Опаленные крылья

Глава 1

Джулия Арчер печально перебирала разбросанную на кровати экзотическую одежду, собираясь запихнуть все это великолепие в самый дальний ящик комода. Долгожданная поездка за границу, задуманная много месяцев назад, отменялась: турагентство обанкротилось. Как заметила ее подруга Линда, с которой они планировали вместе отдохнуть, операторы этого агентства старались снизить цены на путевки и не выдержали конкуренции. Она еще добавила, что такой дешевый тур, вероятнее всего, вряд ли бы им понравился, поскольку то, что так красиво преподносится на словах и фотографиях, на деле оказывается совсем не таким привлекательным, и им крупно повезло избавиться от билетов по воле судьбы. Линда никогда и не стремилась провести свой отпуск на Майорке, но пылкое воображение Джулии, весьма удачно простимулированное красочными рекламными проспектами, подвигло ее на это путешествие. Предложение обратиться в другую фирму, которая выразила желание помочь обманутым в своих надеждах клиентам разорившегося турагентства, Линда отклонила сразу же. Она, казалось, была рада отвертеться под любым предлогом от поездки на Майорку, но Джулия ощущала ужасное разочарование. Перебирая сейчас яркие бикини, новые брюки и экстравагантные пляжные ансамбли, которые она в предвкушении отпуска покупала в течение нескольких месяцев, девушка чувствовала себя как невеста, отвергнутая в день свадьбы у самого алтаря.

Отпуск должен был начаться на следующей неделе, и в отделении хирургии, где Джулия работала секретарем в приемной, уже нашли замену на время ее отсутствия. Раньше она была медицинской сестрой, но вскоре поняла, что ухаживать за больными — непосильный труд для хрупкой девушки, и, когда после тяжелейшего гриппа отец посоветовал ей сменить эту слишком напряженную работу, она оставила ее без сожалений.

Джулия глубоко вздохнула и, собрав в кучу ворох яркой одежды, запихнула все это в ящик комода. Легкие брючные костюмы и платья, может быть, еще пригодятся летом, а вот пляжная экипировка вскоре выйдет из моды, и ее надо будет выбросить. Девушка решительно задвинула ящик и подошла к окну. Глядя на тусклое весеннее солнце, она задумалась о том, чем занять те несколько недель отпуска, о которых она так долго мечтала. Они с Линдой заказали тур заранее, потому что так было дешевле. В это время года в Англии всегда прохладно — собственно, здесь вообще никогда не бывает жарко, — а теперь уже нет времени, чтобы найти подходящий вариант. Джулия решила, что будет помогать Алисе, своей мачехе, по дому и проводить время с Джеки, сводным братом. Не очень увлекательная программа, но девушка не относилась к тем людям, которые тратят время впустую на жалобы. Закрыв ящик комода, она вместе с ненужной одеждой оставила там свои мечты и разочарования и была готова спасать ситуацию как только возможно.

Джулия решила, что будет гулять с Джеки по городу и они вместе посетят все знаменитые событиями прошлых лет места. Он ничего еще не видел, а его мать питала отвращение к осмотру достопримечательностей. Надо сводить его в зоопарк, в Тауэр и посетить Галерею шепота в соборе Святого Павла. Можно устроить экскурсию в Ричмонд-парк и покормить там ланей, а еще совершить небольшое путешествие вверх по реке на моторной лодке. Вечера становились с каждым днем все светлее и длиннее, а школьные уроки у Джеки заканчивались рано, так что она вполне могла потратить на брата весь свой отпуск. А пока Джеки в школе, можно помочь Алисе с генеральной уборкой в доме.

Шум внизу означал, что отец вернулся с работы. Он всегда приходил домой позже, чем Джулия. Девушка слышала, как Джеки галопом проскакал по лестнице вниз к входной двери и весело поздоровался с отцом:

— Привет, пап!

Джулия уже не в первый раз подумала, что ее брат — чудесный ребенок. Ей повезло со сводными родственниками: Алиса всегда уделяла ей столько внимания, сколько не могла бы уделить даже родная мать, а Джеки, при такой разнице в возрасте, был для девушки скорее любимым племянником, нежели братом, и поэтому Джулия часто баловала его и была к нему снисходительна.

Она подошла к туалетному столику и пробежала расческой по своим коротким волосам. У нее были прекрасные волосы — блестящие, шелковистые, цвета спелой пшеницы. Глядя на себя в зеркало, Джулия вдруг виновато вспомнила, что должна была помочь Алисе накрыть на стол. Теперь было уже поздно, но мачеха многое прощала ей и никогда не упрекала.

— Джулия! — раздался пронзительный голос Джеки. — Чай!

— Иду! — крикнула она и, выскочив из комнаты, быстро сбежала вниз по ступенькам.

В маленькой гостиной за столом уже сидел отец, и Джулия остановилась поцеловать его, прежде чем занять свое место. Джон Арчер все еще был красивым мужчиной. Шатен, в отличие от дочери, зато у обоих зеленые глаза. Какое-то время он служил в Военно-морских силах Великобритании, и в нем осталось что-то навевавшее мысли о морской романтике, хотя он давно работал в страховой компании. Джон задумчиво посмотрел на свою дочь, так долго бывшую его единственным ребенком — Джеки появился лишь много лет спустя, когда Алиса совсем уже потеряла надежду иметь детей. Джон думал о том, что Джулия все больше становится похожей на свою мать: такие же стройные ноги, тонкая кость, кремовый оттенок кожи и красиво очерченные нежные черты лица. Сходство было поразительным и причиняло боль, воскрешая в памяти образ Жюльетты Боссэ, которая олицетворяла огромную любовь всей его жизни. Их роман был, как говорят французы, «une grande passion» — великой страстью, одновременно и благословенной и проклятой, и из пламени этой страсти появилась на свет хрупкая прелестная девушка, которая выглядела чужой в скромной домашней обстановке. Джон женился на Алисе, потому что был одинок и его маленькому ребенку нужна была мать. Алиса оказалась хорошей женой для него и подарила ему сына, но оба знали, что она никогда не сможет занять в его сердце место той погибшей девушки, которую он почти боготворил.

За столом Джулия весело обсуждала планы на отпуск, и Джон улыбался, любуясь ею и восхищаясь ее мужеством. Он прекрасно знал, как горько она была разочарована отменой путешествия на Майорку, но Джулия всегда была отважным ребенком, и теперь отец собирался предложить ей поездку, которая станет испытанием ее неустрашимости.

— Твой отпуск начнется на следующей неделе, так? — спросил он ее. — Сколько тебе дали? Две недели?

— С выходными получается почти три. — Лицо Джулии омрачилось — эти долгожданные недели должны были быть такими веселыми, что ей потребовалось бы дополнительное время. Но, отогнав мрачные мысли, она беспечно сказала: — Я придумала, что буду делать.

— Тебе надо бы сменить обстановку для разнообразия.

— Боюсь, что теперь уже слишком поздно что-то искать, да я и сама не хочу уезжать, особенно в это время года.

— То, что отменили твой тур, возможно, предопределено свыше, — медленно сказал отец, и Джулия удивленно посмотрела на него. — Кое-что произошло, и тебе не придется сидеть в Лондоне, хотя боюсь, что место, которое я хочу предложить тебе взамен, не такое оживленное, как Майорка, но, во всяком случае, твой отпуск не будет потрачен впустую.

Алиса с тревогой слушала их разговор. Джон уже обсудил с ней содержание этого неожиданного письма, и она, как ей показалось, убедительно высказалась против, но, видимо, это не произвело на него должного впечатления — он всегда втайне стремился наладить связи с семьей своей первой жены.

— Но ты же не хочешь на самом деле, чтобы она туда поехала? — настойчиво втолковывала ему Алиса. — Дед Джулии до сих пор и не вспоминал о ее существовании, а сейчас имеет наглость ожидать, что девочка с радостью помчится повидаться с ним после всех этих лет забвения! — Ее голос звенел от возмущения.

— Так надо, Алиса, — твердо ответил Джон. Алиса знала, что, если муж что-то решил, она не сможет его переубедить. — Но решать самой Джулии, и я надеюсь, что она поймет меня. Ее дед стар и болен, и я был бы рад уладить нашу с ним размолвку, пока еще не слишком поздно.

— Что все это означает? — спросила Джулия, глядя то на отца, то на мачеху и ощущая внезапно нахлынувшее на нее чувство обреченности. — Единственный дедушка, который у меня есть, — это твой отец, папа, и мы видимся с ним довольно часто.

— Отец твоей мамы еще жив, — сказал Джон, — и он очень хочет тебя видеть.

— Лучше поздно, чем никогда, — раздраженно фыркнула Алиса. Подсознательно она всегда боялась, что французская кровь отдалит от нее девочку, о которой она все эти годы заботилась, как о родной дочери. Но шли годы, Джулия выросла настоящей англичанкой и никогда даже не вспоминала о семействе Боссэ.

— Но… но он никогда прежде не спрашивал обо мне, — нерешительно напомнила Джулия. — Откуда такой внезапный интерес?

Отец достал из кармана письмо, написанное на тонкой бумаге дрожащей, старческой рукой, и Джеки нетерпеливо подался вперед.

— Это тот самый конверт с забавной маркой, что принесли сегодня утром? — спросил он. Зрение у него было острым.

— Да, сынок, — ответил Джон, — и если ты пойдешь в другую комнату и поиграешь там немного, то сможешь получить ее.

— Ты хочешь сказать, что у вас секретный разговор? — подозрительно спросил мальчик, явно не желая уходить.

— Ничего, что было бы тебе интересно, старина, — заверил его отец. — Только скучная семейная история. Бери яблоко и уходи.

— Я возьму два, — заявил Джеки и схватил тарелку с фруктами. — Думаю, что это у вас надолго. — Он взглянул на отца, ожидая, что тот возразит.

— Бери что хочешь, — рассеянно пробормотал Джон, пробегая глазами текст письма, которое держал в руке.

Алиса сказала, что она тоже лучше пойдет и приглядит за ребенком. Ей не хотелось оставаться и выслушивать воспоминания мужа о Жюльетте. Джулия же смотрела на отца выжидательно.

— Ты, конечно, знаешь, что Жиль Боссэ не простил твоей матери то, что она вышла за меня замуж, — начал Джон. — Даже когда Жюльетта умерла, — судорога пробежала по его лицу, — он ни разу не ответил ни на мои письма, ни на телеграмму о ее смерти. Недавно умер и его сын, твой дядя Жан, погиб в автомобильной катастрофе. Так что ты теперь единственная родственница, которая у него осталась, он страстно хочет увидеть тебя и впервые просит о примирении.

— Мне совсем не хочется туда ехать, — поколебавшись, сказала Джулия. — Он ничего для меня не значит.

Джон спокойно смотрел на нее, и ей стало очевидно: отец надеется, что она примет приглашение. Раньше, когда Джулия была еще ребенком, она часто интересовалась своей французской родней и хранила в памяти неясные воспоминания о «maman», такой красивой и совсем не похожей на обыкновенную Алису. Она помнила только золотистые волосы и мягкий низкий голос, напевающий ей французские колыбельные песенки «Au clair de la lune» и «Sur le pont d'Avignon»[1], бывшие в те дни для нее первым знакомством с языком матери, которым Джулия теперь прекрасно владела. Верная Алисе, так упорно пытавшейся заменить ей мать, она старалась не роптать. Но мачеха не сомневалась в том, что полностью заменить девочке «maman», которую та потеряла, она не сможет никогда, как бы к этому ни стремилась.

Прошли годы, круговорот жизни поглотил девушку, и она совсем забыла о своих французских родственниках, и, хотя имя ей дали в честь матери, она всегда называла себя и заставляла других звать ее Джулией. Теперь совершенно неожиданно Жиль Боссэ пригласил ее к себе, но у девушки не было никакого желания выполнить его просьбу.

— Несправедливо испытывать к нему недобрые чувства, — сказал Джон. — Твоя мать всегда надеялась и молилась, чтобы ее отец однажды смягчился. Она была уверена, что он одинок, несмотря на то что у него был Жан. Ее собственная мать умерла, когда она сама была еще младенцем, теперь не стало и Жана. Твой дед — упрямый, деспотичный старик, но он потерял всю свою семью и очень болен. — Отец вновь обратился к письму. — Он пишет, что прикован к инвалидному креслу, поэтому сам не может приехать повидать нас. Он предлагает оплатить стоимость билетов, моя дорогая, и, поскольку тебе нечем занять свой отпуск, ты вполне могла бы воспользоваться случаем познакомиться с новой страной. Мне хочется, чтобы ты поехала.

— Но я не смогу простить ему такое отношение к тебе! — Джулия преданно посмотрела на отца. — Он даже не пытался встретиться с тобой и узнать, какой ты замечательный человек.

Джон улыбнулся, довольный, потом тяжело вздохнул:

— Он считал, что младший офицер — недостаточно хорошая партия для его дочери. Во Франции старинные фамилии рассчитывают более удачно устроить браки своих детей, и у него были грандиозные планы в отношении Жюльетты. Ее побег со мной больно ударил по его тщеславию и высокомерию, но прошло уже так много лет, что, мне кажется, мы вполне можем принять протянутую нам «оливковую ветвь».

Мысли Джона унеслись назад, в прошлое, к веселой юной девушке, которую он встретил во Франции, когда его корабль стоял там в порту Тулона. Это была любовь с первого взгляда, и хотя Жиль Боссэ был непреклонен, но Жюльетта все же обвенчалась с Джоном на военно-морской базе в Гибралтаре, где и родилась Джулия. Четыре года спустя они вернулись в Англию, и Жюльетта, никогда не отличавшаяся крепким здоровьем, умерла от тяжелейшего гриппа, а сердце Джона навсегда было разбито.

Алиса, давно тайно и преданно влюбленная в него, стала его опорой и якорем спасения, ненавязчиво проявляя сострадание и по-матерински заботясь о его маленькой дочурке, пока он последний год служил на одной из военно-морских баз на Дальнем Востоке. Потом он оставил службу на флоте и женился на Алисе.

— Расскажи мне о доме maman, — попросила Джулия, подсознательно воспользовавшись французским словом, чтобы отделить Жюльетту от Алисы. — Ты когда-нибудь видел его? Где он? Где-то на окраинах Франции? — Ее интерес разгорелся, и она вдруг страстно захотела увидеть то место, где ее мать провела свои девичьи годы.

— Я был там лишь однажды, — ответил отец. — Жан, с которым я познакомился в Тулоне, возил меня туда. Тогда-то я впервые увидел твою мать.

Джон сообщил ей, что поместье Боссэ находится на юге Франции. Это одно из тридцати, или немногим более, ранчо, все еще существующих в Камарге. Их потомственные владельцы входят в избранный круг аристократов и открыто презирают обступающие их со всех сторон новые застройки. Разводят на ранчо, для престижа и удовольствия, черных быков и белых лошадей, а пастухи — хранители обычаев, как их называют, «gardiens», с древних времен были элитой Братства святого Георгия.

Отец никогда так подробно и много не говорил ей об этом. После смерти Жюльетты он избегал подобных тем, а когда Джулия стала достаточно взрослой, чтобы самой задавать вопросы, она уже утратила интерес к родным своей матери. И никаких разговоров о Мас-Боссэ[2] не возникало. Теперь же, когда Джулия была на пороге своего двадцатилетия, это место стало для нее вдруг реальным, и она даже ощутила неясную тоску, нет, не по незнакомым родственникам, а по дому и поместью, которое ей вскоре предстояло посетить. Она решила поехать — такую благоприятную возможность не стоило упускать даже в том случае, если в конце путешествия ее ожидает встреча с грозным пожилым джентльменом. Но если дед стар, болен и одинок, он не должен быть таким уж страшным.

Неделя пролетела незаметно. Джон заказал билет на самолет в салон первого класса, паспорт у Джулии уже был, а одежда, которую она купила для Майорки, вполне могла пригодиться на юге Франции. Хотя вряд ли, думала она, ей представится удобный случай демонстрировать свои экзотические пляжные ансамбли на ферме, чем, по сути, и являлся Мас в Камарге. Джулия узнала, что там совсем недалеко есть море, а в окрестностях Монпелье находится целый ряд благоустроенных пляжей. Она подумала, что у нее будет возможность посетить их, но когда отец настоял на включении в ее багаж резиновых сапог, теплых свитеров и средств, отпугивающих москитов, все это произвело на нее тягостное впечатление, и девушка засомневалась в правильности принятого решения.

Дед телеграфировал, что Джулию в аэропорту Мариньяна будет встречать некий господин Кордэ, которого она узнает по красной гвоздике в петлице. Это показалось ей довольно сомнительным способом опознания, и оставалось только надеяться, что там не окажется других джентльменов, украшенных подобным же образом, Месье Кордэ заинтересовал ее. Если он достаточно респектабелен и живет в Мас, то вполне может оживить пасторальную жизнь на этом ранчо.

В поездку Джулия надела бежевый брючный костюм, туфли на удобном квадратном каблуке и повязала вокруг шеи золотисто-голубой шарф. Девушка выглядела хрупкой и очень привлекательной, и, когда она прощально махала рукой отцу, прежде чем выйти на летное поле, Джон смотрел на нее со смешанным чувством гордости и тоски — она была такой прелестной и до боли напоминала утраченную им Жюльетту.

Джулия была права насчет красной гвоздики в петлице — похоже, все мужское население Прованса испытывало тягу к такого рода украшениям, и ее пристальный взгляд вызывал лишь удивление, а вопрос: «Pardon, monsieur, est-ce que vous êtes appelé monsieur Cordet?»[3] — провоцировал попытки случайного знакомства. Она даже не знала, был ли этот месье Кордэ молодым или старым, и начала уже злиться и на деда, и на этого господина, поставивших ее в такое глупое положение. Господин явно опаздывал, и Джулия, отчаявшись найти его, печально опустилась на скамейку рядом со своим багажом, уныло размышляя, что она будет делать, если месье Кордэ вообще не появится.

В это время молодой мужчина медленно направился в ее сторону, пристально разглядывая ее карими глазами из-под шляпы с большими полями. Он был одет в вельветовый костюм и ярко-голубую рубашку, большой черный бант, повязанный на шее, выдавал художника. Мужчина был явно смущен. Джулия холодно посмотрела на него, подозревая, что это просто очередная попытка завязать знакомство, но тут заметила у него в петлице две красные гвоздики. Он подошел к ней, театральным жестом сдернул свою шляпу и произнес на прекрасном английском:

— Мисс Арчер, не так ли?

Джулия вздохнула с облегчением, но удивилась, как он смог ее узнать.

— А вы — мистер Кордэ?

— Lui-même[4]. Это ваш багаж? Простите за опоздание, я перепутал время вашего прибытия. Мы, художники, как вы, вероятно, знаете, довольно небрежные люди. — Он не стал вдаваться в рассуждения о своей профессии, которую, несомненно, считал романтичной, и сразу же подхватил чемоданы Джулии в обе руки. — Будьте добры следовать за мной к машине… Только осторожно, не потеряйте меня в толпе.

«Для этого придется постараться», — подумала она, проталкиваясь вслед за ним на улицу к солнцу и свежему воздуху сквозь тараторившую и спешащую куда-то толпу.

Машина, к которой он подвел ее, оказалась новым легковым автомобилем с кузовом «универсал», сверкающим хромом и яркой краской. Месье Кордэ опустил чемоданы на землю и любовно погладил капот.

— Правда, красивая? И совершенно новая. Старая была вдребезги разбита в аварии, которая, увы, так потрясла моего дядюшку. Мне не часто позволяют ею пользоваться. Дядя мне не совсем доверяет.

— Ваш дядя — месье Боссэ? — Джулия удивленно подняла брови.

— Он не упоминал о нашем родстве? — Кордэ усмехнулся, сверкнув ослепительно белыми зубами. — Боюсь, дядя Жиль не очень мной гордится. Я и моя сестра Дениза — ваши кузены. Мы каждое лето гостим в Mac, а наш замечательный дядюшка Жиль терпит нас, пока мы держимся от него подальше.

Он бросил чемоданы на заднее сиденье машины и открыл для девушки переднюю дверцу. Джулия в это время размышляла о том, что месье Боссэ вовсе не нуждался в ее присутствии — общество племянников, живущих с ним под одной крышей, вполне могло скрасить его одиночество. «Кажется, — подумала она, — меня заманили сюда обманным путем».

— Я… я считала себя единственной оставшейся в живых родственницей Жиля Боссэ, — призналась она, устраиваясь на роскошном сиденье машины.

— Единственная, которая принимается в расчет. Мы с Денизой художники, и он испытывает к нам только презрение, поскольку и я и она можем отличить один конец быка от другого только по рогам.

— Знание анатомии крупного рогатого скота так важно, чтобы получить его расположение? — немного озабоченно спросила Джулия, думая, что со своими представлениями о ферме непременно потерпит неудачу.

— Eh bien[5], по крайней мере, это даст вам преимущество. — Он обошел машину и сел на свое место рядом с девушкой. — Вы понимаете французский?

— Oui, monsieur, parfaitement[6].

— Bon[7], уже лучше, — сказал Кордэ и повторил это еще раз на своем родном языке. — Но вам нечего бояться, — подавленно вздохнул он, — дядя Жиль и так сделает для вас все, что захотите, — вы так похожи на свою мать.

— Но откуда вы это знаете? — воскликнула Джулия. Кордэ был слишком молод и не мог видеть Жюльетту.

— Скоро вы сами поймете. — Он озорно на нее взглянул. — А я узнал вас сразу, — продолжал он, небрежно лавируя в потоке машин. — Думаю, вы не занимаетесь живописью?

— Нет, — покачала она головой, — но живопись я люблю.

— Сомневаюсь, что так же сильно, как я. А что вы собираетесь делать в Мас?

Джулия уже не раз задавала себе этот вопрос.

— Надеюсь, для меня там найдется какое-нибудь занятие, — уныло ответила она, но внимание месье Кордэ в этот момент переключилось на ехавшую впереди машину. Яростно жестикулируя, он пытался объяснить ее водителю, что идет на обгон.

— Раз уж мы за городом, надо продвигаться быстрее, — раздраженно пробормотал он. — Я люблю скорость, а эта машина просто пожирает километры. Надеюсь, вам тоже нравится быстрая езда?

— Во всяком случае, я не против, — ответила она, поколебавшись, поскольку его манера вождения заставляла сомневаться в том, что он хороший шофер.

— Я очень осторожен, — заверил он свою пассажирку и чуть не врезался в автобус.

— Уверена, что так и есть, месье Кордэ, — сдержанно ответила она.

— Пожалуйста, зовите меня просто Ги и на «ты», я ведь твой кузен. А ты для меня, конечно, будешь Жюльеттой.

— Джулия, — настойчиво поправила она.

— Ты предпочитаешь это имя? Тогда пусть будет Джулия.

Они уже выехали за черту города и теперь мчались по плоской равнине с едва различимыми очертаниями гор вдали. Солнце скрылось за облаками, и виноградники, мимо которых они проезжали, казались увядшими и пыльными. Из-за группы деревьев в отдалении выглядывали серо-коричневые постройки фермы. Сердце Джулии упало.

— Не очень веселое место, — заметил Ги.

— Да, действительно, — согласилась девушка и грустно вздохнула о пляжах Майорки, так живописно представленных в рекламных буклетах — с белыми балконами отелей и тростниковыми навесами над столиками кафе рядом с бирюзовым морем. То место, куда она сейчас приехала, было лишь жалкой пародией на все это великолепие. Она со вздохом перевела взгляд с унылого ландшафта на своего спутника, размышляя, не предложит ли он каких-либо развлечений, чтобы скрасить ее пребывание в этой глуши. Ги снял шляпу и надел солнечные очки, когда садился в машину, и Джулия удивилась тому, что его черные вьющиеся волосы коротко подстрижены — это было не характерно для людей его профессии, Он был не намного выше Джулии, как она успела заметить, и дочерна загорел под южным солнцем. Черты его лица были довольно привлекательными, только рот и подбородок выдавали слабость характера. Приятная белозубая улыбка, руки с короткими пальцами и квадратной формы ногтями. В свои двадцать лет Джулия уже имела некоторый опыт общения с сильным полом и решила, что у этого представителя мужского племени огромное тщеславие, обостренное его чувствительностью художника, и он нуждается в бережном обращении. Но в целом он казался довольно милым и дружелюбным, несмотря на необычную одежду, и вполне мог бы оказаться приятным кавалером.

Ги указал на видневшуюся вдали полоску воды и сказал, что это озеро Вакарес, сердце Камарга. Местность стала почти приятной: длинные стрелы дикой травы и тростниковые заросли окружали пруды с неподвижной водой и тихо ползущие речушки.

— Места, внушающие страх, — весело сказал Ги и добавил, что здесь нечего делать, кроме как совершать прогулки верхом. — Джулия, ты умеешь ездить на лошади? Нет? Ну что ж, это плохо, зато у тебя есть возможность научиться. Здесь, кстати, великолепные закаты, но если ты не рисуешь… — Он пожал плечами. — Тогда и в этом нет никакой пользы.

Настроение Джулии окончательно испортилось.

— Здесь нет каких-нибудь городов поблизости? — нерешительно спросила она.

Ги опять пожал плечами:

— Ним, Арль, Монпелье — все они в пределах досягаемости, если, конечно, дядя Жиль разрешит… А он должен разрешить: не думает же он, что его внучка проведет весь свой отпуск, как заключенная, на ранчо. А у меня будет предлог воспользоваться машиной. Глаза Кордэ засверкали. Похоже, ему нравилось гонять по дорогам, наводя страх на своих пассажиров.

Здесь и там были видны побеленные фермерские домики, приютившиеся за сломанными мистралем кипарисами, и низкие крыши маленьких хижин, которые, как сказал Ги, были традиционным жилищем gardiens, но в настоящее время представляли интерес разве что для туристов и давно перестали быть местом жительства. Под серым небом все это выглядело заброшенным и мрачным, и Джулия вновь с тоской подумала о Майорке. Ги обратил ее внимание на огромных, устрашающего вида животных, стоявших по колено в воде среди тростника. Это было стадо быков Камарга.

— Здесь повсюду вода, — весело заметил он, — но купаться не рекомендую — это болота. Сплошные топи и плавуны.

Джулия содрогнулась.

— Я уже начинаю жалеть, что приехала, — откровенно призналась она.

Он отвел взгляд от дороги и как-то странно посмотрел на девушку.

— Нет, — сказал он, как показалось Джулии, с некоторой долей удовлетворения, — ты не должна была сюда приезжать. Не думаю, что тебе здесь понравится, и едва ли ты приспособишься к такой жизни. Дядя Жиль слишком оптимистичен.

— Что ты хочешь этим сказать? — подозрительно спросила она.

— То, что сказал. — Он пожал плечами. Типично французский жест. — Между прочим, он не любит женщин в брюках. — Ги многозначительно покосился на ее костюм.

Джулия поняла, что ей необходимо еще о многом спросить.

— Я должна одеваться так, чтобы соответствовать его старомодным вкусам? — вызывающе поинтересовалась она. — Ему неплохо было бы посмотреть, что сейчас носят современные девушки. Я останусь в этом костюме.

— Ну и правильно, — поддержал ее Ги. — Я только хотел предупредить. К сожалению, сам я не могу позволить себе быть слишком независимым. Ты уже, вероятно, заметила, что я чисто выбрит и коротко подстрижен. В Париже я совершенно по-другому выгляжу, могу тебя заверить, но, когда приезжаю сюда, дядя говорит, что я похож на орангутанга, и отказывается принимать меня до тех пор, пока я не расстанусь со своими прекрасными локонами и бакенбардами. Я пытаюсь протестовать, но Дениза мне внушает, что я должен вести себя дипломатично и подчиняться капризам старца. Она всегда видит главную цель впереди.

Из этой речи Джулия сделала вывод, что брат и сестра Кордэ, не питая интереса к крупному рогатому скоту, стремились снискать расположение своего престарелого родственника другими способами. Вероятно, у них были виды на наследство. Но Джулия поклялась себе, что сама она не станет раболепствовать перед старым деспотом.

Впереди показалась узкая мощеная дорога через дамбу, и они промчались по ней с такой скоростью, что сердце девушки чуть не выпрыгнуло из груди. Ги свернул на проселочную дорогу и сообщил:

— Мас-Боссэ прямо по курсу.

Джулия с любопытством уставилась на длинное белое здание, стоявшее на небольшом возвышении и окруженное соснами и кипарисами. Оно было значительно больше тех, что попадались им по дороге, и выглядело внушительнее и импозантнее. Вокруг теснились надворные постройки. Спускались сумерки, и свет, лившийся из окон, освещал дорожку из гравия перед входом и стволы деревьев. Машина, взвизгнув покрышками, остановилась прямо у массивных дверей, Ги быстро вышел и обежал ее кругом, чтобы помочь Джулии.

— Добро пожаловать домой, — сказал он, протягивая ей руку.

Она едва прикоснулась к его пальцам, когда выходила из машины, и больше всего желала сейчас, чтобы ранчо действительно стало ее домом на три недели. На пороге появился мужчина в надвинутой на глаза широкополой шляпе. Он был одет почти как ковбой и был довольно высок по сравнению с остальными южанами, которые не отличались большим ростом. Джулия видела только его загорелые до черноты подбородок и шею, верхняя же часть лица была полностью скрыта шляпой.

— Привет, Ги, уже вернулся? — сказал он.

— Эта машина как ветер, — с удовлетворением отозвался тот, — a voici[8] леди. — Он торжественно указал на Джулию.

Мужчина немного сдвинул шляпу. Оставшиеся в тени глаза пробежали по элегантному костюму девушки, и большой тонкогубый рот скривился в презрительной усмешке.

— Bon soir, mademoiselle[9]. — Голос был глубокий, даже немного грубый. — Поздравляю вас с благополучным прибытием. Надеюсь, вы не очень испугались? Ги водит машину как ненормальный и понятия не имеет о правилах дорожного движения.

— Я не испугалась, — заявила Джулия. Его почти неприкрытое презрение к ее городскому виду вызвало у нее ответное враждебное чувство. — Мне нравится скорость.

— Что касается меня, то в машинах я разбираюсь больше, чем некоторые в лошадях, — фыркнул Ги.

— Автомобиль можно так же загнать, как и лошадь, — сухо заметил незнакомец. — Au revoir, mademoiselle[10].

Он немного приподнял свою шляпу, и Джулия успела заметить завиток иссиня-черных волос. Мужчина повернулся и быстро пошел в сторону какой-то хозяйственной постройки недалеко от дома.

— Кто это? — спросила девушка возмущенно.

— Арман Боссэ, — ответил Ги и, поскольку она удивленно подняла брови, добавил: — О нет, он не родственник, это все знают. У него не было семьи, и дядя Жиль дал ему свое имя. Глупый образец донкихотства, по-моему. С тех пор наш Арман возомнил себя важной персоной.

Он вытащил чемоданы из машины, и Джулия направилась вслед за ним к открытой двери. В это время из дома им навстречу вышла седая женщина.

— Это Марта, — пояснил Ги, — она присматривает за нами.

Домоправительница, именно так называлась ее должность, была худощавой женщиной, одетой во все черное. На ее смуглом лице оставили глубокие следы прожитые годы и тяжелая работа. Она доброжелательно поздоровалась с девушкой, но говорила с таким сильным провансальским акцентом, что Джулия с трудом понимала ее. Когда девушка остановилась в холле и свет упал на ее лицо, она увидела, что Марта уставилась на нее, широко раскрыв свои маленькие, как бусинки, глаза.

— Monsieur, c'est incroyable![11] — воскликнула она, повернувшись к Ги. — Да это же мадемуазель Жюльетта вернулась!

— Вы знали мою маму? — быстро спросила Джулия.

— Ну да, мадемуазель. Мы тогда обе были молоды, и она и я. — Глаза женщины подернулись дымкой воспоминаний. — Она была такой жизнерадостной, такой веселой, как солнечный свет. Месье будет рад увидеть вас.

— Не сомневаюсь, — резко сказал Ги. — Где mon oncle[12]?

— Где же еще, как не в своей комнате, которую, как вы знаете, он редко покидает. — Марта повернулась к Джулии: — Он увидится с вами после ужина, мадемуазель, перед тем, как вы отправитесь спать. В данный момент месье отдыхает — он слишком волновался в ожидании вашего приезда. Понимаете, он очень болен.

Эти новости Джулия сочла плохим предзнаменованием. Неужели дед вызвал ее, чтобы превратить в сиделку? Но конечно, не мог же он знать, что она закончила курсы медицинских сестер при госпитале и умеет ухаживать за больными.

— Пойдемте, я покажу вам вашу комнату, — вывела ее из задумчивости Марта.

Маленькая процессия направилась вверх по отполированной временем деревянной лестнице, которая находилась прямо напротив входной двери. Комната Джулии оказалась длинной и простой, с черными балками, бегущими по потолку, и светлыми, побеленными известкой стенами. Деревянный пол выстелен цветными коврами, мебель — ее было не так много — из грубоотесанного дерева. Яркие ситцевые занавески и покрывало на кровати, открытое окно защищено москитной сеткой. Создавалось впечатление суровости и простоты, но везде чисто, и кровать казалась довольно удобной и упругой. Настоящим подарком был современный умывальник с проточной водой, чего Джулия даже не ожидала здесь увидеть.

— Вам тут будет удобно, правда? — спросила Марта, оглядывая комнату. — Если что-нибудь понадобится, только позвоните. — Она указала на старинный шнурок от звонка. — Ужин будет готов через полчаса, но спускайтесь пораньше, как только будете готовы. Ваши кузены уже ждут в гостиной.

Джулия поспешно смыла дорожную пыль и переоделась в шелковое платье. Ей очень хотелось показать себя в выгодном свете и немного порисоваться в праздничном наряде. Она долго расчесывала свои короткие волосы, пока они не заблестели, и немного подкрасила лицо. В завершение надев легкие белые босоножки с золотыми ремешками, девушка решила, что теперь вполне готова встретиться с кем угодно и с чем угодно, и, весело выскользнув из комнаты, быстро сбежала по лестнице.

Заслышав стук ее каблучков по ступенькам, в холл вышел из гостиной Ги и остановился внизу, наблюдая за ней с одобрением.

— Ты надела платье для встречи? — спросил он с намеком, и Джулия пожалела, что переоделась. Но она сменила наряд не для того, чтобы угодить своему деду, а просто ей так захотелось в этот вечер, и она совершенно забыла при этом о разговоре в машине. — Ты как солнечный луч в темном доме, — продолжал Ги с сияющими глазами. Девушка и впрямь выглядела очень привлекательной. — С твоим приездом даже Мас-Боссэ похорошел.

Джулия немного покраснела от такого пылкого комплимента. Когда она ступила на нижнюю ступеньку, Ги подал ей руку.

— Пол довольно скользкий, — предупредил он, — Пойдем, я познакомлю тебя с моей сестрой.

Девушка вложила свои пальцы в его, хотя подумала, что такое внимание излишне, и он повел ее в ту комнату, которую Марта называла гостиной. Это был просторный зал с прямоугольными окнами, выходящими на две стороны, с красным кафельным полом и деревянной мебелью. За маленьким столиком у окна сидела миниатюрная девушка и что-то быстро рисовала в альбоме.

— Дениза, это Джулия, — представил Ги.

Девушка вскочила и подвергла гостью пытливому изучению любопытными карими глазами, которые, казалось, занимали большую часть ее плутоватого лица. Она была одета в рабочую блузу художника и голубые полотняные брюки. Очевидно, ее не касался ожидавший Джулию вечерний прием у старика.

— Она и не могла выглядеть по-другому! — воскликнула Дениза, протягивая Джулии обе руки, — Как приятно вновь увидеть человека в первоклассной городской одежде. Ты похожа на модель с обложки модного журнала, Жюльетта.

Джулия пожала протянутые Денизой руки, но не обратила внимания на слова девушки. Ее глаза были прикованы к картине, висевшей на стене между двумя окнами напротив нее. Это был портрет в полный рост девушки в длинном бледно-зеленом платье, с золотистыми, как солнечный луч, волосами. Ги проследил направление ее взгляда.

— Теперь поняла, как мы все тебя узнали? — спросил он. — Увидев тебя в аэропорту, я подумал, что передо мной привидение. Это Жюльетта Боссэ. Тогда она была чуть помоложе тебя.

Ее мать! Все эти годы отчуждения дед хранил здесь ее портрет, как постоянное напоминание о той, которую он потерял. Джулия огляделась и только сейчас осознала, что находится в доме своей матери. Эти полы еще хранили ее следы, от побеленных стен эхом отдавался ее смех.

— Какой хорошенькой она была! — непроизвольно воскликнула Джулия, встретившись взглядом с нарисованными глазами, и заметила, что разница между ними все-таки была: мать смотрела на нее темными глазами, тогда как у нее самой они были зеленые, отцовские.

— И ты такая же, — галантно заметил Ги. Резко прозвенел звонок, и кузен предложил ей свою руку: — Позволь сопроводить тебя на ужин.

Дениза тихо захихикала и, семеня короткими ножками, последовала за ними. Странное маленькое создание, подумала Джулия, надеясь, что у них все-таки найдется что-нибудь общее и они подружатся.

Столовая была как две капли воды похожа на ту комнату, которую они только что покинули, только располагалась по другую сторону холла. В ней стоял длинный узкий стол, окруженный тяжелыми деревянными стульями. Марта сидела во главе его, скупо разливая густой potage[13] из супницы в керамические плошки. На столе были свежие булочки, различные сыры, фрукты и несколько сортов легких вин. За супом последовал омлет.

В это время в комнату вошел Арман Боссэ. Он был без шляпы и в черном пиджаке, черные волосы еще блестели от воды, не успев просохнуть. Узкое худое лицо с прямым носом загорело до цвета темной бронзы, миндалевидные глаза под темными, по-сатанински изогнутыми бровями казались такими черными, что зрачки почти сливались с радужной оболочкой и выглядели как одно целое. Густые длинные ресницы могли бы стать гордостью любой девушки. Портил картину только длинный и тонкий, как скоба, рот над решительным подбородком.

— Где potage Армана? — засуетилась вдруг Дениза. — Он на кухне, еще горячий? Я схожу за ним.

— Я сам могу принести, — возразил Арман.

— Нет-нет! — воскликнула Дениза, подлетая к нему. — Садись, ты, наверное, устал. Весь день в работе. Для меня забота о тебе — одно удовольствие! — И она поспешила в сторону кухни.

Арман проводил Денизу насмешливой улыбкой и, пожав плечами, сел на свободный стул напротив Джулии и Ги. Лишь один раз сверкнув взглядом своих миндалевидных глаз на девушку, в дальнейшем он игнорировал ее присутствие, посвятив все свое внимание намазыванию масла на булочку.

Вернулась Дениза с супом и поставила плошку на стол, а сама села рядом с Арманом. Она что-то прошептала ему, но он не отреагировал. Казалось, он был всецело поглощен едой. Тогда Дениза обратила свое внимание на других присутствовавших за столом.

— Я должна написать Джулию, — заявила она и, склонив голову к плечу, стала изучать девушку с назойливым птичьим любопытством. — Она достойна чего-то более авангардного, чем эта старомодная реликвия в гостиной.

— Это означает, что на портрете ее никто не узнает, — пояснил Ги. — Я тоже не прочь, чтобы Джулия мне попозировала. Могла бы получиться прекрасная композиция.

— Кажется, мадемуазель идет нарасхват, — сухо сказал Арман, и Джулия поймала взгляд, которым он одарил обоих художников. Она заметила на его лице снисходительное терпение. Такое выражение бывает у человека, который всю свою жизнь проводит в борьбе со стихией и считает людей, тратящих время на какую-то ерунду вроде живописи, существами низшего сорта. — Только я сомневаюсь, что она задержится здесь надолго, так что ваши картины останутся незавершенными, — продолжил он. — Она не сможет выдержать жизнь в Мас больше нескольких дней.

— Почему вы так думаете? — спросила Джулия, уязвленная его тоном. — Здесь… Здесь кажется довольно хорошо. — Но говорила она нерешительно, так как в эту минуту ей в голову пришла мысль, что в Мас нет ничего для развлечения: ни бассейна, ни теннисных кортов, ни танцплощадок, нет даже телевизора! И в ее представление о веселом отпуске совсем не входило позирование для портрета.

— Действительно, хорошо, — передразнил ее Арман, — но только для тех, кто родился и вырос здесь. А для изнеженных детей города… — Он выразительно пожал плечами. — Скоро вы начнете сильно скучать, а это для людей вашего круга полная катастрофа.

Джулия подумала, что, возможно, он прав, но не собиралась соглашаться с этим насмешливым ковбоем. Пока она пыталась придумать какой-нибудь едкий ответ, в разговор вступила Марта. Она сказала нравоучительно:

— Мадемуазель из рода Боссэ и не может знать, что такое ennui[14]?

— Но я только наполовину Боссэ, — напомнила ей Джулия и заметила, как Дениза и Ги обменялись взглядами через стол.

— Мне кажется, что французская половина полностью англизирована, — неодобрительно заметил Арман. — Даже трудно представить, что в ней есть хоть капля прованской крови.

— Время покажет, — осадила его Марта. — Увидим.

К облегчению Джулии, она начала задавать ей вопросы о доме и семье — любезность, за которую девушка была ей благодарна. Она обрадовалась, что хоть кто-то вспомнил, что у нее есть другая, английская семья. Арман молчал, Дениза пыталась завладеть его вниманием, но безрезультатно. Ужин закончился, и он заявил, что должен опять уйти. При этом француженка обиженно надула губы.

— Ты правда должен, Арман? — Ее карие глаза глядели на него с собачьей преданностью. — Мы не виделись с тобой целый день. Неужели и сегодня вечером ты не можешь сделать передышку, чтобы… чтобы оказать Джулии радушный прием?

Цыганские глаза загадочно посмотрели на Джулию. Он оглядел ее с ног до головы, и его рот вновь презрительно скривился.

— Я уверен, что вы с Ги сможете сделать это более успешно без моего присутствия, — холодно ответил он. — Не люблю лицемерить и не собираюсь прикидываться гостеприимным, когда я совершенно убежден, что ее приезд является огромной ошибкой и совершенно бесполезен для всех, и в первую очередь для нее самой. Это скоро станет очевидным.

С этим наглым заявлением он повернулся на каблуках и быстро вышел, с шумом захлопнув входную дверь. Последовала недолгая пауза, затем Дениза улыбнулась с сожалением и сказала:

— Eh bien, у Армана нет светского лоска.

— Он был просто груб! — негодующе воскликнул Ги, в то время как Марта молча собирала тарелки. — Сегодня он превзошел самого себя! Он всего лишь управляет дядиным ранчо, а считает себя Всемогущим Господом Богом.

— Но вы же не можете управлять ранчо, — язвительно заметила Марта. — Ведь это дело для настоящего мужчины, — закончила она и ушла со своим подносом. Видимо, она тоже была невысокого мнения о художниках. Ги покраснел от злости.

— Она права! — воскликнула Дениза. — Я не могу себе представить, чтобы ты делал это, mon frère[15]. — Ги бросил на нее испепеляющий взгляд, но Дениза продолжала, повернувшись к Джулии: — Не кажется ли тебе, что Арман un brave garçon[16]? Каким любовником он мог бы быть! — Ее глаза возбужденно загорелись. — Что касается меня, я это хорошо могу себе вообразить: сильные руки… умопомрачительные поцелуи… я бы утонула в жгучей страсти…

— Заткнись, Дениза, — резко прервал ее брат. — Ты просто отвратительна. Сейчас ты не в вольном Париже, а в респектабельной семье. Что о нас подумает Джулия? Я уверен, что ей совсем не нравится грубое поведение. Ты ведь предпочитаешь нечто более цивилизованное, правда, Джулия?

— Да, действительно, — поспешно ответила та. — Манеры пещерного человека меня не привлекают. — Она бросила извиняющийся взгляд на Денизу, опасаясь, что ее неспособность по достоинству оценить сурового Армана может обидеть девушку, но они оба, и брат и сестра, просияли от радости, услышав это.

Вернулась Марта и объявила, что месье Боссэ готов принять свою внучку. Джулия вдруг обнаружила, что ей совсем не хочется встречаться наедине с этим деспотичным стариком, который, как она поняла, был довольно грозен.

— Может, пойдешь со мной для поддержки? — спросила она Ги.

— Ma chère[17], я бы с удовольствием, но не рискну без приглашения, — ответил он. — Вызов в комнату дяди Жиля является царской милостью. Мы с Денизой допускаемся к телу только по утрам в определенное время, и никогда в другое. Но не падай духом, — успокаивающе добавил он, перехватив ее встревоженный взгляд, — он же не съест тебя, в конце концов.

Размышляя о том, что это все-таки ее дед, которого она приехала повидать, Джулия превозмогла наконец свою недолгую панику и последовала за Мартой.