Охота на демиурга

Мы шли в полном молчании, но я почти физически чувствовала напряжение спутников. Рым стискивал мою руку так, что казалось, сейчас он сломает мне пальцы, а Тор пыхтел не хуже своего скакуна, нервно раздувая ноздри.

Через какое-то время я вообще перестала что-либо видеть, в том числе и собственный нос. Пространство вокруг стало серым, как грязное стекло, воздух резко похолодел, пробрав меня до самых костей, и Рым, резко сжав пальцы, тихо приказал:

- Стойте!

Очень правильная мысль - дороги не видно совсем.

- Кто бы мне объяснил, зачем я сюда попёрся, - проворчал Тор, и в любой другой момент я бы рассмеялась, но не сейчас. Потому что мою ладонь внезапно буквально выдернуло из руки Рыма, причём без всяких усилий, как будто орка кто-то внезапно перенёс в другое место.

Серое пространство вокруг меня потемнело, холодный воздух проник в лёгкие, больно сжал сердце. Я почувствовала, что совсем замёрзла - руки затряслись, плечи сжались, и единственное, чего мне хотелось, - это оказаться подальше отсюда, в каком-нибудь тёплом месте. А ещё было страшно.

И когда я об этом подумала, рядом со мной кто-то мерзко захихикал.

- Трусишка.

Я резко обернулась, словно надеясь поймать этот тяжёлый, давящий взгляд, который сейчас сверлил мне спину.

- Я не... - шепнула я замерзшими губами, почти забыв о том, что Оракула нельзя увидеть.

- Трусишка, - ещё один ехидный смешок. - А ещё уверяет всех, что ничего не боится. Глупая девчонка. Хочешь, я покажу тебе то, чего ты боишься больше всего в жизни? Боишься думать, вспоминать, чувствовать...

Я резко вздохнула и чуть не закашлялась, когда ледяной воздух в очередной раз вошёл в мои лёгкие и пронзил всё тело до самых пяток.

Оракулу нельзя отказывать... Я знала это. Чёрт, я ведь сама, сама его создала! Но разве я могла тогда подумать, что однажды мне придётся испытывать его сомнительные таланты на себе?

И как же не хотелось отвечать. Мне показалось, внутри меня что-то зашевелилось - что-то совсем маленькое, но очень больное, окровавленное, страдающее, - и, подняв свои несчастные глаза, прошептало:

- Нет...

Я с силой сжала кулаки, впившись ногтями в кожу ладоней и, зажмурившись, под тихое хихиканье выдохнула одно лишь слово:

- Показывай.

Туман вокруг меня превратился в густую, клубящуюся тьму. А потом она обняла меня, заглянула в глаза, несмотря на то, что они были закрыты, ласково охладила мою спину между лопаток, словно коснувшись этого места ладонью, и тихо сказала уже без всякого хихиканья:

- Договорились.

***

Был в моей жизни человек, который значил для меня больше, чем все на свете шоколадные конфеты, булочки и пирожные. Больше, чем любимые книжки, волшебные сказки и собственные фантазии. Больше, чем весёлые игры - прятки, догонялки и лазанье по деревьям. Больше, чем солнечный свет, зелёная листва на деревьях, птичье пение весной и запах осенних листьев. Больше, чем родители. Больше, чем сама жизнь.

Этого человека звали Олег. И мы всегда были вместе - с того самого момента, когда почти одновременно вылезли из маминого живота. Брат и сестра.

Мы никому не говорили, кто из нас старше, потому что это не имело никакого значения.

Я не представляла своей жизни без него. Все свои радости и горести мы делили пополам, и мои детские воспоминания так же неразрывно связаны с братом, как дерево связано со своими корнями. Мы делали это добровольно, сами не хотели разлучаться ни на секунду, часто даже засыпали, обнявшись.

Я понимала Олега, как саму себя, а он понимал меня. И нам обоим не нужны были никакие друзья, потому что мы давали друг другу всё. Конечно, мы общались со сверстниками, но по сравнению с тем, что для меня значил Олег, все остальные люди казались просто бледными тенями.

Родители считали, что со временем эта странная связь пройдёт хотя бы потому, что мы разного пола. Мол, мальчикам - мальчиковое, девочкам - девчачье. Но они ошиблись. С каждым годом мы всё больше понимали, что не можем друг без друга, наша связь только становилась крепче.

Мы с Олегом были не похожи друг на друга. Весь рост, видимо, при рождении достался ему, поэтому, когда я становилась рядом с братом, казалось, что я младше его года на три. Я была кудрявой и сероглазой, Олег же сражал девчонок наповал своими прямыми светло-русыми волосами и каре-зелёными глазами. С семи лет он ходил в различные секции, занимался каратэ и боксом, и поэтому к четырнадцати годам развил достаточно внушительную мускулатуру. Рядом с ним я всегда выглядела крошечной и очень тощей мышью.

- Ты - моя маленькая девочка с большим сердцем, - так говорил мне брат. - И я обожаю твои веснушки!

Я была абсолютно счастлива только вместе с Олегом. И только ему давала читать свои рассказы, стихи и сказки, которые писала с тех самых пор, как научилась держать в руках карандаш. И прислушивалась только к советам брата. Он один мог на меня повлиять, заставить изменить своё мнение, сделать то, чего я делать совсем не хочу.

Я любила Олега больше всего на свете. Наверное, нельзя так любить. Нельзя так любить, чтобы быть готовым без промедления продать душу дьяволу за того, кто тебе дорог, отречься от Бога и самой себя, лишь бы он был счастлив. Наверное, нельзя...

Иначе как объяснить то, что у меня отняли брата?

***

Тьма расступилась, холод, сковывающий моё сердце, схлынул, и я оказалась на парковой дорожке, залитой ярким солнечным светом. Зажмурилась на миг, когда солнечный луч ослепил меня, но почти тут же распахнула глаза, услышав громкий крик:

- Догоняй! - и радостный, счастливый смех.

Я сжала кулаки, впившись жадным взглядом в черты лица мальчика, мчащегося мне навстречу. Сердце жалобно забилось, словно стремилось выпрыгнуть прямо у меня из глотки, кто-то маленький, жалкий и окровавленный поднял голову и, грустно уставившись на бегущего, тихо, отчаянно заплакал.

- Быстрее, Полиша! Давай, сестрёнка!

Каре-зелёные глаза лучились восторгом, в растрепавшихся волосах запутались солнечные лучи, губы растянулись в лукавой улыбке...

- Стой! Олежка! Так нечестно!

На обладателя второго голоса я даже не посмотрела - каждый день я видела этого человека в зеркале.

- Почему? - довольный, искрящийся счастьем смех.

- Ты сильнее! Больше!

В каре-зелёных глазах мелькнула такая нежность, такая любовь и ласка, что я чуть было не бросилась вперёд, забывшись... Забыв, что это всего лишь видение. Моё прошлое, которое давно осталось далеко позади.

А потом он резко обернулся и, поймав в объятия не успевшую затормозить маленькую кудрявую девочку, расхохотался.

- Попалась!

- Зазнайка! - она вырывалась, правда, скорее показательно, чем по-настоящему. - Ты - зазнайка, Олежка! Так нечестно!

Я вздрогнула, когда услышала его тихий ласковый голос, который я тогда я даже не расслышала... Но зато расслышала сейчас.

- А я и не отрицаю, Полиша.

И, не выдержав, я рванулась вперёд, пытаясь достать рукой освещённую солнцем фигуру, дотронуться, вновь почувствовать тепло его тела, увидеть этот родной, тёплый взгляд, предназначенный мне одной.

Но вокруг вновь заклубилась тьма, грубо хлопнув меня по руке. И двое обнимающихся детей скрылись с моих глаз - теперь уже навсегда.

***

Когда тьма вновь расступилась, открыв моему взору балкон, уставленный цветами, я не сразу увидела крошечную фигурку, съёжившуюся в углу, где стояли мешки с землёй, сидящую на холодном полу. Она не издавала ни звука, но я почему-то знала, что она плачет. Беззвучно, но не менее горько.

- Полиш! Ну, маленькая! - послышался встревоженный голос из комнаты. - Хватит прятаться!

Фигурка затряслась.

- Я всё равно тебя найду. Ну, выходи! Давай поговорим. Полиша!

Девочка замотала головой, хотя прекрасно понимала, что её сейчас никто не видит.

Минут через пять на балкон шагнул сосредоточенный, взволнованный мальчик. Горящие неподдельной тревогой глаза жадно обыскивали окружающее пространство. И я вновь впилась взглядом в его лицо, хоть его сейчас и было плохо видно в полумраке.

Я помнила тот день. Пожалуй, единственная наша серьёзная ссора, которая теперь, спустя десять лет, казалась мне безумно нелепой.

Олег почти сразу увидел маленькую фигурку, сжавшуюся в комок на полу, хоть она по-прежнему не издавала ни звука, и, подойдя ближе, опустился рядом на колени.

- Полиш...

Он попытался отвести руки девочки от её лица, но она только упрямо помотала головой.

- Пожалуйста, давай поговорим, - мальчик придвинулся ближе и осторожно обнял сестру. - Не надо так, маленькая.

И тут она вскинулась, выпрямилась и бросила на него злой, гневный взгляд.

- Перестань! Не смей называть меня так!

У Олега вытянулось лицо.

- Как?

- Я уже давно не маленькая! Мне тринадцать, как и тебе! И вообще, это я, я, Я тебя старше!

- Полиш... - он дотронулся кончиками пальцев до щеки девочки, но она вновь помотала головой.

- Прекрати позорить меня! Надо мной все смеются... Сколько можно! Я уже давно не маленькая!!

Олег вздрогнул, как от удара.

- Позорить? Я тебя позорю тем, что называю... маленькой?

- Да! Эти... наши... все начинают хихикать! А потом, когда ты не слышишь, издеваются надо мной, подкалывают, прозвища ехидные придумывают!

- Так ты... из-за этого?.. - удивлённо прошептал мальчик. - А я всё думал, что тебя так расстроило... Значит, я тебя позорю тем, что называю маленькой...

Увидев лицо брата, девочка насторожилась.

- Олег?.. Ты что?

- Я никогда не думал, что услышу такое от тебя, - сказал он с какой-то непонятной горечью. - Какая разница, что подумают они, когда у нас есть мы? Значит, их слова тебе дороже... - Олег усмехнулся. - Как же так, малень... То есть, Полина...

И он, внезапно побледнев, резко вскочил на ноги и побежал прочь. А девочка, словно только что осознав всю глупость собственного поступка, кинулась за братом.

- Олежка!..

В этот раз она догнала его, обняв своими маленькими ручками, прижавшись к спине кудрявой головой.

- Прости... Олежка... Я такая глупая! Я всё поняла... Пожалуйста, прости... Я сделала тебе больно?

Он осторожно разжал её руки и обернулся. Взял лицо сестры в ладони и серьёзно сказал:

- Очень.

- Прости... - выдохнула девочка, с тревогой вглядываясь в огорчённые каре-зелёные глаза. - Пожалуйста, прости. Я так глупо и эгоистично поступила. Не обижайся на меня, Олежка. И... называй, как хочешь, хоть выдрой!

Он слабо улыбнулся.

- Выдрой?

- Да! Только не обижайся и прости. Мы с тобой имеем право называть друг друга как угодно, а все остальные пусть катятся со своими претензиями и шутками к чёрту на куличики.

Мальчик улыбнулся чуть шире и, наклонившись, чмокнул сестру в нос, прошептав:

- Маленькая...

- Прощаешь? Олежка?

- Конечно, сестрёнка.

Я улыбнулась, глядя на них. Щёки у меня уже давно были мокрыми, я вспоминала эмоции, охватившие меня в тот момент... А ещё я вспоминала, как на следующий день Олег по-мужски разобрался со всеми моими обидчиками. Грубо и радикально, но действенно.

А потом тьма вновь поглотила меня, умчав прочь от этих двух теней, оставшихся далеко в моём прошлом.

***

Всё время я подсознательно ждала, что Оракул покажет мне именно то самое воспоминание. Воспоминание о том вечере, после которого я фактически перестала существовать как личность, разбившись на сотню осколков, которые удалось склеить потом только Игорю, но лишь спустя шесть лет после тех событий, да и чего-то всё равно не хватало. То ручка у меня обламывается, то дно выскакивает...

Тяжело осознавать, что именно твоя ошибка - точнее, даже две твоих ошибки, - привели к гибели самого близкого во всём мире человека. Это было настолько тяжело, что я потом полгода лежала в больнице. Это было так трудно и мучительно, что я приобрела для себя несколько хронических болезней и лишилась возможности иметь детей в будущем. Диагноз "эндокринное бесплодие" был поставлен мне ещё в семнадцать лет.

Но всё это до сих пор кажется мне слишком незначительным наказанием по сравнению с тем, что я сделала.

Когда тьма расступилась, я совершенно не удивилась, увидев ту самую картинку, которая вот уже десять лет преследует меня в самых кошмарных снах.

Мне было четырнадцать. Нам обоим было четырнадцать. И я возвращалась поздним субботним вечером после занятий английским языком. Так уж получилось, что нас отпустили на полчаса раньше, и я решила не звонить Олегу - он всегда встречал меня на автобусной остановке, чтобы я не ходила одна по пустырю рядом с нашим домом - хотела сделать ему и родителям сюрприз.

Я сошла с автобуса и пошла по направлению к нашему дому, совершенно не замечая, как на некотором расстоянии от меня крадётся чья-то чёрная массивная фигура. Я не нервничала, не оглядывалась, и он совершенно спокойно шёл за мной, ожидая, пока я достигну середины пустыря. Именно там он и напал на меня, напрыгнув сзади, как дикое животное, и мгновенно подмяв под себя. Я успела только коротко, еле слышно вскрикнуть, уже начиная понимать, чем для моих родителей и брата обернётся в итоге этот сомнительный "сюрприз".

Было ли мне страшно? Смертельно. А ещё очень тошно и противно. Похожее чувство испытываешь, когда видишь на улице чужую блевотину. Так и я, упав на землю, задохнулась от всепоглощающего страха, тошноты и отвращения.

И теперь я, прищурившись, с похожими ощущениями наблюдала со стороны, как этот огромный мужчина... впрочем, таких созданий кощунственно называть мужчинами... лихорадочно ощупывал всё моё тело одной рукой, другой предусмотрительно зажав мне рот. И уже достал нож, видимо, намереваясь разрезать джинсы сзади (я вздрогнула - хорошо, что я тогда этого не видела), но тут я каким-то чудом вывернулась и завопила:

- Помогите!!!

Не очень громко, зато отчаянно.

Теперь уж я знаю: если хочешь, чтобы тебя спасли - надо кричать "пожар". А вот "помогите" работает не очень.

Но помощь пришла. Правда, уж лучше бы не приходила.

Гораздо позже я узнала, что Олегу в тот день не сиделось дома. Он почему-то с ума сходил от беспокойства, всё время смотрел на часы, и в конце концов сорвался, побежав на улицу, встречать меня. Именно это спасло мне жизнь. Но какой ценой...

Вцепившись в насильника, Олег оттащил его от меня и, бросив на землю, закричал:

- Полиша, беги!!! Беги!!!

Но я не могла бежать. И просто села на холодной земле, впившись взглядом в две фигуры - одна из них, огромная и какая-то нескладная, медленно поднималась с земли, сжимая в руке нож, а вторая... бесстрашно приготовилась защищать мою жизнь.

Я всегда считала брата самым-самым. Он таким и был - лучше всех учился в школе, был первым в секции каратэ и бокса. Если он спорил, то выигрывал. Если он чего-то хотел, то добивался. Я была совсем другой. И гордилась братом, как никто, разделяя с ним все его победы. А поражений было мало. Очень мало.

И теперь я, как и тогда, с остановившимся сердцем наблюдала, как он кружит вокруг этого мужика, прикидывая, каким ударом выбить из рук нож. Но вот насильник бросился вперёд - Олег поднырнул под его руку и ушёл в сторону, даже не коснувшись соперника.

Так было ещё три раза. Три раза... А потом...

Я почувствовала в себе бессильную злость. Подалась вперёд, но тьма схватила меня за плечи и потащила назад, не давая вмешаться. Исправить...

Я зарычала, забилась в этих сильных, нечеловеческих руках, закричала что-то невразумительное, заплакала... И всё-таки вырвалась!

Но только для того, чтобы секундой позже чуть не расшибить себе лоб о невидимую стену, выросшую передо мной по чьему-то злому велению.

Я ударила по ней рукой - ничего. Я ударила снова. Послышался треск. Я ударила опять, ещё и ещё раз... Время замедлилось, словно в жутком фильме ужасов, и я краем глаза увидела, как насильник подался вперёд, держа нож перед собой, а Олег уже не успевает уйти от удара...

Я не хочу, не хочу видеть это вновь! Неужели ты не понимаешь?! Я не хочу! Я уже видела, уже потеряла его однажды...

Удар, ещё удар. Я в кровь разбила себе руку, но, не обращая внимания на боль, всё пыталась взломать эту чёртову стену... Рычала от злости, но не сдавалась.

И вдруг время остановилось совсем.

Я вновь почувствовала чьи-то руки на своих плечах, а затем спокойный, ровный голос произнёс:

- Посмотри, ты, бесстрашная. Посмотри.

Но я нарочито отворачивалась...

- Посмотри.

- Я не могу!

- Можешь. Смотри!

С усилием повернувшись, я увидела застывшую сценку - мужик с ножом, кинувшийся на Олега, брат, тщетно пытающийся избежать удара, и я, подавшаяся вперёд в безумном порыве...

- Что ты видишь, девочка? Отвечай!

Я слишком хорошо знала, что он хочет мне сказать.

Именно из-за этого я и лежала в больнице.

Я слишком хорошо понимала, что действительно могла спасти брата.

- Если бы я тогда не струсила, испугавшись за свою жизнь, может, у меня бы получилось выбить этот нож. Я сидела достаточно близко, - ответила я внезапно помертвевшими губами.

- Верно, - спокойно сказала тьма. - Но ты испугалась. И ты до сих пор боишься. Боишься даже вспоминать об этом. Трусишка!

После этих слов невидимые руки вдруг отпустили, время вновь возобновило свой ход, и я, не успев отвернуться, увидела тот, самый последний, страшный удар.

Почему-то мне показалось, что ударили не брата, а меня. В животе стало очень горячо и мокро, а ещё - невыносимо больно, и я скривилась, согнулась, чуть не упав на землю, но не отрывая глаз от умирающего брата.

- Нет... - эхом повторила я вместе с собой из прошлого.

По иронии судьбы сразу после того, как эта мразь ударила ножом Олега, к нам подоспела помощь. Но ничто уже не имело значения.

Брат умер через два часа.

Я ничего не успела ему сказать.

И сейчас я всё-таки упала на землю, сгорая от боли и острого чувства вины. Всё то, что я так старательно заталкивала внутрь себя эти долгие годы, вдруг встрепенулось, проснулось, как медведь по весне, и вновь решило начать мучить меня.

Я выла и корчилась на земле, словно дикий зверь, не в силах справиться с этим накатившим на меня неожиданным раздвоением личности - сейчас я была и Полиной, страдающей по умершему брату, и Олегом, смертельно раненым в живот.

Мне кажется, я не смогла бы этого вынести. Ведь Оракул всегда пытается свести с ума тех, кто к нему приходит, самыми ужасными воспоминаниями. Заставляет вновь пережить самые мучительные моменты из жизни, вновь почувствовать всё то, что когда-то причиняло боль, всколыхнуть её, как ты думал, давно угасшую.

Но в тот момент, когда я уже почти сошла с ума от раздирающей изнутри боли - как физической, так и душевной - в пространстве вокруг меня закружились какие-то странные снежинки. Они упали мне на нос, пощекотав его, на щеки, растаяв и смешавшись со слезами. А потом вспыхнули чьими-то ярко-голубыми, как сапфиры, глазами.

- Соберись, Линн! Ты - это только ты. Не твой брат! Он уже давно умер, и ты больше ничем не можешь ему помочь. Соберись, Линн!

Чьё-то ледяное, но очень ласковое дыхание коснулось щеки, а потом боль схлынула.

Я смогла выпрямить ноги и встать. Перед глазами летали чёрные мушки. Я глубоко вздохнула и, сжав кулаки, сказала громко и отчётливо:

- Это - моё прошлое, Оракул. И самое большое горе, которое я когда-либо испытала в жизни.

- Только горе? - шепнула тьма, вновь заклубившись передо мной.

- Нет. И счастье тоже. Счастье, которое у меня отняли. Или которое я отняла у себя сама. Но, так или иначе, это - всего лишь прошлое. И я не могу его изменить.

Тьма приблизилась ко мне, заглянула в глаза, ища там признаки безумия, но не нашла. И, осторожно обняв, выдохнула мне в лицо, почти заморозив кончик носа:

- На твоём месте я бы не была так уверена.

Я не успела ответить - меня закрутило вокруг своей оси и потащило куда-то в сторону, прочь от воспоминаний, и мне оставалось только гадать над этими странными словами.

А гадать у меня всегда плохо получалось.

***

Тьма аккуратно опустила меня на неровную, каменистую дорогу рядом с моими спутниками. Выглядели они, мягко говоря, не очень. Впрочем, не сомневаюсь, что и я тоже. Тяжело дыша и отдуваясь, словно после изматывающего бега, Рым и Тор сидели на земле, впившись остановившимися взглядами в пространство.

Туман отползал в сторону, уходил в кусты - медленно, неторопливо, с достоинством, открывая взорам своих жертв узкую тропинку, заканчивающуюся небольшой полянкой с огромным камнем посередине.

Это и был Оракул.

- Линн! - заметив меня, Рым вскочил с земли и обнял так, что рёбра затрещали. Я охнула. - Ты как?

Он с тревогой посмотрел мне в глаза, и почему-то от этого взгляда у меня в груди немного потеплело.

- Живая, - я постаралась улыбнуться, но, кажется, получилось не очень - тревога в глазах Рыма ничуть не уменьшилась.

- Слушай, командир, - подал с земли голос Тор, - в этот раз ты выбрал какой-то слишком изощрённый способ самоубийства. Это было... - он запнулся. - Было...

Вздохнув, Рым вновь опустился на землю, посадив меня к себе на колени. Я не возражала, прижавшись потеснее - боялась, что тот жуткий могильный холод, который недавно сводил меня с ума на Тропе, вернётся и продолжит свои бесчеловечные игры.

- Да, - кивнул орк, прижавшись губами к моему виску, - мне тоже не очень понравилось.

- Не очень... понравилось?! - выдохнул Тор, и столько в его голосе было искреннего возмущения, что я не смогла удержаться от лёгкой улыбки. - Да ты нас всех чуть не угробил! И ради чего, я никак не пойму?!

Тут гном осёкся, уставившись на нас с Рымом во все глаза. Наверное, это действительно было забавно... а может быть, немного жутковато - огромный зелёный орк, на коленях у которого сидела маленькая девочка (а я даже по сравнению с обычными людьми была небольшой, что уж говорить о Рыме), а он утыкался носом ей в макушку и блаженно прикрывал глаза. Я же, доверчиво прижимаясь к нему, чувствовала, как отступает всё то, что снова навалилось на меня там, на Тропе.

И я с удивлением заметила, как во взгляде Тора промелькнуло сочувствие.

- Впрочем... теперь я, кажется, понимаю. Командир?

Орк поднял голову.

- Оракул ждёт, я так думаю. Кто пойдёт к нему первым?

Несколько секунд Рым словно не мог понять, о чём говорит ему гном.

- Иди ты, Тор. Не имеет значения, кто будет первым.

Торгис вздохнул и, встав на ноги и отряхнув штаны, направился к камню. Я с интересом следила за ним. Вот гном подошёл к камню, немного помедлил, а затем положил ладонь на гладкую поверхность, всю разрисованную древними рунами. Настолько древними, что их не смог бы понять даже Рым.

Оракула создали очень давно. Кто? Смешно признаться, но я не знаю. Откуда-то пришло понимание, что демиург совершенно не обязан знать абсолютно всё. Возможно, это была группа очень сильных магов, которая проводила магический эксперимент, возможно, что-то совсем иное. Так или иначе, но Оракул - это нечто, обладающее способностью заглядывать как в прошлое, так и в будущее. Это не живое существо. Но и не мёртвое. Просто... нечто. И за возможность обратиться к Оракулу каждый должен заплатить, испытав очень неприятные ощущения и доказав как ему, так и самому себе, что он достоин права задавать вопросы.

И это справедливо. Право получить совет у того, кто никогда не ошибается и укажет тебе верную дорогу, нужно ещё заслужить.

А эмоции... Оракул питался ими, как люди - пищей. Страх, ненависть, обида, злость, отчаяние - именно эти чувства поглощало Нечто, умеющее становиться лишь туманом или тьмой и приносящее с собой только холод. Думаю, что нас троих Оракулу хватит на несколько лет вперёд.

- Линн... - прошептал Рым мне на ухо, и я, развернувшись, столкнулась с его ласковым, заботливым взглядом. - Я так боялся, что ты не сможешь вернуться.

- Всё в порядке, - еле слышно произнесла я, не в силах отвернуться от его каре-зелёных глаз. - Я справилась.

- Было очень страшно?

Я кивнула. Рым вздохнул и вновь прижал мою голову к груди.

- Мне тоже, Линн.

- А... что ты видел?

Это был глупый вопрос.

- Я перенёсся в ту ночь, когда погибла вся моя семья. Когда люди сожгли мою деревню.

- Мне жаль... - шепнула я, чувствуя, как замирает его сердце.

- Я не виню тебя, маленькая. Теперь я понимаю, что не все люди одинаковы.

Эх, Рым... Если бы ты знал... В тот момент я в который раз прокляла свою силу демиурга.

Но мои размышления прервал очень знакомый холодный голос, возвестивший на всю поляну:

- Дерзай.

Я не сразу поняла, что это и есть совет Оракула для Тора. Гном отошёл от камня, задумчиво почёсывая рыжеволосую голову, а Рым встал с земли и подтолкнул меня к Оракулу.

- Твоя очередь, Линн.

Сколько мыслей крутилось в моей голове... Целый вихрь! Что спросить? Что действительно важно? Как мне вернуться? Правильно ли я поступаю, направляясь в столицу? Что теперь делать с Рымом? Точнее... с моими к нему чувствами? А ведь они есть, это глупо отрицать. Рядом с ним мне становится так тепло, спокойно и хорошо, как... как... Нет, не нужно думать...

"Успокойся, девочка".

Этот голос в моей голове...

"Хранитель? Это ведь ты помог мне там, на Тропе?"

Несколько секунд он молчал.

"Да".

"Но... почему?"

"Ты предпочла бы сойти с ума?"

"Значит, я настолько слаба? Я не справилась бы со своими воспоминаниями?"

В моей голове раздался странный, горький вздох.

"Ты не слаба, девочка. Наоборот. Но всегда есть то, что сильнее. Даже самую крепкую сталь можно вновь расплавить, самый прочный камень - расколоть, а самого сильного и стойкого человека - сломать, как хрупкую веточку".

"Я могла сломаться? Хранитель, пожалуйста, ответь!"

Он выполнил мою просьбу.

"Да. Ты почти сломалась, Линн. Но не сейчас и не здесь. А давно".

Я прикрыла глаза. Как же ты прав, Хранитель... Но почему "почти"? Мне кажется, совсем...

"Поверь мне, ещё не совсем. Ещё есть надежда. Маленькая, но есть", - ответил он на мой невысказанный вопрос.

"Но почему ты помогаешь мне? Какая тебе разница, что со мной случится? Или со смертью демиурга Хранитель тоже умирает?"

"Нет".

"Тогда почему?"

Он молчал очень долго. Так долго, что мне показалось - не ответит.

"Из-за любви, Линн".

Я не успела ничего спросить в ответ - просто почувствовала, что Хранитель покинул мою голову, рассыпавшись несколькими снежинками у меня перед глазами и легко коснувшись ласковыми пальцами щеки.

Я сосредоточилась на светлеющей в полумраке поверхности Оракула и, выкинув из головы все ненужные мысли, положила руки на камень.

Это было очень странное ощущение. Ощущение чего-то тёплого и будто пронизывающего меня насквозь, совсем как недавно это делал ледяной ветер Тропы. Камень словно сканировал меня. И я уже открыла рот, чтобы задать вопрос, как спокойный, холодный голос Оракула прогремел над головой... правда, потом оказалось, что слышала его только я.

- Ты можешь выбрать любую дорогу, но каждая из них что-либо изменит в твоей жизни и в жизнях тех, кого ты так неосторожно утянула за собой. Когда-то ты совершила ошибку - ты можешь исправить её, если поймёшь, что любовь стоит гораздо больше, чем жизнь. Иди, куда идёшь, девочка, но помни - за каждый свой шаг теперь ты будешь отвечать перед тем, кто наделил тебя силой.

К концу этой речи я покрылась мурашками с ног до головы. Оракул обычно не удостаивает своих просителей более чем парой-тройкой слов или одного предложения, а тут... Я путалась в этом предсказании, как в чересчур длинной юбке, и из всего сказанного усвоила только одно - мне нужно в столицу. "Иди, куда идёшь".

Я отошла от камня, присоединившись к ошеломлённому Тору, сидевшему неподалёку прямо на земле. Тут же стояли и наши кони.

Рым приближался к камню медленно и с какой-то опаской. На его лбу поблескивали крупные капельки пота. Неужели мой храбрый орк так волнуется?

Оракул ответил почти сразу, как только ладони Рыма коснулись поверхности камня.

- Будь рядом с той, которую любишь.

Несколько секунд орк стоял неподвижно, словно не веря в то, что услышал. А затем повернулся лицом к нам с Тором, и я не смогла сдержать удивлённого вздоха, увидев его глаза - такое в них светилось облегчение.

Рым... Что же ты спросил у Оракула? Почему этот его ответ объяснил тебе так много?

А вот я, наоборот, ничего не могла понять...

За пределами повествования

...Один из уникальнейших памятников древности - так называемая Тропа Оракула, магическая воронка, питающаяся жизненной (в основном негативной) энергией. Точная история появления Оракула неизвестна; его создала, вероятно, целая группа очень сильных магов. Возможно, это был какой-то эксперимент, который привёл к необратимым последствиям.

Многочисленные исследователи Тропы утверждают, что Оракул - разумная сущность или субстанция, лишённая тела, способная просчитывать все возможные варианты развития будущего, выделять наиболее вероятный и изрекать предсказания, за которые Оракул берёт своеобразную плату. Помещая своих "жертв" в полусон-полуявь, заставляя их видеть прошлое - свершившееся или воображаемое - он "пьёт" эмоции и жизненную силу. Побывать у Оракула можно только раз в жизни просто потому, что второй раз эта сущность не желает "пить" энергию того, кто уже когда-то побывал на Тропе.

Примерно пятьдесят лет назад группа молодых магов попыталась нейтрализовать магию Тропы и уничтожить Оракула. Что с ними в итоге случилось, неизвестно до сих пор, но домой они так и не вернулись...

"Магия. Теоретические основы", том второй, императорская библиотека

Весна в тот год, когда будущему императору Эрамира исполнилось восемнадцать, выдалась совершенно чудесной. Ласковое солнышко согревало землю, в воздухе разливался восхитительный запах цветущих трав, и птицы начали своё радостное пение очень рано. За три весенних месяца не выдалось ни одного по-настоящему пасмурного и дождливого дня. И гораздо позже Эдигор вознёс к небу благодарность всем богам за то, что она выдалась именно такой - ласковой и безмятежной. Потому что это была его последняя свободная весна.

Да, удивительно, но Эдигор осознал всю разницу между положением наследного принца и статусом императора только после того, как в первый день лета Аравейн надел на его голову золотой обруч с крупным рубином - символ императорской власти. И если раньше Эдигору что-то не дозволялось, то теперь он сам себе не дозволял.

Стоял последний весенний день, когда наследный принц с отцом возвращались в столицу после дружеского визита к одному из Старших лордов в честь помолвки его дочери. Поездка стала настоящим испытанием для Эдигора - количество вешающихся ему на шею барышень стремилось к бесконечности и барышни эти не шли ни в какое сравнение с придворными дамами, которые уже уяснили для себя, что увиваться за наследным принцем - дело неблагодарное и даже опасное. За такие шутки можно было вылететь из дворца в два счёта.

Неприступность Эдигора породила множество шуток и слухов среди придворных и слуг, только вот ни слова правды, конечно, в них не было. Просто наследный принц умел очень хорошо выбирать себе любовниц. Девушки добровольно приносили клятву молчания, которую всё равно скреплял Аравейн - чтобы не было даже соблазна проговориться. Ни одна "фаворитка" не держалась у Эдигора дольше месяца, но дело было вовсе не в его любвеобильности - просто почему-то именно после этого срока девушки начинали вести себя чересчур требовательно, капризничать и даже устраивать какие-то непонятные скандалы, хотя Эдигор заранее предупреждал их: не стоит рассчитывать на что-то большее, чем постельные отношения. Но почему-то каждая из девушек считала, что наследный принц просто обязан влюбиться в неё после нескольких проведённых вместе ночей. Эдигор излишней влюбчивостью не страдал, в отличие от Люка, который тяжело переживал каждый разрыв. Впрочем, это не мешало пажу ему находить себе новую фаворитку уже через неделю.

Но прошедшая поездка стала испытанием для нервов будущего императора. Почти каждую ночь он натыкался в своих покоях на новую девицу. Причём ладно, если бы это были обычные девицы, но нет - все они были из благородных, причём благородных девственниц. А это значило, что если бы принц сорвался, то ему бы пришлось жениться на обесчещенной. Устав выпихивать из своей спальни нахальных девушек, Эдигору решил проблему очень просто - с помощью маленькой посудомойки, которая за небольшую плату согласилась приходить на закате в покои принца и следить за тем, чтобы никто не залез в его постель. Она и ночью спала с ним рядом, отпугивая непрошенных гостей, никто из которых, конечно, не догадывался, что посудомойка совершенно не интересовала Эдигора как женщина - она была ещё слишком юной. И, к тому же, сиротой, и у девочки не было жадных до принца родителей, которые стали бы требовать, чтобы он немедленно на ней женился.

В этой поездке, к величайшему сожалению Эдигора, рядом не было ни Люка, ни Аравейна, ни даже Мики. Только император и несколько телохранителей. Почему Эдигору не позволили взять с собой хотя бы служанку, принцу было ясно - император, похоже, всё-таки решил начать отбор невесты для сына. Иначе как объяснить, что к пятому дню пребывания в поместье лорда Дросмейна туда, кажется, съехались все незамужние девушки империи?

Именно на пятый день после обеда Эдигор впервые почувствовал, что начинает терять терпение. И попросту сбежал из-за стола под предлогом разболевшейся головы. В своей комнате принц, недолго думая, открыл окно и, оценив твёрдым взглядом тёмных глаз расстояние до земли, спрыгнул вниз.

Уроки Грома и Аравейна даром не прошли - Эдигор приземлился мягко, аккуратно и почти бесшумно. Удовлетворенно вздохнул и, осмотревшись, довольно кивнул - вокруг действительно не было ни души.

Принц чуть не расхохотался - наконец-то он один! И никто не будет дуть ему в уши хвалебные оды о том, какой он распрекрасный, и вообще...

Хмыкнув, Эдигор направился в глубь парка лорда Дросмейна. Часа полтора у него есть, а потом... а потом он что-нибудь придумает. Взлететь в окно, конечно, не получится, но вот забраться по плющу можно попробовать.

Эдигор шёл не по парковым дорожкам, и поэтому, углубившись в сад и свои мысли, не успел среагировать, когда навстречу ему из-за дерева шагнула чья-то стройная фигурка.

- Ой! - сказала фигурка очень приятным звонким голосом. Кажется, она принца тоже не заметила. А вот Эдигор был более эмоционален.

- Да чтоб вас! - выругался он, еле удержавшись от того, чтобы сплюнуть на землю. И тут какие-то девицы! Что же за напасть такая!!

Впрочем, взглянув в глаза этой самой девицы, Эдигор понял, что, во-первых, впервые её видит, а во-вторых - она в нём явно не признала наследника трона Эрамира, потому что во взгляде не прибавилось той самой придурковатой мечтательности, от которой Эдигору порой хотелось завыть дурным голосом. Замечая подобный взгляд, принц понимал: его собеседница мысленно уже примеряет свадебное платье.

- Простите, господин, - девушка чуть наклонила голову. - Я вас не заметила.

Эдигор с любопытством рассматривал свою новую знакомую. Девушка была красивой - волосы ярко-рыжие, даже скорее, какие-то алые, немного вьющиеся, глаза зелёные, чистая белоснежная кожа, аккуратные губы, ровный нос. Одета она была в белое кружевное платье с чересчур низким декольте - и отлично понимала это, потому что, когда Эдигор опустил взгляд и посмотрел на её грудь, слегка покраснела и попыталась прикрыться.

- Ничего страшного, леди. Я сам виноват, - принц отвесил гораздо более глубокий поклон, чем того требовал этикет, но он пока не собирался открывать своё истинное имя. Глупо будет упускать возможность нормально поговорить. - Простите меня за грубые слова. Просто я искал уединения.

Девушка понимающе улыбнулась.

- Я тоже.

- Вы позволите мне полюбопытствовать, леди? Зачем такой прекрасной девушке понадобилось скучать в одиночестве? - Эдигор старался говорить спокойно, без тени кокетства или ехидства, чтобы новая знакомая не подумала, будто он издевается.

- Я... - девушка вздохнула, резко помрачнев. - Вы, наверное, знаете, что в этом поместье остановился император Эрамира вместе со своим сыном?

- Знаю.

- Вот...

- А, - Эдигор понимающе и немного сочувственно улыбнулся, - вас, наверное, тоже очень хотят сосватать принцу?

- Это было бы идеальным вариантом, - сказала девушка очень грустно. - Для моего отца, по крайней мере. Хотя даже он не настолько наивен, поэтому приехал сюда с другой целью. Отец хочет, чтобы император позволил мне стать одной из придворных дам.

- Что? - Эдигор изумлённо поднял брови. - Но зачем, леди?

Тут девушка, словно опомнившись, вскинулась и холодно произнесла:

- Простите меня, господин, но я не обязана ничего вам рассказывать. Я ведь даже не знаю вашего имени!

- Извините, леди, - Эдигор вновь поклонился. - Это было неблагоразумно с моей стороны. Вы можете называть меня Эдом. Титула у меня нет. Я - один из телохранителей принца. А как ваше имя, леди?

- Эллейн Грант, - тихо сказала девушка. И смущённо вспыхнула, когда новый знакомый осторожно взял её руку и прикоснулся тёплыми губами к ладошке.

Эдигор вспомнил это имя. Лорд Шендар Грант умудрился прощёлкать в азартные игры все свои деньги, поэтому выйти замуж за человека своего круга Эллейн не светило - без приданого её никто не возьмёт. Для лорда Шендара оставалось два пути: либо отдать дочь за безродного побогаче, либо пристроить в императорский замок, надеясь на то, что кто-нибудь из лордов соблазнится красотой девушки и женится на ней. Хотя Эдигор мог бы поклясться - максимум, что светит Эллейн при дворе императора - стать чьей-нибудь любовницей, потому что жениться на бедных девушках Старшие и Младшие Лорды страсть как не любили.

И Эдигор ей сочувствовал. Таких вот бедных, но родовитых девушек в замке было довольно много. Несколько первых лет они действительно ждали, когда же за ними наконец придёт жених и спасёт от бедности, а потом, отчаявшись, пускались во все тяжкие.

Но почему-то, смотря на Эллейн, Эдигору очень не хотелось, чтобы она тоже когда-нибудь превратилась в одну из дворцовых шлюх.

- Очень приятно, леди.

- А вы... почему... искали уединения? - Эллейн заливалась краской всё сильнее. Принц отпустил её руку и улыбнулся.

- Надоело всё, леди. Этот дом, девушки, которые вешаются на наследника, только и мечтая о свадьбе с ним, неискренность, лживые улыбки, яркие наряды. Вы понимаете меня, леди?

- Зовите меня Эллейн.

Девушка сама испугалась своих слов - ни разу она не говорила ничего подобного мужчине, ни разу не предлагала называть её просто по имени. А ведь это значило, что он может рассчитывать на большее! И Эллейн мучительно покраснела, не зная, что ещё сказать, чтобы он понял...

- Не волнуйтесь, - сказал этот странный юноша с тёмными, как ночь, глазами, - я всё понимаю и останусь в рамках приличий. Прогуляемся по саду вместе, Эллейн?

И он, улыбаясь, предложил ей руку, которую девушка приняла с радостью и каким-то непонятным облегчением.

Через полчаса Эдигор и Эллейн перешли на "ты", причем она даже не поняла, как это так получилось - с новым знакомым было легко и приятно разговаривать.

Принц осторожно расспрашивал свою спутницу о её жизни, любимых книгах, интересах и мечтах, а девушка, отвечая, старалась не слишком часто коситься на него. Раньше она и не предполагала, что ей может быть настолько хорошо и интересно с незнакомым человеком, да ещё и с мужчиной. Эллейн даже не замечала, как ловко юноша избегает ответов на её собственные вопросы, предпочитая говорить о ней. Девушка была слишком наивной, и вместо того, чтобы делать выводы, Эллейн любовалась тем, как меняются глаза Эдигора, становясь то грустными, то серьёзными, то вспыхивая искорками смеха. Любовалась ямочкой на его щеке, возникающей каждый раз, когда он улыбался, изящной линией тонких губ, упрямым подбородком... И замирала, чувствуя тепло его руки, которую он ей предложил для прогулки по саду.

- А принц - он какой? - спросила Эллейн, закончив рассказ о своем детстве. Эдигор засмеялся.

- Что именно тебя интересует, Элли?

Девушка неожиданно остановилась, услышав это странное прозвище. Так её ещё никто не называл.

- Что случилось? - Эдигор с беспокойством посмотрел в зелёные глаза Эллейн, где плескалось смятение.

- Я... ты... мы... - она никак не могла собраться с мыслями. Юноша не перебивал её, просто смотрел и улыбался. Но от этой улыбки Эллейн почему-то совсем потерялась.

- Тебе не понравилось, что я назвал тебя Элли? - мягко спросил Эдигор, решив помочь своей новой знакомой.

- Нет... понравилось... просто это не совсем... - она запнулась.

- Не совсем - что?

- Не совсем прилично...

Несколько секунд Эдигор молчал, переваривая эту фразу, а затем искренне расхохотался.

Эллейн смотрела на него, слегка надувшись, не понимая, что смешного она сказала.

- Слушай, - сказал юноша, отсмеявшись, - если милое сокращение Элли - это неприлично, то я - квашеная капуста!

- Ты не понял, - вздохнула девушка. - Просто я знаю тебя всего час, и ты уже так вольно сокращаешь моё имя.

- Элли, - Эдигор покачал головой, - иногда за день можно сблизиться больше, чем иные люди и за всю жизнь не сближаются. Но если тебе некомфортно, я могу звать тебя Эллейн.

- Нет-нет... Зови как хочешь...

С улыбкой посмотрев на смущённое лицо девушки, юноша сказал:

- Ты спросила насчёт принца... Так вот, Элли, он - обычный человек. Не красавец, но и не урод. Просто человек.

- Он тебе нравится? - уточнила девушка.

Эдигор задумался. Пожалуй, это был самый сложный вопрос, который ему задавали за всю жизнь.

- Не знаю, - сказал он наконец. - Наверное, да. Понимаешь, я не задумывался над этим. Я просто делаю то, что должен. А нравится или не нравится... Это роскошь, которая мне недоступна, мысли, которых лучше не допускать. Есть два слова, лучше всего передающие всё то, что составляет мою жизнь. Эти слова - "надо" и "должен". Ты понимаешь меня, Элли?

Эдигор повернулся к своей спутнице и чуть не утонул в ласковой зелени её глаз.

- Не очень, - сказала она тихо. - Но ты ведь объяснишь мне ещё раз? Так, чтобы я поняла?

Эллейн подняла руку и прикоснулась кончиками пальцев к его плечу - выше не посмела. Эдигор поймал ладонь девушки и, осторожно сжав её, спросил:

- Зачем это тебе, Элли?

- Не знаю, - ответила она честно. - Просто мне кажется, что это важно. А ещё почему-то хочется узнать тебя. По-настоящему. И узнать... всё. Всё, что сможешь рассказать и объяснить.

Лицо Эллейн было очень близко, и Эдигор почувствовал лёгкий укол раскаяния за свой обман. Впрочем, этот разговор того стоил. Ведь если бы он представился именем принца, то не услышал бы от Эллейн подобных слов.

- Тогда я сделаю одну вещь, пока ты не разочаровалась во мне, - сказал Эдигор тихо и, взяв лицо девушки в ладони, крепко поцеловал её в губы.

Это был его первый настоящий поцелуй. Впрочем, и её тоже.

Чуть позже, когда они выходили из сада лорда Дросмейна, вокруг поместья сновало такое количество людей, что принц сразу понял - его исчезновение уже заметили. И точно - один из телохранителей, увидев Эдигора, бросился к нему с облегчённым вздохом.

- Ваше высочество! А мы тут уже... Император так волновался! Где вы были, ваше высочество?!

"Ну, вот и всё", - с грустью подумал юноша, чувствуя, как напряглась рука Эллейн.

- По-моему, я не обязан перед тобой отчитываться, Крис, - сказал Эдигор, слегка прищурившись. - Где я был - это моё дело. Со мной всё в порядке, так и передай императору. Позвольте откланяться, леди.

Слегка кивнув ошеломлённой Эллейн - уже не более, чем того требовал этикет - Эдигор поспешил к себе в комнату.

Почему-то принцу было больно. Больно видеть обиду и разочарование в глазах этой девушки, которую он встретил - смешно подумать - всего пару часов назад.

А ведь Эдигор знал, что так и будет. Знал, но всё равно чего-то ждал. Возможно, что она поймёт... Но нет. Не поняла.

"Люк будет смеяться", - вздохнул принц, заходя в свою комнату. И усмехнулся, вспомнив своего друга. Только Люк был способен смеяться, сохраняя при этом в глазах такое горькое сожаление, что Эдигору от него выть хотелось.

За ужином принц старался не смотреть на Эллейн и её отца, уделяя внимание преимущественно своей тарелке и девушкам, сидящим рядом. Эти девушки были приторно-фальшивые, от них улыбка стыла на губах, расплывалась, как мороженое на солнце, и Эдигор гадал про себя, сколько же ещё продлится этот ужас, когда же они с отцом наконец уедут отсюда?

- Завтра, - вдруг сказал император, словно услышав мысленный вопль сына. - Мы уедем завтра, лорд Дросмейн.

Облегчённо вздохнув, Эдигор встал из-за стола и, извинившись, вышел на балкон. Он знал, что не пройдёт и пары минут, как сюда прошмыгнёт какая-нибудь девица, но сейчас ему было всё равно - хотя бы пара минут в одиночестве дорогого стоят.

Однако прошло меньше минуты. А потом Эдигор услышал позади себя чьё-то взволнованное дыхание и тихие слова:

- Ты... вы... ты... вы обманули меня!

Голос Эллейн дрожал. Принц улыбнулся и обернулся к своей собеседнице лицом. Девушка была бледна и явно старалась сохранить независимо-обиженный вид, но получалось не очень - слишком тряслись губы.

- В чём, леди? - спокойно спросил Эдигор.

- Вы не сказали своё настоящее имя!

- Почему же? Меня действительно зовут Эд.

- Вы... Я думала, вы телохранитель!

Принц устало прикрыл глаза.

- Чего ты хочешь от меня, Элли? Да, я поступил дурно, но не жалею об этом. У меня так мало возможностей бывает поговорить с кем-то нормально, безо всяких этих "ваше высочество", "мой принц" и прочих сладостей, от которых болят зубы. Ты хочешь, чтобы я извинился? Хорошо - извиняюсь. Извиняюсь, но не жалею. Ни о чём. Все эти дни в поместье лорда Дросмейна - один нескончаемый кошмар, а ты была глотком свежего воздуха.

Эллейн слушала Эдигора, нервно теребя кружевной носовой платок. И если до этого разговора девушка действительно сердилась, то теперь...

У него были такие измученные, обречённые глаза.

Есть только два слова - "надо" и "должен"... Да, теперь она понимала.

- Эд, - это имя сорвалось с губ легко, легче, чем "ваше высочество", - я не сержусь. Я...

А что - она? Что? Эллейн не знала, что сказать.

И удивительно - принц понял это. Он улыбнулся, сделал шаг вперёд и, взяв руку девушки, поцеловал её.

- Приходи, когда поймёшь, чего ты хочешь, Элли, - прошептал Эдигор, вглядываясь в взволнованное лицо Эллейн.

...И теперь, трясясь в разгорячённой полуденным весенним солнцем карете, принц вспоминал то мгновение, когда он пытался понять мысли Элли по её глазам. Она тогда ничего не сказала - только кивнула. Вернётся ли она? Поймёт ли?.. И если поймёт, то что?..

Но вдоволь порассуждать на эту тему Эдигору не дали. Раздался свист, потом резкий хлопок, и императорскую карету охватило горячее пламя.

Это был второй раз, когда принц лицом к лицу столкнулся с госпожой по имени Смерть.

Глава восьмая,

в которой мы попадаем в плен

В такой день трудно жить, но легко умирать.

"Тот самый Мюнхгаузен"

Вы, наверное, тоже хорошо знаете это чувство - когда оглядываешься назад, понимаешь, что прошло уже - бог мой! - почти десять лет, а кажется, что всего пару мгновений. Да и разве эти годы имели значение? Разве они были важны?

Разве они вообще... были?

Полноте!

Не было их.

Ничего не было.

В ту самую минуту, когда в одной из московских больниц остановилось сердце моего брата, я тоже умерла. Может быть, у меня по-прежнему есть тело, и я порой даже чувствую физическую боль. Может быть, я могу улыбаться, смеяться и видеть сны. Но разве это - жизнь?

Что это вообще такое - жизнь? И разве я могу сказать про себя, что я живая?

О потерях, подобных моей, написано столько книг, снято много фильмов, это обсуждается различными врачами-психиатрами и просто любителями в телепередачах. Со мной беседовали, меня убеждали, уговаривали... лечили.

Скажите мне, разве можно вылечить... от любви?

Разве можно вылечить мать, потерявшую собственного ребёнка?

Разве можно вылечить человека, лишившегося родителей?

Разве можно вылечить сестру, у которой отняли брата?

Это ведь не насморк, не диарея и даже не рак. Любовь. Как писал Ремарк, чудо и чудовищная насмешка.

В моём случае, пожалуй, только чудо.

И всё же... Что же было дальше? Смешно, но я действительно почти ничего не помню. Мне говорили, так и должно быть - мол, сознание защищается от неприятных воспоминаний, как-то так. Неприятных... Но почему тогда я отчётливо помню те минуты, когда брат дрался со своим убийцей, и совсем не помню несколько месяцев, прошедших после его смерти, когда я лежала в больнице?

Вы спросите, что же со мной было. И мне останется лишь ответить - всё. Постоянная температура, головная боль, желудочные и кишечные боли, а ещё - абсолютное равнодушие и нежелание двигаться, отказ от пищи. Пожалуй, я не буду рассказывать об этом. Тем более что и сама помню немногое. Результат - моё абсолютное бесплодие.

Примерно через год после смерти Олега я вдруг осознала, что осталась у родителей одна. И с тех пор я всё время пыталась жить за двоих. Быть лучшей, как брат. Поступила в тот самый институт, куда хотел пойти учиться он, стала читать его любимые книги... Перестала писать собственные. Почему? Для того чтобы писать о ком-то ещё, нужно хотя бы жить самой, а я в действительности не жила - существовала.

Именно в то время я поняла, что Олега родители любили больше, чем меня. Им гордились и восхищались. Теперь же в их глазах я читала: "Почему он, а не ты?!"

Хороший вопрос. Я тоже задавала его самой себе. Брат... такой мужественный, талантливый, нужный, настоящий... И я. Несуразная, нелепая, неказистая, бездарная. Он - плюс, я - минус.

Почему он, а не я?

Я пыталась стать Олегом, как бы смешно это ни звучало. Я старалась - училась, зубрила изо всех сил, ходила на разные дополнительные курсы, даже бегала на занятия восточными единоборствами. Ничего не получилось. По всем пунктам. Лучшей, как брат, я не стала, только одной из. Спортивные секции все бросила после того, как сломала руку.

Даже дружить по-настоящему у меня ни с кем не получалось.

Отношения с родителями становились всё хуже и хуже. Думаю, они меня так и не простили за то, что не позвонила тогда, когда закончились курсы, за то, что не помогла Олегу, за то, что осталась жива.

Да и... разве это можно простить?

Я ненавижу себя. До сих пор. Это чувство - единственное, которое я испытываю к самой себе.

Вот так... Всего один осенний вечер, который разбил мою жизнь на две части - до и после. Как много было "до", и как пусто "после".

Всё изменилось только после появления Игоря.

Нет, он не был принцем на белом коне, который приехал и спас прекрасную принцессу. Да и из меня принцесса, пожалуй, при всём желании не выйдет.

Просто Игорь... стал первым человеком, который вызвал у меня улыбку. Не вымученную, неискреннюю и горькую, а самую настоящую.

Игорь стал первым человеком, который поверил в меня. В такую, какой я была - разбитую, несчастную и нервную, безо всякой напускной бравады. Он увидел во мне... что-то. До сих пор не знаю, что.

Мы познакомились на вечеринке в честь свадьбы наших, как оказалось, общих друзей. Я пошла туда только потому, что не могла отказаться, хотя для меня это был ужасный день - шесть лет после гибели Олега.

Я гасила все свои мысли и всю тоску в бокалах с шампанским, когда вдруг увидела Игоря. Нет, сейчас не будет того самого описания "и она увидела его - он был прекрасен - у неё замерло сердце - и она поняла, что безумно влюблена", как это пишут в женских романах.

Игорь стоял неподалёку, сжимая в руке бокал с шампанским так, что я видела, как побелели его пальцы. Высокий, до ужаса тощий, усатый и бородатый, он показался мне таким смешным, что я улыбнулась. Впервые за шесть лет - просто улыбнулась, без всякой задней мысли, без горечи в уголках губ, без затаённых слёз в глазах.

А потом я увидела, что он смотрит на невесту тем самым безумно-отчаянным взглядом несчастного влюблённого, и почувствовала вспышку жалости и почему-то одновременно - безудержного веселья.

Я встала и, слегка покачиваясь, подошла к Игорю.

- Не переживай, - я дотронулась до его руки. Он вздрогнул и повернулся ко мне лицом. - "Всё ещё будет, южный ветер ещё подует, и весну ещё наколдует..."

Я собиралась сказать что-то совсем другое, но почему-то, увидев его тёмно-карие, почти чёрные глаза, напомнившие мне обжигающе горячий кофе, который Олег пил по утрам последний год перед смертью, я растерялась... И выпалила из себя стихи, давно, как мне казалось, забытые.

Он смотрел на меня несколько мгновений, показавшихся мне вечностью. Я думала - пошлёт, причём вполне заслуженно. У человека, всё-таки, горе, а я тут со своими стихами.

- Это Вероника Тушнова? - вдруг спросил Игорь, и я удивлённо вздрогнула. Кивнула, и он продолжил:

- "Если б помнили это люди, чаще думали бы о чуде, реже бы люди плакали. Счастье - что оно? Та же птица: упустишь - и не поймаешь. А в клетке ему томиться тоже ведь не годится, трудно с ним, понимаешь?"

Я, затаив дыхание, наблюдала, как исчезает тоска из его глаз. Неужели это я? Я... прогнала чужую тоску?

Нет, не я. Стихи.

И я подхватила:

- Я его не запру безжалостно, крыльев не искалечу. Улетаешь? Лети, пожалуйста... Знаешь, как отпразднуем встречу!

Последнюю фразу мы сказали хором. Он улыбался. И я почему-то тоже улыбалась.

Игорь никогда не рассказывал, что у него было с той невестой. А я не спрашивала. Позже, гораздо позже, он сказал, что с того момента, как мы с ним хором шептали то стихотворение, всё изменилось - остальные девушки отошли на второй план, а я... я осталась.

Со мной тоже что-то происходило. Рядом с ним я чувствовала себя цельной. Так, будто этих лет без Олега не существовало. Или будто бы он не умирал вовсе. Глупо, конечно... Но когда Игоря не было рядом, я вновь превращалась в ненужную, никчёмную Полину, разбитую на тысячу осколков, а с ним, с его поддержкой, с его улыбкой, под взглядом его тёплых тёмных глаз, я чувствовала, что живу.

Странно, правда?

Я вновь начала писать - рассказы, сказки, стихи, даже романы. Это произошло не сразу, а уже после нашей свадьбы, но тем не менее. С Игорем я заново училась жить, так, как когда-то училась ходить. Я постоянно оступалась и падала, но он верил в меня... почему-то. Всегда верил, с того самого вечера, когда я почему-то вспомнила то старое стихотворение.

...И весну ещё наколдует, и память перелистает, и встретиться нас заставит, и ещё меня на рассвете губы твои разбудят...

Увижу ли я тебя ещё когда-нибудь, единственный мой?

***

- Линн...

Кто-то нежно гладил меня по щеке, стирая слёзы.

- Линн...

Я открыла глаза. Рым. Смотрит с тревогой.

- Почему ты плачешь?

А что ещё я могу делать, когда мне снились два человека, которых я никогда не увижу? Правда, о встрече с Игорем я продолжала мечтать, но вот Олег... да, лучше не думать.

И это после замечательного во всех смыслах вечера возле костра - мы решили никуда не ходить на ночь глядя и расположились наподалёку от Оракула, благо место тихое и безопасное - когда Рым с Тором по очереди рассказывали мне различные байки из собственного детства. Только вот я всё время вспоминала о том, что мне привиделось на Тропе, да и по лицам своих спутников было понятно, что и они не могут выбросить из головы собственные видения и страхи. До сумасшествия Оракул, конечно, никого из нас не довёл, но вот из колеи явно выбил.

Весь этот вечер я не знала, что лучше - смотреть на Рыма или отводить глаза. Потому что в его зрачках я видела отнюдь не тот огонь, на который он смотрел, а тот, в котором сгорели когда-то его близкие. И я... Боже! Знать о том, что сама, своими руками...

То, что видел на Тропе гном, я тоже догадывалась, пусть и не знала точно. Изгой, не такой, как все, гонимый с рождения, Тор пересмотрел, наверное, целую кучу воспоминаний из своего нелегкого детства, когда его дразнили, обижали и били. Ну а как же - гном, не умеющий обращаться с железом, предпочитающий дерево! Ведь он же гном, а не друид. Так его, собственно, и дразнили - друидом, лешим, пнём и дубом. Впрочем, это были самые безобидные прозвища.

В чём-то Тор был похож на Милли - она тоже с самого рождения была чужой для собственного народа, и, пусть в гноме не было магии, он ощущал эту чуждость не меньше, чем сама эльфийка.

Принять самого себя, даже вопреки мнению других, вопреки словам родственников, невзирая на насмешки, грубость, синяки и шишки. Понять, что как бы ты ни старался, не можешь изменить свою суть, если только руки себе отрубишь. Но и тогда не сотрёшь из памяти того, кем родился и был все эти годы. Точнее, кем ты НЕ был. Таким, как все, понятным, привычным, правильным.

Для гнома уйти от своего народа - очень тяжёлое решение. Решение, которое тлеет в груди не один год, обдумывается, прокручивается в голове, взвешивается и оценивается. Но Тор всё-таки был уверен, что поступил правильно. Я знала это, видела по его глазам. Он ещё пока не подозревал, что будет дальше, как сложится его судьба, найдёт ли он своё место в столице Эрамира, но в любом случае его место точно было не там, у гномов, которые презирали Тора просто за то, что он был другим. Всего лишь любил дерево вместо железа. Какая странная и глупая причина, не находите? Но для гномов это было важно. История, традиции, условности, устои.

В общем, всё то, от чего у Торгиса сводило челюсть и скрипели зубы.

И теперь, глядя на встревоженное лицо наклонившегося надо мной Рыма, я ещё раз мысленно попросила прощения - и у него, и у Тора. Может быть, когда-нибудь я смогу рассказать им... Им всем, и Милли с Брашем и Бугалоном тоже. Рассказать, что только по моей вине с ними случилось всё то, что случилось. Только потому, что я так захотела. Я так придумала. Это было мне нужно для того, чтобы написать книгу.

Ни для чего больше.

- Оракул, - прошептала я, стирая слёзы тыльной стороной ладони. - Немного растревожил все мои мысли и чувства...

- Не только твои, маленькая, - ласково улыбнулся Рым. - Может, ты хочешь поговорить об этом?

Поговорить... об Олеге? Нет, я давно не могла о нём разговаривать. Даже с Игорем. Конечно, он всё знал. Узнавал потихоньку, уж за три с лишним года-то, рассказывая по чуть-чуть, я должна была воссоздать почти полную картину. Муж не заставлял меня вспоминать специально, никогда не задавал лишних вопросов, не лез слишком глубоко, туда, где подвывало от отчаяния, горя и чувства вины что-то маленькое и окровавленное.

- Нет, Рым, не стоит. Поверь, не нужно, - ответила я тихо.

Несколько секунд он молчал.

- Как хочешь, Линн.

Он уже поднялся с земли, чтобы уйти обратно, завернуться в своё одеяло и уснуть, как я вдруг сказала то, чего сама от себя не ожидала:

- Останься.

Глаза Рыма вспыхнули удивлением.

- Что?

- Останься. Пожалуйста. Побудь со мной. Просто побудь, и всё.

Орк поднял руку и осторожно провёл кончиками пальцев по моей щеке, всё ещё мокрой от выплаканных слёз.

- Мне холодно, Линн. Я не смогу долго быть рядом с тобой, этот туман... он, кажется, немного задержался в моих костях.

- Тогда иди сюда. Иди, Рым. Под моё одеяло.

Что я делаю? Безумие. И глаза его вспыхнули совершенно безумно.

Всё равно. Будь что будет. Не хочу быть одна, не могу. Странно, страшно, невыносимо. Со дня смерти Олега я чувствовала себя такой одинокой, будто в мире никто, кроме меня, больше не жил, но теперь чувствовала это особенно остро. Теперь, когда я осознала, что всё-таки действительно умерла для той жизни, и больше не увижу того единственного, ради кого хотела вернуться. Просто быть рядом и жить.

Рым положил меня себе на грудь, укутал нас обоих в одеяло почти так же, как это когда-то делал мой... нет, не думать! Хватит, не могу!

По лицу вновь потекли слёзы.

Руки Рыма сжали плечи, губы, коснувшись уха, прошептали:

- Не плачь, маленькая. Всё будет хорошо. Я обещаю.

Я застыла. А потом сжала кулаки, потому что память вновь угодливо подкинула одну из картинок моего прошлого.

Я болею, лежу на постели, трясясь от тошноты и озноба - так плохо мне ещё никогда не было. Перед глазами стоит туман, комната плывёт и качается.

И только рука брата, сжимающая мою, не даёт мне провалиться в пугающую черноту, сдаться, отчаяться...

Я всхлипываю, потому что так устала бороться с этой странной, немного пугающей болезнью.

- Не плачь, маленькая. Всё будет хорошо. Я обещаю.

Я киваю, цепляясь за этот голос, как за последнюю надежду, чувствуя на своём лбу его губы.

Я закрыла глаза, стараясь не отпускать от себя это чудесное воспоминание - голос брата, прикосновение его губ, его рука, сжимающая мои пальцы. И прошептала, прижимаясь к Рыму:

- Можно, я тебе кое-что спою?

Я почувствовала, что он кивнул, вздохнула и вновь начала вспоминать.

Я научилась играть на гитаре ради Олега. Брату всегда нравилось, как я пою, поэтому я решила сделать ему такой подарок - тайком ходила к одной учительнице, чтобы на наше общее тринадцатилетие сыграть для Олега на гитаре и спеть песню.

Почему я выбрала именно ту песню? Он понял. Я видела это по его глазам. Он с восторгом следил за тем, как я перебираю струны, как пою, стараясь не фальшивить.

- Ландыш, ландыш белоснежный,

Розан аленький!

Каждый говорил ей нежно:

"Моя маленькая!"

- Ликом - чистая иконка,

Пеньем - пеночка... -

И качал её тихонько

На коленочках.

Ходит вправо, ходит влево

Божий маятник.

И кончалось всё припевом:

"Моя маленькая!"

Божьи думы нерушимы,

Путь - указанный.

Маленьким не быть большими,

Вольным - связанными.

И предстал - в кого не целят

Девки - пальчиком:

Божий ангел встал с постели -

Вслед за мальчиком.

- Будешь цвесть под райским древом,

Розан аленький! -

Так и кончилась с припевом:

"Моя маленькая!"

... Когда я замолчала, Олег встал с кресла, подошёл ко мне вплотную и, взяв за руки, наклонил свою голову к моей так, что наши лбы соприкасались.

А потом я услышала тихое:

- Спасибо. Это была самая прекрасная песня, которую я слышал.

Я улыбнулась.

- Ты споёшь мне ещё?

- Конечно. Только тебе. И больше никому.

Я сдержала слово - не пела никому, кроме Олега. Даже Игорю. Да он и не подозревал, что я умею играть на гитаре. Точнее, умела. Когда-то очень давно.

И теперь я почему-то нарушила свой запрет, тихонько напевая Рыму ту самую песню.

Он ничего не сказал, когда я замолчала. Только прижал к себе крепче, хотя казалось, что это невозможно.

А я попыталась отодвинуть все воспоминания, чтобы успокоиться и наконец уснуть. Ведь завтра будет новый день... И наверняка очередная погоня за неуловимым демиургом.

Так и кончилась с припевом...

А я ведь действительно... кончилась. И если бы я тогда, когда пела эту песню, знала... Впрочем, и что тогда? Что было бы тогда? Что бы изменилось?

Я искала в себе ответ на этот вопрос уже очень долго. Искала - и не находила.

А может быть, просто не хотела находить.

***

Мы встали, едва солнечные лучи коснулись земли. Быстро собрали вещи, покормили и почистили лошадей, поели и умылись сами, поклонились Оракулу (каждый при этом думал про себя - чтоб ты провалился), сели на коней и поспешили прочь из этого странного места, насквозь пропитанного непонятной магией.

Я чувствовала, как напряжён Рым, по-прежнему ехавший позади меня. И даже понимала, почему - у нас уже не осталось почти ничего от запасов, выданных Милли и Брашем, кроме зелья временного сна (которое, если уж на то пошло, толком ничего не могло дать) и нескольких "ледяных игл". Были ещё, конечно, камушки Рыма, создающие защищающий от магии круг, но ведь это - всего лишь временная мера, вечно в этом круге сидеть невозможно, а если будет большой отряд, если нас окружат?

Мне всё это очень не нравилось.

- Рым, - шепнула я ему, - а если нам превратиться в птиц и просто долететь до Лианора? Ну, как мы с тобой из Эйма сбежали, помнишь?

Орк покачал головой.

- Всё не так просто, Линн. Тогда наш полёт длился лишь несколько минут, а до Лианора лететь много часов. Я не смогу столько времени поддерживать энергию, питающую руну Превращений. Возможно, если бы я был один, то мог бы попытаться... с перерывами на сон и отдых. Но тащить ещё и вас с Тором я попросту не смогу, Линн. Я, к сожалению, не Аравейн.

- И почему вы все постоянно его упоминаете, - я вздохнула. - Чего в нём такого выдающегося?

- Как тебе сказать, - я почувствовала, что Рым улыбается. - Он смог бы переместиться сюда из Лианора за пару мгновений, а затем прыгнуть обратно, прихватив и нас заодно.

- Ого! - я вскинула брови. Естественно - ведь я старалась продумать работу магии в этом мире и точно знала, что так манипулировать пространством попросту невозможно. Перемещаться можно было лишь с помощью артефактов, сродни тому кольцу, что было у Грома. Создание такого портала требовало очень много энергии и сил, особенно если этот портал предполагался для многоразового использования. Ну и, к тому же, переместиться в неизвестное место не мог никто, потому что для перемещения требовались чёткие координаты. Что-то типа наших широты и долготы. Сильные маги, конечно, могли перемещаться не на конкретное место, а к кому-то из знакомых, но это тоже было не так просто, как "представь лицо - и ты окажешься рядом с ним". Требовалась связь настолько глубокая - кровная или какая-либо ещё - чтобы портал сработал и пространство не схлопнулось, распиливая тебя пополам.

- Причём Аравейн не использует артефакты, Линн. Он, по-моему, и сам - ходячий артефакт. Сильнейший маг. Однажды он перенёсся через весь Эрамир, чтобы спасти императора от гибели. А это вообще считается невозможным, порталы не должны работать на такие огромные расстояния. Теперь ты понимаешь, маленькая, почему мы упоминаем Аравейна?

Но я уже забыла об этом таинственном маге.

- Рым, - задержав дыхание, спросила я, - а сколько раз император уже избежал смерти?

Орк, кажется, нахмурился.

- В каком смысле - избежал? Ты про покушения?

- Ну... наверное.

- Откуда же я знаю, маленькая? Я ведь не слежу за судьбой его величества. Про одно знаю точно, потому что тогда погиб бывший император, отец нынешнего. Ещё, говорят, одно было пару-тройку лет назад. Но подробности не знаю. И, кажется, в детстве принца Эдигора пытались отравить, но тогда то ли погиб, то ли пострадал кто-то другой. Это просто слухи, Линн, ничего достоверного или правдивого.

Я задумалась. Что ж, если в этом слухе есть хотя бы капелька истины, то император избежал смерти трижды. Ещё один раз.

Но вот что мне делать с этим знанием - непонятно. Да и вообще, ещё не известно, о ком всё-таки пророчество.

- А ты когда-нибудь видел их, Рым? Императора или Аравейна?

- Аравейна - нет. А вот императора видел однажды, когда мы с Бугалоном нанялись телохранителями к одному богатому лорду, который очень боялся за свою шкурку. Кое-кому он насолил, его несколько раз убить пытались. И он взял меня с собой на аудиенцию к его величеству, хотел попросить о защите. Ну, кольцо у него вымогал, в общем. Кольцо со знаком императора обеспечивает абсолютную неприкосновенность его владельца - это значит, что, обидев его носителя, оскорбившему придётся иметь дело с самим императором.

Рым замолчал, погрузившись в воспоминания. От нетерпения я слегка повела плечами, чтобы он очнулся.

- И? И как тебе император, Рым?

Он молчал ещё несколько секунд перед тем как ответить.

- Я ненавидел людей с того дня, как они уничтожили мою деревню и убили родных. Я думал, что и его тоже ненавижу. Эдигор ведь человек, Линн. По крайней мере так говорят, только вот не похож он на человека. Не маг - это точно, но и не простой человек. И, увидев его, я понял, что не могу его ненавидеть. Он сильный. Бесстрашный, как и говорят. И в его присутствии, маленькая... Я не знаю, что это было, Линн, но я почему-то очень захотел, чтобы он просто взглянул на меня, как-то отметил, кивнул, дал понять, что заметил меня.

- А он? - спросила я, выворачивая шею, чтобы видеть Рыма. - Он заметил?

- Да, - почему-то в голосе орка прорезалась странная гордость. - Заметил. В начале разговора просто посмотрел и слегка кивнул, а в конце сказал, что я хороший воин, но должен тщательнее выбирать работодателей.

- Что это значило?

- Это значило, что тот самый лорд, будь он неладен, соблазнил какую-то эльфийку. Эльфы вообще редко обращают внимание на людей, сама знаешь, но он целенаправленно обрабатывал бедняжку, обесчестил и затем бросил.

- Идиот!

- И не говори. В общем, её родственники жаждали крови. А мой наниматель очень рассчитывал на свой титул Старшего лорда... которого его лишил император, как только тот пришёл на аудиенцию.

- Вот так... просто... лишил?

- Имел право, Линн. Императору не нужны конфликты с эльфами. Титулы он раздаёт сам - он же может и отнять за какую-либо провинность.

- И долго прожил этот лорд после того, как император отнял у него титул?

- Не очень. Пару часов. Тем более что мы с Галом отказались от заказа сразу после разговора с императором.

- То есть, это было что-то вроде казни... - задумчиво протянула я. - Умно. Император умыл руки, лишая титула и неприкосновенности, эльфы получили возможность удовлетворить свою месть. Все довольны и счастливы, кроме этого лорда.

- Поверь мне, Линн, он получил то, что заслуживал. Да и не стал бы Эдигор так наказывать того, кто невиновен.

Я усмехнулась.

- Рым, откуда ты знаешь? Ты ведь видел всего один раз... и он успешно манипулировал тобой, сказав именно то, что заставило тебя отказаться от заказа. Видимо, не хотел, чтобы эльфы, кроме этого лорда, убили кого-то ещё.

Он молчал несколько секунд. А потом вдруг сказал, и в его голосе мне чудилась улыбка:

- Может быть, ты увидишь императора, ведь мы идём к Аравейну. И тогда ты поймёшь.

Я лишь вздохнула, так как скептически относилась к людям, наделённым властью. Да и не придумывала (точнее - не продумывала) я Эдигора, поэтому понятия не имела, чего от него ожидать.

Эти размышления прервал резкий свист, пронесшееся в миллиметре от моего уха какое-то непонятное заклинание и внезапно остановившиеся лошади.

Когда впереди нас показался очередной отряд любителей халявы, я закатила глаза. Какая это уже по счёту часть Марлезонского балета?..

Пока мы с Рымом разговаривали, я почти забыла о тревоге и страхе. Но теперь эти чувства вернулись, липким комком сжав мои внутренности, и всё, что я могла - это беспомощно смотреть на выступившие из-за деревьев фигуры.

Их было много. Чертовски много.

- Кхаррт! - ругнулся Рым на своём языке (кстати, я прекрасно знаю, что значит это слово, но переводить его не буду). - Мирнарийцы!

- Не только... - пробормотал Тор, и я тут же поняла, о чём он говорит - среди невысоких, темноволосых и темноглазых людей затесалась парочка орков. А это значило, что защитный круг Рыма будет бесполезен.

Да-а-а. Засада.

Но не успела я развить мысль о том, что нам всем крышка, как Рым наклонился над моим ухом и быстро зашептал:

- Линн, что бы сейчас не происходило - верь мне. Всё будет хорошо. Я обещаю.

И пока я удивлённо таращилась на него, Рым понимающе переглянулся с Тором, а потом...

Наверное, я никогда не забуду того, что было потом.

Как бы это вам так объяснить, чтобы попонятнее. Представьте, что вы - девочка, которая не слишком умеет драться (точнее, вообще не умеет), вся такая домашняя, маленький цветочек, в жизни не видевшая ничего страшнее царапины на пальце. Хотя я, конечно, не совсем такая, но суть ведь ясна, правда? И тут эту девочку бросают в клетку с дерущимися тиграми. Причем пара тигров её защищает, а остальные хотят сожрать.

Примерно так я себя и чувствовала.

Бросать камушки Рым не стал. Понял, что бесполезно. Вместо этого он, нарисовав горящую огнём руну прямо в воздухе, быстрым движением руки отправил её навстречу своим сородичам, и пока те боролись со сплошной стеной огня, возникшей передо всем отрядом, порезал свой безымянный палец и нарисовал выступившей капелькой крови что-то у меня на лбу.

- Тор, ты знаешь, что делать, - сказал он ровным, бесстрастным голосом.

- Да, командир.

Ещё кто бы мне рассказал, что они собираются делать - вообще было бы шикарно!

Стена из огня, созданная Рымом, исчезла. Нескольких мирнарийцев и обоих орков она потрепала достаточно серьёзно - выглядели они слегка обугленными.

Мгновение - и мы с Рымом и Тором стоим на земле, меня они задвинули за свои спины.

Второе мгновение - и я вижу, как гном едва уловимым движением опрокидывает что-то себе в рот.

Стоп. Но зачем?!

Третье мгновение - Рым каким-то образом рассеивает пару летящих к нам по воздуху рун и рисует своим раненым пальцем что-то у себя на лбу. Увидев это, мирнарийцы вдруг застывают...

Четвёртое мгновение - и в грудь Тору попадает какая-та странная руна, напоминающая спираль - я с трудом выуживаю из своей памяти её название. "Яд паука" - смертельная руна. И гном с тихим стоном медленно оседает на землю...

В этот момент волосы у меня на голове уже стояли дыбом. Но оказалось, что это ещё не конец... Потому что Рым вдруг выхватил меня из-за своей спины и поставил прямо перед собой. Как щит. Как заложницу. Что за?..

Всё стихло. Мирнарийцы уставились на нас, прищурив глаза. Орки опустили руки по швам, словно боясь пошевелиться. А я могла смотреть только на Тора.

Вот и первая жертва. Он умер из-за меня.

Чёрт, чёрт, чёрт.

- Вы ведь знаете, что значит эта руна? - услышала я вдруг тихий и какой-то угрожающий голос Рыма. - Вижу по вашим глазам, что знаете. В таком случае я предлагаю сделку - мы оба идём с вами добровольно, и вы не пытаетесь меня убить. Нашего умершего спутника оставляем здесь. Как и лошадей с поклажей. Через пару часов сюда подойдут наши друзья, похоронят гнома и заберут вещи. В противном случае... я активирую руну.

Несколько секунд все молчали, а затем один из мирнарийцев - видимо, главный - осклабился.

- Ты блефуешь, зелёная рожа. Если ты активируешь руну, то вы оба погибнете.

- Да, - спокойно кивнул Рым. - Но и вы тоже.

- Зачем тебе это? Отдай нам девчонку и иди, куда хочешь. Мы не тронем тебя. Я обещаю.

- Нет. Либо вы принимаете мои условия, либо я активирую руну. Другого пути нет.

Интересное кино. И что это всё значит, Рым? Если я правильно поняла, у меня на лбу что-то вроде бомбы с дистанционным управлением. А пульт - у Рыма.

- Гхаркхаш! - смачно ругнулся один из орков. - Впервые в жизни вижу орка, влюблённого в человеческую девку, будто какая-то паршивая псина.

После этих слов я почувствовала, как нечто на моём лбу засветилось и запульсировало, наливаясь энергией Рыма.

- Стой! - завопил тот самый главный, вскидывая руки. - Мы... хорошо, мы принимаем твои условия.

- Поклянись. Жизнью, - прекращать вливать в руну силу Рым явно не спешил.

- Клянусь. Клянусь своей жизнью, что мы не будем пытаться тебя убить, орк, если вы пойдёте с нами добровольно. Пожалуйста, оставь в покое знак на лбе девчонки. Но и ты в свою очередь должен поклясться, что не будешь применять рунную магию против всех нас. Или, если не хочешь клясться, я могу надеть на тебя поглотители.

- Не нужно. Я клянусь, что не буду применять против всех вас рунную магию орков.

Главный кивнул, смерил Рыма задумчивым взглядом, а потом махнул рукой.

- Следуйте за нами.

За пределами повествования

Мой дорогой брат!

Скоро у тебя будет племянник! Сегодня к нам в гости заехал Аравейн и подтвердил наши недавние подозрения насчёт моей беременности. И он уверил Робиара, что ребёнок родится эльфом, а не человеком! Нашей радости нет предела.

В честь этой замечательной новости мой муж собирается устраивать какой-то грандиозный праздник. Меня к организации не допускает, и вообще, Робиар временами чересчур сильно беспокоится о моем здоровье. Даже Аравейн, смеясь, говорил с ним на эту тему, пытался объяснить, что меня не нужно опекать, как тяжелобольную, но упрямый эльф только отмахивается!

Я по-прежнему жду тебя в гости с нетерпением. Я знаю, что ты сейчас очень занят урегулированием очередного соглашения с королём гномов, но всё-таки продолжаю надеяться.

Аравейн сказал, что после гномов ты собираешься наведаться к троллям. Я знаю, там холодно - тролли толстокожие, и в отличие от гномов, совершенно не заботятся о том, чтобы хоть как-то прогревать помещения, в которых живут. Поэтому я решила кое-что тебе подарить. Очень надеюсь, что ты всё-таки сможешь вырваться в Эйм до своей поездки к троллям.

С любовью, Лемена

Архив личных писем Интамара, императорская библиотека

Впоследствии Эдигор так не и не смог понять, как ему удалось выжить в этом страшном пламени, охватившем всю карету, как будто она была всего лишь маленькой спичкой или факелом. Император, кучер, телохранители - все они сгорели за пару секунд, а принц, распахнув дверь, вывалился из кареты прямо на дорогу и быстро откатился в сторону. Дорожная пыль сбила пламя с его одежды, и как только Эдигор посчитал, что находится на безопасном расстоянии от пожара, тут же огляделся по сторонам.

Он никого не видел, но чувствовал. Пять человек были по противоположную сторону от кареты, и принц подумал - ему повезло, что он распахнул именно эту дверцу, ведь если бы он выкатился заговорщикам навстречу... Но везение скоро закончится - как только огонь стихнет, они попытаются исполнить свою миссию и убить Эдигора. Принц был уверен - эти люди пришли не только за жизнью императора, но и за его собственной жизнью.

Но кто они? Юноша закрыл глаза, вспоминая уроки Аравейна.

- Любая магия имеет запах, ваше высочество, - рассказывал ему однажды древний маг. - И даже человек, не обладающий способностями ни к одному из её видов, может определить источник магии, научившись различать ароматы. Закройте глаза и сосредоточьтесь. Представьте, что я сейчас не творю заклинание, а, например, режу фрукты. Вслушайтесь в себя, ваше высочество, и скажите мне... Какой фрукт я режу? Чем пахнет?

Тогда Эдигору понадобился целый месяц, чтобы научиться разбираться в источниках магии по запаху, который он поначалу не чувствовал. Рунная магия пахла чем-то, напоминающим хвою, магия светлых эльфов - листьями и цветами, а тёмных - кровью и талой водой. Оттенки запахов человеческой магии были столь же отличны друг от друга, как и люди - кто-то творил заклинания с ароматом сгоревшего костра, кто-то пах морем и солью, кто-то - землёй и травой, а кто-то - осенними листьями и сыростью. Отличительной особенностью Аравейна, кстати, было то, что он мог пахнуть как угодно - в зависимости от заклинания, которое творил в данный момент. И со временем Эдигор научился различать все оттенки запахов магии, но сейчас...

Заклинание, которое сплели заговорщики пару минут назад, не пахло ничем. Вообще. Пустышка.

И принц очень хорошо знал, что это означает - Аравейн рассказывал, что только магия мирнарийцев выдаёт себя полным отсутствием всяческих ароматов.

"Значит, мирнарийцы, - хмыкнул про себя Эдигор, сжимая рукоять меча, с которым он почти никогда не расставался. - Что ж, этого следовало ожидать. В конце концов, с прошлого раза, когда вместо меня чуть не погиб Люк, прошло уже восемь лет. Странно, что они не проявились раньше".

Принц встал с земли, когда пламя начало затихать, оставив на месте кареты только обугленный остов. Пять человек... будь они просто людьми, Эдигор был бы уверен, что победа останется за ним. Но мирнарийцы были магами. А всё, чем располагал юноша против магов, сводилось к нескольким трюкам, которым его научил Аравейн, догадавшийся, что Эдигору однажды придётся столкнуться лицом к лицу с противниками, которые будут уметь колдовать.

Как жаль, что амулет перемещений, выданный наставником, сейчас бесполезен - до столицы слишком далеко. Подобные амулеты не работали на настолько больших расстояниях, и наследный принц знал - даже Аравейну не удалось бы обмануть этот древний магический закон.

...В тот момент, когда Эдигор выпрыгнул из объятой пламенем кареты, задремавший на пару минут в кресле Аравейн распахнул глаза.

Сердце мага яростно забилось - он уже понимал, что случилось. Чувствовал - воспитанник в страшной опасности.

Аравейн заметался по своей комнате, выгребая из ящиков все накопители силы. Он хранил их для особого случая, и вот, кажется, этот случай настал.

В зеркале, висевшем на стене позади Аравейна, заклубилась тьма, а потом вдруг сверкнула голубыми сапфирами глаз.

- Что ты делаешь, Вейн?

- Иду за Эдом, Ари, - спокойно ответил маг. Зеркало тяжело вздохнуло.

- Ты сошёл с ума? Ты же прекрасно знаешь, как далеко он сейчас.

- Знаю.

- И? Как ты собираешься до него... м-м-м... допрыгнуть?

- Я построю Коридор, Ари.

Голубые глаза в зеркале задумчиво сощурились. Аравейн же, не обращая на них никакого внимания, вздохнул и, подняв руки, начал совершать ими резкие движения вверх и вниз. С каждым его жестом пространство расцвечивалось красивыми, яркими вспышками, формировался ровный, правильный круг. В который он и шагнул спустя пару минут, лишь только стенки Коридора стали окончательно осязаемыми.

Когда высокая фигура Аравейна скрылась в Коридоре, тьма в зеркале вновь вздохнула, а потом прошептала:

- Ты становишься сентиментальным, Вейн...

...Но Аравейн этого уже не слышал, потому что спустя пару мгновений выходил на другом конце Эрамира. И тут же остолбенел - открывшаяся его взору картина изумляла.

Наследный принц с окровавленным мечом стоял над телами пятерых убитых мужчин. О состоянии самого Эдигора можно было только догадываться - он был настолько грязный, весь в саже и пыли, что рассмотреть ранения не представлялось возможным. Но это обычному человеку, а Аравейн определил сразу - на принце ни царапинки. Если не считать небольшого ожога на щеке и предплечье.

Фигура Эдигора дёрнулась, как только он понял, что на дороге появилось новое действующее лицо, но тут же расслабилась.

- Извини меня, Аравейн, - сказал принц, подняв на наставника уставшие, безжизненные глаза. - Я убил их всех. Знаю, ты предпочёл бы оставить хотя бы одного пленного, чтобы выпытать, кто приказал им напасть на карету императора. Только вот не получилось бы у меня их скрутить, маги всё-таки.

"Как же он вырос", - с горечью подумал Аравейн.

- Кстати, там, в кустах, ещё десять трупов. Только это не я. Они сами почему-то умерли. Может быть, ты сможешь определить, почему.

Аравейну хватило одного взгляда на тех десятерых мирнарийцев, чтобы сразу всё понять.

Хитрый был план. Хорошо, что у них ничего не получилось. Впрочем, и не могло получиться... но они об этом, разумеется, не знали.

- Как вы избежали влияния мирнарийских заклинаний, ваше высочество?

Кинув мимолётный взгляд на сгоревшую карету, Аравейн подумал: "Впрочем, уже величество". Но вслух он этого говорить не стал.

- Ты сам учил меня, как защищаться, используя собственное энергетическое поле. Я собрал всю свою жизненную энергию в одной конкретной точке. Чтобы меня достать, они должны были попасть именно в неё.

- Но этот эффект держится всего пару минут...

- Мне хватило, - отрезал принц, отворачиваясь и вытирая меч куском своей пыльной рубашки.

Аравейн между тем, закусив губу, рассматривал остов сгоревшей кареты, где не осталось никакого намёка на тела погибших, пятнадцать мёртвых мирнарийцев, грязного и хмурого принца... А потом, взмахнув рукой, превратил в пыль и трупы, и карету.

Только маленькая струйка праха взметнулась над дорогой, собралась в небольшую горстку и, пролетев по воздуху несколько метров, осела в специально подставленном мешочке с завязками. Не мог же Аравейн оставить здесь и прах погибшего императора?..

Увидев уничтоженные трупы и карету, Эдигор моментально обернулся.

- Зачем?

В голосе принца Аравейну почудился настоящий могильный холод.

- Я уже понял, как именно умерли эти люди, ваше высочество, и что за заклинание они использовали. Тащить их в столицу я не намерен, оставлять здесь тоже было бы нехорошо. Или вы желали лично похоронить своих несостоявшихся убийц в лесу?

У Эдигора нервно дёрнулась щека.

- Нет. Ты прав. Я только не могу понять, Аравейн... Ты собираешься сопровождать меня в путешествии в столицу? До неё три с лишним недели пути.

Маг хмыкнул. А потом сделал пасс рукой, и недалеко от его высокой фигуры вдруг показался широкий, сияющий всеми оттенками Коридор.

- Что это? - спросил принц, с удивлением уставившись на нечто, которое он раньше никогда не видел.

- Пространственный Коридор, ваше высочество, - улыбнулся Аравейн. - Я потратил почти весь свой магический резерв, чтобы построить его и перенестись к вам. И уничтожил несколько накопителей силы, чтобы поддерживать Коридор, пока мы тут с вами беседуем.

Тёмные глаза Эдигора вспыхнули.

- Он ведёт в замок?

- Да.

- Отлично. Могу я?..

- Конечно, ваше высочество. Сначала вы, потому что если первым уйду я, Коридор мгновенно закроется.

Принц понимающе кивнул и шагнул в светящееся нечто - ни секунды не сомневаясь и без малейшего чувства страха. Вздохнув и в последний раз обведя глазами пустую лесную дорогу, на которой совсем недавно погиб император и ещё несколько людей, Аравейн последовал за Эдигором.

А когда маг вышел из Коридора в собственной комнате, то обнаружил, что принца в ней уже нет - кажется, едва попав в замок, он сразу же направился в свои покои.

- Ваше высочество! - закричал Аравейн, ринувшись вслед за воспитанником. Эдигор не остановился, только чуть повернул голову, отрывисто бросив:

- Найди мне Мику и Люка. Пожалуйста. И приходи сам. Через час.

И впервые за последние двести лет маг почувствовал растерянность, остановившись в коридоре и глядя вслед принцу - грязному, в рубашке с оторванным и окровавленным рукавом, пыльных и сбитых сапогах, полчаса назад потерявшему отца, но так и не опустившему свою темноволосую голову.

А Эдигор, достигнув своих покоев, рухнул в кресло, как подкошенный. Он старался ни о чём не думать, потому что теперь, когда всё было позади, случившееся казалось особенно невыносимым.

Только сейчас юноша начал осознавать, что он потерял отца. И не просто отца - императора. И с той минуты, когда сгорела злополучная карета, именно Эдигор считается императором Эрамира. И завтра... да, скорее всего, именно завтра Аравейн коронует его официально.

Отец... Принц закрыл глаза, вызывая в памяти лицо бывшего императора.

Что он, Эдигор, сейчас чувствует? Нет, не так... Что он ДОЛЖЕН чувствовать, но не чувствует? Совсем...

Юноша устало закрыл глаза, и в этот момент в комнату, распахнув двери, вбежала Мика.

- Ваше высочество!.. Ох! Что же... Как же... Откуда же...

- Я очень устал, Мика. Помоги мне вымыться и переодеться.

Если бы Эдигор смотрел в ту секунду на свою служанку, то увидел бы, как вытянулось и покраснело лицо девушки - ни разу за все эти годы принц не просил её помочь ему вымыться. Да и с одеждой тоже - если только с камзолом никак не мог справиться. Но исподнее?! Что же случилось с его высочеством, почему он решил изменить своим принципам?

Обеспокоенная и взволнованная Мика помогла Эдигору добраться до ванной, включила воду, раздела его и только когда уже красная, как помидор, девушка начала смывать с тела принца грязь и копоть, он наконец поднял голову и спросил её:

- Где Люк, Мика?

- Лорд Кросс уехал в город, ваше высочество. Господин Аравейн ищет его. Обещал, что найдёт в течение часа.

Несколько секунд Эдигор внимательно смотрел в лицо своей служанки, которая под его взглядом краснела всё сильнее, хотя казалось, что сильнее уже некуда.

- Что с тобой? - спросил наконец принц, нахмурившись.

- Ничего, ваше высочество, - пролепетала Мика.

Эдигор вздохнул, а потом покачал головой.

- Как же я сразу не догадался... Ты смущаешься, да? Прости, я был не в себе, когда вернулся. Иди, я сам домоюсь.

Но Мика стояла, опустив голову, и не двигалась. Эдигор нахмурился ещё больше.

- В чём дело?

- Я плохая служанка, - прошептала девушка. - Простите, ваше высочество. Это ведь моя прямая обязанность - помогать вам. А я, вместо того, чтобы просто выполнять свою работу, глаза отвожу.

- Дурочка, - сказал принц таким ласковым голосом, что Мика не выдержала и подняла голову. Эдигор смотрел на неё, сочувственно и очень нежно улыбаясь, и от этого взгляда девушке почему-то стало светло на душе. - Что ты говоришь такое, Мика? Просто это не совсем нормально - мыть молодого мужчину, я ведь не немощный старик, верно? То, что ты смущаешься - это нормальная реакция. Ты хорошая служанка, самая лучшая, уж можешь мне поверить! В конце концов, кто тут у нас принц? - закончил Эдигор весёлым голосом. Мика рассмеялась.

- Вы!

- Вот и хорошо, что ты об этом помнишь. А теперь иди в комнату и жди меня там. Оставь только одежду и полотенце. Я сам домоюсь и оденусь, чай, не младенец.

Девушка поколебалась всего пару секунд, а потом, посветлев лицом, вышла из ванной. Улыбка Эдигора моментально погасла. Нет, он не жалел, что отпустил Мику, но боги, как же не хотелось двигаться. Ему ведь действительно нужна была помощь, но и смущать девушку видом своего голого тела принцу тоже не хотелось.

- Дерьмовый из тебя император получится, дурак ты сентиментальный, - сказал Эдигор тихо, а потом погрузился в ванну с головой.

Когда спустя полчаса юноша вернулся в свою комнату, с мокрыми волосами, но переодетый в чистую белую рубашку и тёмно-синие штаны, там его уже ждали. Обеспокоенная, слегка бледная Мика, мрачный Люк и серьёзный Аравейн - все они сидели на диване, а когда вошёл Эдигор, вскочили с сидений.

- Ваше величество, - произнесли хором все трое, а затем наклонили головы и присели в почтительном поклоне. Принц... нет, теперь уже император, пусть и не коронованный официально - недобро прищурился.

- Убью. Ладно, Мика и Аравейн, но ты, Люк?

- Ну должен же я хоть раз в жизни назвать тебя величеством, - вздохнул Люк, выпрямляясь вслед за магом и служанкой.

- Величеством я стану завтра. И для тебя по крайней мере - только на официальных мероприятиях. Посмеешь назвать меня так в приватной обстановке - я тебя на дуэль вызову. Ты понял?

Юноша, рассмеявшись, поднял руки в примиряющем жесте.

- Ладно-ладно, извини, Эд.

Император моментально расслабился и, опустившись в кресло, приказал:

- Мика, принеси бутылку вина и четыре бокала.

- Четыре?..

- Да, а ты, что, не хочешь вина?

- Я... - девушка запнулась, а потом пролепетала: - Очень хочу, ваше вы... ой, величество...

- Ой, величество, - передразнил её Эдигор, - иди давай. Я хочу выпить. То есть, моё величество желает отведать лучшего вина из императорских запасов.

Не выдержав, Аравейн хмыкнул. Эдигор моментально оставил в покое Мику и, откинувшись на спинку кресла, сказал:

- Так что ты выяснил о покушении, Аравейн? Я так и не понял, почему умерли те десять мирнарийцев и каким заклинанием они швырнули в карету.

- Помните, что я рассказывал вам о мирнарийской магии, ваше вы... величество? В отличие от эрамирцев, которые используют что-либо извне для источника силы - Свет, Тьму, Огонь, Воду, Воздух, Землю и так далее, - мирнарийцы колдуют при помощи только своей жизненной силы. Соответственно, чтобы кого-то убить заклинанием, мирнарийский маг должен пожертвовать собственной жизнью. По этой причине они никогда не замахиваются на чересчур сложные заклятия - это отнимает слишком много сил, которые восстанавливаются далеко не так быстро, как, например, у наших человеческих магов. Те десять мирнарийцев сотворили Абсолютное пламя, усилив его десятикратно, потому что все они отдали свои жизни для того, чтобы оно стало таким сильным и достигло цели.

- Как же нужно ненавидеть императора Эрамира, чтобы решиться на такое, - нахмурился Эдигор. - Но если это было Абсолютное пламя, почему от кареты остался остов? При этом ни одного тела, даже намёка на кости.

- Абсолютное пламя уничтожает прежде всего живую плоть - людей, животных. А уничтожив, превращается в обычный огонь, который и выжигает всё оставшееся. Так и произошло с вашей каретой.

- А почему мирнарийцы решили запустить в меня именно этим заклинанием? Неужели нельзя было выбрать чего-нибудь... м-м-м... попроще?

Аравейн покачал головой.

- Я и сам теряюсь в догадках, ваше величество. Конечно, мирнарийцы как маги не слишком талантливы, но при этом выбрать для покушения именно Абсолютное пламя... как-то нерационально. К сожалению, я не могу пока понять, что за соображения ими руководили.

- Ты можешь предположить, какая именно мирнарийская организация стоит за этим покушением, Аравейн?

- У меня есть несколько кандидатур, ваше величество, но точно я не знаю. Возможно, Тайная служба...

В этот момент вернулась Мика с бутылкой вина и четырьмя бокалами. Эдигор проводил её взглядом, а потом повернулся к Люку.

- Что ты думаешь о нынешнем главе Тайной службы, друг мой?

- Ничего утешительного, Эд, - пожал плечами юноша. - Лорд Абидэйл уже слишком стар и выполняет свои обязанности через пень-колоду. Я не знаю, почему император... то есть, твой отец так и не снял его с должности, потому что, пообщавшись с ним, у меня возникло стойкое ощущение, что я на какое-то время попал в дом для престарелых маразматиков. Его представления о Мирнарии не выдерживают никакой критики и сводятся только к голословным обвинениям их во всех наших бедах. Лорд Абидэйл искренне считает, что мирнарийцев надо безжалостно рубить, как капусту, и слышать ничего не хочет о диверсии, разведке, дезинформации и сотрудничестве с императором Басадом.

- Именно поэтому отец так ценил Абидэйла. Он тоже очень не любил Мирнарию и лично Басада, - усмехнулся Эдигор, беря в руку бокал с вином, поданный Микой. Сделав глоток, юноша поинтересовался: - Дорогой мой Люк, скажи, ты согласен занять должность главы Тайной службы?

Сначала бывший паж его высочества решил, что друг шутит, но потом, вглядевшись в тёмные глаза Эдигора, понял - не шутит.

- Как я могу, Эд? Я ведь не являюсь Старшим лордом, а занимать должность такого уровня может лишь...

- И только-то? - перебил его император. Эдигор фыркнул и, поставив на стол бокал с бордово-красным вином, источавшим удивительный аромат, продолжил: - Нашёл, тоже мне, проблему. Мика, дай сюда, пожалуйста, гербовую бумагу, перо и чернильницу.

И под округлившимися глазами всех присутствующих Люк был переведён указом императора из Младших лордов в Старшие. Теперь он имел право именоваться герцогом и стал обладателем небольшого куска земли поблизости от столицы.

- Если захочешь, потом другую землю себе выберешь, это формальность, - хмыкнул Эдигор, протягивая указ Аравейну для простановки магической печати - после этой процедуры бумажку было невозможно сжечь в камине или утопить в ванне. - Ну что, Люк, ты согласен стать главой Тайной службы? Прошу тебя, думай побыстрее, у нас ещё куча дел.

Новоявленный герцог Кросс задумчиво почесал макушку.

- Эд, а... почему я?!

- Потому что ты умеешь думать. Тебе всегда удавалось выстраивать логические цепочки и нравились занятия по истории, внешней политике и разведке. Ну и, в конце концов, я тебе доверяю. А людей, которым я доверяю, не так уж и много - ты, Аравейн, Мика и Гром. Причём Гром с Аравейном вообще не люди, а Мика на роль главы Тайной службы не очень-то подходит, верно, друг мой?

Служанка захихикала, маг улыбнулся, а бывший паж только тяжело вздохнул.

- Ты уверен, что я справлюсь?

Несколько секунд Эдигор молчал. Он просто смотрел на Люка, и последнему казалось, что своими тёмными, глубокими и такими необычными глазами император заглядывает в саму его душу.

А потом Эдигор улыбнулся. И эта улыбка удивительным образом сочеталась с горечью, притаившейся в уголках губ, и какой-то звериной обречённостью, выглянувшей на миг из бесконечной глубины его глаз.

- А как ты думаешь, справлюсь ли я, Люк? - спросил Эдигор тихо, и у сидящего рядом Аравейна от тона его голоса тревожно сжались руки.

И в этом вопросе бывшему пажу его высочества почудилось намного больше, чем сказал друг на самом деле.

Разве у меня есть выбор, Люк? Ты, сомневаясь, можешь отказаться, потому что боишься потерпеть поражение. Меня же никто и никогда не спрашивал, хочу ли я быть императором. Считаю ли я, что справлюсь, что буду хорошим правителем для Эрамира? Ты думаешь, я не сомневаюсь в себе, Люк? Думаешь, мне не страшно? Как бы не так. Просто у меня, в отличие от тебя, Мики, Грома и даже Аравейна, - нет права на ошибку. А если она всё-таки будет допущена, то пострадают очень многие. И память об этой ошибке останется тлеть в памяти моего народа - всех моих народов - долгие годы, друг мой. Тогда как ты... ты, конечно, можешь отказаться сейчас. Но, возможно, твой отказ станет для меня смертным приговором, потому что, как бы ни был я силён и подготовлен Аравейном и другими учителями, я всё-таки просто человек, которому нужна твоя поддержка. Нужна как воздух.

Люк так и не понял, говорил это Эдигор на самом деле, или его разыгравшееся воображение сыграло с ним злую шутку. Так или иначе, но бывший паж, подавшись вперёд, взял императора за руку и, посмотрев ему в глаза, сказал твёрдо и решительно:

- Ты можешь на меня рассчитывать, Эд. Всегда.

Губы Эдигора тронула слабая улыбка.

- Спасибо, друг мой, - пальцы его чуть сжались, благодаря Люка за решение, и тот вдруг осознал, с каким напряжением император ждал именно этих слов. - А теперь, если вы не возражаете, я бы хотел пообедать и немного отдохнуть. Мика, распорядишься об обеде? Очень хорошо. Люк, я попросил бы тебя, если это возможно, начать работать уже сегодня. По крайней мере посмотри на сотрудников лорда Абидэйла и, если понадобится, гони их всех взашей. Распоряжение о твоём назначении я сделаю сразу после обеда, Тайной службой нужно заняться вплотную. Аравейн, ты мне понадобишься через пару часов. Нет возражений?

- Нет, ваше величество.

- Хорошо. Свободны.

Когда Мика, Люк и Аравейн вышли из императорских покоев, Эдигор, закрыв глаза, откинулся на спинку кресла и попытался собрать воедино скачущие мысли.

В голове что-то звенело, билось и пульсировало, и вовсе не вино было этому причиной. Только теперь Эдигор осознал, сколько всевозможных обязанностей на него навалится, и за какие взяться в первую очередь, пока не имел ни малейшего понятия. Будучи наследным принцем, он выкраивал пару часиков для занятия всевозможной чепухой, теперь же ему явно придётся иногда жертвовать даже сном.

- Помнишь, что я сказал тебе, Элли? - прошептал император, почему-то вдруг подумав о девушке, которая осталась там, на севере, недалеко от того места, где погиб его отец. И будто в прошлой жизни. - Есть только два слова - "надо" и "должен". Возможность выбирать для меня - непозволительная роскошь, Элли...

- Я знаю, - прошелестел вдруг её голос совсем рядом, и Эдигор моментально вскочил на ноги.

Это было невероятно и совершенно невозможно - но Эллейн стояла посреди комнаты, в сверкающем серебряном платье, накинув тёмно-изумрудный платок себе на плечи. Алые волосы были стянуты на затылке в причудливую причёску, в ушах блестели крупные серьги, напоминающие дождевые капли, а в глазах застыло выражение тревожного ожидания.

- Ты?.. Элли... Но... как ты здесь оказалась?! - ошеломлённо прошептал Эдигор, не в силах двинуться с места.

- Я тоже не всё рассказала тебе о себе, - слабо улыбнувшись, ответила Эллейн очень тихо. - Дело в том, что я - Тень.

- Кто? - непонимающе сощурился император.

- Тень. Ты никогда не слышал о них, верно? Я и сама узнала это название совсем недавно, наткнулась в одной старой книге. Тени - это проклятые маги. Проклятые ещё даже до своего рождения, точнее, самим своим рождением. Маги, умеющие переноситься на любые расстояния в какие угодно места, минуя все охранные заклинания. Маги, умеющие менять внешность так, как им хочется. Маги, которых очень сложно убить. Именно поэтому больше двухсот лет назад был принят закон, по которому любая Тень надлежит немедленному уничтожению.

- Аравейн ни разу не упоминал об этом, - покачал головой Эдигор.

- Потому что последняя Тень была уничтожена ещё при императоре Интамаре, и считалось, что с тех пор они не рождались.

- Как же ты выжила, Элли?

Девушка вздохнула.

- Мои способности начали проявляться только после десяти лет. А ещё у любой Тени, если информация в прочитанной мной книге верна, есть отличительные особенности. Моя особенность в том, что никто из магов не может меня засечь, почувствовать. Видишь, даже Аравейн не смог, хотя я находилась в этой комнате последние полчаса.

- Что? Ты слышала всё, о чём мы говорили?!

- Да, Эд. Слышала.

И прежде чем император успел ответить, девушка сделала несколько шагов вперёд и, остановившись рядом с ним, сняла что-то со своей шеи.

- Помнишь, ты сказал, чтобы я возвращалась, когда пойму, чего хочу? - прошептала Элли. Эдигор кивнул, глядя на её взволнованное лицо с горящими зелёными глазами. - Я поняла. Возьми.

Император удивлённо воззрился на непонятный кулон на тонкой золотой цепочке, который девушка вложила ему в руку.

- Это амулет моей матери. Она умерла при родах, оставив мне только его. И я поклялась себе, ещё когда была совсем маленькой, что отдам его тому человеку, которому решу доверить свою жизнь. Всю себя. Тело и душу.

- Я... - начал Эдигор, но остановился, когда Эллейн покачала головой.

- Дай мне закончить. Я слышала всё, что говорилось в этой комнате. И я рассказала тебе о том, кем являюсь. Теперь ты можешь убить меня, если захочешь. Можешь приказать Аравейну уничтожить меня, если... если я тебе не нужна, Эд. Но я пришла не для того, чтобы шпионить или подслушивать, я пришла, чтобы сказать тебе совсем другое...

Она зажмурилась, словно перед прыжком в ледяную воду.

- Я хочу быть с тобой.

Он смотрел на неё со странным, смешанным чувством - одновременно страха и благоговения. Страха - оттого, что не знал, сможет ли подарить этой девушке хоть толику счастья, которого она так заслуживает, а благоговения - оттого, что никто и никогда не отдавал ему себя подобным образом. Без императорского предложения защиты, без кольца, безо всяких гарантий о будущем, зная только одно - как Тень, он обязан приказать убить её.

- Открой глаза, Элли.

И когда девушка вновь посмотрела на Эдигора, он улыбнулся и надел на себя её амулет.

- Ты... - губы Эллейн тронула слабая, неуверенная улыбка, смешанная с дикой надеждой во взгляде.

- Ч-ш-ш, - прошептал император, прикоснувшись кончиками пальцев к губам девушки. Затем поднял руку и, ухватив кончик тонкой шпильки, вынул её из волос Элли.

Они рассыпались по её плечам и спине алой рекой, заставив Эдигора на секунду замереть от восхищения.

- Элли... ты понимаешь, какой ушат гадостей выльется на тебя в дальнейшем? - спросил император тихо, дотронувшись до мгновенно покрасневшей щеки Эллейн.

- Да, - прошептала она, не отрывая от него взволнованного взгляда.

- Ты понимаешь, что, пока ты со мной, ты не сможешь выйти замуж и завести детей?

- Пусть.

Эдигор медленно опустил руки на талию девушки и, притянув её к себе, склонился к призывно алеющим губам.

- Ты понимаешь, что я никогда не смогу жениться на тебе, Элли?

Наверное, это было бы обидно, если бы Эллейн не слышала в голосе императора едкую горечь и не вспомнила его недавние слова: "Возможность выбирать для меня - непозволительная роскошь".

- Пусть, - прошептала она, сама сократив оставшиеся миллиметры между ними.

И поцелуй был похож на самый лучший десерт на свете - восхитительно пряный, сладкий, нежный и страстный, он разбудил в них обоих гамму удивительных чувств, которых они прежде не знали.

- Мне нужно идти сейчас, - прошептала Элли, на миг оторвавшись от Эдигора. - Я должна кое-что сделать, чтобы отец не волновался. Но я приду вечером... если ты не передумаешь...

- Не передумаю, - улыбнулся император, проведя ладонью по нежной щеке девушки. - Иди, Элли. Я буду ждать.

Она кивнула и, напоследок ещё раз крепко поцеловав его в губы, растворилась в воздухе.

Глава девятая,

в которой мы знакомимся с реформаторами

От всей души поздравляю вас. Царствия вам небесного.

"Обыкновенное чудо"

От всего случившегося я пребывала в состоянии тяжёлого шока. Смерть Тора, непонятная руна на моём лбу, сдача в плен мирнарийцам... Тут было, от чего сойти с ума.

А мы, между тем, продолжали шагать в самую чащу леса, и наших конвоиров нисколько не смущали ни густые колючие кустарники, ни огромное количество репейников, ни сгустившееся в небе тучи - собирался дождь.

Мы с Рымом шли в центре отряда, со всех сторон окружённые мирнарийцами, среди которых каким-то образом затесались два орка. Ничем не скованные, мы шагали след в след за проводниками, и приходилось только гадать о том, что будет дальше.

"Не бойся, Линн, - раздался в моей голове голос Рыма. От неожиданности я подпрыгнула и чуть не свалилась на землю, но он вовремя подхватил меня под руки. - Это всего лишь я, не нервничай так".

"Тьфу на тебя, Рым! - мысленно укорила его я. - Нельзя же так людей пугать. Я чуть концы не отдала".

"Прости".

"Ладно, проехали. Лучше объясни мне, какого демона ты сдался им в плен?"

"Ты предпочла бы умереть?"

"Какая разница, где умирать - в лесу или в плену?! Хотя, нет. Разница есть! В лесу приятнее!!" - мысленно завопила я. Рым поморщился.

"Не кричи так, а то у меня мозги через уши выльются. С чего ты взяла, что ты умрёшь в плену? У меня есть план".

"Да-а? Это какой же?" - нахмурилась я.

"Тор за несколько часов достигнет Лианора, откуда за нами придёт помощь - у меня там много друзей, которые никогда не откажутся надрать задницы мирнарийцам".

"Погоди... Тор?!! Но ведь он..."

"Он жив, Линн".

В тот момент словно камень свалился с моих плеч.

"Жив... Господи..."

Рым мысленно хмыкнул.

"Ну что ты, маленькая, конечно, он жив. Тор ведь выпил зелье временного сна - с того момента, как оно коснулось его губ, он стал неуязвим для магии. Ты не знала об этом?"

Знала. Но в горячке успела основательно забыть.

"Так значит, он просто притворился мёртвым?"

"Конечно. Мы с ним обсуждали этот план заранее, ты ведь помнишь, что я сказал ему..."

"Ты знаешь, что делать", - припомнила я, кивнув.

"Да. И он сделал всё, как я приказал. Тор пойдёт в Лианор и обратится к моим знакомым, потому что Милли с Брашем в столице ещё нет. Нам нужно лишь потянуть время, Линн, и я думаю, что у нас всё получится".

"Ты уверен?" - я нахмурилась.

"Абсолютно. Они никак не смогут снять эту руну с твоего лба - это невозможно, её может снять только тот, кто её нарисовал. Да и на тебя не действует ничья магия, кроме моей. Поэтому... я думаю, пока мирнарийцы будут разбираться с тем, как обойти эту руну, нам помогут".

"Погоди-ка. А как наши так называемые спасители узнают, где мы?!"

"Милли постаралась. Магия крови тёмных эльфов. На каждом из нас "маячок", мы связаны между собой, примерно как нити в одной паутине. Любой маг, "прощупав" Тора - с его согласия, разумеется, узнав парочку кодовых слов, - найдёт и нас с тобой".

"Милли всё-таки гениальна".

"Это точно".

"Рым, а... Что за руну ты нарисовал на моем лбу?"

Краем глаза я заметила, что орк улыбнулся.

"Не бойся, маленькая, я не собираюсь тебя убивать".

"Да не боюсь я! Просто хочу знать, что за штуковина у меня на лбу".

"Руна Заложника. Слышала о такой?"

Я нахмурилась, а потом вздохнула. Конечно! Как я сразу не догадалась...

Грубо говоря, эта руна превращала своего носителя в ходячую бомбу, активировать которую мог лишь тот, кто её рисовал. При этом взрыв, который произойдёт, если руну наполнить энергией, сметёт всё на расстоянии примерно в десять метров.

Да-а-а. Для мирнарийцев это, должно быть, очень неприятно - захватить долгожданную цель, при этом понимая, что ничего с ней не могут сделать. Ведь если хоть один из них захочет забрать мою силу, Рым может им пригрозить активацией руны.

Что ж, если так, то, возможно, помощь действительно успеет прийти до того, как меня поимеют извращённым способом на каком-нибудь алтаре.

"Я никому не позволю сделать это с тобой, маленькая", - прошептал в моей голове голос Рыма, от которого внутри меня почему-то всё радостно заискрилось, совсем как в далёком детстве.

***

Мирнарийцы, как оказалось, скрывались под землёй, в чём-то вроде бункера. Вход в него был прикрыт листьями и ветками так, что я его даже не заметила, пока мы не подошли вплотную. А потом главный в этой "группе захвата" лёгким, невесомым движением руки убрал со входа всё лишнее, и я сразу увидела небольшой люк, сделанный, как мне показалось, из дерева.

Внутри был длинный коридор с серыми стенами и множеством дверей. Нас с Рымом отвели к самой дальней.

- Побудьте пока тут, - сказал главный мирнариец. - Скоро с вами придут побеседовать.

И, впустив нас в комнату, он тут же закрыл дверь.

Обстановка здесь была, мягко говоря, скудной - две узкие лавки, на которых при желании можно было прикорнуть (желания такого пока не наблюдалось), такие же, как в коридоре, серые стены без намёка на окна, в одном из углов - ведро (видимо, для отходов жизнедеятельности). Короче говоря, дизайном даже и не пахло. Зато пахло сыростью, землёй и каким-то тухлым сыром.

- Фу, - я поморщилась. - Это у них типа тюремная камера, что ли?

- Вероятно, - сказал Рым, опускаясь на лавку. - Надо же, я не ожидал, что мирнарийцы обустроили себе такое вот убежище недалеко от столицы. Интересно, а герцог Кросс вообще знает об этом? И если нет, то как он будет объясняться перед императором, если я всё расскажу?

- А кто такой герцог Кросс? - спросила я, садясь рядом с орком.

- Глава Тайной службы, правая рука его величества. Зверь, а не человек. Мирнарийцы много раз пытались его убить - даже чаще, чем императора, - но он каждый раз ускользает от них. Кажется, герцог заранее знает обо всех этих попытках.

- Ну, он же глава Тайной службы. Видимо, разведка работает?

- Скорее всего, только вот ни одного его агента никто не знает в лицо, кроме, наверное, императора с Аравейном. Я даже сомневаюсь, что императрица в курсе дел Тайной службы.