Огненно-рыжая страсть (СИ)

Глава 3

Каспер Мак-Ковен был безутешен. Как могло случиться, что столь дорогое ему дитя исчезло?! Похитителя сразу же скрутили и доставили в замок, где он все рассказал. Но когда пришли на то место, в котором должен был дожидаться компаньон с похищенной девушкой, не нашли никого. Несколько дней крестьяне прочесывали лес, но их молодая госпожа пропала. Все молча думали, что ее уже нет в живых, и с каждым прошедшим днем эта уверенность все возрастала.

От Рауля тоже не было никаких известий. Замок погрузился в траур: граф в одночасье лишился сына и любимой дочери. И если Рауля он все еще надеялся увидеть живым, то дочь потерял навсегда. Это было расплатой за то, что он позволял ей делать все, что хотела. Если бы она не пошла в лес одна, то не случилось бы такого. Это горе почти убило его. Как теперь жить без нее, без ее нежной улыбки, звонкого смеха, всегда звучавшего в этих теперь молчаливых стенах. Никто не подбежит к нему и не повиснет на шее, обхватив руками. Как жить, не видя ее зеленых, таких родных глаз, не любуясь ее золотыми кудрями. Граф ел, спал, двигался, занимался делами, но душа его словно умерла вместе с дочерью. Радость и веселье больше не посетят эти ставшие такими серыми и унылыми стены, где любила играть и смеяться его дочурка.

Генриху не нравилась вызывающая манера поведения Амелии Браун. Отец с детства твердил ему, что они помолвлены и должны будут пожениться. Но у Генриха не было намерения это делать, зачем иначе столько лет правдами и неправдами он старался отдалить ее от себя. Ему вовсе не хотелось связывать свою жизнь с вечно капризной двадцатитрехлетней особой. На что она надеется? Неужели не понятно, что ей давно пора иметь мужа и кучу детей? Нет ведь, как пиявка, уцепилась за него, прождав столько лет. Очевидно, надеется, что отец все же заставит его жениться. Может, так оно и вышло бы, не встреть он юную рыжеволосую богиню, перевернувшую его душу. Слишком часто Генрих вспоминал о ней. Тот поцелуй, такой чистый и нежный, как сама невинность, не выходил у него из головы. Снова и снова собирался он поехать к ней, но не решался, опасаясь, что она забыла его или уже вышла замуж. Лучше не знать этого, так легче, чем сознавать, что потерял ее навсегда. В военном походе он встретил Рауля, который, как всегда, восторженно и с любовью вспоминал о сестре. Говорил, что многие засылают сватов, и, возможно, она уже выбрала кого-то себе в мужья. Вскоре в одной из битв Генрих был ранен и возвратился домой.

- Господин граф! - в дверях появилась миловидная служанка и доложила о прибытии леди Амелии Браун и кузена Джеймса.

- Вот невезение, только его не хватало для полного счастья.

Кузен Джеймс был сыном младшего брата отца. Грубый и завистливый, он всегда считал несправедливым, что все родовое наследство достается Генриху, а не его отцу, хотя Блэквуд старший никогда финансово не ущемлял их семью, оплачивая все налоги, земли, дома и лошадей. Но Джеймсу этого было мало, он мечтал завладеть всем. Генрих не опасался его, но долго общаться с ним не мог: кузен действовал на нервы.

- Приветствую вас, Амелия, - хозяин, склонившись, поцеловал ее руку, - здравствуй, кузен, давненько тебя не было в наших краях.

- Дела, дорогой, кузен, дела. Я ведь не купаюсь в роскоши, как ты.

- Да не преувеличивай. Я прекрасно осведомлен о твоем финансовом положении. Поменьше бы проигрывал в карты.

- А вот это мое дело! Твоих советов мне не нужно, - зло огрызнулся Джеймс, и внешняя любезность моментально слетела с него.

- Хватит ссориться, - обиженно надула губы Амелия, - вы оба просто невыносимы: совсем забыли о даме.

- О, прошу прощенья! - вежливо улыбнулся Генрих, беря ее за руку, обтянутую кружевной перчаткой.

- Ты даже не известил меня о своем возвращении. Если бы не твой кузен, я бы так и не узнала об этом, - и, повернувшись к Джеймсу, кокетливо улыбнулась, - О, Генрих, ты ранен? - запричитала она.

- Небольшая царапина, почти зажила, так что не стоит беспокоиться. Лучше пройдемте в беседку, там нам подадут горячий шоколад. Приятно выпить чашечку-другую на воздухе, - отозвался Генрих, приглашая их в сад.

На Амелии была кокетливая голубая шляпа с перьями, которые колыхались при каждом ее движении. Платье из муслина небесно-голубого цвета со множеством оборок облегало стройную фигуру. И вся она выглядела элегантно и воздушно на фоне одетого во все черное могучего Генриха. Кристи из укромного уголка кухни наблюдала за ними. Как обидно, что не на нее глядят синие озера его глаз, что не ее держит он за руку! Боже, как устала она от ожидания!

Прошло уже три месяца, как она работает на кухне. Руки, раньше такие нежные с розовыми ноготками, огрубели от постоянной читки кастрюль, на них появились ссадины и мозоли, талия стала еще тоньше, черты лица заострились, но не портили ее внешности. Кристи постоянно приходилось быть начеку, чтобы не стать добычей какого-нибудь слуги или приехавшего гостя. Бывало, мужчины стучались в комнатку под лестницей, в которой находилась единственная кровать, умоляя или требуя открыть, тогда ей, действительно, становилось страшно, но когда ее оставляли в покое, успокаивалась и засыпала. Ирония судьбы: быть от любимого настолько близко и так далеко! Иногда, если заболевал кто-то из слуг, ее посылали натирать паркет в гостиной. Кристи чувствовала взгляды Генриха, которые он бросал на нее, тогда по спине ее бегали мурашки, на лбу выступал пот, а руки становились влажными и липкими. Всякий раз, когда они встречались, Кристи отворачивалась и не смотрела в его сторону.

Проводив, наконец-то, гостей Генрих вздохнул с облегчением. Насвистывая, он отправился к конюшне с намерением немного отвлечься верховой прогулкой. Кристи как раз выносила мусор и не заметила его, пятясь спиной: ведро было слишком тяжелым. Генрих засмотрелся на небо и столкнулся с ней. Ведро отлетело в одну сторону, а Кристи, взвизгнув от испуга, в другую. От неожиданности Генрих остановился, как вкопанный: из-за живой изгороди, куда отлетела девушка, на него, не мигая, уставились два огромных зеленых, сверкающих негодованием глаза. Подол юбки зацепился за куст, оголив стройные ноги. Генрих все смотрел и смотрел не в силах отвести взор. Оба молча изучали друг друга.

- Ты не ушиблась? - вышел из оцепенения Генрих, - тебе помочь? (Совсем, похоже, я спятил. Где это видано - помогать служанке собирать мусор?) -удивился себе Генрих.

- Благодарю, мой господин, не стоит утруждаться, я справлюсь - пыхтя от унижения, Кристи ползала на корточках, собирая мусор.

- Как хочешь, - он быстро ушел, больше не оглядываясь.

Наконец Кристи собрала все до последней соринки и дрожащими руками подхватила ведро.

- Ну что за напасть? Как только сталкиваюсь с ним, выгляжу круглой дурой. Обидно до слез! - и она, действительно, расплакалась.

Генрих оседлал своего любимого Габо и вылетел за пределы замка.

- Что за черт, как только неприятность, так обязательно из-за рыжей с зелеными глазами! Как будто все рыжие на свете сговорились досаждать мне. От этих рыжекудрых бестий всегда вскипает кровь. Неужели только из-за огненных волос я начинаю терять голову? Вероятнее всего, так и есть: ведь другие так не возбуждают, от других не стучит сердце, не мутится рассудок и не сбивается дыхание. Даже в постели, доводя до сумасшедшего экстаза очередную любовницу, я всегда сохраняю спокойствие.

Руки и ноги Кристи ныли от усталости. День выдался жарким, и ночь была душной. Она поднялась с постели и вышла во двор. Кругом стояла тишина, все спали. Вопреки предостерегающему внутреннему голосу, твердившему, что добром это не кончится, Кристи решительно направилась к пруду. Ночное зрелище очаровало ее: ивы спускали свои зеленые волосы к самой воде и полоскали в ней концы кос. Луна волшебным диском смотрела сверху, освещая землю серебристым светом. Белые лилии закрылись на ночь и мирно покоились на водной глади. Давненько ей не приходилось купаться в пруду. Быстро скинув платье и рубашку, Кристи погрузилась в нагревшуюся за день воду, удаляясь все даль и дальше от берега. Освежившаяся телом и отдохнувшая душой, она вышла на берег, и, промокнув себя рубашкой, села на нее, подставив теплому ветерку мокрые после купания волосы.

Генрих бродил по тихому ночному саду, ноги сами привели его к пруду. Он залюбовался ночной красотой и сверканием воды в лунном свете.

- Что это? Кто осмелился купаться в такое время да еще без разрешения?

Только он собрался окликнуть наглеца, как увидел русалку, выходящую на берег. Длинные волосы едва прикрывали ее наготу, но не могли скрыть гибкого манящего тела. А какие ножки были у этой загадочной водной богини, просто дух захватывало! Генрих стал потихоньку приближаться к ней. Кристи услышала звук хрустнувшего под чьими-то ногами камня и, вскинув голову, увидела приближающегося мужчину. От страха она вскочила и пустилась наутек голышом, не прихватив одежду. Ее нагнали в два счета, схватили в железные объятия и медленно опустили на мягкую шелковистую траву, зажав рот и не давая вырваться крику ужаса. Когда Генрих понял, кого он прижимает к земле, то довольно хмыкнул: - Опять рыжая, - и, убрав руку, закрыл ей рот поцелуем. Рыжая извивалась и царапалась, как дикая кошка.

- Идиотка! - думала про себя Кристи, - так тебе и надо. Опять из-за своей глупости вляпалась, только теперь уж слишком серьезно. - Глаза ее расширились от изумления, когда она сообразила, кто на нее напал. - Боже, Генрих! - простонала она, чуть не лишившись чувств.

Генрих удивился, когда, взглянув на него, она вдруг перестала сопротивляться, обхватила его руками за шею, подставляя губы для поцелуя. Ему мешала одежда, хотелось почувствовать ее всю обнаженным телом. Он приподнялся, намереваясь встать, чтобы раздеться, и увидел явное разочарование на ее удивленном лице. Усмехнувшись, он тихо прошептал:

- Я хочу только снять одежду, а потом мы займемся любовью.

Вздох облегчения вырвался из ее уст, она-то подумала, что он узнал в ней служанку и поэтому не хочет любить ее. Разоблачившись с такой скоростью, что сам поразился, разгоряченный Генрих крепко обнял Кристи.

- Теперь приступим, рыжая. Только не будем торопиться, у нас впереди целая ночь, - нашептывал он ей на ухо.

Вся ее пылкость и смелое поведение говорили о том, что он не первый ее любовник, но ему было все равно. Он задыхался от поцелуев так же, как и она, обследовал ее рот, ощущал сладкую влагу этого родника, а когда их языки встретились, оба содрогнулись от охватившего их удовольствия. Трепещущими пальцами Кристи дотронулась до его затвердевшей, такой большой и пульсирующей мужественности. Откинув голову, Генрих застонал, умоляя ее продолжать. Она впервые видела столь откровенно желающего ее обнаженного мужчину, но чувства стыда не было. Она упивалась его мужской силой. Прикосновения к его гладкой и шелковистой плоти возбуждали ее и качали на волнах наслаждения. Руки Генриха ласкали торчащие конусы грудей, а затвердевшие соски говорили ему, что им это очень нравится. Он провел пальцами по животу и опустился к холмику Венеры. Тело Кристи выгнулось, прося пощады, ей хотелось только одного: чтобы он овладел ею сейчас, сию минуту. Откровенно раскрывшись ему навстречу, она умоляла его не останавливаться, ибо огонь, горевший в низу живота, грозил сжечь ее заживо. Генриха и не надо было уговаривать, он сам был на грани помешательства. Резким толчком он вошел в нее и замер от удивления, когда Кристи громко вскрикнула. Ему не понадобилось никаких объяснений, он и так почувствовал, что лишил ее невинности. Наклонив к ней лицо, он прорычал:

- Почему ты не сказала мне, что девственница?!

- Тогда что, ты бы меня не тронул? - сквозь проступившие слезы тихо произнесла она.

- Возможно, но не ручаюсь за это. Просто тебе не было бы так больно, как сейчас. Я был бы осторожнее.

- Тогда давай продолжим. Все равно не вернуть того, что было. Ведь я уже стала женщиной, даже если ты сейчас остановишься.

- Ага, дождешься. Меня сейчас может остановить разве что конец света, и то сомневаюсь.

Теперь Генрих вел себя намного бережнее: медленно, старясь не причинить боли, он то погружался в нее, то выходил, доставляя наслаждение. Кристи была почти без чувств, так было прекрасно ощущать его в себе. Она ликовала: теперь он опять ее, и опять первый; первый, кто подарил поцелуй, первый, кто сделал ее женщиной.

- Рыжая, какая ты сладкая! Господи! Как мне хорошо с тобой, если бы только знала...

- М-м-м, - больше ничего не смогла произнести Кристи, когда взорвалась обжигающей радостью освобождения. У Генриха вырвался стон облегчения почти одновременно с ней. Утомленные, они прижались друг к другу и уснули.

- Просыпайся, Рыжик! А то как бы нас не застали в костюмах Адама и Евы. Прекрасное зрелище! - он склонился над просыпающейся Кристи, осматривая ее жадными глазами, - я могу просто не выдержать, и тогда уж точно кому-то придется созерцать наши извивающиеся в экстазе тела.

В испуге Кристи подскочила и прикрыла руками грудь, оглядываясь по сторонам.

- Успокойся, дорогая, еще никого поблизости нет, - нехотя поднимаясь, он подвинул к себе одежду. Кристи тоже встала и бегом устремилась на берег, где лежало ее платье. Натянув его на себя, она помахала рукой Генриху и умчалась на кухню.

К полудню на кухне появился управляющий поместьем и приказал Кристи идти за ним. Недоумевая и стараясь не отстать от него, она молча шла следом. Подойдя к двери, управляющий проговорил:

- Молодой господин требует, чтобы ты пришла к нему в библиотеку, тебе хотят дать новую работу, - и, понимающе улыбнувшись, удалился.

Кристи открыла дверь и несмело вошла. Она огляделась, с интересом рассматривая полки с книгами. Кабинет был пуст. Неожиданно дверь открылась, и на пороге возник Генрих. Он протянул к ней руки и, когда Кристи бросилась к нему, заключил в объятия.

- Прошло так много времени, я успел соскучиться.

- Неужели? А мне показалось, что прошло всего пять-шесть часов, - посмеиваясь над ним, прошептала девушка.

- Рыжая моя, ты меня обижаешь, - огорчился он.

- Меня зовут Кристи.

- Красивое имя, такое, как и ты сама, - и стал покрывать поцелуями ее лицо, шею, лаская при этом груди. С трудом оторвавшись от нее, охрипшим от возбуждения голосом он произнес:

- С сегодняшнего дня ты будешь работать в доме. Будешь убирать мою комнату и приносить по утрам мне в постель шоколад. Мне не хочется сильно перегружать тебя работой, чтобы к вечеру ты была свежа и полна сил. Я эгоист, да? Как ты считаешь?

- Безусловно! Но я рада, что вы проявили свой эгоизм. Я хочу отдавать все свои силы только моему господину.

Служанки, работавшие в замке, с завистью смотрели на нее. Ведь она единственная, на кого положил глаз их молодой красивый хозяин.

Утром Генрих сладко спал, когда Кристи открыла дверь его спальни и внесла на подносе чашку с горячим шоколадом. Поставив его на ночной столик, она с любовью посмотрела на спящего мужчину. Ему хоть немного удалось поспать после бурно проведенной ночи, не то что ей. Наклонившись над Генрихом, она легонько провела пальцем по его щеке, на которой пробилась чуть заметная щетина. Открыв глаза, он потянулся, затем резко притянул к себе Кристи и опрокинул на кровать.

- Что ты, что ты, ведь могут войти, - запротестовала она, немного сопротивляясь.

- Никогда! Пока я не выйду отсюда, никто не осмелится войти. Расслабься, мне очень хочется заняться с тобой любовью в своей кровати, - говорил он, начиная раздевать ее. На пол полетело платье, за ним рубашка, и его нетерпеливые губы прижались к сладкой ложбинке между грудями.

- Какой ты ненасытный, тебе все мало и мало, ты прямо преисполнен желания, - ворковала она, сильнее прижимаясь к нему.

Час спустя Генрих спустился в столовую, где его ожидал неприятный сюрприз. Амелия кипела гневом и, теребя свои перчатки, взялась высказывать все, что о нем думает:

- Какой позор! Он, видите ли, не может спуститься ко мне, так как развлекается в спальне с рыжеволосой служанкой! - не в силах совладать с ревностью кричала она.

- А почему тебя это удивляет? - грубо спросил Генрих, - кажется, я не обещал хранить тебе верность. Так к чему весь этот спектакль?

- Мы помолвлены! Таким поведением ты просто оскорбляешь меня!

- Разве? Тогда почему бы тебе не обидеться окончательно и не разорвать помолвку с таким негодяем, как я? - в упор посмотрел на нее молодой человек.

Амелия осеклась, поняв, что зашла слишком далеко, а терять его ей вовсе не хотелось.

- Ладно, ладно, я погорячилась. Просто я расстроилась, когда мне об этом сказали. Конечно, это твое дело, как и с кем проводить ночи, но, право, найдется немало приличных женщин, которые с радостью откликнутся на твое предложение.

- Ты на себя намекаешь, Амелия?

- А почему бы и нет? - уже кокетничая, продолжила она. - Разве я хуже служанки? Помнится, тебе когда-то очень даже нравилось? Может, попробуем вспомнить?

- Нет. Извини. У меня, если честно, на тебя уже не осталось сил. Ты должна понимать, что мужчина после бурно проведенной ночи способен только на то, чтобы натянуть штаны да плотно поесть. Я чертовски голоден, думаю, если не поем немедленно, начну рычать, как лев, - и, отодвинув ее с прохода, быстрым шагом направился к столу, где его ждал обильный завтрак.

Глотая слезы обиды, Кристи стояла на лестнице не в силах пошевелиться. "А на что ты еще надеялась?" - спрашивал внутренний голос, - "Что он будет говорить тебе о любви? Глупая, ты просто служанка, которая в настоящий момент ему приглянулась. Вот и все". - Как хотелось Кристи в эту минуту объявить этой Амелии, что она не менее благородная леди. - "Стоп! Какая же леди позволит себе работать в услужении да еще в открытую спать с мужчиной? Нет, признаваться бессмысленно!".

Она не стала слушать, о чем говорили, сидя за завтраком. Она не видела, как леди Амелия в гневе покинула замок. Целый день Кристи не показывалась на глаза Генриху, который терялся в догадках, что бы это значило. До вечера он так и не отыскал ее, а как стемнело, побрел к пруду. Девушку он увидел сразу: она сидела, закрыв глаза, обхватив руками колени и положив на них свою прекрасную головку. По шагам Кристи догадалась, кто пришел, но никак не отреагировала.

- Вот ты где. Что случилось, голубка моя? Тебя целый день не было видно. Ты устала? - присев рядом и обнимая опущенные плечи, обратился к ней Генрих.

- Скажи, зачем я тебе нужна? - повернув к нему голову, печально спросила Кристи.

- Странный вопрос. А почему тебя это интересует? Я сплю с тобой, потому что мне этого хочется. Ты мне нравишься. Мне нравится целовать твои обиженные губки, ласкать невинные грудки. Продолжить еще? - и принялся подтверждать свои слова действием. Она задрожала, не сумев сдержать предательское возбуждение. Но Генрих не уложил ее на песок, а усадил к себе на колени и покрепче прижал. - Знаешь, Кристи, я был совсем маленьким, когда моя мать разбилась, упав с лошади. Меня выкормила и вынянчила добрая ласковая деревенская женщина. У нее тоже был маленький ребенок, но молока нам хватало на двоих. Мы с ее сыном Гейвином молочные братья. Я познакомлю тебя с ним, когда он вернется из похода (он остался там вместо меня, когда меня ранили, и я вынужден был уехать). Отец меня в детстве не очень баловал, теперь я думаю, что он был прав, не сделав из меня изнеженного капризного сынка. Мы везде были вместе с Гейвином: дрались с деревенскими мальчишками, катались на лошадях, убегали в ночное. Знаешь, как здорово было пасти лошадей, купаться, когда сядет солнце, вместе с ними в озере, а потом сидеть возле костра и печь хлеб. Удержать меня дома, особенно летом, было невозможно, хотя я очень люблю свой замок. Эти холодные серые стены как будто оживают, когда я возвращаюсь из похода. Они, словно живые, разговаривают со мной по ночам, поскрипывая или вздыхая в углах. Не бойся, - посмотрев на пораженную Кристи, прошептал он, - это только мое воображение. Маленьким я рассматривал портреты моих знатных предков, и мне казалось, что некоторые из них смотрят на меня с любовью, а другие с осуждением. Я очень дорожу этим замком, даже не знаю, как бы я себя чувствовал, если бы, не дай Бог, он попал в руки Джеймса.

- А какой он, этот Джеймс?

- Я не люблю говорить о людях плохо, но он не вызывает у меня симпатии. Такой, как он, может нанести удар в спину, даже не задумываясь. Держись от него подальше. Он ничем не брезгует, наделал кучу долгов, проигравшись в карты. Когда я ему об этом напомнил, он взбесился и с разорвал бы меня на части, если бы одолел. У меня предчувствие, что он когда-нибудь попытается завладеть замком и, что греха таить, всем, чем владеет мой отец.

- О, Господи, Генрих! Ведь он не посмеет причинить тебе вреда? Он не попытается тебя убить? Если я правильно поняла, после тебя единственным наследником будет он?

- Да, если у меня не будет детей. Ну, что ты так испугалась? Я могу постоять за себя. Мне не впервой обороняться. На меня не раз нападали (слишком многим я переходил дорогу), но всегда получали то, чего заслуживали. Пока, как видишь, я жив и здоров. Так что не бойся и отдохни. Ты ведь всю ночь не спала и целый день на ногах. И хотя мне очень хочется любить тебя, я потерплю, - поднявшись, он подхватил притихшую Кристи на руки и без усилий понес к уснувшему замку.

Генрих лежал на кровати, сон не шел. Как ему хотелось признаться, что любит, что Кристи единственная женщина, которая волнует его. Черт! Неужели он совсем потерял голову, что готов жениться на служанке? Жениться?! Отец вряд ли одобрит это, а вся родовитая знать отвернется от него. Что же делать? Как вырваться из замкнутого круга? Но то, что он никогда с ней не расстанется, Генрих знал наверняка. Таких женщин, как Кристи, не бросают и не забывают. Утром он поговорит с отцом, расскажет ему о своей любви, о том, что не может жить без этой девушки. Провались все состояние и все титулы, если ее не будет рядом! Приняв твердое решение, он уснул.

- Генрих! Генрих! Проснись же! - Кристи изо всех сил трясла его.

- Что? Что, черт возьми, случилось! - прорычал он, сев на кровати. - У нас пожар? На нас напали?

- Хуже, Генрих! Твой отец... - и она, не сдержавшись, зарыдала, - о, мне так жаль!

- Отец! - Генрих соскочил с кровати, накинул халат и босиком бросился из спальни.

- Он в библиотеке! - не поспевая за ним, прокричала вслед девушка.

Прыгая вниз через три ступени, Генрих ворвался в библиотеку и замер в ужасе, уставившись на безжизненное тело отца.

- Лекаря! Где лекарь? - закричал он во все горло и кинулся к отцу. Как только он дотронулся до свисавшей с кресла руки, то понял, что лекарь уже ничем не поможет. Слезы катились по щекам, когда Генрих в последний раз обнимал уже остывшее тело. Он давно догадывался, что отец болен гораздо серьезнее, чем сам признавал это, до последнего занимаясь делами поместья и не позволяя уложить себя в постель. И вот теперь его не стало.

Графа Блэквуда старшего отпели и похоронили в фамильном склепе, который находился неподалеку от местной церквушки, также принадлежавшей покойному.

Поверенный семьи оглашал завещание, составленное отцом Генриха.

"Я, граф Блэквуд, в здравом уме и твердой памяти завещаю все свое состояние, а также замок Блэквуд и прилежащие к нему земли со всеми постройками и людьми своему сыну и единственному наследнику Генриху Блэквуду.

Обязательное условие наследования: по достижении сыном возраста тридцати лет он обязан жениться на Амелии Браун, как было сговорено с ее отцом, если не полюбит и не женится до этого времени.

Поместье Блэкстоун и годовую ренту в десять тысяч золотых монет я завещаю своему племяннику Джеймсу.

В случае смерти моего единственного наследника Генриха Блэквуда все состояние переходит к его кузену Джеймсу Блэквуду".

Генрих сидел, опустив голову, поэтому не мог видеть злорадно вспыхнувших глаз кузена, иначе он задумался бы над последними словами завещания, за которые мог поплатиться жизнью.