Опаловый кулон

Глава 4

Войдя в Передний зал, Ребекка взглянула на французские часы, которые висели на стене, отделанной деревянными панелями. Двадцать минут первого. Ей потребовалось немало времени, чтобы уйти от гостей незамеченной. Бал в самом разгаре.

Веселье будет продолжаться вплоть до завтрака для тех, кто еще на ногах. Она и сама с удовольствием повеселилась бы, если бы Стюарт не испортил все.

Зачем он это сделал? Хотел дать понять, что положил глаз на привлекательную молодую женщину и считает ее потенциальной женой?

Очень жаль, что он не потрудился спросить ее саму!

В величественном старом доме царила тишина, хотя все главные комнаты и некоторые из спален наверху были ярко освещены. Ребекка нашла кабинет Стюарта, где стоял массивный письменный стол, шкафы с сотнями книг и спортивными призами, а на стенах висели чудесные картины с изображениями лошадей, которых держали под уздцы грумы. Над камином Ребекка увидела большой портрет покойного отца Стюарта и деда Брода, сэра Эндрю Кинросса. Создавалось впечатление, что сэр Эндрю все время смотрит на посетителя, в каком бы месте комнаты тот ни находился.

Ребекка остановилась на минуту перед портретом. У сэра Эндрю была весьма впечатляющая внешность. Крупный, красивый, породистый мужчина, фамильные черты лица. Только ясные зеленые глаза выражают саму доброту, подумала Ребекка. Доброту, спокойствие и мудрость. А вот во взгляде Стюарта читалось лишь сознание собственного могущества и власти. По-видимому, только это имело для него значение.

В синих глазах Брод ерика Кинросса… горит чуть приглушенный огонь.

Она обошла вокруг массивного стола, на мгновение прислонилась к нему и одним плавным движением сняла с шеи обрамленный бриллиантами опал. Зря она струсила и уступила настояниям Стюарта. Гордиться было нечем. Наверное, ее просто ошеломило внезапное перемещение в этот особый мир: ей еще не приходилось видеть вблизи подобное богатство, хотя в свое время она интервьюировала немало знаменитостей, владевших миллионами.

Вздохнув, Ребекка открыла верхний правый ящик стола и осторожно положила туда кулон. Световые блики заиграли на драгоценном украшении.

И тут она до конца осознала, что действительно сделала глупость. В дальнем конце гостиной, словно господствуя над этой большой комнатой, висел портрет темноволосой женщины в изумрудно-зеленом бальном платье с большим декольте. Это был портрет Сесилии Кинросс, первой хозяйки Кимбары, написанный вскоре после того, как она вышла замуж за Эвана Кинросса, который приобрел огромные пастбища после открытия богатого месторождения опалов в Новом Южном Уэльсе. Великолепие платья, зеленые глаза и изумительные волосы женщины — все это отвлекло внимание Ребекки от драгоценности, украшавшей шею Сесилии. На первый взгляд самый крупный камень можно было принять за сапфир.

Ошибку фатальнее этой трудно было себе представить. Лиз Кэррол да и все гости не могли не поразиться, увидев «Кулон Сесилии» на шее Ребекки.

Ребекка повернула ключ в замке и вздрогнула, услышав голос из-за полуоткрытой двери:

— Я вижу, мисс Хант, вы везде успеваете! И что же вам понадобилось в столе моего отца?

Бродерик Кинросс толкнул тяжелую дверь и вошел в кабинет.

— Я не знаю комбинацию сейфа. Может, вы знаете?

Он приподнял одну бровь и направился к столу, осторожно, словно боялся спугнуть девушку.

— Ну, может, и знаю, — ответил Брод. — Уж не хотите ли вы сказать, будто знаете, где находится сейф?

Ребекка пожала плечами.

— Ваш отец однажды показал его мне. Я случайно проходила мимо его кабинета, когда сейф был открыт, и Стюарт позвал меня.

Брод разразился недобрым смехом.

— Неужели вы думаете, что я этому поверю? — — Наверняка не поверите. Вы же считаете меня мошенницей, — произнесла Ребекка безразличным тоном.

— Итак, спрашиваю еще раз. — У него в глазах появился какой-то блеск. — Что вы делаете возле стола моего отца?

— То, что должна была сделать гораздо раньше, ответила она холодно. — Убираю знаменитое украшение.

Взгляд Брода скользнул по ее белой обнаженной шее.

— Не могли подождать до конца вечера?

Ребекка подняла голову: насмешливый блеск в глазах, четкие, твердые черты лица, густые, черные как смоль волосы.

— Трудно представить себе человека высокомернее вас.

— А мой отец?

— Вы даже не слушаете, когда вам пытаются что-то объяснить. Я понятия не имела о том, что это за кулон. Теперь, когда узнала, я не намерена оставлять его на себе. — Если она хотела спастись, было самое время бежать без оглядки — несмотря на его неприязнь к ней, между ними возникало мощное притяжение.

— Поздно, Ребекка, что сделано, то сделано, — тихо сказал он. — И я не поверю вашей выдумке.

— Что вы имеете в виду? — Было такое впечатление, будто они оказались вдвоем на необитаемом острове.

— Интуиция есть не только у женщин. Моя интуиция говорит мне, что вас привлекают богатые мужчины намного старше вас. Может, это имеет какое-то отношение к вашему прошлому, о котором нам известно на удивление немного? Возможно, вы ищете человека, который стал бы для вас воплощением образа отца? Я немного изучал психологию.

Это элементарно. Фрейдистские штучки.

— Вы несете чушь. — Ребекка отвернулась.

— Какая же это чушь, когда все происходит у меня на глазах.

— Я ухожу. — Если он даст ей пройти.

— Не спешите. — Одним плавным движением пантеры он преградил ей дорогу. — Если не возражаете, я бы взял у вас ключ.

Она боялась коснуться его, и Брод сам взял ключ из ее бессильно повисшей руки.

— Благодарю вас. — Он вставил ключ в замок, повернул, выдвинул ящик и увидел в нем знаменитую драгоценность. — Заметьте, я не обвинял вас в том, что вы украли его, Ребекка.

— Меня мало волнует, обвинили бы вы меня или нет, — презрительным тоном ответила она.

— Тогда почему вы дрожите? — Брод слегка улыбнулся, внезапно ощутив желание провести рукой по ее гладкой шее сверху вниз, до самых нежных выпуклостей груди. Она была так миниатюрна, что ее хотелось взять на руки.

— Я горжусь своим хорошим поведением, — сказала она ему. — Что мне действительно хочется, так это стереть с вашего лица эту ухмылку.

— Неужели? — Он откровенно насмешничал. — За чем же дело стало?

Он так действовал на нее, что она чуть было не закричала: «Не подходите ко мне», но заставила себя довольно спокойно сказать:

— Мне кажется, вам следует извиниться передо мной.

— Вы шутите, Ребекка, — ответил Брод. — Давайте-ка положим это в сейф. Покажите, где он находится.

Она не смогла сдержаться и съехидничала:

— А вы уверены, что ваш отец сообщил вам код?

Он повернулся к ней, подтянутый и сильный.

— Скажите мне, где сейф, и увидите.

— Вон там. За картиной «Охота».

— Бог мой! — Брод на секунду закрыл глаза. — У папы, должно быть, крыша поехала. Подойдите сюда, Ребекка, встаньте у окна.

Она подчинилась, слегка насмешливо спросив:

— Может, завязать глаза?

— Нет необходимости, — мягко ответил он. — Просто смотрите в окно.

Ребекка усмехнулась.

— Вы слишком далеко заходите, разговаривая со мной таким образом.

— Я так не считаю. И у меня для этого веские причины. Знаете, я сегодня весь день думал о вас.

Эти слова так поразили ее, что она невольно обернулась, как раз в тот момент, когда он закрывал дверцу сейфа.

— Я полагал, что мой отец уже не в том возрасте, чтобы влюбляться.

Ребекка иронически улыбнулась.

— Неужели? Вы заблуждаетесь. Люди влюбляются в любом возрасте. В совсем юном, в сорок лет, в семьдесят, в восемьдесят. Так уж устроено, что любовь значит очень много.

— Удивительно, но я с вами согласен. — Брод сделал несколько осторожных шагов к ней. — А кого любите вы, Ребекка?

— Это вас не касается, — коротко ответила она, но голос у нее дрогнул. Смятенный ум говорил ей, что они оба готовы совершить величайшую глупость.

Тяжелая люстра из бронзы и стекла освещала его красивое лицо. Глаза Брода горели неистовым синим огнем возбуждения. Он был прекрасен и могуч, ей следовало бояться его — он мог причинить ей боль.

— Можно с ума сойти, верно? — Он словно откликнулся на ее чувства.

Внезапно он начал целовать ее, уступая желанию вопреки всем доводам рассудка. Она победила его. Эта жемчужная кожа, это стройное тело, казалось, созданное для любви, этот ее аромат… Он думал, что сможет справиться. Черт возьми, он пошел за ней, обуреваемый подозрениями, а теперь обнимает ее, возбужденный ее слабым вскриком, который он тут же прервал своим поцелуем.

Какие полные и нежные у нее губы. Как бархат.

Они открылись навстречу ему, словно и ее, подобно древесному листу, подхватил и понес ураганный ветер. Никогда еще тело женщины не казалось ему таким идеальным. Такое миниатюрное, но так изящно вылепленное, такое податливое. Брод покрывал ее губы, все лицо жадными, страстными поцелуями. Потрясенный, он осознал, что готов влюбиться в эту женщину. Женщину, которую совсем не знает. Женщину, которой не доверяет.

Возможно, именно это ей и нужно? Отец и сын.

Какая же в ней сила! Какая прелесть! Какая тайна!

Брод вдруг почувствовал досаду. Он всегда старался поступать правильно, а сейчас видел, что она может упасть, если он отпустит ее.

— Ребекка, — предостерегающим тоном произнес он, чувствуя, как нарастает в нем гнев оттого, что он не может совладать с собой.

— Чего вы хотите от меня? Скажите! — еле слышно попросила она, готовая заплакать, чувствуя собственное поражение: столько лет строить свою защиту и так позорно сдаться!

Брод пристально смотрел ей в лицо. В ее огромных глазах блестели слезы.

— Мне не следовало этого делать, — мрачно сказал он, думая, что мог бы сообразить это и раньше. — Я словно с ума сошел.

Может, она и притворялась. Он взял ее за талию, поднял и посадил на стол.

— В старые времена женщин, подобных вам, сжигали на костре, — произнес Брод с издевкой.

— А лично вам это доставило бы удовольствие? парировала она, и ее щеки чуть порозовели.

— Ребекка, я бы кинулся вам на помощь, — насмешливо ответил он. — В этом нет никакого сомнения.

И скорее всего, поплатился бы за это жизнью.

Куда же подевался весь остальной мир? — думал Брод, пытаясь справиться с обуревавшими его чувствами. Но у него ничего не получалось. Они словно были заключены в какую-то фантастическую капсулу.

— Мне надо возвращаться. — Она повторила это дважды, словно заклинание.

— Разумеется. — В его голосе послышалась жесткая нотка. — Иначе мой отец кинется вас разыскивать. Если он обнаружит нас вместе, то может даже подумать, что я пытаюсь увести вас у него.

— Это лишь ваши собственные измышления.

— Беда в том, что это вовсе не измышления. У вас в руках реальная власть, Ребекка. — Брод протянул руку, играя прядью ее длинных шелковистых волос. Вы очаровываете даже меня. Но я не могу поверить в вашу невиновность, видя, как вы вертите отцом. Тем более, что прекрасно его знаю. — Внезапно, повинуясь какому-то непреодолимому порыву, он подхватил ее и поставил на пол. — Нам лучше вернуться, но вы выходите первой. Я после вас. Возможно, вы еще не знаете, но папа подготовил для вас чертовски дорогой фейерверк.

— Все это он сделал по собственному усмотрению, не спросив меня. — Ей вдруг стало невыносимо находиться в одной комнате с ним. С этим мужчиной, который сломал ее.

Она чувствовала, что боится его. Боится того искушения, которое таят его руки и губы, его горящие глаза. Она никогда не была так доступна для мужчины. Благоразумно будет спастись бегством.

Одной рукой Ребекка откинула назад свои растрепавшиеся волосы, другой показала ему, чтобы он оставался там, где стоит.

— Я здесь чужая, — произнесла она, предчувствуя конец работы над книгой о Фи, конец своего пребывания в Кимбаре. Конец всему.

— Я тоже не понимаю, какой вам смысл оставаться здесь. — В его белозубой улыбке была ирония. Но вот что я вам могу сказать, и это по-настоящему меня пугает: не думаю, что кто-нибудь из нас согласится вас отпустить.

К полудню следующего дня гости стали трогаться в обратный путь. Ребекка, проснувшаяся очень поздно после нескольких часов беспокойного сна, подумала, что ей не придется встречаться с Бродом, потому что он должен был лететь с Кэмеронами.

Увидеть Брода сегодня было выше ее сил. Когда она наконец тихонько спустилась вниз, то заметила, что дверь в кабинет Стюарта закрыта, но из-за нее доносились отрывистые голоса отца и сына. На какую-то долю секунды ей захотелось убежать обратно в свою комнату. Значит, он не улетел обратно в Марлу? В каком-то смятении чувств Ребекка застыла на месте.

— Доброе утро, Ребекка. Не хотите ли позавтракать? — услышала она у себя за спиной голос Джин Мэтьюс, домоправительницы Кимбары.

Ребекка благодарно кивнула.

— Чая с тостом будет вполне достаточно, но позвольте мне самой обслужить себя.

— Честно говоря, моя дорогая, это меня спасет, — сказала Джин Мэтьюс. — Работы по горло. Идемте в кухню. Я тоже выпью чашечку с вами за компанию.

— Фи еще не встала? — спросила Ребекка, когда они вошли в огромную старую кухню, оборудованную так, что это удовлетворило бы самого взыскательного профессионального шеф-повара.

— Разумеется, нет. — Джин улыбнулась. — Думаю, у нее легкое похмелье. А вот мистер Кинросс и Бродерик продолжают жить так, словно ничего не произошло.

— Я думала, что Бродерик сегодня полетит обратно в Марлу, — сказала Ребекка, стараясь, чтобы ее голос звучал нейтрально.

— Я тоже так думала. — Джин кивнула, закладывая хлеб в тостер, пока Ребекка заваривала чай. — К сожалению, он никогда не остается надолго, но сегодня, как я понимаю, предстоит встреча с управляющим, Тедом Холландом. Между нами говоря, хотя Бродерик с отцом часто спорят — это все знают, Бродерик всегда участвует в принятии решений. Рано или поздно его заслуги будут признаны.

— Счастливой семьей их не назовешь. — Вздохнув, Ребекка залила кипятком душистый листовой чай высшего сорта, засыпанный в заварочный чайник.

— Вам не потребовалось много времени, чтобы это понять. — Джин поморщилась. — Хотя, скажу я вам, дети жаждали любить отца, но он отверг их любовь. Я с ними очень давно, так что знаю. Раньше я была няней. Фи не говорила вам? Я пришла к ним, когда мне едва исполнилось шестнадцать, работала прислугой. До сих пор не могу поверить, что миссис Люсиль больше нет. Она была настоящим ангелом. Я любила ее.

По выражению ее глаз можно было понять, что она не может сказать того же о хозяине дома.

— Я осталась ради детей. Из-за них просто сердце в груди переворачивалось. Я работала в подчинении у миссис Хэррингтон, моей предшественницы.

Вот уж была старая курица, скажу я вам, нагоняла на меня страху! Но отличная домоправительница, и готовила потрясающе. Она научила меня всему, что я знаю. Я до сих пор помню ее уроки и ее неприступный вид. Когда она ушла, мистер Кинросс попросил меня занять ее место. Сейчас все изменилось. Бродерик в Марлу, Элли в Сиднее. А ведь могла бы выйти за Райфа Кэмерона. — Тяжело вздохнув, Джин уселась за стол. — Но боюсь, что уже слишком поздно. Они были необыкновенно влюблены друг в друга, но собрать осколки прежнего вряд ли когда-нибудь смогут.

Глаза Джин затуманились, она сняла очки и протерла их.

— Я пыталась отговорить ее. И Бродерик тоже.

Райф ведь его лучший друг. Даже мистер Кинросс, похоже, расстроился.

— А вдруг они помирятся и снова будут вместе?

— Поверьте моему слову, дорогая моя, — вздохнула Джин, — в семье Кэмерон мужчины очень гордые.

— Но ведь еще никто не завлек Райфа к алтарю.

Лицо Джин просияло, и — И то правда.

Тем временем в кабинете Стюарта Кинросса было принято решение по последнему пункту повестки дня — об участии в предстоящем аукционе овец и крупного рогатого скота в Центральном Квинсленде. Брод встал, собрал целую кипу бумаг и стал ее подравнивать. Он остро чувствовал, что отец хочет еще о чем-то с ним поговорить. И не ошибся.

— Пока ты не ушел, Брод, — Стюарт Кинросс снял очки, которыми пользовался для чтения, и потер переносицу, — я хотел бы поговорить с тобой о том, что было вчера.

— По-моему, все прошло с большим успехом.

Другие тоже так считают, судя по тем неумеренным похвалам, которые я слышал.

— Я хотел спросить не об этом. — Стюарт Кинросс холодно смотрел на сына. — Ребекка дала мне понять, что попросила тебя убрать кулон в сейф.

— Правильно, попросила. Ты в это время был занят с гостями. Она только и думала, как бы избавиться от этой побрякушки, а ты об этом и не узнал бы. Хладнокровию Ребекки можно позавидовать.

— Мы можем хоть минуту поговорить серьезно? резко бросил Стюарт.

— Что ты хочешь от меня услышать, папа? Эта фарфоровая статуэтка — весьма твердый орешек.

— Ребекка — твердый орешек? Надеюсь, ты не сказал ничего такого, что могло бы обидеть ее?

— Разве я мог бы так поступить, папа? — Брод старался сохранять спокойствие. — Ты получаешь особое удовольствие, когда будоражишь людей. Я хочу знать, не удалось ли тебе сделать так, что она почувствовала себя неловко, надев кулон?

— Не удалось ли мне! — Брод шлепнул стопку бумаг на массивную столешницу. — Как оказалось, папа, это удалось тебе. Кулон и его история хорошо известны. Все знают, что оно предназначено для моей будущей жены.

Стюарт Кинросс оттолкнул назад свое огромное вращающееся кожаное кресло.

— Так ты полагаешь, что я слишком стар, чтобы думать о втором браке?

— Господи, папа! — Брод ударил кулаком по ладони другой руки. — Я бы и слезинки не пролил, женись ты на какой-нибудь из полудюжины женщин, которые были у тебя в прошлом. Некоторые из них были действительно приятными. Но Ребекка Хант абсолютно за пределами дозволенного. — От одной мысли об этом его обдало жаром.

Стюарт Кинросс холодно улыбнулся.

— Очевидно, ты порядком одичал, Брод. Не на ее ли возраст — двадцать семь — ты намекаешь?

Брод повернулся к отцу, его поджарое, сильное, молодое тело словно излучало энергию.

— Папа, она слишком молода. Она лишь немного старше Элли. Она моложе меня.

— И что из того? — Лицо Стюарта Кинросса словно окаменело. — Не думаю, что это может мне помешать.

Брод резко сел.

— Так у тебя, значит, действительно серьезные виды на нее?

Красивое лицо Стюарта Кинросса порозовело.

— Она именно та женщина, какую я всегда искал.

— То есть чертовски скрытная? — взорвался Брод. Да будь ей даже за сорок, тебе следовало бы узнать о ней побольше.

— Я знаю достаточно, — прогремел Стюарт Кинросс. — Я понимаю твои опасения, Брод. Ребекка достаточно молода, чтобы захотеть иметь детей.

— Ну, разумеется! Может, ты уже начал это обсуждать с ней? Только вряд ли. Ребекка сказала мне, что не имела понятия о значении фамильной драгоценности. Надела ее, потому что не хотела обижать тебя. Ты очень уж настаивал.

Стюарт Кинросс не торопился с ответом.

— Тебя в это время там не было, Брод.

Боже, неужели она солгала? — с горечью подумал Брод.

— Разумеется, я все рассказал Ребекке, — с нажимом ответил его отец. — Промолчать было бы чертовски глупо с моей стороны. В толпе, где бродят такие, как ты, кто-нибудь обязательно сообщил бы ей.

— Ты сказал ей, что кулон носят только жены Кинроссов? Что последней его носила моя мать?

Стюарт Кинросс пожал плечами.

— Ну, о твоей матери я не упоминал. Я уже очень много лет не говорю о ней. Она поступила очень плохо: бросила меня и вас, детей. Она нарушила священные обеты и была наказана.

Лицо Брода исказило выражение неприязни.

— Ну и подонок же ты, — сказал он с глубоким отвращением. — Наказана, вот как! Бедная моя мама.

Если бы я был тогда постарше! Она могла бы выйти замуж за кого-нибудь другого. За какого-нибудь нормального парня. И была бы жива по сей день.

Глаза Стюарта Кинросса были холодны как лед.

— Тогда ты не считался бы моим наследником.

— Но я твой наследник, папа. Помни об этом. Лицо Брода словно окаменело, а взгляд стал таким грозным, что его отец отвел глаза.

— Ну, вроде бы все, — несколько поспешно проговорил Стюарт. — Ты, Брод, похоже, считаешь, что мне не полагается никакой личной жизни. Что в свои пятьдесят пять я должен умерить все желания.

Брод направился к двери, испытывая горькое чувство при мысли, что Ребекка все-таки солгала ему.

— Я никогда не видел, папа, чтобы ты себя в чем-нибудь умерял. Ты возомнил себя королем. Деньги для тебя — не проблема. Но если бы я не вкалывал так, тебе точно пришлось бы соизмерять свои потребности с реальными доходами.

Это была сущая правда, и Стюарт Кинросс почувствовал себя задетым.

— Как ты смеешь так со мной разговаривать? рявкнул он. — Я твой отец!

— Чертовски верно, — сурово ответил Брод. Причем весьма скверный.

— По-моему, тебе лучше уйти, — предостерегающим тоном сказал Стюарт. — Я не желаю слушать нотации по поводу моего несовершенства в качестве родителя. Ты просто завидуешь мне, Брод. И всегда завидовал. А теперь еще Ребекка… — Стюарт Кинросс помолчал, пристально глядя на сына. — Вчера вечером я размышлял о вас двоих. Странное выражение было на ваших лицах, когда вы танцевали.

Брод усмехнулся и потер подбородок.

— Так ты наблюдал за нами, папа?

— В прошлый раз я ошибся, но повторять ошибку я не собираюсь. Должен сознаться, Ребекка несколько разочаровала меня. Похоже, ты тревожишь ее. Интересно, почему? Ты ей угрожал?

— Откровенно говоря, папа, я дал ей понять, что с ее стороны неблагоразумно связываться с тобой. Произнеся эти слова, Брод подумал, что не следовало этого делать. Пусть бы отец думал, что их с Ребеккой влечет друг к другу. Черт побери, разве это не так? И неважно, что он о ней думает.

А сейчас ему надо поскорее убраться из этого дома. Вряд ли он выдержит встречу с мисс Ребеккой Хант. Грант прилетит за ним только завтра во второй половине дня. Пожалуй, он присоединится к Теду, управляющему Кимбары. Осмотрит как следует пастбища.

У Фи не было настроения работать, так что Ребекка продолжила собственные изыскания. Заглянув к Фи, она попросила ее рассказать ей все о «Кулоне Сесилии». Фи, которую мучила пульсирующая боль в висках, сказала ей:

— Посмотрите в библиотеке, дорогая. В шкафу слева от камина. Около дивана. Средняя секция, насколько я помню. Все там.

— Может быть, вам все-таки что-нибудь принести? — спросила Ребекка.

Фи немного подкрасилась — совсем без макияжа она вообще никогда не появлялась, — но вид у нее был действительно нездоровый.

— Разве что капельку былой молодости, моя дорогая, — откликнулась Фи.

Библиотека была огромная. Одна из лучших частных библиотек в стране. В ней были собраны тысячи томов в кожаных переплетах и записи, восходящие к самому раннему периоду поселения. Ребекка страстно любила книги. Любила их вид, их запах, любила все те чудеса, волнения и мудрость, которые они содержали. Следуя указаниям Фи, она нашла небольшой томик в кожаном переплете с золотым тиснением, изданный в начале 1870-х годов, где рассказывалось об открытии Кинроссами и Кэмеронами богатого месторождения опалов. Ребекка удобно устроилась на большом мягком диване, передвинула несколько лежавших на нем подушек и погрузилась в чтение пожелтевших страниц.

Прошел час, а она все еще читала. В 1850-х годах молодой бесстрашный Эван Кинросс и его друг Чарлз Кэмерон отправились из Шотландии в Австралию попытать счастья на золотых приисках. В добыче золота они не преуспели, потому что были недостаточно сведущи для этого, но горного дела не бросили, все время учились ему, прислушиваясь к разговорам более опытных горняков, пока наконец судьба не вознаградила их за упорство: они наткнулись на богатое месторождение опалов юго-западнее городка Ринка в Новом Южном Уэльсе.

Они арендовали участок для горных разработок, хотя им говорили, что их находка наверняка пустой номер. Остальное вошло в историю. Опаловый прииск Кинросса — Кэмерона стал давать великолепные камни и сделал друзей богатыми. Достаточно богатыми для того, чтобы осуществить то, что им всегда хотелось: приобрести пастбища, расположенные по соседству, на дальнем юго-западе Квинсленда, и начать выращивать лучший в стране мясной скот.

Из одного особенно красивого камня был изготовлен кулон для Сесилии Драммонд, родственницы Кинроссов. Оба молодых человека были влюблены в нее, и кулон был свидетельством их глубочайшего уважения к ней. Говорили, что они оба добивались ее руки. Временами казалось, что она более благосклонна к Чарлзу Кэмерону. В одном семейном письме содержался намек на то, что именно Чарлз был ее «рыцарем в сверкающих доспехах». Но в конце концов Сесилия сделала выбор в пользу Эвана Кинросса, вышла за него замуж и родила ему четверых детей.

Между строк читалось, что этот брак не был счастливым. Одно время казалось, что дружбе между мужчинами пришел конец, но потом, после рождения первого ребенка Сесилии, их отношения как будто снова наладились. Чарлз Кэмерон даже стал крестным отцом одного из детей.

Ребекка закрыла книгу и откинулась на спинку дивана. Значит, Стюарт Кинросс рассказал ей далеко не все. Когда она смотрела на фотографию Люсиль Кинросс в вечернем платье и с опаловым кулоном на шее, на глаза ей навернулись слезы. Она не имела права надевать это украшение. Брод не простит ей этого, даже если поверит, что она не знала истории кулона.

Ребекка уже слышала, что Брод уехал на целый день с Тедом Холландом. Он не обедал дома и не должен был появиться до самого ужина. Фи между тем сказала ей, что собирается сделать над собой усилие и встать.

— Я очень редко вижу племянника. Вчера вечером так и не смогла подойти к нему из-за этой Лиз Кэррол. По-моему, она просто боялась отпустить его руку.

Впрочем, Лиз Кэррол не удалось удержать Брода при себе весь вечер. Ребекка мимоходом видела, как он танцевал и с другими красивыми девушками.

Когда она поднялась, чтобы поставить книгу обратно на полку, в дверях библиотеки показался Стюарт Кинросс. Он выглядел очень импозантно в костюме для верховой езды.

— У вас удивительная способность исчезать, Ребекка, — сказал он с какой-то недоброй усмешкой. Я нигде не мог найти вас.

— Дом очень большой, — мягко заметила она. — Я как раз хотела поговорить с вами, Стюарт.

— Вот и прекрасно. Только сначала переоденьтесь для прогулки верхом. Хороший галоп — вот что мне сейчас нужно. Хочется избавиться от этого бального привкуса.

— А вам не кажется, что собирается гроза? — попробовала возразить Ребекка. — Стало очень жарко.

— Вряд ли. Мне приходилось видеть, как огромные массы отливающих фиолетовым грозовых облаков катились над пустыней, но без единой капли дождя. Немного погодя поднимался ветер и разгонял их. Пока вы переодеваетесь, я пойду на конюшню и распоряжусь насчет лошадей. Если вы будете особенно хорошей девочкой, я разрешу вам попробовать все, на что способна Джиба.

Он ушел, а Ребекка вернулась к себе в комнату.

Хотя было очень тихо, все вокруг, казалось, вибрировало от какого-то странного напряжения. Уже переодевшись в костюм для верховой езды и надевая шляпу, она взглянула на синее небо.

Казалось, все было хорошо, но ей почему-то пришла в голову мысль о молнии. Однажды, катаясь на яхте, они с приятелем попали в грозу. Страшнее этого у нее в жизни не было ничего. Они находились на расстоянии нескольких миль от суши, а молнии сверкали с каждым разом все ближе и ближе, и мачта вздымалась к низко нависшему небу, словно гигантский громоотвод. Она до сих пор помнила этот случай, хотя гроза тогда пронеслась над ними, не причинив никакого вреда.

Они ехали к югу вдоль цепочки тихих стариц реки Красной, где по берегам росли эвкалипты, и от их свежей зеленой листвы веяло прохладой. К этому времени года все водоемы обмелели, но Ребекка знала по рассказам, что в сезон дождей они разливались на много миль. Стюарт показал ей паводковый мусор, который застрял высоко на ветках прибрежных деревьев. На расстоянии нескольких миль виднелась столовая гора с плоской вершиной. В лучах послеполуденного солнца она вырастала над равниной и, казалось, полыхала на фоне неба, интенсивно синего, переходящего в фиолетовый.

Явился и мираж. Ребекке чудилось, будто какое-то кочевое племя передвигалось перед ее глазами, но чем ближе они подъезжали, тем дальше от них оказывались эти похожие на волны тумана люди, пока не исчезали совсем.

Птицы носились многотысячными стаями, воздух звенел от их криков. Ребекка всегда жалела маленьких волнистых попугайчиков, которых держали в клетке, и теперь радовалась, видя их на воле.

Бесчисленное множество их мелькало на фоне раскаленного неба, вспыхивая изумрудной зеленью крыльев и золотом головы и шеи. Внизу, на болотах, гнездились огромными колониями ибисы Кимбара была главным местом кормежки для перелетных водоплавающих птиц, розовых, белых и серых цапель, уток, водяных курочек. Пеликаны держались на более отдаленных болотах. Попугаи царили в акациевых зарослях.

Когда они поднимались на травянистую равнину, покрытую ковром мельчайших лиловых цветков, Стюарт предложил скачку наперегонки. Ребекка приняла вызов, но Стюарт как наездник намного превосходил ее, а его крупный гнедой мерин был гораздо сильнее и быстрее горячей молодой Джибы. Тревога Ребекки росла. Остановившись возле купы деревьев, она повернулась в седле и с беспокойством спросила:

— Стюарт, вам не кажется, что нам следует вернуться?

Он остановил свою лошадь рядом с ее и протянул руку к девушке.

— Чего вы так боитесь, моя дорогая?

Ребекка мягко высвободила руку, сделав вид, что поправляет шляпу.

— Обычно я совсем не пуглива, но гроза, кажется, не так уж далеко от нас. Вы только посмотрите на небо.

— Ну и что? Бывает и хуже, — недовольно ответил он, заметив, как она вздрогнула, когда мимо с пронзительным криком промчался какаду. — Я об этом все знаю. Может показаться, что того и гляди налетит буря, а на самом деле не упадет и капли дождя.

— Ну, если вы так считаете, — проговорила она с сомнением в голосе. Ее взгляд был прикован к небу, которое вдруг показалось ей зловещим.

— Вот теперь самое подходящее время спросить меня о том, о чем вы хотели спросить раньше, — сказал Стюарт.

Ребекка решила больше не уклоняться от прямого выяснения отношений.

— Я думаю, вы знаете, о чем пойдет речь, Стюарт. Я была в полном неведении относительно того, что значит для вашей семьи кулон, который вы мне одолжили. Почему вы мне ничего не сказали?

— Моя дорогая, я обычно не объясняю то, что делаю.

— Думаю, в этом случае вы могли бы сделать исключение, — заметила она очень серьезно. — Как я понимаю, это украшение последней надевала ваша жена.

Было заметно, как Стюарт сжал зубы.

— Ребекка, это никакой не секрет. Что именно вас волнует? Прошлым вечером я видел вас с Бродом.

Надеюсь, он не позволил себе замечаний в ваш адрес в связи с кулоном?

— Разумеется, нет. — Она не собиралась вносить еще больший разлад в отношения между отцом и сыном.

— Пожалуйста, не скрывайте ничего от меня, настаивал он, как будто читая ее мысли.

Ребекка заметила на горизонте вспышку молнии.

— Стюарт, это очень красивое украшение, — сказала она, стараясь побороть страх, — но я не могла остаться в нем, когда узнала, что оно предназначено для будущей жены Брода.

Стюарт Кинросс холодно усмехнулся.

— Но пока оно принадлежит мне. И я могу еще раз жениться. У меня, прямо скажем, есть что предложить.

— Я в этом не сомневаюсь, Стюарт. — Ребекка чувствовала, что силы ее на исходе. — Просто было не правильно, что вы одолжили его мне.

Он помолчал, выражение его лица смягчилось.

— У вас такой вид, будто вы вот-вот заплачете.

— Вовсе нет, уверяю вас. Просто у меня какой-то странный цвет глаз. Вы не поверите, как много людей говорили мне об этом.

— Они сверкают, словно бриллианты. — В его взгляде, брошенном на нее, было такое сильное чувство, что Ребекка на мгновение ощутила себя бессильной противостоять ему.

— Стюарт, по-моему, надо выбираться отсюда, настойчиво и напряженно проговорила она. — Молнии сверкают все ближе.

Он небрежно взглянул на небо, какое ему доводилось видеть в жизни несчетное число раз.

— Это далеко, моя дорогая, за много километров от нас. Но если вы боитесь…

— Простое благоразумие диктует меры предосторожности. Мне бы не хотелось, чтобы гроза застала нас под открытым небом. — Говоря так, Ребекка не испытывала никакого стыда.

Стюарт продолжал сидеть на своем крупном гнедом, молча глядя на нее.

— Вы ничего ко мне не чувствуете, не так ли? — спросил он наконец. Его красивое лицо стало жестким и холодным.

Она с трудом нашла в себе силы заговорить.

— Стюарт, все это ошибка. Мне надо уехать.

— Это из-за Бродерика, да? — Казалось, он через силу выдавливал из себя слова.

— Стюарт, что за нелепая мысль! — возразила Ребекка, кладя руку на шею Джибы, чтобы успокоить лошадь.

— Неужели?

От того, как он это произнес, у нее зашевелились на голове волосы.

— И вы не имеете права задавать мне подобные вопросы. — В ее жизни было достаточно запугиваний и грубостей, с нее хватит.

— Ну уж нет, вас он не получит ни за что! — Стюарт хотел было схватить ее лошадь за поводья, но Ребекка ударила пятками по бокам лошади, и та, уже и без того возбужденная, сорвалась с места в галоп, давя копытами мелкие луговые цветы и разметывая по сторонам пучки вырванной травы.

Боже, неужели из этого тупика нет выхода? Неужели она обречена разжигать в мужчинах лишь сексуальную одержимость?

Ребекка направляла испуганное животное к длинному и широкому углублению у подножия лишенного деревьев склона. Она заметила это место, когда они его проезжали. Интервалы между вспышками молний и раскатами грома становились короче. Гроза ее настигала. И зачем только Стюарт потащил ее на эту прогулку верхом? Здесь нет никакого укрытия, никакого спасения.

Зная, что надвигается гроза, Брод рано вернулся в усадьбу и припарковал джип на подъездной дорожке перед домом. Потом прошел в дом и, никого не встретив, постучал в дверь комнаты Фи.

— Фи, это я, — крикнул он. — А где все?

Немного вздремнувшая Фи поднялась с кровати.

— Привет, дорогой. Я тут решила чуточку поспать, чтобы получше выглядеть.

— А где отец и Ребекка?

— Разве их нет?

— Нигде никого не видно.

Фи с неохотой заставила себя окончательно проснуться.

— Ах да, я знаю. Ребекка подходила к двери, сказала, что они поехали покататься верхом.

— Когда это было? — Брод нахмурился.

— Ну, я бы сказала, пару часов назад, дорогой. А в чем дело? — Фи уловила его настроение, и в ее голосе прозвучала нотка беспокойства.

— Дома их нет, разве что они подъехали прямо к конюшне. Фи, в любой момент разразится чертовски сильная гроза, она уже давно собирается. Отец ведь знает, как рискованно выезжать верхом в такое время.

— Ты же знаешь отца, дорогой. Он любит воображать себя всемогущим.

— С ним Ребекка, — отрывисто сказал Брод. — Я вообще удивлен, что он решился взять ее на прогулку верхом. Да и она тоже хороша: неужели трудно было поднять глаза и посмотреть на небо?

— А знаешь, я и сама еще ничего не видела. — С этими полушутливыми словами Фи вышла на веранду. — Боже правый! — выдохнула она, увидев предгрозовое небо и сразу становясь серьезной. Это внушает тревогу. Но я уверена, с ними все в порядке, дорогой, — попробовала она успокоить Брода. — Они наверняка укрылись в пещерах.

Его худощавое лицо потемнело.

— Только дурак отправился бы сегодня туда. Вероятнее всего, они поехали по тропе Уиллоуи. Я еду за ними.

Фи взволнованно тронула его руку.

— Будь осторожен, дорогой, твоему отцу это не понравится.

— Какая жалость! — отрывисто ответил Брод. Это настоящее бедствие, Фи. Вся эта история. Отец ведет себя как совершенный дурак.

— Он просто человек, Брод, — тихо сказала Фи, хотя в прошлом ей случалось в этом сомневаться.

— Сегодня утром он уверял меня, что все рассказал Ребекке о кулоне. А она все-таки надела его.

Брод выглядел оскорбленным до глубины души, и Фи не колебалась:

— Ты ведь понимаешь, что твой отец мог солгать, Брод. Я верю этой женщине.

Он резко отвернулся от нее.

— Может, она дурачит всех нас. Я не знаю. Впервые в жизни я не знаю. Но я еду за ней, потому что знаю отца. Если что-то пойдет не так, она с ним не справится.

Брод гнал джип через долину и тихо ругался, когда вспышки молний, сопровождаемые через несколько секунд оглушительными ударами грома, становились все ближе и ближе. По его расчету, грозовой фронт был всего в километрах двух. Какой бес вселился в отца, что он поехал верхом в такую погоду? Может, надеялся, что наедине с Ребеккой сумеет убедить ее в своих чувствах к ней? Не мог ли он действительно направиться к пещерам, заведомо зная, что в какой-то момент им придется искать укрытия? Но он не имел права так поступать, кипел Брод. Не имел права приставать к ней.

А если она именно этого и добивалась с самого начала?

Он не знал правды. Он лишь строил догадки.

Еще один огненный трезубец упал с облаков и воткнулся в землю. Брод инстинктивно закрыл глаза. Когда он снова их открыл, то увидел всадника, который мчался во весь опор, и вслед за ним другого. Первый всадник была женщина. Она потеряла шляпу, и ее длинные волосы развевались по ветру, словно шелковое знамя.

Ребекка! Кем бы она ни была, святой или грешницей, он ощутил облегчение. Брод направил джип в ее сторону. Похоже, она хотела добраться до глубокой впадины, которая наподобие изогнутого рва опоясывала подножие ближайшего холма. У нее все-таки хватило понятия не искать укрытия под деревом. Уже начали падать первые крупные капли, ударяясь о твердую землю. В это время опасность была наибольшей.

Не успел он об этом подумать, как из свинцовых облаков на землю внезапно и сильно, словно выждав нужный момент, метнулась ослепительно яркая стрела и ударила во второго всадника.

Почти ослепший, съежившись внутри джипа, Брод ощутил такую боль, словно остановилось его собственное сердце. Его отец был сражен у него на глазах. Всадник упал вместе с лошадью. Послышался удар грома, словно рык какого-то злобного божества, утробный и раскатистый, рвущий барабанные перепонки. Брод видел, что Ребекка вылетела из седла и лежала скорчившись на земле, пока Джиба пыталась подняться на ноги.

Он должен сначала поспешить к Ребекке, затащить ее в джип, где она будет в большей безопасности, чем в каком бы то ни было другом месте. Потом надо подойти к отцу. Брод прекрасно знал, что молния может ударить несколько раз в одно и то же место, но все равно он должен был идти. Глаза жгло под прищуренными веками, и казалось, будто эти мгновения вместили всю его жизнь.

Ребекка была в сознании и тихо стонала. Он быстро ощупал ее, чтобы проверить, целы ли кости, потом поднял на руки и перенес в джип.

— Брод? Господи, что случилось? — Она открыла глаза.

— Молния, удар молнии! — прокричал он. — Оставайтесь в машине. Не двигайтесь. — Он захлопнул дверцу. Его охватили гнев и печаль при виде Джибы, мучительно пытающейся подняться. Если она сломала ногу, придется избавить ее от страданий.

Ярость бури внезапно утихла, она пронеслась прямо над ними и устремилась к выветренной гряде холмов с их лабиринтом пещер.

Стюарт лежал на мокрой земле рядом со своей мертвой лошадью. Пытаясь не давать воли чувствам, Брод стал делать массаж и искусственное дыхание изо рта в рот, останавливаясь на секунду и начиная снова.

В какой-то момент возле него очутилась Ребекка. Она была смертельно бледна, по волосам у нее стекали ручейки воды. Она казалась совсем юной, словно школьница, приехавшая домой на каникулы.

— Брод, — мягко сказала она через некоторое время, взяв его за руку и прислоняясь головой к его плечу. — Ваш отец мертв.

— Что вы такое говорите? — яростно возразил он. Отец жив, он дышит…

— Нет, Брод, он не дышит.

В последней отчаянной попытке не сдаваться и слыша, как рядом с ним плачет Ребекка, он упрямо сказал:

— Он не может умереть.

— Мне так жаль… так жаль… — Ребекка опустилась на землю, словно последние капли энергии покинули ее.

Это самый жуткий день в ее жизни. Какой ужас для Брода. Ей хотелось как-то утешить его, но она сама была словно парализована.

Со всех сторон начали сходиться мужчины. Туда, где на земле лежал мертвый Стюарт Кинросс, где его сын стоял рядом с ним на коленях, обхватив руками голову, где в траве лежала, съежившись, Ребекка. Она лежала неподвижно, только ее губы шевелились, шепча молитву.

— Ради всего святого, что здесь случилось? — в полном смятении спросил Тед Холланд. — Брод, скажи мне, парень.

Брод медленно повернул голову.

— Отец сделал невероятную глупость, Тед. Поехал кататься верхом во время грозы. Я видел, как в него ударила молния, как он упал вместе с лошадью.

— Господи боже мой, а что с юной леди?

— Боюсь, она в шоке, — бесцветным голосом проговорил Брод. — Ее надо отвезти домой. Согреть.

Дать что-нибудь выпить. Бери джип, потом возвращайся за мной. Надо будет отвезти тело отца.