Ожог (СИ)

========== Облака ==========

Я возвращалась из мастерской, неся в руках ящик со свежеиспеченной керамикой. Выйдя на улицу, услышала далекий вой сирен и треск вертолетов. Надо глянуть новости, что там стряслось? Но я быстро выбросила из головы все мысли. Нужно смотреть под ноги, когда несешь свой заработок на будущий месяц. Благо нести-то только через улицу.

Я поставила ящик на крыльцо и, стащив с шеи ключ, открыла дверь в подъезд. Потом задвинула ногой свое сокровище внутрь и вдруг услышала, как кто-то бежит по нашему тихому переулку. Здешние жители так не носятся. На нашей окраине живут одни пенсионеры, и мы с братом. Но Кит только с утра прислал селфи с Непальским слоном, так что оказаться здесь никак не мог. Значит, чужак. Звук сирен приближался. Мне стало интересно. У меня есть шанс взять преступника и прославить свое имя в истории? Я спряталась за дубовую дверь подъезда и приникла к узкой щели.

В конце улицы показался бегущий человек. Мужчина. Он бежал тяжело, был покрыт копотью и одет во все темное, единое пятно мрака. Мне показалось, что чужак несет что-то серебряное в руке. Ну, точно — вор. И весь переполох из-за него. В прошлом году уже была попытка ограбить городской музей, неужели опять?!

Я уже держала телефон в руках, готовая звонить в полицию, как вдруг осознала, что же я вижу. Одна рука бегущего была металлическим протезом. Это его я приняла за награбленное серебро. Спрятав мобильник в карман передника, я вышла из подъезда.

— Сюда! Скорей! — махнула рукой.

Черный человек резко изменил траекторию и, молниеносно вскочив в подъезд, захлопнул дверь. Я дрожащими руками вставила ключ и защелкнула замок. Потом обернулась. На меня смотрел ледяными глазами сгусток тьмы. Потом рванулся вперед и сдавил мне горло, прижав к шершавой стене. Я подняла ладони, показывая, что безоружна.

— Все хорошо… — выдохнула я, когда хватка немного ослабла. — Здесь тебя не станут искать.

Он отступил на шаг, так же молча, и я пошла к лестнице.

Наша с Китом квартира находилась под крышей, мама, пока была жива, ласково называла ее голубятней. А нас, соответственно, голубями. Три светлых комнаты и небольшая кухня с балкончиком — вот и вся роскошь. В ванне круглое окно, на чердаке небольшое местечко для хлама. Хлама у нас, правда, не водилось, я хранила на чердаке свои запасы готовых изделий. Я делаю декоративную глиняную посуду и продаю через интернет. Получается неплохо, даже сумела скопить брату на поездку его мечты.

Когда мы уже вошли в дом, я вспомнила о своем ящике с чашками, оставшемся внизу. Но возвращаться за ним не стала. Я знала, что это может быть неверно истолковано моим невольным гостем. Я старалась двигаться плавно и тихо, не смотреть в его сторону и, по возможности, очень ясно показывать, что собираюсь делать в следующий момент. Мужчина с железной рукой сел на пол у стены, не сводя с меня настороженных глаз, и положил рядом здоровенную пушку. Ну что ж, жребий брошен. Я не могла оставить его там. Ради брата.

Перед тем, как Никита ушел на войну, он убедил меня в том, что это скоро кончится, и боевых действий не будет, ведь мы живем в двадцать первом веке, тут все решает дипломатия. Но очень скоро я убедилась, что была слишком хорошего мнения о Никитином начальстве. Через два года в нашу голубятню вернулся молчаливый незнакомец с холодным взглядом, в котором невозможно было узнать прежнего улыбчивого, нежного Кита. Я тогда накупила десяток книг по психологии о травмах войны, ходила сама и таскала брата на тренинги. Мы через этот кошмар прошли. Вместе. И вот теперь он уехал в путешествие — найти нового себя и свой путь. Один, на своем мотоцикле, с протезом левой ноги от колена и ниже. Это мы тоже прошли, но травма душевная была намного тяжелее физической.

Я сняла кожаный передник, в котором вышла из мастерской, и направилась в свою комнату. Достала из шкафа чистое полотенце, зашла в комнату Кита и на глаз подобрала штаны и тенниску, распаковала пачку хлопковых боксеров. Потом, оставив все это в ванной, вернулась в кухню и достала из холодильника кастрюлю с борщом.

Он все еще был у стены. Я тихонько сказала:

— Думаю, тебе надо поесть. Каким бы суперсолдатом ты ни был, есть и спать нужно всем, хотя бы иногда, — и улыбнулась.

При слове «суперсолдат» он весь подобрался и недобро прищурился. Потом встал и, так же молча, сел за стол, не забыв положить рядом оружие. Я вынула из микроволновки тарелку и поставила перед ним. Пододвинула хлеб. Солдат не двигался.

— Хочешь пить? — Он медленно кивнул головой. Я налила из графина воды в два стакана. Он взял свой только после того, как выпила я.

«Ничего себе, какое совершенство! — Подумала я, глядя, как металлическая рука держит стакан. — Совсем как живая!»

Солдат (про себя я стала называть его именно так) ел не торопясь, будто через силу, как человек, который давно забыл вкус пищи. Я, чтобы не смущать его, налила воды в маленькую лейку и подошла к окну полить цветы. И сразу почувствовала на своем затылке настороженный взгляд.

— Эти стекла зеркальные со стороны улицы, — сказала я. — Мой старший брат жил здесь с девушкой, пока я училась в столице, и они не хотели, чтобы соседи…ммм… устраивались с попкорном каждый вечер перед нашим домом. Учитывая огромные окна во всю стену. Поэтому стекла прозрачные только изнутри, а снаружи ничего не видно, кроме отражения неба, даже если прижаться к стеклу лицом. Можешь выйти на балкон и проверить, если хочешь. Я приготовила в ванне одежду, надеюсь, тебе подойдет, — закончила я, обернулась и увидела приподнятую бровь. Первая эмоция, ура и флажки. — Твои вещи несколько пострадали, но если ты хочешь благоухать костром и бойней дальше, я не настаиваю. Я постелила в комнате брата.

Железнорукий встал, взял свою тарелку и вымыл ее. Сказать, что это меня удивило, значит, ничего не сказать. Он увидел мои глаза и прохрипел:

— Не оставлять следов, — потом помолчал. — Мое имя… Джеймс.

Я негромко назвала свое в ответ. Человек-противоречие. Разве имя — это не след?

Когда за ним закрылась дверь в ванную, я быстро выбежала в подъезд за своим ящиком. Пока втащила его на пятый этаж и заперла двери, мой гость уже преобразился. Штаны пришлись впору, а вот тенниска трещала по швам. Я посмотрела на его мучения и сказала: — Снимай, я потом поищу что-нибудь.

Джеймс попытался осторожно стянуть тенниску, но из этого мало что вышло. Старательно натягивал, видать. Я вздохнула, пошла к тумбочке и взяла ножницы. Сталерукий тут же напрягся, но потом все же понял, что противник из меня в любом случае нулевой, и дал к себе подойти. Я подцепила несчастную рубашку сзади и одним движением разрезала ее доверху.

Боже мой, что за шрамы! Такое впечатление, что этот протез раскалённым вплавили в его плоть! Я изменила свое мнение о совершенстве технологий его изготовителей. Какой человек согласится на такое? А может, его и не спрашивали? Стальная рука была рельефной. Я невольно подумала, что ему нужно постоянно следить за фигурой, чтобы обе руки смотрелись одинаково. Еще один недочет производителей.

Через минуту Джеймс (вот черт, надо теперь привыкать называть его так) уже спал на Никитиной кровати, мертвым сном насмерть измученного человека, и дышал так тихо, что было непонятно — жив ли он.

========== Перед грозой ==========

Я стояла на балконе и пила чай, глядя поверх черепичных крыш на город и далекую ленту реки. Небо потемнело, облака светились по краям серебряным огнем. Ночью будет дождь. На столе в кухне тихо звякнул телефон. Кит пишет, кому еще. Я обернулась. В шаге от двери стоял Джеймс. Нет, брат тоже ходит тихо, как кот, но я уже так привыкла, что в доме нет никого, кроме меня.

— Привет, сказала я. — Выспался?

Молчание.

Я вздохнула и вошла в комнату. Телефон лежал на столе и светился. Я взяла его в руки. Кит. Фото с дороги. Лес, красота и его улыбающееся лицо.

«Смайлик. — Будь осторожен, у тебя над головой висит улей)»

«Знаю, потому и послал тебе. Мед-улет!»

«Да ты поэт))»

Я подняла глаза.

— Там на кресле футболка. Когда-то друзья купили Никите, ошиблись с размером раза в два. Тебе как раз.

— Зачем тебе это? Ты не знаешь кто я.

Это прозвучало как обвинение.

— Я знаю достаточно. Ты попал в какую-то заваруху, потерял там руку. Теперь ищешь пятый угол. Наш тупичок иначе и не назвать. У меня брат через это прошел. Я совершенно не хочу вмешиваться в чужие дела, но если я вижу, что могу помочь — я это делаю.

Он молчал.

— Теперь можешь идти, и потерять где-нибудь еще и голову! — бросила я.

Меня глубоко задевала вся эта ситуация. Аналогия с братом. Что делать теперь, я не знала, но все мое существо противилось тому, чтобы еще кто-то погиб на войне, был изувечен, потерял остатки себя самого. Все равно кто, и все равно на какой войне.

— Но уходить сейчас не советую, дождь собирается, — сердито добавила я.

Джеймс смотрел в окно на небо. Я не знала, слышал ли он меня вообще. Я пошла в кухню и заварила еще чая. Подумав, достала с полки корзинку с ватрушками.

— Осторожно, горячо! — Воскликнула я, но осеклась.

Он взял чашку железной рукой. Я вспомнила, какие предосторожности предпринимаю, когда открываю печь для обжига. Во всем есть свои плюсы.

Джеймс пошел в комнату, оделся и вернулся с ворохом своих вещей. Оттуда он достал несколько ножей и огнестрелов, разложил это на полу, оторвал кусок от своей обгоревшей одежды и стал чистить оружие. Я покачала головой, взяла со стула разрезанную днем тенниску, села в кресло поближе к окну и принялась ножницами нарезать из нее тонкие полоски.

Заметив взгляд сталерукого, я объяснила: — Разрезаю старые футболки на пряжу, а потом плету половички. По ним приятно ходить босиком.

Он не ответил. Ничего, мы такое уже видели. Молчать, не смотреть в глаза, не отвечать на вопросы, не чувствовать, не раскрываться, не знать, не думать. Защитный панцирь из осколков. Чтобы его снять, нужно удалить каждый кусок и прижечь каждую рану.

Так мы и коротали вечер: я — заготавливая клубки пряжи, он — доводя до блеска орудия убийств. Иногда кто-то из нас тянулся за ватрушкой или прихлебывал чай. Я налила ему, как и себе, без сахара.

Глядя на разобранный Scorpion, я вспомнила о баночке оружейного масла в Никитином шкафу, и это навело меня на мысль: помощь другим может помочь тебе самому.

— Слушай, у нас на чердаке лежит старое отцовское охотничье ружье. Очень красивое. Я много раз просила Кита смазать его как следует, но все было как-то недосуг. А после войны…

Он на мгновение оторвался от чистки зазубрин на ноже и поднял голову.

— Принеси.

Что ж, хоть слово.

Я вынула из-за холодильника стремянку и поставила ее у входной двери. Там в потолке был люк. Солнце уже село, освещения на чердаке не было никакого, кроме щелей между балками, так что я, порыскав там без толку, чертыхаясь, стала слезать со стремянки, попутно вспоминая, где у нас лежит фонарик.

— Посветить? — Снизу мне в лицо ударил яркий луч света оружейного фонаря.

— Подними выше, пожалуйста, — и дуло оказалось прямо возле моего уха.

Я, наконец, обнаружила искомое — плотный длинный сверток, перетянутый кожаным ремешком. Ружье было тяжелым, но не тяжелее моих ящиков с чашками, которые я таскала сюда дважды в неделю. Я отодвинула от себя ствол Скорпиона, чтобы не наткнуться, и спустилась вниз.

Папа стрелял куропаток и горных коз официально каждую осень, и неофициально круглый год. Лесники его прекрасно знали, впрочем, тут все друг друга знают еще с пеленок, вздыхая, отводили взгляд, а по вечерам в баре журили и грозились выписать штраф. Но это был папин спорт, и без него он быстро начинал тосковать. Так рассказывала мама. Отец всегда числился первым в списках добровольцев-спасателей в здешних лесистых горах, и знал их назубок. Так что лесникам приходилось закрывать глаза на некоторую его вольную трактовку указов лесничества.

Ружье заняло всю длину от окна до столика с ватрушками. Оно было прекрасно. Резной инкрустированный приклад тускло блестел в свете вечерней лампы. Я задернула шторы и включила верхний свет. Потом сходила за маслом и воском, которым натирала мебель по большим праздникам. И села смотреть.

Я очень люблю смотреть, как работают профессионалы. Художник в шесть легких мазков рисует портрет, плотник за полчаса делает из доски резную подставку для цветов, стеклодув так ловко лепит из жидкого песка цветного коня, что кажется, и ты можешь не хуже, дайте только инструменты.

Папин ИЖ-17 был молниеносно разобран, смазан и собран снова. Я даже не успела налюбоваться, как быстро и ловко работают пальцы солдата.

Взяв сухую тряпочку, он приложил ее к воску и стал натирать приклад, пока тот не заблестел. По комнате поплыл запах меда и дерева.

— Чехов писал, что если на стене висит ружье, то, в конце концов, оно выстрелит. Я надеюсь, сегодня не тот случай, — улыбнулась я, когда услышала звук передергиваемого затвора.

Джеймс посмотрел на меня вопросительно.

— Не сочти за грубость, я понимаю, что у тебя могло не быть такой возможности, но… ты умеешь читать? — я очень боялась, что обижу его, но он неожиданно улыбнулся и хитро прищурился.

— На тридцати языках.

— Правда? Вот это да! Ну, скажи что-нибудь на… — я задумалась. — На иврите!

— Ma le’hagid lah, yalda? K’hi, ha rove shel’ avih muhan.

И он протянул мне ружье.

Пока я мыла чашки и заносила с балкона цветы, пряча их от надвигающейся грозы, солдат вытер остатками ткани пол и выбросил ее в мусор. Без следов. Я помню.

— Но книг я не читал. Только инструкции, устав и газеты, когда это было необходимо.

Его голос прозвучал удивительно спокойно. Таким я его еще не слышала.

— Ну, никогда не поздно начать, — улыбнулась я. — Литература помогает нам не только уйти в другой мир, но и построить или отремонтировать свой. У меня много хороших книг, там, в стеклянном шкафу. Многие, конечно, переведены, но я не владею тридцатью языками, чтобы читать все в оригинале.

Он не ответил. Хлынул дождь.

Я не стала прятать ключи, чтобы он мог уйти в любой момент, если захочет. Мне не было страшно оставаться с ним в одном доме ночью, потому что если бы он хотел причинить мне вред, то давно бы мог это сделать. Вывод: он так измотан, что поверил первому встречному. Как лев с колючкой в лапе, вышедший к людям. Значит, мне нечего бояться. Пока.

Я положила около его постели три чистых простыни и поставила на тумбочке бутылку воды. Я очень хорошо помнила, как это бывает. Ночные кошмары Кита после возвращения становились моими. Он кричал во сне, а я могла только плакать по ту сторону двери, да приносить ему воду и сухие футболки, складывая мокрые от пота в таз. Какое счастье, что в нашем пятиэтажном доме никто больше не живет. Только на лето на первом этаже две местные бабушки сдают туристам квартирку.

Я взяла сборник стихов и забралась в свою кровать. Но чтение в голову не шло. Я, внутренне сжимаясь, смотрела на стрелки часов на стене. Кукушка-кукушка, скажи, сколько мне…

В два часа ночи раздался первый крик.

Комментарий к Перед грозой

* Что тебе сказать, девочка? Возьми, ружье твоего отца готово. (Иврит)

========== Дождь ==========

В теплые дни я стараюсь встать до рассвета, чтобы успеть поработать в мастерской до того, как начнется жара. Мое рабочее место находится через улицу от дома, в подвальчике с садиком. В подвале я работаю, в саду выращиваю ароматные травы для кухни. Правда, в основном они растут сами, я же только поливаю их иногда. Работенка не пыльная. А вот мастерская очень, хоть окна всегда и открыты. Когда в печи пекутся горшки и чашки, так вообще хоть беги. Зато зимой хорошо.

Я собрала волосы в высокий пучок и надела рабочую одежду. В голове мелькнула мысль, что если Джеймс еще не ушел, то увидев меня с утра, подумает, что я всегда только так и хожу. Старые джинсы, майка и ветровка, только чтоб добежать от двери до двери. Впрочем, какая разница, что он подумает? И вообще, скорее всего, он уже давно исчез. Такие долго на одном месте не сидят. Это в романах бедные странники вечно ищут свой дом и очаг. На деле же, поскучав у этого очага недельку-другую, они снова пускаются в странствия. Натура такая. Рожденный летать… Я наблюдала за полетом стрижей в рассветном небе с балкона.

Мои мысли прервал шорох. Я вернулась в дом. Он стоял у шкафа и рассматривал корешки книг.

— Меня все еще ищут. Я должен уйти.

— Очень последовательное мышление, — проворчала я.

Он оглянулся. В серых глазах я не прочла ничего.

— Если тебе так надо в город, хотя бы измени внешний вид.

Он скривил губы, мельком глянув на свой протез. Да, такую отличительную деталь точно надо спрятать.

— Моя куртка сгорела.

— Ну, есть огромное древнее папино пальто, но в нем ты будешь выглядеть еще более странно, чем с твоей зеркальной гармошкой. Ничего похожего на твою точно нет, я здесь не спецназ тренирую, а горшки обжигаю.

Джеймс фыркнул и спросил: — Какие горшки?

— Глиняные. Горшки, чашки, тарелки. Я гончар.

И тут меня осенило. — Пойдем со мной! Только быстро, и накинь на плечо мою ветровку, чтобы не отсвечивать.

Рассвет на нашу улицу еще не пришел, но фонари уже не горели. На брусчатке медленно ворочались густые куски тумана. Мы быстро перебежали дорогу и, хлопнув калиткой, оказались в моем травяном садике. В мастерской было тепло, чтобы согреться после холодной улицы, я прижалась к стене печки. Она еще не до конца остыла после вчерашней работы. Мне пришло в голову, что ледяная металлическая рука зимой, должно быть, сильно портит жизнь. Впрочем, как и раскаленная летом в жару. Джеймс, отложив ветровку, оглядывал мое убранство. Гончарный круг с кусками глины на полу, полки с необожженными изделиями, ящики с материалами, висящие на стене инструменты, кисти. Его живая рука протянулась к небольшой чаше и тихонько тронула край. Я наблюдала за ним. Да, эта чаша и мне нравится. Посмотрим, что выйдет, когда я ее обожгу.

На столе лежал кусок глины, который я вчера оставила, накрыв мокрой тряпкой. Я подошла к нему и сняла покрывало. Потом взяла проволоку, сложила петлю и отрезала кусок.

— Возьми, — протянула я руку. — Сомни в пальцах. Ты в детстве лепил зверей из пластилина?

Он нахмурился.

— Я… не помню.

Эх, куда ни ткнешь, всюду больно. Что же это за существо такое?

Джеймс сжал пальцами глину, и вдруг глаза его прояснились.

— Вспомнил. Кажется… синее. Кто-то сказал, что это облако.

Он криво улыбнулся и опустил взгляд.

— Я тебя за другим делом звала, но если захочешь еще одну тучку, бери и делай.

Солдат молчал. Ну конечно, шаг вперед, два — назад. По-другому не бывает.

— Я знаю, как спрятать твою руку. Сделаем из тебя ветерана войны.

Он вытаращил на меня глаза и расхохотался. Чужая душа — потемки, подумала я. Но смех является признаком душевного здоровья.

— Здесь у меня есть гипсовые бинты. Неси воду, там раковина и ведро.

Я показала пальцем в угол мастерской и открыла коробку с гипсом. Через час все было готово, загипсованная рука выглядела очень натурально, я натерла ее землёй с огорода и вытерла насухо тряпкой. Потом нацарапала разные значки и слова, и получился гипс, которому как минимум три недели. На самом видном месте я не удержалась и нарисовала значок «Heroes of Might and Magic». Знаю, что пошловато, но было к месту. Завершающим штрихом стала перчатка и кожаный ремень через плечо, поддерживающий руку у груди. Все как у людей. Образ завершили темные очки и кепка Кита, завалявшиеся с лета в углу. Я открыла все оконца и дверь, потому что солнышко уже окрасило розовым дерево у меня в саду.

— Все, готово, можешь идти.

И я повернулась к печи и начала вытаскивать из нее блестящие чаши и тарелки.

Я собиралась поехать сегодня в центр города, прикупить кое-что из еды и забрать платье, которое отдавала в починку. Моя швейная машинка недавно сломалась, к тому же я ненавижу вшивать длинные молнии. Но мне и в голову не пришло, предложить солдату поехать вместе. Кто мы друг другу?

Я вынула уже полпечи, когда, наконец, поняла, что он все еще здесь. У меня за спиной.

Ладно. Несколько чашек нужно было окунуть в глазурь, я развела в ведерке химикаты и, надев перчатки, начала работу.

— Можно?

Вот это да! Что значит творческая атмосфера.

— Валяй. Резиновые перчатки на гвозде.

И в то же мгновение я увидела, как стальные пальцы с чашей окунаются в глазурь. Хм. Как знаешь. Я выставила в печи температуру и время повторного обжига, вымыла ведра и кисти.

— Пойду домой переодеться, — сказала я, вешая фартук на гвоздь. — Ты можешь побыть здесь.

Джеймс наклонил голову и уселся на стол.

Через несколько минут я смыла с рук и лица пыль, распустила волосы и надела цветной осенний сарафан, и любимые резные сапоги. Кожанка ярко-коричневого цвета от ветра, вышитая сумка. Бегом в мастерскую.

Я нарочно громко хлопнула калиткой, но меня все равно встретил подозрительный взгляд серых глаз.

— Пошли, до трамвая минут десять пешком.

Город уже прогрелся солнцем, в голубой вышине чертили стрижи, звенели по брусчатке велосипеды и кариатиды старого города с удовольствием подставляли бока ярким лучам. Как хорошо, когда бабье лето выдается длинным, можно продлить удовольствие от света и тепла перед долгой зимой.

С деревьев облетали золотые листочки, под ногами на камушках пестрели переливы опадающего розового клена.

— Тут красиво. Я очень давно не гулял просто так.

— Но ты же не просто гуляешь, ты идешь по какому-то делу, сам сказал, — возразила я, — Так что это не считается.

— Возможно… надо радоваться тому, что есть.

— Да вы, батенька, философ! — рассмеялась я.

Может, не все потеряно, если он способен наслаждаться настоящим моментом, не уплывая в прошлое. Хотя бы на эти десять минут.

В стареньком бренчащем трамвае Джеймсу уступила место милая старушка. Нам пришлось подыграть, куда деваться. Старушка все норовила погладить его по голове. Может, он и сидел, как на иголках, но зато я была довольна, что мой камуфляж работает. Парни все еще продолжали возвращаться с войны, кто без рук, кто без ног, а кто и в ящиках. Так что моя идея была очень кстати, хотя и не лишена некоторой циничности. Хотя, если вспомнить Кита, я имела на это полное право.

Первым делом мы остановились около ателье. Я расплатилась, забрала сверток с платьем и на выходе увидела своего спутника с объемным пакетом в руке.

— Купил одежду, пояснил он кратко.

Вот это скорость. Спортивный магазин был рядом, но управиться с примеркой и выбором за шесть минут? Я вспомнила, как долго и придирчиво Кит выбирает себе носки, и улыбнулась.

— Что успел схватить-то? Мужское хоть? — Я покосилась на его пакет и представила себе розовые полосатые колготки.

— Надеюсь, — широко улыбнулся Джеймс.

Улыбка это не просто напряжение лицевых мускулов. Она бывает очень разная: улыбка маньяка, улыбка кокетки, простодушная улыбка ребенка, странная улыбка от испуга или боли. Смех от рыданий отделяет улыбка. Я долго ждала ее от Кита. Ту самую, единственную улыбку. И когда дождалась, то устроила себе праздник, пошла в кафе-мороженое и оплатила заказы десяти детям, которые придут до конца дня. А потом сидела за столиком и смотрела на то, как они, нахмурив лоб, считают монетки, а узнав, что это не требуется, начинают бурно радоваться неожиданной удаче.

Но вот вопрос, почему у Кита восстановление заняло полгода, а у стального молодца прогресс налицо уже на второй день? Может, он и правда суперсолдат? Или просто был там недолго? Но тогда почему ему вставили такой дорогой протез? За какие заслуги? Впрочем, какая разница?

— Тебе в какую сторону? — Спросила я на ходу.

— Мне нужен почтовый ящик на центральной улице.

Центральный проспект был перегорожен. Странно, здесь только недавно сменили асфальт.

Все было усеяно ямами и выбоинами, как будто на проспекте порезвилось полчище пьяных бронтозавров. Некоторые дома были без стекол и опалены, и на стенах вились черные разводы и пробоины от минометных снарядов. Посреди проспекта на боку лежал огромный семитрейлер. Вокруг него суетились тракторы и люди в касках. Я сложила два и два, покосившись на своего спутника. Он один такое устроил? Или здесь было поле боя двух армий?

Я почувствовала, что солдат ускорил шаг. Он явно был напряжен, и я понимала, почему. Преступника всегда тянет на место преступления, здесь сконцентрированы силы полиции всей области, а ему приспичило найти именно этот почтовый ящик. Прекрасный план самоубийства.

— Иди, как шла.

И он исчез. Я даже не успела понять, куда. В тот момент я осознала истинное значение фразы «провалиться сквозь землю». Даже посмотрела на асфальт у своих ног, с готовностью увидеть там дыру. Это длилось секунду. Я взяла себя в руки и пошла в магазин.

Мясо, свекла, вот этот сыр выглядит неплохо, йогурт я взяла, что еще? Ах да, мука кончилась. Я в который раз пожалела, что не послушалась Кита, который твердил, что в телефоне нужно хранить списки нужных продуктов, чтобы не теряться каждый раз в супермаркете.

Последний пакет муки стоял на верхней полке. Я встала на цыпочки, чтобы дотянуться, но тут чья-то рука через мою голову схватила его и стащила с полки. Я с негодованием повернулась, чтобы дать отповедь такой наглости, и вдруг увидела Джеймса через стеклянную стену. Все другие мысли тут же вылетели у меня из головы. Он шел быстрым шагом под аркадой большого дома напротив. Потом оглянулся и побежал. Через мгновение он пропал из виду, и мимо окна мелькнули два темных силуэта.

Мое сердце билось где-то в горле. Я прошептала вслух: — Я ничем не могу ему помочь, — и повторяла это себе до самой кассы супермаркета. Хорошо, что платить можно картой. Я не смогла бы посчитать в этот момент даже до трех.

Выйдя из магазина, я перешла улицу и, незаметно оглядываясь, прошла под арками. Было тихо, только скрежетали тракторы на проспекте. Дойдя до конца дома, я увидела белые куски, рассыпанные по тротуару. На одном была какая-то знакомая картинка. Точно. Might and Magic.

Я развернулась и зашагала в сторону дома. Пакеты оттягивали мне руки. Обычно за едой ездил Кит на своем Honda. Я почувствовала, как сильно соскучилась по нему. По нашим разговорам, спорам и чтению вслух. Но стоит написать ему: «Кит, я скучаю», как он тут же прилетит. Заманчивая идея. Но нет. Ему нужно это путешествие, как воздух. А я потерплю.

У дороги на куче строительного мусора лежал бежевый пакет. Я узнала его, это были те самые розовые колготки, прошу прощения, те самые вещи, которые купил себе сталерукий на соседней улице. Я и так была увешана кульками, еще один никто не заметит. Я наклонилась, чтобы дать отдых рукам, и подняла все свои покупки, но уже вместе с пакетом.

Трамвайный маршрут идет через березовую рощицу. Это странное место посреди города, где пассажиры ощущают себя на прогулке в деревне. Обычно я радуюсь этому и езжу в центр только этим путем, ради этих коротких минут, но сейчас на меня навалилась такая опустошенность, что я едва находила силы придерживать руками покупки. Я закрыла глаза и прижалась виском к прохладному стеклу.

Дом встретил меня тишиной. Еще два дня назад я назвала бы ее умиротворяющей. Но сейчас для меня эта тишина означала чью-то боль и смерть. Я запретила себе раскисать и прошла в кухню. Поставила у входа бежевый пакет с вещами. Разложила по местам продукты. Сложила кульки в кулек. Миллион раз обещала себе не держать дома кульки для кульков в кульках. Заварила чай и села у окна в кресло.

Когда я проснулась, вокруг меня была ночь. И все та же тишина. За окном стояло далекое зарево города. Я вздохнула. От моего вздоха шелохнулась штора на другой стороне окна. Миг — и передо мной вырос темный силуэт, закрывший собой звезды.

— Господи Боже, как ты меня напугал!

— Я не думал, что вернусь.

— Как ты вообще забрался сюда? Через балкон?

— Да.

— Не дом, а проходной двор! Значит, каждый может к нам залезть? Надо замок сменить в балконной двери.

— Замок хороший, — возразил Джеймс.

— Тогда каким макаром ты его открыл?

Он пожал плечами.

— И давно ты здесь? Почему не разбудил меня? Почему в дверь не позвонил, как нормальные люди?

— Два часа и тринадцать минут. Не хотел. Не был уверен, что ты здесь одна.

Больше похоже на ответ робота, чем человека.

— Кто бы здесь еще мог быть?!

Джеймс молча покачал головой.

— Послушай, не надо вести себя со мной, как с глупой девочкой. Видела вас в окно магазина. Это не просто военная полиция. Я даже не уверена, люди ли это были вообще. Я понимаю, что ты опасен, и понимаю, что те, кто за тобой идут, опасны не меньше. Хочешь здесь зимовать? Отлично, я не против. Кит приедет не раньше весны. Но изволь объясниться кого, когда и как мне надо бояться. Отсутствие информации — кратчайший путь к провалу.

Я перевела дух и протянула руку за чашкой.

— Чай остыл, фу. Придется заварить новый.

— Зачем? Нагрей в микроволновке.

Самым язвительным тоном, на который была способна, я ответила:

— Может, на полях сражений и нормально нагревать чай в микроволновке, но какой-то премудрый китаец сказал, что свежий чай подобен эликсиру жизни, а остывший — яду змеи!

Боже, какую чушь я несу: микроволновки с чаем на полях сражений…

Я встала с кресла и, схватив чашку, выплеснула ее в раковину.

Потом залпом выпила стакан воды и обернулась. Солдат стоял у темного окна, глядя на ночной город. На металле руки отражался свет уличного фонаря.

— Голодный? Я мяса купила.

Он посмотрел на меня и усмехнулся устало.

Через двадцать минут мы уже уплетали скворчащее мясо с луком прямо со сковороды, заедая черным хлебом и помидорами.

— Спасибо.

— Пожалуйста.

Мы помолчали. Потом Джеймс заговорил. Он говорил долго, с большими паузами. Я не торопила и не перебивала. Я слушала. Про подвиги Мстителей я читала мельком в интернете, видела нарезки съемок в youtube. Новости не моя страсть. Я всех героев то даже по именам не знала, а уж злодеев и подавно. Я узнала, что Кэп был его единственным другом, с которым они вместе воевали.

Он рассказал, что перешёл дорогу одновременно всем — и Мстителям, и остаткам Гидры. Красавчик. Талант. Это надо уметь. А теперь он решил уйти.

— С меня хватит.

— Но в покое тебя вряд ли оставят, так?

— Пока я жив, буду бороться.

— А разница?

— Раньше за других, теперь за себя.

— Значит, твое имя Баки?

— Нет. Это была армейская кличка. Меня зовут Джеймс Бьюкенен Барнс.

— А в какой из войн ты заработал себе стальную руку?

Он запнулся, потом все же ответил: — Я на редкость удачный плод эксперимента.

Значит, я не ошиблась, назвав его суперсолдатом. Интересно, сколько ему лет? Некоторые из войн, о которых он говорил, прошли много лет назад. Слишком много лет назад.

Я спала очень крепко. Проснулась только однажды, под утро, тихо пробежала на кухню попить воды и на обратном пути заметила, что дверь в спальню Кита приоткрыта. Я заглянула в щелку. Джеймс спал поперек кровати, мокрые волосы рассыпались по простыне, рука касалась пола, рядом валялось одеяло. Каждую ночь воюет со своими демонами.

Я приоткрыла дверь пошире. Вчера он смотрел, как я сплю, сегодня мой черед. Его лицо было спокойным и умиротворенным, в нем было что-то детское. Все на свете невинные дети, пока крепко спят.

А еще оно было… красивым.

Меня разбудило птичье дерево. Под окном моей комнаты растет очень плотный лавр, в котором мелкие птички устроили себе мегаполис. На закате и на рассвете мое птичье дерево начинает клубиться и оглушительно чирикать на все лады. Зимой я вывешиваю на окно кормушки из прессованных зерен. Весной кладу на подоконник клоки сена, которым упаковываю керамику для отправки по почте. К вечеру от сена не остается и следа. Мой мегаполис строит гнёзда. И тогда я чувствую себя могущественным покровителем.

— Батюшки, сено! Ахнула я и села на кровати.

Я совсем забыла, ведь сегодня мне нужно отправить три больших посылки с чашками и здоровенное блюдо! Быстро одевшись и поплескав себе в лицо водой, я провела расческой по волосам и выскочила из дома, схватив ключи от мастерской.

В студии было прохладно, моя умница-печь давно остыла, и мне оставалось только достать готовые изделия и упаковать их. Я загремела ящиками. Сухая трава лежала снаружи под навесом, покрытая пластиком от сырости.

Рядом росли мята и вербена. Я сорвала листик с того и другого. Во рту разлился горьковатый травяной вкус. Навалив сена в подставленный ящик, я перенесла его внутрь и занялась упаковкой.

К обеду тучи затянули небо, и пошёл мелкий дождь. Я разложила на столе конверты, которые вкладывала в каждую посылку, и потянулась к выключателю, чтобы при свете вписать имена.

Мое запястье перехватила на полпути железная хватка.

— Пугать, так пугать. Призраки и те ведут себя приличнее, — проворчала я, опуская руку.

Джеймс стоял на пороге, весь затянутый в черное, в новенькой охотничьей куртке, увешанный своей эффектной амуницией.

— Куда? — Спросила я после непродолжительного молчания.

— Не знаю.

— Удачи, — и я протянула ему руку.

Он пожал ее. Я помнила, как мгновенно он умеет исчезать, поэтому быстро добавила:— Приходи, когда захочешь. В любое время. И в любое окно по выбору.

Его глаза потеплели. И он пропал, как не было. Только дождь шелестел за распахнутой дверью.

Комментарий к Дождь

Вот подходящая песя на финал главы:

https://m.soundcloud.com/redemxion-pbc/danny-gokey-hope-in-front-of

========== Снег ==========

На площади перед собором поставили огромную елку. Вечерний город притих в ожидании Рождества и переливался цветными огнями. В снегопад все прячутся по домам, лишь немногие решаются гулять, подставив лицо белым пчелкам. Я каждый день посылала Никите фото зимы, которую он очень любит. А он мне в ответ — свои, с глазастыми Тибетскими храмами и скачущими обезьянками.

«С Рождеством, макрелька.

Не скучаешь там без меня?»

Я смахнула с экрана телефона снежинки и улыбнулась.

«Некогда мне было скучать, работы невпроворот перед праздником, только закончила.

И тебя с Рождеством, Кит».

Я прошла до самого парка и повернула назад. На земле лежал нетронутый снег, так приятно было оставлять на нем первые следы.

«Не оставлять следов». Я помню.

В задумчивости я дошла до дома, и вдруг заметила что-то яркое наверху, на фоне стены. Я не сразу поняла, что это занавеска моего балкона, развеваемая ветром, зацепилась за шершавую каменную кладку. А когда сообразила, то пустилась бегом, чуть не упала на скользких ступеньках, еле вставила ключ, замерзшие пальцы не слушались. Что есть духу я взбежала вверх по лестнице и распахнула двери. Все тихо, мирно горит моя керамическая елочка у окна. Поблескивают на полу остатки золотых лент, которыми я перевязывала праздничные упаковки.

— Кит? Это ты?

Я вздохнула, сняла сапоги и сунула их под батарею. Потом бросила шапку и шарф на стул и подошла к кухонному окну. Балконная дверь была открыта, на полу намело небольшую кучку снега. Чудес не бывает. Значит, оставила так, когда уходила. Я отцепила занавеску и вернулась в дом.

— Входную дверь закрыть? Или ты кого-то ждёшь?

Я вздрогнула и выскочила из кухни. У входа, между дверью и стеной, стоял Джеймс.

От радости у меня совершенно пропало всякое понятие о приличиях и я молча бросилась ему на шею. Но тут же взяла себя в руки и отошла на шаг.

— Прости. Я рада, что ты жив.

— Я пришёл, потому что хочу ответить на твой вопрос.

— Какой вопрос? — удивилась я.

— Откуда у меня рука киборга. Хочу, чтобы кто-то знал. Кто-то, кто… не они, закончил он.

От этих слов на меня повеяло холодом. Что ж, некоторое разнообразие в праздничном настроении. Не все же улыбаться, в самом деле.

Я достала из холодильника запеченную курицу с картошкой и маринованные огурцы. Заварила две чашки травяного чая.

— Ешь. Ты с дороги.

Я оставила его на кухне и разожгла в гостиной маленькую чугунную буржуйку на гнутых ножках. Когда мы были маленькими, в этих домах еще не было отопления, и мы грелись зимними вечерами у трех печек. Сейчас осталась только одна, в чисто декоративных целях. Около нее так уютно было лежать на ковре и слушать как гудит пламя.

Через несколько минут Джеймс присел рядом со мной и протянул мне вторую чашку.

— Расскажи мне о твоем старшем брате, — неожиданно попросил он.

Я задумалась.

— Что тебя интересует? Его служба в армии?

— О нет, о смерти я знаю достаточно. Расскажи мне про жизнь.

— Он… веселый. Добрый. Любит розыгрыши. Учиться новому. Обожает руководить. Когда мы были еще подростками, за ним бегала вся детвора. Он все время что-то придумывал, какие-то командные игры, занятия. Это с его подачи я занялась керамикой. В десять лет он повёл всех соседских детей к ручью, там был овраг с голубой глиной на дне. И мы налепили разных кособоких кувшинов и с гордостью понесли их домой, родителям. Мамы с трудом нас узнали, такие мы были чумазые.

Джеймс слушал весь подавшись вперед, так, будто я рассказывала его собственную альтернативную историю жизни.

— А потом, лет через десять, когда я окончила университет, оказалось, что профессия эколога не востребована, интересных должностей нет. Я была совсем потеряна, и Кит приехал ко мне, посадил на мотоцикл и привез туда — в тот самый овраг. И мы снова лепили, на этот раз только вдвоем. И я почувствовала, как будто сила земли переходит в мои руки от этой глины. И не могла уйти оттуда, пока брат насильно не вытащил. Через неделю я записалась на курсы гончаров. Вот, с тех пор я на своем месте.

Я помолчала.

— Сейчас он далеко, и я очень скучаю. Это мое первое Рождество без него.

Я так долго запрещала себе тосковать, что в тот момент все мои сдерживаемые эмоции готовы были вылиться потоком слез. Не хочу реветь, не надо реветь, только не сейчас! Почувствовав, что нос предательски краснеет, я отвернулась к окну и, справившись с комом в горле, спросила:

— Что ты хотел мне рассказать?

— Ты считаешь слезы слабостью?

Мне на миг стало смешно.

— Я никогда не считала их слабостью, с чего ты взял? — обернулась я, шмыгая носом. — Просто я не считаю приличным рыдать при посторонних, нагружая их своими переживаниями. Слезы это даже хорошо, особенно для тех, кому трудно заплакать.

Я увидела слезы Кита впервые через четыре месяца после возвращения. Мы должны были встретиться в парке у пруда после моей работы. Я увидела брата издалека, он сидел на траве и смотрел на уток в пруду. Они играли и ныряли, в закатном огне брызги воды казались искрами. В воде отражалось оранжевое небо. Когда я тихо подошла и села рядом, то увидела в его глазах слёзы. Мы встретились глазами с братом и крепко обнялись.

Мы долго молчали, трепетала гаснущая свеча в глиняной елочке, снег прекратился, и за окнами были видны в ночном небе яркие морозные звезды.

— Я родился в марте тысяча девятьсот семнадцатого. В Бруклинской школе я познакомился со Стивом — будущим Капитаном Америка. Он был худым и дохлым, и я вечно тянул его изо всех передряг.

Джеймс взглянул на меня и добавил: — Этого я не помню. Многие куски моей жизни я восстанавливал с помощью внешних источников информации. И продолжаю до сих пор.

А затем война… нас разбросало по глобусу, и встретились мы уже потом… после первого плена. Стив спас меня и остальных из казематов Гидры.

Через какое-то время он позвал меня в команду, чтобы обрубить Гидре последние щупальца, и там… в общем, мне не повезло. Я помню падение. Очень долгое. И тьма. Все сочли меня погибшим. Да так оно и было на самом деле, если подумать.

— А дальше? Спросила я дрогнувшим голосом.

Он отставил чашку. Стальная рука стиснула живую в кулак.

— Дальше? — Джеймс заговорил быстро и сбивчиво. — Камера, много проводов, биологических и кибернетических экспериментов, удачных и неудачных, вот это уродство из металла, он показал глазами на искусственную руку, криосон и электрошок в промежутках, на сладкое.

— Зачем… шок? — Прошептала я онемевшими губами.

Он серьезно посмотрел на меня.

— Чтобы стереть память. Память о заданиях, которые я выполнял.

— А на задания тебя… выпускали под конвоем?

— Я не мог не вернуться на базу. Не мог не выполнить задание. Я… — Он сглотнул. — Есть определенный набор слов, которым меня можно запрограммировать. И я вновь стану Зимним Солдатом.

Джеймс смотрел на дымок, вьющийся над погасшей свечой. А я думала о том, сколько ему на самом деле лет. Настоящих, полных жизни и радости. Двадцать? Двадцать два?

— Но есть и хорошая сторона, — криво улыбнулся он, наконец. — Я не чувствую почти никакой боли, жары и холода, меня невозможно отравить, сломать мне что-либо весьма непросто, я не могу заболеть ни одной из существующих болезней, с первого раза запоминаю нужную мне информацию в любом объеме, и на мне все быстро заживает. Вот так, — и он, молниеносно выхватив нож, полоснул себя по запястью здоровой руки.

Я вздрогнула и приготовилась увидеть поток крови, но ее было на удивление немного. Лишь одна капля упала на пол, и другая — на подставленную стальную ладонь. Через три минуты от раны не осталось даже следа. Зрелище было завораживающее, как ускоренная видеосъемка.

— Впрочем, я с удовольствием отказался бы от этого, если бы только можно было все вырезать к черту, и начать сначала… я пытался, передал весть, что ухожу, но боюсь, что это ничего не изменило. Я по-прежнему совершенное оружие и нужен им живым… А уж они сделали все, чтобы не дать мне умереть…

Я осторожно прикоснулась к его ладони. Он не отдернул руки, будто и не заметил.

Мы долго так сидели, пока не погас последний уголек в печи.

Потом я встала и, взяв книгу с полки, раскрыла ее.

— В некотором царстве, в некотором государстве жил-был царь Демьян.

Барнс повернулся и уставился на меня. Потом придвинулся ближе и стал слушать.

— У него было три сына…

Читая сказку об Иване-царевиче и сером волке, я поглядывала на солдата из-под ресниц. Мысленно заготовила речь на тему: «Важнейшая роль сказок в становлении личности». Я выбрала именно эту историю, потому что ее сюжетные линии совпадали с тем, что я услышала этой ночью. Бесконечные задания, сверхспособности, убийство и чудо живой и мертвой воды. А ведь есть еще сказки о ледяном великане, о мертвой царевне, о Джеке — победителе великанов… в каждой читатель ищет и находит себя. И с каждым счастливым концом, по капле вырастает вера в то, что и в твоей жизни может появиться заветное «жили долго и счастливо». Ведь хороший конец каждой сказки происходит не только «благодаря», но и «вопреки» обстоятельствам.

Но мне не пришлось произносить ни слова. Когда сказка кончилась, Джеймс сказал: — Еще.

Я закрыла книгу, встала и вложила ему в руки.

— Не пропадать же твоим тридцати языкам. Практикуйся.

Он взял книгу и сел у лампы на мое место. Там я его и нашла наутро, спящего. Зная, что холод ему не страшен, я все же накинула сверху плед. Мало ли что, а так гораздо уютнее.

========== Туман ==========

Я соскребала со стола подсохшую глину куском алюминиевого профиля, который использовала вместо скребка, когда в дверь постучали.

— Входи, доброе утро.

— Доброе, — ответил Джеймс.

Сунув скребок в отверстие холодной печи, чтоб не мешал, я мокрой мочалкой стала мыть стол дочиста. Скребок скрылся в золе. Надо вымести печь, подумала я.

— Скажи, ты надолго приехал? Просто сегодня Новый Год, и мне нужно знать, какие у меня планы: индюшка с яблоками или просто оладьи.

Он усмехнулся.

— И то, и другое неплохо. Но готовить не придется. Я как раз пришел с тобой об этом поговорить.

Ну что ж, такова жизнь. К вольному ветру привяжешься — рад не будешь. Планировала одинокий вечер, пожалуйста, ничего не меняется. Я стала вспоминать, чем бы еще мне сегодня заняться до наступления ночи, чтобы не думать… да ни о чем не думать. На полке стояли подсохшие глиняные колокольчики. Я сложила их в печь, выставила четыреста градусов и закрыла крышку.

— Я хотел бы пригласить тебя поехать со мной.

— Что?!

Я не кочевник по натуре и очень привязана к своему домику и мастерской.

— Ты не так поняла, я хочу съездить на концерт. Сегодня. У меня два билета. Одиночка привлекает больше внимания, чем пара. Так что мне непременно нужен спутник.

Я улыбнулась.

— Ну, если в целях конспирации… Когда ты в последний раз был на концерте?

— Честно говоря, ни разу. Но я видел, как это делается, — поспешно добавил он.

— А кто выступает и где?

— Фестиваль альтернативной музыки, Дюссельдорф.

С ума он что ли сошел? Это же три часа лету из столицы!

Увидев выражение моего лица, Джеймс вытащил из внутреннего кармана куртки билеты на самолет и помахал ими в воздухе.

Я прочла свое имя на верхнем листе.

— Это было несложно, — заметил он.

Другое имя было незнакомым. Судя по всему, румынское — Дрэгос Урсу. Ну конечно, Барнс же не может лететь под своим.

— У тебя двадцать минут, чтобы собраться.

Я вспомнила его давнишний шестиминутный шоппинг.

Меня внезапно охватило бесшабашное веселье. Будь что будет, один раз живем!

И вдруг я вспомнила. Печь! Ее надо выключить, пока еще можно! Я подбежала к дверце, выключила таймер и заглянула в окошко печи. — Вот черт!

В печи дышала серебристая лужа, подбираясь к моим колокольчикам. В отчаянии я открыла дверцу, и на меня дохнуло четырехсотградусным ветром. Хорошо, что успела отвернуться.

— Что ты делаешь? — шагнул ко мне Барнс.

— Скребок! Я сунула и забыла его там, теперь алюминий впитается в кирпичи, и печь можно будет выбросить! — воскликнула я и стала искать, чем можно вытащить расплавленный металл из горнила.

В углу полки я нашла старый стальной нож и бросилась к печи.

Джеймс за это время успел снять куртку, сбросил рубашку с плеч и в данный момент расстегивал последнюю пуговицу на рукаве. Я удивилась, но машинально взяла у него сорочку. Затем он подошел к печи и, щурясь от жара, сунул свою руку киборга в печь, пальцами снял с ее дна алюминиевую лужу и сантиметровый слой кирпича под ней. Из горсти на каменный пол капал металл. Разжав ладонь, он избавился от кирпичной пыли, подошел к раковине и включил воду правой рукой. Левая зашипела, как рассерженная змея. Через две минуты этот новоиспеченный Гефест был снова безупречно одет и, с видом аристократа, полирующего ноготки, смахивал с пальцев левой руки застывшую алюминиевую крошку.

— Б@%ь, ну, ты даешь, — вырвалось у меня.

— Хоть одно доброе дело, — вздохнул он.

Капли алюминия застывали на полу.

— Пойдем, у меня осталось всего шестнадцать минут из двадцати.

Я достала из-под кровати небольшой чемодан и побросала в него вещи, подумав, добавила магнитные шахматы и блокнот с карандашами.

Быстро переодевшись, я посмотрела на себя в зеркало. Щеки горели. Я провела по губам прозрачной помадой от мороза и вышла из комнаты.

— На сколько дней мы едем?

Джеймс пожал плечами.

— Я привык брать билет в один конец.

Он взял мой багаж и вышел на лестницу.

— Эй, а как же спуск с чемоданом через балкон? — крикнула я. — Я предвкушала зрелище!

За углом стояла машина, черный Шевроле. На боковой двери белела наклейка ренты автомобилей.

Я уже открыла дверь, чтобы сесть, но, хлопнув себя по лбу, побежала назад.

— Загранпаспорт! — крикнула я, обернувшись на бегу.

На улице пошел густой снег, небо затянуло серым. Мне показалось, что на противоположной крыше, усаженной кирпичными трубами, что-то шевельнулось. Это все снег, сказала я себе. И голуби. И паранойя, навеянная вчерашним разговором.

На самолет мы попали удивительно быстро. Оказалось, что быстрая посадка весьма удобная услуга, если летишь без багажа.

Вообще-то я летаю несколько раз в год, то на мастер-класс, то просто погулять по неведомым дорожкам. Но всегда пользуюсь лоукостерами, не вижу смысла платить за огромный чемодан, которого у меня нет, и за кусок несъедобного бутерброда.

Это был мой первый опыт полета первым классом.

— Меньше народа, меньше проверок, — коротко объяснил Барнс.

Это было правдой, пассажирами были только мы и еще одна женщина на другом конце отсека.

На большой высоте всегда хорошая погода. Когда я налюбовалась облачными полями, то задала вопрос, который занимал меня уже полдня:

— Джеймс, если уж мы летим за твой счет, мне любопытно, откуда ты берешь деньги? Если учесть, что тебе нельзя светиться и заводить счет в банке, и за твою… службу тебе вряд ли платили.

Солдат оторвался от планшета.

— Мне платят, как и всем нам.

И пояснил:

— Еще во время Щ.И.Т.а была разработана отдельная финансовая система для хранения наших средств и безопасных транзакций. Они анонимны, их нельзя отследить. Это было сделано для защиты героев, ведь никогда не знаешь, где окажешься, и что может понадобиться. Там около двадцати открытых счетов, сейчас, может, и больше. Раз в полгода государство переводит определённую сумму. Им это выгодно, так создается иллюзия некоего контроля и поощрения.

— Но тебя же считали погибшим? И потом, сейчас ты уже не один из них?

— В мире сверхлюдей все сложнее, — поморщился он, — кто-то может пропасть на пятьдесят лет, а потом объявиться, кто-то меняет сторону… не всегда по своей воле. Нельзя обрубать концы, это неразумно. Счет не перекроют, пока не пройдет сто пятьдесят лет со дня предполагаемой смерти. Мне некогда, да и некуда было их тратить, я не Старк, — ухмыльнулся он.

Оставшуюся часть полета мы играли в мои дорожные шахматы. Я научила Джеймса играть в «уголки», и из пяти партий он проиграл только однажды, хотя я до этого момента считала себя экспертом в этой игре. Тактика и стратегия, так ее и растак.

Дюссельдорф встретил нас ярким закатом. Я села в подогнанную машину и открыла верхнюю заслонку с зеркалом, чтобы привести себя в порядок. В отражении было видно мои растрепавшиеся волосы, захлопывающего багажник Джеймса и стоянку аэропорта с множеством людей и грузовых тачек. Мое внимание привлек мужчина у колонны. Он говорил по телефону и очень внимательно смотрел в нашу сторону. Точно паранойя.

— Слушай, сказала я при выезде на трассу, у меня от твоих рассказов появился побочный эффект, — Барнс бросил на меня быстрый взгляд, — я теперь всех подозреваю, — продолжала я, — то голубей на крыше, то мужчин с телефонами…

Он досадливо поморщился.

— Женщины с телефонами тебе кажутся менее опасными?

Я задумалась и вспомнила агента Романофф.

— Ты прав. Устаревшее клише.

— Я не для того тебя вытащил, чтобы ты высматривала шпионов. Для этого здесь есть я, а ты просто радуйся жизни, окей?

— Сложно не подпасть под влияние ситуации, знаешь ли. Это классика — простая девушка заметит то, что упустил супер профи, и спасет мир.

Как здорово, что квартиру теперь можно снять через интернет, ни разу не встречаясь, ни с ее хозяином, ни с носильщиком, ни с горничными.

Ключ был в почтовом ящике. Я оглядывала улицу. Настоящие пряничные домики. Нигде таких нет, только в Германии, да еще в Нидерландах. Хотелось лизнуть перекрещивающиеся балки, чтобы проверить, не шоколадные ли они. Джеймс позвонил хозяину жилья, чтобы подтвердить прибытие. Я услышала, как он говорит по-немецки, и поняла, почему некоторые предпочитают смотреть специфическое кино именно германского производства.

— Я в восхищении. Ты будто здесь родился. Надо как-нибудь устроить тебе тестинг с гугл переводчиком. Поговорим на всех тридцати языках, которые ты знаешь.

Он довольно оскалился.

Апартаменты были двухкомнатными, с кремовой отделкой в классическом стиле. В спальне стояла двуспальная кровать с балдахином, а в гостиной — чудесный белый диван-рекамье напротив окна. В городе уже зажглись фонари и праздничные гирлянды.

Джеймс занес вещи в спальню, я услышала, как он присвистнул. Выйдя, решительно поднял руки и сказал:

— Я буду спать на диване, комната твоя. Три спальных места, две комнаты, фотографий этого средневекового шатра не было, иначе я бы присмотрел что-нибудь другое.

Ну уж нет, — я забралась на диван с ногами, — он мой! Буду смотреть на огоньки в окно.

— You little cunning fox! — прищурился он.

Мы выпили глинтвейна и съели по тарелке жареной картошки с салатом в ближайшем ресторанчике. Фестиваль начинался через полчаса.

Пришлось долго искать нужный трамвай (мне захотелось покататься на здешнем аналоге моего любимого транспорта), мы вошли в зал на середине первого выступления.

Зал был огромный, по бокам переливающейся сцены висели экраны, а толпа внизу шумела и светилась в полумраке огоньками фотовспышек. Мы постарались протолкнуться поближе, но остановились где-то на середине. Дальше были уже консервы, а мне хотелось свободы движения.

Музыка была великолепна, гитары я обожаю, живые выступления это всегда здорово. Мы слушали рок, альтернативную музыку, соул, чилл и многое другое, чему я не знала названий. Одна группа из Монголии вынесла на сцену инструмент, состоящий из множества колокольчиков. Я загорелась попробовать сделать такой, когда вернусь. Пытаясь так и этак поднять телефон повыше, чтобы снять это чудо, я вспомнила, что не одна.

— Можешь приподнять меня? — закричала я в ухо Барнсу.

Он улыбнулся, и, подхватив меня, поднял на вытянутых руках вверх, как на сидении. Я не ожидала оказаться на такой высоте и чуть не потеряла равновесие. Сфотографировав сцену, я заметила себя и Джеймса на экранах. Оператор показывал панораму и решил задержаться на нас. Я смутилась и, обернувшись, знаками попросила спустить меня на землю.

После концерта мы купили в фойе два хот дога и бутылки с водой. Возвращаться решили пешком, чтобы посмотреть на город и подышать воздухом.

Ночные улицы в центре были буквально запружены народом, вся молодёжь высыпала гулять и поздравлять друг друга с Новым Годом. В каждом окне горела елочка, деревья в парках были обернуты гирляндами лампочек.

Недалеко от нужной нам улицы у меня вдруг закружилась голова, и я почувствовала тошноту. Юркнув в проулок с мусорными баками, я оперлась рукой о стену.

— Что с тобой?

Я махнула на него второй рукой.

— Уйди! Кажется, меня сейчас стошнит.

Он не успел ответить, как меня сложило пополам. Когда полегчало, я села на ступеньки и промокнула губы салфеткой. Потом достала воду и прополоскала рот.

— Хот доги были… — я не договорила, Джеймс рванулся в сторону.

— Oh, holy shit, — и я услышала, как за мусорным баком выворачивает уже его.

Я нахмурила брови.

— Тебя же невозможно отравить!

Он отдышался и ответил:

— Это всего лишь значит, что от этого я не умру. Но совершенно не значит, что мне не может быть плохо.

Когда Джеймс подошел ко мне, я протянула ему салфетки и воду. В сумке была походная аптечка, а в ней кулек активированного угля. Я разделила его пополам, по пять каждому.

— Черт, разве так должен кончиться новогодний вечер?!

— Смотри, — показала я, — вон там круглосуточный магазин. Написано двадцать четыре. Будь другом, скажи, как это читается?

— Drogariemarkt.

— О боже. Давай возьмем красного вина. Моя мама всегда им лечила нас, детей, от отравлений. И потом, вечер еще не кончился.

Когда он вышел с пакетом, я успела замерзнуть и проголодаться. Пришлось возвращаться и брать пачку риса.

До дому мы дошли уже на половине бутылки, шутили и смеялись всю дорогу. Несвежий хот дог сближает, подумалось мне.

Перед тем, как оккупировать ванну, я поставила вариться рис по-итальянски в большом количестве воды, которую потом нужно слить, как макароны. Так рис получается рассыпчатым и ароматным.

Я легла в ванну и окунулась с головой. Дома у нас только душ, с местом не разгуляешься.

Повесив полотенце на сушку, я надела пижаму и вышла в гостиную.

— Рис надо слить, — я прошла на кухню в поисках дуршлага и, не найдя такового, задумалась: — Дуршлага нет, сетки тоже. Что делать будем?

— Дай сюда.

Джеймс вымыл руки и, взяв у меня кипящую кастрюлю, наклонил ее над сливом, придерживая крупу левой рукой. Кипяток полился у него между пальцами. Взвилось облако пара.

— А говорил, вечер не удался!

Лежа на диване под одеялом и глядя на огни за окном, я думала о Ките. Почему я ему до сих пор ничего не сказала? Сначала потому, что говорить-то было нечего, потом стало опасно, затем поздно, а теперь… У нас никогда не было друг от друга тайн. До войны.

У него появились свои. А теперь и меня связала молчанием война, пусть и не моя.

Комментарий к Туман

* Ты маленькая хитрая лиса! (Англ.)

* О, черт! (Англ.)

* Круглосуточный магазин (нем.)

========== Буря ==========

Мне снилось, что я лежу на дне океана, и надо мной плавают рыбы. Вода была пронизана солнцем до самого дна. Сполохи света колыхались вместе с течением, и мне в лицо попадали яркие зайчики. Приходилось щурить глаза, но шевелиться было лень. Я медленно моргнула. Рыбки пропали, появилась акула и большой скат. Они кружились надо мной и о чем-то спорили. Потом вода потемнела, и хищники бросились друг на друга, поднимая вихри пузырьков и продолжая ругаться, теперь уже очень громко. Так громко, что я проснулась и открыла глаза.

— Calm down, bird, I already said that I will not kill anyone anymore, it was the condition of my freedom. However, if someone attacks me, I cannot be held responsible for my actions.

— You, as always, do not give a f%&k!!!

— If I tear off your wing, you will not die, but you’ll go home by foot! *

Я привстала и обернулась на голоса.

— Leave. Me. Alone.*

Барнс захлопнул створку окна так, что оно с грохотом ударилось в подоконник. По стеклу расползлись трещины. На мгновение за окном раскрылись огромные крылья и тут же пропали.

Я вскочила и подбежала к нему.

— Что случилось? Кто это был?

Молчание.

Ладно, подождем, когда придет в себя. Пойду, соберу вещи.

— Они нашли меня, — сказал он мне в спину, — это Сокол.

— Насколько все плохо? — осторожно поинтересовалась я.

Барнс отрешенно смотрел в разбитое окно. Потом горько усмехнулся.

— Люди Золы хотят иметь меня рабом, люди Кэпа хотят, чтобы я пришел к ним сам. Но то, что и те, и другие хотят делать моими руками — нести смерть.

Обратно мы решили лететь из Кёльна, я очень хотела полюбоваться знаменитым собором. За окном машины проносились шпили церквей, домики и поля. Иногда трасса сворачивала ближе к Рейну, и речная вода сверкала на солнце так, что больно было смотреть. Я рисовала в блокноте все, что вижу: высокие крыши, дымок из труб, заснеженные деревья, его руки в кожаных перчатках на руле. Его волосы, падающие на лицо. Ясные глаза, брови, сведенные в одну черту.

Башня Кёльнского собора, казалось, так сильно тянется к небесам, что вот-вот сложится, как зонт, и пропадет из глаз высоко в облаках.

До объявления на посадку еще оставалось время, и мы провели час на берегу, бросая хлеб птицам.

— Я прочел Чехова, — вдруг решил поделиться он, — пока летели сюда.

— Что, все собрание сочинений? — поразилась я.

— Да. Я быстро читаю.

— Господи, Джеймс, это же не сдача экзамена по скорочтению! Так ведь не получаешь никакого удовольствия.

— Я не умею по-другому. Получить информацию можно быстро, но чтобы обработать ее требуется время.

— Так значит, ты теперь смотришь спектакли по Чехову у себя в голове?

Он махнул головой: — Yep*. Уже второй день.

— Интересно. Расскажешь потом, что тебе понравилось, а что нет?

— Расскажу, — улыбнулся он.

В аэропорту было удивительно много народа. Я думала, после Нового года все лежат по домам еще несколько добрых дней.

Мы быстро прошли паспортный контроль и, отыскав свой гейт, увидели, что почти все пассажиры уже внутри самолета. Выйдя на летное поле, я оглянулась на здание аэропорта. Вдруг могучая сила оторвала меня от земли, и я увидела прямо перед собой расширенные глаза Джеймса.

— Бежим! — он рванул меня за собой. Я отпустила ручку чемодана, и мы побежали. У меня не было возможности даже оглянуться, чтобы понять, от чего мы бежим. Мы неслись назад, к зданию, чтобы укрыться на нижних ярусах, где хранилась техника и грузы.

Я услышала крики и звуки выстрелов. Мы пробежали по пандусу внутрь. Что-то громко прожужжало мимо моей головы, и солдат резко дернул меня вниз, за спасительную преграду вилочного погрузчика. Он наработанным движением достал из-за спины пистолет и снял его с предохранителя.

Я бросила взгляд сквозь окно машины. Шестеро. И они были очень близко. Стекло разлетелось под градом пуль, и я закрыла голову руками. Барнс стал отстреливаться. Потом схватился металлической ладонью за край крыши и, подбросив себя вверх, молниеносно перелетел на другую сторону подъемника, приземлившись точно на одного из преследователей. Другой нападающий выстрелил в солдата в упор, но кибер ладонь закрыла дуло пистолета, и оружие разорвало у стрелка в руках. Я смотрела на бой в лучших традициях Голливуда, и мое сердце сжималось от ужаса с каждым ударом, наносимым Барнсу кем-то из нападавших. Я осознала, что дышу, как рыба, выброшенная на берег, когда вокруг неожиданно стало тише, и я увидела, что вся шестерка лежит в позах сломанных кукол на бетонном полу. Все это длилось не больше полутора минут. Джеймс поднял на меня глаза, сделал шаг и вдруг застыл, как изваяние. Я почувствовала, как лезвие ножа медленно поднимает мне подбородок. Из-за моего плеча раздался громкий голос:

— Sei kein dummer, Soldat. Fesselt ihn! *

Я увидела, что из-за колонн технического этажа выходит еще десяток вооруженных людей. Один из них со звонким щелчком застегнул на плечах и поясе Джеймса толстые металлические обручи.

Удерживающий меня немец опустил нож, подошел к скованному Барнсу и достал из-за пояса длинный шокер. Я, не помня себя, рванулась, но кто-то схватил меня сзади за волосы и прижал к полу. Солдат повел плечами, и обручи затрещали, поддаваясь. Шокер ударил, по вибраниуму поползли синеватые разряды. Джеймс зарычал, и оружие воткнулось ему в шею. Немцу понадобилось сорок бесконечных секунд, чтобы его пленник наконец отключился.

По периметру высокого потолка тускло горело аварийное освещение, и виднелись небольшие зарешеченные отверстия — пол верхнего этажа. Одна лампа мигала. Глаза не сразу привыкли к полумраку. Что это? Склад? Архив? У ближней стены стояли древние мастодонты — металлические шкафы с ящиками картотеки. Пол был усеян пыльными бумагами. Дверь железная, очень толстая, в бронированной раме.

Я приподнялась на руках, чтобы оглядеться получше, и увидела темное пятно в противоположном углу.

— Джеймс!

Я подбежала и убрала волосы с его лица, вслушиваясь в дыхание. Жив. По шее расползся кровавый круг ожога. Металлические путы пропали. Он медленно открыл глаза и сел.

— Ты не ранена? — прохрипел Барнс.

— Нет, по-моему, только висок болит. Я ощупала небольшую шишку.

Вдруг сверху, из зарешеченных отверстий, раздался голос:

— Приветствую тебя, дорогой друг!

Джеймс подобрался, как хищник перед прыжком.

— Какого черта тебе нужно?

— О, мне нужно совсем немного. Чтобы вы разыграли небольшую театральную постановку. Коротенькую и несложную. Жанр скорее относится к трагедии, хотя если подумать, хорошая трагедия невозможна без комических элементов!

Мы переглянулись. Голос замолк ненадолго, только с потолка раздавались мерные шаги.

— Ты задержался на этом свете, Белый Волк. И можешь помешать моим планам на будущее. Но! — он цокнул языком. — Нас слишком мало осталось, чтобы легко убить тебя. А идти на риск я не хочу. Так что я предоставлю эту работу твоим друзьям. Они справятся, я уверен. Ведь это часть вашего договора, так? — и он расхохотался.

Для меня все это прозвучало полнейшей ахинеей, но я заметила, что с последней фразой лицо Джеймса выразило понимание, и он вскочил на ноги, бросаясь к двери.

Но та оказалась весьма крепкой. Возможно, когда-то здесь, за толстым слоем брони, хранили какие-то важные документы. Снова и снова Джеймс с ревом бросался на стальную преграду. Он будто обезумел.

Наконец, зацепив пальцами угол двери, он стал отгибать его, как консервную крышку, броня медленно поддавалась под натиском вибраниума.

— Желание! — раздалась сверху четкая русская речь.

Барнс закрыл глаза и пошатнулся, отступая.

— No…*

— Ржавый!

Я увидела, как его губы затряслись, а по телу прошла судорога.

— Что с тобой?! Что это? — я схватила Джеймса за руку. Его лихорадило, глаза были безумные.

— Это мой код…

— Семнадцать! — Джеймс рухнул на колени.

— Stop it! *

— Рассвет!

Еле слышно:

— Kill me…*

— Что?! Что ты несешь?

— Убей меня прямо сейчас…

— Печь!

— Тяжелое… бей… в шею…

— Девять!

Изо рта у него пошла пена.

— Добросердечный!

Пена окрасилась кровью, Джеймс прокусил себе губы.

— Возвращение на родину!

Он выгнулся дугой и закричал страшным криком пытаемого зверя.

— Один!

Я отползла назад, не сводя глаз с кошмарного зрелища, и оказалась под столом.

— Товарный вагон!

Тишина оглушила меня. Джеймс очень медленно выпрямился во весь рост и мотнул головой, стряхивая капли пота.

— Зимний солдат!

Молчание. «Нет, нет, не надо» — мысленно молила я.

…

— Готов повиноваться.

Голос без эмоций, как у автомата.

С потолка послышался глухой удар, и вниз упала решётка, а с ней оружейный ремень Джеймса. Он поднял его и застегнул на поясе одним движением.

— Задание: устранить. Затем в сторону: — Wir gehen weg! *

Зимний солдат сфокусировал взгляд на мне.

Сверху послышался какой-то шум, топот и лязг.

— Donnerwetter! Der Gast erschien vorzeitig, halt ihn an! *

Но я не обратила на это внимания. Мне оставалось жить не более трех секунд, и я совершенно ясно осознала, что мне нужно успеть сделать. Но для этого я обязана прожить хотя бы полминуты. Любой ценой.

Я вскочила, перевернув стол ему под ноги. Зимний солдат вытащил из-за пояса пистолет. Рванувшись в сторону, у меня получилось выиграть несколько секунд — пуля попала в плечо. Боли не было, просто рука отнялась вся целиком. Я подбежала к дальней стене и повернулась лицом к моему убийце, как раз вовремя, чтобы закрыться руками. Зимний солдат подцепил стул и швырнул его в стену над моей головой. Ветхое дерево фейерверком рассыпалось от удара.

Он приближался плавно и неотвратимо, как снежная лавина.

С верхнего этажа доносились крики и глухой грохот.

— Джеймс! — крикнула я. — Джеймс Бьюкенен Барнс!

Он вытащил нож и перехватил его так, чтобы удобнее было снизу одним ударом вогнать под ребра.

Глядя в его лицо, я быстро сказала:

— Ты не виноват, запомни!

Еще полторы секунды. Размах.

— Я люблю тебя, Джеймс Барнс.

И закрыла глаза.

Комментарий к Буря

* - Успокойся, птичка, я уже говорил, что больше никого не убью, это было условием моей свободы.

- Да тебе, как всегда, по @#$%!!!!

- Если я оторву тебе и второе крыло, ты не сдохнешь, но пойдешь домой пешком!

- Оставьте. Меня. В покое. (Англ.)

-Ага

(Англ.)

- Не глупи, солдат. Связать его! (Нем.)

- Нет…

- Нееееет!

- Убей меня… (Англ.)

- Проклятье! Гость явился раньше времени. Задержать его! (Нем.)

========== Лед. (Версия с английским без перевода) ==========

Комментарий к Лед. (Версия с английским без перевода)

Глава с английским без перевода. Кому удобнее-переключайтесь на следующую, там только по-русски

Мое сердце билось. Удар. Еще. Вдох.

Я почувствовала опаляющую боль в плече и подняла ресницы. Зимний солдат неподвижно стоял передо мной. Взгляд был расфокусирован, по лицу пробегали волны, как по экрану компьютера с отходящим проводом.

Вдруг раздался грохот, и кусок потолка рухнул вниз, поднимая тучу бетонной пыли. Тело солдата защитило меня от разлетевшихся осколков. Он даже не моргнул.

Когда пыль осела, на кучу щебня спрыгнул темнокожий Сокол и, сложив крылья, огляделся. Заметив нас, он крикнул, театрально раскинув руки:

— Freedom to the prisoners!

Парень говорил по-английски с присущими черным певучими интонациями.

Он поднял очки на лоб и продолжил: — No need in greetings, met this morning. How the hell has this bunch of chickens managed to drag you in here? Someone has recently claimed he needed no one, but admit it, Bucky…

Тут Сокол наконец понял, что-то не так, и одним прыжком он оказался рядом и увидел меня.

— Hello there! And what in the name of heavens is going on? Bucky?

Он заметил в руке Барнса нож, который тот так и не выпустил.

— Dammit… We all knew it would happen again! That’s why Cap was reluctant to let this fool go… — простонал он.

Я осторожно протиснулась в свободное пространство между рукой Джеймса и стенкой. Солдат был похож на пластиковую модель самого себя.

— Samuel, — представился крылатый.

Я назвалась.

— What did they want from him?

Я помолчала, обдумывая ответ. И решила, что сказать правду безопаснее.

— Planned to kill him. Using your hands. And use me as a bait.

— But you are… alive? — полувопросительно сказал он и оглядел меня с ног до головы. Я небрежно повернулась, пряча простреленное плечо. Темная ткань пальто сослужила мне отличную службу, к тому же вся комната и мы сами были запорошены бетонной пылью.

Сэм заглянул Баки в лицо.

— Since when is he like that? God, what has stopped him? How is it possible, anyway?!

И, не дожидаясь ответа, добавил: — We need to get out, we can’t let the services even remotely guess what… could have happened here.

Я подняла бровь: — But this is a perfect excuse for you to put Barnes on a tight leash again! You merely need to let everything as is. Am I wrong?

Сокол повернулся ко мне и сказал:

— Maybe I’ll wish to retire one day as well. And maybe then someone will come to my aid.

Он схватил Барнса за руку, чтобы вынуть боевой нож, но тут же улетел спиной в металлический стеллаж картотеки. Рефлексы солдата сработали автоматически.

Сэм, охая, выбрался из груды ящиков и сделал еще одну попытку. На этот раз стальные пальцы поймали его за лямку рюкзака, Сокол с трудом увернулся от лезвия, схватил Баки за правую руку, перелетел назад и заорал, беря ее в захват:

— Mother$%#er! Bucky, chill out! I haven’t broken into this place just to let you turn it into a f$%#ing common grave!

Нож выпал с глухим стуком. Глаза Джеймса медленно обретали осмысленное выражение. Внезапно он задышал так, будто вынырнул из ледяной воды, и оперся стальной рукой о пол. Сэм выпустил его и присел рядом на корточки.

— We need to leave.

— What… what did I do? — просипел Джеймс.

— Ничего, — ответила я.

Он медленно поднял голову и неверяще уставился на меня.

— Oh my God… What… impossible!

Он перевел взгляд на свою руку, нашел глазами нож на полу. Потом опять посмотрел на меня. Его губы шевелились, будто искали какие-то слова. Я подошла, присела и провела ладонью по его волосам. Он отшатнулся, как от пламени.

— I was supposed to kill you… I remember…

— And what happened next? — со жгучим любопытством вклинился Сокол.

— I wish I know it myself, — глухо сказал Джеймс и опустил голову.

Шум и далекий визг сигнализации заставил нас очнуться, Сокол надел очки, выпустил крылья и сказал:

— Let’s move. I can take you both, but won’t be able to carry you for more than half a mile. So we’ll have to land and regroup.

— Where are you going to fly? удивилась я, — I think we’re below the ground, aren’t we?

— True. But there’s just one level of light construction above us, and that’s hardly an obstacle.

Он вскочил на гору смятого бетона, достал из бокового кармана плоский минный диск и метнул его сквозь дыру в потолке. Я закрыла одно ухо здоровой рукой. Раздался еще один взрыв. Сокол спрыгнул к нам и, схватив обоих, крепко прижал к груди.

Я невольно вскрикнула.

— Hold on!

Мы стрелой вылетели через крышу, и в уши нам ударил вой многочисленных сирен.

Я зажмурилась от ветра. Полет длился меньше полуминуты. Посадку нельзя было назвать очень мягкой, я упала в снег, а Джеймс еле устоял на ногах с помощью Сэмюэля.

— We’re in the fields behind the airport. Neither roads nor people are here these days. We can take a breather, уверил Сокол.

Я с трудом оторвалась от мягкой перины снега, единственное, чего мне хотелось сейчас — это лечь и закрыть глаза, в ушах стоял звон.

— Oh my God, what’s that? — воскликнул Сэм, — Are you hurt?!

Кое-как сфокусировав взгляд на парне, я ответила по-русски:

— Немного… кажется.

Джеймс тут же оказался рядом со мной. На снегу алели пятна.

Из последних сил я прошептала:

— Ты не виноват, запомни.

Сначала мне показалось, что я плыву в космическом пространстве. В черноте светились далекие звезды. Что это? Сон? Бред? Я закрыла глаза. Поняла, что не сплю. Во второй раз получилось лучше: звезды сложились в показания на экранах приборов. Отовсюду ко мне, как паутина, тянулись провода. Я попыталась повернуть голову. Не сразу, но у меня получилось. На стене горела неяркая круглая лампа. Чуть дальше виднелись очертания окна. Под ним, слабо освещенный светом ночника, сидел Джеймс и смотрел на меня. Мне показалось, что я всего лишь моргнула. Но, когда открыла глаза, уже светало, а его рядом не было.

В больнице я пролежала неделю, прежде чем, наконец, было принято решение о выписке. Сломанная плечевая кость, большая кровопотеря, сотрясение мозга. Ни Сэма, ни Джеймса я за это время не видела.

Сокол принес меня сюда и сказал, что я жертва беспорядков в аэропорту, тех самых разборок бандитских группировок на летном поле, о которых трубили все новостные каналы.

Это и стало официальной легендой. Развороченное старое здание таможенного архива, шестеро убитых, восемь раненых, троим преступникам удалось скрыться. О Джеймсе не было ни слова. Люди всегда легко верят в то, во что им удобно.

На третий день принесли мои вещи, найденные по документам в сумке на летном поле.

Я покорно глотала бульон и шпинат, выполняла все предписания врачей, потому что хотела как можно скорее вернуться домой.

В день выписки я оплатила билет на самолёт и, заказав такси, не спеша вышла из здания больницы. Морозный чистый воздух обжег меня. Я спустилась по лестнице и услышала свое имя. Обернувшись, я заметила высокого парня в парке с капюшоном, в котором не сразу узнала Сокола. Он улыбнулся во весь рот, взял мой чемодан и сказал:

— Someone made me take a bloody oath to bring you home safe and sound. I can offer you my company. Or I can do the job quietly out of your sight, if this is your wish, — развел он руками.

— I’m happy to see you, Sam, — улыбнулась я. — Tell me, what I’ve missed? Where is James?

Сокол сложил руки на груди: — I’ll tell, all right, but in return you’ll answer a couple of questions as well, deal?

— Deal, согласилась я.

Подъехало такси. Вся поездка прошла в молчании. Вынув из машины мой скромный багаж, Сэм предложил мне руку, и мы вошли в шумное здание аэропорта. Я остановилась. Знакомое место. Все это я уже однажды видела. А потом… Случилось то, что случилось.

Я попыталась успокоиться и сделала несколько глубоких вдохов. Так, я в безопасности, со мной Сэм, дважды в одно место молния не попадает, но все же… до самолёта меня пришлось вести, как слепую, я не могла совладать с противной дрожью в коленях, а загипсованная рука ныла, будто её только что пробили вновь.

— Drink it, — у моих губ оказался стакан горячего кофе.

За иллюминатором виднелись неровные облачные клочки и далеко внизу серый ландшафт.

Я, поморщившись, глотнула из чашки приторно сладкий напиток. Ненавижу кофе. Но такая забота меня тронула, и обижать Сэмюела мне вовсе не хотелось.

— Now we can talk, — тихо сказал Сэм.

Прямо за нами был простенок, разделявший отсеки самолета, перед нами сидения были пусты.

— I’ve been on your tail since Dusseldorf, after Redwing had spotted Bucky near your house and took you to the airport.

Ага, значит, все же не голуби там, на крыше, копошились, подумала я.

И он рассказал мне все. После попытки договориться с Баки в Дюссельдорфе, Сокол доложил на базу, что нашел его в Германии и будет за ним наблюдать. О тех сведениях, которые он получил от Редвинга, он умолчал, так как не был уверен, какую роль играю я в этой истории.

— I’m still not sure, — поднял он бровь, вопросительно взглянув на меня, и продолжил рассказ.

Сэм знал, что Баки сразу попытается скрыться, но открыто следить за нами не хотел, так как отлично представлял, что значит связываться с разъяренным Барнсом. Поэтому он облетел все соседние аэропорты и вокзалы и, как назло, Кёльнский оказался последним.

— Later I’ve spotted panic at the runway, went down and noticed traces of a battle. Redwing took a notice of some movement in the old underground archive just in time. I flew to check it out and stumbled upon an armed squad. And well, as Cap loves to say, if someone’s firing at you, they must the bad guys. You know the rest.

— You saved our lives, Falcon, — с благодарностью сказала я. — And even more, than lives.

— Bucky must lay low, at least for time being. The Avengers have no idea he was here, and the guys that started this whole mess aren’t sure their plan worked. It is in Bucky’s best interest to leave them in limbo for as long as possible. I’ve helped him disappear.

Он помолчал, потом подпрыгнул на сидении и воскликнул, потирая руки:

— Now is your turn, I’m dying to know!

— I’m his…friend, — ответила я, глядя на пятнышко инея на стекле, — my older brother came home from war, and when I saw James, I could not just stand and watch, you know…

И я рассказала Сэму об обстоятельствах нашего знакомства.

Сокол всплеснул руками и хохотнул:

— Would have never guessed this arm-o-steel son of a bitch could have any friends. A bloody miracle, isn’t it?

И он хлопнул меня по правому плечу. Я заскрежетала зубами.

— That’s weird.

— What? — поинтересовалась я.

— Usually folk don’t invite people escaping the police to their homes. Especially ones looking like… like Bucky, — закончил он.

— I’ve no habit of thinking people are evil by default. For me he was just a desperate runaway, which intensely reminded me of something… very personal объяснила я, как смогла, — Nikita, war, all that nightmare… — я пожала плечом.

— I actually find really strange something entirely different. How James could have survived without losing his mind after the very first mission, and how comes he recovered with such supernatural speed?

Сэм хмыкнул.

— Because he’s one supernatural bastard. Hydra has pumped him so full of mutated genes, that… have you seen how quickly his wounds heal? Bloody science fiction! I’m pretty sure the same happens to his nerve cells.

По дороге домой в машине я подключила телефон к зарядному устройству, впервые за неделю. На экран тут же высыпался ворох сообщений. «Макрелька, как ты?», «С новым годом» «Ты чего молчишь?» «Телефон что ли потеряла?» «Я начинаю волноваться». Последним было фото Никиты, похожего на древнего варяга из-за отросшей рыжеватой бороды. «ТЫ ГДЕ???» Дата сообщения была сегодняшней.

Я хотела ответить, как вдруг заметила что-то знакомое за плечом брата на фото. Наша кухня?!

Я лихорадочно набрала номер. Гудки. — Да! — гаркнул мне в ухо до боли знакомый голос. — Ты куда делась?! Уже восемь дней молчишь! На сообщения не отвечаешь! Ты в своем уме?! Я приехал, а соседка говорит, тебя больше недели дома не было? — он отдышался и продолжил уже спокойнее: — В холодильнике вся еда просрочена, я уже думал, в полицию звонить! Где ты, что с тобой?

— Я в порядке, скоро буду.

Господи, какое счастье… Кит дома… Я откинулась на сидение, закрыв глаза.

Сэм высадил меня у подъезда, дверь тотчас распахнулась, и меня сгребли в охапку сильные руки брата. Я зарылась носом ему в грудь, вдыхая родной запах.

— Боже, где тебя носило, ты напугала меня до чертиков! — он отстранил меня и хмуро оглядел подвязанную руку: — Это еще что?

Потом перевел взгляд на Сэма, который стоял с моим чемоданом в руке.

— Hey, bro. Take this stuff up, will you? I’ll tip, but meanwhile I must give a lift to Miss Runaway.

Я не успела ничего возразить, Кит подхватил меня на руки и стрелой вознёсся на пятый этаж.

— Кит, Кит, подожди, — наконец проговорила я, когда он поставил меня на ноги, — это не таксист, это друг!

В этот момент зашел Сэм, поставил сумки, подмигнул и сказал скучающим тоном:

— You should add five bucks extra — fifth floor, no less!

Кит широко улыбнулся и подал ему руку.

— The friends of my sister are my friends.

Он повернулся ко мне и осторожно помог снять пальто.

— Well, let’s sit and drink some tea?

Но Сэм покачал головой: — Sorry, guys, but I really can’t. Next time!

Мы тепло с ним попрощались, и Кит закрыл дверь.

Я присела на кресло. Сил идти мыть руки или снять сапоги, просто не было. Кит подскочил и положил мне руку на лоб.

— Да ты вся холодная, как лед! Сиди, я все сделаю, не волнуйся.

Он развил вокруг меня бурную деятельность, принес тазик с горячей водой и помог помыть руки, стащил обувь и джинсы, я осталась в теплых лосинах и пуловере. Наконец, завернутая в плед, с чашкой горячего чая в руке, я смогла расслабиться и осознать, что я дома. После всего этого. Дома.

Никита затопил печку и сел у моих ног. Я погладила его по пушистым светлым волосам.

— Как я скучала, ты не представляешь. Я очень тебя люблю, Никита.

— И я тебя. Думал, инфаркт схвачу сегодня. Расскажешь, что стряслось? Кто этот парень Сэм?

Он хитро ухмыльнулся углом рта. Я выпучила глаза и поперхнулась чаем: — Что ты, нет, нет, конечно! Он славный малый, и всё такое, но мы едва знакомы, — я помолчала. — Он спас мне жизнь неделю назад. Без него я бы истекла кровью, и мы бы с тобой сейчас не разговаривали.

— Ты серьезно? — я увидела, как грозовые тучи сгущаются у брата на лице. — В какую переделку ты попала? Рассказывай!

— Я даже не знаю, с чего начать…

Он молча ждал, глядя на меня.

Мой рассказ занял почти три дня. С перерывами на сон, еду и визиты в местную больницу. Иногда я засыпала прямо посреди предложения, и тогда Никита брал меня на руки и нес в кровать, бережно закутывал в одеяло. Я рассказала ему почти все. Все, кроме тех слов, произнесенных мной в архиве перед тем, как нож должен был войти в мое сердце. Брат почти ни о чем не спрашивал меня, но я часто видела, как он задумчиво стоит у окна, барабаня пальцами по стеклу.

В один из таких моментов Кит сказал, не оборачиваясь: — Я хотел бы встретиться с ним.

— С кем? — спросила я, уже зная ответ.

— С Джеймсом.

Он повернулся ко мне и добавил: — Полагаю, что из всех возможных вариантов моя сестра выбрала наиболее похожий на ее невезучего брата, он вздохнул. — То есть самый сложный и опасный. Скажи, если я ошибаюсь, — добавил он, серьезно глядя на меня.

Краска залила мне лицо пожаром. Кит подошёл и позволил спрятать лицо в его больших ладонях.

— Я не знаю, что тебе на это ответить, — наконец проговорила я, поднимая голову. — Да, я действительно не могу сказать, что равнодушна к… нему. Мне сложно описать, что я чувствую. Я ведь не знаю его по-настоящему, понимаешь? Хотела бы узнать, но ведь после всего, что случилось, мы, скорее всего, никогда больше не увидимся!

Этими словами я озвучила то, что не давало мне покоя все это время, свой самый большой страх. И будто холодом повеяло на меня от этого признания.

Никогда… его «никогда» продлится гораздо дольше, чем моё.

========== Лед (Версия главы полностью на русском) ==========

Комментарий к Лед (Версия главы полностью на русском)

Эта глава содержит много диалогов, которые должны произноситься по английски. Для удобства читателей я выкладываю эту главу ТОЛЬКО НА РУССКОМ.

Спасибо за внимание.

Мое сердце билось. Удар. Еще. Вдох.

Я почувствовала опаляющую боль в плече и подняла ресницы. Зимний солдат неподвижно стоял передо мной. Взгляд был расфокусирован, по лицу пробегали волны, как по экрану компьютера с отходящим проводом.

Вдруг раздался грохот, и кусок потолка рухнул вниз, поднимая тучу бетонной пыли. Тело солдата защитило меня от разлетевшихся осколков. Он даже не моргнул.

Когда пыль осела, на кучу щебня спрыгнул темнокожий Сокол и, сложив крылья, огляделся. Заметив нас, он крикнул, театрально раскинув руки:

— Свободу пленникам!

Парень говорил по-английски с присущими черным певучими интонациями.

Он поднял очки на лоб и продолжил: — Не здоровайся, утром виделись. Как, черт возьми, этой кучке цыплят удалось засунуть тебя сюда? Кто-то недавно утверждал, что ему никто не нужен, но Баки, признай…

Тут Сокол наконец понял, что-то не так, одним прыжком оказался рядом и увидел меня.

— Привет! Что, ради всего святого, здесь происходит? Баки?!

Он заметил в руке Барнса нож, который тот так и не выпустил.

— Проклятье… Все мы знали, что это снова случится! Потому Кэп и не хотел его, дурака, отпускать… — простонал он.

Я осторожно протиснулась в свободное пространство между рукой Джеймса и стенкой. Солдат был похож на пластиковую модель самого себя.

— Сэмюэл, представился крылатый.

Я назвалась.

— Чего от него хотели?

Я помолчала, обдумывая ответ. И решила, что сказать правду безопаснее.

— Хотели убить его. Вашими руками. А меня использовать как наживку.

— Но ты… жива? — полувопросительно сказал он и оглядел меня с ног до головы.

Я небрежно повернулась, пряча простреленное плечо. Темная ткань пальто сослужила мне отличную службу, к тому же вся комната и мы сами были запорошены бетонной пылью.

Сэм заглянул Баки в лицо.

— И давно он так? Господи, что его остановило? Это вообще возможно?!

И, не дожидаясь ответа, добавил: — Надо выбираться отсюда, нельзя позволять службам хотя бы заподозрить, что здесь … могло произойти.

Я подняла бровь: — Но это же отличный повод для вас снова посадить Барнса на цепь! Для этого просто нужно оставить все как есть. Разве не так?

Сокол повернулся ко мне и сказал:

— Возможно, я тоже захочу уйти на покой. И тогда, может, кто-то придет мне на помощь.

Он схватил Барнса за руку, чтобы вынуть боевой нож, но тут же улетел спиной в металлический стеллаж картотеки. Рефлексы солдата сработали автоматически.

Сэм, охая, выбрался из груды ящиков и сделал еще одну попытку. На этот раз стальные пальцы поймали его за лямку рюкзака, Сокол с трудом увернулся от лезвия, схватил Баки за правую руку, перелетел назад и заорал, беря ее в захват:

— Баки, мать твою, остынь! Я прорвался к вам не для того, чтобы превратить это место в гребаную братскую могилу!

Нож выпал с глухим стуком. Глаза Джеймса медленно обретали осмысленное выражение. Внезапно он задышал так, будто вынырнул из ледяной воды, и оперся стальной рукой о пол.

Сэм выпустил его и присел рядом на корточки.

— Надо уходить.

— Что… что я сделал? — просипел Джеймс.

— Ничего, — ответила я.

Он медленно поднял голову и неверяще уставился на меня.

— Боже… Что… что произошло? Как… это невозможно!

Он перевел взгляд на свою руку, нашел глазами нож на полу. Потом опять посмотрел на меня. Губы Джеймса шевелились, будто искали какие-то слова. Я подошла, присела и коснулась ладонью его волос. Он отшатнулся, как от пламени.

— Я должен был убить тебя… я помню…

— И что случилось потом? — со жгучим любопытством вклинился Сокол.

— Это я и сам хотел бы знать, — глухо сказал Джеймс и опустил голову.

Шум и далекий визг сигнализации заставил нас очнуться, Сокол надел очки, выпустил крылья и сказал:

— Уходим. Я могу взять вас обоих, но дальше восьмисот метров не пронесу. Так что придется спуститься и перегруппироваться.

— Куда ты собираешься лететь? — удивилась я. — Мне кажется, мы ниже уровня земли. Или я неправа?

— Это так, но над нами всего лишь этаж пристройки, а это решается просто.

Он вскочил на гору смятого бетона, достал из бокового кармана плоский минный диск и метнул его сквозь дыру в потолке. Я закрыла одно ухо здоровой рукой. Раздался еще один взрыв. Сокол спрыгнул к нам и, схватив обоих, крепко прижал к груди.

Я невольно вскрикнула.

— Держитесь!

Мы стрелой вылетели через крышу, и в уши нам ударил вой многочисленных сирен.

Я зажмурилась от ветра. Полет длился меньше полуминуты. Посадку нельзя было назвать очень мягкой, я упала в снег, а Джеймс еле устоял на ногах с помощью Сэмюэля.

— Мы в полях за аэропортом. Сейчас здесь нет ни дорог, ни людей. Можно вздохнуть спокойно, — уверил Сокол.

Я с трудом оторвалась от мягкой перины снега, единственное, чего мне хотелось сейчас — это лечь и закрыть глаза, в ушах стоял звон.

— Боже мой, что это? — воскликнул Сэм. — Ты ранена?!

Кое-как сфокусировав взгляд на парне, я ответила:

— Немного… кажется.

Джеймс тут же оказался рядом со мной. На снегу алели пятна.

Из последних сил я прошептала: — Ты не виноват, запомни.

Сначала мне показалось, что я плыву в космическом пространстве. В черноте светились далекие звезды. Что это? Сон? Бред? Я закрыла глаза. Поняла, что не сплю. Во второй раз получилось лучше: звезды сложились в показания на экранах приборов. Отовсюду ко мне, как паутина, тянулись провода. Я попыталась повернуть голову. Не сразу, но у меня получилось. На стене горела неяркая круглая лампа. Чуть дальше виднелись очертания окна. Под ним, слабо освещенный светом ночника, сидел Джеймс и смотрел на меня. Мне показалось, что я всего лишь моргнула. Но, когда открыла глаза, уже светало, а его рядом не было.

В больнице я пролежала неделю, прежде чем, наконец, было принято решение о выписке. Сломанная плечевая кость, большая кровопотеря, сотрясение мозга. Ни Сэма, ни Джеймса я за это время не видела.

Сокол принес меня сюда и сказал, что я жертва беспорядков в аэропорту, тех самых разборок бандитских группировок на летном поле, о которых трубили все новостные каналы.

Это и стало официальной легендой. Развороченное старое здание таможенного архива, шестеро убитых, восемь раненых, троим преступникам удалось скрыться. О Джеймсе не было ни слова. Люди всегда легко верят в то, во что им удобно.

На третий день принесли мои вещи, найденные по документам в сумке на летном поле.

Я покорно глотала бульон и шпинат, выполняла все предписания врачей, потому что хотела как можно скорее вернуться домой.

В день выписки я оплатила билет на самолёт и, заказав такси, не спеша вышла из здания больницы. Морозный чистый воздух обжег меня. Я спустилась по лестнице и услышала свое имя. Обернувшись, я заметила высокого парня в парке с капюшоном, в котором не сразу узнала Сокола. Он улыбнулся во весь рот, взял мой чемодан и сказал:

— Мне пришлось кое-кому кровью поклясться доставить тебя домой в целости и сохранности. Я составлю тебе компанию. Или могу сделать работу тихо и не попадаться на глаза, если хочешь, — развел он руками.

Я рада тебя видеть, Сэм, — улыбнулась я. — Расскажи мне все, что я пропустила. Где Джеймс?

Сокол сложил руки на груди.

— Я-то расскажу, но и ты мне ответь потом на пару вопросов, лады?

— Заметано, — согласилась я.

Подъехало такси. Вся поездка прошла в молчании. Вынув из машины мой скромный багаж, Сэм предложил мне руку, и мы вошли в шумное здание аэропорта. Я остановилась. Знакомое место. Все это я уже однажды видела. А потом… Случилось то, что случилось.

Я попыталась успокоиться и сделала несколько глубоких вдохов. Так, я в безопасности, со мной Сэм, дважды в одно место молния не попадает, но все же… до самолёта меня пришлось вести, как слепую, я не могла совладать с противной дрожью в коленях, а загипсованная рука ныла, будто её только что пробили вновь.

— Выпей, — у моих губ оказался стакан горячего кофе.

За иллюминатором виднелись неровные облачные клочки и далеко внизу серый ландшафт.

Я, поморщившись, глотнула из чашки приторно сладкий напиток. Ненавижу кофе. Но такая забота меня тронула, и обижать Сэмюела мне вовсе не хотелось.

— Теперь мы можем поговорить, — тихо сказал Сэм.

Прямо за нами был простенок, разделявший отсеки самолета, перед нами сидения были пусты.

— Я следил за вами от Дюссельдорфа, после того, как Редвинг засек Баки у твоего дома и проводил вас в аэропорт.

Ага, значит, все же не голуби там, на крыше, копошились, подумала я.

И он рассказал мне все. После попытки договориться с Баки в Дюссельдорфе, Сокол доложил на базу, что нашел его в Германии и будет за ним наблюдать. О тех сведениях, которые он получил от Редвинга, он умолчал, так как не был уверен, какую роль играю я в этой истории.

— Я и сейчас не уверен, — поднял он бровь, вопросительно взглянув на меня, и продолжил рассказ.

Сэм знал, что Баки сразу попытается скрыться, но открыто следить за нами не хотел, так как отлично представлял, что значит связываться с разъяренным Барнсом. Поэтому он облетел все соседние аэропорты и вокзалы и, как назло, Кёльнский оказался последним.

— Ну, а потом я заметил какую-то панику на летной полосе, спустился и увидел следы боя. Редвинг вовремя засек движение в старом подземном архиве рядом с главным зданием, я полетел проверить и наткнулся на вооруженный отряд. Ну а, как говорит капитан Америка, если кто-то в тебя стреляет, это точно плохие парни. Остальное ты знаешь.

— Ты спас нам жизнь, Сокол. И даже больше, чем жизнь, — с благодарностью сказала я. — Где Джеймс?

— Он должен уйти на дно, хотя бы на время. Мстители не знают, что он здесь был, те ребята, что заварили эту кашу, не уверены, что их план сработал. В интересах Баки оставить их в подвешенном состоянии как можно дольше. Я помог ему скрыться.

Он помолчал, потом подпрыгнул на сидении и воскликнул, потирая руки:

— Теперь твоя очередь, я просто умираю от любопытства!

— Я его… друг, — ответила я, глядя на пятнышко инея на стекле. — Старший брат вернулся с войны… и, когда я увидела Джеймса, то… понимаешь, я не могла остаться просто наблюдателем.

И я рассказала Сэму об обстоятельствах нашего знакомства.

Сокол всплеснул руками и хохотнул:

— Никогда бы не подумал, что у этого сталерукого сукиного сына могут быть друзья! Просто чудо какое-то, а?

И он хлопнул меня по правому плечу. Я заскрежетала зубами.

— А вообще это странно, знаешь?

— Что странно? — поинтересовалась я.

— Обычно люди не зовут к себе домой людей, скрывающихся от полиции. И выглядящих, как… как Баки, — закончил он.

— Я не привыкла считать людей заведомо плохими. Для меня он был просто отчаявшимся беглецом, который остро напомнил мне что-то… очень личное, — объяснила я, как смогла.

— Кит, война, весь этот кошмар… — я пожала плечом, — Мне кажется гораздо более странным другое: как Джеймс смог выжить и не сойти с ума после первого же задания, как получилось, что сейчас он так сверхъестественно быстро восстановился?

Сэм хмыкнул.

— Потому что он сверхъестественный засранец. ГИДРА напичкали его таким количеством мутантных генов… ты видела, как на нем заживают раны?! Гребаная фантастика! Уверен, с его нервными клетками происходит то же самое.

По дороге домой в машине я подключила телефон к зарядному устройству, впервые за неделю. На экран тут же высыпался ворох сообщений. «Макрелька, как ты?», «С новым годом» «Ты чего молчишь?» «Телефон что ли потеряла?» «Я начинаю волноваться». Последним было фото Никиты, похожего на древнего варяга из-за отросшей рыжеватой бороды. «ТЫ ГДЕ???» Дата сообщения была сегодняшней.

Я хотела ответить, как вдруг заметила что-то знакомое за плечом брата на фото. Наша кухня?!

Я лихорадочно набрала номер. Гудки. — Да! — гаркнул мне в ухо до боли знакомый голос. — Ты куда делась?! Уже восемь дней молчишь! На сообщения не отвечаешь! Ты в своем уме?! Я приехал, а соседка говорит, тебя больше недели дома не было? — он отдышался и продолжил уже спокойнее: — В холодильнике вся еда просрочена, я уже думал, в полицию звонить! Где ты, что с тобой?

— Я в порядке, скоро буду.

Господи, какое счастье… Кит дома… Я откинулась на сидение, закрыв глаза.

Сэм высадил меня у подъезда, дверь тотчас распахнулась, и меня сгребли в охапку сильные руки брата. Я зарылась носом ему в грудь, вдыхая родной запах.

— Боже, где тебя носило, ты напугала меня до чертиков! — он отстранил меня и хмуро оглядел подвязанную руку: — Это еще что?

Потом перевел взгляд на Сэма, который стоял с моим чемоданом в руке.

— Привет, бро. Отнесешь вещи наверх, лады? Дам чаевые, а мне надо вот эту беглянку тащить.

Я не успела ничего возразить, Кит подхватил меня на руки и стрелой вознёсся на пятый этаж.

— Кит, Кит, подожди, — наконец проговорила я, когда он поставил меня на ноги, — это не таксист, это друг!

И в этот момент зашел Сэм, поставил сумки, подмигнул и сказал скучающим тоном:

— Надо бы добавить пяток долларов, за пятый-то этаж!

Кит широко улыбнулся и подал ему руку.

— Друзья моей сестры — мои друзья.

Он повернулся ко мне и осторожно помог снять пальто.

— Ну что, сядем, чаю попьем?

Но Сэм покачал головой: — Извините, ребята, но никак не могу. В следующий раз!

Мы тепло с ним попрощались, и Кит закрыл дверь.

Я присела на кресло. Сил идти мыть руки или снять сапоги, просто не было. Кит подскочил и положил мне руку на лоб.

— Да ты вся холодная, как лед! Сиди, я все сделаю, не волнуйся.

Он развил вокруг меня бурную деятельность, принес тазик с горячей водой и помог помыть руки, стащил обувь и джинсы, я осталась в теплых лосинах и пуловере. Наконец, завернутая в плед, с чашкой горячего чая в руке, я смогла расслабиться и осознать, что я дома. После всего этого. Дома.

Никита затопил печку и сел у моих ног. Я погладила его по пушистым светлым волосам.

— Как я скучала, ты не представляешь. Я очень тебя люблю, Никита.

— И я тебя. Думал, инфаркт схвачу сегодня. Расскажешь, что стряслось? Кто этот парень, Сэм?

Он хитро ухмыльнулся углом рта. Я выпучила глаза и поперхнулась чаем: — Что ты, нет, нет, конечно! Он славный малый, и всё такое, но мы едва знакомы, — я помолчала. — Он спас мне жизнь неделю назад. Без него я бы истекла кровью, и мы бы с тобой сейчас не разговаривали.

— Ты серьезно? — я увидела, как грозовые тучи сгущаются у брата на лице. — В какую переделку ты попала? Рассказывай!

— Я даже не знаю, с чего начать…

Он молча ждал, глядя на меня.

Мой рассказ занял почти три дня. С перерывами на сон, еду и визиты в местную больницу. Иногда я засыпала прямо посреди предложения, и тогда Никита брал меня на руки и нес в кровать, бережно закутывал в одеяло. Я рассказала ему почти все. Все, кроме тех слов, произнесенных мной в архиве перед тем, как нож должен был войти в мое сердце. Брат почти ни о чем не спрашивал меня, но я часто видела, как он задумчиво стоит у окна, барабаня пальцами по стеклу.

В один из таких моментов Кит сказал, не оборачиваясь: — Я хотел бы встретиться с ним.

— С кем? — спросила я, уже зная ответ.

— С Джеймсом.

Он повернулся ко мне и добавил: — Полагаю, что из всех возможных вариантов моя сестра выбрала наиболее похожий на ее невезучего брата, он вздохнул. — То есть самый сложный и опасный. Скажи, если я ошибаюсь, — добавил он, серьезно глядя на меня.

Краска залила мне лицо пожаром. Кит подошёл и позволил спрятать лицо в его больших ладонях.

— Я не знаю, что тебе на это ответить, — наконец проговорила я, поднимая голову. — Да, я действительно не могу сказать, что равнодушна к… нему. Мне сложно описать, что я чувствую. Я ведь не знаю его по-настоящему, понимаешь? Хотела бы узнать, но ведь после всего, что случилось, мы, скорее всего, никогда больше не увидимся!

Этими словами я озвучила то, что не давало мне покоя все это время, свой самый большой страх. И будто холодом повеяло на меня от этого признания.

Никогда… его «никогда» продлится гораздо дольше, чем моё.

========== Шаровая молния ==========

Дни становились все длиннее, сошел последний чёрный снег. Птичье дерево расцвело желтыми лавровыми цветами. Мне только вчера сняли гипс с руки, и я чувствовала себя, как черепашка без панциря, ходила очень медленно, чтобы не задеть плечом за шкаф или косяк двери. Врачи наказали разрабатывать руку, но мне больно было даже подумать об этом.

Кит начал весенний семестр в онлайн университете и готовился сдавать первый экзамен. Он помогал мне, отвечал на письма, упаковывал и отправлял посылки, в общем, делал все, что мог. Мало-помалу ящики на чердаке опустели, работать я все ещё не могла. На наши накопления мы могли прожить еще два-три месяца.

Утреннее солнышко припекало, я сидела на балконе, забравшись на стул с ногами, и бездумно следила за проплывающими в небе легкими облаками. Весна… Можно спрятать зимнюю одежду, скоро наступит жара, и начнут звенеть по ночам сверчки.

Шум мотора я услышала еще за два квартала от дома.

— Привет! Ну как ты тут?

Он бросил кожаную куртку на стул, снял шлем и, чмокнув меня в щеку, убежал мыть руки. Я в последний раз взглянула на небо, встала и вошла в кухню. Кит привез продукты, разбирать их по местам было моей прерогативой.

— Слушай, макрелька, со следующей недели я рабочий человек! — рассказывал он, жуя наскоро приготовленный бутерброд. — Помнишь дядьку, у которого я торчал в гараже все летние каникулы? Мы встретились с ним сегодня на почте, и он предложил мне работу механиком! Ну, пока что только помощником, — смутившись, добавил он, — но все равно здорово!

Я прекрасно помнила, как мама безуспешно пыталась отстирать штаны и футболки Кита от мазута, и дом был завален колёсами, пружинами, фарами разных форм и размеров и другими совсем уж непонятными деталями. Возня с техникой, запах масла и краски, вечно черные руки — это составляло личное Никитино счастье. В семнадцать, поработав лето на складах, он купил себе подержанный Honda CBR.

— Конечно, это здорово, Кит! — воскликнула я. — Отметим?

Он рассмеялся.

— Погоди отмечать, вот получу первую зарплату, тогда…

Он осекся и показал пальцем в окно. Я обернулась. У стекла бесшумно завис небольшой крылатый дрон. Я сразу вспомнила Сокола и бросилась к раскрытой двери, но тут же наткнулась на широкую ладонь брата. Никита задвинул меня себе за спину и вышел на балкон. Дрон повернулся к нам.

«Message alert. Recognizing. Playing message.»*

И тут же раздался голос Сэма:

«Hi, everyone! I spent month, trying to talk him off this folly, but I can’t close the bastard in a cage, you know… So I do what I can, warning you, that he’s coming.»

Дрон взлетел и пропал в небе. Я молча осознавала услышанное.

Кит повернулся ко мне и взял мои руки в свои.

— Ты хочешь его видеть? Правда?

Я кивнула, глядя ему в глаза.

— Ты уверена, что это безопасно?

— Я уверена.

Брат улыбнулся.

— Полагаю, глупо ждать от тебя другого ответа. Но не запирать же тебя в клетку? — он подмигнул. — Иди, одевайся.

— Зачем?

Кит молча подвел меня к соседнему окну и показал пальцем на темную фигуру под деревом.

— Здравствуй, — тихо сказала я, вступив в тень лавра.

Джеймс поднял голову, брови дрогнули, с приоткрытых губ готовы были сорваться слова, но он все же промолчал, будто боялся услышать собственный голос.

Я сделала шаг и взглянула ему в глаза.

— Я не боюсь, Джеймс.

Он неверяще смотрел на меня.

— И не виню тебя ни в чем. Я жива, ведь так? А это, — я шевельнула рукой, — пройдет без следа.

Барнс молчал. Я поняла, что убедить его не получилось. Чувство вины сидело внутри слишком давно и глубоко, как отравленный дротик.

— Что ты помнишь?

— Я… убивал тебя, — выдохнул он, наконец, и опустил глаза. Провел ладонью по лицу, и продолжил: — Потом… будто черная стена. Я помню Сокола… Сэм… его я тоже чуть не убил. За такое не просят прощения.

Джеймс отвел взгляд. Я улыбнулась и тронула его плечо.

— Я видела тебя во сне, пока лежала в больнице. Будто ты сидишь рядом и смотришь на меня.

Он свел брови.

— Я был там. Должен был убедиться, что ты вне опасности.

Вновь улыбнувшись, я ткнула его в бок.

— Что, снова лез в окно?

— Да, — растерянно ответил он.

— Кто ты, Человек-Паук или Зимний Солдат? Прости, — быстро добавила я, спохватившись, что сморозила глупость.

Барнс медленно покачал головой, в глубине глаз зажегся гнев.

— Кто угодно, только не он!

— Пойдем к реке, — предложила я. — Кажется, я не гуляла уже целую вечность.

И мы медленно направились в ту сторону, держась по разные стороны тротуара, тревожа тихим эхом шагов узкие прохладные улочки старого города. Он — сунув руки в карманы и опустив голову, я — расправив плечи и подставляя щеки солнечным лучам.

Я знала одно местечко у реки, известное только старожилам. Туристы купались на городском берегу с привозным песком, в трёх километрах отсюда. А здесь, под сенью крутой скалы изгиб русла образовал природный каменистый пляж. Вода у этого берега была чище и холоднее, обломки скал, давным-давно упавшие в воду, обросли водорослями, медленно колыхавшимися с ленивым течением реки. На камнях лежали прошлогодние листья, принесенные речными волнами. Это место хранило секрет, который мы обнаружили, еще будучи детьми. Скала, ограждающая пляж сбоку, казалась сплошной. Подойдя вплотную к стене, становилось видно, что это на самом деле две скалы, и между ними есть щель. Тайный берег, на котором мы играли в пиратов и сокровища. Весенняя река разлилась, и проход был залит водой.

Сняв свои кожаные эспадрильи, я вступила в ледяную талую воду, прошла между скал и оглянулась. Джеймс дернул уголком рта, подошел ко второй скале и, примерившись, ударил левой рукой, врубившись в камень на ширину ладони. Сбросил каменное крошево, и на скале образовалась удобная ступенька выше уровня воды.

— Это на обратный путь, — пояснил он, перепрыгивая ко мне, и, наконец, слабо улыбнулся.

Крупная галька блестела на солнце. Я сидела на стволе дерева, выброшенном паводком на берег, а он, подойдя к реке, погрузил обе ладони в воду и словно прислушивался к чему-то. Я подошла, и, выбрав плоский камешек, попыталась пустить блинчик по воде, но тут же, охнув, схватилась за плечо. Барнс взвился, как пружина.

Я махнула здоровой рукой.

— Все нормально, просто рука отвыкла от движений. Это даже хорошо, что я впервые за два месяца совсем забыла о ней! — и, поискав глазами, вытащила из гальки еще один подходящий камешек.

— Умеешь пускать блинчики по воде?

Он непонимающе смотрел на меня.

— Ну, смотри. Я постараюсь пустить левой рукой, но вряд ли у меня выйдет что-то путное. Нужно, чтобы камешек пропрыгал как можно дальше, прежде чем утонуть.

И я бросила. Блинчик прыгнул трижды и пошел ко дну.

— Обычно меньше пяти не выбиваю, — вздохнула я.

Сначала у него мало что получалось. Потом я поняла, в чем дело.

— Ты выбираешь не те камни. Попробуй вот этим, — и я вложила в его ладонь подходящий голыш.

Джеймс примерился и швырнул камень по касательной. Я смотрела, как он пропал из виду, утонув где-то так далеко, что от слепящего блеска воды я этого даже не увидела.

— Мы команда! — хлопнула в ладоши я. — Только камни надо брать потяжелее!

Он рассмеялся открыто, как смеются дети. Я зажмурилась. «Только не закройся снова, только не закройся».

На пути к дому я поинтересовалась: — Где ты жил все это время? В Германии?

— Нет, Сэм почти сразу переправил меня в Австрию, потом в Вене начались беспорядки, обычная политическая игра, но я счел за лучшее перебраться в Венгрию, где все тихо.

— Как ты добрался, разве твои документы остались целы?

Джеймс покачал головой.

— Но…

— Там идти всего-то около суток.

— И сколько километров? — остановилась я.

Он дернул плечом.

— Где-то две сотни.

Опускался вечер. Нагретые за день каменные стены городка окутывала лиловая мгла.

Когда мы дошли до дому, улица была погружена во тьму и только наверху чуть светились окна нашей «голубятни».

Остановившись под черепичным козырьком крыльца, мы долго молчали.

— Зачем ты здесь, Джеймс? — тихо спросила я.

— Убедиться, что ты в безопасности.

Господи, разве обязательно вести себя так глупо? Я прикусила щеку, чтобы спрятать улыбку.

— Мы оба знаем, что я была бы гораздо в большей безопасности как можно дальше от тебя.

Он прерывисто вздохнул. Я сделала шаг к нему.

— Скажи мне.

— Я не знаю, как, — прошептал он еле слышно.

Стояла такая тишина, что было слышно, как за квартал отсюда прозвенел последний трамвай.

Я осторожно прижала ладонь к его щеке и провела пальцем по плотно сомкнутым губам. Джеймс наклонился и поцеловал меня. Мне показалось, что я рассыпалась на мириады атомов, рассеянных по сотням вселенных. Я чувствовала каждой частичкой струящийся шелк туманностей, бархатную тьму черных дыр и обжигающе горячее дыхание звездных гигантов.

Я не могла заставить себя оторваться, гладила по спине и плечам под курткой, зарываясь лицом в широкую грудь, пыталась вдохнуть его всего: плоть, кровь и сталь. Джеймс бережно поддерживал меня, от переполнявших эмоций ног я не чувствовала вообще.

— Не смей уходить больше, слышишь? — шептала я. — Пусть все катятся к черту, ты мой, весь целиком, с твоим прошлым, настоящим и будущим!

Он молча дышал мне в макушку. Так мы стояли, обнявшись, еще долго, слушая далекие звуки ночного города.

В доме было тихо, в гостиной горела неяркая напольная лампа. В кресле сидел Кит с планшетом и сосредоточенно что-то читал.

— Привет, это мы, — я оглянулась на Джеймса. — Заходи.

Никита отложил таблет и встал навстречу.

— Джеймс Барнс.

— Никита.

Они пожали друг другу руки. Я разделась и повесила вещи Джеймса на крючки у двери.

— Кит, ты ужинал?

— Ещё нет.

— Тогда достань мне синие тарелки, они в верхнем ящике.

Я вынула из холодильника овощи и опустила в раковину, чтобы вымыть.

— Я могу чем-то помочь? — спросил Барнс.

— Можешь нарезать салат, — я протянула ему доску с лежащим на ней ножом, но правая рука дрогнула, и нож, съехав с доски, полетел вниз. Солдат перехватил его у самого пола молниеносным змеиным движением. Никита уважительно хмыкнул и поставил на стол три синих глазурованных тарелки.

— Твоя работа? — улыбнулся Джеймс.

— А то! — гордо ответила я.

После ужина мы, взяв чашки с чаем, перешли в гостиную. Я упала в кресло, Никита устроился на ковре у моих ног. Джеймс присел напротив, поставил чашку на столик и сцепил руки.

Заметив, что он явно не знает, как себя вести, я сказала:

— Никита в курсе.