.

Чего ему действительно хотелось бы, так это обнять ее и поцеловать. Он был уверен, что она страстная женщина. Ведь ей было уже двадцать семь, и она наверняка имела любовный опыт, хотя в своих рассказах ни разу не упоминала мужчин. Он понимал, что Джин достаточно тактична, чтобы не говорить с ним о других. Но, конечно, за столько-то лет кто-то пытался заявить на нее свои права.

Ее коллекция записей была богатая и хорошо подобрана. Майкл выбрал концерт для скрипки Дворжака, который слушал когда-то. Он пытался припомнить, с кем он был на этом концерте, но не смог. С Розин или… может, с Лилиан?.. Тот факт, что он не мог это вспомнить, говорил сам за себя. А то, что было у него с Вирджинией, он едва ли забудет когда-то. Тут совершенно другое…

— Ну вот, готово, я надеюсь, ты не потребуешь сливки. У меня есть только молоко.

— Еще лучше черный.

Она выпрямилась, широко улыбаясь:

— Удивительно, но наши вкусы сходятся.

— Совершенно верно, — сказал он с нажимом, хотя чувствовал, что двойной смысл его слов мог и ускользнуть от нее. Он вдруг вспомнил, как Джин смутилась, когда он коснулся ее лица в тот день у себя дома. Неужели это было только вчера? И вот он уже у нее дома.

Взяв чашку с кофе, которую она протянула ему, он устроился с одного края большого кресла, или, скорее, маленького диванчика, а она, скинув туфли и подогнув под себя одну ногу, уселась рядом с ним. Ее колено почти касалось его бедра. О боже, подумал он, почему она не убирает его?

— Джин, а почему ты не замужем? — неожиданно для себя спросил он.

— А с чего вдруг такой вопрос?

— Ну как же, — сказал он более мягко. — Тебе двадцать семь, и ты красивая, живая, талантливая…

— Ты хочешь сказать, что я разношу почту талантливо?..

— Ты смеешься надо мной, а я серьезно.

— Когда ты серьезен, у тебя появляется небольшая морщинка между глаз. — На какое-то мгновение она коснулась его лба. — И это делает тебя старше.

— Я и есть старше. Так почему все-таки?

Она потянулась.

— Может быть, потому, что я была часто неприветлива и холодна.

— А что сделало тебя такой? Несчастная любовь?

— Можно сказать и так, — тихо произнесла она и снова отхлебнула кофе. Он показался ей горячим, и она поставила его на поднос, чтобы остыл.

— А что случилось? — спросил Майкл как можно мягче. Положив руку на спинку кресла, он повернулся к Джин лицом. Когда его колено коснулось ее, он ощутил легкий трепет в ней, но она не отодвинулась.

— Это старая история. Ничего из того, что не испытали уже миллионы других людей.

Она коротко рассмеялась и подняла глаза. В них было нечто, чего он не видел прежде: какая-то глубокая затаенная боль.

— А ты действительно подходишь для своей работы, — сказала она. — Настоящий психолог. Не припомню, чтобы я когда-нибудь так много говорила о себе в один вечер.

— А ведь ты на самом деле сказала не так уж много. То, что я спрашиваю тебя сейчас, мне действительно важно знать.

— Хочешь наставить на истинный путь?

— И не собираюсь.

— Ну да! Ведь это твоя профессия.

— Я хочу помогать людям. Если у них есть проблемы, я стараюсь, чтобы они поняли их природу и самостоятельно справились с ними. Я не психиатр и имею дело с нормальными людьми. Кроме того, я здесь у тебя не как воспитатель, а как друг. Так что же произошло?

Джин почувствовала, как кровь прилила к лицу. Никогда и никому не рассказывала она о своем прошлом. Но Майкл был не просто первый встречный, и ему, пожалуй, она могла кое-что рассказать.

— Мои родители разошлись, когда я была маленькая. Вот и все.

— Это было отвратительно?

— Да нет. Просто болезненно.

Он коснулся ее своей рукой, мягко провел ладонью по волосам и легонько погладил пальцами шею.

— Сколько лет тебе было?

— Семь.

— И ты понимала то, что произошло между ними?

— Ничего ужасного. Но я поняла, что отец, которого я обожала, который часто носил меня на плечах и читал сказки на ночь, ушел и увел с собой моего маленького брата.

— Я не знал, что у тебя есть брат.

— Его и нет. Во всяком случае, практически все равно что нет. С тех пор я не видела ни того, ни другого.

— Ни разу? — Он не мог поверить в это. Большинство разводов включали право посещения детей.

— Ни разу, — спокойно уточнила она.

— Но неужели твоя мать не хотела увидеться с ним?

— Если и хотела, то никогда не говорила мне. Как только они уехали, она никогда больше не упоминала их имен. Словно они умерли…

— Господи, Джин, мне очень жаль. А ты любила своего брата?

— Я его обожала, — произнесла она.

— И тебе было больно?

— Да.

— А как твоя мать?

— Моя мать замкнулась в себе и почти не занималась мной. Мне было тринадцать лет, когда она умерла. Я не могу даже сказать, что очень тоскую по ней, ведь мы никогда не были близки. Не думаю, что мы хоть раз поговорили с ней откровенно. Не помню, чтобы она когда-нибудь даже ругала меня…

— А кто о тебе заботился после ее смерти?

— Кузина моей матери. Она была замужем, но детей и опыта общения с ними у нее не было. К счастью, я была вполне самостоятельной. Мне дали комнату и еду. В большем я не нуждалась. Те небольшие деньги, что остались после смерти матери, дали мне возможность поступить в колледж. Я получила право на стипендию для учебы за границей. Работала, сколько себя помню, поэтому смогла год прожить в Канаде, в Квебеке. — Голос ее окреп: самое худшее она уже рассказала. — После окончания я получила диплом, который был мне нужен. Своего рода свидетельство независимости.

— Но ты никак его не использовала.

— В смысле работы, занятости — нет. Было много других вещей, которыми мне хотелось заняться.

— Но среди них не числился брак. Или хотя бы просто любовь.

— Нет, не числился.

— Мне очень жаль, — сказал он с таким откровенным сожалением, что она подняла на него глаза и улыбнулась.

— Нет нужды. У меня все в порядке. В самом деле. — Странно, но она чувствовала себя более чем в порядке: она ощущала невидимую тонкую связь с Майклом. Его лицо казалось родным, а черты такими дорогими и милыми. От его присутствия рядом возникало чувство комфорта и успокоения, и, когда он потянулся опять и погладил ее щеку тыльной стороной руки. Джин невольно подалась навстречу ей.

— Любовь может быть такой прекрасной, — прошептал он.

— А жизнь без любви — спокойной и размеренной, — ответила она так же тихо.

— Но в таком случае что-то теряется.

— Нет. Когда человек ничего не ожидает, каждое маленькое удовольствие становится более полным.

— Но когда ты не знаешь, что упускаешь… — начал он, и недоговорил, прильнув губами к ее губам.