Он и Она

1. Она была смешная

Она была смешная! Улыбчивая и скромная. В ее глазах пряталась нежность. Никто никогда не смотрел на меня так, как она! Никто никогда не обнимал меня так, как она! Ее руки – две тоненькие изящные проволочки образовывали вокруг моей шеи плотное и теплое кольцо, я чувствовал, что она меня защищает-оберегает-охраняет… Никто никогда меня ТАК не согревал. «Спаси меня», – шептала она тихо на ухо, нырнув под мое одеяло. Ее холодные стопы касались меня и я смеялся. «Босоножка хладнокровная!», – шутил я и прижимал ее к себе крепко-крепко, упиваясь блаженными секундами единения. Она не умела петь, но в караоке-барах заказывала самую сложную композицию и посвящала ее мне. Она не умела танцевать, но на дискотеках вскарабкивалась на сцену и исполняла ряд телодвижений, которые напоминали ритуальный танец дикого племени… Необузданная… Бесстрашная… Преданная… Она была смешная! Да, забыл сказать, что ключевое слово здесь БЫЛА!

В моей бесцветной комнате беснуются солнечные зайчики. Все-таки дождь и солнце удивительный коктейль, смесь красок и настроений, волшебный тандем слезного неба и слепящей глаза звезды по имени солнце. Не тороплюсь вставать с кровати, потому что культивирую продолжение великой депрессии. Очередной календарный день, один из длинной вереницы дней, в которых до безумия тесно-скучно-холодно. Я жду звонков, устало глядя на мобильник, но похоже весь мир забыл о том, что я существую. Хочу позвонить сам и не знаю кому…

Когда в моей судьбе образовалась скважина, из которой хлещет фонтан отчуждения? Я знаю, но не хочу об этом вспоминать. Стыд, как шкура ежика наизнанку, слишком больно впивается своими колючками. Не прав. Перечеркнул. Обидел. Но сделай ты, как все женщины: пиши мне бредовые смс, плачь в трубку, истерии статусами в соцсетях! Пожалуйста, не молчи, пульсируй в моей истории! Будь сегодняшней и предсказуемой! Хотя нет… вру! Не будь той сквозящей женоподобной истеричкой, существование которой оскорбляет человека противоположного пола – сильного, уверенного в себе мужчину, знающего, ЧТО именно ему нужно и предсказывающего завтрашний день.

Она была смешная! Ее привычка покусывать нижнюю губу, в моменты сокровенных мыслей меня умиляла. В этот миг она напоминала ребенка, красивого ребенка, мечтающего о новой игрушке. Минуты погружения в раздумья были так трогательны, что я готов был отдать ей все, что она попросит… Она не просила! Ничего. Никогда.

Свистит чайник. Настоящий холостяцкий чайник, возвещающий о том, что надо продлевать день, внося в него псевдо-событие в виде горячей воды, которая станет частью еды и поступит в желудок, поддерживая жизнедеятельность моего организма. Не умею готовить. Завариваю ерунду под условным названием «лапша» – пластмассовый наполнитель пищеварительного тракта. «На вкус и запах, как переполненный кошачий туалет», – отшутилась она когда-то, попробовав скорозавариваемое изделие из цветного шуршащего пакетика. Та, что ушла, готовила вкусно, но не часто. Она утверждала: бутерброды – пища богов! И еще пичкала меня овощами-фруктами, притворяясь, что борется за мой иммунитет. Несколько раз в моей кухне пахло свежеприготовленной едой… Это были прекрасные дни благоухающие ароматом заботы.

– Повара – для готовки, я – для тебя! – оправдывала она свою нелюбовь к кулинарным подвигам.

Иногда я злился, случалось это во время хлебосольных застолий в гостях у друзей, чьи жены были труженицами кухни. Ведра салата оливье и винегрет – банально, но есть в этом что-то теплое! Я не стремился заполучить на кухонный стол блюда-изыски, но всегда рад котлете с картофельным пюре.

Она была смешная… Просыпаясь утром, походила на маленького слепого котенка, ищущего тепло своей матери. Иногда она храпела (во время сезонных обострений аллергии). Один раз я сказал ей:

– Гудок паровоза – шепот ветра по сравнению с твоим залихватским храпом!

Она обиделась и два дня со мной не разговаривала. А потом я ей подарил букет цветов и был прощен. И снова допущен к телу.

– Мы уже долго вместе, может нам… рискнуть? – произнесла она, разглядывая в журнале снимок круглолицего румяного карапуза.

Я расхохотался, запрокинув голову, и весело воскликнул:

– Ты же несерьезно?!

Она посмотрела на меня вдумчиво и еле заметно кивнула. А потом резко переключилось и начала рассказывать какой-то анекдот. Больше о детях ее уста не произнесли ни слова.

Она любила петь для радуги… Когда видела в небе семицветный ободок громко вопила какую-то белиберду, чем смешила меня до слез. Она утверждала, что если в небе радуга, – значит, умер очень счастливый человек.

– Но зимой почти не бывает радуг, – в шутку возмутился я. – Как же быть тем, кто промахнулся с сезоном и отдал богу душу в трескучий мороз?

– Неужели ты не понимаешь, очень счастливые люди умирают всенепременно летом, – констатировал ее голос, в котором звучали пронзительные нотки грусти.

Она была смешная… Любила праздники и чтобы не пропустить ни одного купила отрывной календарь. В День подводника-моряка мы полдня провели в ванной с морской солью, а в День защиты Земли она очень торжественно посадила в горшок какое-то зернышко (правда из него так ничего и не выросло). В международный день детской книги она разбудила меня ранним утром, облаченная в костюм Пяточка, загодя раздобыв его у друзей-театралов, и до позднего вечера мы ездили по гостеприимным домам, в которых были дети… Она никогда не старалась. Все дурости—глупости—шалости происходили сами собой легко и непринужденно. Мне казалось, что я ее придумал, ведь таких людей, как она не существует! Иногда проснувшись ночью, я украдкой рассматривал ее и благодарил кого-то там наверху за встречу с ней. При мысли, что ее не будет рядом в моих жилах стыла кровь… В какой-то момент я начал панически бояться потерять ее; страшился лишиться благостных моментов присутствия в моей жизни той, что ежесекундно привносит в этот мир счастье.

Однажды, надев короткую юбку, она стала центром внимания юных сосунков на какой-то вечеринке. Я дрался от обиды и горечи раз пять за вечер. Конечно, всему виной алкоголь, которого я употребил слишком много, пытаясь потушить пожар ревности в моем организме. Она плакала и просила быть серьезней. Я был зол и поливал ее бранью… Утром я проснулся от головной боли. Ее не было рядом. Я нашел ее на кухне, любующейся скудным дворовым пейзажем за окном. Что-то кольнуло в моей груди, в тот момент я впервые почувствовал, как она отдаляется! Спросил про обезболивающую таблетку и кофе, она тихо сказала, не поворачиваясь:

– На столе.

– Ты обиделась? – я старался быть беззаботным и веселым, притворился, что глупая ревность была всего лишь шуткой. Ведь все девчонки любят проявление настоящей мужественности в виде кулачных боев! Или не все?

Она повернулась ко мне и молча наблюдала за тем, как я пью кофе. Я не сразу заметил на ее лице синяк.

– Что это? – удивленно спросил я, рассматривая под ее глазом фиолетовое пятно.

– Фингал, – спокойно ответила она и слегка откинула волосы назад, чтобы лучше было видно след от удара.

Я ждал, что она тут же рассмеется, и я увижу на ее пальцах следы краски, которыми она специально нарисовала этот бланш, желая разыграть меня, но на ее заплаканном лице не было и тени веселья. Я целовал ее припухшие от слез глаза и умолял простить, обещал, что это никогда не повторится. Она поверила и впустила меня обратно в свою жизнь. Злосчастную юбку, нарушившую нашу идиллию, она торжественно сожгла в старой кастрюле прямо посреди кухни. Она была смешная…

Вместе с синяком ушло воспоминание о треклятом вечере и как будто все пошло по-прежнему… Как-то возвращаясь из гостей мы ехали в такси и моему затуманенному алкоголем сознанию, показалось, что она слишком любезна с водителем… Я толком не помню, что тогда произошло, так… обрывки: ее крик в подъезде «не надо»… Треск разорванной на ней одежды… Руки-плети над ее телом и звонкие шлепки… Все что у меня от нее осталось на следующее утро – записка на столе, в которой было всего лишь одно слово: «прости». Я пытался искать подстрочник, понять: за что я должен ее простить?

Ее именем я называл всех женщин, которые иногда гостили в моей жизни. Они бесились и, уходя, громко хлопали дверью. Я бесцеремонно смеялся им вслед, а потом закрывал глаза и вспоминал священные моменты искренних и нежных кусочков моей судьбы, в которых была ОНА!

Я ждал. Долго и мучительно ждал, что она вернется. Иногда не закрывал дверь своего дома и с трепетом прислушивался к шуму в подъезде. На улицах мне часто попадались девушки похожие на нее, словно это был гнусный сговор против моего существа! При каждой встрече с ее тенью я дрожал и задыхался от боли. Я набрался смелости и позвонил ей сам, но мужской голос ответил, что ее нет. У меня не хватило смелости уточнить: ГДЕ ее нет? Куда она подевалась?

Шли года, а боль не утихала. Я смотрел на пожелтевший листочек со словом «прости» и снова погружался в воспоминания.

– Лишь бы ты была счастлива! – шептал я ее почерку. – Лишь бы ты БЫЛА… где-нибудь… И даже с кем-нибудь – не важно!

Двигаясь по реке времени, на одном из островков бытия, между которыми я одиноко лавировал, мне послышался знакомый смех. Мой старый моторчик-сердце, изрядно барахливший в последнее время, заработал усиленно, с надрывом. Я остановился посреди улицы и внимательно осмотрелся, желая найти источник беспокойства. На летней веранде кафе за одним из столиков сидела ОНА! Рядом с ней резвились мальчишки-близнецы, удивительно похожие на нее. Все трое о чем-то беседовали и дружно хохотали. Дрожащими руками я пригладил взлохмаченные, местами поседевшие волосы и двинулся по направлению к столику, озаренному счастьем и любовью. Она меня увидела и замерла, потом сделав над собой усилие, взяла себя в руки и чуть заметно отрицательно покачала головой. Я принял «стоп-сигнал» и остановился. Через мгновение к столику подошел высокий мужчина. Потрепав по макушке одного из близнецов, он сел рядом с ней и поцеловал ее в щеку… Она больше не смотрела на меня, погрузившись в свое лучезарное и радужное бытие, в котором больше нет места воспоминаниям о том, что было тысячу лет назад.

– Она была смешная, – устало проскрипел одинокий старик, глядя на ярко-розовое зарево заката.