Околдованные любовью

Глава 1

На четвертый день после пожара Энни Троттер так и не произнесла ни слова, только в глазах ее отражались боль и любовь, когда она смотрела на Тилли. Еще через три дня ее похоронили. Как говорили мужчины в деревне, чем быстрее отправиться на тот свет старуха, тем скорее уедет молодая, тогда ко всем вернется покой.

Кроме нового приходского священника преподобного Портмана и Тилли Троттер на погребении присутствовал еще один человек. Его появление вызвало такое же удивление, как и присутствие Тилли, ведь считалось, что женщинам не положено участвовать в похоронах, особенно родственников. Но всех поразил приезд Марка Сопвита в тот момент, когда Том Пирсон с садовником помогали снимать гроб с телеги. Марк Сопвит подъехал к воротам, оставил лошадь и присоединился к маленькой процессии.

Когда первый ком земли ударился о крышку гроба, Тилли закрыла глаза, душа ее рыдала. «Бабушка! Бабушка! — мысленно взывала она. — Как я буду без тебя жить? Ах, бабушка, моя бабушка!»

Девушка не помнила, кто увез ее от могилы, и пришла в себя только у телеги. Она увидела сквозь слезы Саймона и мистера Сопвита. Они стояли поодаль и разговаривали. Потом Марк Сопвит направился к лошади, а Саймон вернулся к ней.

— Садись, — сказал он, и Тилли почувствовала, что поток слез иссяк. Она достала платок и вытерла глаза.

— Я никогда не смогу отблагодарить тебя, Саймон, за все, что ты сделал для меня и бабушки, и дедушки тоже. — Казалось, это говорит не молоденькая девушка, а умудренная жизнью женщина. — Но теперь все. Мне пора самой встать на ноги и заботиться о себе.

— Что ты такое говоришь? Садись скорее, холодно.

— Нет, Саймон, нет, — она не дала ему взять себя за руку. — Я не вернусь в твой дом.

— Перестань, не говори глупости. Куда ты пойдешь?

— Я… вернусь к дому. Вчера я ходила туда. Дровяной сарай с коровником остались целы, в них сухо.

— Не будь дурочкой, ты не можешь там жить.

— Немного пожить там можно. Потом я наймусь куда-нибудь служить.

— Пока не найдешь работу, поживешь у меня.

— Нет, Саймон.

Его поразила властность тона девушки. Перед ним стояла другая Тилли, которая выглядела и говорила иначе. Он знал, что все последние дни она замечала каждое слово, каждый косой взгляд и многозначительный кивок. Тилли с самого начала видела, как относится к ней Мэри, и ее это ранило настолько глубоко, что она отказывалась вернуться в его дом даже в такую мерзкую погоду: весна явно не торопилась со своим приходом. Саймон инстинктивно поднял повыше воротник куртки.

— Где же ты будешь ночевать? — тихо спросил он.

— В коровнике полно сухой соломы, и осталось достаточно дров, чтобы сложить костер, — в голосе ее звучала горькая ирония. — В дровяном сарае есть котел. Не бойся, я проживу. Да и задержусь здесь ненадолго.

Саймон повесил голову. С одной стороны, стремился усадить Тилли рядом и привезти домой, с другой — ему было ясно, что тогда в доме разразится буря. Мэри люто ненавидела Тилли. Еще Мэри оказалась очень проницательной и отличалась умением замечать скрытые чувства, да, на это она была мастерица, чуяла их, как терьер крысу… Но как эта девочка вернется к пожарищу и будет жить в дровяном сарае?.. Хотя, если подумать, там ей будет лучше и, конечно, спокойнее, по крайней мере какое-то время. Однако, если кто-то из этих маньяков в деревне снова возьмется за старое, только одному Богу известно, что может случиться с Тилли. Саймону очень хотелось выяснить, кто замешан в поджоге… Это без сомнения был поджог. Очевидно, Хал Макграт здесь ни при чем, он доказал, что в тот день находился в другом месте. Он заявил, что сразу после смены отправился в Шильдс в литейную мастерскую Куксона за железными отливками для кузницы отца. И Билли Фоггет поклялся, что в то утро он ездил на своей повозке. Он также заезжал к литейщикам, это подтвердил обслуживающий его мастер.

Саймон не сомневался, что когда-нибудь тот, кто устроил поджог, обязательно проболтается, а пока он решил ждать. Саймон даже обрадовался, что Макграт оказался не причастен к этому делу, потому что удалось избежать кровопролития.

— До свидания, Саймон. Не беспокойся обо мне. Со мной все будет в порядке.

— Подожди, — он придержал Тилли одной рукой за жакет, другую сунул в карман, достал деньги и вложил ей в руку со словами: «Бери, тебе пригодится».

Она посмотрела на два соверена и собиралась отказаться, но потом подумала: «Это деньги моего дедушки». Затем поинтересовалась:

— А сколько денег осталось… ну, тех, дедушкиных, ты понимаешь?

Он заметно покраснел и, прежде чем ответить, облизнул сразу ставшие сухими губы:

— Совсем немного, — наконец выдавил он.

Она поняла его смущение.

— Значит, больше ничего не осталось, верно? — мягко спросила Тилли, заранее зная ответ.

— Нет, — со вздохом ответил Саймон. — Хотя должны были быть.

— И давно они закончились?

— Не помню, не так давно, — покачал он головой.

Ответ поразил ее до глубины души. На мгновение она даже лишилась дара речи.

— Я благодарю тебя, — наконец удалось выговорить ей. — Но теперь я не могу принять деньги, — девушка протянула соверены Саймону.

— Но это глупо, Тилли, — ответил он, отводя ее руку. — На что ты собираешься жить?

Она опустила глаза на ботинки, выглядывавшие из-под старенькой юбки, и стиснула в кулаке монеты.

— Спасибо, Саймон, — она посмотрела на него напоследок и, медленно повернувшись, пошла своей дорогой.

Не успела Тилли сделать и несколько шагов, как он крикнул ей вслед:

— Я загляну как-нибудь на днях, посмотрю, как ты устроилась. Привезу тебе пару одеял.

— Нет, Саймон, — она снова повернулась к нему лицом и решительно покачала головой. — Пожалуйста, держись от меня подальше.

— Не будь дурочкой.

— Я не дурочка! Все будут следить, шушукаться и выжидать.

— Кто будет, кто?

Было глупо задавать подобный вопрос. И он знал, что и она это понимала. Девушка медленно качнула головой и, не говоря ни слова, повернулась и ушла, оставив Саймона в задумчивости.

Глава 2

Тилли жила в сарае второй день. В первый день она навела порядок, прочистила дымоход и развела огонь. Из коровника принесла чистой соломы, а из сарайчика со старыми вещами — сухие мешки. Среди погасших головешек отыскалась сковородка, чайник и еще кое-какая кухонная утварь. В одном месте ее нога провалилась в золу, под которой оказались еще тлевшие головешки. При малейшем шуме она испуганно вскидывала голову. Но в душе ее жил не только страх, к нему теперь прибавился гнев.

В первую ночь, лежа без сна на ворохе брошенной на каменный пол соломы, Тилли представляла, как стоит посреди деревни и выкрикивает гневные слова, обращаясь к притаившимся за опущенными занавесками жителям. И позднее в снах ее не оставляла мысль о возмездии. Девушка вновь видела себя в деревне, на этот раз на окраине, перед домом Макгратов. «Вы убили мою бабушку, — кричала она, — а священнику с миссис Росс испортили жизнь, потому что им никогда снова не испытать счастья. И меня пытались опорочить. Но вам это никогда не удастся. Ни тебе, Хал Макграт, и никому другому. И пусть никто не смеет приближаться ко мне, иначе он за это поплатится».

Рано утром Тилли отправилась в дальний путь, в Джэрроу. Хотя и прерывистый, сон все же немного укрепил ее силы. Когда девушка возвращалась обратно, руки у нее не болели: сумки не оттягивали их, как в прошлый раз, потому что купила она только самое необходимое, Тилли надеялась продержаться до ярмарочного дня, чтобы съездить в Ньюкасл и попытаться наняться в прислуги. Она была согласна на любую работу, только бы уехать подальше от этих мест.

Подойдя к сломанной калитке, Тилли почувствовала, что не одна. Уцелевшая стена дома закрывала от нее задний двор, но она знала, что там кто-то есть. Девушка попятилась к дороге, но тут из-за почерневшей от копоти стены показался Стив Макграт. Она с облегчением перевела дух.

— Здравствуй, Тилли. Я принес тебе пару одеял, там внутри завернуто кое-что из еды.

— Ну что ты, Стив, — она покачала головой. Его забота тронула ее. — Спасибо тебе. Но где ты взял одеяла и все остальное?

— Это не мое. Фермер Бентвуд попросил меня их передать так, чтобы никто не видел. Вчера вечером он все привез, а я спрятал в кустах у ручья, потому что не хотел идти сюда ночью: боялся тебя напугать. Одеяла немного влажные из-за того, что пролежали всю ночь в кустах, — извиняющимся тоном проговорил он.

— Спасибо, Стив.

— Ну, как ты здесь?

— Ничего, Стив, потихоньку.

— Я сложил все в коровник, потому что не смог войти в сарай.

— Я его заперла.

— И очень правильно сделала.

Стив отвернулся и уставился на дыру в стене, которая раньше была окном кухни.

— Он подлый и мерзкий, — Стив снова обернулся к ней. — Человек он дрянь. Дрянью родился, дрянью умрет. Да, поганой дрянью.

— Кто? — спросила Тилли, прекрасно зная, кого имел в виду Стив. Но она не понимала, почему он связывал брата с пожаром.

— Хал, — ответил Стив.

— Но… его же не было поблизости, — она инстинктивно шагнула к Стиву. — Когда все случилось, он был в Шильдсе.

— Да, это так, — вскинул голову Стив, так что стала видна его худая шея. — Но задумал все — он.

— Не может быть!

— Может, Тилли, еще как может. Я рассказываю это тебе, чтобы ты не успокаивалась и опасалась его, потому что Хал, когда ему нужно, умеет говорить сладко, настоящий дьявол. И как сам дьявол, он науськивает Мика и Джорджа. В то утро они следили за вашим домом. Когда ты ушла, вошли и вывели на улицу бабушку. Они перерыли весь дом, искали деньги. Даже бревна пробовали рубить, как он их научил. Они и стенку у очага всю разворошили, надеялись, что там тайник, но так ничего и не нашли, — Стив уныло склонил голову. — Но им не хотелось уходить с пустыми руками, и они прихватили кое-что: часть посуды, чайницу, большие щипцы для угля и еще какие-то мелочи.

Тилли выпустила из рук сумку и от внезапной слабости привалилась к стене, зажимая ладонью рот.

— Тилли, он не хочет от тебя отказываться. Я говорю это тебе, чтобы ты была настороже. Мне кажется, — он закусил губу, — тебе лучше удрать отсюда. Если он заставит тебя за него выйти, твоя жизнь будет…

— Да ты что? — встрепенулась она. — Чтобы я вышла за вашего Хала? Да знаешь, что я лучше сделаю? Перережу себе глотку. Клянусь, это правда, пусть только еще раз попробует меня хоть пальцем тронуть. Если он явится и мои руки будут свободны, то, видит Бог, он не уйдет без отметины. Да, Стив, достаточно я от него натерпелась. Хал еще и убийца. Он убил мою бабушку, да и смерть Берка Лодимера на его совести. Ты верно сказал, он — дьявол.

Девушка тяжело дышала, гнев и боль переполняли ее.

— Я хотел тебя предупредить, поэтому все рассказал. Но ты молчи об этом, ничего не говори фермеру Бентвуду, — предостерег Стив. — Потому что может случиться большая беда, если он что-то узнает.

Тилли молча обошла полуразрушенную стену и у сарая достала из кармана юбки большой ключ. Когда она открыла дверь, Стив вошел и остановился, удивленно оглядываясь.

— Вот это да, Тилли, как здорово ты тут убрала. Я бы не отказался здесь пожить.

Она взглянула на него, и Стив, заикаясь от смущения, постарался поправиться:

— Я… только хотел сказать.

— Ну конечно, Стив, я тебя поняла, — девушка положила руку ему на плечо. — Ты настоящий друг. У меня их немного, и я благодарна тебе за все, что ты сделал и хотел бы сделать, но… но я не собираюсь жить в этой норе всю жизнь. Ты верно сказал: мне лучше уйти отсюда. Я так и решила. Хочу наняться куда-либо на работу. Мне уже шестнадцать, а я еще не научилась никакому делу. Мне жилось слишком легко и беззаботно, теперь я хорошо это понимаю.

— Неправда, Тилли, неправда. Ты делала всю мужскую работу, много лет ухаживала за стариками.

— Эта работа была в радость, — пальцы ее стали теребить застежку на жакете. — Да, работа эта приносила радость, — повторила она. — Теперь те счастливые дни позади и никогда не вернутся.

— Я так жалею, что мне мало лет.

— Ты о чем?

Стив посмотрел на котел в углу сарая. Огонь, горевший под ним, давал достаточно тепла. Присев на корточки, он протиснул руки к железной дверце.

— Мне бы хотелось быть старше.

— Ты скоро повзрослеешь.

— Но я хотел бы быть старше уже сейчас. Тогда я смог бы заботиться о тебе.

— Ах, Стив! — в порыве чувств девушка хотела погладить его по голове, но передумала и убрала руку. Она хорошо понимала, что имел в виду Стив. И в этот момент ей тоже захотелось, чтобы он был взрослым, как его брат Хал, таким же крупным и сильным, даже еще сильнее, чтобы он мог справиться с ним и нагнать на него страха. Хотя Хала едва ли что-либо могло испугать. Только уехав как можно дальше, она почувствует себя в безопасности, спокойно и тогда избавится от трудностей, которыми ее щедро одаривала судьба. От этого страдала не только она, но и Саймон, его жена, Стив. Конечно, Стиву стало бы легче жить. Тилли прекрасно понимала, что его добрые чувства к ней могли навлечь на него еще большую беду. Он уже сильно пострадал: рука его неправильно срослась и полностью не разгибалась.

— Увидишь фермера Бентвуда, поблагодари за одеяла и еду, — немного резко сказала она.

— Хорошо, передам, — он поднялся с корточек, лицо его тоже стало бесстрастным.

Уже во дворе, проходя вдоль стены, Стив посмотрел на нее через плечо и напомнил:

— Будь осторожнее и не забывай запирать двери.

Девушка молча смотрела ему вслед. Спустились сумерки. Впереди Тилли ждала еще одна длинная ночь. Дров у нее было достаточно. Она заставила себя съесть немного жареной грудинки и пару картофелин, сваренных в котле, а две кружки чаю выпила с удовольствием.

Тилли собиралась запирать на засов дверь, когда услышала на дороге приглушенный конский топот. Она выскользнула из сарая и остановилась у пожарища, в том месте, где была раньше задняя дверь. Отсюда хорошо просматривалась дорога, и Тилли узнала во всаднике мистера Сопвита.

Пока он спешивался, Тилли обогнула стену, но навстречу не пошла, а остановилась там, где был угол дома.

— Как дела, Тилли? — Марк тоже не спешил подходить к ней.

— Понемногу, сэр.

— Я вижу, ты здесь живешь.

— Если вы не возражаете, я останусь здесь ненадолго.

— Напротив, я возражаю. — Он прошел мимо нее и заглянул в раскрытую дверь сарая, обнаружив, к своему удивлению, что внутри было чисто и тепло. Он отметил, что в этом сарае было чище, чем во многих принадлежавших ему домах поселка, хотя он уже много лет не заходил ни в один из них. — Ты не можешь здесь оставаться, — оборачиваясь к ней, сказал он. — То есть для тебя лучше перебраться отсюда. Как ты смотришь на то, чтобы поступить на службу?

— Я бы с большой охотой, сэр, нанялась куда-либо.

— Иметь желание, это значит сделать первый шаг. Скажи, ты росла здесь, вдали от других детей, и тебе не часто приходилось иметь с ними дело?

— Честно сказать, не часто, сэр.

— А ты хотела бы поближе с ними познакомиться?

— Конечно, сэр.

— Няня, которая присматривала за моими детьми, неожиданно бросила все и уехала в слезах, — он усмехнулся. — Мои четверо — отчаянные проказники. Двоих я собираюсь отправить в пансион, но пока мне нужно, чтобы кто-нибудь за ними присмотрел. Так как, у тебя есть желание познакомиться с ними? — Марк снова улыбнулся.

Четверо детей! Он был прав, она мало что знала о детях. Тилли не могла припомнить случая, когда играла с детьми. Так далеко дети из деревни заходили редко. Иногда в праздник она видела, как они играли у ручья, но всегда стеснялась подойти. Сколько раз, притаившись в кустах, она наблюдала за их играми, особенно когда приходили дети горняков. Они тоже работали в шахте и летом в воскресенье приходили тайком к ручью: плавали и резвились. Детям горняков очень нравилось играть в воде.

— Я сбил тебя с толку?

— Простите, не понимаю вас, сэр.

— Мое предложение тебя пугает или у тебя другие планы?

— О нет, сэр, нет. Я согласна и буду стараться.

— Хорошо, но хочу предупредить, тебя ждет не очень сладкая жизнь.

— Мне не привыкать к трудным временам, сэр.

Говорила она тихо, и лицо оставалось спокойным. Но глядя на нее, он подумал: «Да, тебе в самом деле пришлось пережить немало». И едва ли впереди ее ждала легкая жизнь. Было в ней что-то особенное. Ее выразительные глаза притягивали к себе. Может быть, именно это пугало жителей деревни и в то же время влекло к ней мужчин, в особенности этого негодяя Макграта.

Макграты жили в деревне так же давно, как и Сопвиты в имении. И так получалось, что каждое поколение Макгратов чем-нибудь да отличалось: разбоем на дорогах, кражей овец, были среди них и охотники за чужими женами.

Чужие жены… Мысли Сопвита потекли по другому руслу. Он вспомнил о том, что в этот вечер ужинал у Майтонов. Агнес получала удовольствие, наставляя немолодому мужу рога. Марк полагал, что для лорда Билли это не было тайной. И сам Сопвит заблуждался насчет своей роли в затеянном женщиной спектакле. Он хорошо понимал, что стал лишь следующим в бесконечной веренице ее увлечений. Марк жалел, что поддался порыву, но Агнес была наделена какой-то необыкновенной притягательной силой. Как и эта девочка, хотя ее сила была иного свойства. Хотя почему иного? Эта стройная, худенькая девушка, в которой осталось столько детского, смогла разжечь огонь в таком мужчине, как Хал Макграт.

— Ты можешь прийти сегодня в имение? Думаю, тебе не очень хочется здесь задерживаться, правда?

— Да, сэр, я, конечно, приду сегодня.

— У тебя есть какие-нибудь вещи?

— Только то, что на мне, сэр, да там еще несколько сковородок и котелков, — она кивнула на сарай.

— Ну, кастрюли тебе не понадобятся, это точно, — негромко рассмеялся Марк. — Приходи, не задерживайся. Спросишь миссис Лукас — это экономка, я ее предупрежу. Договорились?

— Я приду, сэр. Спасибо вам.

Он повернулся, чтобы уйти, но потом снова остановился.

— Я бы на твоем месте не торопился с благодарностями, — широко улыбнулся Марк Сопвит. — Мои ребята — маленькие разбойники, и ты в этом скоро убедишься. Но я даю тебе свободу действий. Делай, что считаешь нужным, чтобы прибрать их к рукам.

— Да, сэр, конечно, — она смотрела, как мистер Сопвит сел на лошадь и уехал. Смятение охватило ее. Она благодарила Бога, что получила место, но многое пугало ее. Ей предстояло отправиться в большой дом, где много слуг. Какие они? Может быть, не лучше деревенских жителей. Как примут ее? И дети. Он сам назвал их разбойниками. Как ей с ними справиться? Она вдруг улыбнулась, решив следовать примеру бабушки, которая шлепала ее, когда она не слушалась, и награждала конфетой, если Тилли вела себя хорошо.

Уже совсем стемнело, когда Тилли добралась до ворот поместья. Робость охватила ее. Она миновала домик привратника, но ее никто не окликнул. Оставшуюся часть пути по аллее она шла почти ощупью и наконец вышла к обширной лужайке, за которой темной громадой высился дом. В некоторых окнах горел свет. Остальные казались огромными черными глазами.

Тилли обошла лужайку, обогнула дом и оказалась во внутреннем дворе, который освещал висевший на кронштейне фонарь. Тилли направилась в дальний конец двора, откуда доносились приглушенные голоса. Она увидела в стене четыре двери, но остановилась у последней. Теперь голоса слышались отчетливо, время от времени их прерывали взрывы смеха. Тилли постучала, не дождавшись ответа, постучала еще раз, на этот раз сильнее. Разговор тотчас стих, и дверь почти сразу распахнулась: на пороге появилась девушка приблизительно одного возраста с Тилли.

— Это ты из дальнего домика? — спросила она, всматриваясь в лицо Тилли.

— Да.

— Тогда входи.

Девушка с равнодушным видом отступила в сторону. Они оказались в маленькой комнате, служившей, как видно, раздевалкой. Тилли увидела развешанную на вешалках одежду и шали, а вдоль стены выстроилась парами обувь: от подбитых гвоздями сапог до домашних туфель. Комнату также освещал фонарь на кронштейне, который Тилли едва не зацепила головой, когда шла вслед за девушкой в кухню.

Тилли остановилась на пороге. В просторной кухне вокруг стоявшего против очага стола сидело несколько человек: трое мужчин и четыре женщины, они смотрели во все глаза и молчали.

— Вот и она, — объявила девушка.

— Без тебя вижу. Что, у меня, по-твоему, глаз нет? — откликнулась маленькая, невероятной толщины женщина, сидевшая во главе стола. — Сходи-ка доложи миссис Лукас, — обернулась она к мужчине по другую сторону стола.

— Успеется, она не обрадуется, если я оторву ее от ужина.

— Садись, девочка, — пригласил мужчина с дальнего конца стола. За это кухарка с лакеем наградили его злыми взглядами.

— Ее выбрал хозяин, — отвечая на их молчаливый протест, сказал он. — И кое-кому здесь не вредно об этом помнить.

При этих словах все беспокойно заерзали на своих местах.

— Садись сюда, сейчас за тобой придут, — кухарка Джейн Брэккетт указала Тилли на табурет у очага. Она поторопилась подтвердить свое положение старшей за столом, не желая уступать эту роль Роберту Саймсу.

С колотящимся в груди сердцем Тилли села на указанное место, чувствуя, что во рту все пересохло, а глаза широко раскрыты, как бывало всегда в минуты волнения. На какое-то мгновение ей показалось, что она попала в зал суда, так сильно ощущалась окружавшая ее враждебность. Потом в гнетущей атмосфере сверкнул луч света. Из-за стола поднялась молодая женщина, она подошла к фаянсовой подставке, сняла с нее кружку и, вернувшись к столу, налила в нее чай из большого чайника, что стоял на столе между кухаркой и лакеем.

Кухарка опешила от такого своеволия и даже лишилась на мгновение дара речи.

— Что ты себе позволяешь, Филлис Коутс? — наконец пришла она в себя.

— Ничего особенного, миссис Брэккетт, — не без вызова ответила Филлис. — Я просто налила чаю, — подтолкнула она локтем кухарку. — Поживем и увидим, как дела пойдут. Кроме того, — она что-то зашептала в ухо кухарке, и Тилли услышала только ответ миссис Брэккетт. «Я не боюсь никаких чар и другой такой ерунды», — но в голосе ее не чувствовалось уверенности.

Филлис Коутс служила в особняке первой горничной. Начинала она двадцать лет назад посудомойкой. Ей уже исполнилось тридцать. Приветливое лицо худощавой, среднего роста Филлис сочеталось с легким, покладистым характером. Филлис считала, что ей очень повезло в жизни: она занимала хороший пост и, более того, собиралась через год-два выйти замуж за кучера Фреда Лейбурна. Она решила последовать примеру Фреда: он был приветливым с новенькой, предложил ей сесть, и она тоже не станет на нее коситься. От этого она ничего не потеряет.

— Перекусить хочешь? — спросила она, склоняясь к Тилли.

— Нет, нет, спасибо.

— Ну конечно, ты, наверное, сильно проголодалась.

В мертвой тишине Филлис взяла со своей тарелки большой ломоть свежего хлеба, уложила сверху полкуска ветчины, отрезав его от своей порции, и, приветливо улыбаясь, принесла Тилли со словами: «Ешь, на полный желудок кажется, что люди становятся к тебе добрее».

Тилли улыбнулась бы, если могла, но у нее запершило в горле и захотелось заплакать. Девушка еле сдержалась, когда женщина ободряюще похлопала ее по плечу.

По-прежнему в тишине, Филлис вернулась на свое место. И тут же все, как по команде, заговорили. Так продолжалось, пока не прозвучал пронзительный голос кухарки:

— Ада Теннент, хватит рассиживаться, а то задница к скамейке прилипнет.

Тилли видела, как девушка, которая ее привела, залпом допила чай и заторопилась в дальний конец кухни к раковине, по обеим сторонам которой высились горы грязной посуды.

— А ты, Мэгги Шорт, отправляйся посмотреть, закончила ли ужинать миссис Лукас и все остальные.

— Да, да, иду. — Мэгги поспешно поднялась, вытерла губы тыльной стороной ладони и заспешила к двери в конце кухни.

— Поправь чепец и фартук! — крикнула вдогонку кухарка. — Если она тебя увидит в таком виде, плохо тебе будет. И скажи ей, что принята… как тебя зовут? — обернулась она к Тилли.

— Тилли, Тилли Троттер.

За столом раздались смешки. Но кухарка не сделала никому замечания, не остановила насмешников, а повторила, обращаясь к своей помощнице Мэгги:

— Передай ей, что пришла молодая Троттер.

— Не нужно никуда ходить, — поднялся из-за стола лакей Роберт Саймс. — Я сам ее отведу. Идем, — он кивнул головой Тилли, как будто подзывал собаку. Она встала и пошла за ним.

Не дожидаясь Тилли, он прошел в обитую зеленым сукном дверь, и она бесшумно закрылась перед самым ее носом. Тилли невольно отшатнулась, потом толкнула дверь и оказалась в широком коридоре, в который с обеих сторон выходило несколько дверей. Девушка немного замешкалась, осматриваясь. Резкий голос Саймса заставил ее поторопиться:

— Не спи на ходу, шевелись! — бросил он, не оборачиваясь.

У предпоследней двери он остановился и постучал. Тилли стояла рядом. «Войдите», — услышала она. Он открыл дверь, но порог не переступил.

— Миссис Лукас, она пришла, — тон его неузнаваемо изменился: стал покорно-вежливым.

В комнате раздались приглушенные голоса, и к ним вышла невысокого роста женщина — экономка. Лиф ее серого шерстяного платья плотно облегал сухощавую фигуру. Лакей отступил в коридор.

Темные круглые глазки быстро оглядели Тилли. И, всматриваясь в эту женщину с тонкими губами и острым носом, девушка почувствовала, как тревога снова возвращается к ней. По тому, как встретили ее в кухне, Тилли поняла, что ее история здесь хорошо известна, и ей показалось, что она снова оказалась в своей деревне.

К экономке присоединился дворецкий мистер Прайс. Ему было уже под семьдесят. Он немного сутулился, его продолговатое лицо выглядело усталым. Взгляд его, обращенный на Тилли, остался бесстрастным, не выражая ни симпатии, ни враждебности.

— С этим делом надо закончить. Пойдем со мной, девочка, — сказала экономка.

— Она хочет видеть ее сегодня?

— Их милость изволили распорядиться, чтобы я привела ее, как только она появится.

— Не думаю, что хозяйка порадуется, если ее потревожат в такой час.

— Что может сказать хозяйка, когда эта мадам распоряжается. Эй, пойдем.

Снова к Тилли обращались, как к собаке.

Девушка двинулась вслед за экономкой. Несмотря на мучившие ее страхи, она отметила, что миссис Лукас идет как-то особенно. Казалось, к ногам ее прикреплены колесики и она катится на них, не двигая ни руками, ни головой. Тилли она напомнила игрушку, которая была у нее в детстве, называлась она Джек-Ненастье и Джек-Солнышко. В зависимости от погоды из дверей раскрашенного ящичка-домика выезжала либо одна, либо другая фигурка.

Тилли последовала за экономкой вверх по узкой лестнице до небольшой площадки. Еще четыре ступеньки — перед ними дверь, обитая зеленым сукном. За ней оказалась огромная комната, которую они быстро пересекли. Но Тилли успела заметить, что эта комната частично ограждена перилами, а широкая лестница в центре ведет на нижний этаж. Экономка свернула в сторону и резво заскользила по широкому коридору. Вдоль него на столиках у стен стояли на равном расстоянии друг от друга лампы с абажурами из цветного стекла. Вокруг преобладали приглушенные красные тона: красными были ковер и обои на стенах, переливались оттенками красного некоторые из висевших в простенках картины. Эта необыкновенная игра красного цвета заворожила Тилли, освободила ее от тревог и забот. Но экономка, резко остановившись, вернула ее к не сулившей особых радостей действительности.

— Не говори, пока к тебе не обратятся, — свистящим шепотом принялась наставлять миссис Лукас. — И не поднимай головы, пока тебе не разрешат. Поняла? — последнее слово она произнесла одними губами. Тилли кивнула. — Когда я говорю с тобой, тебе следует отвечать: «Да, миссис Лукас».

— Да, миссис Лукас, — покорно повторила девушка, глядя на экономку из-под опущенных ресниц.

Разглядывая стоявшую перед ней Тилли, экономка размышляла. Почему вдруг хозяйке вздумалось говорить с этой девчонкой? Ей не полагалось заниматься наймом прислуги, это дело экономки. А она поступала, как владелица какого-нибудь небольшого дома. Тут что-то было не так. Это какой-то новый ход мадам Прайс, наверное, она повлияла на хозяйку.

Экономка постучала, дверь открыла Мейбл Прайс. Оглядев обоих, она обернулась и сказала:

— Девочка здесь, мадам.

— Я хочу ее видеть, — донеслось из комнаты.

Миссис Лукас собиралась войти вместе с Тилли, но мисс Прайс остановила ее:

— Спасибо, миссис Лукас, вы больше не нужны.

Женщины обменялись взглядами, понятными только им обеим. Затем мисс Прайс коснулась кончиком пальца плеча Тилли, давая знак войти, и тут же закрыла дверь перед самым носом миссис Лукас. Не убирая руки с плеча Тилли, мисс Прайс подвела ее к кушетке, на которой лежала дама. Девушка могла видеть только нижнюю часть тела женщины, укрытую шелковым покрывалом, потому что не поднимала головы и смотрела в пол, как ее научила миссис Лукас.

— Подними голову, девочка.

Тилли подняла голову и подумала, что дама на кушетке красивая, несмотря на болезненный вид.

— Муж рекомендовал тебя в няни к моим детям, но предупредил, что у тебя нет опыта в таких делах. Верно?

— Верно, мадам.

— Ты любишь детей?

— Да, мадам, — слегка поколебавшись, подтвердила Тилли.

— Сколько тебе лет?

— Уже шестнадцать, мадам.

— Ты с раннего детства живешь в имении.

— Да, мадам.

— Твои дедушка с бабушкой умерли?

— Да, мадам.

— А твой дом, а точнее дом, принадлежавший моему мужу, сгорел?

— Да, мадам, — снова замявшись, ответила Тилли.

— Так вот, Троттер, надеюсь, ты сознаешь, как тебе повезло, что ты получила такое место, не имея опыта.

— Да, мадам.

— Ты увидишь, что мои дети очень живые и шаловливые. Я… надеюсь, что ты сможешь до некоторой степени держать их в руках.

— Да, мадам.

— Твое пребывание у меня на службе будет зависеть от того, как они к тебе отнесутся, понимаешь?

— Да, мадам.

— Теперь можешь идти, мисс Прайс расскажет тебе о твоих обязанностях.

— Да, мадам.

Тилли собралась уйти, но на нее снова шикнули. Однако у мисс Прайс это получилось чуть слышно и не так грубо, как у экономки. Девушке дали понять, что следует поблагодарить хозяйку.

— Спасибо, мадам, — глядя на серый с высоким ворсом ковер, выдохнула Тилли.

Мисс Прайс повела ее другим путем. Они прошли через гостиную и оказались, как поняла Тилли, в туалетной комнате. На подставках стояли два таза, рядом с каждым — по большому медному баку с водой. В углу она заметила деревянное сиденье с отверстием, закрытым фарфоровой крышкой. Под сиденьем стояла фарфоровая посудина, расписанная красивыми узорами. Мейбл Прайс с любопытством смотрела на новую няню. Ей было известно об этой девчонке все: о ее делах с женой священника, об убийстве одного из жителей деревни, о суде в Ньюкасле, а еще о том, что ее дом сожгли, потому что считали ее колдуньей. Мейбл Прайс терялась в догадках, почему хозяин нанял эту девушку. Одно она знала твердо: если бы до хозяйки дошли слухи о подозрении в колдовстве, Тилли Троттер и близко бы не подпустили к дому. Поэтому хозяин предупредил ее, Прайс. Да еще как предупредил! Он достаточно прозрачно угрожал ей. «Прайс, — сказал он, — одно лишнее слово об этой девушке, и вы немедленно окажетесь за воротами. И никакие просьбы хозяйки не заставят меня изменить решение. Ясно?»

Да, ей все было ясно. Она очень хорошо знала, что временами он вел себя далеко не как джентльмен. Все встало бы на свои места, если бы хозяина не держала цепко в своих коготках эта Майтон. Сейчас перед ней стояла девочка, почти ребенок, которая не выглядела на шестнадцать лет. Хозяин разъярился из-за сгоревшего домика. Если бы нашли виновников, каторги бы им не миновать. Возможно, он просто пожалел эту девочку. А колдунья из нее, как из Девы Марии. Мейбл удивилась, что сравнила эту девушку с Девой Марией. Может быть, сравнение пришло ей на ум из-за отношений этой девушки с женой священника.

По ее виду можно было предсказать, что наверху она задержится недолго. Эти милые хозяйственные детки живьем ее съедят. Время покажет, как пойдет дело. Но Мейбл для себя решила, что Тилли Троттер очень скоро рысью помчится отсюда. Троттер — рысистая лошадь. Что за фамилия!

Но почему хозяйка захотела поговорить с этой девушкой? Может быть, она подумала, что хозяин имеет на нее виды? Если так, то это единственный секрет, который не доверит хозяйка ей, своей преданной камеристке. Мейбл Прайс была в этом уверена.

— Перед тем, как мы поднимемся наверх, я хочу рассказать тебе, что и как, — начала объяснять мисс Прайс. Тилли удивилась, что эта женщина, выглядевшая и разговаривавшая перед этим с хозяйкой как благородная дама, умела говорить простым языком. — Так вот, что касается твоей должности и обязанностей. Жалованье твое пять фунтов в год. За плохое поведение тебя сразу же уволят. Если ты надумаешь уйти, не уведомив об этом за месяц, тебе придется выплачивать компенсацию за каждый день: три пенса или три пенса с четвертью. На время службы здесь тебе выдается форменная одежда. Тебе разрешается посещать церковь по воскресеньям и раз в месяц у тебя будет выходной. Если ты что-либо разобьешь, стоимость ущерба вычитается из твоего жалованья. Все понятно?

— Да, — Тилли запнулась, не зная, как обратиться к Мейбл Прайс.

— Говори мне мисс.

— Да, мисс.

— Теперь пойдем.

Они снова вышли в широкий коридор, затем свернули в узкий, в конце которого начиналась крутая лестница. На ней было очень темно, и Тилли поднималась осторожно, держась за узкие перила. Путь ей указывал звук шагов Мейбл Прайс. Добравшись до верха, они оказались на квадратной площадке, освещаемой двумя лампами. На площадку выходило несколько дверей. Взяв лампу, Мейбл Прайс подошла к первой, открыла ее и, держа лампу над головой, объявила: «Здесь дети занимаются и играют».

Оглядев комнату, Тилли увидела коня-качалку, кукольный домик и еще много других разбросанных по полу игрушек. Она заметила, что в камине, загороженном большим сетчатым экраном, неярко горел огонь.

Следующая комната оказалась маленькой спальней с двумя железными кроватями. В одной, свернувшись калачиком, крепко спал малыш.

— Это Джон, — представила Мейбл Прайс. — Он совсем маленький.

В другой кровати, обхватив колени, сидела маленькая девочка.

— Ложись, Джесси Энн, и спи, — сказала Мейбл Прайс, но девочка и ухом не повела. Она с любопытством смотрела на Тилли.

— Так ты и есть новая няня? — насмешливо поинтересовалась она. Тилли промолчала, а Мейбл Прайс, не очень церемонясь, толкнула девочку в подушки и рывком украла ее почти с головой, а потом пообещала:

— Если ты сейчас же не уснешь, я пожалуюсь твоей маме.

Девочка в ответ только фыркнула. Чувствуя свое очевидное поражение, Мейбл Прайс вышла из комнаты, забыв о Тилли, которая последовала за ней, аккуратно прикрыв дверь.

Следующая комната, тоже спальня, была немного просторнее, но и здесь вещей стояло мало. Старший из мальчиков сидел на полу у своей кровати. Его длинная голубая в белую полоску ночная рубашка и обрамлявшие круглое лицо белокурые волосы делали его похожим на ангелочка. Его брат лежал в постели, но у обоих глаза горели любопытством.

— Это Мэтью, — указывая на «ангелочка», без всякого предисловия сказала Мейбл Прайс. — Ему десять лет. А это Люк, ему — восемь.

Она держала над постелью лампу, и Тилли увидела темные волосы и озорно поблескивающие глаза.

— Это ваша новая няня, — Мейбл Прайс по очереди посмотрела на мальчиков, но Тилли по имени не назвала. — Выкинете еще какой-нибудь фокус, и все будет доложено вашему отцу. Он сказал, чтобы вы об этом не забывали. А теперь ты ложись в постель, — обратилась она к Мэтью, который только дерзко смотрел на нее и не думал слушаться. И Мейбл вышла из комнаты, снова потерпев поражение.

На площадке она открыла еще одну дверь, но, не заходя туда, стала объяснять:

— Это туалетная комната. Тебе надо каждое утро следить, чтобы дети как следует умывались. Тебе следует находиться рядом с ними, не оставляя их здесь без присмотра. Детей разбудишь в половине восьмого. Ты начинаешь работу в шесть: убираешь в классной комнате, туалетной и в своей комнате, — она толкнула еще одну дверь и, когда они вошли, показала на стоявшую на обшарпанном комоде сгоревшую до половины свечу: — Зажги ее от лампы.

Тилли поспешно взяла свечу и держала ее над высоким колпаком лампы, пока она не загорелась, все время ожидая, что ее станут ругать за то, что закапала горящий фитиль лампы. Но Мейбл Прайс не обратила на это внимания.

— Это твоя комната, — объявила она. — Но часто тебе здесь бывать не придется. Теперь вернемся к твоим утренним обязанностям. Ты растапливаешь камин в классной комнате, после того как ее уберешь, накрываешь на стол. Посуда в буфете. В половине восьмого будишь детей и следишь, как я тебе сказала, чтобы они умылись. Завтрак подают в восемь. Когда они начнут есть, ты спускаешься в кухню и завтракаешь сама. У тебя на это полчаса. Пока ты внизу, за детьми присматривает Ада Теннент. В девять часов экономка, миссис Лукас, проверяет, все ли в порядке. Если погода хорошая, то в четверть десятого ты ведешь детей на короткую прогулку в парк. Их гувернер мистер Бургесс начинает с ними занятия в десять часов. Ты в это время выливаешь горшки и как следует моешь их. Дальше ты осматриваешь одежду детей и если нужно — чинишь. Вот пока все, на этом остановимся. Ты все запомнила?

Прошло несколько секунд, прежде чем Тилли смогла выдавить из себя: «Да, мисс».

— Ну, это мы завтра проверим. Если тебе понадобится что-то спросить, обращайся ко мне. Моя комната четвертая от комнаты хозяйки, но по коридору последняя дверь. Здесь распоряжаюсь я, а не миссис Лукас, понятно?

— Да, мисс.

— А сейчас иди спать. Так рано ложиться тебе не придется, но тебе надо немного прийти в себя и повторить, что я тебе говорила, так что пользуйся случаем.

Оставшись одна, Тилли окинула взглядом свое новое жилище. Не мог согреть его мягкий свет свечи, как не придавало ему живости лоскутное одеяло на кровати. В комнате еще стояли комод, стул и шаткий столик с тазом и кувшином со щербинами. Два крючка на двери заменяли гардероб.

У Тилли в ее уголке под крышей и в их старом доме на полу лежали половички. Здесь же она видела голые доски. Медные шишечки на кровати были начищены до блеска. На окнах висели, пусть и вылинявшие, но чистые и накрахмаленные занавески, хотя можно было вполне обойтись и без них: окно частично выходило на крышу.

Тилли без сил опустилась на край постели, в голове у нее все перемешалось. За последний час ей пришлось познакомиться со столькими людьми, и, за исключением двух, все остальные были настроены к ней враждебно. Кроме того, как успела заметить Тилли, слуги враждовали между собой. Она почувствовала это, едва переступив порог дома. Каждый старался так или иначе обойти других. А что собой представляли дети, ей скоро предстояло узнать. Что касается прислуги, ей нужно быть осторожнее. Если она поддержит одного, то обязательно заденет другого. Придется определиться, на чьей она стороне. Бабушка учила ее: «Говори правду и клейми зло». Но Тилли видела, что в этом доме неразумно говорить правду…

А хозяйка дома? Какая она? Конечно, она была благородная дама, но какая-то холодная, словно неживая. Утром Тилли все узнает подробнее. Ей нужно начать работу в шесть часов ровно, а это означало, что встать ей следует раньше. Но как узнать, пора вставать или нет? Ей надо было спросить об этом у той женщины, мисс Прайс. Скорее всего ее кто-либо разбудит. Больше размышлять Тилли была не в силах: слишком устала она душой и телом… Ей пришло в голову, что хорошо было бы умереть, тогда ее больше ничто не могло бы потревожить.

Она решительно тряхнула головой и сказала себе, что должна гнать такие мысли. Ее наняли на службу, разве не об этом она мечтала? Но ей надо срочно учиться справляться с новым делом, а иначе… Но об этом ей думать совсем не хотелось.

Глава 3

Проспать в этом доме ей не дадут. Это было первое, в чем убедилась Тилли на следующее утро, когда кто-то грубо потряс ее за плечо и коротко скомандовал: «Вставай».

Тилли открыла глаза, сон как рукой сняло. Над ней стояла Ада Теннент. Когда она снова крикнула: «Вставай!», девушка тем же тоном ответила: «Встаю, встаю», чем сильно удивила судомойку, которая от неожиданности отступила назад. От резкого движения жир с ее свечи брызнул в разные стороны. Когда Ада поспешила удалиться, Тилли поняла, что одержала маленькую победу, и ей вспомнились слова бабушки: «Не давай никому спуску, как к тебе, так и ты. Гнев не понимает тихих слов».

Волнение ее улеглось. Тилли отметила про себя, что помнит все наставления мисс Прайс. Она с усердием принялась за работу. Сложности начались, когда пришло время будить детей. Она легонько потрясла Мэтью, в ответ он больно ударил ее по руке. Казалось, мальчик поджидал ее прихода. Удар был достаточно чувствительным. Тилли ухватилась за больное место. Дальше произошло невероятное. Неожиданно для себя девушка схватила Мэтью за плечи и прижала его к постели.

— Не смей больше так делать, — громким шепотом предупредила она, — получишь сдачи. — Они молча сверлили друг друга глазами. На какое-то мгновение Тилли показалось, что в руках у нее Хал Макграт. — Ты понял меня? — спросила она.

Девушка видела, что ошеломила не ожидавшего отпора Мэтью, но не его одного. Люк сел в постели, тараща на нее глаза и открыв рот.

— Пора вставать, — приказала ему Тилли.

Поколебавшись, он откинул одеяло и собирался спустить ноги с постели.

— Сиди, где сидишь, у нас еще много времени. Успеем еще.

Тилли сурово посмотрела на Мэтью и подошла к его брату. Сдернув с Люка покрывало, она мягко, но решительно взяла его за локти и поставила на ноги.

— Чтобы через пять минут были в туалетной, — девушка по очереди посмотрела на мальчиков.

Только на лестнице Тилли почувствовала дрожь в ногах и поразилась своей смелости. «И как это я решилась так с ним обойтись?» — удивилась она. «И дальше не надо уступать», — ей казалось, что бабушка рядом и поддерживает ее.

В соседней комнате с Джесси хлопот не было, а вот четырехлетний Джон оказался точной копией старшего братца. Когда она попыталась поднять его, он брыкался и ныл: «Не хочу вставать, не буду», и Тилли поняла, что он ничем не лучше детей из деревни.

Теперь сражение разыгралось в туалетной. Мэтью нарочно опрокинул ночной горшок, и его содержимое растеклось по полу. Остальная компания отпрыгнула в сторону, поддерживая Мэтью криками ликования. Стоя в луже, Тилли чувствовала, как ее начинает мутить. Но как раз вовремя в ушах ее зазвучал бабушкин голос: «Нечего нюни распускать, задай ему жару, а то долго здесь не продержишься». Тилли вдруг схватила Мэтью за руку и притянула к себе. Он оказался в грязной луже рядом с ней. Он снова был слишком поражен, чтобы сопротивляться. А когда мальчишка попытался вырваться, Тилли крепко прижала его руки к телу. Годы тяжелого труда не пропали даром. От работы с топором и пилой руки ее налились силой, и озорник Мэтью это сразу почувствовал, потому что сразу стал канючить:

— Я не хотел, я поскользнулся, это правда, Люк, скажи!

— Нет, ты не поскользнулся, ты нарочно это сделал, — строго глядя на него возразила Тилли. — Так вот, если еще раз ты так поскользнешься, я заставлю тебя самого убирать все, до последней капли. Ваш отец нанял меня присматривать за вами, — продолжала она. — Я с радостью буду это делать, но если вы еще позволите себе такие грязные шутки, я пойду к вашему отцу, и пусть он с вами как следует поговорит.

Мальчик окончательно был сбит с толку. Никогда еще ни одна няня не вела себя так. Они все кричали, плакали, пытались задобрить его чем-либо вкусным.

Но больше всего поразилась себе Тилли. Ей казалось, что в этот день она заново родилась. Так же как маленькие ящерки сбрасывают шкурку, так и девушка освобождалась от панциря своей робости и страха. Если ей удастся справиться с этим сорванцом, она перестанет бояться других людей, всех… Нет, не всех. Был один человек, от страха перед которым она не сможет, наверное, избавиться никогда. Но он находился далеко за стенами этого дома, жившего своей жизнью. Здесь он не мог добраться до нее, а она постарается не встретиться с ним в положенный ей раз в месяц выходной. Да, она очень постарается.

— Теперь отправляйтесь одеваться, — сказала она старшим детям. — А ты бери Джона и идите к себе в комнату, — обратилась Тилли к Джесси Энн. — Я скоро приду и одену вас. Но сначала вытрите как следует ноги.

Притихшие дети послушно вытерли ноги и молча вышли, не переставая оглядываться. Новая няня удивила их. Она смогла взять верх над Мэтью, а это еще никогда и никому не удавалось.

Когда за детьми закрылась дверь, Тилли бросила взгляд на зловонную лужу, в которой стояла, и к горлу снова подступила тошнота. Но она понимала, что никто вместо нее убирать не станет, поэтому, подавив отвращение, принялась наводить чистоту.

Тилли не предполагала, что за завтраком в этот день царит необычная тишина и порядок. Каша из ложек, против обыкновения, не вываливалась на стол, не переворачивался хлеб с маслом. Вошедшая в комнату Ада Теннент застыла на пороге с раскрытым ртом, увидев чинно завтракающую четверку. Ада обернулась к Тилли, собираясь что-то сказать, но передумала. Глаза ее округлились, и вежливым голоском она сообщила:

— Твой завтрак внизу.

— Спасибо.

У Ады Теннент глаза округлились еще больше. Она подумала, что в слухах о Тилли что-то есть. И говорила она как образованная. Вот теперь сказала: «Спасибо», а не просто «ага» или «хорошо». Ада еще больше поверила слухам, когда Тилли, обернувшись в дверях, предупредила детей:

— Имейте в виду, ведите себя как следует.

Ада Теннент таращила глаза на дверь, за которой скрылась Тилли. «Она знала, что они начнут баловаться без нее, вот и предупредила их», — начала строить предположения Ада.

Она работала в доме с восьми дет, теперь ей было четырнадцать. Дети росли на ее глазах. Последние три года в ее обязанности входило присматривать за ними во время завтрака, и каждое утро она поднималась в детскую так, как-будто отправлялась на каторгу. Даже теперь она боялась их. Ада обернулась и, пользуясь авторитетом новой няни, сказала:

— Вы слышали, что вам сказали, и мотайте себе на ус.

Дети так и сделали.

Когда Тилли спустилась, все уже заканчивали завтрак. Она вдруг почувствовала, что вся ее храбрость осталась наверху, в детской. Двое мужчин направлялись к двери, за столом все еще оставались кухарка и первая горничная Филлис Коутс. Вторая горничная, Эми Стайлс, наполняла медные чаны горячей водой из котла, соединенного со вторым очагом. Накануне Тилли этого не заметила. На одной стороне очага находился котел, а на другой — круглый духовой шкаф. Тилли рассматривала кухню, когда кухарка спросила:

— Тебе чай или пиво?

— Извините, не поняла.

— Я спрашиваю, ты будешь чай или пиво?

— Я… мне, пожалуйста, чай.

— Иди и бери, — кухарка кивнула на печку.

Тилли неуверенно направилась к печке. Филли с Коутс поднялась из-за стола и улыбнулась.

— Возьми кружку и тарелку, — показала она на буфет. — А теперь наливай чай, — горничная махнула рукой в сторону очага, где на каменной плите рядом с грудой горячей золы стоял массивный чайник. — Но сначала неси сюда тарелку, только каша закончилась.

Тилли с тарелкой в руках подошла за Филлис к духовке и смотрела, как та открыла железную дверцу, за которой стоял большой противень с несколькими кусками шипящей свинины.

— Остались жирные куски, — сказала Филлис, — выбирай, что понравится.

Тилли положила себе один кусок, отнесла тарелку на стол и налила чай. Когда она села, Филлис подвинула к ней хлебную горбушку. Запивая свинину пустым чаем, видела, что перед кухаркой стоит полная сахарница, тарелка с большим куском масла и глиняный кувшин, по-видимому с вареньем. Но Тилли была благодарна и за этот кусок жирной свинины с хлебом и несладкий чай. Кухарка продолжала сидеть за столом, даже ни разу не взглянув в сторону Тилли.

Девушка быстро справилась со своим завтраком и встала из-за стола. Поднялась и Филлис Коутс.

— Ты сегодня что-то рано взялась за дела, — сказала кухарка Филлис.

— Приходится, — откликнулась первая горничная, — если старая мегера собирается приехать через две недели. Она везде свой нос сунет.

— В моей кухне она не найдет и пятнышка.

— Не беспокойся, она и в раю найдет к чему придраться, — последнее слово Филлис говорила уже у порога.

Они вышли в широкий коридор и молча дошли до поворота, где начиналась лестница черного хода. Стоило им свернуть за угол, как Филлис остановилась и задержала Тилли.

— Ты не бойся мамаши Брэккетт, — торопливо зашептала она. — Кухарка командует только у себя на кухне, а дальше она — ничто. А вот мисс Прайс — другое дело, — подняла брови Филлис. — Тебе надо ей в рот смотреть, потому что здесь всем заправляет она, а не экономка. Миссис Лукас только кажется, что она главная, на самом деле решающее слово всегда за мисс Прайс. И будь осторожнее с Саймсом, лакеем. Он подхалим и любит наушничать, за монету готов хоть мать родную продать. Дворецкий, мистер Пайк, старик неплохой. С Эми Стайлс, второй горничной, у тебя неприятностей не будет. Она не такая уж и сообразительная, но не злая и не сплетница. На Мэгги Шорт вообще можешь не обращать внимания. Она совсем невежественна и тупая, как свинья. А у Ады Теннент, судомойки, которая сейчас в детской, не все дома, — Филлис для убедительности постучала себя по голове. — Во дворе работают три садовника и мой Фред. Конюх Фред Лейбурн, — она улыбнулась. — Мы с ним встречаемся и должны скоро пожениться.

— Я надеюсь, что вы будете жить счастливо, — в первый раз за много недель улыбнулась Тилли.

— Он хороший человек, уже был женат, но жена умерла. Это он вчера мне шепнул: «Расскажи ей, то есть тебе, что здесь и как».

Филлис молча оглядела Тилли.

— Нет, ты совсем не такая, как Нэнси, — покачала головой она.

— Я говорю о прежней няне, Нэнси Дьюхерст. Она была постарше немного, ей уже исполнилось восемнадцать, но у Нэнси и половины твоей уверенности не было. Она только и знала, что плакала каждый день. Хотя по правде говоря, такие детки кого угодно могут довести до слез. Это же настоящие бесенята, особенно мастер Мэтью. Да, этому, точно, только рогов не хватает, а в остальном он чертенок хоть куда. Ну, мне пора. Понимаешь, через две недели должна приехать мать хозяйки. Она появляется здесь два раза в год, когда дороги хорошие. Живет она в Скарборо, и, когда приезжает, тут такое начинается, только держись. Целый месяц все носятся как ошпаренные, просто с ног сбиваются. Ты знаешь, что слуг не хватает. В прежние времена нас было в два раза больше. Тогда и оба крыла в доме были открыты. Много лет назад, когда я только пришла сюда, в доме и во дворе работало тридцать человек, сейчас всего половина. Но хозяева считают, что мы сможем делать столько же. Да, именно этого они и ждут. Ну, в общем так, — она улыбнулась Тилли, — если захочешь о чем-либо спросить, я остаюсь на втором этаже до двенадцати.

— Спасибо, большое спасибо.

— Не стоит.

Тилли повернулась, чтобы уйти, но Филлис снова задержала ее.

— У тебя на завтрак полчаса, ты их полностью используй, собирайся с силами, они тебе еще понадобятся.

Тилли в ответ кивнула и направилась к лестнице.

К Тилли возвращалась уверенность, вместо робости появилась смелость. Это чувство было новым для нее. Она знала, что теперь у нее в доме есть друг, даже двое друзей: горничная и кучер. Для начала совсем неплохо, даже очень неплохо. Ободренная девушка бегом поднялась по лестнице.

Двадцать минут десятого Тилли стояла посреди классной комнаты, выслушивая сыпавшиеся на нее со всех сторон возражения и жалобы. Они не хотят идти гулять, на улице холодно. Им хочется остаться и поиграть. У Мэтью в коробке несколько жуков, они собираются устроить бега.

Тилли дала им немного поныть, потом решительно подняла руку, призывая к тишине, и объявила:

— Очень хорошо. Я сейчас спущусь вниз и скажу вашей маме, что вы отказываетесь идти на прогулку. Я поговорила бы с отцом, но он уже уехал.

Она собиралась пойти и поговорить с их матерью?! Дети смотрели на Тилли, как на чудо, и верили, что она действительно сделает, как сказала. Особенно в этом не сомневался Мэтью. Если они огорчат мать, это станет известно отцу, и снова пойдет речь о пансионе. Мэтью не хотелось переселяться в пансион, ему нравилось дома. Он был достаточно умен, чтобы понимать: в пансионе ему некем будет помыкать, более того, он также знал, что там ему придется не командовать, а, наоборот, подчиняться. Мэтью не мог бы объяснить почему, но он предпочел бы слушаться эту худенькую и слабую на вид девчонку, у которой руки оказались как железные, а еще она смотрела смело и не отводила глаз. Мэтью повернулся к брату.

— Ну, хорошо, мы пойдем, — и Люк с Джесси Энн эхом повторили: «Мы пойдем», но Джон промолчал. Тилли собиралась уже взять его за руку:

— Идем, — сказала она.

— Я… намочил штаны, — заявил он.

При этих словах двое других детей сложились пополам от смеха, радуясь, что брат отыгрался за них.

— Он всегда мочит штаны, — злорадно сообщили они.

— Ты уже большой и должен ходить в туалет, — строго сказала Тилли.

Джесси Энн отбросила назад локоны и стала объяснять, озорно поблескивая серыми, широко раскрытыми глазами:

— Он будет писаться, пока ему не будут надевать длинные брюки, а брюки ему разрешат носить только в пять лет. Люк тоже писался до пяти. Правда, Люк?

Тилли взглянула на младшего из детей. Голубое вельветовое платьице с белой оборкой по вороту и густые темные волосы до плеч делали Джона больше похожим на девочку, чем на мальчика. Тилли захотелось подхватить его, пусть даже мокрого, на руки и приласкать, но она сдержала себя. Эти дети не поняли бы ее порыва и посчитали бы его за слабость, и ее жизнь превратилась бы в кошмар. Но этому не бывать. Она больше не станет плакать и обязательно справится с этой работой. Поэтому ей надо держать себя с ними строго. Под зоркими взглядами трех старших детей Тилли наклонилась к Джону:

— Сейчас я тебя переодену, Джон, но в следующий раз будешь ходить в мокром, пока не высохнешь. Не думаю, что тебе это понравится.

— Нет.

— Очень хорошо. А если такое случится перед прогулкой, нам придется уйти без тебя, потому что я не смогу тратить время на твое переодевание.

И откуда у нее только слова брались, чтобы говорить с детьми? У нее, которой чаще всего приходилось говорить только с дедушкой и бабушкой, да еще, пожалуй, с миссис Росс. «Ах, милая, славная миссис Росс». Тилли выпрямилась и задумчиво смотрела на своих подопечных. Странно, но ей подумалось, что она может держать себя так, как миссис Росс в своей воскресной школе, и говорила она с детьми, машинально подражая ей. Тилли улыбнулась про себя и, оглядев детей, бодрым тоном попросила:

— Джесси Энн, принеси мне из комода чистые панталоны.

— Что? — ахнула Джесси Энн, она удивилась бы меньше, если она ей приказали выпрыгнуть из окна.

Тилли склонилась к беленькому круглому личику и ровным тоном повторила:

— Ты хорошо слышала, Джесси Энн, что я сказала. Я просила тебя принести из комода панталоны Джона.

Последовала пауза, после чего Джесси Энн сделала то, о чем ее просили: принесла маленькие панталончики и вручила их няне…

Площадка для игр представляла собой лужайку, которую с одной стороны ограничивал огород, а с другой — группа деревьев. Дети затеяли игру с мячом. Тилли смотрела, как они носятся с ним по лужайке, перебрасывая друг к другу. Неожиданно Мэтью запустил мячом в нее. Он не просто передал ей мяч, а метил специально, чтобы ударить. Тилли это поняла, она поймала мяч, подергала немного, потом бросила Люку, тот отправил его Джесси, а она, поколебавшись, бросила его снова Тилли, а Тилли — Джону. Он схватил мяч и бросился с ним бежать, все дружно устремились за ним, и Тилли в том числе. Джон упал, остальные повалились сверху, и он заплакал. Тогда Тилли снова удивила всех: она взяла маленького Джона на руки и, гладя по голове, приговаривала: «Успокойся, не плачь, все хорошо, ты жив-здоров, не плачь». Немного погодя игра продолжилась.

Когда они вернулись с прогулки, в детской их ждал пожилой мужчина. Он поднялся из кресла у камина, а Тилли поздоровалась, снимая жакет:

— Доброе утро, сэр.

— Доброе утро, — ответил он. — Как тебя зовут?

— Троттер. Тилли Троттер, сэр.

— Тилли Троттер. Тилли Троттер. Тилли Троттер, — с усмешкой на разные лады принялся твердить Мэтью.

— Прекрати, Мэтью, не будь глупым, — остановил мальчика мистер Бургесс. — Это очень славное имя, такое мелодичное. Его можно считать примером аллитерации[1]. С этим явлением мы познакомимся сегодня, и вы приведете примеры, так же как мисс Тилли Троттер, — он с улыбкой посмотрел на Тилли, и она улыбнулась в ответ.

Мистер Бургесс повел детей к столу, а девушка подумала, что он может стать ее третьим другом. Этот человек приветливо говорил с ней, и вид у него добрый. Глядя на него, Тилли вспомнила миссис Росс. Этот человек, как и она, знал ученые слова.

— Ты была знакома с миссис Росс? — Тилли вздрогнула, вопрос мистера Бургесса вывел ее из задумчивости.

— Да, сэр, — немного растерянно подтвердила она.

— Они… были моими друзьями, — тихо пояснил он, слегка наклонив голову.

Тилли захотелось сказать: «Мне жаль, сэр». Ей было искренне жаль, что он потерял друзей, она тоже очень жалела, что пришлось расстаться с миссис Росс.

— Она… миссис Росс, учила тебя читать и писать?

— Да, сэр.

Они смотрели друг на друга, и по выражению его глаз Тилли поняла, что он все о ней знает. И все же он разговаривал с ней вежливо и не винил в том, что случилось с его друзьями.

— Перед грамотным человеком открывается новый мир.

— Да, сэр, — снова согласилась она.

— Так что же мы ждем? — обратился к детям мистер Бургесс. — Пора начинать! Нельзя бесцельно тратить время: жизнь коротка. Коротка даже самая длинная жизнь.

С удивлением Тилли смотрела, как дети беспрекословно подчинились, даже Мэтью не стал возражать. Они взяли грифельные доски, карандаши и уселись вокруг стола.

Тилли потихоньку вышла за дверь и через площадку прошла в свою комнату. Повесив жакет со шляпкой на гвоздь, она опустилась на кровать и с облегчением сказала себе: «Я выдержала испытание. Худшее позади».

К счастью, Тилли не предполагала в этот момент, что главные поражения и победы у нее еще впереди.

В одиннадцать часов Тилли вошла в классную комнату, держа поднос с кружками горячего молока и печеньем. Учитель в это время говорил, и она замерла на пороге. Его речь лилась свободно и плавно, как музыка.

— Мальчик увидел, что трава снова стала зеленая, как вначале, — продолжал рассказ мистер Бургесс. — И как вначале красиво и загадочно струилась вода. И мальчик знал, что происходит смена времен года. Без такого чередования весь мир вокруг превратился бы в пустыню. Мальчик задал себе вопрос, почему сменяют друг друга времена года, кто отдает для этого приказ. И он получил ответ: руководит всем солнце… а теперь мы поговорим о солнце…

Учитель сделал паузу и взглянул на стоящую у порога Тилли. От кружек на подносе поднимался пар.

— Солнце, я полагаю, может немного подождать. Мисс Троттер принесла нам кое-что подкрепиться.

Он назвал ее мисс Троттер, так обращались к ней впервые в жизни, и Тилли нашла, что это звучит неплохо.

Девушка раздала детям молоко, а большую кружку сладкого чая с молоком поставила перед мистером Бургессом и вышла.

Дети сидели тихо… Тилли снова сказала себе, что мистер Бургесс необыкновенный человек, он так напоминал ей миссис Росс. Когда она что-либо рассказывала детям в своей воскресной школе, дети тоже внимательно ее слушали.

Обед был хорошим. Тилли отметила про себя, что получила такую же порцию, как все. С ней никто, кроме Филлис Коутс и кучера, не разговаривал, но девушку это не очень трогало. Миссис Лукас, проверяя комнаты детей, сказала не больше двух слов, но постоянно хмыкала во время своего обхода. А вот мисс Прайс днем стала заметно разговорчивее.

— Не надо говорить детям «ты», — наставляла она. — Ты должна обращаться к ним: мастер Мэтью, мастер Люк, мастер Джон, мисс Джесси Энн. Поняла?

Тилли подтвердила, что ей все понятно.

— А сейчас сходи к миссис Лукас, пусть она выдаст тебе форменное платье.

Тилли видела, что распоряжение мисс Прайс не привело экономку в восторг. Ей даже послышалось, что миссис Лукас буркнула себе под нос что-то похожее на слово «стерва». Но Тилли решила, что ей это показалось. Не могла же миссис Лукас так обозвать мисс Прайс, занимавшую такое высокое положение в доме.

Ближе к вечеру девушку ждал приятный сюрприз. В детскую зашел хозяин.

Поговорив с детьми, он вызвал няню в коридор.

— Ну, как дела? — поинтересовался мистер Сопвит.

— Очень хорошо, сэр, — ответила она.

— Ты считаешь, что сможешь с ними справиться?

— Начало было неплохое.

— Они еще не устраивали тебе пакости? — Пока нет, сэр.

— Тогда все еще впереди, — улыбнулся Марк и предупредил: — Не спускай глаз с Мэтью — он редкий негодник.

— Хорошо, сэр, я буду настороже.

— Правильно, так и делай, доброй ночи, Троттер.

— Сэр, — обратилась она к нему, когда он собрался уходить.

— Да? — обернулся он.

— Я хотела поблагодарить вас, сэр… за то, что вы наняли меня.

— Не стоит благодарности, — хозяин улыбкой покачал головой и пошел к лестнице.

Тилли стояла на площадке, пока звук его шагов не приглушил ковер на нижнем этаже…

Она уложила детей спать, убрала в классной комнате. Вынесла горшки и вымыла их. Затем при свече занялась переделкой форменного ситцевого платья, чтобы надеть его на следующий день. Пришлось немного убрать в талии и переставить пуговицы на лифе и манжетах. Было уже десять часов, и ей смертельно хотелось спать. Тилли сняла платье, туфли и чулки. Оставшись в лифчике и нижней юбке, она откинула одеяло и забралась в постель. Как только ее ноги скользнули вдоль простыни, что-то холодное и мокрое прыгнуло на ноги. Тилли едва удалось сдержать испуганный вопль.

Девушку как ветром сдуло с постели. Прерывисто дыша, она шарила руками в темноте в поисках свечи. Когда свеча нашлась, Тилли вышла с ней в коридор и зажгла от лампы. Вернувшись в комнату, она подошла к кровати. При свете дрожавшей в ее руке свечи увидела сидевшую на постели большую лягушку, испуганную не меньше Тилли.

Она тихонько рассмеялась, и рука ее сразу перестала дрожать. Маленький дьявол, именно дьявол, а не просто озорной чертенок, как многие маленькие мальчишки. Дьявольское коварство светилось в его глазах. Если ей сейчас не остановить его, у нее с ним будет много неприятностей. Такие проказы могли напугать до полусмерти. И если ему все сходило с рук, он придумывал новые и новые гадости. Но что же ей с ним делать? Тилли наклонилась и взяла лягушку, собиравшуюся сбежать. Множество их побывало в ее руках, когда она спасала им лапы, вытаскивая из-под лежавших на земле веток и стволов, которые собиралась пилить. Она повернулась и взглянула на дверь. Старшие дети определенно притаились поблизости, ожидая ее испуганных криков.

«…Поступай с другими так, как они с тобой…» — снова всплыли в памяти Тилли слова бабушки. Но ей припомнилось также, как дедушка со смехом добавлял: «А лучше нападай первой, не дожидайся, пока до тебя доберутся». В любом случае она отплатит Мэтью той же монетой и посмотрит, как это подействует.

Девушка прокралась в детскую. Мальчики лежали в своих кроватях, но чутье подсказывало ей, что Мэтью юркнул в постель перед ее приходом. Она поставила подсвечник на ночной столик и потихоньку отвернула одеяло, закрывавшее его с головой. Затем, все так же осторожно, обтянула ворот его ночной рубашки и опустила лягушку ему на грудь.

Тилли не ожидала, что ее действие даст такой эффект, и испугалась больше, чем тогда, когда лягушка в постели прыгнула ей на ноги. Мэтью испустил душераздирающий вопль, потом еще один и пулей вылетел из постели, бешено отряхиваясь. Девушка не обратила внимания, когда злосчастное создание прыгнуло ей на босые ноги, прежде чем скрыться в спасительной темноте под кроватью. Схватив Мэтью за плечи, няня встряхивала его, приговаривая: «Тише, замолчи, тише!» Когда он притих, она наклонилась к нему и сказала: «Я тебя предупреждала: зуб за зуб, разве не так?»

Услышав на лестнице торопливые наги, Тилли повернула голову к двери. Она едва успела затолкать Мэтью обратно в постель, как дверь распахнулась и в комнату ворвался Марк Сопвит.

— Что за крик? Что такое?

Мальчик сидел в постели и заикаясь твердил: «Па… па, па… па».

— Что с тобой? Дурной сон? — Марк обхватил сына за плечи. Мэтью перевел взгляд на Тилли и теперь она, запинаясь, стала объяснять:

— Да… да, ему приснился страшный сон.

— Что случилось? Хозяйка встревожилась.

Все разом посмотрели на влетевшую в комнату Мейбл Прайс, которая остановилась в ногах кровати. На ней был голубой халат, волосы заплетены в две переброшенные на спину косы.

— Мальчику приснился кошмар. Скорее всего переел в ужин. Все в порядке… Передаете хозяйке, что с ним ничего страшного. Я сейчас спущусь, — голос мистера Сопвита звучал резко. Он явно выпроваживал мисс Мейбл из комнаты. Она пристально посмотрела на всех и молча удалилась.

— Ложись и успокойся. Все хорошо, — Марк уложил сына на подушку.

— Папа, — начал Мэтью.

— Что? — откликнулся отец.

— Нет, ничего, — после длинной паузы еле слышно проговорил мальчик.

— Тогда спи, — он подоткнул одеяло вокруг плеч Мэтью и, кивнув Тилли, пригласил выйти за ним.

Только теперь, стоя в коридоре, мистер Сопвит обратил внимание, что девушка полуодета. Он предположил, что она готовилась лечь спать. Она была одного с ним роста, но выглядела совсем юной, почти девочкой. Да и лицо ее сохранило детское выражение.

— Он много ел на ночь? — спросил Марк.

— Нет, сэр… и, — девушка потупилась, — это не дурной сон.

— Правда?

— Сэр, когда я легла в постель, у меня чуть сердце не выскочило от страха. Я нашла… ну, Мэтью подсунул мне в постель лягушку… и я подумала, что с ним можно справиться, если не давать ему спуску. Знаете, как говорят: зуб за зуб. Он ждал, что я стану кричать. Я с трудом удержалась… но я не подумала, что он так перепугается, когда я засунула ее ему за воротник.

— Ты сунула лягушку ему под рубашку?

— Да, сэр, — голова ее склонилась. Она не знала, почему рассказала этому человеку правду, наверное, сошла с ума. Теперь хозяин выгонит ее, потому что она осмелилась так поступить с его сыном. Детям помещиков позволяли делать то, что другим детям не разрешалось, особенно если их проказы касались слуг. В этом доме надо было терпеть обиды.

Марк смотрел на склоненную голову Тилли. Все чувства отражались у нее на лице, потому что она еще совсем ребенок. В ее поступке не было мстительности взрослого, возможно, ей хотелось проучить мастера Мэтью, задать ему урок. А хороший урок ему бы не помешал. И вероятнее всего, этот урок пошел ему на пользу, потому что мальчик не выдал ее. И все же Сопвит полагал, что Мэтью промолчал не из желания защитить няню, а стараясь отвести от себя гнев отца, опасаясь, что его отправят в пансион. Мэтью не догадывался, что все уже решено.

— Я понимаю твои намерения, но испугала ты его очень сильно.

— Я сама перепугалась, сэр… мне очень жаль, что так вышло, извините меня.

— Так уж сильно сожалеть не стоит, — улыбнулся он, — но в будущем от таких суровых мер придется отказаться. Однако мне кажется, что ты сможешь держать его в руках то короткое время, пока Мэтью здесь пробудет.

— Вы не… выгоняете меня, сэр? — Тилли смотрела на него, широко раскрыв глаза.

— Нет, нет, — покачал головой Марк. — Я отправляю его с братом в пансион, но они об этом еще не знают. И мать их, кстати, тоже, — наклоняясь к девушке, добавил он. — Поэтому никому… — он приложил палец к губам.

— Да, сэр, конечно, — улыбнулась она, — никому ни слова.

— Ну, хорошо. Теперь отправляйся спать, а я спущусь вниз и объясню хозяйке, что ты не собиралась их околдовать.

И он, и она понимали, что шутка оказалась неудачной.

— Доброй ночи, Троттер.

— Доброй ночи, сэр.

«Странная, необычная девушка», — думал Марк, на этот раз медленно спускаясь по лестнице. А Тилли, снова ложась в постель, говорила себе, что хозяин не собирался ни на что намекать. Он был хороший, добрый человек и напомнил Тилли ее дедушку, только мистер Сопвит был не таким старым.

Глава 4

В день отъезда мальчиков в пансион в доме Сопвитов слышались жалобы, взаимные обвинения и ручьями лились слезы. Для Тилли в этот день открылись новые стороны жизни обитателей особняка.

В десять часов няня привела всех детей в комнату их матери. Плакали все, особенно Джесси Энн. Но когда к детям присоединилась их мать, Тилли едва удержалась от слез. Больше всего ее тронуло отношение к ней главного безобразника за час до этого. Она помогала Мэтью надеть новую одежду, и вдруг он неожиданно уткнулся ей в живот и сбивчиво заговорил:

— Я не хочу уезжать, Троттер, я… вел бы себя хорошо… если бы остался.

— Но вы же уезжаете не навсегда, мистер Мэтью, — в первый раз за время пребывания в доме девушка обняла мальчика. — У вас будут длинные каникулы. Вы приедете на Рождество. Представьте, какие будут праздники, как вы будете веселиться.

Он поднял голову, и она поняла, как напуган этот такой дерзкий и озорной мальчишка, когда он сказал: «Там все будет по-другому. Я не буду знать, что делать. И там есть большие мальчики».

— Вы сможете постоять за себя, мистер Мэтью. Не бойтесь, вы справитесь. Да и едете не на край света, а только в Ньюкасл. И когда приедете на Рождество, мы снова поиграем в разные игры, как на прошлой неделе. Хоть вы говорили, что вам игры не понравились, но я знаю, что это не так. А еще, — девушка присела, чтобы быть на уровне его лица, — еще я позволю опять посадить мне в постель лягушку и обещаю, что не засуну ее вам под рубашку.

— Эх, Троттер, — не по-детски тяжело вздохнул Мэтью.

— Ну, перестаньте плакать, такие большие мальчики, и столько слез, — говорила Мейбл Прайс, когда Тилли уводила детей из комнаты.

Хозяин пытался успокоить жену, но даже в коридоре был слышен ее голос: «Я никогда тебе этого не прощу, Марк, никогда!»

Потом Тилли вместе с другими слугами стояла на крыльце и смотрела, как кучер Фред Лейбурн увозил в экипаже хозяина и мальчиков. Это было большое событие, и многие слуги считали его счастливым, потому что маленького чертенка наконец отправили из дома. Тилли тоже следовало бы вздохнуть с облегчением и радоваться больше других. Но, к своему удивлению, радости она не испытывала и чувствовала, что будет скучать о Мэтью больше, чем о Люке.

— Идите, занимайтесь своими делами. — Миссис Лукас вплыла по ступенькам на крыльцо, провожающие сразу разошлись по своим делам.

Когда Тилли поднималась по лестнице в детскую, ее догнал только что приехавший мистер Бургесс.

— Я пропустил отъезд. Увидел, как экипаж выезжал за ворота. Для таких двух сорванцов это лучшее, что можно было для них придумать.

— Но вы же хорошо их учили, мистер Бургесс.

— Одного образования мало, Троттер, если человек живет изолированно, — учитель склонил голову набок и улыбнулся. — Образование приносит пользу, когда помогает людям жить вместе, уживаться друг с другом. То, чему я мог бы научить Мэтью, едва ли пригодилось бы ему в этом тесном мирке.

Тилли было странно слышать, что мистер Бургесс называет такой огромный дом тесным мирком. Однако девушка догадывалась, что он имел в виду.

— Ты прочитала книгу, которую я тебе дал? — понизил голос учитель.

— Да. Но… я не все поняла.

— Поймешь, когда перечитаешь еще раз.

— В книге одно противоречит другому, нет связанного рассказа.

— Ну, сейчас тебе рано судить. Вольтер рассказывает в ней о жизни. Я дал тебе эту книгу, чтобы познакомить с лучшим образцом литературы, пусть и сложным для понимания. Теперь ты постепенно сможешь как бы спускаться по ступеням к тому, что попроще, поэтому будешь понимать легче.

Чтение давалось ей с трудом, но ей нравилось слушать мистера Бургесса, от которого она многое узнала. Учитель даже подарил ей две книги. Но Тилли могла читать только ночью при свече. Они довольно скоро закончились, потому что ей выдавали по свече на неделю. Однако девушка быстро нашла выход из положения. Она собирала огарки, перетапливала и внутрь закладывала фитиль. Днем раскрыть книгу Тилли не осмеливалась: в любую минуту могла войти мисс Прайс. Зато она могла, не опасаясь вопросов, наблюдать за занятиями детей, даже иногда оставалась послушать урок мистера Бургесса.

Хозяйка целый день пребывала в расстроенных чувствах. Тилли определяла это по суете в ее спальне. Миссис Сопвит рассталась с кушеткой, на которой раньше проводила дни, и улеглась в постель. К восьми часам мистер Сопвит домой еще не вернулся. За ужином девушка узнала еще кое-что о хозяине, но открытие не обрадовало ее. Разговор завела Эми Стайлс.

— Чтобы съездить в Ньюкасл и вернуться, не требуется столько времени. Зная, в каком состоянии мадам, следовало бы сразу вернуться домой.

— Какая именно мадам? Какая из двух? — раздались голоса и смешки.

— Вот именно, какая, — заметил главный садовник Фрэнк Саммерс. — Та мадам шлюха, самая настоящая шлюха, и место ей на причале в Шильдсе.

— Зато она так важничает и строит из себя неизвестно что, — снова вступила в разговор Эми Стайлс. — Одному Богу известно, как она осмеливается являться сюда и навещать хозяйку. Нахалка, каких поискать; да, бесстыжая нахалка и больше ничего. Слуги Майтонов рассказывают, что она обращается с ними по-свински, просто за людей не считает. И еще говорят, — Эми окинула взглядом всех сидящих за столом, — говорят, что старик в курсе дела.

— Откуда тебе это известно? — Филлис пристально посмотрела на Эми.

— Да уж, известно. Наш Вилли знаком с Пегги Фрост, которая там заведует кладовой. Так вот, она думает, что старик немного чокнутый, но себе на уме. За столом называет ее «моя дорогая», «моя милая». А она целует его в голову и рассказывает что-нибудь смешное, чтобы его развеселить, а он смеется заливается.

— Ты много знаешь, да, очень много, — закивала головой Филлис Коутс, в голосе ее явственно чувствовалась насмешка.

— Не смейся, я знаю, что говорю. Ходят слухи, что у нее на крючке кто-то еще, а наш хозяин на вторых ролях.

— Надо же такое сказать, — тряхнула головой Филлис Коутс. — Ты столько всего слышишь, Эми, просто ужас. Знаете, — она оглядела всех и, указывая на Эми, продолжала, — ей нужно книжки писать, у нее воображение богатое.

Послышался смех, который стих, когда заговорила кухарка:

— Ну, довольно. Пусть те, что наверху, устраивают свои дела, как хотят. Давайте займемся своими. Сегодня суббота, конец месяца, пора подводить итог. — Она вдруг спохватилась и покосилась на Тилли.

— Ты закончила?

— Да, миссис Брэккетт.

— Тогда можешь идти.

— Почему вдруг она должна уходить?

Все обернулись к Филлис Коутс.

— Она здесь уже два месяца, и ей причитается доля, соответствующая ее положению.

Последовало продолжительное молчание. Потом кухарка буркнула: «Это будет мелочь».

— И мелочь сгодится, на дороге не валяется. — Филлис улыбнулась Тилли и остановила ее, когда девушка собралась уходить.

Дальнейшее показалось Тилли каким-то странным сном. Кухарка поставила на стол ящичек с серебром и медью. Высыпав монеты на стол, она разровняла их руками, извлекла из кармана фартука записную книжку. Послюнявив палец, она перелистала несколько страниц.

— Удалось сэкономить при расчетах: с бакалейщиком и мясником — двадцать пять шиллингов; с торговцами рыбой и дичью — восемнадцать шиллингов и девять пенсов; с мельником — два фунта семь шиллингов и четыре пенса, — она подняла голову и огляделась. — Это с учетом того, что теперь нужно выкладывать миссис Лукас пенс вместо трех фартингов, как в прошлый месяц. Не знаю, почему она должна снимать «сливки».

— Я тоже не понимаю. Они с мисс Прайс и без того неплохо руки греют. Можете мне поверить: три бутылки с каждой дюжины. Как вам это нравится?

— Не надо мне ничего говорить. Я не глухая, не слепая и не вчера родилась, — отрезала кухарка и продолжала: — Теперь яйца, овощи и фрукты, что отправлялись на рынок. В этом месяце мы с этого имеем совсем неплохо: восемь фунтов два шиллинга и шесть пенсов. — За столом одобрительно закивали.

Кухарка послюнила карандаш и принялась за подсчеты. После долгих вычислений объявила: «Выходит двенадцать фунтов, тринадцать шиллингов и семь пенсов».

— Это все?

— Да, все, — с нажимом проговорила кухарка, глядя на Роберта Саймса.

— Боже мой! Раньше Прайс получала столько со счета за вино.

— Мало ли что. Когда-то и у нас дела шли неплохо. Теперь поместье не то, что в прежние времена. — Двойной подбородок кухарки уперся в накрахмаленный воротничок ее ситцевого форменного платья. Раздались негромкие возгласы: «Да! Да?»

— Теперь начнем делить, — миссис Брэккетт отделила медь от серебра. — Тебе, Роберт, три и пять, — она подвинула лакею три фунта пять шиллингов. — Мне столько же, — извлекла из кучки монет еще три фунта пять шиллингов.

— Два фунта твои, Филлис, и два для Фреда. Можешь их забрать, — четыре соверена отправились к Филлис.

— Фунт тебе, Эми, — кухарка вручила один соверен второй горничной. — Четырнадцать шиллингов твои, Мэгги, хотя ты их и не заслужила: плохо старалась.

Мэгги, хихикая, взяла со стола свои четыре монеты по полкроны и четыре шиллинга.

— И у нас остается… сколько же у нас остается?

Все прекрасно понимали, что кухарка знала, сколько осталось, еще до того, как высыпала деньги на стол.

— Остается девять шиллингов и семь пенсов. Что делать с ними?

— Они мои, — закивала головой Ада Теннент.

— Но мы же договорились, что и Троттер участвует, разве не так? — Филлис Коутс настойчиво смотрела через стол на кухарку.

— Тогда поделим их поровну, — под нос себе буркнула миссис Брэккетт.

— Но это несправедливо, и тебе это известно. Троттер по положению стоит выше меня и Эми.

— Сегодня будет так, — кухарка посмотрела на Тилли с тихой яростью. Девушка собралась сказать, что ей ничего не нужно, но в этот момент кухарка объявила: «Половину или ничего».

Четыре шиллинга девять пенсов заскользили по столу к Тилли, которая нерешительно посмотрела на Филлис. Та выразительно повела бровями.

Тилли взяла монеты, и ей показалось, что они жгут ей пальцы. Ведь это были ворованные деньги. Конечно, в некотором роде деньги действительно были украдены, потому что слуги без зазрения совести обманывали хозяина. Причем они не видели в этом ничего дурного, даже Филлис не имела ничего против.

Несколько минут спустя Филлис догнала Тилли у лестницы.

— Не волнуйся, в следующем месяце получишь все сполна, — свистящим шепотом пообещала она. — Мой Фред об этом позаботится.

— Мне они не нужны. То есть… — Она взглянула на Филлис, стоя на первой ступеньке лестницы и отлично сознавая, что может оттолкнуть новую знакомую, но не могла сдержаться и сказала: — Это похоже на воровство.

Но замечание девушки ничуть не задело Филлис, а только подтвердило, насколько наивна эта девочка. Она имела представление о неписаных законах и правилах, по которым жили в таких особняках. Поэтому Филлис легонько ущипнула Тилли за руку и принялась наставлять:

— Не будь глупой. Как ты думаешь устраиваемся мы, которые собираются пожениться? Или те, у кого не за горами старость? Поверь, хозяева о нас и не подумают позаботиться. В год я получаю двенадцать фунтов, они считают, что озолотили меня. Жалованье Фреда двадцать пять фунтов и форменная одежда. С такими деньгами не очень разгуляешься, их не хватит, чтобы завести хорошее хозяйство. Так что, девочка, бери что дают и смотри, что можешь еще взять, — наставляла Тилли Филлис, гладя ее по руке. — Только так можно выжить в этой жизни. И не забивай себе голову мыслями об этих деньгах, никакие они не краденные. Боже ты мой, нет! Хозяева готовы выжать из слуг все соки. И наш не намного лучше других, хотя иногда может сделать доброе дело, когда ему это доставляет удовольствие. Он, например, не выбрасывает людей на улицу. Но если у него с делами что-то не так, то и тебе не поздоровится. А хозяйка выставила четырех прачек за то, что ее батистовые юбки постирали с цветным бельем. Теперь у нее только две поденщицы. Помни мои слова, девочка. А теперь иди и держи выше нос, у тебя сегодня должен быть праздник. Наконец ты избавилась от этого маленького стервеца, по-другому и не скажешь.

Тилли опустила голову, кусая гy6y, чтобы не рассмеяться. Она в душе соглашалась с Филлис, особенно насчет стервеца. Но было странно слышать такое слово от первой горничной, ведь она не бранилась.

— Я рада, что ты мой друг, — призналась Тилли.

Обрадованная и одновременно смущенная этим признанием Филлис так ткнула девушку в бок, что та едва не свалилась.

— Беги уж к себе, — с улыбкой сказала она. — Да спать ложись. — И заторопилась назад в кухню. Тилли отправилась к себе наверх с четырьмя шиллингами и девятью пенсами в кармане.

Тилли получила третий выходной. Лето было в разгаре. С высокого ясного неба нещадно палило солнце. Даже сквозь соломенную шляпку девушка чувствовала его жар. Она очень радовалась, что на ней легкое платье, которое дала Филлис. Его пришлось чуть-чуть отпустить в подоле и убрать в талии. Из-за узких бедер и тонкой талии Тилли приходилось делать сборки на любой одежде.

Как обычно, девушка направлялась к развалинам своего дома, больше пойти ей было некуда. Будь у нее еще полдня в субботу, она могла бы отправиться в Шильдс побродить по рынку. Но Тилли не могла набраться храбрости и попросить миссис Лукас или мисс Прайс дать ей выходной в другой день. Девушка была довольна жизнью: она служила в доме уже три месяца, с двумя оставшимися в доме детьми справлялась легко. Она узнала много нового от мистера Бургесса. У нее были друзья: Филлис, Фред и еще Кети Дрю. Да, она могла считать Кети своим другом. В прошлые два выходных в воскресенье Тилли встретила ее с братом Сэмом, когда шла к своему разрушенному дому. На этот раз она также надеялась увидеть их.

В первое свободное воскресенье Тилли сомневалась, идти ли к своему разрушенному дому. Она боялась увидеть Хала Макграта. Но, встретив Сэма с Кети, девушка почувствовала себя увереннее. Появились они там и в следующее воскресенье. И теперь Тилли увидела направляющихся к ней брата и сестру Дрю. Ей захотелось броситься им навстречу, и когда Кети побежала, то Тилли последовала ее примеру. Они остановились одновременно и разом сказали: «Привет».

— Как дела, Тилли?

— Хорошо, Кети. А как ты?

— Тоже хорошо. Какой чудесный день.

— Да, просто замечательный. Я вся вспотела.

— Не ты одна. Сэм говорит, — она кивнула на подошедшего брата, — что даже брюки прилипли.

Тилли посмотрела на Сэма, а он — на нее. Девушка заметила его праздничный костюм, чистый шейный платок. Его лицо было старательно вымыто, но под глазами оставалась въевшаяся в кожу угольная пыль. Казалось, она покрывала даже ресницы. А над бровями виднелись голубые вмятины — знак горняцкого труда.

— Привет, — поздоровался он.

— Привет, Сэм… жарко сегодня, правда?

— Ты сказал, к тебе одежда прилипла, — Кети толкнула брата, и он, дурачась, сделал вид, что падает.

— Да, точно, — выпрямляясь, подтвердил Сэм. — Но мне так даже очень нравится. Завтра буду целый день об этом вспоминать.

— И я тоже, — кивнула Кети.

Тилли подумала о глубине шахты, в которую эта пятнадцатилетняя, но выглядевшая на все двадцать лет девушка должна была спуститься, и поразилась, как Кети еще могла улыбаться. Брат и сестра большую часть жизни проводили в мрачных подземных глубинах, поэтому они больше Тилли ценили свет дня и тепло солнца. Она видела радость и блаженство на их лицах, обращенных к голубому небу, и девушка подумала, что зря ходила, глядя в землю.

— Мы прошли мимо твоего дома и заметили, что в коровнике кто-то ночевал.

— Да, там неплохое убежище.

— Ты, конечно, права — закивал Сэм. — Ужасно остаться без крыши над головой. А сегодня так много бездомных. Помоги им Господь. Но так не будет вечно. — Сэм взглянул на Тилли и повторил: — Нет, это не навсегда. Мы начинаем сознавать, что не животные, а люди, и у нас тоже есть права. Времена меняются, и хозяевам придется самим о себе заботиться и смотреть в оба. Вот увидишь, так и будет. Не всегда же им брать верх. Все когда-нибудь переменится. Может быть, я доживу до того дня, когда и хозяевам не поздоровится.

— Они не все одинаковы. Сопвит не такой плохой.

— Все они хороши, — сверкнул глазами на сестру Сэм.

— Брось свои любимые разговоры и не заносись, сегодня же воскресенье, — рассмеялась Кети. — И вспомни, что делали бы мы, если бы Сопвит не нанял тебя и не дал дом.

— Он не взял бы нас, если бы ему не требовались рабочие. Так что это не по доброте душевной. Никто из хозяев нечего не делает из милосердия. Они заставляют нас платить проценты своим потом. А дом? Что это за дом — всего две комнаты.

— Ну хорошо, Сэм, если говорить честно, то до конца, — Кети встала перед братом в решительную позу. — А что у нас было в другом месте? В доме земляные полы, а здесь каменные, и по двору не течет всякая дрянь. Уж сравнивать, так сравнивать.

— Послушай ее! — смеясь, сказал Сэм, глядя на Тилли. — Сразу видно, на чьей она стороне. А хозяин платит ей за одинаковую с мужчиной работу только половину. И все равно она его защищает. Эх… женщины!

— Да, женщины! — тоже заулыбалась Кети. — Где бы вы без нас были. А, знаю, знаю, где бы был ты — беспокойной песчинкой сидел в животе отца.

— Вот мы и пришли, — они посмотрели на Тилли. Через сломанную калитку девушка вступила во двор и пошла по дорожке. Ей хотелось отвести глаза в сторону, чтобы не видеть обгоревших стен. Печаль продолжала жить в ее сердце, и боль утраты не становилась слабее. Она обошла стену, постояла немного, глядя на коровник, потом покачала головой и вернулась к калитке.

Брат с сестрой переглянулись и молча последовали за ней.

— Когда ты должна вернуться? — спросила Кети.

— Сейчас светло, поэтому у меня есть лишних полчаса, — ответила Тилли. — Сегодня я свободна до половины седьмого.

— Сейчас только три. Пошли к нам, выпьем чаю?

Тилли улыбнулась Кети, чье простое, не отличавшееся красотой лицо в этот момент показалось очень красивым. Делали его таким светившиеся добротой глаза.

— Спасибо большое. Я — с удовольствием, с большим удовольствием зайду к вам.

— Чего же мы ждем? — Сэм повернулся и пошел по дороге, девушки шли за ним и смеялись, сами не знали чему. Возможно, они радовались трем свободным часам, а может быть, дело было в солнечном летнем дне. Скорее всего в них играла кровь и они переживали свойственный молодости приступ беспричинного веселья.

До домика, где жило семейство Дрю, надо было пройти две мили. Он находился в северной части поместья. К нему вело расположенное под углом к главной дороге ответвление. Шестнадцать коттеджей выстроились в два ряда по самой границе владений Сопвитов, в полумиле находилась шахта. Семья Дрю жила во втором ряду в крайнем домике. Когда Тилли вошла в него в солнечный воскресный день, он показался ей тесным ящиком после просторного особняка Сопвитов. Дом был не только тесным, в нем еще едко пахло потом и мыльной водой, как после целого дня стирки. В маленькой комнатке, казалось, и яблоку негде было упасть. Тилли стояла у открытой двери, и Кети представила ее своей семье. Сначала она обратилась к крупной женщине, чье тело на вид состояло из одних костей.

— Мама, это Тилли, та девушка, о которой я рассказывала.

Женщина, резавшая большой батон хлеба в конце стола, к удивлению Тилли покрытого белой скатертью, оставила свое занятие и приветливо улыбнулась.

— Входи, девочка, если сможешь. Но как говорят, не надо жаловаться на тесноту, пока дверь закрывается, в тесноте, да не в обиде. Добро пожаловать. Садись. Ну-ка, Артур, оторвись от табурета, дай девушке присесть.

Двенадцатилетний Артур, улыбаясь, боком поднялся с низкого табурета и встал у очага, прислонясь к чисто выбеленной стене. Тилли сначала хотела отказаться, сказать, что может и постоять, но промолчала и, чувствуя себя очень неловко, села, робко оглядывая устремленные на нее глаза. Некоторые смотрели на нее исподлобья, другие — прямо и открыто. Она не могла понять, почему в такой чудесный день все сгрудились в этой комнате.

Продолжая резать хлеб, миссис Дрю ответила на ее немой вопрос.

— По воскресеньям мы собираемся всей семьей и вместе пьем чай. Пусть на дворе дождь, град, снег, камни с неба, раз в неделю все мои тревоги и заботы собираются в кучу.

— Ну, мама, — донеслось одновременно с разных сторон.

— Тебе нравится работать в большом доме?

— Да, спасибо, нравится, — кивнула Тилли.

Миссис Дрю сгребла в кучу нарезанный хлеб и перенесла его на большое цветное блюдо.

— В большом доме работать хорошо, потому что там можно быстро научиться делу, не то что они здесь, — она показала на двух молодых женщин: одну повыше, другую пониже. Они снимали кружки с крючков на старом кухонном шкафу, который служил высокой передней спинкой двуспальной железной кровати. На краю кровати сидели двое младших мальчиков и подросток.

— Ну, ма, что ты, — снова раздались шутливые протесты.

— Как там наши лепешки, готовы? — миссис Дрю бросила взгляд на маленькую пухленькую девочку. Девочка, стоя на коленях, переворачивала круглые лепешки на железном противне, установленном на лежавшей ровным слоем горячей золе.

Девочка не успела ответить, над ней склонился Сэм и притворно ахнул:

— Мама, да она их тут хрумкала втихомолку.

— Ну тебя, Сэм, я их не трогала! — крикнула девочка, поднимая раскрасневшееся от жара лицо. Она шутливо шлепнула брата, он ответил ей тем же.

— Ты, наверное, себя чувствуешь, как в зверинце?

Тилли только улыбнулась, картина в самом деле напоминала зверинец.

— Если у тебя хорошая память, приготовься запоминать. Начну с самого начала и пойду называть по старшинству. Вот там, — Сэм указал на край стола, где сидел невысокого роста коренастый мужчина, — сидит мой старший брат Генри. Ему двадцать четыре, он женат, как говорится, связан по рукам и ногам. — Следующий — я, — невозмутимо продолжал Сэм, оставив без внимания грозившего ему кулаком Генри. — Дальше — Пег, та, что никак не накроет на стол, — он показал на более высокую из девушек, сновавших между столом и буфетом. — Потом идет Билл, ему семнадцать, вон сидит на кровати с глупым видом.

— Ну, Сэм, берегись, я тебе покажу глупый вид.

— Поберегусь, можешь не волноваться, — добродушно улыбнулся брату Сэм. — Следующие двое у нас — его туповатые напарники: Артур, он слева, ему двенадцать, и Джорджи, ему десять, он похож на осла, который вот-вот заорет.

— Ну, Сэм, ну, погоди, — неслось со всех сторон.

— Теперь дошла очередь до Кети, у нее «котелок» неважно варит…

— Ну, Сэм, дождешься ты у меня!

— Но самый лучший из компании Джимми — настоящее чучело. Может в день по пенсу зарабатывать, если в поле будет стоять вместо пугала.

— Отстань, Сэм.

— А вот и моя крошка Фанни, — он наклонился и запустил пальцы в густые темные волосы девочки, стоявшей на коленях у очага. — Тебе, Фанни, семь, верно? На следующий год пойдет в шахту.

— Теперь, Сэм, закрой-ка рот, — без тени улыбки сказала мать семейства. — Не смей шутить, что она полезет в шахту. Только через мой труп.

— Мама, я же шучу.

— Брось такие шутки, вы и так все там. Джимми с Фанни я шахте не отдам, пусть хоть они увидят белый свет.

— Да, мама, ты права, — покорно согласился Сэм, — шутить тут не о чем.

Миссис Дрю перестала разливать чай и подняла глаза на Тилли, приглядываясь к ней.

— За семь лет шахта отняла у меня четверых, в том числе и мужа, — в голосе ее отчетливо звучала горечь. — Ты понимаешь, почему я не хочу пускать туда этих двоих?

— Да, миссис Дрю, я вас понимаю.

— Теперь конец разговорам, все за стол.

Тилли показалось, что внутри этой невероятно худой женщины как будто кто-то нажал кнопку, выключая горькие воспоминания.

— Пег, неси сюда фарфоровую чашку, у нас сегодня гостья, — сказала она дочери совсем другим тоном: бодрым и веселым.

Пег принесла тонкую чашку с блюдцем и подала матери. Миссис Дрю осторожно взялась за блюдце большим и указательным пальцами и поставила его вместе с чашкой на стол.

— Тебе чай с молоком, девочка?

— Да, пожалуйста.

— Ты можешь взять сахар, если хочешь, — милостиво разрешила Фанни.

— Можешь брать сахар, если захочешь, — передразнили ее несколько голосов.

— Вы всегда свой съедаете, — воскликнула Фанни.

— Ну, все в сборе, можно начинать, Я сказала, что все здесь, но нет еще Алека, — ставя перед Тилли чашку, объяснила миссис Дрю. — Он в шахте уже вторую смену, опять пошла вода. Выйдет оттуда еле живой. Ему еще рано работать по двадцать четыре часа, он же не взрослый.

— Ему восемнадцать, он старше меня, а я работал двойную смену, и ничего.

— Послушайте все! — поднял руку Сэм. — Наш герой Билл отработал двойную смену. Но тебе не пришлось стоять по шею в воде, — наклоняясь к брату, жестко проговорил Сэм. — Что-то надо делать. Видит Бог, нужно обязательно что-то делать.

— Довольно, хватит, — вмешалась миссис Дрю. — Сегодня воскресенье, у нас гостья. Достаточно разговоров о шахте.

За столом уместилось только девять человек, поэтому младшие мальчики, Артур и Джорджи, сидели на кровати. Мать позвала их к столу и показала по порции хлеба с сыром.

— Вообще вы сегодня ничего не заслуживаете за то, что так отличились. Удивительно, как вы еще не в тюрьме, — укоряла она сыновей.

— Что они сделали? — спросил самый старший — Генри. — В чем дело? Признавайтесь, что вы такое натворили?

Мальчики молчали, Генри вопросительно посмотрел на мать.

— Что они натворили? Ничего особенного, просто хотели поджечь особняк Майтонов, — пряча улыбку, миссис Дрю пыталась говорить строго.

— Как?

То там, то здесь за столом раздавалось фырканье. Кто-то поперхнулся. Пришлось постучать по спине Кети, прежде чем мать смогла продолжить рассказ.

— Они воровали в саду яблоки, один из садовников их поймал. Он был так добр, что не отвел ребят к хозяевам и не вызвал полицию. Просто отдубасил как следует, стукнул лбами и дал пинка. И что, ты думаешь, они сделали прошлой ночью?

— Что же они придумали? — нетерпеливо спросил Генри.

За столом все покатывались от смеха. На этот раз ответил Сэм.

— Они напихали соломы в несколько деревянных труб и подожгли.

— Не может быть!

— Точно так.

— И это в имении Майтонов? Господи, жаль меня там не было. Ну и шустрые, мерзавцы! — он посмотрел на братьев. Артур и Джорджи сидели, опустив головы, но плечи их тряслись от беззвучного смеха.

— Только им этого показалось мало, — мать кивнула Генри. — Они вернулись в сад, от души угостились яблокам и рвали с деревьев, а не собирали падалицу. Боже! Мне плохо стало, когда они мне все рассказали. Полезть во второй раз! Слава Богу, их не поймали. Они еще и с собой яблок прихватили прилично, — широко улыбнулась мать. — Говорят, что можно было увезти и целую телегу, потому что всем было не до яблок — тушили солому в трубах.

— Эти двое, — кивнул в сторону братьев Сэм, — точно кончат на каторге в Австралии.

— Они просто не доживут, чтобы туда попасть.

Тилли смотрела, как миссис Дрю качает головой, и чувствовала, что ее охватывает веселость, какой она никогда раньше не испытывала.

Когда же миссис Дрю сказала: «Вот их повесят, тогда заживем спокойно», — то из горла Тилли вырвался какой-то странный смех. Ему удивилась не только она, но и сидевшие за столом, потому что им никогда не приходилось раньше слышать такой смех. Это был высокий колеблющийся звук, который, казалось, проникал все глубже и глубже. Наконец девушка отвернулась от стола и стала раскачиваться из стороны в сторону, и смеялась, пока не расплакалась. Тилли не могла остановиться и смеялась, когда Кети, сама еле живая от смеха, пробовала ее успокоить, и просила, обнимая за плечи: «Перестань, Перестань!» Даже когда Сэм поднял ее подбородок и тоже смеясь повторял: «Ну, достаточно, хватит!» — она и тогда продолжала хохотать. И, глядя на сморщившееся лицо Тилли и льющиеся из глаз слезы, Сэм вдруг понял, что она не смеется, а по-настоящему плачет. Он выпрямился и поднял руку: «Перестаньте все, хватит», — сказал Сэм, останавливая всеобщее веселье.

Постепенно шум в комнате стих, и Тилли повернулась к столу.

— Извините меня, — опустив голову, тихо сказала она.

— За что извиняться, девочка? Мы давно так здесь от души не смеялись. Смеяться хорошо, смех лечит горести и печали. Смех хорошее лекарство. Пей чай, девочка.

Тилли с благодарностью выпила чай. Глядя на добрые приветливые лица вокруг, она думала, что не встречала такой тесной близости, какая существовала между членами этой семьи. Большинство проводили свою жизнь под землей, даже девушки, но, несмотря на это, они не разучились радоваться и веселиться. Она им завидовала, ей очень хотелось радоваться вместе с ними. За столом притихли, Тилли посмотрела на миссис Дрю и искренне сказала: «Какой замечательный чай!»

Глава 5

Вспоминая все произошедшее, Марк Сопвит неизменно считал 5 ноября, день Гая Фокса, началом бед, обрушившихся на него лавиной.

Уже с утра день не предвещал ничего хорошего. Жена безутешно рыдала над письмом Мэтью, в котором он писал, что ненавидит школу и хочет домой. Кроме того, Эйлин сильно раздражал единственный сын Марка от первого брака, Гарри, который решил без ее ведома провести с ними рождественские каникулы. Сын Марк второй год изучал право в Кэмбридже. Он всегда вызывал у нее неприязнь, хотя с тех пор, как она стала женой его отца, виделись они только во время каникул. Еще мальчиком Гарри не нравился ей. Она видела в нем его мать, и это постоянно напоминало о том, что она не первая женщина в жизни мужа.

После рождения Мэтью Марк обнаружил болезненную ревнивость жены. Его нежные чувства к ребенку вызывали у нее недовольство, так как это отнимало у нее часть его любви к ней. Ревность ее не стала меньше и после появления на свет Джона, когда она решила сказаться больной. Насколько Марк понимал, собственнические настроения Эйлин в отношении детей имели целью отобрать у него их симпатию, целиком и полностью привлечь к себе. Это делалось не для того, что бы дарить ему свою любовь, нет. Она хотела только его постоянного внимания, чтобы он не переставая баловал ее и ласкал как ребенка.

Жене нравилось, когда Марк запускал пальцы в ее волосы, гладил руки, но касаться груди она ему не позволяла. Как же иначе, ее болезненное состояние не допускало никаких волнений. Кроме того, Эйлин родила ему четверых детей, разве этого не достаточно. Ему уже сорок три, а ей тридцать восемь. В таком возрасте добродетельным людям уже пора забыть о подобных вещах. Все плотские радости заканчивались с рождением детей. А Марк ясно сознавал, — все, что она намеревалась ему отдать, он от нее получил.

Но 5 ноября не жена была основной причиной его беспокойства. Марк всегда завтракал в одиночестве. Комната, в которой подавался завтрак, казалась ему самой уютной в доме. Именно здесь он первый раз сел за общий стол, когда ему было двенадцать лет и он уже четыре года, как жил в пансионе.

Мистер Сопвит отдавал предпочтение легкому завтраку. Обычно ему подавали яйцо, кусок ветчины и почку. Рыбу на завтрак он не признавал. Покончив с едой, он сидел, откинувшись на спинку стула, и машинально вытирал рот салфеткой; мысли его были далеко, за три, нет… даже больше — за пять миль, в шахте на неблагополучном участке. Марк должен был вместе с Райсом спуститься и осмотреть злополучное место. Насосы едва справлялись, откачивая оттуда воду. На прошлой неделе там едва не утонула одна из работниц. Такое нельзя больше допускать, иначе у шахты появится дурная слава. Три года им удавалось избегать несчастных случаев, и до этого они потеряли только двоих. В то время, как в Джэрроу за один раз погибла сотня горняков, а у Розира в прошлом году — двадцать два. Марк молил Бога, чтобы можно было отказаться от шахты, потому что заботы о ней отнимали у него силы. Его седые волосы стали заметно редеть на висках, лицо избороздили морщины. На днях Агнес бесцеремонно заявила ему об этом.

Агнес. Еще одна головная боль. Он не видел ее три недели. Расстались они, наговорив друг другу резкостей. Марк не стал бы горевать, если бы не встречался с ней еще столько же. Однако очень сомневался, что она отпустит его так легко. Миссис Майтон напоминала ему жадно сосущую кровь пиявку, которая никак не Может насытиться. В жизни он бывал близок с разными женщинами, но такая не встречалась никогда. Раньше Марк сомневался, что пословица: «Хорошенького понемногу», может относиться к чему угодно, но знакомство с Агнес убедило его в этом.

Марк швырнул на стол смятую салфетку и поднялся из-за стола. В этот момент отворилась дверь, и Саймс объявил:

— К вам джентльмен, сэр.

— Джентльмен, в такой час? Кто это?

— Мистер Розир, сэр.

Марк не стал повторять имя посетителя. Насупив брови, он некоторое время сидел молча, потом спросил:

— Куда ты его отвел?

— В библиотеку.

— Я сейчас приду.

— Хорошо, сэр.

Лакей вышел. Марк, потирая подбородок, стал размышлять о причинах такого раннего визита своего конкурента. Он не понимал, что привело к нему Розира в такой ранний час. С чем он пришел? Этого человека интересовали только две вещи: его шахта и его деньги. Какая же из двух страстей стала причиной его приезда? Марк полагал, что Розир разъезжает по Америке со своей высокомерной и честолюбивой женой.

Мистер Сопвит двигал головой, принимая удобную позу, поправил галстук и, одернув длинный пиджак, вышел в холл, оттуда направился в библиотеку.

Джордж Дэниел Розир рассматривал висевший над пустым камином портрет. Он резко обернулся на звук открывшейся двери. Это был человек маленького роста, смуглый, с сильно выдававшимся вперед длинным носом. Седина едва тронула его жидкие волосы. Выглядел он простовато — его предки за три поколения до него работали на мельнице. Низкое происхождение давало о себе знать, и он изо всех сил старался с этим бороться. Для всех оставалось загадкой, как могла остановить на нем свой выбор дочь помещика. А вот Агнес прекрасно знала, что делает. Когда Розир сделал ей предложение, она уже вышла из возраста, когда женщина может позволить себе быть разборчивой. Кроме того, безденежье родителей ей надоело, и она заставила себя забыть о неравенстве происхождения. Через год после свадьбы она родила ему сына, которому теперь было уже четыре года. Она утроила штат прислуги и выводила мужа из себя не своими желаниями принимать у себя влиятельных и состоятельных людей, а тем, сколько эти приемы ему стоили.

Шахта приносила хороший доход. Стремление же получить еще больше заставляло его давить на десятников. Они, в свою очередь, выжимали все соки из рабочих, поэтому среди горняков росло недовольство, и даже вспыхивали волнения. Время от времени Розир грозил привезти ирландцев, но каждый раз сдерживал себя. Однако интерес рабочих к образованию и особенно последний случай с тайными занятиями чтением и письмом едва не подтолкнули его к тому, чтобы немедленно отправить за ирландцами корабль. Его останавливали возможные расходы и не хотелось осложнять ситуацию. По этой причине он и оказался в доме Марка Сопвита в этот утренний час.

— Здравствуйте, — поздоровался Марк.

— Здравствуйте, — буркнул в ответ Джордж.

— Что-то случилось?

— Нет, у меня ничего пока, и пока ничего не произошло и у вас, но вы продолжаете сманивать моих людей, а это добром не кончится.

— О чем вы говорите? — жестко спросил Сопвит.

— Ну, не надо разыгрывать удивление, — Розир посмотрел в окно, потом круто повернулся к Марку, глаза его сердито блестели. — Я говорю о трех горняках, что недавно уволил мой бригадир, а вы их взяли к себе.

— А что здесь такого? Мне нужны рабочие, и я их нанял. Договор расторг ваш бригадир, а не они. Очевидно, он не нуждался в них.

— Вы не хуже меня знаете причину увольнения. Послушайте, Сопвит, давайте говорить как мужчина с мужчиной. — Длинный нос Розира дернулся. Он поджал губы и высоко поднял плечи. — Вы позволяете этим парням читать и писать, хотя понимаете, что это начало конца.

— У меня другое мнение.

— Не будьте так чертовски наивны.

— Я совсем не чертовски наивен и буду вам благодарен, если вы не станете считать меня таковым. У себя в шахте вы установили правило: ваши рабочие должны быть неграмотными. Я такого правила не вводил. Если мне нужны рабочие, я их нанимаю, а грамотные они или нет, меня не интересует.

— Ах так?

— Да, так.

— Ну, хорошо, — Розир деланно рассмеялся. — Как я слышал, дела у вас идут неважно. Еще до моего отъезда у вас в шахте появилась вода. Теперь рабочие стоят в ней по шею. Вам пришлось закрыть один штрек, а сколько осталось открытых?

— Столько, сколько и у вас.

— Неправда, неправда! — в голосе Розира слышалась издевка. — Если вы остановите насос, ваши рабочие вместе с лошадьми поплывут по штольне наверх.

Марк весь кипел. Он смотрел на стоявшего перед ним человека и изо всех сил сдерживал гнев.

— Зачем вы пришли ко мне? — как можно спокойнее спросил Сопвит.

— Я хотел предупредить, что вы совершаете глупость, глядя сквозь пальцы на учение рабочих. Но есть и еще причина… Зная о ваших трудностях и о финансовых затруднениях… да, да, — закивал он. — Слухи доходят даже до Америки. Так вот, я пришел сделать дружеский жест. Если вам нужны деньги, могу вам их ссудить.

— Вы дадите мне деньги?

— Да, я сказал, значит, сделаю.

— А могу я спросить, на каких условиях?

— Ну, это можно обсудить потом.

— Нет уж, давайте сейчас все выясним. Я полагаю, вы захотите долевого участия, причем запросите половину, не так ли?

Розир поднял брови, нос его еще больше вытянулся, он поджал губы и подтянул плечи к подбородку.

— Да, о чем-то в этом роде я и думал, — с притворным равнодушием подтвердил он.

Марк некоторое время пристально смотрел на Джорджа, потом подошел к двери и открыл ее.

— До свидания, Розир. Когда мне понадобится помощь, я приду к вам, выбрав приемлемое для визита время.

— Ха! Ха! Не хотите — не надо. Дело ваше. Но запомните одно, — задержался на пороге Розир, — могу поспорить, что скоро вы возьмете свои слова обратно. Вы обо мне еще вспомните, не сомневайтесь. — Он энергично закивал и гордо прошествовал через холл. У дверей его ждал Роберт Саймс.

Марк оставался на месте, пока дверь за посетителем не закрылась. Только услышав шуршание гравия под колесами отъезжающего экипажа, он вернулся в комнату и, подойдя к камину, с силой стукнул кулаком по мраморной полке.

— Черт бы его побрал!

К Розиру Сопвит всегда относился с неприязнью. Отец Марка тоже не жаловал Розира-старшего, считая его самонадеянным выскочкой. Тем не менее сейчас Джордж Розир говорил правду. Сопвит оказался в трудном положении, ему очень нужны деньги, а если насосы остановятся, вода затопит шахту.

При этой мысли он заторопился, словно его присутствие в шахте могло сдержать прибывавшую воду и предотвратить надвигавшуюся катастрофу. Марк поспешно вышел из комнаты, вызвал Саймса и отправил его передать Лейбурну, чтобы тот немедленно седлал лошадь. Нарушая ежедневный ритуал, Сопвит не пошел к жене, а, взяв в стенном шкафу в конце коридора пальто и шляпу, быстрым шагом вышел из дома.

Выходя замуж, Джейн Форфут-Медоуз была достаточно знатной и состоятельной. И муж ее принадлежал к высокому сословию. Когда их единственная дочь Эйлин объявила о желании выйти замуж за мистера Марка Сопвита, они не высказали возражения открыто, но были весьма недовольны. Конечно, он принадлежал к старинному знатному роду, но был вдовцом с малолетним сыном. Принадлежавшая ему шахта не производила на них впечатления, так как была горизонтальной выработки и потому малоперспективной. На ней работало, самое большое, пятьдесят мужчин и тридцать женщин и детей. Так что все шахтовладельцы заслуживали одинакового внимания. Более того, мистер Марк Сопвит жил к северу от Дарема, очень-очень далеко от них, значит, они едва ли смогут видеться со своей драгоценной дочерью зимой из-за плохих дорог.

Джейн Форфут-Медоуз, мать — собственница по натуре, едва ли признала какого-либо мужчину достойным дочери. Но Марка Сопвита она невзлюбила сразу и даже не считала нужным скрывать своих чувств. Всякий раз при встрече она намекала ему, как сочувствует дочери, которая живет в Хайфилд-Мэнор, где не хватает слуг, а дети не могут получать достойное воспитание и образование. В отличие от дочери, миссис Форфут-Медоуз не ужасалась, когда Марк заводил разговор о пансионе. Она полагала, что там мальчики смогут получить подобающее образование. Положа руку на сердце, Джейн не могла сказать, что питает нежные чувства к кому-либо из внуков, а заставляла она себя их терпеть лишь потому, что их произвела на свет ее дочь.

После рождения Джона Эйлин практически не поднималась с кушетки. Тогда мать побеседовала с доктором Феллоузом. Кстати, именно по ее настоянию доктор Кемп пригласил на консультацию доктора Феллоуза. Из его осторожных ответов миссис Форфут-Медоуз сделала вывод, что ничего серьезного у дочери нет. Она лишь использует одно из доступных средств защиты, к которому обычно прибегают женщины в ее положении. Объявив себя больной, Эйлин старалась избежать супружеских притязаний мужа. Мать поддерживала ее стремление воздвигнуть барьер между собой и мужем. Сама миссис Форфут-Медоуз никогда не испытывала надобности в таком барьере. Она благодарила Бога за то, что муж не отличался особой эмоциональностью. Временами она удивлялась, как вообще им удалось зачать ребенка. Она не считала мужа импотентом, по ее мнению, у него не было склонности к подобным утехам. Ее такое положение вполне устраивало.

Марк Сопвит, если верить слухам, был на этот счет другого мнения. Слух, который заставил ее примчаться в этот день в поместье, имел под собой реальную почву. Нет, то, что ей рассказали, было далеко не слухом. Услышанное произвело на Джейн такое сильное впечатление, что она едва удержалась, чтобы не отправиться в путь накануне вечером. Остановила только боязнь темноты. Уже с первыми проблесками зари заложили экипаж, и вот ранним утром она свалилась как снег на голову, ошарашив прислугу и изрядно удивив дочь, которая при виде входившей комнату матери закричала: «Мама! Мама!» — и даже готова была вскочить с кушетки.

— Понимаю твое удивление и недоумение, только не волнуйся, — жестом успокоила она дочь. — Прайс, возьми мою шляпку и накидку, — поворачиваясь спиной к камеристке, распорядилась миссис Форфут-Медоуз. Мейбл Прайс, изумленная не меньше хозяйки, помогла гордой и властной гостье разоблачиться, а свободной рукой придвинула к кушетке стул. Не удостоив камеристку даже взглядом, миссис Медоуз уселась рядом с дочерью и обняла ее с едва слышным стоном.

— Что-нибудь с папой?

— Нет, нет! — выпрямилась мать. — С ним все, как обычно. Конечно, подагра его не проходит, и кашель по утрам все громче, в остальном же все терпимо. Так что о нем можешь не волноваться.

— Но… тогда почему ты так внезапно приехала? Ты здорова?

— Разве у меня болезненный вид? — Джейн Форфут-Медоуз приподняла выщипанные брови и мягко коснулась подрумяненных щек.

— Нет, нет, мама, ты выглядишь прекрасно, с удовольствием говорю тебе об этом.

— Хотелось бы и мне сказать тебе то же самое, моя дорогая, но то известие, с которым я приехала, едва ли тебя… — она умолкла и в первый раз взглянула на Мейбл Прайс. — Оставь нас, — в нос проговорила она.

Мейбл, едва заметно поколебавшись, с неохотой вышла из комнаты.

— А теперь, моя дорогая, расскажи, как ты? — похлопывая дочь по руке, спросила Джейн Форфут-Медоуз.

— Как всегда, мама. Лишнее движение меня утомляет. И я скучаю о мальчиках. Надо признаться, что видела я их не так часто, но знала, что они всегда там, — она подняла глаза к потолку. — Иногда до меня доносился их смех, который меня ободрял. Теперь наверху почти всегда тихо, а Мэтью пишет, что ненавидит школу. Но Марк такой черствый, его не переубедишь, — на лице дочери появилось грустное выражение. — Он ни за что не хочет уступить. Я просила его, умоляла…

— Марк! Ох уж этот Марк! — Джейн наклонилась к дочери, глядя ей в глаза. — Знаешь ли ты леди Агнес Майтон?

— Конечно, мама. Она наша соседка и иногда навещает нас.

— Что, что? — миссис Форфут-Медоуз даже отшатнулась. — Что она делает? — пораженно переспросила она.

— Я же сказала, она наша соседка и нас навещает… лорд Майтон купил Дин-Хаус. Ты же знаешь это имение. Они поселились там в прошлом году.

— Да, я знаю Дин-Хаус, приходилось слушать и о лорде Майтоне, кое-что известно и о его жене. Нет, она еще смеет приезжать к тебе… Ну, у меня нет слов, моя дорогая.

— На что ты намекаешь, мама? — едва разжимая губы, спросила Эйлин Сопвит, опираясь спиной на атласные подушки.

Миссис Форфут-Медоуз встала и сделала широкий жест рукой:

— Неужели нужно еще что-то объяснять?

— Боюсь, что так, мама.

— Ну, не знаю. Мне кажется, мой приезд достаточно красноречив. Как видно, ты представления не имеешь, что у Марка с это женщиной любовная связь. И вероятно, уже давно, с того времени, как она здесь поселилась. Эта женщина — его любовница и даже не делает из этого секрета.

Эйлин побледнела сильнее обычного и судорожно сжала руками горло. Она попыталась заговорить, но безуспешно и только с изумлением смотрела на мать.

— Ты должна помнить Бетти Кэрвилл, дочь Нэнси Стиллвелл, которая вышла замуж за сэра Джеймса, — миссис Форфут-Медоуз села и начала объяснять. — Как выяснилось, Бетти училась в одном институте благородных девиц с Агнес Майтон. На прошлой неделе Агнес приехала к Бетти и рассказала о своих любовных приключениях. Очевидно, твоего мужа ей мало, и она положила глаз еще на кого-то из простого сословия. Можешь себе представить? Она нашла какого-то рабочего с фермы. Когда Нэнси Стиллвелл рассказала мне о Марке, я была так потрясена, что другие подробности плохо запомнила. По словам Нэнси, Агнес Майтон хвасталась Бетти, что жизнь у нее бурная и возможностей развлекаться теперь даже больше, чем в Лондоне… а ты знаешь, что произошло в Лондоне? — миссис Форфут-Медоуз снова встала. — Нет, нет, лучше тебе всего не знать, — предупреждая вопрос, проговорила она. — Стыд и позор — вот что это. Если Майтон такое терпит, он просто идиот. Не знаю, правда ли это, но он набросился на одного из ее обожателей, хотел проткнуть шпагой или застрелить. И когда он обо всем узнает, если уже не узнал…

Она обернулась, взглянула на дочь и тут же бросилась к дивану.

— Ах, моя дорогая! — обнимая сидевшую в оцепенении дочь, воскликнула миссис Форфут-Медоуз, в голосе ее чувствовалось сочувствие и сожаление. — Не надо так расстраиваться… Я все уже обдумала. Ты возвращаешься ко мне, нечего здесь оставаться, и детей возьмешь с собой. И не спорь! — покачала она головой, хотя Эйлин по-прежнему сидела молча, неподвижно и не возражала. — Не могу сказать, что я в восторге от детских визгов и возни, но твое спокойствие дороже. Ах, моя дорогая, моя девочка, но почему такое свалилось на тебя. Неужели ты ничего не замечала? — Она разжала объятия и вопросительно посмотрела на дочь, которая вдруг решительно отстранила мать и, медленно спустив ноги с кушетки, села на ее край. Эйлин встала и, нетвердо ступая, подошла к окну.

Знала ли она, что происходит? Подозревала ли что-нибудь с самого начала? Возможно, но она не замечала никаких изменений в настроении мужа, и опасения ее сошли на нет… Осталось прежним его отношение к ней. За исключением того случая, когда они поссорились из-за отъезда детей в пансион и он кричал на нее. Но он и эта женщина… все эти месяцы. Такое не укладывалось в голове. Сколько же она уже живет в Дин-Хаусе? Больше года. Наверное, вся округа знает обо всем.

— В графстве только об этом и говорят, — подтвердила мать предположение, словно подслушала мысли дочери. — Даже кое-где отказываются принимать Агнес. Скажи, неужели у тебя не возникало даже тени подозрения?

— Нет, мама, — заговорила Эйлин. — Я ничего не подозревала. Да и что я могу знать, запертая в своей комнате. Ведь я не представляю, что творится в нашем доме.

— Ну, милая моя, ты сама виновата.

Они молча смотрели друг на друга, и Эйлин возмутилась:

— Мама!

— Дорогая моя, не смотри так. И не стоит разыгрывать возмущение. Мы с тобой знаем, почему ты приковала себя к кушетке. Найди другие пути избежать близости с мужем: можно часто ездить в гости, какое-то время пожить за границей или приехать ко мне. Да, ты могла бы приехать ко мне, — с грустью повторила мать. — Сколько раз я тебя приглашала. Но ты предпочла заточить себя в четырех стенах и не желала, чтобы тебя беспокоили. Да, именно так. Ты знаешь, что я права, — она энергично закивала. — Но, моя дорогая, — миссис Форфут-Медоуз пошла к дочери с распростертыми объятиями, — единственное, что для меня важно, — видеть тебя счастливой. Поедем со мной, постепенно к тебе вернутся силы, которые ты растеряла, проводя целые дни на кушетке. Ты сама понимаешь, что еще несколько лет такой жизни, и ноги перестанут тебя слушаться. Такое уж случилось с Сильвией Харрингтон. Вот так, — кивнула она, подчеркивая свои слова. — А у Сары де Корт дело кончилось душевным расстройством.

— Ах, мама, мама, пожалуйста, не надо об этом! — Эйлин с явным трудом дошла до кушетки и тяжело опустилась на нее.

— Что ты намерена делать? — требовательным тоном спросила миссис Форфут-Медоуз.

— Все так неожиданно, дай мне время опомниться, — взмолилась дочь.

— Конечно, конечно, я понимаю трое состояние, — участливо склонилась над ней мать. — Когда твой муж должен вернуться?

— Возможно, вечером.

— Я бы не стала так долго ждать.

Взгляды их встретились.

— Он в шахте?

— Думаю, да.

— Я бы на твоем месте послала за ним.

— Ах, мама!

— Ну, хорошо, тогда спроси себя: хочешь ли ты остаться в этом доме, зная, что он утешается с другой женщиной, да еще сознавая, что привязана к этому дому до конца дней, прикована к кушетке, а именно это и произойдет очень скоро, если ты по-прежнему не будешь целыми днями слезать с нее. Нужно тебе это? Или все-таки лучше вернуться в родительский дом, восстановить здоровье и зажить нормальной жизнью? Зимой в Скарборо замечательно. Тебе там нравилось, помнишь?

— Нет, мама, совсем нет.

— Ничего подобного, в юности ты любила те места. Перестало тебе там нравиться, когда ты решила, что не сможешь выйти замуж, и ухватилась за первое предложение.

— Неправда, мама, — вскинула голову Эйлин. — Он не был первым мужчиной, сделавшим мне предложение, но другие тебе не нравились.

— Конечно, они не годились тебе в мужья.

— Это ты посчитала, что Марк мне подходит.

— Нет, мы с отцом так не думали. У нас были опасения, но ты настаивала на своем. Моя дорогая, я хотела бы освежиться, поесть, тогда мы продолжим разговор. А пока я бы посоветовала тебе послать за мужем.

Эйлин проводила взглядом мать. Затем встала и подошла к окну. Держась за занавески, она смотрела в сад.

В душе смешались горечь и обида, но породила их не потеря любви, а уязвленное самолюбие. Эйлин знала, что никогда по-настоящему не любила Марка Сопвита, просто ей хотелось стать женой. Однако роль жены ее разочаровала. Замужество не принесло радости, часто та или иная ситуация вызывала у нее замешательство, а мужа это не очень волновало. У нее не было опыта семейной жизни, она не знала до Марка мужчин, поэтому не могла сравнивать. Откуда ей было знать хуже он или лучше других мужей. Эйлин лишь понимала, что испытывала ко всему собственнические чувства, среди которых не находилось места любви. Она не считала возможным любить дом или лошадь — они являлись собственностью, имуществом, необходимым в повседневной жизни.

Эйлин позвонила в стоявший на столе серебряный колокольчик, и почти сразу же на пороге появилась Мейбл Прайс.

— Да, мадам, — с услужливым видом проговорила она, глаза камеристки горели любопытством.

Она услышала обрывки разговора и сообразила, в чем дело, однако не представляла, как развернутся события дальше. Ей хотелось надеяться, что хозяйка не станет слушать мать и останется на своей кушетке. Хотя хозяйка скорее всего возьмет камеристку с собой в дом матери, но такой свободы ей уже не видать. Мейбл только раз сопровождала миссис Сопвит в поместье родителей, но успела заметить строгую иерархию, существовавшую в доме. Порядок подчинения был более жестким, чем у Сопвитов. Здесь она имела все, к ее словам прислушивались, а какое положение займет она в Уотерфорд-плейс? Вероятнее всего ее место окажется между старшей горничной и лакеем. Боже! Только бы дело не дошло до этого.

— Передай мистеру Пайку, чтобы он отправил посыльного на шахту с сообщением, что хозяин нужен здесь.

— Хорошо, мадам.

Пайк удивился, услышав распоряжение хозяйки.

— Что случилось? Почему сюда примчалась старуха?

— Скоро все узнаем, — не стала вдаваться в подробности Прайс.

Марк приехал только через два часа. Сообщение передали ему, когда он глубоко под землей обследовал аварийный участок, где вода стояла на уровне трех футов, доходя чуть ли не до пояса. Он не мог уйти сразу: нужно было срочно найти выход из создавшегося критического положения. Если насосы не смогут понизить уровень воды, она выплеснется в основной штрек, а это уже катастрофа.

Мистер Сопвит узнал о прибытии тещи еще внизу, когда спросил у встречавшего его дворецкого, что стряслось.

— Подробностей не знаю, сэр, — ответил Пайк. — Могу только сказать, что в доме миссис Форфут-Медоуз.

Марк досадливо поморщился. Стоило отрывать его от дел из-за приезда тещи. Почему она здесь? Может быть, умер тесть? Но тогда она едва ли приехала бы. Она приезжала их навещать совсем недавно, и Марк все никак не мог нарадоваться ее отъезду. Что снова привело тещу в его дом? Видимо, что-то важное.

Он вбежал по лестнице, торопливо прошел по галерее, затем по коридору и постучал в дверь. Распахнув ее, он был поражен представшей перед ним картиной: жена сидела в кресле у окна! Такого на его памяти не случалось больше двух лет. По крайней мере в его присутствии.

В комнате кроме жены бала Прайс. Он взглянул на камеристку, и она вышла, подчиняясь молчаливому приказу. Марк подошел к жене. Эйлин сидела с каменным лицом, глаза смотрели зло. Рот ее, не отличавшийся изяществом формы, сейчас напоминал щель. Первым заговорил Марк.

— Я слышал, приехала твоя мама, что-нибудь случилось? Что-то плохое?

— Для кого как, — судорожно глотнув, заговорила Эйлин. — Она сообщила мне новость, но кое-кому она не покажется плохой, а наоборот, позабавит. Другие же будут шокированы. Я же не только потрясена, но глубоко ранена и унижена.

Мистер Сопвит уже понял, о чем идет речь. Черты лица его застыли. Он смотрел на жену, не отводя глаз, и ждал продолжения.

Когда она заговорила, он не узнал ее голоса. Куда девался тихий, жалобный тон вечной страдалицы. Слова звучали отчетливо и резко.

— Как оказалось, я последняя в графстве узнала, что у тебя есть любовница. Для меня не секрет, что любовниц имеют многие мужчины, однако они обычно это скрывают, по крайней мере так поступают настоящие джентльмены. О твоей связи с этой Майтон судачат не только во всем графстве. Твои, мерзавец, — сказала, как плюнула, Эйлин, — похождения потешают весь Скарборо. Мало того, вместе с тобой ее обслуживает какой-то простолюдин.

В голове Марка словно гудел колокол. Он был не в состоянии объяснить, что уже несколько месяцев старается порвать с Агнес, да и в любом случае встречались они тайком. Местом свиданий они выбрали укромный уголок: за оврагом Биллингс Флэт в глубине леса в незаметной ложбинке. А тайное стало явным из-за того, что ненасытная сучка разболтала обо всем своим подругам.

— Не такая я важная птица, чтобы мои плохие или хорошие дела занимали многих в Скарборо, — заговорил он спокойно и устало, удивляясь собственным словам. — И я сомневаюсь, что моя слава докатилась так далеко.

— Значит, ты все признаешь? — Эйлин встала, держась за спинку стула.

— А ты ждала от меня иного? — повернулся к ней Марк. — Тебе обо всем доложила мать, а ты не спрашиваешь у меня объяснений.

— А разве что-то еще нужно объяснять?

— Да, Эйлин, объяснение есть, и достаточно основательное, — возвысил голос Марк, глаза его гневно сверкнули. — Вспомни, когда в последний раз мы спали вместе? Когда ты позволяла мне дотронуться до тебя? С тех пор прошли годы. У меня есть особые потребности, которые не имеют отношения к любви, заботе о семье. Без них так же нельзя обходиться, как без пищи и воды. Если человек не ест, он может умереть от голода, не будет воды — умрет от жажды. Мужчина не может без женщины, если он не удовлетворит свою потребность, то может сойти с ума. Если бы я выбрал себе кого-либо из кухни, тебе стало бы легче, потому что дело обычно решается именно так. Моей любовницей могла бы стать и Прайс. Да, да, — закивал он, — твоя бесценная Прайс. С тех пор как ты обосновалась на этой кушетке, я часто ловил ее призывные взгляды. Что бы ты сказала на это?

— Как ты смеешь говорить такое, и о ком, о Прайс!

— Эйлин, Бога ради, не будь такой наивной! Хотя нет, ты не наивная, нет, совсем нет, ты — слепая, ты точно так же сделала себя слепой, как и превратила в неизлечимо больную. Но тебе не удалось до конца заморочить мне голову. Эта кушетка и притворная болезнь нужны тебе как удобный предлог, чтобы держать меня на расстоянии. Я догадывался об этом, знала обо всем и твоя мать. Тебе не следует сваливать на меня всю вину за то, что я сделал, и… — Марк удержался от того, чтобы не добавить: «И собираюсь делать дальше». Ведь на самом деле он не собирался отказывать себе в удовольствии, только Агнес Майтон не будет иметь к этому отношения.

Марк прошелся взад и вперед по комнате. Жена молча следила за ним.

— Что ты намерена делать?

— Я возвращаюсь домой к маме, — после долгой паузы ответила она.

Ответ не удивил Марка. Он не сомневался, что старая мегера посоветует дочери именно это. Однако, зная жену, полагал, что она выдержит в Уотерфорд-Плейс не больше месяца, после чего вернется к нему при любых условиях.

— Причем я не собираюсь когда-либо сюда возвращаться, — заявила она. — И детей я забираю с собой.

— Что ты сделаешь?

— Я увезу детей с собой.

— Ты этого не сделаешь.

— Ошибаешься, Марк, сделаю. И если не отдашь мне их без скандала, то подам на тебя в суд.

Глаза мистера Сопвита превратились в щелочки. Как оказалось, он совсем не знал эту женщину и недооценивал ее. Глядя в ее ставшие вдруг темными и глубокими серые глаза, он понял, что его неверность стала для нее средством спасения, возможностью избавиться от него. Он нисколько не сомневался, что ее болезни закончатся, стоит ей выйти за порог этого дома. Ему также стало ясно, что та решимость, с которой она удерживала себя на кушетке, теперь обратится в стремление вернуться к нормальной жизни. На мгновение Марк увидел себя глазами жены: невежественный тюремщик, который охраняет прикованного к стене пленника и сам не знает, зачем он вообще ему нужен. В эти короткие мгновения он также осознал, что расстанется с женой без тени сожаления.

Но дети — другое дело. Однако что он мог поделать? Дети здесь остались бы одни. Конечно, рядом находилась бы Троттер, но не было бы хозяйки, которая присматривала за ней и детьми.

Жена поразила его еще сильнее, когда холодно заявила, нарушив ход его мыслей:

— Если ты не станешь чинить мне препятствий, я позволю детям иногда навещать тебя. Если же захочешь мне помешать, мой отец предоставит заниматься этим адвокату нашей семьи, мистеру Уэлдону, и дело решится по закону.

Боже, боже! Марк взялся за голову и снова принялся мерить шагами комнату. Он не мог поверить, что с ним говорит его хрупкая болезненная жена. С мрачной иронией он жалел, что не изменил ей сразу, как только она в первый раз отвергла его. Хотя нет, поправил он себя, она никогда открыто не отвергала его. Доктор Кемп хорошо подыграл ей. И кто знает, если бы ей с самого начала стало известно о сопернице, возможно, это помогло бы выздоровлению.

Но какое теперь это имело значение. Он устал, страшно устал.

Устал от мыслей о шахте, о доме, за которым некому было как следует присмотреть. Не прибавляли ему радости и полупустые конюшни. А еще его утомила леди Агнес, да и Эйлин тоже. Он повернулся и посмотрел на жену и еще раз сказал себе, что давно от нее устал. Пусть уезжает. Но дети… а что было ему делать? — он понурил голову. — Жизнь — тяжелая ноша, которую надо безропотно нести, а можно сбросить ее, но для этого надо отправиться в лес с пистолетом, приложить дуло к виску и нажать курок. А дальше — ничего, ничего, кроме тишины и покоя, вечного покоя. Он повернулся и медленно вышел из комнаты.

Глава 6

Тилли хотелось плакать, но не только потому, что будущее снова стало неопределенным. Ей было грустно расставаться с Джесси Энн и Джоном. После отъезда Мэтью и Люка в пансион жизнь в детской напоминала ей праздник. Еще она думала о мистере Бургессе. Что станет с ним? Он пытался успокоить ее, уверял, что о нем не нужно беспокоиться, потому что многим детям нужны гувернеры, а главное — у него есть крыша над головой. Он называл дворцом свой дом в три комнаты с длинной мансардой.

Тилли как-то раз заглянула в этот «дворец» и особенного великолепия не увидела, особенно внутри. В доме почти не было мебели, кроме небольшого стола, комода и грубой деревянной кровати в спальне. Недостаток мебели с лихвой восполняли книги разного содержания, формы и размеров, которыми были уставлены самодельные полки, занимавшие почти целиком все стены. Тилли не заметила в доме никаких безделушек, даже приличной посуды. Единственным предметом, создающим в доме уют, был камин. Да, крышу над головой он имел. Но ему не удалось накопить денег, потому что, получив свое ежемесячное жалованье, он неизменно отправлялся в Ньюкасл и возвращался с новыми книгами. Тилли тешила для себя, что он был обеспечен хуже слуг, даже хуже горняков, значительно хуже.

В доме царила полная неразбериха. Тилли целый день укладывала вещи детей. Всю прислугу охватило смятение: никто не знал, что произойдет дальше. Единственное, что как-то скрашивало мрак неопределенности, был отъезд Прайс, которую хозяйка брала с собой. Отныне слуги избавились от ее присутствия раз и навсегда, что служило некоторым утешением.

У Тилли пока не находилось времени, чтобы задуматься о своей дальнейшей судьбе. Одно ей было ясно: с отъездом детей делать ей в доме нечего, и миссис Лукас постарается побыстрее от нее отделаться. Миссис Лукас невзлюбила ее, как и кухарка. Они напоминали Тилли жителей ее деревни: всякий раз она читала в их взгляде подозрение.

Девушка продолжала укладывать вещи, рядом стояла Джесси Энн.

— Троттер, не клади в чемодан мою кучеряшку, — попросила девочка, — я ее люблю. — Она крепко прижала к себе куклу-негритенка с завитыми спиральками волосами. — Почему ты не поедешь со мной, Троттер? — она пристально смотрела на Тилли.

— Мисс Джесси Энн, я не еду потому… что это далеко… и вас там ждет другая няня.

— Ну ее, другую, — откликнулся Джон.

Тилли ласково посмотрела на него. Несмотря на все старания мистера Бургесса, Джон продолжал говорить как деревенские дети. Как считал мистер Бургесс, этот дефект должен со временем исчезнуть.

Девушка наклонилась, расправила его платьице и со слезами в голосе попыталась его ободрить.

— Теперь ты будешь носить брючки.

— Не нужны мне брючки-дрючки.

Джесси Энн рассмеялась, улыбнулась и Тилли, прижав малыша к груди. В этот момент в комнату проскользнула Филлис Коутс и тихо позвала:

— Тилли.

— Что такое?

— Там тебя хочет увидеть парень. По виду он горняк. Кухарка попробовала его прогнать, но он стоит на своем. Говорит, что ему нужно обязательно тебя повидать. Может быть, он пришел из-за этой суматохи, ты понимаешь, — дернула подбородком Филлис. — Он, наверное, думает, что ты уезжаешь вместе с детьми.

— Как его зовут? Какой он с виду? Ты говоришь это парень, а он взрослый или молодой?

— Нет, он совсем почти мальчик, ему лет пятнадцать или около того.

Тилли с облегчением вздохнула. На какое-то мгновение ей показалось, что Хал Макграт осмелился появиться у дома. От него всего можно ожидать. Этой ночью, лежа в постели, девушка размышляла, куда ей пойти. Однако в любом случае отправится она подальше от деревни. Тилли не сомневалась, что Макграт снова начнет ее преследовать, когда узнает, что она беззащитна. Вероятно, судя по описанию Филлис, ее хотел видеть Стив. Почему вдруг он решил прийти?

— Скажи ему… скажи, что я занята, освобожусь завтра, когда хозяйка уедет.

— Послушай меня, — Филлис взяла ребенка из рук Тилли, — спустись потихоньку через черный ход, совсем необязательно идти через кухню. Пройдешь через кладовую, а во дворе свистнешь ему.

— Иди, — подтолкнула Филлис Тилли, заметив ее колебание. — Что они тебе сделают, если ты завтра уйдешь отсюда.

Филлис была права. В другое время за такое своеволие девушку обязательно уволили бы, но ее все равно ждал расчет, так что бояться нечего, хуже не будет.

Тилли дошла до угла двора и увидела Стива у денника: он смотрел на лошадь в загоне, и свистнула. Стив резко повернулся на свист и побежал к девушке. Лицо его сияло, глаза искрились смехом.

— Мне надо было тебя увидеть. У меня хорошие новости, — с места в карьер начал он. — Наш Хал уплыл.

— Как это — уплыл? — опешила она.

— Да, уплыл, вместе с Миком. Джордж тоже был сначала с ними. На причале в Ньюкасле они ввязались в драку. Как рассказывает Джордж, Хал с Миком затеяли драку с тремя моряками, которые их задирали. Хал с Миком обозвали их липовыми моряками, которым только в луже плавать. Те не стерпели и накинулись на них, а Джордж бросился наутек и спрятался за каким-то пакгаузом. Он видел, как с большого корабля на берег сошли двое парней. Они поговорили с моряками, потом все вместе поволокли Хала и Мика по сходням. Джордж видел, как они бросили их в трюм корабля.

Стив наклонил голову, обхватил себя здоровой рукой за талию и принялся хохотать.

— Я со вчерашнего дня все смеюсь. В жизни столько не смеялся. Думаю, еще и потому, что Джордж боялся идти домой и рассказать отцу с матерью, что случилось с их красавцами. Джордж говорит, что через час после того, как их затащили на корабль, на нем подняли якорь и отчалили. Джордж поинтересовался у какого-то парня на берегу, куда отплыло судно. И он ответил, что оно ушло куда-то, название похоже на Индию… Тилли! Представляешь, какие у них будут лица, когда они очухаются? — Стив в порыве чувств схватил ее за руку. — Хал всегда воду терпеть не мог. Он никогда не хотел купаться с другими ребятами. Да, наш задавака боялся воды, — Стив расхохотался.

— Тсс! Тсс! — зашикала на него Тилли, сама улыбаясь. — Сейчас сюда сбегутся все из кухни.

Девушка потащила его за собой за угол сквозь арку. Они остановились у тропинки, которая вела к помойке.

— Новости лучше я не слышала в жизни, — горячо зашептала она. — Меня всю трясло от страха. Понимаешь, завтра моей работе конец.

— Почему? — удивился он. — Тебя выгоняют?

— Нет, хозяйка с детьми уезжает жить к своей матери. Она поссорилась с хозяином и теперь увозит детей.

— Эх, — огорчился Стив, — хорошие новости и плохие всегда рядом.

— Я не очень расстраиваюсь. Ничего, поживу у себя в сарае, только вот беспокоилась, что могу встретить Хала.

— Ну, теперь ты можешь жить спокойно год, а то и два или даже три… Отец говорит, если корабль направляется в Индию с товаром, они могут несколько лет не видеть этих берегов. Он здорово разошелся, чуть умом не тронулся. А мать не так уж переживала, обозвала их только чертовыми идиотами. Знаешь, Тилли, я наслушался рассказов моряков и думаю, что Халу там солоно придется. А у меня вчера был день рождения, — без всякого перехода объявил парень уже без улыбки. — Теперь мне шестнадцать, Тилли.

— Правда! Поздравляю тебя, Стив.

— Спасибо. Только жаль, что мне не восемнадцать.

— Скоро будет.

— Тилли, я тебе нравлюсь?

— Конечно, Стив. Ты же сам знаешь, ты мой друг, — она особенно выделила последнее слово. — А сейчас мне пора идти. Одна из служанок подменяет меня. Если ее там увидят, у нее могут быть неприятности.

— Понимаю, но подожди минутку, — попросил парень, жестом останавливая ее. — Скажи, куда ты пойдешь.

— Я еще не думала об этом как следует: некогда было. Я могу вернуться в сарай у нашего дома, но скорее всего пойду к миссис Дрю. Она очень приятная женщина. Ты ее знаешь, и Кети с Сэмом тоже. Миссис Дрю посоветует, как мне быть, и они приютят меня, пока я не подыщу себе место.

— Могу я прийти к ним тебя навестить?

— Ну конечно, Стив, приходи, — после паузы разрешила она. — А теперь мне нужно бежать. Спасибо за хорошую новость. Огромное спасибо.

— Ну что ты, Тилли… Я… я все готов для тебя сделать, — почти шепотом закончил Стив.

— Сможешь найти обратную дорогу? — отступая назад и кивая, улыбнулась Тилли.

— Я же сюда пришел, сумею и выйти отсюда.

Девушка повернулась и побежала под арку во двор. В кладовой она задержалась и на мгновение закрыла глаза. Она радовалась, что Стиву всего шестнадцать, иначе хлопот было бы не избежать: хотя так говорить о нем было несправедливо. Он столько для нее сделал. Но она сказала себе, что имела в виду совсем другое. Тилли вышла из кладовой и крадучись пошла по коридору, где едва не натолкнулась на стоявших к ней спиной экономку и дворецкого.

— Завтра я всеми займусь, как только вернусь к себе в комнату, — достаточно громко говорила миссис Лукас. — Здесь нужны перемены. Я начну с кухарки. Сразу прекращу ее махинации. Теперь я тоже буду присутствовать в кухне, когда приедут торговцы. В любом случае, на шесть едоков станет меньше, так что поживиться особенно станет нечем.

— Почему на шесть? — тихо спросил дворецкий.

— Как же, как раз на шесть: хозяйка с детьми, мадам Прайс, этот старик Бургесс и еще девчонка, колдовское отродье. Она действовала мне на нервы с первого дня, как появилась. От нее я избавлюсь с особым удовольствием. Как только хозяйка уедет, ей первой придется убраться отсюда, вот увидите.

Скоро Тилли убедилась, что экономка настроена серьезно. В полдень, спустя всего полчаса после отъезда экипажа, увозившего хозяйку с матерью и детей, Тилли уже шла с узелком к воротам.

Одна Филлис попрощалась с ней и пожелала удачи. Остальную прислугу занимала битва между экономкой и кухаркой. Однако у миссис Лукас была более высокая должность, потому исход сражения был предрешен. Тем не менее все с интересом следили за схваткой, хотя понимали, что оставались в проигрыше.

Тилли не слышала, чтобы кто-то, даже Филлис, из прислуги жалел об отъезде хозяйки. Никого также не интересовало, что станет делать теперь хозяин. Девушке казалось странным, что она не видела хозяина все три дня сборов. Не виделся мистер Сопвит и с детьми, если только не заходил в детскую, когда она крепко спала. Тилли жалела хозяина. Конечно, он нехорошо поступил с женой. Однако в кухне говорили, что давно ничего не получал от Эйлин как от жены, поэтому и винить его особенно нельзя. Тилли хорошо относилась к хозяину, продолжая считать его добрым и хорошим человеком. По крайней мере, он не сделал ей ничего, кроме добра.

У ворот девушка остановилась, задержав взгляд на домике привратника, смотревшем на нее пустыми окнами. Уже больше четырех лет здесь никто не жил. Домик зарос бурьяном, как и ворота, которые постоянно стояли открытыми. При виде такого запустения грустно становилось на душе. Тилли не отказалась бы пожить в этом маленьком домике. Как было бы чудесно!

Девушка решила, что будет приходить сюда ночевать, если миссис Дрю не сможет ее приютить. Мистер Сопвит, вероятно, не станет возражать. С этой мыслью она подошла через высокую траву и бурьян к окну и заглянула внутрь. Там было темно и ей не удалось ничего разглядеть. Она побрела вдоль стены и, обогнув домик, к своему удивлению, обнаружила протоптанную в траве тропику, которая вела от дверей к начинавшимся неподалеку зарослям. В домик кто-то заходил и очень часто.

Тилли поравнялась с окном кухни, которое находилось рядом с дверью, когда вдруг услышала шуршание травы под чьими-то быстрыми шагами. Она едва успела юркнуть в кусты и затаиться в высокой траве.

Девушке показалось, что шаги замерли рядом с ней. Она едва не вскрикнула, когда увидела сквозь траву, как чья-то рука перевернула камень и что-то из-под него достала. Затем Тилли услышала, как заскрежетал в замке ключ. Не успела она как следует перевести дух, как снова раздался скрежет и рука вернула ключ под камень.

Когда шаги стихли, девушка легла лицом в траву и несколько раз глубоко вздохнула. Она спросила себя, почему испугалась, что ее могут увидеть около домика привратника. Ответ оказался очень прост. Если ее заметят, то сразу поймут, что она хочет остаться, а дальше миссис Лукас окажется тут как тут.

Тилли достала ключ и, глядя на него, размышляла, кто и зачем скрытно приходил в домик. Она поднялась с земли и посмотрела в сторону леса. Ей было ясно, что приходивший человек связан с домом и являлся он сюда не один раз.

Тилли быстро подошла к двери и повернула ключ в замке. В кухне ей все стало ясно. На скамье стояла корзинка, в которой было не меньше трех дюжин яиц. Рядом лежал недавно забитый молочный поросенок. На полу у скамьи стояли еще две корзинки: одна — полная слив, вторая — с душистыми виноградными гроздьями.

Ну и дела творились в имении. Продукты уходили на сторону из не такого уж и большого хозяйства. Своей фермы в имении не было. Держали только около сотни кур. Ближе к лугу находилось три свинарника. За живностью присматривал мистер Пилби, работавший и в саду. Старшим над дворовой прислугой был мистер Саммерс, который занимался теплицами. Все они хороши: и в доме и во дворе. Тилли стало грустно. Мистер Пилби и мистер Саммерс вызывали у нее отвращение. Она могла убедиться, какие это мерзкие люди. Как-то раз, гуляя с детьми по саду, Тилли сорвала яблоко, и мистер Саммерс раскричался на нее. А все они занимались воровством постоянно. Неужели они не понимали, что обкрадывают хозяина?

Девушка могла бы еще понять, если бы они потихоньку отдали что-то бездомному или угостили виноградом того, кто никогда его не видел. Но продавать на сторону столько добра — это уже никуда не годилось. Возмущение и досада охватили ее. Она заперла дверь, положила ключ на место под камень и вышла на дорогу.

Было ясно, если миссис Дрю ей откажет, на домик рассчитывать нельзя, и ей придется вернуться в сарай… но что если там поселился бродяга?

При мысли об этом ее стала бить нервная дрожь. Ведь придется искать какой-то выход. Сначала же нужно повидать миссис Дрю…

Бидди Дрю встретила Тилли приветливо, но очень удивилась.

— Как ты умудрилась прийти в такой час, девочка?

— Я… я потеряла работу, миссис Дрю.

— Они тебя за что-то уволили?

— Не совсем так. Хозяйка… в общем, был скандал, она вернулась к матери и увезла детей, а я осталась не у дел.

— Ну вот, что я говорила: бедным всегда достается больше всего. Входи, девочка. Видишь, я по самую шею в мыльной воде: дважды в неделю у меня стирка. Я стараюсь заняться этим пораньше, чтобы все за день высохло на улице, иначе дома одежда будет болтаться неизвестно сколько.

— Спихни это на пол и садись, — она показала на лежавший на скамье ворох рабочей одежды. — Сейчас поставлю чайник и сама попью, а то уже устала.

Тилли не стала садиться, а спросила:

— Можно, я вам помогу?

— Ты хочешь мне помочь? — слегка опешила Бидди, но потом улыбнулась. — Пожалуйста, но тебе придется снять жакет и шляпку. Давай сначала мы попьем чаю и немножко поболтаем, потом возьмемся за дела.

Тилли повесила жакет со шляпкой на гвоздь за дверью в соседнюю комнату.

— А где все? — поинтересовалась девушка.

— Пег, Кети и Сэм внизу, — она кивнула на пол. — Бидди с Артуром после второй смены спят там, — она кивнула на соседнюю комнату. Тилли охнула и смущенно прикрыла рот. — О, можешь не беспокоиться, говори нормально. Их и пушкой не разбудишь. Фанни и Джимми на ферме Ричардсонов: собирают на полях камни, — улыбка сбежала с ее лица. — Для семилетнего ребенка работенка тяжелая, но девочка дышит свежим воздухом, а это много значит.

С кружками дымящегося чая в руках они присели на скамью, но в это время за стеной раздались громкие сердитые крики. Тилли от неожиданности обернулась и опасливо посмотрела на стену.

— Это Энни Уотерс, — со смехом стала объяснять Бидди. — Она глухая, как пень, наверное, кто-либо из ее мальчиков завалился спать немытым. Вот она и выкуривает их оттуда. У нее семеро мужчин семье. Все работают на шахте и страшные грязнули. Хоть мытые, хоть немытые — все равно грязные. Ну, теперь выкладывай, что у тебя.

Тилли рассказала все новости. Бидди внимательно выслушала ее.

— Мистер Сопвит не хуже и не лучше остальных, — склонив голову набок, заключила миссис Дрю. — Всегда джентри вели себя так. Как говаривала моя мать, ему будет мало и десятерых. Но с другой стороны, есть женщины и того хуже — совсем ненасытные. Такую можно остановить только, если каждый год награждать ребенком. А о леди Майтон могу сказать, что она заработала громкую славу. Я уже не первый раз о ней слышу. Она ко всему еще и знатная дама, очень властная. Слуги для нее все равно что грязь. Разные есть джентри, моя милая, а некоторые еще норовят использовать слуг как скот. Взять Макканов, которые живут в конце улицы. Их Пегги служила в богатом доме около Ньюкасла. Ее недавно вернули оттуда домой. Девушек в этом доме отправляли наверх к хозяину. Там в особой комнате этот старый мерзавец забавлялся с ними, а вину вешали на кого-либо из парней с конюшни. Между прочим, а ты?.. — Бидди наклонилась к Тилли и спросила ее кое о чем личном: Тилли залилась краской и потупилась.

— Да, бабушка говорила со мной об этом, после того как у меня в тринадцать лет все началось.

— Ну и хорошо, если ты уже все знаешь. Но все равно, детка, смотри в оба, не тряси юбкой, и все будет в порядке.

— Я поняла, миссис Дрю.

— Конечно, среди любого класса находятся паршивые овцы. Не стоит за это хаять только джентри. Вот, к примеру, в шахте есть Дейв Райс, инспектор работ. Этот тоже хорош гусь. Дай ему волю, уложит, и глазом моргнуть не успеешь. Мне самой пришлось в свое время от него отбиваться. Старая скотина! Пристал он ко мне как-то раз, а я ему пообещала, если не отстанет, засуну ему ручку от кирки в одно место.

— Вы тоже работали в шахте, миссис Дрю? — удивилась Тилли.

— Пятнадцать лет, да, пятнадцать лет, — она отвернулась и стала смотреть в раскрытую дверь на дорогу. — Когда я стала старше — привыкла. Но спустилась я туда в первый раз почти ребенком. Боже! Я была напугана до смерти. Надо ползать, ползать и ползать изо дня в день, колени и руки все в крови. Я плохо соображала, что за чем, ребенок не может этого понять, — она повернулась к Тилли. — Поэтому я не хочу пускать туда ни Фанни, ни Джимми. Остальным приходится это делать, чтобы мы могли прокормиться. Но мы не так уж плохо живем, и все меня поддерживают, так что младшим не надо лезть в эту чертову дыру, — с горечью проговорила она. Но сразу же ее тон переменился. — Теперь пора вернуться к корыту. Хочешь помогать, отожми белье катком, он там, под навесом, а потом развесишь его во дворе.

— Миссис Дрю, — девушка остановилась с тазом мокрого белья. — Я хотела спросить… не могли бы вы найти мне место до завтрашнего дня.

— Конечно, куда же ты еще пойдешь. Можешь устроиться на коврике у очага. А нет, так спи стоя у стены. Выбирай, — она рассмеялась. — Зачем спрашивать, тебе всегда здесь найдется место, где приклонить голову.

Тилли вышла во двор со слезами на глазах. От добрых слов ей всегда хотелось плакать. Она нашла каток под навесом. Валики в середине сильно сработались. Похожий каток был и у них дома, так что она без труда справилась с работой. Но когда ей понадобился кол, чтобы подпереть веревки, пришлось пройти рядом с выгребной ямой, и от запаха ее стало подташнивать, но она стала ругать себя. Стоило ли обращать внимание на эту ерунду, если ее приняли с такой добротой.

Тилли развешивала белье, и тут ее осенило. Зачем ей отправляться утром в Шильдс искать место, если она может найти работу в шахте, где Кети. Тогда ей не нужно будет уходить из этой семьи, в которой так тепло и все любят друг друга. Девушке так нравилась эта семья. Она готова на все, только бы остаться с этими добрыми и милыми людьми.

Глава 7

— Ты собираешься в шахту? — поразилась Кети. — Не будь дурочкой, ты и пяти минут там же выдержишь.

Три следующих дня Тилли упрямо ходила по Шильдсу в поисках работы. Как выяснилось, чтобы устроиться на хорошее место, требовались рекомендации, и не одна, а иногда даже три. Тилли подумывала обратиться к мистеру Сопвиту, но потом представила, что придется встречаться с прислугой, и у нее пропало всякое желание идти в этот дом. Думала она и о Саймоне. Он, без сомнения, хорошо бы о ней отозвался, но Тилли не могла заставить себя отправиться на ферму, потому что едва ли удастся избежать встречи с его женой. Случалось, девушка не думала о нем много дней подряд, но, когда вспоминала, от боли сжималось сердце. И все же теперь она могла сказать, что время способно приглушить боль. Так должно быть, потому что она не собиралась коротать в одиночестве всю оставшуюся жизнь. Ей нужен был человек, которого бы она любила, а он любил бы ее. Но больше всего нуждалась она в заботе и сочувствии. Больше всего Тилли ценила доброту.

На третий день после ухода из дома Сопвитов Тилли снова завела с Кети разговор о шахте, о том, как бы ей устроиться туда на работу. Поздно вечером они лежали с Кети на тюфяке у очага и тихонько разговаривали. За спиной Кети уютно устроилась Фанни.

— Ты даже представить себе не можешь, каково там, внизу, — свистящим шепотом отговаривала Кети. — Я уже привыкла, но согласна отдать что угодно, лишь бы найти работу наверху. Но с другой стороны, я рада, что при деле. Счастье, что у всех у нас есть работа, потому что в округе для всех нас мест бы не нашлось. Но ты — в шахте! Это уже слишком. И Сэм тоже против, даже слышать об этом не хочет… Не переживай, найдется и для тебя работа, такая, как была у Сопвитов.

— Боюсь, Кети, что не найдется. У меня нет рекомендаций. Мне сегодня предложили всего лишь место в пивной в порту. Я говорила с женщиной, которая подыскивает людям работу. Берет она за это шесть пенсов. Когда я ей заплатила, она дала мне два адреса, один из них и была пивная. Ужасное место. И Кети, там были женщины… не поверишь, но это так!

— Еще как поверю! — нисколько не удивилась Кети. — Я сама то же самое видела. Зачем далеко ходить. В трактире у дороги «Петух и Бык» творится то же самое. Постой как-нибудь вечерком в субботу у этого заведения и понаблюдай. Увидишь такое, что тебе и не снилось. А второе, что за место?

— Что-то наподобие… пансиона, и хозяйка сказала, что мне там надо будет жить. Я уже подумывала о том, чтобы согласиться, но она мне сказала, что может взять меня и без рекомендаций, они ей ни к чему. Мне не понравилось, как она это сказала. И место сразу показалось каким-то неприятным. Я решила побыстрее уйти, и она дошла за мной до двери.

— Тебе повезло, а могла бы оказаться в постели с каким-нибудь морячком, — затряслась от смеха Кети.

— Ну, ты и скажешь, Кети.

Они начали шутливо толкаться, и полусонная Фанни возмутилась:

— Кети, перестань лягаться, — и сразу же с противоположного конца комнаты донесся мужской голос:

— Эй, вы там, бросьте трепаться, и заткнитесь, я спать хочу.

— Сам заткнись! — шепотом беззлобно огрызнулась Кети. — Нечего уши распускать.

— Очень надо. А вы лучше уймитесь, а то я вас из постели выкину.

— А мы не боимся, нам невысоко падать, — отшутилась Кети.

Тилли тоже тихонько рассмеялась. Кети была права, падать им в самом деле некуда. Постелью им служил положенный на пол набитый соломой тюфяк из мешковины. Но спать на нем было тепло. Когда за полчаса до этого разговора Тилли без сил опустилась на него, он показался ей мягче перины. Она страшно вымоталась за день, и натруженные ноги с натертыми волдырями гудели, не переставая.

Кети обняла Тилли, которая робко сделала то же самое, и скоро обе уже крепко спали голова к голове.

В четыре часа утра Бидди легонько потрясла за плечо лежавшую на спине Кети. Та сначала протестующе забормотала, затем сразу открыла глаза и заморгала, прогоняя сон. Осторожно перебравшись через спящую Тилли, Кети захватила лежавшую рядом с их тюфяком одежду и поплелась на кухню, войдя туда, зажмурилась от света лампы.

Спавшая в кухне с матерью Пег, уже одетая, торопливо доедала горячую кашу. Заканчивал завтракать и Сэм. Все молчали. Так же, не говоря ни слова, они вышли за дверь, а Бидди, тоже молча, закрыла за ними дверь. А стоило ли разговаривать: они еще до конца не проснулись, утро выдалось холодное, впереди их ждал долгий день и изнуряющая работа.

Тремя днями позже Бидди провожала на работу уже четверых. Вместе с тремя ее детьми отправлялась в шахту и Тилли.

— Помоги тебе Бог, девочка, — похлопала ее по плечу Бидди, нарушая молчаливый ритуал. — Да, помощь Его тебе не помешает, — прибавила она, закрывая дверь и оставляя за порогом морозную темноту раннего утра.

Сердце Тилли бешено колотилось. Вслед за Кети она обогнула длинный ряд тележек, потом прошла почти вплотную к лошади, которую вели к постройкам, сгрудившимся по одну сторону широкой дороги, под наклоном уходившей под землю.

Развешанные в нескольких местах фонари освещали подход к шахте. Свечи в них для удобства были помещены в жестяные коробки.

— Держись ко мне ближе, а то, чего доброго, угодишь под лошадь, — Кети притянула к себе Тилли. Они как раз проходили мимо группы лошадей, стоявших в темноте и поэтому едва различимых.

— Пойдем сюда, и помни, чему я тебя учила. Не бойся ему возражать. А когда он тебя спросит, хочешь ли ты подписать соглашение, отвечай: «Ну да, а как же?»

Тилли не ответила, но, как советовала Кети, стала держаться к ней поближе. Наконец они оказались перед окошком деревянной хибары, откуда их разглядывал мужчина. Он стоял против света, и Тилли не могла его как следует рассмотреть, заметила только, что он худой и небольшого роста. Но в этом не было ничего необычного. Так выглядели чаще всего мужчины, работающие в шахтах. Отличал мужчину голос: низкий с игривыми интонациями.

— А, Кети, еще и день не прошел, а ты уже здесь, — не сказал, а пропел он.

— Оставьте ваши шуточки, мистер Райс, — ничуть не смутилась Кети. — Еще. Вот, я ее привела, — она кивком показала на Тилли.

— Я не слепой и понял, что это не твоя тень. Ну, красавица, думаю, она тебе уже все рассказала. Знаешь, — он перегнулся через окошко, наклоняясь к Тилли, — ей кажется, она знает об этой чертовой дыре больше меня. Ты хочешь подписать соглашение?

— Ну… да.

— Тогда ты знаешь, как и что. Хочу сказать, что тебе повезло. Если бы Кети не замолвила за тебя словечко, не видать бы тебе здесь работы. Сюда попасть — очередь стоит до самого Джэрроу.

— Ладно вам шутить, мистер Райс. Вы знаете не хуже меня, что лезть в эту поганую дыру найдется немного охотников, кому уж совсем деваться некуда. Ну, все, я ее забираю.

— Подожди, пусть скачала подпишет бумагу. Зайди на минуту.

Кети втолкнула Тилли в хибару, и она оказалась перед высоким столом с двумя бухгалтерскими книгами.

— Скажи свое полное имя, а потом поставишь крест, — открывая одну из книг, распорядился Дейв Райс.

Тилли скосила глаза на Кети и поняла ее еле заметный предостерегающий кивок.

— Тилли, Троттер, — ответила она.

— Замужем? — ухмыльнулся он.

— Нет, — ответила она.

— Так и запишем: Тилли Троттер, девица. — Он поставил рядом с ее именем число и ткнул пером в бумагу. — Вот здесь распишись. — И Тилли поставила крест рядом со своим именем.

— Ты знаешь ставку: двенадцать шиллингов в неделю, — уже серьезно заговорил он, — но это, конечно, зависит от их выработки. Будешь работать вместе с Кети и Флорри Коннор, верно? — он повернулся к Кети.

— А вы как будто не знаете.

— Ах ты, дерзкая мартышка, пора надрать тебе задницу, — ухмыльнулся Райс. — Придется мне этим заняться.

— Раньше рак на горе свистнет, — с этими словами Кети потащила Тилли прочь. — Мерзкий слизняк, — с отвращением повторила она, когда Райс уже не мог их услышать. — Если меня нет рядом, будь начеку. Постой минутку, — дернула она за рукав Тилли и продолжала наставлять подругу, серьезно глядя на нее в колеблющемся свете фонаря. — Я тебя предупреждаю: ты можешь испугаться, когда спустимся, потому что я тебе кое-что расскажу, мисс Няня, — она легонько толкнула Тилли в плечо. — Через пару дней ты поймешь, что из всех, кто внизу, самые чистые по всем статьям, это лошади. Поэтому я советую тебе смотреть вперед и не обращать внимания на то, что творится по сторонам. За каждым углом можешь такое увидеть, что волосы дыбом встанут. Наверное, Сэм был прав, когда вчера говорил, что лучше бы тебе найти работу поприличнее. Теперь ты здесь, подписала соглашение и можешь уйти не раньше, чем умрешь, как Флорри Томсон. Тебя взяли на ее место. Но погубил ее не уголь, а чахотка… Эх, все уже здесь, — полуобернувшись, она посмотрела на группу мужчин, женщин и детей, двигавшихся к входу в шахту. — Я хотела, чтобы ты осмотрелась в тишине, до их прихода. А вообще говоря, там тихо совсем никогда не бывает, но когда вокруг народ… ну да ладно, поторапливайся.

Слова Кети привели Тилли в еще большее смятение. Она с трудом поспевала за быстро шагавшей подругой. Ей казалось, внутри у нее все похолодело от страха. Так она не боялась никогда в жизни. Это был какой-то новый, неизведанный прежде страх. Раньше, когда она забывала о Хале Макграте, страх проходил. Но этот страх, она чувствовала, не отпустит ее никогда. Девушке предстояло спуститься в чужой неизвестный мир. Подруги шли по тоннелю, посреди которого были проложены рельсы. Тилли приноровилась идти между ними, но от окрика Кети вздрогнула и едва не упала.

— Ты что, хочешь, чтобы тебя задавили? Не лови ворон, это дорога для тележек. Смотри, — она показала вперед: к ним приближался парень, ведя в поводу лошадь, за которой двигались три тележки, полные угля.

Тилли казалось, они идут бесконечно, наконец туннель вывел на широкое пространство. Оно освещалось фонарями, висевшими на гвоздях, вбитых в балки, которые поддерживали свод. В этом зале к основной магистрали подходили рельсовые пути, выходившие из боковых штреков. По ним лошади тащили груженные углем тележки.

Тилли бросила взгляд в сторону и остановилась как вкопанная: в уголке на корточках сидел мужчина и преспокойно занимался своими делами.

— Привет, Кети! — крикнул он.

— Привет, Дэнни, — невозмутимо откликнулась Кети, не глядя в сторону мужчины, но картина ее определенно не поразила.

— Сюда, — Кети потянула Тилли за рукав. Теперь они двигались по одному из боковых штреков. Тилли казалось, что глубже спуститься уже невозможно, тем не менее штрек ощутимо уходил вниз. Более того, он был значительно уже основного, и потолок висел прямо над головой.

Девушка зацепилась головой за деревянное крепление, которое поддерживали подпорки, и вскрикнула от боли. Вместо слов сочувствия, услышала от Кети: «Ничего, привыкнешь».

И Тилли, действительно, кое-чему уже научилась. Услышав стук копыт и дребезжание тележки, она вжалась в проем в стене. Девушка заметила, что вел лошадь маленький мальчик, да и управлял он не лошадью, а всего лишь пони. Тилли приходилось видеть, как такие пони носились по полю как сумасшедшие и брыкались. Она тогда не могла понять, почему они так бесятся, теперь она ой как хорошо это понимала.

Подруги прошли еще немного, и Тилли с трудом подавила крик, когда крыса величиной с небольшую кошку пробежала почти по ее ногам. Кети остановилась и рассмеялась, а потом тихо сказала:

— Не бойся, ты еще к ним привыкнешь. У нас здесь есть одна крыса, мы прозвали ее Чарли, такая, скажу тебе, хитрая сволочь.

Тилли промолчала, про себя удивляясь тому, что Кети под землей ругалась, а дома — нет… Неужели и она станет такой, как Кети?

— Ну, мы почти пришли… Осторожно! Приглядывайся, нет ли ям. — Кети подвела Тилли к стене штрека. — Кажется, что это маленькая лужа, а наступи, и провалишься по колено, ее скоро заделают. Никогда не наступай на мягкую угольную пыль, иначе утонешь. И такое даже очень может быть, если это не выдержит, — она ткнула пальцем в низкий потолок. — Выработку наверху затопило, и вода просачивается сюда. — Она подняла фонарь, чтобы Тилли увидела, где сквозь щели в перекрытии понемногу сочилась вода. — Но ты не бойся, сегодня она продержится, — успокоила Кети, — и надеюсь, не только сегодня, а еще много дней.

Штрек снова расширился, и они вышли на пространство, где кипела работа. Со стороны могло показаться, что маленькие, снующие взад-вперед фигурки — это дети, увлеченные какой-то игрой. Но впечатление нарушали грубые голоса и несущаяся со всех сторон брань. Все эти люди напоминали чертей в аду. Черными не были только языки да белки глаз.

Остановившимся взглядом Тилли смотрела на суету вокруг. Смешавшиеся в ее душе удивление и жалость породили ужас. Вдруг рот ее непроизвольно раскрылся при виде выползающего из бокового штрека маленького существа. Она даже сразу не могла понять, мальчик это или девочка. На вид этот крошка был не больше мастера Джона Сопвита. Тилли наконец определила, что видит перед собой мальчика, а на нем нечто, напоминавшее сбрую, но не из ремней, а из цепей. Цепь охватывала его талию, тянулась между ног и соединялась с мелким корытом, полным угля.

Тилли наблюдала, как огромный мужчина расстегнул застежку и освободил мальчика от цепи. Покачиваясь, ребенок поднялся с четверенек и стал черными кулачками тереть глаза, как будто только что проснулся.

Тилли не сознавала, что крепко сжимает руку Кети. Почувствовав ее состояние, Кети крикнула, стараясь перекрыть шум:

— Он старше, чем кажется. Это Билли Снайт, ему десять лет. Привет, Билли.

— Привет, Кети, — утомленным голосом откликнулся мальчик.

— Устал?

— Ага, совсем измочалился. Как там наверху?

— Холодно, но сухо.

Его ответ, если он и сказал что-то, потонул в раздавшемся вдруг хриплом рыке:

— Эй, вы, ребятня, убирайтесь отсюда, поживее. А если хотите, можете оставаться на вторую смену, я не против.

Ответом ему было неразборчивое бормотание и ворчание пришедшей смены. Но больше всего поразила Тилли покорность, с которой принималась такая жизнь. В этом аду находилось даже место шуткам. Однако еле передвигавшим ноги детям, которые возвращались из темных глубин на свет божий, было не до смеха.

— Они с нижнего горизонта, — кивнула Кети в сторону уходящих детей. — Штреки там слишком низкие — пони не пройти.

— А почему их не расширят? — в ее тоне чувствовались гневные нотки.

— Не спрашивай меня, — рассмеялась Кети. — Думаю, они бы так и сделали, если бы могли. Здесь все связано с тем, как идут пласты, — она кивнула на неровную поверхность штрека над головой. — Придется прорубаться сквозь слои, а некоторые породы очень твердые, да еще есть места, которые опасно трогать: может прорваться вода. Вон, видишь насос, — она махнула рукой туда, где стояла помпа. — Качает как проклятый день и ночь. А толку — все равно что реку перекачивать. Но вообще нам повезло, что мы работаем здесь. Можешь мне поверить, я на самом деле считаю, что мне повезло, потому что я три года работала в смене, где Билли. Мне эта смена всегда казалась очень длинной. В тот день, когда меня перевели в четвертый штрек, я безумно радовалась, но проплакала всю первую ночь — думаю, это была разрядка.

Тилли не ответила. Перед ее мысленным взором проносились картины одна ужаснее другой. Они шли теперь в небольшой группе, никто не разговаривал, им встретилась вагонетка: один мальчик тянул ее спереди, другой — изо всех сил налегал сзади.

— Пошевеливайся, Робби, а то получишь нагоняй!

Мальчик медленно повернул голову и посмотрел на говорившего, потом втянул голову в плечи и двинулся дальше.

— Не задерживайся, — Кети потащила Тилли дальше, в голосе ее слышалось легкое раздражение. Чувствовалось, что она начинает понемногу терять терпение. — Если ты будешь все время останавливаться и на все глазеть, надолго тебя не хватит, — шепотом выговаривала она. — Если ты собираешься здесь работать, а деваться тебе некуда: ты подписала соглашение, тебе придется встряхнуться и пошевеливаться.

Тилли почувствовала, что это последнее предупреждение. Они пришли в тупик, потому что штрек заканчивался стеной, которую долбили несколько мужчин. Как только девушки подошли, один из них сердито крикнул:

— Где вы прохлаждаетесь, если сейчас же не займетесь делом, мы скоро в угле по Шею будем.

В ответ одна из женщин в группе, где шли Кети с Тилли, разразилась отборными ругательствами, что вызвало смешки.

— Это — большая Мэгги, она кому хочешь рот заткнет. Никогда не знаешь, что от нее ждать, с ней лучше не связываться, — последние слова Кети почти шептала Тилли в ухо. — Ну, а теперь я покажу, что тебе надо делать. А где твой обед?.. О, Господи! — она схватила узелок Тилли с каменного выступа. — Ну, ты и простота. Так и голодной остаться недолго. Твой обед и двух минут бы там не пролежал. Наш Чарли — парень шустрый. Посмотри, как надо делать. Вот узелок на веревке, ты вешаешь его сюда, — Кети закрепила петлю на вбитом в балку гвозде, и маленький сверток с едой закачался в воздухе из стороны в сторону. — Теперь другое дело. По натянутой веревке он еще ходить не научился, но обязательно научится, дай только срок. Чарли — хитрющий стервец.

— Но… но почему вы не убиваете их, крыс то есть?

— Убиваем, но Чарли никто не трогает. Парни верят, что с ними ничего не случится, пока Чарли сюда заглядывает. Говорят, что он может учуять рудничный газ лучше, чем всякие новые штучки. Я тоже в это верю, а еще я уверена, что рудничные лампы — опасные. У наших парней к ним нет доверия, они наотрез отказываются их брать. Сначала из-за этого был шум, но они продолжали стоять на своем. За последние двадцать лет мы потеряли всего несколько человек, с другими шахтами даже сравнивать нечего. На некоторых шахтах горняки гибнут сотнями. Мама рассказывала о Хитонских Копях, так там семьдесят пять человек утонуло, когда шахту залило… Да не стой ты столбом, — вспомнила о деле Кети, — бери лопату и делай, как я. — Она вонзила лопату в кучу угля и принялась быстро загружать бадью.

Тилли последовала примеру подруги. Работа не была для нее тяжелой: пила с топором укрепили мускулы. А вот от угольной пыли першило в горле, глаза слезились. Девушку беспокоил постоянный шум и суета, а еще сердце у нее обливалось кровью, когда она взваливала на детские плечи тяжелые бадьи. Некоторые мальчики падали на колени, прежде чем им удавалось приноровиться. Дети не пользовались штреком, по которому со сменой пришли Кети с Тилли. Они ныряли, как в преисподнюю, в темноту узкого бокового хода.

Тилли не проработала и часа, а ей уже стало казаться, что она попала в ад со всеми его ужасами. Она не могла сказать, сколько прошло времени, когда наконец объявили перерыв. Тилли отбросила лопату, прислонилась к стене и медленно сползла на пол. Рядом опустилась Кети с флягой в руках.

— Сначала прополощи горло и сплюнь, — подавая флягу, учила она.

Тилли жадно хлебнула тепловатой воды, опьянившей ее как вино. Она не могла удержаться и сделала глоток, прежде чем сумела выплюнуть остальное.

— Для начала получается у тебя неплохо.

Тилли промолчала, у нее не было сил говорить.

— Немного погодя ты привыкнешь. Я знаю, у тебя сейчас все тело болит, но через пару дней будешь работать как заведенная и перестанешь чувствовать отдельно руки, ноги и спину.

К ним подошел голый по пояс мужчина в изодранных штанах и уселся рядом с Тилли.

— Как дела, красавица? — поинтересовался он.

Тилли медлила с ответом, у нее не поворачивался язык сказать «хорошо». За нее ответила Кети.

— Она, Микки, с непривычки вымоталась, но я ей сказала, что через недельку все наладится, только пыль будет донимать. Я правильно говорю, Микки?

— Точно так. Пыль — хуже всего. Житья от нее нет, — он отхлебнул из своей фляги и вытер рот рукой. — Особенно когда здесь подольше поработаешь. Может быть, вам от нее мучиться осталось не так долго. В прошлое воскресенье я был в Шильдсе. Там один парень рассказывал: в Лондоне есть люди, которые хотят протолкнуть закон, запрещающий брать детей и женщин на работу в шахту и на разные фабрики до определенного возраста. Этот парень из Шильдса говорил, что он за то, чтобы женщин и детей вообще не пускать в шахты.

— Ты это серьезно, Микки?

— Да, я слышал своими ушами. А еще я видел, как его забрала полиция за нарушение спокойствия.

— Я сначала хотела сказать, что эти болваны хотят отнять у нас хлеб, — немного поразмыслив, заговорила Кети. — Теперь же думаю, как было бы хорошо, если бы нам дали другую работу.

— Хорошо-то, хорошо, — согласился Микки, — да где они для вас возьмут другую работу? Куда идти женщинам? В прислуги или в поле. Вы можете выбирать, но в любом случае над вами будет хозяин, разве не так? И еще тебе скажу, красавица, — он крепко сжал колено Тилли. — Для прогулки сюда не очень наряжайся. Можешь вообще без всего ходить. Как думаешь, Кети? — он перегнулся через Тилли к Кети.

— Ну и трепач же ты, Микки, — со смехом оттолкнула его Кети. — Иди отсюда.

— Иду, уже ушел, — он встал и огляделся. — Где же наша большая Мэгги? Хотя, что я спрашиваю? Как всегда у какого-нибудь быка в стойле.

— Как по-твоему, Микки, в чем ее секрет? — раздался голос у противоположной стены штрека. — Ей двадцать два, а она еще не родила ни разу. Ей бы детей выводками плодить с ее охотой погулять.

To там, то здесь послышался сдавленный смех, и темные фигуры стали одна за другой подниматься с пола. Перерыв закончился, надо было снова браться за лопату. Копнуть, поднять, бросить. Копнуть, поднять, бросить. Ритм прерывался, когда полная бадья опускалась на подставленную черную от пыли спину.

Копнуть, поднять, бросить. Господи всемогущий! Ей этого не вынести. Теперь Тилли уже казалась раем пивная, от работы в которой она отказалась, и в пансионе, возможно, было не так уж плохо. Вот выйдут они отсюда, и она скажет об этом Кети… А когда они выйдут? Закончатся ли когда-нибудь эти мучения?

Через какое-то время работа остановилась на полчаса. Потом был еще перерыв, чтобы посидеть и попить воды.

В три часа дня объявили конец смены. Тилли совершенно потеряла счет времени. Она не слышала, что говорила ей Кети. Позднее она не могла вспомнить, как дошла от забоя до выхода на поверхность. Девушка только смутно сознавала, что не все дети выходили вместе с ними. Как потом объяснила ей Кети, для некоторых смена продолжалась двенадцать часов. Два часа им приходилось перерабатывать, хотелось им того или нет, потому что надо было расчистить забой для следующей смены.

В каком-то месте штрека Тилли почувствовала, что ступает по воде. Несколько мужчин остановились и стали строить предположения, почему поднимается вода.

Тилли запомнилось, как она стоит у входа в шахту среди потных лошадей и черных от угольной пыли людей и смотрит в ясное небо. Ярко светит солнце. Два жаворонка заливаются в вышине, соревнуясь в певческом искусстве. Ветер откинул с ее лба прядь волос. Она могла бы простоять так еще долго, но деловая, как всегда, Кети потянула ее за собой:

— Пойдем, по дороге успеешь надышаться.

Когда девушки добрались до дома, Бидди сделала для Тилли то, что не делала для своих детей. В тесной кухоньке усадила ее в корыто и осторожно смыла угольную пыль с волос и тела. Потом помогла Тилли вытереться и облачила в накрахмаленную ситцевую ночную рубашку.

Затем она уложила Тилли на соломенный тюфяк и дала поспать четыре часа. Потом разбудила и принесла ей на подносе в постель бараний бульон с клецками. Полусонная Тилли ела, а рядом похрапывала Кети. Когда девушка закончила есть, Бидди сказала тихо, забирая у нее пустую миску: «Теперь укладывайся поудобнее и спи, девочка, первый рабочий день твой закончился. Другого такого тяжелого дня больше не будет».

Глава 8

Дни шли за днями и складывались в недели, а недели — в месяцы. Тилли узнала, что значит работать по колено в воде. Научилась не падать в обморок, когда видела, как кого-либо калечила обрушившаяся порода или уголь, или когда горняка засыпало обломками, когда он выбивал подпорки, чтобы обрушить потолок выработки. Девушка научилась делать сальные свечи из воловьего жира и хлопчатобумажных нитей, что обходилось дешевле, чем покупать их у смотрителя. Она стала доверять Чарли, когда однажды один из рабочих завопил: «Бегите, газ», увидев, что крыса встала на задние лапки, принюхалась и опрометью бросилась к выходу.

Потом выяснилось, что деревянная перемычка развернулась и превратилась в преграду на пути воздушного потока. Приставленный следить за перемычкой мальчик уснул. На этот раз газа накопилось немного, но, если бы рядом оказался фонарь со свечой, мог бы произойти взрыв. На следующий день, когда Чарли вернулся, для него на каменном выступе разложили угощение в благодарность за спасение. Рабочие убедились, что Чарли лучше любой канарейки чувствует газ.

Тилли за многие месяцы ее работы поняла, что трудно узнать человека, покрытого угольной пылью. В шахте она дважды встречала хозяина, но он даже не посмотрел в ее сторону. Девушка спрашивала себя, стал бы мистер Сопвит ее разыскивать и заговорил бы с ней, если бы увидел ее имя в конторских книгах. Потом она решила, что хозяин, вероятно, не интересовался именами рабочих, предоставляя это смотрителю.

Одно Тилли знала твердо: каждый день, проведенный под землей, был ей ненавистен. Если бы нашлось другое занятие, она не стала бы долго раздумывать, согласилась бы даже на работу в поле. Надеяться на это не приходилось: из желающих получить такое место выстраивались длинные очереди. Кроме того, для сезонной работы в поле управляющие нанимали своих людей.

Дома Тилли все больше беспокоил Сэм Дрю. Тревожных симптомов трудно было не заметить. Когда в первый раз ее зашел проведать Стив, то Сэм подшучивал над ними. Однако, когда парень появлялся у них два воскресенья подряд, Сэм совсем перестал поддразнивать ее. Девушка сначала хотела объяснить, что Стив для нее, как брат. Подумав, она решила, что лучше промолчать, предоставив желающим строить догадки об их отношениях со Стивом.

Однажды произошел случай, заставивший Сэма проявить свои чувства. Тилли отработала в шахте четвертую неделю. В воскресенье вся семья собралась вместе, дети играли во дворе. Вдруг в комнату влетел Джимми.

— Тилли! Тилли! Там какой-то джентльмен на лошади спрашивает тебя, — скороговоркой выпалил мальчик.

Девушка поднялась из-за стола. Только двое из ее знакомых могли приехать верхом: хозяин или Саймон. Хотя она понимала, что хозяин не стал бы ее разыскивать.

— Я… на минуту, — зардевшись, проговорила Тилли, оглядывая притихшую компанию, и стала боком пробираться к выходу.

— Ты знаешь, кто это? — спросила Бидди.

— Кажется, знаю, миссис Дрю. Скорее всего Сай… фермер Бентвуд. Это… тот друг, о котором я вам рассказывала. Он заботился о бабушке и дедушке.

— Да, да, помню. Пригласи его к нам. Сюда не просто протиснуться, но все равно, пригласи.

Тилли не ответила ни «да», ни «нет», а просто поблагодарила миссис Дрю. Ей не хотелось, чтобы Саймон видел эту переполненную людьми тесную комнату. Он не понял бы, как она может так жить, и не смог бы оценить теплоту их сердец.

Бентвуд стоял рядом с лошадью посреди улицы. Из дверей соседних домов выглядывали любопытные. Тилли чувствовала себя неловко. Она знала, что они подумают, увидев приехавшего верхом хорошо одетого мужчину. Ведь он действительно был похож на джентльмена.

— Здравствуй, Тилли.

— Здравствуй, Саймон.

— Я только на днях узнал, где ты теперь живешь.

— Я здесь уже несколько недель.

— Боже! — вырвалось у Саймона, когда он оглядел неказистые домики. — Давай прогуляемся немного, не хочется здесь стоять.

— Хорошо, только захвачу пальто и шляпку. — Девушка оглянулась на полуоткрытую дверь.

Тилли вернулась в дом и, протискиваясь за вещами, обратилась к Бидди:

— Я… я прогуляюсь немного… Скоро приду… Я пришла одеться.

Когда она вернулась, на ходу надевая пальто, в комнате наступила тишина.

— Почему ты не пригласишь его в дом? — нарушил молчание Сэм.

— У него мало времени, — взглянув на него, объяснила Тилли.

Идя с опущенными глазами рядом с Саймоном, Тилли вдруг подумала, что давно уже так не ходила. Со стороны могло показаться, что она чего-то стыдится. Несколько последних недель она держала голову высоко: ей хотелось видеть небо и наслаждаться свежим воздухом.

— Почему ты не пришла ко мне за помощью? — они шли по улице, и Саймон говорил, понизив голос.

— Ты сам знаешь ответ, — так же тихо сказала она.

— Ведь я, по крайней мере, мог позаботиться, чтобы ты жила в приличном месте, — снова заговорил он, когда они оказались за поселком.

— А я и живу в приличном месте, — повысила голос Тилли. — С ними, — девушка кивнула в сторону домов, — мне хорошо. Ни с кем в жизни мне так хорошо не жилось, конечно, я не говорю о дедушке с бабушкой. Но они были старые, а в семье Дрю все молодые. Пусть дом выглядит снаружи неважно, зато у них чисто, и они добрые и порядочные люди. Тебя, может быть, это и удивит, но они счастливы.

— А ты, ты тоже счастлива? — спросил он, останавливая лошадь, которую вел в поводу. — Тебе нравится твоя работа под землей? Ты ведь именно там работаешь?

— Нет, этого я сказать не могу, — девушка отвела глаза. — Меня совсем не радует эта работа, но… но из шахты я возвращаюсь в семью, где меня ждут и приветливо встречают.

— Послушай меня, — наклоняясь к ней, заговорил Саймон. — Я дам тебе денег, чтобы ты смогла снять в Шильдсе приличную комнату и пожить там, пока не найдешь работу. Я с ужасом думаю, что тебе приходится спускаться туда, — он сердито показал на землю. — Я такого наслушался о том, что там творится. Многие ведут себя, как животные.

— Нет, это неправда, — в голосе Тилли прозвучал вызов. — Не совсем правда. О некоторых, действительно, можно так сказать. Только нельзя из-за каких-то негодяев плохо говорить обо всех. Кстати, ведут себя как звери не только те, кто работает под землей. К счастью, от одного такого меня избавил случай… Теперь он отправился в плавание.

— Я слышал об этом, — Саймон заговорил спокойнее. — И все равно, я чувствую, что несу за тебя ответственность, поэтому я должен позаботиться о тебе.

— Это лишнее. Я могу сама о себе позаботиться. Я встала на ноги, зарабатываю на жизнь. И самое главное: меня больше не травят. Даже там, — она махнула в сторону особняка Сопвитов, — они сожгли бы меня живьем, дай им волю. Еще несколько лет назад они бы точно меня сожгли — они ничуть не лучше тех деревенских, кроме одной пары и гувернера.

— А мистер Сопвит знает, что ты работаешь на его шахте?

— Не знаю, да и какое это имеет значение. Уверена: если бы он предложил мне остаться прислугой, я бы отказалась, хотя идти мне было некуда. Почти все в доме были настроены против меня. К тому же все они там, — девушка кивнула в сторону большого дома, — воры и проныры, которые даже недостойны чистить ботинки в семье Дрю. Они облапошивают хозяина, как хотят. Ты себе даже представить не можешь, что они вытворяют.

— Облапошивают, говоришь? — улыбнулся он. — Так это проделывают все слуги.

— Очень может быть, понемногу это делают все, но не столько же, сколько крадут у Сопвита. Знаешь, Саймон, ты бы разорился через несколько недель, если бы твои работники так тебя обкрадывали.

— Ну, мистер Сопвит сам виноват. У него есть экономка для этого.

— Ха! Экономка! Ну, все равно, там мне делать нечего. Я останусь здесь, пока не подвернется работа получше. В любом случае я буду жить в семье Дрю, пока они не откажутся от меня.

— Так мне можно о тебе не волноваться?

— Нет, Саймон, не беспокойся обо мне, — девушка открыто посмотрела на него.

Они надолго замолчали. Когда он заговорил, то голос его звучал тихо и проникновенно.

— Я никогда не перестану волноваться о тебе, Тилли. Как бы ни повернулась моя жизнь, как бы я ни изменился, мои чувства к тебе останутся такими, какими были всегда.

— Хорошо, пусть они остаются такими, как тогда, когда я была маленькой, — пристально, не мигая, глядя на него, сказала она.

Саймон на мгновение зажмурился, потом снова посмотрел на нее, прикусив губу:

— Как скажешь, Тилли. Все останется так, как хочешь, — взгляд его пылал.

— Я, может быть, скоро начну встречаться с парнем, — глядя в сторону, сказала она.

Бентвуд молчал.

— Я нравлюсь Сэму Дрю, он хороший парень, — объяснила она.

— А тебе он нравится?

— Да, — Тилли заставила себя посмотреть ему в глаза, — потому что мне не встретить никого лучше. У меня будет свой дом, семья. И…

— Ха! Свой дом, — возмущенно прервал ее Саймон. — Не говори глупости, какой это дом. Да я бы ни в одной из этих хибар даже хлев не устроил.

— Конечно, ты не пустил бы туда свиней, согласна, — ее голос тоже звенел. Девушка глубоко вздохнула, чтобы немного остыть, и уже спокойнее продолжала. — Тогда, Саймон, ты очень удачливый человек, тебе всегда везло. Ты даже не можешь себе представить, как тебе везло. Знаешь, мне пора возвращаться. Миссис Дрю любит, когда мы по воскресеньям собираемся все вместе… в хлеву.

— Извини, — он смотрел на нее, склонив набок голову.

— И ты меня извини. До свидания, Саймон.

Плотнее запахнув у шеи пальто, Тилли наклонила голову и побежала обратно.

Саймон стоял и смотрел ей вслед, пока девушка не пробежала улицу и не скрылась в доме. Тогда он повернулся к лошади и, положив обе руки на седло, пробормотал себе под нос: «Я старался, да, видно, чему быть, того не миновать. Пусть все идет своим чередом».

Глава 9

Мистер Сопвит тяжело переживал одиночество. Ему казалось, что внутри у него пустота. Дом казался мертвым. Миссис Лукас заверила его, что ему не нужно беспокоиться о домашних делах, она позаботится, чтобы все шло как прежде. Когда дворецкий принес ему расчеты за месяц, Марк обнаружил, что расходы не уменьшились, хотя в доме стало на шесть человек меньше. Но он не стал с этим разбираться, решив отложить на время объяснение с экономкой.

Ему не давали покоя более серьезные дела, которые овладели его мыслями. В это утро ему предстояло вместе с управляющим тщательно обследовать состояние шахты. Накануне был отремонтирован створчатый клапан насоса, работавшего на четвертом горизонте, поэтому вода уже не стояла так высоко, как раньше. Кроме того, был установлен новый более тяжелый поршень, что увеличивало производительность насоса. Однако дела шли очень плохо: с верхнего уровня постоянно просачивалась вода, виновником чего, вероятно, был родник, расположенный недалеко от ручья. Определить месторасположение родников обычно очень трудно. Они доставляют больше хлопот, чем река с постоянным руслом.

Что касалось его личной жизни, то он получил вежливое послание от Эйлин. Она сообщала, что дети здоровы, им хорошо. А если позволит погода, она разрешит им на рождественские каникулы навестить отца и побыть с ним пару дней.

Марк скрежетал зубами от бессильной ярости: она разрешит им провести с ним день-два. Неужели будущее у него такое безрадостное: видеть детей один день в каникулы? Нет, он ни за что не смирится. Пусть их раздельное проживание будет оформлено решением суда. Тогда он предъявит официальное требование и получит право, по которому сможет принимать в своем доме детей если не месяцы, то по крайней мере недели.

Марк завтракал в обычный час, но в это утро не торопился вставать из-за стола. Он остался сидеть, глядя на горевший в камине огонь и спрашивая, неужели его ждет тусклая одинокая жизнь. Он не сможет жениться, ведь Эйлин не даст развод. Если завести любовницу, то они смогут видеться только время от времени. Сейчас же он больше нуждался в спутнице жизни, чуткой и заботливой. Она сидела бы за столом напротив, слушала бы его, ее улыбка согревала бы его сердце. Ему даже не нужна близость с ней… хотя Марк должен был признаться, что не имел бы ничего против такого дополнения. Однако в первую очередь он хотел найти в женщине участие и тепло, которое растопило бы сковывавший его душу лед одиночества. Раньше, до того как его любовная связь получила огласку, у него были друзья. После отъезда Эйлин он всего лишь раз виделся с Албертом Крэггом, не показывалась и Бернис. Алберт дипломатично заметил, что Бернис, как подруга Эйлин, ну… Марк его, конечно, понимает. Да, Марк понял его хорошо.

Заезжал к нему как-то и Джон Толман, но без Джоан. Вместе приезжали только Оливия и Стэнли Филдман.

— Выше нос, старина, — ободряюще хлопнул его по спине Стэн. — Ты обязательно выплывешь, не стоит переживать. — И больше не обмолвился о скандале, в котором главной фигурой оказался Марк. Оливия Филдман оказалась красноречивее. Марк узнал, что бурная жизнь Агнес прославила ее до такой степени, что в домах, дороживших своей репутацией, ее отказывались принимать. Но, как заметила Оливия, Агнес мало беспокоило общественное мнение, женщина она была очень необычная.

Да, женщина она необычная. Марк целиком и полностью был согласен с Оливией. Он бы даже назвал Агнес не женщиной, а клубком кипящих первобытных инстинктов, без капли уважения ко всем, кто не представлял для нее интереса. Ее ни в коей мере не волновало, что она грубо нарушает принятые нормы морали, дерзко бросая вызов обществу.

Марк встал и подошел к огню. «Что же мне делать?» — он протянул руки к пламени, словно прося ответа. И решил: «Займись делами. Робинсон ждет меня».

В один из рабочих дней в шахте около одиннадцати дня Тилли в очередной раз поставила наполненную бадью на спину Бетти Прингл. Плечи этой худенькой одиннадцатилетней девочки постоянно сутулились. Даже когда она смеялась, лицо ее казалось старым, и глаза всегда смотрели без улыбки.

Бетти никогда не жаловалась, даже когда выпиравшие из бадьи куски угля кололи ей шею. Три года назад в этой шахте погиб ее отец. С тех пор она и ее двенадцатилетний брат стали единственной опорой постоянно болевшей матери.

Вначале Тилли из жалости старалась несильно нагружать бадью Бетти. Но откатчик раскричался на нее и пригрозил пожаловаться смотрителю, чтобы тот оштрафовал их. Если бадьи не будут как следует нагружены, то ему потребуется больше времени, чтобы наполнять вагонетки, и он задержится с доставкой угля наверх. И Тилли стала нагружать бадьи, как требовалось. При этом она плевалась пылью не только, чтобы прочистить горло, но и показать свое отношение к откатчику.

Тилли училась многому и очень быстро. В этот день работа казалась особенно тяжелой. Девушка разогнула натруженную спину и заторопилась к каменному выступу, где Кети держала в жестяной коробке свечи. Чтобы подойти к стене, ей пришлось пройти по щиколотку в воде, но Тилли не обращала на это особого внимания: вода была теплая, и на некоторое время ее башмаки освободились от грязи.

Атмосфера в забое накалилась. Забойщики ругали откатчиков, откатчики срывали зло на женщинах и детях, которые не успевали доставлять уголь к вагонеткам. Промокшие до нитки, все работали в воде, пропитавшей все вокруг. В этот напряженный момент из основного штрека прибежал откатчик и сообщил новость, которую узнал у возницы Альфа: в четвертый забой направлялся хозяин, техник-смотритель и управляющий.

— Пусть мерзавцы спускаются, — так встретила новость основная масса рабочих. — Особенно пусть придет сюда хозяин и сам посмотрит, каково работать в его проклятущей шахте. Еще немного, и дальше уже не продвинуться. Пусть придет. Пусть они все сюда придут, — слышалось со всех сторон.

Они появились через полчаса и шли гуськом: техник-смотритель, мистер Сопвит и управляющий. Все были обуты в высокие сапоги. Они остановились почти за спиной у Тилли и Кети. Никто не прекратил работу. Напряженное молчание нарушали лишь стук кирки и шарканье лопат.

— За час вода поднялась на четыре дюйма, — сообщил техник-смотритель, опуская мерный стержень на пол.

— Не может быть, чтобы она поступала сюда из третьей выработки. Вы же проверяли: насос работает? — повернулся Марк к технику-смотрителю.

— Да, сэр, мы все проверяли, — ответил он. — Но, боюсь, что вода идет сверху, — он показал на потолок выработки. — Мы сейчас на уровне дна реки. Где-то есть слабое место, и туда просачивается вода.

— Очень возможно, — первый раз подал голос управляющий. — Совсем недавно мы осматривали трещины.

В этот момент всех насторожил странный, не слышный ранее звук. Забойщики замерли с кирками в руках. В ту же секунду большая крыса, сидевшая на каменном выступе, сорвалась с места и умчалась в сторону выхода. Какой-то невероятный вой прокатился по замкнутому пространству штрека. Все на мгновение оцепенели, потом дружно, как подстегнутые, с воплями бросились к главному штреку. Перекрывая шум, техник-смотритель закричал: «Бегите, сэр, бегите!» Он протянул руку, чтобы схватить Марка, и в этот момент водяной вал смел всех и понес, как щепки.

Тилли упала в воду, в ушах ее звенел собственный крик. Она немного научилась плавать, купаясь в реке. Девушка отчаянно била руками по воде, но плыть ей мешали барахтающиеся вокруг люди, которые старались ухватиться за нее. Перед ней то и дело возникало перекошенное, с раскрытым ртом лицо, и тут же его проносило мимо. Кошмарную картину освещал свет стоявших на каменных выступах ламп, куда пока еще не добралась вода.

Тилли глотала вонючую воду, чувствуя, что вот-вот захлебнется. Сознавая бессмысленность борьбы, она, тем не менее, не желала сдаваться. Вдруг рука ее нащупала ступеньку лестницы. Тилли вцепилась в нее, припоминая, что она ведет наверх в старые выработки, где незадолго до этого разбирали крепление потолка. Чутье подсказывало ей, что там она может спастись.

Тилли старалась выбраться из воды, и тут чья-то рука схватила ее за плечо и потащила вверх. Юбка поднялась и колени царапали камни. Девушка вскрикнула от боли, но тут же с облегчением почувствовала под ногами твердую почву. Кругом была кромешная тьма. Тилли продолжала цепляться за руку спасшего ее человека. Она судорожно хватала ртом воздух, рядом с ней кто-то жалобно захныкал. Девушка пошарила вокруг другой рукой и нащупала едва выступающую над водой маленькую голову.

— Кто здесь? — спросила она.

— Это я, Бетти. Бетти Прингл.

— Ах, Бетти, слава Богу, ты жива, по крайней мере сейчас. А… вы кто? — Тилли убрала руку с головы Бетти и коснулась своего спасителя. Она нащупала мокрое сукно и поняла, что с ней кто-то из трех пришедших мужчин: техник-смотритель, управляющий или… хозяин. Она узнает, если он заговорит. Но мужчина молчал. — Это… старая выработка, — запинаясь, проговорила она. — Здесь снимали крепления, но дальше может быть сухо.

Рука продолжала держать ее, но мужчина молчал, и Тилли решила, что у него сильное потрясение.

— Держитесь за меня, — сказала она обоим: мужчине и Бетти. Мужчина не отпускал ее руку. Почувствовав, что девочка уцепилась за ее юбку, Тилли побрела вперед, мужчина последовал за ней.

Она чувствовала, что пол стал повышаться; штрек уходил вверх. Они не сделали и десяти шагов, как земля под их ногами содрогнулась, задрожал и потолок. Тилли показалось, что весь мир шатается и трясется, и они с Бетти отчаянно закричали.

Тилли не знала, какая сила бросила ее вперед: человек ли, шедший рядом, или вздыбившаяся земля. Она пролетела по штреку, ударилась головой о стену и потеряла сознание. Когда она очнулась, земля успокоилась. Рот ее был забит угольной пылью, воды вокруг не было. Девушка попыталась встать, но что-то лежало на ее ногах. Ее пальцы нащупали две подпорки, а когда они коснулись наваленных сверху кусков породы, то поняла, что подпорки спасли ей ноги.

Тилли попыталась крикнуть, но крик застрял в горле. Она прислушалась: ни звука, ужас наполнял ее душу.

— Здесь есть кто-нибудь? — едва слышно выдавила она.

Никто ей не ответил. Освободив ноги от подпорок, Тилли на четвереньках поползла вперед, бормоча:

— Это обвал, точно, обвал, должно быть, обрушилось устье старой выработки. Все из-за воды, порода не выдержала напора… Есть здесь кто? Бетти! Бетти! — Ее голос набирал силу. — Мистер! Мистер! — уже кричала она. Ее колени и ладони чувствовали куски породы, обломки деревянных подпорок… Но вот они образовали непреодолимую стену, и ей пришлось остановиться:

«О Господи! Они наверное остались там: этот человек и Бетти». Тилли снова стала звать:

— Мистер! Мистер! Бетти! — Она ощупью поднялась с колен и как одержимая принялась разгребать завал.

Нога ее коснулась чего-то мягкого. Тилли опустилась на колени и пошарила в темноте. Из груди ее вырвался крик облегчения. На полу штрека лежал спасший ее мужчина. Его тоже сбил с ног обвал. Руки ее скользнули по его телу, и ее радость сменилась ужасом. Мужчина лежал на спине, а ноги были приподняты и зажаты в завале. Она ощупала его ногу и там, где должно было быть колено, ее пальцы натолкнулись на каменную глыбу. Другая нога на уровне лодыжки была прижата деревянной подпоркой, на которую сверху давила каменная стена.

Тилли провела ладонью по лицу мужчины. Потом стала расстегивать куртку, затем жилет. Когда ее руки коснулись рубашки, она замерла в испуге. Ей был знаком этот тонкий шелковистый материал: такие же рубашки носили и дети. Боже! Боже! Это хозяин. Она положила руку ему на грудь и повернула голову в сторону, прислушиваясь. Ощутив удары его сердца, Тилли словно обрела новые силы.

— Сэр, сэр, очнитесь! — закричала она, приподнимая голову Марка. Он не отвечал. Тогда она прилегла возле него среди обломков, положив его голову к себе на колени, принялась гладить его лицо, как мать, старающаяся привести в чувство свое дитя. — Ну же, пожалуйста, очнитесь, прошу вас. Сэр, пожалуйста, очнитесь.

На какое-то время она забыла о Бетти, но потом повернула голову и позвала в темноту:

— Бетти, откликнись. Бетти, где ты? — И тут она почувствовала, как голова на ее коленях слабо пошевелилась, и мучительный протяжный стон вырвался из груди Марка. — Ну вот, сэр, вы и очнулись.

— Что? Где я?

— Ну, давайте, сэр, очнитесь, пожалуйста, очнитесь! — девушка продолжала гладить его лицо.

— Что такое? Что случилось?

— Обвал, сэр. Вы… вытащили меня из воды… мы забрались в штрек, и случился обвал.

— Был обвал?

— Да, сэр.

— Я не могу пошевелиться.

— Конечно, сэр, вам придавило ноги, но не беспокойтесь. За нами придут. К тем, кого завалило, всегда приходят на помощь.

— Кто… ты? Я… знаю тебя?

— Я Троттер, сэр. Я была няней у ваших детей.

— А, Троттер, Троттер, — он затих. Тилли снова гладила его по лицу, приговаривая: — Сэр, прошу вас, очнитесь, пожалуйста. Они нас спасут. У них есть спасательная команда. Сэм среди них, брат Кети. Ну же, сэр, вы слышите меня? Ну вот, хорошо, — сказала она, когда Марк снова застонал. — Только не спите, сэр, держитесь. Говорят, что нельзя засыпать. Двигаться не нужно, только оставайтесь в сознании.

— Я не могу двинуться с места.

— Скоро сможете, сэр. Сэр, вам больно?

— Больно? Нет, Троттер. Я просто ничего не чувствую. Ничего. Хотя нет, чувствую, что шея затекла. Я лежу как-то скрючившись.

Тилли поерзала, обдирая тело об острые камни, и опустилась ниже, потом положила его голову себе на грудь.

— Так удобнее, сэр?

— Да, спасибо, — шепнул он и опять умолк. Их окружала тишина и тьма, которая охватывала плотным покрывалом. Тилли стало казаться, что она в гробу и похоронена заживо…

По телу ее пробежала дрожь, она закашлялась, потревожив хозяина. Он застонал.

— Давно это случилось? — спросил Марк. — Я, наверное, спал.

— Не так давно, сэр, примерно полчаса назад.

— Только полчаса? — удивился он. — Жаль… что я… не могу двигаться, — голос его прерывался.

Она промолчала.

— Троттер, может быть, ты попробуешь освободить мои ноги? — неуверенно спросил мистер Сопвит.

— Лучше оставить все как есть, сэр, — подумав, ответила она, — вы так лежите, что я боюсь, как бы вас всего не завалило.

— Да, понимаю.

— Они скоро придут, сэр, скоро придут.

— А… маленькая девочка?

— Боже мой, боже мой, — прошептал Марк, когда она не ответила.

Тилли молчала. Она не знала, спит он или нет. Но это уже не казалось важным. Ей виделся свет дня: она шла по дороге из Джэрроу к своему дому. Она подумала, что на свету время течет по-другому. При свете дня время идет незаметно, его замечаешь только тогда, когда надо куда-то спешить. Свет позволял увидеть так много: небо, траву, коров на лугу, ручей, и, глядя на это, можно было забыть о времени. Ручей ей очень нравился. Когда вода спадала настолько, что переливалась через камни для перехода всего лишь слабыми струйками, ручей, казалось, о чем-то разговаривает. А еще жаворонки. Закинув голову, можно было следить за их полетом. Следить, не думая о времени. Но даже не видя их, можно слышать их голоса…

Резкий крик ворвался в возникшую в ее воображении картину, смешавшись с пением жаворонков. Видение исчезло, Тилли очнулась.

— Что, что такое! — громко крикнула она, быстро выпрямляясь.

Девушка чувствовала, как хозяин машет руками, и догадалась, что голова его соскользнула, когда она задремала. Именно так и случилось, потому что она на ощупь определила, что он лежит головой на камнях. Тилли сразу обхватила его за плечи и приподняла. Крик Марка закончился стоном, от которого она содрогнулась, он уткнулся лицом в ее плечо.

— Вам… больно? — запинаясь спросила девушка.

Она чувствовала, как шевелились его губы. После нескольких безуспешных попыток ему все же удалось выдавить: «Да».

— Так сильно?

— Да, — чувствовалось, что говорит он с трудом. Мистер Сопвит дышал неровно, со свистом, плечи его поникли.

— Я, наверное, уснула, и вы соскользнули на камни, — извиняющимся тоном предположила Тилли и, выставив руку, начала ощупывать неровную поверхность камней. Когда ей попался камень с выемкой, она подтащила его поближе и установила так, чтобы не качался. — Послушайте меня сэр, — снова заговорила она. — Если вы положите сюда руку и попробуете немного продержаться, опираясь на нее… я бы собрала камни и подпорки, чтобы вы могли опуститься на них. Вы лежите неудобно и от этого вам больнее. Вы сможете это сделать?

Марк изогнулся, она направляла его руку, пока он не нащупал камень с выемкой.

— Давай, — скрипнул зубами он.

Тилли принялась как крот ползать взад и вперед, подтаскивая к нему разные обломки. Один раз девушка сбилась с пути и не могла найти хозяина, и ей пришлось крикнуть: «Где вы?»

— Я здесь, — Марк оказался совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки.

Она облегченно вздохнула и, спотыкаясь, побрела к нему с двумя разломанными подпорками. Затем помогла ему опуститься на сооруженный холм.

— Теперь лучше? — спросила Тилли и, не получив ответа, поняла, что угол сложенной опоры мал.

Она возобновила работу. Когда высота пирамиды достигла почти ее талии, Марк сказал: «Спасибо, теперь лучше.

— Боль… стала меньше?

— Да, теперь можно… Хуже правая сторона, а левую ногу я почти не чувствую.

— Ваша правая нога зажата немного, у щиколотки.

— Наверное, ее судорогой свело.

— Вполне возможно, сэр.

Она в изнеможении опустилась рядом со сложенной пирамидой.

— Где ты, Троттер? — вскоре спросил он.

— Я здесь, сэр.

— Ты не дашь мне руку, Троттер?

— Да, сэр. — Тилли ощупью стала искать его руку. Когда их пальцы переплелись, она почувствовала, что краснеет. Незадолго до этого девушка обнимала его, его лицо касалось ее шеи, его голова лежала у нее на груди, но все это было не то. Теперь же он попросил подержать ее руку.

— Руки могут так много, они хорошо успокаивают, как по-твоему, Троттер?

— Да, полезная штука, без них нам туго бы пришлось, сэр, — она улыбнулась в темноту.

— Верно, туго, — почувствовав ее улыбку, подтвердил он. — Сколько тебе лет, Троттер.

— Скоро восемнадцать, сэр.

— Я не знал, что ты в шахте. А если бы знал, постарался забрать тебя отсюда.

— Мне нужна была работа, сэр.

— Да, понимаю. Но это самая-самая низкая работа для женщины. Уверен, она не для тебя.

— Мне говорят, сэр, что я неплохо справляюсь.

— И давно ты здесь?

— Я пришла сюда через три дня после того, как ушла из вашего дома, сэр.

— Мне бы следовало позаботиться о тебе, — помолчав, пожалел Марк, — но ты помнишь ту суматоху в доме.

— Да, сэр, я все понимаю.

— А почему ты не пошла на ферму к своему другу Бентвуду? Он же твой друг, верно?

— Да, сэр.

— Ты жила в его доме после пожара.

— Недолго, сэр… я ушла в день похорон бабушки и поселилась в сарае. Там… вы меня нашли и так великодушно предложили место.

— Но… почему ты не осталась на ферме? Думаю, Саймон подыскал бы для тебя работу.

Она не ответила. Марк почувствовал, что девушке не хочется об этом говорить.

— Извини, я не хотел вмешиваться…

Внезапно мистер Сопвит так стиснул ей пальцы, что она едва сдержала крик. В темноте раздался его протяжный, рвущий душу стон. Тилли встала на колени и другой рукой обхватила Марка за плечи.

— Ну вот, успокойтесь, тише, тише, — прижимая его к себе, приговаривала она.

— О боже! — он выпустил ее руку, и она потрогала его лицо: оно все было залито потом.

— Если бы я могла вам помочь, — в голосе девушки звучали слезы.

— Ты и так много делаешь для меня, Троттер, — ответил он после долгой паузы. — Ты здесь, со мной. Ну вот… отпустило. Я ничего опять не чувствую. Боль приходит приступами… Мне кажется, я не привык к боли. Если подумать, то я ни разу в жизни не болел. Зубы болели, случалось. Мне вырвали два зуба, помню, что я на стену лез… Что, что такое? Пожалуйста, не плачь, не надо плакать. Послушай, — он коснулся щеки Тилли. — Что я стану делать, если ты меня подведешь, Троттер? Я бы не сказал, что ты из тех, кто легко сдается и падает в обморок.

— Нет, сэр, в обморок я не упаду.

— Хорошо, я так и думал. Садись рядом. Ты знаешь… нам, наверное, лучше не разговаривать, говорят, так можно сэкономить кислород. Как тебе кажется?

— Вы правы, сэр, — согласилась девушка, потянув носом. — Пыль осела и дышать легче. Сэр, а сюда может как-нибудь проходить воздух?

— Нет, Троттер, не думаю, — прикинув в уме, ответил он. — По крайней мере, не с внутренней стороны. Если завал не очень мощный и не затронул основной штрек, тогда между камнями могут сохраняться пространства. Но шанс слишком мал, чтобы на это надеяться, — почти шепотом добавил хозяин.

Пальцы его разжались, и Тилли поняла, что Марк уснул. На этот раз она не стала его будить, потому что сильно устала. Она решила, что и ей не мешает подремать. Надо отдохнуть и как-то убить время, пока они не услышат снаружи стук спасателей, которые всегда стучат по камням. Тогда нужно постучать им в ответ.

Тилли не могла бы сказать, сколько раз за эти невыносимо долгие часы, а может быть, и дни он говорил ей, что хочет пить. В голове у нее крутились какие-то обрывки мыслей, ее страшно тянуло в сон.

Незадолго перед этим Марк сказал ей: «Постучи еще, Троттер, становится труднее дышать».

Тилли немного постучала, но сил в руках почти не осталось, они казались чужими, и очень хотелось спать. Но стоило ей уснуть, как ее будили его стоны. Он больше не кричал, а только стонал. Когда стоны долго не прекращались, девушка заставляла себя встать на колени и обнимать его, как ребенка.

Вот и теперь она прижимала его к себе, слыша судорожное дыхание. Она больше не спрашивала: «Больно, сэр?» и не говорила: «Они скоро придут, сэр».

— Мне кажется, конец близок, Троттер, — голос его звучал тихо, словно тяжелая атмосфера прижимала звуки к земле.

Тилли не стала возражать, потому что тоже чувствовала приближение смерти. Но это ее не пугало. Тогда, она была уверена, ей будет тепло и хорошо, а не так, как теперь, когда ее бросало поминутно то в жар, то в холод.

— Ты устала, садись, просто держи мою руку.

Девушка молча тяжело опустилась рядом, не отпуская его руку.

— Троттер, ты веришь в Бога?

— Не могу точно сказать, сэр. Иногда — да, а когда и нет. Моя бабушка верила, и дедушка тоже.

— Они были славные люди.

— Да, очень.

— Троттер.

— Да, — она поймала себя на мысли, что стала меньше говорить ему «сэр». Но какое это имело значение.

— Я хочу сказать тебе… сегодня утром мне было очень одиноко, или не сегодня, но неважно. Помню, что чувствовал себя одиноким, а сейчас — нет. Странно, но это на самом деле так.

— Это хорошо, сэр, — слабым голосом откликнулась Тилли. Ей хотелось чтобы он молчал, и тогда ей не нужно было ему отвечать. Она чувствовала себя по-настоящему плохо.

Марк умолк, словно услышав ее молчаливую просьбу. Через некоторое время девушка через силу опустилась на колени и приложила ухо к его рту, стараясь уловить дыхание. И когда она снова села на усеянный обломками пол, то подумала, что больше не относится к нему с прежним благоговением, как когда-то в особняке. Он стал теперь для нее таким обыкновенным человеком, как техник-смотритель, управляющий или Сэм.

… Сэм хотел жениться на ней, он сам ей об этом сказал. В противоположность тому, что говорила Саймону, она совершенно определенно ответила Сэму «нет». Она постаралась смягчить отказ, говоря, что пока не собирается замуж, но он ей нравится. Сэм сразу поинтересовался, не отдала ли она сердце кому-то другому, на что получил отрицательный ответ. Сэм будет очень жалеть, что она умерла. А Саймон? И он, конечно, тоже, да еще станет себя винить. Но какой смысл ей сейчас об этом думать. Ее била дрожь так, что стучали зубы. Почему ей так холодно? В этом душном каменном мешке на холод жаловаться не приходилось. Она устроилась поудобнее и немного повернула руку, которую держал Марк, потому что она прижималась к зазубренному обломку деревянной подпорки. Вдруг произошло нечто необыкновенное: ниже того места, где камни зажали ногу хозяина, открылся проход, в который прошли ее дедушка и бабушка. Они сели по обеим сторонам от Тилли, и ей сразу стало так хорошо и спокойно, как никогда в жизни. И пусть они не разговаривали с ней, главное, что они находились рядом.

Спасатели пробились к ним только через три с половиной дня, но не через завал. Это невозможно было сделать, потому что обвал перекрыл и основную штольню. Спасатели проделали ход сбоку, чуть дальше от того места, где раньше была снята последняя, поддерживающая потолок подпорка.

Когда их нашли, стало ясно, что Марка Сопвита удастся освободить только ампутировав одну ступню и другую ногу до колена. Девушка еще дышала, когда ее вынесли наверх, но было мало шансов, что она выживет. Тилли пронесли сквозь толпу, плотно облепившую устье шахты.

Люди пришли сюда даже из Ньюкасла и Гейтсхеда, не желая пропустить такое необыкновенное зрелище: не каждый день случается, что владелец шахты на себе испытал, каково приходится в шахте рабочим. Таким было общее настроение, которое царило в толпе.

Бидди подошла к закрытой повозке, куда уложили Тилли.

— Куда вы ее везете?

— В больницу, приютскую больницу в Шильдсе.

Бидди и Сэм переглянулись и посмотрели на повозку, на которой опустили откидную доску.

— Она выживет? — спросила Кети у одного из приехавших с повозкой мужчин.

— Трудно сказать, но, думаю, шансов у нее маловато. Ей повезло в том, что ее не задело, и она осталась целая, а вот хозяин шахты потерял обе ноги.

— Господи! — слышалось со всех сторон, когда новость облетела толпу.

Спустя полчаса из шахты вынесли тело забинтованного Марка Сопвита. Его ждал открытый экипаж-ландо с проложенными от двери до двери досками и матрацем сверху. Марка уложили на этот щит и, осторожно придерживая, медленно повезли домой.