Одно мгновение

Глава 14: Голубизна глаз

— На пороге я нашла сверток, видимо, для тебя, — проговорила мама, когда на следующее утро я спускалась по лестнице.

Она стояла около кухонного островка и, завтракая тостом с арахисовым маслом, читала газету.

— От кого? — спросила я.

Но на самом деле мне было все равно. Джои больше нет, Адам совершенно отстранился, так что, казалось, больше ничто не имело значения.

Мама улыбнулась, подняв в воздух небольшую прямоугольную коробочку, которая была обернута пергаментной бумагой и на которой было написано мое имя. Ни адреса, ни этикетки курьерской службы. Только мое имя печатными буквами темно-синими чернилами.

— Это очень загадочно, — мама подтолкнула сверток по столешнице в мою сторону. — Думаю, у тебя появился поклонник.

— Мам, ну пожалуйста…

— Я не говорю, что тебе прямо сейчас нужно начинать новые отношения. Но вечно прятаться тоже нельзя. Это ни к чему хорошему не приведет.

— Почему бы не оставить терапию доктору Гэст? — спросила я. — Она квалифицированный специалист.

— Ну, возможно, ты захочешь обсудить это с ней. Испытывать некоторое чувство вины — это нормально. Но ты должна…

— Мам, ну серьезно, — прервала я, проходя за ее спиной и дергая за пояс халата. — Оставь эту тему.

Мама вздохнула, затем повернулась лицом ко мне, держа кружку с кофе обеими руками.

— Я иду наверх, пора собираться на работу.

— Хорошего дня, — сказала я, когда мама прошла через кухню и направилась к лестнице.

— Мэгги, — остановившись, проговорила она. Подол ее халата раскачивался около ног. — Я имела в виду то, что сказала. Знаю, что вы с доктором Гэст сосредоточились на твоих воспоминаниях, поскольку их восстановление очень важно для тебя. И знаю, что месяц — это слишком короткий срок, чтобы можно было ожидать, что ты начнешь просто жить дальше, но все, что будет потом, имеет такое же значение, как и то, что уже произошло. Понимаешь?

— Ну да.

— Не надо так делать, — она покачала головой. — Говорить то, что я хочу услышать, чтобы я…

— Мам, я поняла. Ладно?

Она вздохнула.

— Я приготовила тебе блинчики и бекон. Если захочешь их разогреть, они стоят в микроволновке.

Я нажала кнопки на микроволновке и схватила бутылку кленового сиропа со стола. Затем повернулась к свертку. Часть меня хотела разорвать упаковку и скорее открыть его. Но другая часть хотела выкинуть его как мусор. В моей жизни сюрпризы потеряли свою привлекательность. И пока я поливала сиропом блинчики, сверток лежал рядом, продолжая манить меня, да и мне нужно было узнать, что же внутри. Так что, как только я закончила завтракать, я схватила ножницы и вернулась наверх, в уединение своей комнаты, желая, чтобы маленький подарок, завернутый в коричневую бумагу, обладал силой все вернуть к норме.

* * *

Когда я скинула бумагу, то была в замешательстве. Кто-то оставил для меня фотоальбом, обложка которого была изрисована сердечками от руки. Моя первая мысль — это от Джои. Мой мозг все еще совершал такие ошибки, осечки, которые инстинктивно заставляли меня верить, что Джои все еще жив. Но даже если бы он все еще был рядом, рисование розовых сердечек не было для него характерно.

Я вытащила альбом из обертки, ожидая, что он пустит шоковые волны по моим рукам — любовь, потеря, надежда, сожаление. Внутри меня что-то с беспокойством сжалось, но я сказала себе, что это просто глупо. Мне надо было убедить себя, что все мои страхи бессмысленны. Что все вещи, которые Джои от меня скрывал, имели логическое объяснение. Что этот фотоальбом был чьей-то попыткой отдать честь отношениям между мной и Джои, записав время, проведенное вместе, при помощи фотографий, которых я по каким-то причинам никогда не видела.

Я задержала дыхание, всем своим существом надеясь, что кто-нибудь из тех, кто готовил ежегодный альбом выпускников или выпускал газету, прошерстил старые досье в поисках фотографий, которые когда-то были неважны. Я представила фотографию, на которой я и Джои идем по коридору, вдоль стен которого стояли ряды шкафчиков, мы держимся за руки, которые опущены и раскачиваются между нами. Однако это видение быстро улетучилось.

Как только я открыла обложку этого альбома, я увидела наихудшую вещь, которую только могла увидеть.

Фотографию. Джои и Шэннон. Целующихся Джои и Шеннон.

* * *

Это Шэннон сделала эту фотографию. Судя по положению ее вытянутой руки, я поняла, что она держала камеру, развернутую в их сторону, и нажала на кнопку спуска в ту самую секунду, когда губы Джои соприкоснулись с ее губами. Каким образом ей удалось оказаться точно в центре фотографии, я не могла сказать. Но ей это удалось.

И на следующем фото вновь они. Сидят в подвале Шэннон. На ее диване. Точно там же, где я сидела всего неделю назад, когда мы разговаривали с Адамом о том, почему он нас избегает. Шэннон смеялась, зажмурив глаза. Как и Джои, прижимающий свои приоткрытые губы к ее.

Я захлопнула альбом. Закрыла ладонью все эти сердечки. Как мне хотелось, чтобы они пропали, пропали, пропали. Но они не исчезали, несмотря на то, что мне это было нужно. Вместо этого мне показалось, что альбом стал тяжелее, начал придавливать меня вниз. В мгновение ока на меня нахлынуло понимание, что все секреты Джои вращались вокруг Шэннон. Что все, чего я опасалась с момента обнаружения этого дурацкого ожерелья в моем комоде, — было правдой.

Его тайны. Они были не только его. Эти тайны принадлежали им обоим. Им вместе.

Я хотела знать, насколько все это было серьезно и как долго продолжалось. Но единственным способом что-то узнать было встретиться лицом к лицу с тем, что было в этом альбоме. Меня тошнило уже от одной фотографии. И не хотелось продолжать. Но мне пришлось. Другого выбора не было.

— Тебе придется пройти через это, Мэгги, — сказала я себе. — Просто сделай это. Быстро.

И я сделала.

Я пролистала страницы, встречая новые, подобные первой, фотографии. Снимки Джои и Шэннон: вместе в лесу, окруженные падающими красными, оранжевыми и желтыми листьями; одетые в шерстяные шапки и перчатки, они едят мороженое; развалившись, сидят на качелях в парке в футболках и джинсах. Они смеялись, или целовались, или касались друг друга практически на каждой фотографии — в течение разных сезонов как минимум одного полного года.

Другие же снимки, те, в которые, очевидно, вкладывалось какое-то особое значение, даже если я не могла видеть никого из них, были очень креативными, как и сама Шэннон. Снимок их босых ног в траве: ее ногти ярко-розовые, его — снизу, идеально подстриженные; тающий закат, превращающийся в гряду покрытых снегом деревьев; фотография гальки вдоль берега бухты, на котором камешки сложены в надпись: «Джои и Шэннон. Вместе. И очень одиноки».

Последняя страница была другой. Сложенный лист бумаги, скомканный и порванный. На переднем обрывке петляющим почерком Шэннон было написано имя Джои. Ее любимой фиолетовой ручкой. Я дернула эту записку, практически разрывая ее в своем стремлении понять. Может, я что-то не догнала? Может, все это давно прошло, что бы там не происходило. Мне нужно было проверить, что, может, это все было еще до того, как началась наша с Джои история. Когда я начала читать, я держалась за эту надежду.

И чувствовала, как она улетучивается с волной еще одной потери, которая каким-то образом перекрыла даже тьму от смерти Джои.

Джои,

Я знаю, о чем ты думаешь. О чем ты думал с прошлой осени, когда все только началось. Все это неправильно. Как ни посмотри. Но это не так, Джои. Ничто, что кажется настолько хорошим, не может быть неправильным. Это может причинить боль некоторым людям, в первую очередь Мэгги, но нам надо со всем этим разобраться. Нам необходимо все раскрыть, пока еще можно избежать вреда.

Учеба скоро закончится. Начнется лето. У нас всех будет три месяца, чтобы со всем разобраться. Чтобы понять. Чтобы отпустить.

Так и будет. Вот увидишь. Им придется.

Я люблю тебя. А ты говоришь, что любишь меня. Так что все должно быть просто. Я поступлю так, как ты захочешь. Воспользуйся несколькими следующими неделями и сделай то, что ты должен сделать. И тогда лето будет нашим.

Я буду ждать.

Всегда.

Шэннон.

Мои руки тряслись так сильно, что я не могла сложить записку обратно, поэтому я скатала ее в плотный шарик и засунула под тонкую пластиковую обложку, захлопнула альбом и кинула его на пол. Я с трудом поднялась на ноги, цеплялась пальцами за свои волосы и хотела закричать так громко, чтобы все, что находится вокруг меня, разлетелось на куски. Я была в бешенстве. В таком бешенстве, что практически видела волны, выплескивавшиеся из моего тела в комнату.

Но потом я вспомнила его лицо. Голубизну его глаз. Его улыбку. Он смотрел прямо на меня из рамки на моем комоде. Это была моя любимая фотография с ним, потому что мы выглядели такими расслабленными. Танна сделала этот снимок после уроков несколько месяцев назад, когда мы все ходили за мороженым на «Молочную ферму Герти». Я сидела на коленях у Джои, одна нога поднята вверх, и смеялась, откинув голову назад. Руки Джои обнимали меня, его пальцы сцепились вокруг моей талии. Руки, которые дотрагивались до Шэннон. Я не понимала, как Джои на моей фотографии мог быть тем же Джои, который был спрятан в ее фотоальбоме.

Я сползла на кровать, свернувшись на стеганом одеяле, которое моя мама отремонтировала ниткой неподходящего цвета, и чувствовала, как во мне поднималась свежая боль. Почему-то боль от смерти Джои стала сильнее, она набухала внутри меня, пока я не почувствовала, что меня может разорвать.

Глава 15: Обратный отсчет

Они всегда были очень похожи. Сумасшедшие и несуразные, бросавшиеся во что-то новое, не задумываясь. Замышляющие вместе выходки. Достаточно смелые, чтобы нырнуть с самого крутого холма для катания на санках в городе, пока я стояла наверху, пытаясь убедить себя, что если последую за ними, со мной все будет в порядке.

Она всегда смотрела на каждого мальчика, кроме Джои. А я, я была абсолютной противоположностью. Осторожной. Закрытой. И Джои всегда был тем единственным, к кому я проявляла интерес.

Когда я думала об этом, обо всем этом, о годах, в течение которых мы вместе росли, идея о Джои и Шэннон вместе казалась логичной. Гораздо более логичной, чем то, что Джои выбрал меня.

И эта мысль практически убивала. Но что ранило меня еще сильнее, так это все то, что я обязана была заметить и не заметила. Все поспешные взгляды, которые ускользнули от моего внимания. Все спонтанные вещи, которые они делали вместе, благодаря которым я фактически оказалась лишней. Насколько глупа я была.

* * *

— Ты только посмотри, посмотри туда! — Джои провел рукой по подбородку, стоя в центре огромного трехместного гаража Даттонов. На расстоянии нескольких футов от него стоял блестящий черно-зеленый мотоцикл, краска на котором буквально сверкала во флуоресцентном свете потолочных светильников.

— Джои, — сказала я. — Пожалуйста, скажи, что ты не думаешь о том, о чем ты думаешь.

Джои посмотрел на меня. Его глаза сверкнули не слишком хорошо прикрытым озорством, которым он так славился.

— Я обещаю вести себя прилично.

Танна громко засмеялась, ее голос отражался от белых стен гаража, суперсияющей поверхности черного «Ягуара» Даттонов, автоматической газонокосилки и абсолютно идеально организованного рабочего пространства, напичканного всеми возможными инструментами.

— Прилично? — спросила Шэннон, тыкая Джои в руку, спину и живот, словно противная младшая сестра. — Я и не думала, что ты знаешь значение этого слова.

Джои мгновенно обогнул Шэннон, схватил ее за руку и закрутил ей за спину.

— Что ты сказала?

Он улыбался, как и Шэннон, но она выкручивалась, пытаясь вырваться из его хватки.

— Отпусти ее, — сказала Танна, запрыгнув на спину Джои. — Или ты об этом пожалеешь.

— Я могу схватить вас обеих, — в голосе Джои появилось напряжение, пока он пытался опрокинуть Танну, не ослабляя хватки вокруг руки Шэннон.

В ту секунду я и увидела то, что могло остановить его: палец Танны был уже у нее во рту, и она с воодушевлением его обслюнявила.

— Уши, — предупредила я. — Береги уши.

Но было уже поздно. Танна дернула Джои за правое ухо своим скользким пальцем. Джои передернуло, он взвизгнул, отпустил Шэннон, резко скинув ее со спины, и отпрыгнул в сторону.

— Ты просто отвратительна, — прокричал Джои, вытирая слюну Танны со своей щеки и из ушной раковины.

Танна и Шэннон повалились друг на дружку, хихикая, и в знак своей победы дали друг другу пять.

— Ты — настоящий задира, — сказала Шэннон.

Джои уперся руками в бедра и пожал плечами. Затем он снова повернулся, чтобы посмотреть на мотоцикл. Я могла практически видеть, как в его идеально прекрасной голове копошились мысли: «Я хочу прокатиться. Мне нужно прокатиться. Я прокачусь…»

— Джои, — предупредила я. — Ты сказал, что будешь вести себя прилично.

— Так и будет, — кивнул Джои.

Я вздохнула.

— Слава Богу. Я уже подумала, что ты собираешься угнать эту штуку.

Джои покачал головой, его темно-русые волосы упали на лицо.

— Нет.

Он повернулся и пошел к двери, которая вела в тамбур Даттонов. Я быстро пошла за ним, ступая босыми ногами по прохладной серой краске, покрывавшей пол гаража. Адам шел сразу за мной. Я знала это, потому что у меня было чувство, как будто к моей спине прижимается тяжелый груз. Что бы ни было причиной его взвинченности, это могло принести немало головной боли в грядущие трехдневные выходные. Выходные, связанные с Днем Памяти, были наполнены кучей традиций, и если парни не будут разговаривать, поход к ущелью будет ужасным и напряженным, вечеринка будет несвязной, а общее настроение…

— Стой, — сказала я, прищурившись, когда Джои вместо того, чтобы положить руку на дверную ручку и отправиться назад в дом, остановился. И почувствовала, как напряжение Адама возросло на порядок или два.

— Что ты делаешь?

— Я же сказал, что буду вести себя прилично, — губы Джои сложились в усмешке на одну сторону, такой сексуальной, что она всегда заставляла мою голову кружиться.

Он пристально посмотрел мне в глаза, их синева практически светилась от возбуждения и обещанного порыва.

— Я клянусь, я буду. Но просто… я не могу этого не сделать…

Сказав это, он повернулся и нажал маленькую блестящую кнопку рядом с дверью, и пространство вокруг нас заполнил равномерный гул гаражной двери, заставляющий вибрировать все, включая мою пропитанную пивом голову.

— Это плохая идея, — покачала я головой.

— Точно, Джои, — Танна обошла меня, распуская косу, которая растрепалась во время ее дикой поездки на спине Джои. — Ты же пил.

— Но… — Джои пальцем нарисовал на своей груди крест. — Я не выпил еще ни одного стаканчика с «Джелло»¹⁰. И даже не курил сегодня.

— Мотоцикл, Джои? — спросил Адам голосом, в котором раздражение практически стало явной злобой.

Я посмотрела на мотоцикл, скользя глазами по буквам на его боку: «Кавасаки», «Гоночная команда», «Ниндзя», «ZX6», — которые немного расплывались и выпадали из фокуса. Глядя на него при освещении, которое было в гараже, я поняла, что выпила больше, чем думала.

— Ты катался на грязном мотоцикле твоего дяди, не знаю, пару раз всего, — сказала Танна. — Ты готов к такому?

Ее палец показывал на мотоцикл.

Когда я смотрела на байк слишком пристально, он начал напоминать большого кузнечика. Очень быстрого кузнечика, на котором я не хотела отпускать Джои. Но знала, что произойдет, если мы на него надавим, особенно я, так что не раскрывала рта.

— Я катался на «Харлее» моего дяди в прошлом месяце, — Джои отвел плечи назад. — Эта штука — настоящий зверь. Я справлюсь с этой крошкой. Она будет паинькой. Послушной.

Джои провел рукой по зеленому упору, спускавшемуся к черному кожаному седлу.

— Не волнуйтесь, ребята, — сказал Адам. — Он не сможет ее завести.

Джои ухмыльнулся.

Я могла бы врезать Адаму за подначивание Джои. Была такая черта у Джои — он никогда не отступает, если ему брошен вызов.

— Вот мы и облажались, — сказала Шэннон, сидя на скамейке и глядя на огромное количество наклеек, покрывавших седло: Джон Дир, Кархарт, Харлей Дэвидсон.

Джои рассмеялся.

— Вы, ребята, уже давно облажались.

Он развернулся на пятках и прошел к металлическому ящику на стене, распахнул дверцу и открыл нашему взору обилие ключей, свисавших с крошечных крючков.

— Вот черт, — покачала головой Танна, проведя пальцами по волнам, оставшимся после ее косы.

— Джои, — начала я, пытаясь найти в уме правильные слова, которые могли бы отговорить его от этого поступка.

— Мэгги-бухтелка, не стоит. Я поеду.

— Ненавижу, когда ты так меня называешь.

— Я знаю. Может быть проще, если ты разозлишься.

— Нет. Не настолько. Нельзя просто бродить по округе и красть…

— Какого черта тут происходит? — тяжело дыша, с красным лицом, Джимми Даттон остановился на подъездной дорожке из битума в воротах гаража. — Ребята, вас тут быть не должно.

Тогда Джои улыбнулся и кивнул головой на мотоцикл. Он провел рукой по волосам и присвистнул.

— Она красотка.

— Да. И она неприкосновенна, — дрожащим голосом сказал Джимми. Мне стало интересно, понял ли он, что только что удвоил ставки в вызове Адама.

Я вздохнула, признавая простой факт, что еще до окончания этого вечера Джои найдет способ прокатиться на мотоцикле.

— Она твоя? — спросил Джои таким сладким и густым, как мед, голосом, что стало понятно: у бедняги Джимми нет шансов.

Джимми покачал головой:

— Моего брата. Того самого брата, который уболтал моих родителей, чтобы они не брали меня с собой на озеро в выходные, а оставили здесь. Того самого брата, который достал для нас бочку с выпивкой. И пиротехнику. Того самого брата, который насадит меня на вертел, узнай он, что я позволил кому-то взять его мотоцикл покататься.

— Чувак, — усмехнувшись, ответил Джои, — я все это уважаю. И твой брат — классный парень. Он выпустился несколько лет назад, да? Я помню игру, когда он вывихнул плечо, пытаясь удержать мяч на поле. В тот вечер он спас свою команду. Мы попали на турнир штата благодаря нему.

Лицо Джимми немного расслабилось, он впервые перевел взгляд с Джои на мотоцикл.

— Мой брат откладывал каждый цент в течение нескольких лет, чтобы купить ее, чувак. Если кто-то дыхнет на нее не так, он узнает.

— Я буду осторожен. Я умею водить. Делаю это уже много лет.

Ложь. Абсолютная ложь. Он катался на том «Харлее» три раза. По грязной дороге на ферме его дяди, так что мотоцикл упал бы на мягкую землю, если бы Джои навернулся.

Стоявший позади меня Адам переминался с ноги на ногу. Танна посмотрела на меня и подняла брови, заплетая волосы обратно в косу. Шэннон хлопала шлепанцами по своим ступням — снова, снова и снова.

— Чувак, я не знаю. Я поклялся, что все будет закрыто, особенно вещи брата.

— Да он не узнает, — напирал Джои. — Я тебе клянусь, он ничего не узнает.

Именно в тот момент ночь разрезал визгливый звук. Джимми обернулся и посмотрел через плечо, как кто-то вылетел через входную дверь и начал блевать в кустах, росших вдоль дорожки.

— Чувак, — сказал он, почесывая макушку. — Слушай, пофиг, окей? Просто знай: если тебя поймают, я скажу полиции, брату и самому Господу Богу, что ты его угнал. Если что-то пойдет не так, ты не утянешь меня с собой.

Я практически напомнила Джимми, что ему достанется в любом случае. Планировалась тихая вечеринка, но она набирала обороты, потому что люди продолжали прибывать стабильным потоком, таща с собой пиво и переносные холодильники, зажигали сигареты и косяки, кричали друг на друга и торжествующе вскидывали в воздух кулаки, радуясь удаче попасть на вечеринку в такое уединенное местечко. Все убрать до возвращения родителей для Джимми было просто невозможно. Здесь даже месяца не хватит.

— Ты просто бомба, чувак! — улыбнулся Джои. — Я буду осторожен. Не волнуйся.

Джимми покачал головой и, быстро развернувшись, подбежал к кустам, где кого-то рвало. Он дернул девушку за плечи, поднял и потащил подальше от дома.

— Я же говорил вам, — Джои повернулся к нам, на его лице была усмешка. — Я поехал.

Он подкинул ключ в воздух, а я не могла вспомнить, как Джои достал его из металлического ящичка. Я смотрела, как ключ крутится и вертится, как на его блестящей поверхности сверкает верхний свет. Джои поймал ключ одной рукой, а я спрашивала себя, не был ли ключ в темноте его ладони еще в тот момент, когда он вернулся за нами, чтобы посвятить в свое таинственное приключение. Приключение, которое на самом деле не имело к нам отношения.

Развернувшись, Джои оказался прямо напротив меня, в его глазах сверкала энергия.

— Ты со мной?

Я посмотрела на мотоцикл. Перевела взгляд назад на Джои.

— Не знаю.

И представила, как буду пытаться удержаться, и мои ноги подкосились. По-хорошему подкосились, потому что я всем телом плотно обниму тело Джои, что будет прелюдией к сюрпризу, который я запланировала на ту неделю, когда его родители уедут из города. По-плохому подкосились, потому что мысль о поездке на мотоцикле вызывала у меня легкую тошноту.

— Я немного пьяна.

Танна захихикала.

— Ты очень пьяна. И я запрещаю тебе рисковать жизнью на этой машине смерти.

— Уверенность во мне просто обескураживает, — Джои похлопал себя по груди.

— Да мне плевать, — Танна показала Джои язык.

— То есть я могу предположить, что тебе не интересна поездка? — спросил он.

— Ни чертовой капли.

Тогда Джои посмотрел на Адама. Они оба улыбнулись, в свежем ночном воздухе загорелась свежая искра их дружбы.

— Чувак, даже не спрашивай.

— Тебе же хуже, — пожал плечами Джои.

Шэннон перестала шлепать своей сандалией и посмотрела на мотоцикл.

— Хочешь? — немного хриплым голосом спросил Джои и прочистил горло.

— Думаю, да, — она пожала плечами.

— Думаешь? — Джои откинул голову назад и зарычал. — Не такого энтузиазма я ждал, Шэн.

Шэннон хихикнула.

— Я никогда не каталась на мотоцикле.

— Никогда? — спросил Джои. — Это же трагедия. Вставай. Запрыгивай.

Шэннон вскочила с верстака, вскинула длинные руки в воздух, хлопая в ладоши и хихикая.

Джои сел верхом на сиденье мотоцикла и завел мотор быстрым и спокойным поворотом маленького ключика. Звук, который был громче, чем я ожидала, заполнил пространство большого гаража, вызывая щекочущую вибрацию всех моих внутренностей.

Когда Джои кивнул Шэннон, она перекинула длинную загорелую ногу через кожаное седло, подпрыгивая, сползла к его середине и придвинулась к спине Джои. Я ревновала. Это чувство просто разрывало меня. Я хотела сидеть за ним и практически сказала им, чтобы они прекратили, что это я поеду с ним. Но Танна была права. Я чересчур много выпила, и моя поездка с ним будет небезопасной как для Джои, так и для меня.

— Все, что тебе нужно делать, — это крепко держаться, — крикнул Джои, подтянув ее руки, чтобы она обняла его за талию. — И не наклоняйся слишком сильно, когда мы поворачиваем.

— Стойте, — я сделала шаг к ним. — Вы разве не наденете шлемы?

Джои покачал головой:

— Мы недалеко.

Шэннон что-то шепнула на ухо Джои. Он усмехнулся и посмотрел на меня, Танну и Адама.

— Шэн хочет, чтобы вы вели обратный отсчет, — сказал Джои, убирая с глаз прядь русых волос.

Повернувшись, я схватила руки Танны и Адама и сжала их.

— Три! — начали мы в один голос. — Два! Один!

Мы вскинули наши руки в воздух и закричали, Танна и я поднимали ноги в танце, мы все ждали, когда они поедут.

Джои подмигнул мне, улыбнулся, оторвал ногу от земли и медленно вывел мотоцикл из гаража. Собралась толпа, они стояли с открытыми ртами и, подняв стаканы в приветственном жесте, смотрели, как Джои и Шэннон мчались вдоль длинной полосы темной дороги, которая вела к проселочным тропам, петлявшим по краю города.

Глава 16: Олицетворение прекрасного

— Как вы думаете, можно ли знать кого-то по-настоящему? — спросила я, тряся рукой с горстью драже «M&M’s» и устраиваясь в кресле на нашей четвертой встрече с доктором Гэст.

— Ты говоришь о Джои? — доктор Гэст посмотрела на меня, подняв брови.

— Это просто вопрос, — соврала я, отправляя драже в рот.

Я еще не сказала ей об измене. Я еще никому не говорила. Мне было страшно произносить эти слова, как будто, стоит им прозвучать, это сразу сделает все произошедшее реальностью. С момента, когда я обнаружила тот альбом, прошло четыре дня, в течение которых я постоянно боролась с мыслью, что настоящий Джои не имел ничего общего с тем Джои, которого, как мне казалось, я знала, и пыталась избегать признания того факта, что Джои, которого я любила, на самом деле никогда не существовал.

Доктор Гэст открыла чистую страницу в своем блокноте, подняла его и повернула так, чтобы я ее видела. Она начала рисовать на бумаге квадраты. Маленькие и большие. Я слушала, как поскрипывает ее карандаш, интересуясь про себя, какое ее посетило озарение, которым она хотела со мной поделиться, и наслаждалась сладостью шоколада, таявшего у меня на языке. Когда она заполнила примерно три четверти листка квадратами разного размера, связанными друг с другом, она посмотрела на меня.

— Ты рассказывала о лоскутном одеяле, которое пошила твоя бабушка, о том, как ты его порвала, когда Джои погиб.

— Я утащила его из гостиной. Оно теперь лежит на моей кровати.

— Твой вопрос заставил меня задуматься о том, как сильно человек похож на лоскутное одеяло.

В тишине я наблюдала за тем, как доктор Гэст заполняла оставшееся пустое место маленькими, средними и большими квадратами. Затем она повернулась на своем кресле, стукнувшись коленями о стол между нами, и показала мне лист бумаги, изрисованный лоскутами.

— Я не понимаю, — проговорила я.

— Подумай об одеяле твоей бабушки. По-своему, оно является произведением искусства, неким маленьким кусочком чего-то прекрасного.

Я посмотрела на бумагу, на все квадратики, представляя себе одеяло, которое я расстелила на своей кровати несколько недель назад.

— Ага.

— Вот и Джои олицетворял собой нечто прекрасное.

Я сглотнула. С трудом. Я пыталась сдержать слезы. Ведь, несмотря на то, сколько боли мне принесло все это дерьмо, которое он оставил позади, это было правдой.

— Произведение искусства, — произнесла я.

— Но если ты посмотришь на одеяло, которое сшила твоя бабушка, вблизи, я готова поспорить, что там будут фрагменты, на которые ты на самом деле не обращаешь внимание. Маленькие лоскутки ткани, которые ты в состоянии стерпеть, глядя на общую картину, но которые никогда бы не выбрала, делай ты свое собственное одеяло.

Я подумала о грубой серой шерсти, которая когда-то была частью воскресного платья моей прабабушки.

— Так и Джои. Если ты посмотришь достаточно близко, наверняка найдутся черты, которые тебе, вероятно, не нравятся. Фрагменты, которые ты видишь впервые с момента его смерти. Фрагменты, которые могли бы быть порваны или разорваны. Несовершенства. Уродства. И это нормально.

— Но что, если, когда я смотрю по-настоящему близко, я понимаю, что эти маленькие фрагменты, которые мне не нравятся, все несовершенства больше, чем его общий образ, который, как мне казалось, я любила?

— Тогда сделай то, что ты сделала бы, если бы он все еще был жив. Отпусти, — доктор Гэст посмотрела на меня очень грустными глазами. — И живи дальше.

— Но я не хочу. Джои, он… — я сделала глубокий вдох, — он был для меня всем.

— Именно так люди и попадают в неприятности, Мэгги, — доктор Гэст сжала губы. Затем она сделала долгий выдох. — У меня есть чувство, что что-то изменилось с нашего последнего разговора. Ты не хочешь поделиться?

Я думала о том, чтобы позволить словам разнестись по комнате. Но я все еще не могла их произнести, так что я просто покачала головой.

— Очень важно, чтобы ты разрешила себе чувствовать все, что тебе необходимо чувствовать прямо сейчас. Злись. Плачь. Кричи, если тебе это нужно. Пройди через эту ситуацию тем способом, который тебе наилучшим образом подходит, и не беспокойся из-за Джои. Он вернется к тебе, даже если тебе кажется, что сейчас ты его не знаешь. Ты же понимаешь глубоко внутри, что знала его очень хорошо.

Но это не так. Я совершенно его не знала. И это пугало меня больше, чем что-либо другое.

— Так как мне вспомнить? — спросила я. — Все те вещи, которые так и остались там, на скале. Как мне вернуться в то место и отыскать их?

— За то время, что ты была здесь, ты впервые вернулась к вопросу о воспоминаниях. Ты вспомнила что-то еще?

— Я пытаюсь каждый день. Сажусь одна и пытаюсь сосредоточиться на том, как я была там, как я вижу, чувствую и слышу все, что произошло.

— И?

Я вскинула руки в воздух.

— Ничего! Все, что приходит, — это то, что я никогда не забывала, или те картинки, которые уже вернулись.

Доктор Гэст посмотрела на пол, несколько раз качнула ногой и затем посмотрела прямо на меня.

— Я хочу, чтобы ты вновь подумала о тех моментах, когда возвращались воспоминания. Расскажи, чем ты занималась, где ты была. Нам необходимо найти ту деталь, которая поможет их воссоздать.

Я почти рассмеялась. Практически с каждым воспоминанием, которое ко мне вернулось, был связан Адам. И Адама больше нет рядом. Но я не собиралась вмешивать его во все это.

— Все достаточно хаотично. В голове вспыхивает картинка — как молния. Через мгновение ее уже нет. А в следующее мгновение она возвращается. Но каждый раз, когда это происходит, рядом со мной кто-то есть.

— Таких вспышек не было, когда ты пыталась сосредоточиться одна? Когда ты активно пытаешься достать эти воспоминания, они остаются в темноте?

— Точно.

— Что ж, если твоя цель — вспомнить, и, кстати говоря, если тебе важно мое мнение как профессионала, это было бы лучше всего, у меня есть один вопрос.

— Хорошо. Давайте.

— Как думаешь, может, стоит перестать стараться так усердно?

Я потеряла дар речи. Доктор Гэст пожала плечами.

— Это так просто, — проговорила я.

— Это может сработать.

— И сколько же вам платят за это?

Доктор Гэст откинула голову назад и рассмеялась. Я поняла, что ее голос прежде не казался счастливым, только озабоченным, и я была рада такой перемене.

— Что ж, хорошо, — доктор Гэст стукнула блокнотом о стол, ручка покатилась по странице с квадратами. — Вот твое домашнее задание. Сделай перерыв. Просто расслабься и прекрати так зацикливаться на воспоминаниях. Живи как обычно. Проводи время с друзьями. Подожди, и посмотрим, что будет.

Я сидела и думала, что ее совет можно использовать во многих сферах моей жизни. Потерянные воспоминания, конечно. И Адам. Милый Адам, который так изменился. Оттолкнуть его — это была худшая идея, которая мне когда-либо приходила в голову. Но домашнее задание доктора Гэст могло помочь мне справиться с непониманием, как мне теперь вести себя с Шэннон. Я не знала точно, как смотреть ей в лицо в попытках создать большой план, который завершится тем, что она объяснит все таким образом, что вся боль исчезнет, а мы снова будем вместе.

Но поскольку это сейчас невозможно, я поняла, что мне нечего терять. Я заслужила перерыв. И, возможно, наступает моя очередь быть непредсказуемой и хотя бы раз в жизни немного сумасшедшей.

Глава 17: Земля вращалась у меня под ногами

Я уставилась в огонь костра, наблюдая, как передо мной прыгают языки пламени. Мои пальцы плотно сжимали сучковатую палку, а огонь облизывал края зефирки, которую я поджаривала. И чувствовала я себя как будто в тумане, словно там присутствовала только половина меня. Это состояние не имело отношения к алкоголю — я сделала буквально несколько глотков из особой «Четырех-июльской» кружки Танны, просто, чтобы она не спрашивала меня, почему я такая тихая. Помогло. Она сидела рядом со мной на узловатом бревне и пела вместе с ребятами, подпевавшими Питу, когда он играл «I'mYours» Джейсона Мраза на гитаре.

Сонный туман, сквозь который я плыла, начался тридцать восемь дней назад. Со смерти Джои жизнь начала проноситься мимо цветными пятнами, звуковыми волнами, раскатами правды. И все это выходило из-под моего контроля. Я понимала, что в моей власти устроить некоторый порядок. Но я не знала, как. Поэтому продолжала плыть сквозь мгновения, переходя от одного к другому.

Но потом зефирка упала. Просто соскользнула с кончика этой дурацкой палки. И все, что я пыталась собрать воедино, рассыпалось сразу же, упав следом за ней прямо в пылающий огонь.

— Мэгги! — взвизгнула Шэнонн в нескольких метрах от меня. — Я же сказала тебе, что у нас практически закончился зефир.

Я смотрела, как зефир пузырится и шипит среди пепла, как его растапливает голубой огонь, превращает в клейкое месиво.

— Держи, — Шэннон обошла костер и шлепнулась на землю рядом со мной, протягивая мне практически пустой пакет зефира. — Еще один шанс.

Вокруг были люди, они сидели на садовых стульчиках вокруг огня и в ожидании начала фейерверка поджаривали собственные зефирки, и делали это идеально. Из толпы людей у заднего крыльца Шэннон, подготовившихся к пив-понгу, раздался крик. Родители Шэннон уехали из города, поэтому все чувствовали себя расслаблено, наслаждаясь музыкой, костром и летней ночью.

Все, кроме меня. Я оттолкнула руку Шэннон, практически роняя свежий зефир на землю.

— Не нужно.

Танна резко развернула голову, ее волосы защекотали мне лицо.

— Что с тобой такое?

— Ты о чем? — спросила я, пытаясь отвести взгляд от пламени.

— Ты же душу готова продать за жареный зефир, Мэгги. Не пытайся меня обмануть, уверяя, что все в порядке.

— А спрашивать обязательно? — я кинула на нее взгляд, предупреждавший, что лучше оставить меня в покое. Она могла бы понять намек. Если бы не Шэннон.

— Да. Что-то точно случилось. Я подумала, что мне просто показалось, но потом я увидела, как ты сегодня продинамила Пита.

— Я не динамила Пита, — ответила я, пытаясь сохранять спокойный голос и не глядя ей в глаза, потому что прекрасно знала, что все было именно так. Я была так удивлена, когда увидела Адама за углом дома Шэннон, что отвернулась от Пита и практически убежала. Я не видела Адама с самого ущелья, прошло уже больше недели, и я понятия не имела, что мне следовало ему говорить. Или кому-либо еще, если уж на то пошло.

Пит прекратил играть и повернулся к нам, его губы приоткрылись, словно он хотел что-то сказать, но он промолчал.

— Пит даже не успел договорить, а ты просто ушла, — фыркнула Шэннон.

Как же я хотела вцепиться ногтями прямо ей в горло. Но эта возникшая картинка заставила меня подумать о губах Джои, его теплом дыхании, его языке, как он поднимался к ее милым розовым губам. Все мое тело начало трясти в новом порыве злости.

— В последнее время ты ведешь себя как-то не так, — сказала Танна, склонив голову набок и рассматривая меня, словно рассчитывая, что если она будет смотреть достаточно долго, то настоящая часть меня наконец даст о себе знать.

— Тебе так кажется? — я закатила глаза. — Не похоже, что есть какие-то причины, чтобы я вела себя как-то по-другому или еще что-то.

Краем глаза я увидела, что Шэннон смотрела на меня так же пристально. Она наклонилась, ее волосы рассыпались по плечам.

— Боже мой. Ты же вспомнила, да?

Тогда я посмотрела на нее, ее глаза зажглись, поблескивая в мерцающем свете костра.

— Ты вспомнила, что произошло на скале, — взгляд Шэннон был прикован ко мне. — Скажи мне правду, Мэгги.

Ее слова вызвали мой смех. Это был болезненный звук, который вырвался до того, как я смогла его удержать. Именно он привлек Адама, вышедшего из тени деревьев, его лицо было обеспокоено.

— Что происходит? — спросил он.

Я встала и развернулась, оказавшись лицом к нему.

— Шэннон думает, что я вспомнила что-то, что произошло на верху скалы.

Затем встала Шэннон: плечи отведены назад, подбородок поднят, на лице застыла маска злости.

— Говорю же тебе, я с самого начала это чувствовала. Там наверху что-то произошло.

— Что именно произошло между мной и Джои на той скале, тебя не касается, Шэннон.

— Черта с два! — Шэннон посмотрела прямо на меня. Такого твердого взгляда у нее я еще никогда не видела. В нем было больше злобы и обвинения, чем когда она назвала Ника Хэдли виновным в краже гитары Пита в восьмом классе. — Почему ты не прыгнула вместе с ним? Как так получилось, что прыгнул только он?

— Я не помню, — на меня нахлынула еще одна волна гнева, сотрясавшая все внутри. Как она могла стоять передо мной и обвинять меня в чем-то после того, что сделала?

— Его тело было все искривлено, Мэгги. Изогнуто назад, — упавшим голосом сказала Шэннон. — Как будто он неудачно оттолкнулся. Что на самом деле глупость, потому что с восьмого класса он прыгнул с этой скалы уже тысячу раз.

— Это был несчастный случай, — покачал головой Пит. — Иногда его тупость поражала воображение. Мы все знаем об этом. Неважно, сколько раз мы будем это все проговаривать, не думаю, что нам удастся получить ответы, которые мы ищем.

— Мы бы могли попробовать, — пожала плечами Шэннон, убирая за ухо прядь волос и наклонив голову в мою сторону. — Если бы только она что-то вспомнила.

— Шэннон, достаточно! — Танна встала и положила руку мне на плечо. — Мы все просто сходим сейчас с ума. Ты не можешь обвинять Мэгги больше, чем остальных. Мы пили. А Джои? Он был тем парнем, который даже простую прогулку в парке был способен превратить в безрассудство. Все это — ужасная трагедия, Шэн. Но единственный, кого следует в чем-то винить, — это сам Джои.

— Ребята, — вмешался Пит, — Джои бы не хотел, чтобы вот это все сейчас происходило.

— Но почему мы не задаем больше вопросов? — спросила Шэннон. — Почему мы…

— В чем именно ты меня обвиняешь? — спросила я, чувствуя, как все мое тело трясло. Мне показалось, что меня словно отключили ото всего. Разворачивавшаяся передо мной сцена не была реальной. Этого просто не могло быть.

— Думаю, что у тебя есть тайна, что-то, что ты не хочешь никому раскрывать, о том, что произошло на скале, — слова Шэннон вырвались в темную ночь.

— О, ну наконец-то. Давай копнем поглубже, что скажешь? — я хлопнула ладонями и сделала шаг к Шэннон. — Забавно, что ты обвиняешь меня в том, что у меня есть тайна. Ведь у тебя тоже есть тайна, правда, Шэн?

Во взгляде Шэннон полыхала злость, которая затем превратилась в нечто, что напоминало страх.

— О чем ты говоришь?

Я развернулась, прошла вдоль края костра и вытащила сумочку Шэннон из-под садового стула. Я была в бешенстве из-за того, что оставила фотоальбом дома. Я думала о том, чтобы взять его, но боялась, что если буду держать его при себе, непременно захочу напасть на Шэннон. А раньше я не была готова встретиться с ней лицом к лицу. Потому что наша встреча будет означать, что всему, что было у нас с Джои, придет конец. И всему, что было у нас у всех, тоже придет конец.

Когда я повернулась, рядом оказался Адам.

— Ты не хочешь этого, Мэгги, — дрожащим голосом прошептал он.

— Нет, — ответила я. — Хочу.

— Прямо здесь? — Адам поднял руку в воздух, обводя всех, кто стоял вокруг, сжимая кружки и пялясь на нас. — На глазах у всех них?

— Да почему бы и нет, черт возьми? Они же все равно все узнают, посмотри, как в нашем городе разлетаются сплетни! Возможно, что кто-то из них и так в курсе, — я пожала плечами, повернулась и направилась обратно к костру, прежде чем потеряла самообладание.

Шэннон широко открыла рот, когда я дернула молнию ее сумочки и перевернула ее, вываливая практически все ее содержимое на траву, пока мои пальцы не сжали телефон. Адам вышел откуда-то сзади и встал рядом со мной. Было здорово, что он был там, это казалось практически нормальным, но я беспокоилась, что он остановит меня на полпути.

— Мне просто любопытно, — я неуклюже шаталась вокруг, нажимала клавиши в поисках сообщений, уворачиваясь от Шэннон, которая прыгнула в мою сторону, пытаясь ухватить телефон.

— Прекрати, — произнесла она. — Ты не имеешь права…

— Не имею права? — я рассмеялась, откинув голову назад, в сторону жара пламени. — А вот это уже забавно. Почти так же забавно, как и то, что ты просишь меня рассказать правду.

Пит вылетел у меня из-за спины и схватил за руку.

— Ребята, хватит, ладно

— Нет. Я так не думаю, — я пристально посмотрела на Шэннон, даже не пытаясь выдернуть руку из твердых пальцев Пита.

Танна подошла ближе, пытаясь встать между Шэннон и мной.

— Какого черта тут происходит?

Шэннон быстро переводила взгляд между мной, Танной, Питом и Адамом.

— В чем дело, Шэн? Гадаешь, как много мне известно? Пытаешься решить, что именно рассказывать? — я шагнула к Шэннон.

Я держала телефон в воздухе между нами, строчки сообщений стали стеной, которая разделит нас до конца наших дней.

— Все, Шэннон, конец. Я все знаю.

Взмахнув рукой, Шэннон выхватила телефон из моей руки и посмотрела на строки текста.

— Хорошо, — сказала она. — Это была я.

— Что значит ты? — спросила Танна. — Кто-нибудь, скажите уже, что происходит.

— И мне тоже намекните, — проговорил Пит, отпуская мою руку.

— В тот вечер, когда была вечеринка у Даттона, Джои не приехал домой, потому что он провел ночь с Шэннон, — я скрестила руки на груди, смотря прямо на нее.

Мне было интересно, признается ли она во всем. Сумасшедшей правдой было то, что я практически хотела, чтобы она это отрицала, чтобы я все еще могла держаться за крошечный кусочек надежды, что мой Джои был настоящим Джои.

— Что? — спросила Танна.

— Но почему ты просто не сказала нам? — воскликнул Пит, переводя взгляд с меня на Шэннон и обратно.

— Потому что, Пит, это еще далеко не все, — ответила я.

— Стойте! — Танна подняла руку в воздух. — Прошу прощения. Какого черта?

— Точно. Я знаю! — засмеялась я ненормальным смехом, мерцавшим в заряженном воздухе. — Именно об этом я подумала, когда нашла фотографии.

Все тело Шэннон напряглось. Затем она отвела плечи назад и посмотрела мне прямо в глаза.

— Ты видела фотографии?

— Кто-то оставил их на моем крыльце. Там было около двадцати снимков, аккуратно разложенных в сладеньком альбомчике. А фотографии рассказали историю сладкого романа. Романа, который длился в течение года, если я не ошибаюсь.

— Практически, — Шэннон пристально смотрела на меня, в ее глазах горели искры нервного возбуждения. — Он длился практически год.

Я сделала шаг в ее сторону, моя рука заныла от желания врезать по ее миленькому личику. Мне стало дурно от взгляда на нее, от мыслей о том, сколько лет я думала о ней как об одной из лучших своих подруг.

— Ты хотела, чтобы я узнала, не так ли?

— Я оставила так много улик, что нужно было бы быть слепой или глупой, чтобы не… постой-ка, — Шэннон посмотрела в огонь, ее лицо сияло в отсветах оранжевого пламени, ее мозг зацепился за какую-то новую мысль, и я не уверена, что я хотела бы ее услышать. — Ты уже знала… еще до уикенда на День Памяти… не так ли? Вот что произошло там, наверху?

— Шэннон, прекрати, — вмешался Адам.

Шэннон посмотрела на землю, она крутила пальцами кольцо на левой руке, не останавливаясь. Затем она снова посмотрела на меня.

— Возможно, у Джои и меня были секреты. Но твой секрет куда серьезнее, не правда ли?

— Я думала, ты одна из моих лучших подруг, — проговорила я, — и вот что я получаю после того, как узнаю, что ты и Джои были вместе, скрывали свой безумный роман в течение года?

— Боишься остаться в тени, Мэгги? — Шэннон пожала плечами. — Боишься, что после всего, что сейчас произошло, люди узнают, что он любил и меня тоже?

— Ты серьезно? Ты думаешь, что я злюсь, потому что…

— Я сохраняла эту тайну, Мэгги, после того, как он погиб. Ради тебя. Я находилась в твоей тени и позволяла всем утешать тебя, как будто ты была единственным человеком, имевшим значение. Так что не пытайся выставить все так, будто я не думала о твоих чувствах.

— Теперь я должна сочувствовать тебе?

— Нет, — ответила Шэннон, наклонив голову в сторону. — И ты также не должна сочувствовать Джои.

— Какого черта это значит?

— Помнишь тот вечер у тебя дома? До похорон, когда ты сказала Танне и мне, какую ты испытываешь вину, что он все еще был девственником? Что ж… — губы Шэннон изогнулись в едва заметной улыбке.

Этого было достаточно. Простой последовательности слов. Наша дружба, которую мы создавали в течение целой жизни, испарилась с одним-единственным выдохом.

— Шэннон! — в наш круг шагнул Адам, положив руки на мои плечи и сильно сжав их. — Достаточно!

— Адам, отвали от меня! — бросила я, пытаясь освободиться, когда он повернул меня к себе. Я увернулась в сторону, но это не помогло. Его хватка была твердой, и мне не удавалось никуда дернуться.

— Мэгги, пора идти, — голос Адама был жестким, уверенным.

Но там было что-то еще. Намек на страх, который укреплялся с каждым слогом. Страх, который, на первый взгляд, казался бессмысленным. Пока я не поняла ту вещь, которой не хватало с самого момента конфликта с Шэннон. Сюрприз.

Все встало на свои места, когда я посмотрела ему в глаза, эхо его голоса пробиралось в мой мозг, проламываясь сквозь разные уровни моего осознания, пока я не поняла все без вопросов.

— О боже, — произнесла я. — Вы с Джои ругались из-за этого, не так ли? Ты все знал все это время?

— Мэгги, дай мне объяснить.

Я покачала головой:

— У тебя была куча времени, чтобы это сделать, Адам.

— Я не мог просто…

— Адам, я не хочу слышать ничего из того, что ты хочешь сказать.

Именно в тот момент все и началось. Тройным залпом в небе разорвались первые фейерверки, раскрашивая нас мерцающими красками: красным, белым и синим.

Вся энергия, которая поддерживала меня, внезапно ушла. Я чувствовала себя опустошенной, словно кто-то высосал из меня все силы. И мне надо было сесть.

Прямо тогда. Прямо там.

Я спрятала лицо в ладонях и зажмурила глаза так сильно, что, подумала, мне удастся сморгнуть прочь весь мир. Но когда открыла их, мир по-прежнему был вокруг. Я поняла это, потому что вокруг нас с Адамом образовался круг из ног. Неравномерный ритм фейерверка в моей груди, рука Адама, поглаживающая меня по спине, его голос, шепчущий мне в самое ухо:

— Пожалуйста, просто поговори со мной, Мэгги. Пожалуйста, послушай, что я тебе скажу.

Блеск для губ, сиреневая ручка и брелок, которые я вытряхнула из сумочки Шэннон. И браслет, оказавшийся на маленьком клочке травы. Тонкая кожаная полоска. Даже не успев подумать, я уже знала, что он когда-то был повязан вокруг запястья Джои. Он двигался вместе с Джои, скользил вверх и вниз с каждым движением руки. И три бирюзовых стеклянных бусины, закрепленные прямо в середине. Когда-то в этих бусинах играло солнце, подобно тому, как сейчас сверкал фейерверк, отражаясь от их гладких боков, расплескивая вокруг яркие голубые краски.

— О, Шэннон, — я сжала одной рукой прохладную траву, чувствуя, как под моими ногами вращалась земля, и протянула вперед другую руку. — Не может быть.

Затем я взяла его в руки. Между моими пальцами оказалась эта полоска кожи. Эти прохладные бусины, сверкающие в искрящемся свете. Посылающие волны памяти в мой и так измученный разум.

Взмах. Треск. Плеск.

Глава 18: Внезапная остановка

— На счет «три», — сказал Джои. — Готова?

Я покачала головой:

— Нет.

— Ты доверяешь мне?

Я взглянула на него, любуясь покрытым веснушками носом, прядью влажных волос, прилипшей ко лбу, и тем, как он всегда улыбается левым уголком губ.

Я кивнула:

— Я доверяю тебе.

Он снова сжал мою руку:

— Все будет отлично.

Я провела большим пальцем по тыльной стороне запястья, чувствуя его кровь, его жизнь, пульсирующую по всему телу.

— Один.

Прохлада стеклянных бусинок покалывала мою кожу, словно по мне пускали ток.

— Два.

Что было такого в этих бусах?

— Три!

Бежим.

Мы бежали.

Были почти у цели.

Грохот из-под моих ног прорывался сквозь что-то в моем сознании.

И я поняла.

Это ожерелье, оно принадлежало Шэннон.

И вдруг в моей голове промелькнуло видение: ловец снов, который бабушка подарила ей, когда та была совсем ребенком, был сломан и лежал на полу ее комнаты. Танна, стоящая на коленях и просящая прощения в то время, как воздух вокруг нас заполняется голосом Рианны. И Шэннон, срывающая бусины с плетения ловца и нанизывающая их на ожерелье, которое она надевала бы только в особых случаях.

И потом еще одна вспышка: обязательный школьный бал девятых классов, когда Джои пригласил Шэннон на последний танец, вальс, и я так ревновала, что, думала, взорвусь. Пока, пристально глядя мне в глаза и протягивая руку, Адам не подошел ко мне и не попросил оказать ему честь в единственном танце. Я приняла приглашение и последовала по залу за ним, крепко обнимающим меня. Но я не теряла Джои и Шэннон из виду. Это не составило труда, так как ожерелье сверкало в свете канделябров, отбрасывая мерцание по всей комнате.

Она думала, что оно защищает ее. Что оно священно.

Никто, кроме Шэннон, не имел права прикасаться к этим бусинам.

Никогда.

И теперь они были повязаны на кожаной тесемке вокруг запястья моего парня.

Я сбавила скорость и потащила Джои за руку назад.

Он крепче сжал мою ладонь, утягивая меня за собой.

Мы были всего в нескольких футах от обрыва.

И потом, будто в диашоу старых фотографий, я вспомнила. Ее заколка на его игровой приставке, лежащая так, будто ее там оставили в спешке. Его скомканная футболка на полу в ее ванной, и ее нелепое извинение по этому поводу. Диск с подборкой песен, который она записала для него на Рождество и который я, предполагалось, никогда не увижу. Те моменты, когда я улавливала ее парфюм, но ее не было поблизости. Как их руки задерживались в прикосновении каждый раз, когда они передавали друг другу бутылку воды. Как, когда мы были все вместе, я бросала взгляд на Джои и замечала, что он обычно смотрел на нее. И то, как она всегда смотрела на меня, со странным проблеском гнева в глазах.

Казалось, будто я врезалась в невидимую стену, которая никогда не существовала для Джои.

Я была так близка к полету.

И внезапно… я остановилась.

Зарыла ноги в пыльную землю.

И вырвала свою руку из его.

И. Отказалась. Дальше. Бежать.

Он продолжил двигаться, но уже медленнее, обернувшись ко мне с вопросом в глазах.

— Ты и Шэннон? — задыхаясь, спросила я.

Он попытался остановиться, вскинул руки в воздухе в поиске равновесия, а бусинки на кожаной тесемке задрожали.

— Мэг, дай мне объя…

И это все, что я получила от него в ответ. Плечи потянули его назад. Инерция была слишком сильной, чтобы остановиться. Он вновь попытался развернуться, но ему будто сделали подножку, и его движение больше походило на рывок, чем на прыжок.

Последнее, что я помню о живом Джои, — это страх в его глазах, их синее мерцание, сравнимое с искрами бушующего пламени. В его взгляде я также заметила сожаление.

Я поняла его страх. Он знал. Может, не то, что он умрет. Но он знал, что попал в беду. Со мной. На выступе. С бурлящей где-то внизу водой.

Но сожаление. Именно об этом я бы хотела узнать.

Имей я хоть одно мгновение с Джои, я бы спросила, о чем он больше всего сожалел в последние секунды своей жизни. О том, что лгал мне? Или о том, что оставил меня ни с чем? Или же о том, что попался с поличным?

Глава 19: Падающие листья

— После того, как я узнала об их романе, я чувствую это мерзкое ощущение в животе, — сказала я, пробивая себе путь сквозь толпу на «Молочной ферме Герти», держа в одной руке рожок с одиноким шариком мятно-шоколадного мороженого, а в другой — комок салфеток. — Меня тошнит с той самой секунды.

— Мне до сих пор не верится, — пробормотала Танна, идущая рядом со мной. — Джои и Шэннон. Это так странно.

— Он, должно быть, чувствовал себя ужасно, — сказал Пит. Он шел сразу за мной, и нас по-прежнему разделяла гитара, висевшая на его плече, пока мы шли к запасному выходу огромного магазина, который был заполнен людьми, собиравшимися прогуляться по «Ферме» и провести тут полдень.

— Видимо, недостаточно ужасно, — я наступила кому-то на ногу, и, когда обернулась извиниться, меня двинули локтем в бок, так что я оставила эту затею. — А Шэннон… она молчала обо всем после его смерти… Она не чувствовала никаких угрызений совести.

Пит молча поджал губы, а мы тем временем отделились от основной толпы.

— Как бы странно это ни выглядело, я думаю, что она пыталась защитить тебя, — проговорила Танна, кусая клубничное мороженое в вафельном рожке.

— Как Адам? — фыркнула я. — Даже не хочу начинать этот разговор.

— Мэгги, — пробормотал Пит. — Ты должна понять…

— Нет. Не должна. Адам хуже их обоих. У них, по крайней мере, была причина держать все в секрете.

Я остановилась выкинуть жвачку в мусорный бак у выхода во двор, где уже стояли столы для пикника и старые тракторы, которые будут использоваться в качестве аттракциона для детей. Не задумываясь, я посмотрела на доску объявлений, висящую на стене. На ней должны были размещаться фотографии семи самых смелых посетителей «Фермы Герти», тех, кто выиграл Турнир Большой Медведицы. Но сейчас их было только шесть. На месте седьмой фотографии зияло темное пятно, повторявшее размер рамки, обесцвеченной солнцем и временем. Мои ноги застыли на месте, а подошвы приросли к липкой розовой плитке пола.

Я стояла, уставившись на доску и пытаясь вспомнить каждую мелкую деталь этого же дня в прошлом году. Как Джои решился поучаствовать в турнире. Как он позволил каждому из нас выбрать по два вкуса для его огромного мороженого. Как он держался за живот со страдальческим выражением лица, а мы поддерживали его, чтобы он не останавливался.

— Шэннон сидела рядом с ним, — покачав головой, сказала я.

— Мэгги, о чем ты говоришь? — лицо Пита приняло выражение «я волнуюсь о тебе», которое начинало сводить меня с ума.

— Фото с Турнира Большой Медведицы, в котором участвовал Джои, — я указала на зияющую дыру на стене. — Его нет.

Танна посмотрела поверх моей головы и вздохнула:

— Интересно, кто это сделал, — проговорила она, снова кусая мороженое.

— Может, его очередная подружка? — съязвила я. — Она сидела рядом с ним в тот день. Я помню, как сверкало ее кольцо в солнечном свете, падающем из окна, когда она подносила ему воду в этих маленьких стаканчиках.

Пит распахнул дверь, Танна и я последовали за ним в яркий свет очередного влажного июльского дня. В один миг меня будто вырвали из настоящего и вернули в прошлое одной лишь мимолетной мыслью. Он мерещился мне везде. Джои, кормящий коз сухим кормом из автомата. Джои, балансирующий на деревянном заборе у коровника. Джои, прислонившийся к стене у силосной башни, стоящий в дверях коровьего стойла, запрыгивающий в трактор. Джои. Джои. Джои. Как ему удается быть везде и нигде одновременно? Как долго осознание этого будет причинять мне боль? И потом, что мне делать с мыслью о Джои и Шэннон?

— Сядем здесь или пойдем по рядам, поищем места получше? — спросила Танна.

Я хотела было сказать, что хочу убраться подальше от толпы, сидеть в глубине леса, чтобы Пит сыграл нам пару песен, и просто расслабиться и не разговаривать о том, что причиняет боль. Но вдруг мы услышали его. Я поняла, что его узнали все, ибо в глазах Танны и Пита отразилась та же печаль, которую почувствовала и я.

Я выглянула из-за плеча Пита и увидела его, брата Джои, выходящего с мороженым в руках в компании друзей через черный ход «Фермы Герти».

— Это Райлан, — мягко произнесла я. — Всего лишь Райлан.

Компания прошла мимо нас по направлению к главному трактору. Боковым зрением я видела, как некоторые из них взбирались на огромные передние колеса, пока трое других дрались за место за рулем. Но среди них не было Райлана. Он остановился в нескольких шагах от меня, Танны и Пита. Он пристально смотрел на нас. Будто хотел сказать нам что-то важное.

— Рай, — проговорила я, — как ты?

Он пожал плечами, слизнул верхушку мороженого и приблизился на несколько шагов:

— Паршиво.

— Ага, я тоже.

— В прошлые выходные приезжало много людей, родственников, которые то и дело раздражали меня. Все рыдали, вытирая слезы и сопли. Хоть и скрывали это. Они пытались всячески отвлечь меня, но это помогало только на некоторое время.

— Да, — я переложила мороженое из одной руки в другую, чувствуя, что от одного только его вкуса мне станет плохо. — Ничто не спасает надолго, правда?

Райлан посмотрел на меня, сощурив глаза.

— Ты, вероятно, одна из немногих, кто это понимает.

Я вздохнула:

— Не уверена, что это так.

Уголки губ Райлана дернулись.

— Я слышал, что случилось у Шэннон. Я понятия не имею, что должен сказать, — Райлан посмотрел на Танну и Пита, потом вновь на меня.

— Не думаю, что ты сумеешь подобрать слова.

— Нет, скорее всего нет, — Райлан покачал головой. — Иногда он мог быть той еще задницей, это уж точно.

— О да, — проговорила я. — Но в то же время он был просто прелесть.

Райлан подошел поближе, его глаза поблескивали на солнце, как у Джои.

— Моя мама тоже все знает. Она хочет поговорить с тобой, Мэгги.

Я закрыла глаза, думая об обвинениях Шэннон и о том, как много вопросов было сейчас у миссис Уолтер.

— Не думаю, что уже готова к этому.

— Но ты позвонишь ей? Когда будешь готова?

— Конечно, — выдавила я из себя. — Я позвоню в ближайшее время.

— Хорошо, — сказал Райлан. — Увидимся позже, ребята.

Я стояла и смотрела, как Райлан побежал к своим друзьям и запрыгнул на правое переднее колесо. Я опустила взгляд и поняла, что в руках моих ничего нет. Мороженое лежало лужицей у моих ног. А ветер вырвал из рук все салфетки, взятые из коробки, и неспешно закружил их.

— Мэгги, ты в порядке? — спросила Танна.

— Нет, — произнесла я, думая о встрече с мамой Джои. — Что, если у нее те же вопросы, что и у Шэннон? Что, если она винит меня в чем-то? Не знаю, смогу ли я…

— Мэгги, остановись. Миссис Уолтер так не подумает. И Шэннон тоже. Не совсем так.

— Да, — сказал Пит. — Шэн тоже пытается справиться с этой ситуацией, как и мы все, хоть и выходит у нее это довольно хреново.

Танна схватила меня за руку и потащила из толпы, через поле с коровами, щипающими траву и мычащими в унисон в лучах солнца, которые пронизывали воздух. Через задние ворота с кривой дверцей, которая запиралась, только если приложить достаточно сил. В лес, простирающийся на долгие километры и выбрасывающий вас на вершину той самой скалы, где все началось.

Или где все закончилось?

Теперь я уже была не уверена.

* * *

— Просто игнорируй все это, — сказал Пит, скользя пальцами по гитаре, лежащей у него на коленях.

— Что именно? — спросила я, прислонившись спиной к грубой коре дерева и уставившись на поляну и узкую тропинку около нее. Мне хотелось сбежать на край света. Спрыгнуть оттуда. И унестись в свободное падение до скончания времен.

— Всю эту историю с Джои и Шэннон. Всю эту ложь. Если уделять этому так много внимания, то будет только хуже.

— Тебя послушать, так все просто, — фыркнула я.

— Я не это имел в виду, — сказал Пит. — Но ты должна найти способ справиться.

— Я все-таки думаю, что это не могло продолжаться слишком долго, — произнесла Танна. — Все, что тебе удалось разузнать, рано или поздно раскрылось бы. Но он умер и оставил тебя разбираться со всем самостоятельно.

— Я должна сделать это правильно, — я стукнула себя в грудь, пытаясь выбить из нее всю злобу. — Если нет, я, наверное, никогда не избавлюсь от этого чувства.

— Будет больно, — сказала Танна. — От этого не уйти. Тебе надо проложить путь через эту боль и оказаться на другой стороне от нее.

— Ты говоришь как мой психиатр, — хихикнула я. — Она бы с тобой согласилась. Дело в том, что я уже начала довольно хорошо справляться со смертью Джои. Я имею в виду, настолько хорошо, насколько это в моих силах. Но в некотором смысле это делает только хуже, потому что теперь я рассматриваю его смерть совсем иначе. Того Джои, которого, как мне казалось, я знала, его ведь просто никогда не существовало?

Пит пожал плечами.

— Джои, которого ты любила, был реален, Мэг. Не давай интрижке с Шэннон отнять это. Тебе надо разобраться, как разложить все по полочкам, если ты собираешься пройти через это.

— Ну и как мне разложить все по полочкам?

— Может, стоит потратить некоторое время и вспомнить то особенное, что вы делали вместе, только вдвоем, — в лучах солнечного света, пробирающегося сквозь листву, Пит забренчал на гитаре, перебирая разные аккорды.

— Не дай другому Джои завладеть твоим сердцем, Мэгги, — сказала Танна. — Джои бы возненавидел это.

— Мне хочется знать, как бы он себя чувствовал, — проговорила я. — Интересно, что бы сказал, если бы был здесь.

— Мне тоже, — сказал Пит. — И каждый раз, когда я думаю о нем и тебе, и о всей этой истории с Шэннон, в голове возникает одна песня.

— Да?

— Да. Это звучит странно. Но у меня такое чувство, будто он посылает ее мне. Чтобы ты ее послушала, — следующий аккорд излился из гитары и пронесся сквозь деревья. — Если хочешь, я сыграю ее.

— Давай, — проговорила я, отрываясь от дерева и ложась в траву, глядя сквозь листву деревьев на небо. — Было бы прекрасно.

Как только Пит начал играть, я узнала песню. Это была «Far Away» «Nickelback¹¹». Глаза наполнились слезами, когда слова ворвались в мои мысли, и я хотела сказать Питу, насколько песня идеальна. Но я не была уверена, смогу ли подобрать слова. Слезы катились по моему лицу, я пыталась смахнуть их, но они продолжали течь, поэтому я просто позволила им капать.

Мне было так печально и одиноко даже с Танной, лежащей рядом, даже когда Пит начал напевать песню. Я спрашивала себя, любил ли меня Джои, скучал ли он по мне там, где сейчас находился. Он казался таким далеким. Я задержала дыхание и пыталась вспомнить что-нибудь, что могло бы вернуть его назад, ко мне. Что-то, что заставило бы меня почувствовать, что все в порядке, вместо всего того, что казалось неправильным.

Как только Пит заиграл припев и Танна начала петь, порыв ветра пролетел по верхушкам деревьев, сорвав лист с высокой ветки. Словно покрытая воском зеленая слезинка кружилась надо мной, как в замедленной съемке. И это вернуло его ко мне.

Моего Джои.

* * *

Это было почти два года назад, мы лежали на одеялах в ущелье, смотрели на деревья, покрытые красной, желтой, оранжевой листвой. Мы не разговаривали, не смеялись и даже не целовались. Мы просто лежали, моя голова покоилась на его груди, я наблюдала за движениями крон огромных деревьев. Они были почти беззвучны, но, прислушавшись, я могла различить успокаивающие слова, витавшие в воздухе, говорящие о доверии и бесстрашии, о простом прощении.

Самое невероятное было то, как они рвались на свободу. Джои и я, мы просто наблюдали за тем, как красные, желтые, оранжевые и коричневые листья срывались с размашистых ветвей тех деревьев. Мы наблюдали, а они парили по спирали, и это зрелище заставляло меня задержать дыхание.

Глава 20: Сюрпризы, происходящие в самые странные моменты

— Мэгги, мы вызвали тебя сегодня потому, что хотели бы знать, вспомнила ли ты что-нибудь еще, касающееся дня смерти Джои, — усы детектива Уоллеса подергивались в такт его словам. Он опирался своими тонкими руками на тот же стол для переговоров, за которым мы сидели в ту ужасную субботу, когда я потеряла Джои навсегда. Я спрашивала себя, сколько вопросов было задано за этой столешницей из искусственной древесины.

— Моя клиентка находится до сих пор под наблюдением психиатра, — произнес мистер Фонтейн, сидя рядом с моим отцом, который настоял на том, чтобы я села между ним и мамой, когда мы рассаживались вокруг стола. — Она ходит на терапию к доктору Гэст, чтобы вернуть те потерянные воспоминания. Мы уже говорили вам, что сразу обратимся в полицию, если прояснится что-то особенное.

— Доклады доктора Гэста говорят о том, что у Мэгги, возможно, или посттравматический шок, или диссоциативная амнезия, и оба явления не дают ей возможности вернуть воспоминания. При всем уважении, наше расследование не может сидеть сложа руки и ждать исхода терапии, — детектив Мейер сжал свои пухлые губы в тонкую линию.

— У нас есть новая информация, — сказал детектив Уоллес, — и мы хотели бы услышать версию Мэгги.

Не готовая услышать то, что они хотели мне рассказать, я пыталась незаметно вжаться в кресло. Но от детектива Мейера это не укрылось, и он посмотрел мне в глаза. Я старалась держать голову прямо, но дрожь в ладонях передалась в руки, а затем перешла и во все тело. Меня трясло, будто от холода, но на самом деле мне было жарко и душно. Я посмотрела на своего адвоката, пытаясь сконцентрироваться на нем, стараясь игнорировать этим самым полицейских.

Мистер Фонтейн коснулся кончиком языка верхней губы. Его волосы были зачесаны назад и уложены, словно гелем. Он выглядел точно так же, как и в день смерти Джои, когда я встретила его впервые. Он сидел в кресле в гостиной, задавая вопросы. Вопросы, на которые я не могла дать ответ, не после того, как я все вспомнила.

— Что за информация? — спросила моя мать, сидящая рядом со мной.

— Очевидно, что на вечеринке четвертого июля у Мэгги была ссора с другой девушкой, — эти слова вырвались у детектива Мейера так, словно он долго репетировал эту речь.

— С Шэннон, — сказала я со вздохом. — Она разговаривала с вами?

Но тут же подумала, что, наверное, это мог быть кто-то еще. Например, родители Джои. Эта мысль ввергла меня в уже знакомую панику, в это нервное чувство вины, которое овладело мной в день смерти Джои.

— Мы не можем разглашать эту информацию, — детектив Мейер откинулся на стуле, положив руки на свой толстый живот. — Мы можем сказать только, что, когда мы уже были готовы закрыть это дело, наши последние допросы подняли некоторые новые вопросы.

Мне хотелось встать и накричать на детективов. Кричать так громко, чтобы кожа слезла с их самодовольных лиц, так пронзительно, чтобы стереть Шэннон с лица Земли, и продолжать до тех пор, пока Джои не вернется и не посмотрит на все, что натворил.

— Мы узнали, что между тобой и Джои состоялась ссора перед несчастным случаем. Человек, с которым мы разговаривали, думает, что что-то, случившееся на вершине утеса, могло быть причиной его смерти, — детектив Мейер уставился на меня, ожидая моей реакции. — Что-то, что касалось только вас двоих.

— Этот человек рассказал вам что-нибудь о предполагаемой ссоре? — спросил мистер Фонтейн.

Детектив Мейер сжал кулаки:

— Мы бы хотели услышать версию Мэгги.

Я вопросительно посмотрела на своего адвоката, гадая, моя ли очередь говорить. Он посмотрел на бумаги, лежащие перед ним, и произнес:

— Я посоветовал Мэгги ничего не говорить сегодня. Думаю, лучше получить согласие ее терапевта для продолжения процедуры.

Детектив Уоллес прочистил горло:

— Мы бы хотели урегулировать этот вопрос.

— Мы тоже, — ответил адвокат. — Но не в урон здоровью Мэгги. Она все еще старается прийти в себя после происшествий в День памяти, и доктор Гэст посоветовала ее родителям и мне не давить на нее с ответами.

Это заставило меня чувствовать себя еще более виноватой. Я никому не рассказывала о воспоминаниях, которые нахлынули на меня четвертого июля. В конце концов, Адам был единственным человеком, с которым я хотела поговорить о том, что случилось на вершине утеса. После того, как он был там со мной, после всего случившегося я думала, что только он поймет меня. Но я не могла избавиться от гнева. Все, о чем я думала, было то, что он все знал и скрывал от меня это, и теперь я не знала, смогу ли снова встретиться с ним. Так что я держалась за последние моменты с Джои всю неделю, сохраняя это в тайне и спрашивая саму себя, как, когда и буду ли я вообще делиться этим с кем-либо.

Кондиционер зажужжал, от чего по моим рукам побежали мурашки.

— Вы хотите закрыть дело? — спросил мой отец. — Значит, у вас есть результаты вскрытия?

Детектив Мейер кивнул:

— Да, есть.

— Если вы собирались закрыть дело, значит вы не нашли ничего, что указывает на насильственную смерть, — адвокат переводил взгляд с одного следователя на другого.

— Верно, — произнес детектив Уоллес, резко кивнув.

— Честно говоря, — произнес мистер Фонтейн, собирая бумаги в стопку и наклоняясь к кожаному чемодану, стоящему у ножки его стула, — я не совсем понимаю, что мы здесь делаем.

— Я тоже, — резко произнес отец. — Вы продолжаете работать над делом, потому что девочка, которая завидует моей дочери, осыпала ее какими-то нелепыми обвинениями?

— Мы не раскрываем источник инфор…

— Мы все знаем, кто это, — голос моего отца разносился по комнате, его трясло от гнева. Я была поражена его настойчивостью, тем, как он сжал руки в кулаки, как покраснели его шея и щеки. Но еще более удивлена была я тем, что моя мать сидела и ничего не предпринимала, чтобы успокоить его. Не то, чтобы он часто выходил из себя, но в моменты, когда он был близок к ярости, она была тем человеком, кто останавливал его. — Если вы посмотрите на отношения Шэннон и Джои, то поймете, что честность — отнюдь не ее конек.

— И все же обвинения — это громко сказано, мистер Рейнолдс — произнес детектив Мейер и глубоко вздохнул, раздувая живот.

— Нам бы хотелось знать, был ли конфликт между Мэгги и Джои в день его смерти, — детектив Уоллес посмотрел прямо на меня.

— Я прочел показания первого допроса моей клиентки, — проговорил мистер Фонтейн, — Она уже говорила о том, что у нее ни с кем не было разногласий в день его смерти. К тому же она придерживалась всех ваших наставлений, — мистер Фонтейн встал, его дипломат ударился о ногу.

— Даже более чем, — моя мама встала, положив мне руку на талию.

— Тогда, — мистер Фонтейн пожал плечами, — мы закончили.

— Понятно, — произнес детектив Уоллес.

— Да, — сказал Мейер, — тогда должно быть понятно и то, что мы до тех пор не закроем дело, пока не получим ответы на все вопросы.

Отец встал и отодвинул мой стул. Я встала на трясущиеся ноги, спрашивая себя, выдает ли меня выражение лица, язык моего тела или страх, исходящий от меня. Было ли очевидно, что я вспомнила все, что случилось на утесе, и я скрывала это ото всех, кто хотел докопаться до правды.

Если бы они могли видеть меня насквозь, я бы попалась. Смерть Джои была несчастным случаем, но я была ее причиной. Все потому, что я слишком доверяла ему и не хотела его отпускать.

* * *

— Я сделала твое любимое тушеное мясо с морковью и картофелем, — мама сидела на скамеечке у моей кровати.

Я перевела взгляд на нее, вытаскивая наушники из ушей.

— Я не голодна.

Мой отец вошел в комнату, его руки лежали в передних карманах джинсов.

— Ты должна поесть, дорогая

— Не сейчас, — я не могла даже представить, как что-то ем. Что бы я ни проглотила, все бы пошло тем же путем обратно. — Живот болит, — проговорила я, подтягивая колени к животу.

Моя мать вздохнула:

— Могу понять, почему. Эта Шэннон. О чем она только думала?

Я слышала гнев в голосе матери, необузданный, всепоглощающий гнев. И я обожала ее за это.

— Мы не должны думать о ней, — сказал отец, стоя у изножья моей кровати.

— Что ты собираешься делать, дорогая? — спросила мама, убирая пряди волос с моего лица.

— Спать, — прохрипела я.

— Уверена, что не хочешь есть? — спросила мама и улыбнулась. — У нас есть арахисовый пирог. Как насчет ужина одним только арахисовым пирогом? Я принесу его наверх и съем вместе с тобой. Прямо здесь, в постели.

Она провела рукой по мозаике пледа, лежащего на моих ногах, как бы желая подчеркнуть простоту прошлого, думая о тех годах, о любви, боли и о том, что эти маленькие квадраты ткани символизируют.

Я села, ненавидя тот факт, что ее глаза загорелись от одной только ничего не значащей мысли, что я поем какой-то там пирог. Неужели все происходящее настолько отдалило меня от нее?

— Со мной будет все в порядке, мам, — я погладила ее руку, поражаясь тому, насколько одинаковыми казались наши длинные тонкие пальцы и даже форма ногтей.

Мать всхлипнула, а глаза ее наполнились слезами.

— Я знаю, Мэгги.

— Ты крепкий орешек, — произнес отец, покачиваясь на каблуках туфель.

Мы с мамой посмотрели на него и улыбнулись.

— Что? — он воздел руки вверх. — Так и есть.

Его замешательство заставило нас рассмеяться. Рассмеяться так, что мы чуть не наделали в штаны, такие сюрпризы происходят в самые странные моменты.

От смеха стало лучше. И это озарило комнату, словно тысяча лампочек. Я села на кровати, подперев подушкой спину, и попросила отца принести нам всем по куску пирога.

Когда он покинул комнату, я указала на конец кровати.

— Расскажи мне об этом красном, блестящем лоскутке сатина около моей правой ноги, — я подвигала ногой, показывая участок пледа, чтобы она знала, куда смотреть

Пальцы моей матери нашли квадрат ткани, провели точно по прошитой границе.

— Этот от платья с выпускного, — сказала она.

— Да ну, — произнесла я, погружаясь в ее рассказ. — Ты мне должна все рассказать.

Ее голос закружился вокруг меня, как кокон, который давал мне такую нужную передышку от всего, что произошло с выходных Дня Памяти. Мы провели остаток вечера вместе, оставаясь в моей комнате, мама рассказывала моему отцу и мне истории о каждом из этих изношенных кусков ткани. Пока я слушала, я погружалась в каждую историю, понимая, что плед не был бы таковым, какой он есть, без печали. Кусочек цвета морской волны был от детского одеялка моего дяди, который умер, когда ему было два года, сиреневая сатиновая лента была найдена после торнадо, уничтожившего первый дом моих бабушки и дедушки, черный шелковый лоскут с платья бабули, которое она надевала на похороны моего деда, — все эти лоскутки жизни, они были так же важны, как и все остальное.