Орден Крона. Банда изгоев

Глава 1. Самая важная мечта.

Иверийская корона сверкнула золотом, высоко подпрыгнула и покатилась по истёртой поверхности блестящей монетой. Я поймала её ладонью, легко предугадывая намеченный путь символа Квертинда. Сейчас этот символ явно намеревался свалиться с края стола.

Тяжёлый лирн приятно охладил ладонь, и я попробовала золотой кругляш на зуб, убеждаясь, что это не баранка и не фигурное печенье. Сомнений в том, что ломбардиец меня не обманет у меня не было, но хотелось лишний раз продемонстрировать старику своё недоверие. Селован Минестл осуждающе фыркнул, чем вызвал мой самодовольный оскал.

– Фарфоровая статуэтка из Иверийского замка времён Мелиры, – буркнул бородатый Селован, доставая из-под стола тугой свёрток. – Нужно доставить госпоже Томсон. Полученные лирны отнесёшь в оружейную на Тифоньем бульваре, Помпозу Норму.

Я спрятала монету в карман, бережно обняла посылку и стрелой вылетела за дверь. Находиться в ломбарде мне не нравилось. Старик Минестл топил камин даже летом, поэтому в захламленной комнате стояла несносная жара. К ней добавлялась взаимная неприязнь с казначеем Ордена Крона, которая по мере знакомства только усиливалась, вопреки обещаниям Шенгу лин де Сторна. Впрочем, я уже знала, чего стоит слово этого господина, и больше не собиралась подвергать сомнениям его прямую ложь. Если бывший генерал вообще ещё был жив.

После душного помещения прохлада города оказалась спасением. Тучи сковали небо, и последний день лета прыснул в лицо мелким дождиком. Мой светло-зелёный жилет моментально покрылся тёмной крапинкой. От нагретой за день мостовой поднялся пар запахом пыли и мокрого камня, и я торопливо зашагала вдоль улицы, вдыхая летний аромат Кроуница. Совсем скоро дикий гранит покроется изморозью и одеялом тумана, но пока город ещё хранил в своей серой архитектуре остатки тепла, которыми я охотно наслаждалась.

В самом начале каникул господин Минестл самолично явился ко мне в академию, распугивая злым кряхтением разленившихся рудвиков, и предложил работу. Я догадывалась, от кого ворчливый казначей Ордена Крона получил распоряжение обеспечить меня заработком, но напрямую спрашивать не стала. Как и отказываться: это предложение было очень кстати, учитывая моё финансовое положение на тот момент.

Уезжать из Кроуница мне совсем не хотелось, поэтому свои каникулы я потратила на то, чтобы петлять по запутанным улочкам в поисках нужного адресата и вручать всякое барахло из ломбарда придирчивым состоятельным горожанам.

Работа оказалась, прямо сказать, не почётная, но зато простая и доступная. И главное – хорошо оплачиваемая. Обычно в Квертинде доставкой пакетов занимались рудвики, но ломбардиец пушистой расе не доверял, вполне резонно опасаясь за сохранность дорогостоящих отправлений. Мне Селован Минестл доверял ещё меньше, но все посылки я доставляла в полной целостности, что выгодно отличало меня от лулукающих ушастиков.

За лето я неплохо изучила Кроуниц, и теперь ориентировалась в нём почти так же хорошо, как Каас. Жизнь города пульсировала в сотнях узких серых проходов, просачивалась через дыры в полуразрушенных заборах, стучала дверьми сквозных лавочек, плевалась биением питьевых фонтанчиков и замирала в глухих подворотнях. Солёные морские ветра колотили непохожие фонари, вывески скрипели от стылых сквозняков, а колодцы нищих дворов хранили в своих провалах память о былых временах некогда легендарного веллапольского города.

Городские улицы стали мне родными, и я уже уверенно топтала брусчатку центра Галиофских утёсов, зная почти каждую выщерблину на своём пути. Иногда я добиралась до нужного места по пологим крышам, что порой касались друг друга козырьками. Сверху было даже проще: встречные прохожие не путались под ногами, а вид открывался превосходный. Казалось, отсюда можно было легко дотянуться до вечно тусклого неба, которое даже в летний период редко радовало солнечной погодой.

Порой я задерживалась на каком-нибудь карнизе, рассматривая городскую суету и проживая чужую жизнь вместе с хлопотами случайного горожанина или ротозея-путешественника. Бывало, доставала кинжал, чтобы он словил летний блик и одобрил мой сегодняшний выбор незнакомца.

Да, я много вспоминала о Каасе. И он всегда был со мной.

У сувенирной лавочки сегодня была настоящая очередь из хмурых, как и сам город, коренных жителей – квертиндцы спешили приобрести свечи к ночи Красной Луны, что традиционно служила началом года и осени в нашем королевстве. Я насмешливо хмыкнула, потому как позаботилась о покупке заранее, припрятав пару свечей из ароматного медового воска.

Деньги у меня теперь водились, и по широкой мостовой вышагивали новые сапоги из бычьей кожи. Отличные, крепкие сапоги на толстой подошве и с частой шнуровкой почти до самого колена. От такой обновки настроение моё было радостным, и я насвистывала под нос знакомую мелодию, сворачивая в нужном направлении.

Харгидовая улица, на которой жила Эрика Томсон, располагалась ближе всех к академии, на самой окраине Кроуница. Это был вполне тихий район с приличными домами, трубами канализации и редкими кадушками цветов на подоконниках. Ветер гулял здесь особенно сильный, подгоняющий пухлых рудвиков, спешащих по своим важным поручениям. Наверняка, подобных моему.

Я свернула под широкую каменную арку, быстро оглядела тихий дворик, юркнула к нужной двери и постучала.

В глаза немедленно бросилась нить алых ягод, так похожих на крохотные Красные Луны. Рябиновые бусы, призванные принести в дом благословение семи богов Квертинда, болтались не только на дверной ручке, но и обвивали крупный пухлый фонарь над входом, напоминающий переспелую тыкву. Должно быть, Эрика Томсон нуждалась в богах больше остальных. Совершенно точно – больше меня.

Фонарь премерзко скрипел, почти как старик Минестл, возмущённый осенним праздничным украшением и рваными порывами морского бриза.

Дверь открылась, и я натянула улыбку.

– Доброго дня, Юна, – женщина приняла у меня из рук посылку прямо через порог. – Проходи. Я сейчас.

Невысокая госпожа Томсон с тонкими бровями и жидкими волосами, сквозь которые просвечивалась кожа головы, нырнула в тепло домика. Я последовала за ней, прикрывая за собой дверь.

В тёмном прозрачном облаке причёски знатной леди уже различались седые волоски. Несмотря на это, держалась Эрика Томсон достойно и выглядела очень молодо. Зрелый возраст на узком лице подчёркивала только мелкая сетка морщин вокруг глаз. Из-за огромного, непропорционально широкого рта я находила её похожей на жабу. Но подчёркнутая аккуратность и прекрасно подобранные драгоценности всё-таки позволяли причислить Эрику Томсон к числу красавиц.

На шее женщины красовалась розоватая горлица, выдавая в ней ментора, а это и подавно вызвало у меня уважение к знатной леди. Я никогда не спрашивала, почему госпожа Томсон не живёт в домике магистров в академии, но догадка у меня была: зачастую дети аристократов стыдились присмотра своих менторов. А мейлор розовой горлицы – и подавно.

Хозяйка дома взмахнула полами шёлкового халата и взбежала по лестнице, изящно перебирая ножками в мягких туфлях. Я же осталась топтаться на пороге.

В последнее время мне доводилось бывать тут слишком часто – дом Эрики Томсон уже почти превратился в ломбард или, скорее, музей. Антикварные предметы искусства находили своё место в коллекции аристократки и были любимы не меньше, чем именное оружие – воинами. Стены были увешаны гобеленами и картинами разных стилей, специальные полки служили витринами для ряда статуэток, сувениров и расписной посуды. На дальней стене висели маски веллапольских демонов – грозные и злые, словно ожившие легенды древнего княжества.

В свои посещения я успела тщательно рассмотреть диковинные вещицы увлечённой женщины, и даже пополнить их ряды своими доставками. Полюбоваться здесь действительно было на что, но сейчас центром внимания в комнате был молодой парень, что казался не меньшим произведением магии Нарцины, чем окружающие его предметы.

Высокий длинноволосый блондин с тренированным жилистым телом развалился на широкой кушетке и был почти раздет: на нём были только свободные летние брюки и тиаль с горящим внутри мечом. И парный знак соединения, конечно, который невозможно было стереть или замаскировать иллюзией, – едва заметная летящая птица.

– Привет, Виттор, – бесцветно поздоровалась я, переминаясь с ноги на ногу.

Оуренский не ответил, только отвернулся к окну, покручивая в руках уменьшенную версию боевого галеона. Отсутствие одежды его совсем не смущало, но я всё же стыдливо отвела глаза. Даже помимо его наготы поводов для неловкости было множество.

Конечно, родовитый аристократ и лучший ученик факультета Омена, что в прошлом году приглашал меня на свидание в бестиатриуме, теперь полностью игнорировал моё существование. Дружба с сорокиной дочерью не шла на пользу его репутации. А сейчас мне даже показалось, что он особенно не рад меня видеть – Виттор выглядел взлохмаченным и нервным. Ещё и моё служебное положение унижало меня, но с этим стыдом я справилась быстро: любая работа лучше ленивого безделья. Я, в отличие от других, не клянчила деньги у своего ментора.

– Смотри, Виттор, какая прелесть! – показалась на лестнице госпожа Томсон, прерывая напряжённое молчание и осторожно потряхивая статуэткой. – Волшебная, тонкая работа древнего мага Нарцины! Возможно, даже стояла в королевской спальне. Я давно охотилась за ней, в описях имущества Иверийского замка она фигурирует, как “Вальс в темноте”. Какая интересная мысль заключена в этом образце! Иверийцы часто устраивали такое увеселение на своих балах. Как жаль, что эти времена позади.

Я поёжилась от упоминания династии, но фигурку всё же рассмотрела. Статуэтка выглядела, как обычная вальсирующая пара из баторского фарфора. От студентов с занятий магистра Банфик эти двое танцоров отличались только завязанными глазами. Заключенная в этом образце мысль не показалась мне интересной, но Эрика Томсон нашла её весьма волнительной. Глаза её возбуждённо горели, губы и щёки женщины раскраснелись, лишив её привычной бледности. Должно быть, сегодня она не стала накладывать пудру.

– Она видела, как сжигают Иверийских правителей, – рыкнул Виттор, даже не взглянув на статуэтку. – Избавься от этой мерзости.

– Но… – начала ментор Виттора, застыв на последней ступеньке.

– НО? – неожиданно прикрикнул Виттор. – Эрика, ты будешь хранить ЭТО в доме?

Женщина стушевалась, брови её поехали вверх, собираясь домиком. Она явно почувствовала себя пристыженно и даже сделала короткий порыв вернуть мне посылку, но передумала, крепко прижимая хрупких танцоров к груди.

Я же чуть не поперхнулась слюной от такого обращения с ментором. Попыталась представить, как я кричу на Джера, и немного развеселилась от этой картины.

– Виттор, – мягко проговорила госпожа Томсон. – Эта вещица – такая же свидетельница смерти Иверийской династии, как и мы все. То, что она оказалась ближе нас к убийцам шестнадцать лет назад не делает её мерзостью.

Госпожа Томсон тихонько подошла и протянула мне два тугих мешочка, набитых золотыми лирнами. Кажется, она даже попыталась мне улыбнуться, но тут же придала виду строгость, глянув на своего мейлора.

Я проверила Кааса на бедре, убеждаясь, что мне будет чем защититься от случайных разбойников, если они вдруг вздумают меня ограбить.

От моего жеста Виттор вскочил, в два длинных прыжка оказался рядом со своим ментором, рывком прижал её, точно так же, как она прижимала ту самую статуэтку со странным названием. Госпожа Томсон зарделась ещё сильнее и спрятала лицо на рельефной груди своего мейлора.

Мне тоже захотелось спрятать лицо, потому что глаза мои наверняка стали похожи на отделанные лазуритом блюдца из местной коллекции. Даже не знаю, что меня больше удивило – то, что Виттор пытается защитить госпожу Томсон от меня, или то, что это объятие показалось мне слишком интимным. Определённо, отношения Виттора с его ментором очень сильно отличались от тех, к которым я привыкла.

– Проваливай, – грубо рыкнул Оуренский, сообразив, что я не собираюсь устраивать драку.

Я поспешила убрать мешочки в разные карманы и спокойно поблагодарила леди Томсон, кидая осуждающий взгляд на Виттора.

Не думал же он, что я буду нападать на беззащитную женщину прямо в её доме? По крайней мере, я постаралась придать взгляду осуждения, потому что на самом деле в нём было больше любопытства. Хотелось ещё раз взглянуть на странную пару, которая гораздо лучше подходила под описание “Вальс в темноте”, чем та самая статуэтка, которую я доставила. Неужели они совсем не боялись осуждения? Может, именно поэтому Виттор спрятал госпожу Томсон подальше от академии и любопытных глаз?

Какое-то странное чувство царапнуло злой кошкой, ощетинилось неприязнью к непривычной нежности. Буркнув что-то вежливое на прощание, я выбежала в тесный ухоженный дворик. И порадовалась наползающему туману, что служил отличным прикрытием для любого горожанина.

***

– Господин Норм! – крикнула я, пробираясь внутрь оружейной лавочки. – Я принесла оплату от Селована Минестла!

Добралась я на удивление быстро, срезая путь через узкие проулки, больше похожие на коридоры из-за нависающих глухих арок. Сразу же вытащила оба звонких мешочка и бахнула на прилавок, за которым сейчас было пусто. Посетителей тоже не наблюдалось, и я с любопытством потрогала плотные брусочки из кроуницколя – редкого минерала с местных шахт. Красивый ряд удлинённых камней, размером с мужскую ладонь, начинался прозрачным, молочно-белым кирпичиком и заканчивался тёмно-зелёным. У прилавка обычно всегда собиралась толпа мужчин – все желали приобрести себе такой камень для заточки клинков. Я тоже желала, но обычно держалась на расстоянии, потому как пока решила ограничиться сапогами и поберечь сбережения. Сейчас же в оружейной было пусто, и я смело поглаживала шершавые поверхности камней, пытаясь пальцами определить самый грубый.

– Господин Нооооорм! – громко повторила я, представляя звук заточки клинка об кроуницколь.

Оглянулась на увешанные оружием стены, что поблёскивали сталью в свете грубых канделябров. На первый взгляд всё было на месте. Витрины и стойки тоже выглядели привычно, ощетиниваясь лезвиями мечей, топоров, глеф и кинжалов разного состояния.

Изнутри кольнуло лёгкое беспокойство, возвращая меня в лабиринты Кедровок. Я даже начала испуганно озираться, но, к счастью, из коморки показался вполне живой и здоровой хозяин местного арсенала. Здоровый не только в прямом смысле – Помпоз Норм, владелец этой лавочки, был похож на медведя – широкий, высокий, с огромными ручищами-лапами. Я бы наполовину могла поместиться в карман его грубого передника, если бы вдруг вздумала подражать сумчатому детёнышу с картинок книг о редких животных.

– А, Юна! – обрадовался господин Норм, пригибаясь под дверной аркой. – Ты очень кстати! Можешь задержаться, пока я буду пересчитывать лирны? Я не доверяю ломбардийцам, очень жуликоватый народец! Ох…

Он потёр рукой ушибленный лоб, которым всё-таки задел проход, и виновато втянул голову в плечи. Пересчитывал лирны господин Норм обычно очень медленно, но меня это только радовало.

– Я тоже ему не доверяю, – вполне честно улыбнулась я в ответ и так же честно ответила: – Вы ведь знаете, что я обожаю задерживаться у вас.

– Хе-хе-хе, – довольно засмеялся огромный мужчина и махнул рукой. – Знаю, что тебя интересует. Можешь попробовать любой.

Я убедилась, что господин Норм заметил мешочки, и развернулась к стойке с луками. Прошлась вдоль ряда изогнутого оружия, поглаживая почти каждую рукоять. Некоторые луки господин Норм изготавливал сам, другие же привозил из разных концов королевства. Новые, пахнущие деревом и краской, с пока ещё идеально гладкой тетивой, они были для меня предметом поклонения. Надо отметить, что арсенал академии имел в своём составе образцы ничуть не хуже, чем выставленные в лавке “ОружейНОРМ”. Но я всё равно каждый раз восхищалась, доставляя заслуженными комплиментами удовольствие нам обоим, – мне и крепкому владельцу этого богатства.

За спиной зазвенели лирны, когда я застыла перед длинным кейсом, устланным изнутри мехом. В его пушистых объятиях покоился незнакомый мне лук, украшенный насечками и золотой инкрустацией. Полностью металлический, совершенно новый, он призывно манил мою ладонь хищным профилем своей чёрной рукояти. Она перетекала в изумительные изгибы плеч, идеально плавные и тонкие. Я ещё ни разу не видела такого искусного оружия.

– Господин Норм! – нетерпеливо развернулась я на пятках. – Господин Норм! Он прекрасен! Лучшее из ваших творений!

– О! – отозвался оружейник, бросая пересчёт. – Это не моя работа, увы. Таких материалов трудно достать в Кроунице.

Мужчина спешно подбежал, словно боялся, что я могу похитить это оружие. Честно признаться, мысли у меня такие были. Хоть и шутливые, но всё же довольно навязчивые. Видимо, они слишком характерно отпечатались на моём лице, потому что Помпоз Норм достал лук и бережно погладил его огромной рукой. Даже начал раскачиваться из стороны в сторону, убаюкивая произведение оружейного искусства, как ребёнка.

– Только сегодня приехал, сам не могу насмотреться, – промурлыкал он, обнимая оружие. – Карнеум – один из самых точных луков в мире. Таххарийская сталь и многослойное покрытие, устойчив даже в солёной воде. Тетива переменной ручной вивки с дополнительной нитью. Идеально плавное растяжение без сильных вибраций. Скорость полёта стрелы до сотни шагов в секунду.

От перечислений достоинств лука у меня перехватило дыхание, и я даже по-новому взглянула на этот образец. Мастер, изготовивший его, явно знал своё дело. И самое главное – любил. Это было видно с первого взгляда на то оружие, которое я немедленно нарекла своей новой мечтой.

– Потрясающе, – я завороженно наблюдала за ласкающей сталь крупной ладонью. – А что с его рукоятью?

Очень хотелось потрогать короткую ребристую поверхность со странным выступом, но я стеснялась прикоснуться к шедевру.

– Специальный внутренний прилив, – господин Норм всё-таки протянул мне оружие. – Ограждает запястье от повреждений и позволяет стрелять даже боком, положив лук на препятствие. Подержи его!

Я очень осторожно приняла из мужских рук творение мастерового гения. И почти замычала от удовольствия. Наощупь лук казался ещё большим совершенством, чем на вид.

– Лёгкий, – коротко заключила я с рассеянной улыбкой.

– При длине всего в шестьдесят дюймов весит чуть больше дамского кинжала, – торжественно объявил довольный Помпоз Норм. – Это работа старика Карнеума, который называет созданное оружие только своей фамилией. После того, как подержишь в руках его луки – не хочется никакого другого. Я много лет не видел уже творений Карнеума, а это совершенно новое.

– Не хочется никакого другого, – однозначно подтвердила я и натянула тетиву, что казалась продолжением моих пальцев. – Я полюбила его, как только впервые увидела! Сколько же он стоит?

– Увы, – мужчина со вздохом развёл своими ручищами. – Он не продаётся. Специальный заказ из Лангсорда для одного важного господина.

– Для кого? – выпалила я, неохотно возвращая оружие в чехол.

И сразу же пожалела о своей торопливости. Захотелось снова схватить рукоять и убаюкать, как делал оружейник. Ну и вопрос тоже был лишним. Разумеется, я знала, что мне не дадут ответа.

– Имя я назвать не могу, – господин Норм вернулся за прилавок, подтверждая мои догадки. – Серьёзный и властный на вид господин. Хорошо разбирается в оружии.

Я неохотно поплелась следом, стараясь не кидать слишком жадных взглядов на чужое счастье, что покоилось в своей меховой колыбели.

– Ещё бы, с таким-то заказом! – однозначно хмыкнула я.

Оружейник нахмурился над лирнами, словно впервые их увидел. Я тоже опрометчиво забыла о деньгах, пока рассматривала Карнеум. К счастью, воришки редко заглядывали в лавку, так что лирны остались нетронутыми.

– Должно быть, коллекционер, – протянул Помпоз Норм, задумчиво перебирая монеты.

Между внушительных бровей мужчины залегла сосредоточенная складка. Было похоже, что простой счёт доставляет ему некоторые трудности.

– Как он выглядел? – уточнила я, пытаясь нарисовать в воображении хозяина своей мечты.

Почему-то перед глазами встал Господин Демиург. С момента получения письма я не встречала его больше ни разу и даже не получала весточки. Не считая предложения работы от Минестла. Пожалуй, создатель Ордена Крона внешне походил на коллекционера. Конечно, если принять на веру, что это именно он был тот представительный господин, которого я видела с Консулом Рутзским. Его внешности с появления в Фарелби я почти не помнила – только жуткие разноцветные глаза.

– Юна, – серьёзно и как-то обиженно ответил господин Норм. – Обычно я не разглядываю мужиков.

Я вздохнула и с досадой оглянулась на совершенный лук, который был предназначен для стрельбы из любого положения. Держать такое оружие в кейсе, пусть даже и самом мягком и роскошном, казалось мне настоящим кощунством. От расстройства даже начала постукивать сапогом по полу, в такт шёпоту оружейника, пересчитывающему лирны.

– Всё верно, – наконец, заключил владелец “ОружейНОРМа” и протянул мне руку. – Рад сотрудничеству с Селованом Минестлом!

– А я не очень, – моя ладонь почти по локоть утонула в рукопожатии. – Но с деньгами у него всё точно!

– Доверяй, да проверяй! – пригрозил пальцем господин Норм, прищуриваясь. – Кааса тебе заточить?

Удивительно, но господин Норм иногда забывал, как зовут его постоянных покупателей, но имена оружия всегда помнил в точности. Сталь оружейник уважал больше людей, наделяя каждый короткий и самый дешёвый ножичек особым характером. Мне дико нравилось такое его отношение, тем более, что мой кинжал и вправду обладал душой.

– Я им почти не пользуюсь, – пожала я плечами, направляясь к выходу. – Так что он ещё острый.

– Как говорят таххарийские воины: “Даже если меч понадобится один раз в жизни, носить его нужно всегда”, – с назидательным видом протянул оружейник. – Я бы добавил, что точить его тоже нужно всегда.

Я много раз слышала эту знаменитую присказку в исполнении господина Норма, поэтому лишь согласно хмыкнула. Так он обычно рекламировал кроуницколь, которым точил лезвия. Как ни странно, работало это прекрасно: посетители проникались простой мудростью и охотно выкладывали кругленькую сумму за уникальный кроуницкий минерал.

– В следующий раз заточим, – кинула я, скрываясь за тяжёлой входной дверью. – До встречи, господин Норм!

Хозяин оружейной лавочки махнул мне на прощанье тяжёлой лапой и отвернулся. Я же вынырнула в молочное море тумана, что разлилось вдоль Тифоньего бульвара. В такой мзге невозможно было рассмотреть ни одной вывески, даже усиленной магией Мэндэля, но я прекрасно знала, где находится транспортная компания. Не удержавшись, я всё-таки кинула полный сожаления взгляд на проржавевший щит над входом в “ОружейНОРМ”. Чужое счастье, о котором я могла только тайно мечтать, дразнило меня весь день своей близостью.

Нет предела человеческой жадности: чем больше мы имеем, тем больше желаем получить. Ещё год назад я и предположить не могла, что буду учиться среди богатых детей аристократов, стрелять из отличных боевых луков и числиться мейлори лучшего в мире ментора. А теперь мне хотелось большего. Не просто знатного окружения, но и их признания. Не просто отличного лука, а самого лучшего. Быть не только мейлори, а… А кем? Я с силой шлёпнула рукой по чёрному пауку, чтобы приглушить несвойственную мне алчность, и поплелась за капраном.

***

Квертинд – это традиции и наследие, как некогда заметила Надалия Аддисад. Это Иверийская династия с её странными загадками и величием, которое приводит в трепет жителей только одним упоминанием. Это магия семи богов, что живут в каждом воззвании, растворяясь в воздухе разноцветным свечением. Это странная, густо перемешанная смесь добра и зла, хорошего и плохого, простого волшебства и сложных случайностей. Это сказочный мир, щедро сдобренный кровью. И, как и кровь, этот мир пульсировал, растекался по артериям дорог, густел и сочился сквозь раны своей многолетней истории. Но во все времена, Древние и Новые, Квертинд начинался с его Красных Лун.

Точка отчёта, что прямо сейчас начинала двести десятой год, представлялась мне особым заключением истории, что длилась четыреста двенадцать дней краснолунного года, и началом какой-то новой, совершенно иной. А сама Красная Луна была окошком, узким глазком, сквозь который боги оценивали Квертинд, решая, какие ещё потрясения и изменения послать его жителям. Увы, предсказать это было невозможно.

Бордовый диск наполовину выглянул из-за Галиофских утёсов, едва пробивая алым свечением густой ночной туман. Я усмехнулась своему сравнению. Если боги и смотрели сейчас на меня сквозь кровавую дыру в ночном небе, то Кроуниц точно затруднял их видимость. Я полюбила этот город туманов, разных фонарей и диковинных легенд, такой же чужой для Квертинда, как и я сама, но всё же являющийся его частью. И он отвечал мне взаимностью.

Одинокая свеча дрожала пламенем в моих руках, отдавая дань памяти погибшим. Не только Иверийских правителей, как обычно это принято у квертиндцев, но и всех, кого я потеряла к своей девятнадцатой Красной Луне. И хоть эта была только вторая Красная Луна, которую я видела в своей жизни, у меня была уже личная, грустная, но всё же необходимая традиция.

Иверийская корона, что удерживали семеро богов статуи, казалось, не отражала, а впитывала багряный лунный свет, поглощая льющуюся с неба благодать.

Я думала об отце, который так и не увидел меня студенткой академии. Я думала о матери, которая оставила мне такое странное наследство и погибла ради своей идеи. Я думала об узниках из Кедровок, которые навсегда застыли тенями в моём сердце. И, конечно, я думала о Каасе.

Тусклые свечные огоньки вспыхнули вокруг, выдавая обитателей академии. Студентов с каникул вернулось ещё совсем мало, поэтому зелёных жилетов было не больше десятка. Небольшая группа образовалась с другой стороны статуи – подальше от меня. Они тихо перешёптывались, зажигая свечи от пламени уже горящих и сверля меня взглядами.

На площадь высыпали рудвики под предводительством Эльки Павс. Плотный воздух наполнился плавающими в тумане огоньками, высокими и низкими, крупными и мелкими. И все они стекались туда, где не было Юны Горст. На площади перед академией собралось уже много людей и рудвиков, но я стояла одна под прицелом краснолунного света и горького презрения.

В толпе я заметила магистра Калькут: её освещённый крохотным пламенем подбородок выглядел зловеще. Даже она сторонилась меня, подчёркивая то, что мне нет места на празднике памяти в честь правителей, которых убила моя мать. Я сжала свой тиаль, надеясь, что этот крохотный жест верноподданства докажет местным квертиндцам мою непричастность. Кажется, сделала только хуже – некоторые студенты брезгливо сморщились.

Ректор Аддисад стояла в воротах входа, не двигаясь ни к одной из сторон. Вряд ли она хотела подчеркнуть свой нейтралитет – взгляд её был блуждающим и рассеянным. За лето мы виделись редко, но я успела заметить, что поездка в столицу сильно изменила ректора – она стала задумчивой, подавленной и какой-то обречённой: как будто в сильной женщине погас её лазурный огонёк. Даже сейчас она отрешённо вглядывалась в пламя своей свечи, словно могла увидеть там свою судьбу.

Я тоже перевела взгляд на свой огонёк, пытаясь раствориться в нём мыслями, чтобы не видеть окружающего осуждения. Оно было несправедливо и очень обидно. Воск стекал тяжёлыми каплями, источал сладкий медовый аромат. Пламя свечи горело ровно, но вдруг дрогнуло, когда в него вторгся ещё не зажжённый фитиль. Я улыбнулась.

– Загадала желание? – Джермонд поднял горящую свечу и взглянул на Красную Луну, что уже вскарабкалась по ночному куполу и висела над нашими макушками.

На площади стало тише, и поднятые к небесам головы студентов развернулись в нашу сторону. Мы с моим ментором привлекали внимание даже больше краснобокой виновницы торжества. Как будто именно ради нас собрались все присутствующие. К счастью, теперь это волновало меня гораздо меньше. Люди стали просто фоном, красивой живой декорацией, огоньками свечей, что мелькали в алеющем тумане вокруг статуи семи богов. Тишина, необычный свет и мерцание огня придавали ощущение таинства, тихого праздника. И теперь, когда ментор был рядом, я даже почувствовала, как меня заполняет торжественная радость. Багряное свечение отразилась в зрачках Джера, облепило его щёки. На удивление, гладкие и тщательно выбритые.

– Никак не могу выбрать, – призналась я, довольная тем, что больше не одна. – Оказалось, что я мечтаю слишком о многом.

О том, что под Красной Луной принято загадывать желания, я узнала совсем недавно. В середине лета, когда мне только минуло восемнадцать, на нашем краю земли выдалась удивительная ночь с крупной, хоть и обыкновенно белой луной. Тогда мне удалось впервые взорвать настоящий фонтан из комьев свежей почвы с помощью магии Ревда, и я без сил валялась в летней траве, щурясь от непривычно яркого лунного света.

Плато на вулкане вызывало неприятные воспоминания, но мой ментор настоял, чтобы мы туда вернулись и продолжили тренировки. То же место он выбрал не из сентиментальности, просто на Сомнидракотуле пока не встречались икша, и там нам совсем никто не мог помешать.

Когда же я, лёжа под освещённым ночным небом, уже начала предаваться грусти и печали, Джер улёгся рядом и рассказал мне о прошлом Квертинде. О том, что раньше первый день года не был днём памяти, а, скорее, днём беспамятства. До смерти Мирасполя и Лауны люди предпочитали забывать в эту ночь обо всём плохом – веселились, держались за руки, смеялись, напивались и загадывали желания, которые непременно исполнялись впоследствии. По крайней мере, квертиндцы в это верили – так же, как верили в своих богов.

– В прошлом году ты совершенно конкретно знала, чего хочешь больше всего, – заметил Джер, прерывая мои воспоминания. – Появилось что-то важнее этого?

– Не совсем, – я пожала плечами и оглянулась, убеждаясь, что нас никто не слышит. – Юна Горст теперь символ проклятия. Страшная дочь убийцы Иверийцев. Мне ужасно не нравится эта роль. Вот и разрываюсь между мечтой снова стать всеобщей любимицей и желанием безнаказанно перерезать всех во славу Толмунда.

– Что побеждает? – усмехнулся ментор.

– Пока первое, – улыбнулась я ему в ответ. – Но это только начало списка. Оказалось, что воевать с судьбой куда проще, чем со своими прихотями.

– В отличие от судьбы, прихотям проигрывать бывает приятно, – Джер приветственно кивнул ректору Аддисад, которая заметила его на площади.

– Ты ведь не благословил меня сейчас на кровавую бойную? – уточнила я, поправляя кинжал.

– В отличие от них, – он слегка кивнул на настороженную толпу, – я знаю, что ты не способна на это. Даже при учёте моего благословения.

– Других идей по восстановлению репутации пока нет, – вздохнула я, осматривая студентов. – Боюсь представить, как я буду справляться с ними весь следующий год.

С приближением начала учёбы это беспокоило меня всё больше. Совсем скоро академия заполнится людьми, которые будут прожигать во мне дыру своей ненавистью. И хорошо бы, если бы это ограничивалось только косыми взглядами и молчаливой неприязнью. Увы, я слишком хорошо изучила местные нравы, чтобы понимать очевидную вещь: спокойно учиться мне не дадут.

– Завоевать любовь толпы порой проще, чем любовь отдельного человека, – Джер слегка наклонил свечу и пламя дрогнуло. – Достаточно управлять их воображением. У тебя получится, Юна. И ты даже удивишься, как это легко.

– Я помню первый урок ментора, – торопливо перебила я. – Нужно дать им то, чего они желают больше всего. Но вряд ли я смогу воскресить их любимых королей. Кажется, на меньшее эти квертиндцы не согласны.

Получить всеобщее одобрение мне могло бы помочь только краснолунное чудо, если бы именно это я загадала в волшебную ночь. Но пожелать можно было что-то одно, и я тяжело вздохнула от трудности выбора. Перед глазами встал Карнеум и почему-то фарфоровая фигурка в руках госпожи Томсон. Чего больше всего желала я? Вот бы получить ответ и на этот вопрос у своего ментора. Я осторожно взяла его за руку, надеясь, что туман послужит хорошим прикрытием. К сожалению, ошиблась, потому что заинтересованные взгляды вернулись. От растерянности я попыталась одёрнуть ладонь.

– Не всеми можно управлять через их желания, – Джер сам крепко сжал мою руку, не позволяя мне высвободиться. – Твоя непричастность к делам Тезарии Горст очевидна, но вряд ли ты сможешь это объяснить. Массы не чувствительны к рассудочным доказательствам. Они понимают только два языка: обольщение и силу. И если ты больше не можешь обольстить их своим авторитетом, тебе остаётся подчинить их посредством страха.

– Предлагаешь напугать их? – я вылупила глаза, не веря, что это говорит мой ментор.

Площадь заполнили взволнованные шепотки. Даже рудвики навострили мохнатые уши, как будто наш простой жест играл особую музыку.

– Они уже напуганы, – подтвердил Джер. – Своими собственными иллюзиями на твой счёт. Я только предлагаю тебе использовать это в своих интересах. Порой страх куда более сильный мотив, чем прихоти. И он поможет сдержать стихийное насилие по отношению к тебе.

– Ты всё-таки настаиваешь на бойне, – шутливо резюмировала я. – Надо было зарезать Трейсли в прошлом году, чтобы подпитать собственное величие! Стоило хотя бы оправдать свою дурную репутацию.

Моя свеча уже почти догорела, и я задула её, чтобы не обжечь пальцы. Туманная тьма окутала меня, и я облегченно выдохнула. Заветное желание так и осталось не загаданным, но у меня было ещё время до захода луны.

– Не обязательно её оправдывать на самом деле, – ответил ментор. – Достаточно не мешать людям думать о тебе так, как им нравится. Попытки доказать всем, что ты не злодейка быстро превратят тебя в жертву. А это ещё хуже.

– Уж лучше останусь хищницей, – согласилась я, злобно оскалившись Лилии.

Бывшая девушка Лонима даже слабо пискнула, прячась за спиной магистра своего факультета.

– Не заиграйся, – хмыкнул Джер, заметив мой жест.

Он тоже погасил свою свечу, и теперь нас едва ли можно было различить в тумане.

– А ты загадал желание? – спросила я. – У тебя вообще есть мечта?

– Была одна, – неохотно поделился Джермонд, вглядываясь в Красную Луну. – Последние годы я загадывал одно и то же.

Это было так удивительно, что мой рассудительный ментор, который подвергает всё аналитике, верит в краснолунное желание. В какой-то мере, это само по себе было чудом.

– И что с ней случилось? – мой взгляд не отрывался от лица Джера. – Она сбылась?

– Почти, – ментор тоже посмотрел на меня и улыбнулся. – Но теперь у меня появилась ещё одна.

– Какая? – я замерла, глядя ему в глаза, как перед важным откровением.

Сердце пропустило удар и мир исчез, растворяясь в краснолунном свете. Так странно: мне ничего не угрожало, я не боролась с судьбой и не смеялась в лицо опасности, но дышала часто-часто, как будто пыталась надышаться этим мгновением впрок.

– Магистр Десент!… – раздалось в спину.

– Вот кряхт, – вырвалось у меня само собой.

Я обернулась и проследила за взглядом Джера. Ректор Аддисад придерживала дверь и махала рукой, приглашая магистра Десента внутрь. Вокруг уже никого не было, и мы остались одни. Кажется, сейчас я полностью понимала Виттора, который решил спрятать госпожу Томсон подальше от академии. Мне тоже хотелось спрятать своего ментора ото всех, лишь бы нас больше никогда не прерывали.

– Прекрати ругаться, – тихо сказал Джер у моего виска. – И вернись в академию, не нарушай правил: на улице всё-таки темно.

– Нужно пожелать покоя для тебя и меня, – буркнула я, покорно шагая к обвитым рябиной дверям. – Хотя бы на ближайший год.

– Подозреваю, что на это чудо не способны даже боги, – ухмыльнулся Джермонд. – Я не вижу впереди возможности спокойствия. Ни для тебя, ни для себя.

Ответить я ничего не успела, потому что в гостиной мы снова оказались в центре внимания. Огромный камин ярко горел, освещая сонных обитателей. Джер почти сразу скрылся за нефритовой аркой столовой, куда его сманила Надалия, и я опять осталась одна. Студенты лениво перешёптывались, коротко прервавшись при моём появлении. Захотелось порычать для острастки, подражая горному льву с гигантской фрески, но я сдержалась.

Вилли задремала прямо на одной из лавочек, смешно подрагивая ушами во сне. Я неуверенно оглянулась на дверь – было бы неплохо ещё разок взглянуть на Красную Луну и всё-таки озвучить ей своё желание, хотя бы мысленно. Но входные ворота гостиной отделяли меня от нарушения глупых правил, поэтому я обречённо поплелась к одной из лестниц.

На полпути к своей комнате ко мне пришла гениальная мысль. Облачный мост! Ну конечно, по нему можно гулять даже ночью – Фиди говорила об этом в прошлом году. Должно быть, вид оттуда открывается ещё лучше, чем с площади перед академией. Так я буду ближе к Красной Луне – кто знает, может, это поспособствует исполнению моей просьбы?

К открытому балкону я поднялась очень быстро, перепрыгивая сразу несколько ступеней. Даже почти не запыхалась – сказывались регулярные тренировки. Крохотные огоньки на высоких перилах подрагивали вдоль моста на всём его пути. В таком тумане они были действительно необходимы. Я сделала пару шагов, положила ладони на прохладный камень ограждения и задрала голову.

Красная Луна, в отличие от огоньков, горела ровно и даже как-то упрямо. Круг был нечётким, но из-за сияющего алого ореола небесная царица ночи казалась больше, чем есть на самом деле.

Я глубоко вдохнула, унимая сердцебиение, и облизала с губ влажные капельки. Ровно год назад у меня было совершенно одно конкретное желание. Убить Кирмоса лин де Блайта. Это была моя главная цель, мой долг, моё обещание и моё будущее. Но было ли это моей самой важной мечтой? Мысли хаотично заметались, как голодные кролики, замерцали тусклыми бликами на чёрной рукояти Карнеума, заскандировали моё имя голосами улыбающихся студентов, взорвались зелёной магией Ревда. О чём я мечтала?

– Не торопи меня, – предупредила я Красную Луну, которая уже коснулась своим свечением пиков скал.

Всё, что приходило в голову, казалось таким мелочным, недостойным настоящего волшебства. Стройная череда моих прихотей кружилась хороводом вокруг одного-единственного потаённого желания, о котором я боялась и думать. Пламя того огонька, что зажглось в моей жизни с появлением ментора разгоралось только сильнее от того, что я пыталась задуть его. Я ещё очень долго могла бы лгать сама себе, трусливо прячась за прихотями, но от этого ничего не менялось. За последний год я успела в этом убедиться.

Вдруг один из фонарей мелькнул и перепрыгнул с места на место. Я моргнула, отгоняя туманную иллюзию, и всмотрелась в дальний конец моста. Тусклый огонёк не двигался, и даже не мерцал: просто застыл неподвижным светящимся пятном. Вместе с ним, казалось, в багровом тумане застыл мир, словно время остановило свой бег. Даже сама Красная Луна насмешливо зависла в воздухе, ожидая моего желания.

Я сглотнула неожиданно вязкую слюну и обняла ладонью чёрного паука. И на быстром выдохе, чтобы не успеть передумать, одними губами прошептала своё заветное желание, самую важную мечту. Тут уже отшатнулась, вздрогнула, потому что огонёк перепрыгнул ещё раз. Совершенно точно – мне не показалось. Неожиданный страх ослабил меня, ощетинился острой ледяной струной. Я испуганно схватилась за перила, чтобы не упасть, и различила вдали какое-то движение. За мной следили?

На секунду забеспокоилась, что меня услышали, но это было невозможно. Первым порывом было позорно сбежать и спрятаться, к тому же после того, как я озвучила вслух своё сокровенное желание, навалилась какая-то обречённая слабость. Как будто я прошептала не мечту, а воззвание, и оно истощило моё магическую память. Если бы только это было правдой, то я была бы настоящей волшебницей, что одной фразой способна исполнять свои собственные желания. Увы, моя главная мечта была несбыточной, невозможной, невероятной, и сейчас я даже пожалела о романтической глупости, которой поддалась.

Огонёк всё так же метался из стороны в сторону, и я попятилась к двери. Вовремя вспомнила, что не собираюсь становится жертвой, поэтому твёрдо зашагала по мосту в сторону прыгающего пламени. На середине пути закружилась голова, и я схватилась за ограждение, зашипев от злости на саму себя. Отступать было нельзя.

Глаза напряжённо вгляделись в две человеческие фигуры, что почти не двигались. Отругав себя за впечатлительность и малодушие, я двинулась к ним. Конечно, было бы неприятно обнаружить тут таких же находчивых студентов, как и я сама, но прятаться от них было ещё неприятнее. К мой радости, это оказались только два задумчивых магистра, любующиеся закатом багрового диска. Они передавали друг другу зажженную причудливую трубку, из которой валил густой дым, различимый даже в тумане.

– Студентка Горст, – магистр Риин от растерянности закашлялся и попытался спрятать длинный мундштук за спину. – В такой час студентам положено спать.

– Юна, – радушно заулыбался Голомяс при виде меня. – Мы, было, подумали, что к нам идёт Нада… ректор Аддисад.

– Извините, – я отступила на пару шагов, смущённая тем, что потревожила чужую беседу.

По себе знала, что это бывает крайне неприятно. Тревога и глупый страх сменились свинцовой усталостью, и я теперь уже осознанно привалилась к высоким каменным перилам. Чего я испугалась? Юна Горст, что смеётся в лицо опасности, что видела икша и кровавую магию, струсила, заметив прыгающий огонёк в ночи?

– Мы как раз обсуждали новую книгу, – деловито сообщил библиотекарь. – Пришёл целый ящик крепких переплётов! Ты непременно должна её прочесть, Юна!

– Меня теперь больше интересует историческая литература, – настороженно огляделась я, раздумывая, уместно ли тут оставаться.

– Это разумно, – одобрил мой выбор магистр Риин. – Эти новые романы выходят каждый год. И все про любовь, как будто мир состоит исключительно из чувствительных дев.

Он глубоко затянулся, расслабившись. Я порадовалась, что моё присутствие больше не беспокоило ментального мага – Флейн Риин почти развалился на парапете и уткнулся в одну точку, задумчиво подпирая подбородок.

– А мне нравятся истории про любовь, – Голомяс уставился туда, где скрылась Красная Луна. – Должно быть, я уже достаточно стар, чтобы воспринимать их со всей серьёзностью и удовольствием.

Я тоже развернулась в сторону его взгляда. От новогоднего светила остался только светящийся край, выглядывающий из-за кромки гор. Кажется, я ещё успевала почтить память Чахи, хоть свечи у меня больше и не было. Я вспомнила кровавую ведьму, великую волшебницу, что обожала и творила истории про любовь.

– Так и что это за новая книга? – безразлично спросил магистр Риин, снова затягиваясь.

Табак в трубке разгорелся ярко, потянуло слащавым дымком жжёного сена. От этого запаха захотелось спать, и я едва сдержала зевок.

– Называется “М и М”, – торжественно представил Голомяс.

– Странное название, – озвучил мои мысли магистр ментальной магии.

– Согласен, – Голомяс поправил остатки волос на затылке. – Но написана отлично. Только послушайте: “Бойтесь своих желаний, ибо они имеют свойство сбываться”. Превосходно. Роскошно!

– Похоже на простую истину, – лениво и равнодушно заключил магистр Риин.

– А опыт – это и есть бесконечное подтверждение простых истин, мой друг, – непозволительно бодро отозвался чудаковатый библиотекарь. – Когда открываешь для себя очередную, хочется кричать: “Что ж вы, люди! Бойтесь своих желаний, я серьёзно!” Но люди только посмеиваются и тактично кивают. Ровно до тех пор, пока не откроют это для себя лично.

– И им остаётся только присоединиться к общему хору познавших жизнь, – иронично хмыкнул магистр Риин, но сам себя прервал зевком.

– Не забывайтесь, молодой человек, – Голомяс забрал трубку. – Всё-таки я гожусь вам в прапрапрадеды.

Я попыталась примерно сосчитать, сколько пра- мне стоит добавить, чтобы правильно определить возраст кровавого мага по отношению к себе. Мозг категорически отказывался выполнять даже такую простую задачу. И я всё-таки зевнула, не удержавшись. Стрелки над Иверийской короной циферблата показали мне ранние утренние часы, и моя сонливость вступала в своё привычное право.

– Нет, в самом деле, – не сдавался магистр Риин. – Почему именно “М и М”? А не “Ма и Ма”, к примеру?

Взгляд его рассеянно блуждал в сумерках, которые почти потеряли свой красноватый оттенок.

– Может, лучше “Ме и Ме”? – предложил Голомяс, выпуская колечки едкого дыма. – Ближе к нашей реальности!

– Концептуально, – с умным видом согласился магистр Риин.

Я обернулась, почувствовав взгляд. На мосту стоял ещё один человек, скрытый в сумеречном тумане. Но я сразу узнала его. Его бы я узнала из сотен и миллионов только по одному образу.

Губы сами собой разъехались в улыбке. Этого стоило ожидать: Джера наверняка привела сюда наша связь, но я всё равно порадовалась его появлению. Он пришёл за мной. Захотелось поблагодарить Красную Луну, но она уже полностью исчезла, не оставив за собой даже слабого света. В следующий раз мы увидимся только через год. И тогда я точно вознесу ей хвалу.

Я прямо сейчас могу подойти к своему ментору, прикоснуться к нему, вдохнуть его запах и даже обнять его. Может, моё желание не такое уж и несбыточное? Может, и для меня предназначен обрывок счастья на пути к собственной мечте? Может, когда-нибудь я тоже буду так же необходима ему, как он – мне?…

– Я, пожалуй, пойду, – тихо сообщила я увлечённым беседой и курением мужчинам.

Оба магистра повернули ко мне свои лысые головы, будто совсем забыли о моём присутствии.

– Юна! – почти вскрикнул Голомяс, подтверждая мои слова, и с таинственным видом изрёк: – Бойся своих желаний, Юна. Бойся, ибо они имеют свойство сбываться.

Я хмыкнула от бульварной глупости из девичьего романа, пожелала магистрам доброй ночи и радостно зашагала в сторону ментора чёрного паука.

Глава 2. Мраморный фасад Квертинда

Динь-динь. Бархатные бубенцы занавески покачивались, бились друг о друга, хотели мне рассказать короткую историю горячей страсти, что некогда случилась в этом транспорте. И я улыбнулась. Служебный дилижанс Претория слабо накренился, взбираясь на очередной мост.

За окном зашуршала серебристым плеском Лангсордье, разбилась в своём неистовстве в низеньком водопаде.

Ласковая осень в этом году очень рано озолотила белоснежный наряд столицы, затанцевала тёплым ветром у высоких витрин и на площадях. Свет с неба, едва тёплый, охристый, разлился по мрамору Лангсорда медовой патокой, словно солнце теперь сияло через стеклышко янтаря. И квертиндцы бродили вдоль улиц и проспектов неспешно, покачиваясь, наслаждаясь осенним началом нового года и красотой столицы.

– Жизнь Везулии Иверийской была очень короткой и печальной, увы, – Камлен Видящий, что сидел напротив, протянул руку и пригладил тёмную гладь вышивки, распятую в пяльцах. – Она не знавала ни доброты своего воинственного отца Галиофа, ни теплоты слишком рано почившей матери, ни даже любви мужа – властолюбивого иноземца Парта. Но больше всего молодая королева тяготилась своим даром к предсказаниям.

Мне уже доводилось смотреть глазами Везулии – первой истинной Иверийской королевы Квертинда, дочери Галиофа Завоевателя. Замкнутая, несчастная и болезненная девушка почти не выходила из Иверийского замка, окружённая охраной. Прорицания истощали её, мучили, губили, тянули из неё свет и радость. Она вышивала свои видения, вкладывала в каждую лоснящуюся гладь нити капельку магии Нарцины и щедро орошала слезами горя.

Вот и сейчас я держала в руках её последнюю работу – незаконченную. В угрюмых, серых цветах нитей двое кружились в вальсе. Мужчина в дорогих одеждах уверенно вёл в своих объятиях девушку, цвет глаз которой рассмотреть было невозможно: они были завязаны лентой. Это был странный отрешённый танец, но преисполненный какой-то болезненной, жестокой и преступной нежности. Пара красовалась на невесомом, почти прозрачном полотне, отчего казалось, что они парят в округлой раме.

Везулия жила в своих грёзах, и даже в самых тёмных видениях пыталась увидеть толику теплоты. Я понимала её – это были отчаянные попытки полюбить жизнь. Жаль, что ей этого так и не удалось.

– Мне всегда так больно видеть её, Великий Консул, – я слышала, как прошлое королевы зовёт меня в видение, накрывает своей вышитой печалью пеленой. – И в то же время так радостно за свою собственную судьбу. Ведь я, как и она, могла бы обезуметь и лишить себя жизни, если бы мне не повезло узнать Вас. Это ужасно стыдно.

– Не винись, – старик повёл пустыми белками глаз. – Не всем по силу выдержать дар. И ты выдерживаешь не только благодаря везению, но и своей собственной силе, Ванда.

Горжетка колола мою шею иголками пушистого меха. Такая же смешная, нелепая, как и я – уже мёртвая лиса, видавшая свою собственную смерть, но всё ещё способная рассказывать истории. Моя ладонь пригладила пушистый мех, пропуская его через пальцы. Нэнке рядом завозилась, закряхтела в своей дремоте, и я отвернулась к окну.

Лангсорд проносился мраморными шпилями, высокими белыми зданиями, фигурными перилами мостов и балконов, ажурными витринами в несколько этажей, – сжатый, как пружина. И в то же время громадный, бесконечный, от своего двуглавого шпиля с часами до заповедных рощ за окраинами. Город государственных тайн, великих правителей, гордость и сердце Квертинда. Монументальное творение Тибра Иверийского. Город трагической красоты. Его архитектурная торжественность – словно сцена для главных событий, что разворачиваются в королевстве вот уже двести лет, унося жизни и давая новое существование для творцов квертиндской истории.

До Претория оставалось ещё несколько проездов, и я откинулась на мягком сидении, утонула в прохладном бархате обивки, позволяя своей магии завладеть мною.

Голос, что звал меня с кусочка распятой холстины, стал осязаем, прыгнул на кончики моих пальцев, поднялся по косточкам. Я охотно подалась ему навстречу, принимая своё видение. И увидела Лангсорд другим – только растущим стройками на своих окраинах, поблёскивающим новым мрамором.

Я стою на балконе Иверийского замка и смотрю, как флажки натягиваются между шпилями, как развиваются стяги над башнями. Десять лет назад в столице объявили траур. После смерти Галиофа Иверийского траурные флажки успели поистрепаться и выгореть, но их не снимали до сих пор. Галиоф Иверийский был мне отцом, великим завоевателем, присоединившим Квертинду новые северные земли. Но я его почти не помню. И чувствую себя лишней на этих затянувшихся проводах усопшего, чужой в этой жизни, как будто я и не принцесса вовсе, а просто траурный флажок, корона на стяге, которую демонстрируют простолюдинам. Всхлипываю от того, как сильно боль врезается мне в сердце, кожу. И невыносимо хочется плакать. И уснуть.

– Ваше Высочество, – я вздрагиваю от голоса фрейлины. – Вам не холодно на балконе?

Оборачиваюсь. За спиной девушка. Пытаюсь вспомнить её имя… и не могу. Платье её прекрасно гармонирует с грузным бордовым бархатом интерьера покоев. Стрельчатые окна увиты массивной золотой лепниной, увенчаны символами власти моей династии. Люстры разбрасывают рассеянный свет своими хрустальными каплями, блестит паркет. А мне хочется шагнуть через перила и лететь, лететь над бездной, между небом и землёй, светом и тьмой…

– Король просил вас в Тронный Зал, – вкрадчиво приседает в реверансе девушка. – Позвольте помочь вам с туалетом.

Она стоит посреди комнаты, не решаясь подойти ко мне, как будто боится спугнуть, как пташку. Такая понятная, такая простая девушка, что находится на своём месте.

– Мне не холодно, – запоздало отвечаю я на вопрос. – Сегодня чудесный день.

Фрейлина дёргается, как от пощёчины. И я не вовремя вспоминаю, что день сегодня вовсе не чудесный. Мой дед Тибр Иверийский объявит о новом наследнике в честь десятилетия смерти Галиофа. Даже покои украсили соответственно случаю – принесли дюжину дурманящих букетов из белокрыльников Девейны и колючего алоэ. Величие, траур и горечь – вот что знаменуют эти цветы. Острые толстые листья и не менее острые пики цветков смерти торчат из напольных ваз, словно хотят побольнее уколоть всех обитателей замка. Корсет сильно давит на рёбра, меня попеременно кидает то в жар, то в холод. Точно так же, как кидает из прошлого в будущее – между настоящей реальностью. Кидает нас обеих – меня саму и мою проводницу – Иверийскую наследницу Везулию.

– Ваш супруг и сын ожидают вас у выхода, – оповещает девушка, осторожно приближаясь. – Сегодня Тибр должен объявить, кто следующим займёт трон.

Я согласно киваю, озираясь. Чужой муж, чужой ребёнок, чужая жизнь. Обхватываю тело руками и дрожу, удерживая саму себя в этой реальности. Кто я такая? Пошатываюсь, но меня подхватывает фрейлина – такие же прекрасная, как цветы в вазах и убранство королевского дворца. Она тащит меня на кровать, но я отказываюсь и тихонько сажусь у туалетного столика. Зеркало в резной золочёной раме отражает уставшую девушку, почти прозрачную, с бледной кожей и светлыми волосами. И меня ужасает это сходство меня самой и Везулии. Только мои глаза неяркие, светлые, а у неё вместо глаз – лиловые провалы без дна, в них – страх и усталость. Зачерпни ладошкой – и напьёшься слабости и отчаяния. И жалости. Позорной, убивающей жалости к самой себе.

На удивление широкие пальцы мои перебирают часики – мелкие, крупные, мужские и женские. Они тоже говорят со мной – но не рассказывают истории, а пульсируют магией, мощно, упрямо. Есть и совсем пустые, молчаливые, ещё лишённые всякой силы. Я выбираю одни, на тонкой цепочке, и надеваю на запястье.

Фрейлина причёсывает мои волосы, больно тянет пряди, крепит тяжёлые заколки. Хлопают двери, и покои заполняются служанками. Тело моё натирают благовониями, мнут, щекочут кистями щёки. Словно лепят и рисуют Иверийскую принцессу – истинную наследницу и правительницу Квертинда. Словно хотят закрасить моё непроходящее уныние. Но для меня нет спасения – ни в прошлом, ни в будущем, но хуже всего то, что нет его и в настоящем. Вся жизнь – только мука среди перекрёстков чужих судеб. Я всхлипываю и едва удерживаю слёзы в горле. И всё же встаю, ведомая своим долгом.

Почти не осознаю, как иду гулкими коридорами замка, как поднимаюсь по ступеням в сопровождении высокого темноволосого мужчины и серьёзного мальчика, с такими же тёмно-фиолетовыми глазами и светлыми волосами, как у меня. Нога моя подворачивается и боль отрезвляет. Ненадолго, на пару секунд, лишь позволяя мне вспомнить, что этой мой муж и сын. Парт и Дормунд Иверийские.

Повороты приводят нас в тронный зал, в котором восседает постаревший Тибр. Всё ещё статный, с переливчатой волной светлых волос, с сединой в длинной бороде. И с такими же фиолетовыми чернилами, разлитыми вдоль радужки. Первый истинный Ивериец. Мне хочется замереть перед величием, но Везулия лишь поникает плечами и отмечает, как устало лежат руки её деда на подлокотниках трона. Торжественный зал полон людьми – советниками, Консулами, придворными служителями, фрейлинами, камергерами. Гул затихает, когда мы втроём останавливаемся перед рассеянным взором первого правителя Квертинда.

– Ваше Величество, – склоняется в поклоне Парт, и мы с Дормундом повторяем его жест. – Вы просили нас к себе.

– Да, – Тибр выныривает из своих тяжёлых дум и взгляд его становится осознанным. – Сначала почтим память Галиофа Иверийского. Для военного мага естественно не вернуться с войны. Он умер, как и жил – стремительно, решительно, на остром лезвии таххарийского клинка. Дикая страна варваров оказалась не по силам моему сыну. Но даже знай он свою смерть наперёд – всё равно пошёл бы походом на Таххарию-хан.

– Да примет его Девейна в свои сады, – отзывается Дормунд, и Парт шикает на него.

Я догадываюсь, почему. Убийцам, даже самым бравым войнам, дорога в сады Девейны закрыта. И Галиоф сейчас стонет в пекле Толмунда, расплачиваясь за то, за что его славят и почитают здесь, под красными лунами Квертинда. Дормунд стыдится и краснеет, переминается с ноги на ногу, понимая свою глупость.

– Подойди, – приказывает Тибр, обращаясь к своему пристыженному правнуку.

Светловолосый мальчик приближается, становится на одно колено, целует старческую ладонь, исчерченную чёрными венами кровавой магии и перехваченную перстнями. Я чувствую, как рядом напрягается Парт. По толпе придворных проходит гул, но быстро смолкает. Тибр смотрит на испуганного юного правнука долго, словно набираясь решимости. Но потом всё-таки нарушает тишину.

– Дормунд Иверийский, – величественно произносит Тибр. – Ты – истинный Ивериец, хранитель магии времени, благословлённый Кроном. Я признаю твоё право на престол и объявляю тебя наследником. После коронации ты станешь правителем Квертинда и сменишь меня на троне. Коронацию назначаю на восьмой день Красной Луны шестьдесят четвертого года. Ровно через пять дней.

Слова звучат отрывно, падают как камни в гулкую тишину зала, отлетают от лепнины, отражаются в овальных зеркалах. Юноша нервно оборачивается и испуганно смотрит на своего отца.

– Ваше Величество, – Парт делает шаг вперёд. – Дормунд ещё совсем ребёнок… Ему едва минуло двенадцать…

– У него предостаточно родственников, – резко обрывает Тибр. – Вы с Везулией поможете ему править королевством. К тому же, отрекаясь от престола, я сам не собираюсь умирать. Трон может занять только прямой наследник по крови, это моё слово. А Везулия… Везулия нездорова. Она станет королевой-матерью.

Собственное имя раскалывает мою голову надвое, как топор палача. Кажется, я не осознаю, что стану королевой-матерью. Кажется, даже по отдельности эти слова ничего не значат для меня. Неужели я – королева? Неужели я – мать? Окружение мутится, расплывается, но я стою ровно, как и подобает правительнице. Как учили меня всю мою жизнь, ни жестом, ни вздохом не выказываю своего состояния.

– Вы знаете, я не честолюбив, – задирает подбородок мой муж. – И никогда не стремился к власти. Но Дормунд нуждается в защите… и воспитании. Он ещё слишком юн и порывист. Позвольте мне провести исследования его гена, чтобы постичь природу вашей уникальной магии. Возможно, я найду причину, по которой истинные Иверийцы не могут иметь больше одного ребёнка. Найду и устраню. Возможно, мы с принцессой Везулией подарим Квертинду ещё наследников…

Парт Иверийский берёт меня за руку, обнимает. Глаза его горят от предвкушения и восторга, и я не понимаю, что так влияет на него – близость моего тела или рассуждения об исследованиях.

– Не позволю, – заявляет Тибр. – Вы больше не в Веллапольском княжестве, Парт, где простительны эксперименты над природой и сущностью. Квертинд не терпит вмешательства в предназначение, и он очень много раз доказывал это в своей истории.

– Но ваша магия должна принадлежать народу Квертинда!… – неуместно настаивает Парт.

– Наша магия дана нам создателем для поддержания мира в королевстве, – Тибр тяжело поднимается, опираясь на копьё. – И если создатель решил, что только Иверийский род будет нести это бремя, то так тому и быть. Мы должны чтить волю Крона и благодарить его за милость. А вы пытаетесь обыграть бога, Парт. Это всегда заканчивается плохо. Кто знает, какое страшное зло вы способны породить в своих опытах.

Мой муж отстраняется и углубляется в свои размышления. Я остаюсь одна, прозрачная и невидимая, словно меня и нет в этом переполненном помещении. Люди смотрят сквозь мой стан, я просто разновидность света, невесомый луч. Один из тех, что пронзает тронный зал своим золотом, по которому катятся из открытых окон гомон толпы у подножья замка и шум людной площади.

Высокие арочные окна до самого пола впускают только часть солнечного света, и тени от длинных флажков извиваются на мраморном полу подобно ядовитым змеям. Я слышу, как кто-то ещё говорит Тибру об Иверийской магии, о Квертинде и его границах. О новом владении в северных горах, туманных и угрюмых, которые решено назвать Галиофскими. Придворные и знать выслуживаются, юлят и лебезят уже не только перед Тибром, но и перед Дормундом Иверийским, ожидаемо ставшим центром собрания. А я всё смотрю и смотрю на скорбный танец флажков, уже выцветших до серых тряпок, что пытается мне напомнить о смерти.

– Флажки! – вскрикиваю я и неожиданно вздрагиваю от собственного голоса.

Секундная молчаливая заминка в зале сразу же сменяется шепотками и тихими смешками. Но я не сдаюсь. Хоть и понимаю, как жалко выглядит эта попытка умалишённой принцессы принести пользу Королевству и поучаствовать в обсуждениях.

– Пора снимать флажки, – говорю уже чуть тише, обращаясь к Тибру. – Мой отец и ваш сын Галиоф погиб десять лет назад. Нужно отменить траур.

Испуганно озираюсь. Окружившие взгляды колют меня насмешками, высокомерием и изредка – снисходительностью. Особенно ранит последняя. В надежде найти защиту у мужа, я бросаюсь к нему, беру за руку, но он лишь отшатывается, оставляя меня наедине с моей глупостью. Наверняка – глупостью. Хоть я и не понимаю, что сказала такого, отчего заслужила неприятную реакцию.

– Мы снимем их, когда придёт время, – хмурится король.

Между бровей его залегла тяжёлая складка, знаменующая сожаление. Сейчас он особенно напоминает мне юного Дормунда. Такой же наклон головы, такая же напряжённая поза и лиловый взгляд, который он старательно отводит. Тибр пристыжен. Он стыдится своей ненормальной внучки Везулии. Он стыдится меня… Помоги мне, Крон. Помоги выдержать презрение и собственное безумие. Или дай сил прекратить это…

– Прошу простить, Ваше Величество, – между мной и Тибром в реверансе тяжело склоняется моя престарелая кормилица. – Везулии с самого утра не здоровится.

– Милда Торн, – удовлетворённо кивает Тибр в ответ на поклон женщины. – Отведите мою внучку в её покои. И вернитесь для назначения. Хочу отправить вас с супругом к новым землям, давно пора навести там порядок. Прибрежным городам нужна крепкая рука и верные Квертинду люди для укрепления наших позиций. Вы отправитесь в Нуотолинис – это крупный порт на границе северной территории. Сейчас там бушует серая хворь, и целительский дар вашей многочисленной семьи будет очень кстати.

– Разумно ли лечить бывших веллапольцев? – вклинивается один из советников со знаком трёхглавой змеи на одежде. – Может стоит подождать, пока болезнь сама выкосит ряды местного населения? Они могут поднять мятеж, оправившись.

– Мы завоеватели, но не палачи, – строго отвечает Тибр. – И отныне эти люди – квертиндцы. Мы дадим им всё, что имеем сами – порядок, довольство и магию.

– Они обязаны присягнуть на верность королю! – взвизгивает Дормунд. – Верноподданство – первейшая обязанность каждого жителя, нового или старого!

Выходит неубедительно, но никто даже и не думает высмеивать будущего короля Квертинда. В ярком свете тронного зала глаза его под пушистыми светлыми ресницами кажутся пурпурными. И они беспрестанно бегают – от отца к прадеду на троне. Потом останавливаются на мне. Престарелая кормилица, спохватившись, больно дёргает меня за локоть и тащит прочь. Я едва успеваю перебирать ногами в мелких туфельках. Каблуки почти не стучат, и двор быстро теряет ко мне интерес, переключившись на моего сына. Тот кидает последний стыдливый взгляд мне вслед и пытается приосаниться. Высоко задирает подбородок, кладёт ладонь на эфес клинка и приподнимает уголки губ, изображая доброжелательное лицо. Всё верно, мой сынок. Тебя очень хорошо научили. Нас всех этому учат. Всех принцев и принцесс.

– Пришла пора расставаться, Ваше Высочество, – вздыхает поседевшая Милда Торн, утаскивая меня из величественного зала. – Столько лет я вас берегла, а теперь отсылает меня правитель за верную службу. Воистину говорят, королевская благодарность обрекает на большее служение.

Коридоры Иверийского замка проносятся мимо меня расписными картинами магов Нарцины. Некоторые ещё свежие – пахнут краской и маслом. И зовут меня в свои истории…

– Кто теперь будет моей кормилицей, Милда? – обречённо спрашиваю я, покорно перебирая ногами.

Мне горько от расставания со строгой и мудрой женщиной, что с рождения наставляла меня, но я знаю, что не смогу этому противостоять. Мне остаётся только принять своё новое окружение, которое давно уже не запоминается мною. И эти голоса, которые слышу только я. От них болит голова и мутится сознание. Они снова и снова зовут меня в чужие истории.

– Вы уже давно не дитя, – скрипит зубами Милда Торн. – Вам самим впору нянчить. Дормунда, к примеру. Ох, нелегко ему теперь придётся… Квертинду нужна королева, а мальчику нужна мать. Он строптив, избалован и самовлюблён. Но хуже всего то, что он несчастен и оттого податлив своим страстям. Подумайте о сыне, Везулия Иверийская. Вспомните своё истинное предназначение – править королевством! Служить Квертинду, беречь его своей магией! А то “Флажки снять”… ох. Сдались вам эти тряпки!

– Ты права, Милда, – привычно соглашаюсь я, больше для вида.

И ещё – чтобы прекратить этот разговор. Чтобы хотя бы Милда замолчала.

Створка двери скрипит, и кормилица вталкивает меня в мои покои, слишком душные и роскошные.

– Вышивайте пока, – женщина кивает на пяльцы у окна.

Потом раздумывает, берёт ключ со стола, выходит и замыкает меня в моей золочёной бархатной тюрьме. Слёзы катятся по моим щекам беззвучно, глухо, будто капли и не принадлежали никогда моим глазам. За спиной вмиг заговорили траурные флажки голосом моего отца – величайшего Галиофа Завоевателя.

– Папа, – отозвалась я, подбежала к балкону, потянулась к скорбному ряду. – Папа, ты любишь меня? Должен же быть кто-то, кто любит меня.

И рассмеялась довольным солёным от слёз смехом. Комната знакомо заголосила – пожалуй, только я одна и могла понять эти голоса, звучащие из каждого предмета. Я – Ванда Ностра, что была сейчас в теле Везулии и не могла ощутить ни сожаления, ни сочувствия. Только безумное, сводящее скулы ликование от непонятного ответа.

– Я иду к тебе, папа, – ноги сами собой забегали по комнате, остановились у вышивки. – Только сейчас… Сейчас. Нужно ещё кое-что сделать для Дормунда. Я ведь мать. Да, я его мать!

Ровные гладки стежки ложатся на удивление споро, повинуясь широким белоснежным пальцам. Я раскачиваюсь и пою мелодию, которую Квертинду только предстоит услышать. Мелодию из своих видений, что засела у меня в голове. “Как сладок сна конец” – снова и снова завожу я надоедливые строки, собирающиеся в мантру, заклинание, беспрерывный вой. И игла выводит ту самую вышивку – картину танцующей пары.

– Его высочество Дормунд Иверийский, наследник престола Квертинда и его владений, истинный Иверийский хранитель магии, – раздаётся за спиной голос фрейлины.

А я и не заметила, как она вошла. Кажется, пока вышивала, я не замечала совсем ничего. И это было великолепно. Щёки уже совсем высохли и нежную кожу стянуло от соли.

– Так скоро? – поднимаю голову и встревоженно окидываю взглядом свою работу. – Уже и пора?

– Ваш сын желает посетить Вас, – медленно уточняет фрейлина.

– Конечно, – я обрезаю нить вышивки тонким лезвием. – Я готова. Жаль, не успела до конца… Но этого достаточно.

В ответ девушка лишь неуверенно кивает и открывает дверь, впуская юного наследника в сопровождении свиты из трёх человек. Мой сын – чернильноокий Дормунд, весь в ангельских кудрях, с ещё круглым безбородым лицом, – важно проходит вдоль покоев и останавливается у прикроватного столика.

– Благословите меня, матушка, – мальчик не склоняет головы, смотрит серьёзно, исподлобья, но взгляд всё равно детский.

Трое сопровождающих мнутся у порога, не решаясь пройти в покои. Но мне до них никакого дела.

– Смотри, Дормунд, – я подбегаю к сыну, показываю вышивку, вкладываю в его руки. – Это твой брат, видишь?

Будущий король открывает рот от удивления и отступает на шаг, становится совсем ребёнком. Пару секунд он верит, рассматривая гладь ткани, но потом его взгляд наполняется понимающим снисхождением. Увы.

– У меня не может быть братьев, матушка, – горько вздыхает Дормунд, как будто это он говорит с ребёнком. – Истинные Иверийцы не могут иметь больше одного наследника. Это особенность магии, что мы несём в себе. Вы несёте, матушка. Вы и я.

– Слушайся его, Дормунд, – наставляю я строго. – Своего единственного брата. Обязательно слушайся! Он поможет тебе. Он будет великим человеком. И очень могущественным.

– Вы не можете больше иметь детей, – шёпотом сообщает Дормунд мне великую тайну, которая и без него мне давно известна.

Он смотрит мне в глаза, словно надеясь мысленно внушить мне свою правоту. Но потом не выдерживает, отворачивается к наставникам.

– Посмотри, – пытаюсь я привлечь внимание и подношу пяльцы к его лицу. – Ему ведомо милосердие, честь и душа. Ты должен сберечь их, и из тьмы за ним никогда не придут. Всё может быть по-другому. Всё должно быть по-другому, Дормунд!

– Хватит! – мальчик с криком кидает вышивку на пол. – Матушка, вы безумны! Вы просто сбрендили, свихнулись! У меня не может быть никаких братьев!

В его крике ещё слышны визгливые нотки, хоть голос уже и ломается. Сзади на Дормунда одновременно шикают камердинер и ментор, указывая на неподобающее поведение. Юноша немедленно выправляется, принимая горделивую позу. Улыбается достойно – не слишком широко, но понятливо и благосклонно.

– Прошу простить, Ваше Высочество, – ровно извиняется сын. – Вы нездоровы. Вам лучше прилечь. Я зайду в другой раз.

– Нет! – я кидаюсь к его ногам, подбираю своё рукоделие. – Поверь мне, Дормунд. Я видела его, твоего брата. Видела, как тебя сейчас. С этой девушкой… Не знаю, кто она. Но точно знаю, кто он. Твой брат может стать величайшим правителем или мудрым советником. Только позволь ему, слышишь? Не толкай его во тьму. Слышишь, Дормунд?

– Тибр Иверийский назначил меня королём, – обиженно отмахивается белокурый принц. – Ты сама слышала – только истинный Ивериец может взойти на престол Квертинда! Если ты вообще способна что-то слышать, кроме своих иллюзий.

Мне горько и больно от его слов. Но я не знаю, как ещё убедить Дормунда. Как завоевать расположение собственного сына? Я не способна на это. Я ничтожная принцесса. И стану ещё более ничтожной королевой-матерью. Мне хочется сказать ещё что-то, убедить, но голоса звенят невыносимо громко… Заполняют мою голову гулом. И я вою – балладу про конец сна, тот самый мотив, просто чтобы скрыть отчаяние за песней. Укачиваю саму себя.

– Я позову Милду Торн, – Дормунд сморщил нос и скривил губы в отвращении. – Она зайдёт к вам после аудиенции у короля.

– Слушайся его, Дормунд, – успеваю я прошептать вслед уходящей процессии прежде, чем за ними закрывается дверь. – И всё будет по-другому.

Я снова остаюсь одна в своих покоях, маленькая, ненужная, безумная принцесса Квертинда. Я способна останавливать время и создавать артефакты, меняющие его ход. Я – истинная Иверийская наследница. Но что толку от величайшей из магий, если я не способна повлиять даже на своего сына?

– Папа, – снова зову я, обращаясь к флажкам. – Ты был сильным. А я – слабая. У меня ничего не получается.

Жалость заполняет меня всю, до кончиков ресниц. Я поднимаюсь и на дрожащих ногах иду к балкону. В жизни нет радости. В жизни нет любви. Это иллюзия, обман для простолюдинов, чтобы отвлекать их от политических решений и несостоятельности власти. Именно так учила меня Милда Торн, мудрейшая из всех женщин.

Королям и королевам не позволено любить и быть любимыми. Но может… может в пекле Толмунда я встречу того, кто почти не замечал меня при жизни? Встречу своего отца. В пекло ведь попадают те, кто лишает жизни. Лишает жизни других людей или себя.

Я иду к тебе, папа… Я поднимаюсь на широкие перила своего балкона и смотрю вниз без страха и сожаления. Наверное, кто-то другой смог бы оценить красоту Лангсорда, – кто-то, кто не видел его с самого своего рождения. Но шум его каналов я не слышу уже так же, как биение своего сердца в ушах.

У подножья замка раскинулся королевский сад с каскадом водопадов, заполненный людьми от белоснежных стен до самой площади. Отсюда виден новенький Преторий – первое консульство Квертинда. Я видела его в разные времена и знаю, что он простоит ещё долго. Кто-то сильный непременно сможет сохранить его и защитить. Кто-то, но не Везулия Иверийская. Но самое главное…

– Кто-то должен снять эти проклятые флажки, – шепчу я и делаю шаг в прекрасную пустоту.

Я лечу над Квертиндом, и сердце колотится бешено, подскакивая к горлу. И дышу… всё ещё дышу.

Я резко вдохнула, пытаясь унять сердцебиение. Моё лицо намокло от слёз и холодного пота – как всегда бывает после видения. Воздух с шумом, или скорее со стоном, ворвался в мои лёгкие, плечи задрожали. Мех горжетки намок и прилип к щекам. Я развалилась на диванчике, подняла глаза к потолку, обитому алой тканью с россыпью мелких корон.

– Да что же это опять, ваша милость, – запричитала Нэнке, обмахивая меня веером. – Вам бы в постель теперь, отдохнуть.

– Нет, – выдохнула я в ответ. – Сейчас пройдёт. Перестань, Нэнке.

Я некрасиво хлюпнула носом, очень по-плебейски, и сразу же приняла из рук обиженной сиделицы вышитый платок. Инициалы напомнили мне, что я не Везулия, а Ванда Ностра. И я непременно должна научиться жить.

“Везулия Иверийская была нездорова и от своей болезни покончила жизнь самоубийством в 64 году от коронации Тибра Иверийского, не выдержав новости о престолонаследии своего сына” – так написано в учебниках Квертинда. Каково было первой истинной Иверийской наследнице на самом деле теперь знаю только я… И, возможно, Великий Консул Камлен, что молча держал меня за руку, пока я пыталась прийти в себя. Мы с ним храним столько тайн, которые не имеем права раскрывать и обсуждать даже друг с другом. Я слабо сглотнула, успокаиваясь.

Дилижанс уже выехал на площадь, оставив позади Иверийский замок и тот самый балкон, с которого рухнула моя недавняя проводница.

Сейчас тут тоже было людно, но вместо траурных флажков висели праздничные, разноцветные, переплетённые с рябиновыми бусами. Большой фонтан переливался семью разными цветами, перекидывал струи воды и играл бликами огромной короны, покрытой пластинами сусального золота. Ему вторил плеск водопадов с каскада у подножья Иверийского замка, что за шумом людной площади был едва слышен.

Лангсордцы праздновали начало нового года и встречали осень. Люди веселились, пели, смотрели выступление уличных артистов, ели сладости. Некоторые сидели прямо на зелёных островках травы, обрамляющих площадь, наслаждаясь мягкими лучами и потягивая вязкие напитки. Ленивое солнце разлило густую прозрачную медь вдоль лоснящейся мостовой, почти осязаемую, тягучую, как масло райского дерева.

– Остановите, – попросила я хрипло. – Я хочу прогуляться.

– Мы почти приехали, Ванда, – Камлен нарочно выделил моё имя, чтобы напомнить мне о том, кто я есть. – В Претории есть лауданум, ты сможешь прилечь и восстановить силы.

– Я не хочу лежать! – взмолилась я. – И не хочу лауданум. Я хочу попробовать жизнь!

Мимо пронеслась карета, запряжённая резвой тройкой. Такой вид транспорта почти вытеснили дилижансы, общественные и личные, но многие квертиндцы по-прежнему предпочитали силу живых коней энергии пара. До меня донеслись звуки струн и раскатистый нестройный хор пассажиров.

– Тут нельзя, Ваше Сиятельство, – снова затараторила Нэнке. – Знаете ведь, какая вы ценная персона для Квертинда. А вокруг простолюдины и попрошайки. Воришки, пройдохи и просто твердолобые остолопы. Они пьют вязкий бузовник и закусывают горячими сайками, почти не пережёвывая! Не чета вам с ними прогуливаться. Вот вернёмся домой – я вам сготовлю мармелад из свежих ягод, Лерна-лентяйка уже и бруснику процедила, и смородину, – что за чудный вкус жизни попробуете!

Я обернулась на Иверийский замок. Два золочёных шпиля тянулись вдоль всей высоты белоснежного здания, как две воздетые к небу длани. Зажатые в небесах часы мерно тикали, отсчитывая мгновения между прошлым и будущим. А за ними белели шпили помельче, выгибались арками высокие окна, пробегались касками ступени, соединяя многочисленные балконы…

– Остановите! – громко потребовала я в порыве неизвестно откуда взявшейся решимости.

Или известно. Мне нужно было доказать всем и в первую очередь – самой себе, что я не Везулия, которая покоряется воле каждого, кто пробует ею помыкать. Которую сломил Квертинд, как и многих. Принцесса была заперта в клетке чужой воли и королевского замка так же, как я в этом дилижансе. Я задышала ещё чаще, промакивая платочком лоб.

– Да остановите же! – прикрикнула я совершенно невоспитанно.

Камлен Видящий молча постучал по стенке, и дилижанс пыхнул, заскрипел и остановился. Я потянулась к дверце, но она сама распахнулась, являя нам сосредоточенного стязателя.

– Что случилось? – он спешно оглядел каждого из нас троих. – Позвать целителя?

– Я хочу прогуляться, – ровно сообщила я, не теряя напора.

Сопровождающий стязатель с подозрением покосился на Великого Консула, но тот промолчал. С некоторых пор Камлен не оспаривал моих решений прилюдно, даже если был с ними не согласен. За это я всегда была бесконечно благодарна слепому старику, но его расположением почти никогда не пользовалась из благоразумия и предпочитала все свои мысли обсуждать заранее. Но сейчас мне была просто необходима эта спонтанность, неожиданная взбалмошность, которая присуща юным леди. Да, именно сейчас, после гнетущего видения принцессы, которая так и не нашла своего места в жизни, мне хотелось быть той, кем я являлась. Нет, не только ценнейшей прорицательницей Квертинда, которую прочили на место Великого Консула, но ещё и молодой девушкой, что может чувствовать и радоваться простым праздникам.

– Мне необходимо вас сопровождать до Претория, – не то согласился, не то возразил стязатель.

За спиной его отрывисто фыркал чёрный конь, разряженный в помпоны для процессии. Одинокие ездоки всё ещё предпочитали породистых лошадей, поскольку те были быстрее и манёвреннее любого механизма. Я уже немного растеряла свою решимость и стушевалась под любопытными взглядами зевак, которые пытались заглянуть в открытую дверцу королевского дилижанса. Ледяные пальчики мои поглаживали нити Везулии.

О мостовую застучали копыта и подъехал ещё один всадник, отгоняя людей. Конечно, мы всегда путешествовали по городу в сопровождении многочисленной охраны.

– Я сам, – раздалось сверху, и всадник спрыгнул. – Здравствуйте, госпожа Ностра. Ваша Милость Великий Консул.

Стязатель поклонился Камлену, как того требовал этикет, и старик благосклонно кивнул, хотя не мог видеть приветствия.

– Грэхам! – заулыбался Великий Консул и даже протянул руку.

– Экзарх Арган? – удивилась я. – Разве вы уже вернулись в столицу?

Верховный стязатель очень много времени проводил в командировках и всё чаще пропускал советы, лишь изредка появляясь в Претории. Весь последний год, что мне удалось его знать, он был очень обеспокоен политической обстановкой в Квертинде. Расследования заговоров и преступлений изматывали экзарха и всю ложу стязателей, а Орден Крона только креп и набирал силу.

Обычно я избегала кровавого мага, выслушивая его послания через рудвика-секретаря. Не только из-за его магического могущества и высокой должности, но и из-за пристальных и слишком мужских взглядов в мою сторону.

– Ненадолго, – он быстро кивнул стязателю, и тот отошёл, отгоняя не в меру любопытных горожан. – Мы почти у Претория, но всё же стоит подъехать ближе. На площади сегодня слишком людно, народ отмечает начало нового краснолунного года. Чем вызвана остановка?

От моего эмоционального порыва не осталось и следа, и я стыдливо опустила глаза на вышивку. Холод поднимался по голубеющим венкам, ледяными ручейками растекался по трещинкам на площади моей кожи.

– Мне заплохело от тряски, Ваша Милость, – после короткой заминки вступилась Нэнке, подаваясь вперёд. – Но уже всё прошло, слава милостивой Девейне! Поедемте уже, а?

Сиделица заметно нервничала от близости служителя Толмунда, поддаваясь религиозной сентиментальности. Я не могла её осуждать. Он пугал меня так же, как и всех. От Грэхама Аргана веяло неизбежностью чужой смерти и его собственной тревогой. И мне казалось, что и то и другое очень заразительно.

– Ванда хотела прогуляться, – неожиданно громко известил Камлен. – Ты не мог бы сопроводить её, Грэхам?

Я подняла на Великого Консула уставшие глаза. Он улыбался мне мягко, почти по-отечески. Я знала эту улыбку – она знаменовала все тайны, которые мы хранили, но не могли высказать. Только в этот раз тайна была совсем мелкая и моя личная, которую Камлен беззастенчиво выдал экзарху.

– Это не обязательно, – мне не хотелось доставлять неудобства одному из членов Верховного Совета, да и целой процессии.

Но Грэхам Арган неуверенно подал мне руку. Он явно сомневался в том, что я возьму её. Должно быть, экзарх стязателей больше других страдал от недоверия и страха, которым в нашем королевстве наделяли всех кровавых магов в бордовых перчатках. Это было испытанием для нас обоих. И именно поэтому я оперлась на мужскую ладонь.

Моя бледная рука утонула в мягкой замше с символичным оттиском, отчего сердце вдруг забилось часто, но радостно. Слабость от потери магической памяти всё ещё донимала меня, и я почти рухнула в мужские объятия. Наши взгляды встретились, но лишь на миг. Грэхам Арган отвёл глаза первым, не позволяя себе лишнего.

– Вы уверены, что готовы к прогулке? – спросил экзарх, осматривая площадь.

Внимательный взгляд мужчины с огромными почерневшими радужками собранно оценивал окружение, но обе руки крепко держали мой локоть.

– Мне хочется этого, – призналась я, опираясь на своего спутника. – Я благодарю вас за эту возможность.

Волнение ускорило меня и придало сил, оно горячило мою кровь и разгоняло слабость. Экзарх отдал распоряжения, организуя охрану кареты и нашей маленькой прогулки.

Нэнке, охая, попыталась спуститься с мелких ступенек дилижанса, но Камлен не позволил ей выйти, и недовольная сиделица вернулась обратно. Двое вооружённых мужчин сразу же двинулись впереди нас, расчищая дорогу и загораживая обзор. Но даже так мне была прекрасно видна почти вся заполненная людьми площадь Тибра, раскинувшаяся перед Преторием.

Простолюдины открывали рты, тыкали в нас пальцами, но охотно расступались перед идущей процессией. Толпа застывала, а потом вскипала бурным потоком. Более знатные горожане приседали в неглубоких поклонах, выражая приветствие и почтение.

Браслеты на запястьях звенели в такт моим шагам и музыке, под которую плясал хоровод молодых леди. В их косах подпрыгивали яркие мониста и алые ленты, лёгкие кафтаны разлетались полами в танце, щёки горели. Должно быть, как и мои собственные. Я почти побежала вслед за весёлым громким хороводом, но стязатели легко меня задержали, не позволяя вырваться из круга оцепления.

Потревоженные воробьи взмыли в воздух, едва не опалив свои крылья о летящие в воздухе факелы. Жонглёры собрали вокруг себя широкий круг публики, заслуживая восхищённые и завороженные выкрики. От непрерывного движения закружилась голова, но как-то особенно – дурманяще и счастливо. Захотелось сменить шнуровку корсета на простые холщовые нити и затеряться в толпе горожан, взмыть над площадью пташкой, чтобы беззаботно предаться празднованию.

Вся мостовая вокруг огромного фонтана кружилась яркой пятнистой красотой, больше похожей на живопись, чем на реальность.

На моих глазах у одного из увлечённых напитком горожанина представительный господин срезал тонким стилетом расшитый кисет. Меня это возмутило, но Грэхам Арган лишь усмехнулся и даже не отправил стязателей предупредить городовых. Блюстители уличного порядка предавались увеселениям не меньше, чем не состоящие на охранной службе горожане и, казалось, совсем игнорировали свои обязанности. Ложа стязателей же и вовсе не имела никакого отношения к мелким кражам и уличным беззакониям.

– Во время празднеств власти снисходительно смотрят на человеческие грешки, – объяснил экзарх. – В земных радостях люди забываются и становятся лёгкой добычей.

Я видела, как он украдкой кидал на меня взгляды. Шаг мой был лёгким, почти невесомым, но гулом отдавался в утомлённом разуме. Лёгкий взмах кудрей рассыпал аромат мяты, но пара прядей прилипли ко лбу и не желали вовлекаться в кокетливую игру. Я задышала чаще от усталости.

– Может, всё-таки вернёмся в Преторий? – учтиво предложил экзарх.

– Расскажите мне о них, – я кивнула на группу восторженной публики, столпившейся у уличного театра.

Верховный стязатель не стал настаивать и уличать меня в пренебрежении его заботой, только подался за мной ближе к импровизированным подмосткам. Над собравшимся возвышались двое актёров на высоких ходулях. Их речи было трудно расслышать отсюда, но толпа иногда сотрясалась смехом и даже присвистывала.

– О простых квертиндцах? – удивлённо уточнил Грэхам Арган и тут же продолжил: – Удивительно жизнелюбивый и жизнестойкий народ. Почти бессмертный и постоянный в своих незатейливых желаниях. Толпа всегда хочет хлеба, зрелищ и любви.

– О, само собой, – мы подошли почти вплотную к комичному представлению. – У народа всегда есть время для глупостей. Смертны лишь короли.

– Чёрный Консул! – раздалось сверху. – Прочь с моей дороги к престолу!

Один из актёров на ходулях, совсем ещё юнец с приклеенной бородкой, угрожал бутафорским оружием своему оппоненту. Очевидно, что он изображал Консула-Наместника Галиофских Утёсов. Орлеан Рутзский с началом этого года отправился в испытание изгнанием, и его кресло в Верховном совете пустовало так же, как и кресло Консула лин де Блайта. Об этом говорил весь город, и это был ещё один повод для торжества.

– Вы возжелали мою единственную любовь, Консул Рутзский! – забасил выкрашенный сажей актёр. – Мой возлюбленный Квертинд! За это я выпью вашу кровь!

Актёр откинул голову и наигранно зловеще рассмеялся.

Юнец зарычал и кинулся в атаку с таким душевным рвением, что кудри его растрепались, и он чуть не потерял ленту со своих волос. Представление прервалось на миг, пока незадачливый лицедей поправлял причёску. Народ улюлюкал и потешался над неправдоподобным промедлением. Я ласково улыбнулась экзарху, лицемерно убеждая его в своём превосходном самочувствии.

– По правилам дуэлей вы не можете применять магию! – наконец, вернулся в игру юный Консул Рутзский. – Умрите достойно!

Он снова кинулся в бой, едва не задев ходулями толпу. Своим лёгким мечом он орудовал неожиданно умело, как будто брал уроки сражений. Консул лин де Блайт отбивался одной рукой, другой же грыз яблоко, при этом не забывая корчить гримасы с каждой новой атакой своего политического конкурента. В какой-то момент юный лицедей слишком увлёкся боем – должно быть, чуть больше, чем актёрской игрой, и мне показалось, что дуэль может перерасти во вполне реальную. Тот из актёров, что изображал Консула лин де Блайта, посерьёзнел и покрылся потом. Вдоль измазанных сажей рук пошли светлые дорожки от стекающих капель.

– Победитель очевиден, – прокомментировал Грэхам до этого молча наблюдавший за представлением. – В своём яростном неистовстве господин с лентой упускает главное – внимание к деталям и контроль над ситуацией. Такими темпами он очень быстро окажется не у дел.

Экзарх Арган говорил не об актёрах, а об их реальных прототипах. В отличие от него, я ни в чём не могла быть уверена – слишком близко была знакома с историей Квертинда. Что же касалось представления… молодой театрал был проворнее и активнее. Но словно в подтверждение слов стязателя, клинок уже не слишком чёрного Консула достал бок юнца, и тот ошарашенно отступил, не веря в своё поражение. Актёр быстро нашёлся и принялся изображать ранение, громко взывая к богам и протяжно требуя к себе целителей.

– Как вы могли знать?.. – воскликнула я. – Мне итог казался совершенно непредсказуемым!

Окружившие люди одарили меня новой волной внимания. Я прижала ладонь к груди и легко кивнула простолюдинам, отчего получила не меньшие аплодисменты и возгласы, чем актёры. Стязатели вокруг напряглись, готовые к защите. Увы, с моей приметливостью в Квертинде невозможно было спрятать свою личность или хотя бы вызвать сомнения. Я не выслужила ещё такой славы, но слухи и пересуды о бледной прорицательнице были раздуты до гигантских масштабов.

– У меня был хороший учитель, – Грэхам подозвал девушку с большой корзиной пёстрых цветов, и охранники неохотно пропустили её к нам. – Который, надеюсь, вскоре станет хорошим правителем.

Конечно, я знала, кто был наставником Грэхама Аргана. Человек, чьё имя произносили почти с таким же благоговением, как и имена величайших королей Иверийской династии, и который был в изгнании вот уже целый год. Мы все ждали его возвращения или хотя бы весточки о его благополучии. Для меня это было особенно важно, поскольку Консул-наместник Полустрова Змеи являлся надеждой на успешное разрешение конфликтов, что наседали на Квертинд со всех сторон. Внешние и внутренние угрозы тревожили меня не меньше Грэхама Аргана, поскольку я не имела представлений о ведении войны. Да и где мы было научиться, девочке, едва научившийся контролю над самой собой?

– Надеюсь, он научил вас правилам победы? – попыталась пошутить я.

Получал ли экзарх Арган распоряжения от своего покровителя? Этого я спросить не могла.

Цветочница предложила алый плотный бутон с хрустальным подрагивающими капельками свежей росы, но стязатель сам безошибочно выбрал орхидею, что выделялась бледным мазком среди буйной яркости корзины.

– Чтобы победить нужно быть достойным победы, правило первое, – он насмешливо протянул мне нежную ветку с гроздью белоснежных соцветий. – И второе, – Грэхам Арган помедлил, на этот раз откровенно рассматривая меня, – нужно быть хищником, а не добычей.

Разве мы всё ещё говорили о политике, как преданные подданные королевства?

– Будьте осторожны, экзарх Арган, – я приняла подарок, ощущая, как трепещет моё беспокойное сердце и замирает в томлении. – В лабиринте историй Квертинда за каждым поворотом таится неизвестность. А это самый опасный враг даже для хищников. Ваш наставник только намеревается стать правителем, а мой уже правит им последние пятнадцать лет.

– Значит, у вас тоже есть свои правила, – голос у Грэхама был хрипловатый, как скрежет застарелого механизма шкатулки.

– И они меня полностью устраивают, хоть установила их не я сама, – вместе с ароматом орхидеи я глубоко втянула воздух праздничной площади, вязкий от запахов карамели, сдобы и некоего благостного народного единства. – Знаете, мне здесь очень нравится. Я очарована праздничными гуляниями, впервые вижу их так близко, что, пожалуй, даже сама участвую.

– Этот город приносит удачу, – Грэхам покосился на недовольного стязателя, что прокладывал нам путь сквозь поток людей. – Лангсорд – мечта романтичных леди и честолюбцев. Мраморный фасад Квертинда. Город неутешимой скорби и грандиозного торжества.

Мужчины в чёрных масках кидали хмурые взгляды на своего экзарха. Вооружённые мечами и десятками кинжалов, снабжённые боевыми артефактами и впитавшие чужую смерть кровавые маги тяготились прогулкой. Они привыкли к другому окружению, и бездействие угнетало служителей ложи. Но моё слово было для них не менее важно, чем слово Грэхама Аргана. И сейчас я требовала подчинения, пусть даже собственной прихоти. После видений голоса почти не донимали меня, и я наслаждалась окружением, звуками жизни и веселья. Но всё же мне захотелось напомнить присутствующим, кем я являюсь в первую очередь.

– Экзарх Арган, я прекрасно понимаю, что Квертинд – это не только лёгкие прогулки, нарядные горожане и белый мрамор столицы. Я молюсь за здоровье Великого Консула и за успешное разрешение изгнания вашего наставника, но пути Квертинда неисповедимы. Йоллу сообщает в отчётах, что Орден Крона со своей утопической идеологией привлекает всё больше сторонников. Ваша ложа сдерживает их вероломство, но вскоре чаша весов может качнуться в их сторону, – у белокаменной аркады я кивнула удивлённой чете Молливер в окружении не менее удивлённых слуг, и продолжила: – Но и это ещё не всё. Веллапольское княжество требует незамедлительного политического брака и вряд ли станет ждать десятилетия. Мне страшно представить, что случится, если Консул лин де Блайт не сможет успешно завершить последнее испытание.

– Вы ведь не имели чести быть представленной ему? – уточнил Грэхам Арган. – Поверьте, если бы Вы знали Консула лин де Блайта, ваша уверенность в нём была бы более прочной. Прошло уже больше половины срока его изгнания, и вскоре он вернётся новым королём. Нет повода для беспокойства, но я убеждён, что ему были бы приятны Ваши молитвы.

В синем небе, проколотом шпилями башен, замелькали пташки. Где-то вдали перезвон колокола возрадовался торжественных звоном. Собор Семерых начал служения. Над толпой разнеслось величественное “Во имя Квертинда!”.

– Во имя Квертинда! – негромко выкрикнула я, поддерживая народное восславление, и более тихо обратилась к своему спутнику: – Мне бы хотелось, чтобы властители судеб дрались между собой, а мне оставалось только молиться за благополучное разрешение, – от быстрого шага снова закружилась голова, и я помедлила, поправляя платье. – Но я должна быть готова однажды возглавить Верховный Совет, а с ним и целое королевство.

– Вы ищете союзников, – понятливо кивнул стязатель. – Та ещё досталась нам с Вами эпоха, госпожа Ностра. Я должен сказать, что вы можете рассчитывать на мою помощь, поскольку я бесконечно предан ложе и королевству. Это на самом деле так. Но ещё я уважаю Великого Консула Камлена и верю, что не только ваш дар прорицания послужил его решению назвать Вас преемницей. Теперь я и лично симпатизирую Вам. Могу я попросить вас называть меня по имени, Ванда? Ванда?!…

Слабость от недавней потери магически памяти ослабила моё тело, и ноги подкосились, но Грэхам помог мне удержаться на ногах. Преторий был совсем близко, но мне не хотелось возвращаться в его душные высокие кабинеты, где меня уже ждал Йоллу с отчётом. Компания экзарха была куда более приятной… и результативной.

– Всё в порядке, – я поймала шаткое равновесие. – Это от жёсткого корсета. Я вполне сносно себя чувствую.

Экзарх Арган с сомнением посмотрел на моё платье под тёплой накидкой, но я нарочно отвернулась. Внимание привлекла группа людей, за спинами которых слышалась музыка.

– Ваша Милость, – не выдержал один из стязателей. – Нам нужно торопиться. Жорхе Вилейн прибыл по вашему вызову из Астрайта и ожидает в Претории.

– Ванда…

– Госпожа Ностра, – быстро поправила я Грэхама, чтобы не терять авторитета в глазах его подчинённых. – Что ж, не хочу вас задерживать. Но мне здесь так понравилось! Надеюсь, вы достаточно доверяете своим людям, чтобы позволить мне ещё немного насладиться праздником?

Не дожидаясь ответа, я оставила задумчивого Грэхама принимать решение, а сама двинулась на звук чарующей мелодии. Чудесная рапсодия заворожила меня, поманила своими переливами. Из-за опустошения магического предела россыпь ледяных кристаллов колола грудь, просачивалась холодными каплями на висках, но осанка моя была идеальной, а поступь – твёрдой. Я запрещала себе страдать. Если вся жизнь – это мука и преодоление, то когда же быть счастливой?

Экзарх Арган за мной не последовал, и к холодным осколкам магической усталости добавилось ещё ядовитое разочарование. Не стоило ожидать, что Верховный Стязатель предпочтёт мою компанию неотложным делам ложи. И так было правильно. С моей стороны было неуместно и наивно надеяться на его дальнейшее сопровождение, хоть и желала я этого всем сердцем.

Неожиданно мир вздрогнул, и я пошатнулась, уже жалея о том, что отказалась возвращаться в Преторий. Снова вернула себе достойный вид и почти слилась с людьми, увлечёнными магией создания баллады.

Что это за музыка?… Удивительно знакомая и близкая. В центре толпы мелькнул жёлтый кафтан и пёстрая лютня, которая была источником мелодии. На миг я даже забыла о дурном самочувствии, заслушавшись. Тем более, что к мелодии добавилось пение.

“Сияла ты звездой, слепила ярким светом.

Душа была чиста, и так лазурен взор.

Ты следовала сердцу и чтила все запреты,

Но вынесла в итоге кровавый приговор.

Под каплями дождя тяжёлый выбор сделан.

И в чёрный пепел бури выжжена душа.

Пусть горькою ценой, но теперь прозрела -

Труднее всех тому, кто вынужден решать.

Пусть страшно сделать шаг во тьме новорождённой,

Обратного пути уже не отыскать.

Коварное наследство гнетёт, как мост сожжённый,

Который подожгла предательница-мать.

Желаешь управлять судьбой своею лично,

Но ходишь по чужому лезвию ножа -

Того, кто может в миг приказом единичным

Укоротить тот срок, что будешь ты дышать.”

Воздух дрожал вместе со струнами от каждой ноты, секунды покорно складывались в узор мелодии, ведомые магией Нарцины неизвестного менестреля.

- О лин де шер, прелестное создание! – бард увидел меня в толпе, и музыка прервалась. – Вы словно голубя среди вороньей стаи! Ваша чувственность и нежность делают меня совершенно влюблённым!

Поэт направился прямиком ко мне, пробираясь сквозь расступающуюся толпу. Моя охрана преградила ему путь, но я сама протянула руку, чтобы этот талантливый почитатель Нарцины мог приложиться к ней губами. Мотив вернул меня в видение, и я вспомнила Везулию, что напевала его. Должно быть, она смотрела сквозь вечность на этого же барда, возможно, даже видела меня прямо сейчас, как я видела её…

– Бард, – я проследила, как невысокая фигура в пёстром, шитом разноцветной вязью камзоле, склоняется над моей ладонью. – Твоя поэма кажется мне знакомой. О чём она?

– О Квертинде, конечно, моя госпожа! – с жаром воскликнул маг склонности Нарцины. – И о любви. О том, как она, подобно цветку, произрастает под тяжёлым гнётом войны, лишений и безумств. Но прямо сейчас я растерял всё своё вдохновение, совершенно околдованный Вашим Сиятельством. Мне хочется творить только о Вас и для Вас, о белоснежная муза величия и чистоты!

– Полагаете, я достойна музыкальной строфы? – голос мой сел, упал до шёпота от болезненной слабости и переживаний.

Очень некстати, потому что сочинитель расценил это, как кокетливое заигрывание, и осыпал мою ладонь поцелуями.

– Вы достойны не просто строфы, а отдельной баллады, – интимно и горячо прошептал менестрель, обжигая мою кожу дыханием. – Позвольте угостить вас…

Окончание фразы утонуло в изменённой реальности, погрязло в наступающей дурноте. Взор затуманился, и площадь поплыла перед глазами, превратилась в абстрактные куски размытой мозаики. Рука уличного музыканта оставалась опорой, связью с миром живых, которую мне не хотелось терять.

– Ты стоишь перед будущим Великим Консулом, бард, – один из стязателей легко оттолкнул его, лишая меня поддержки.

– Ээээ… Пожалуй, мне стоит всё же закончить уже начатую балладу, – спешно поклонился бард, едва не уронив свой берет, и попятился, переводя боязливый взгляд мне за спину. – Исключительно по этой причине спешу откланяться… Прошу простить, лин де шер… Ваше Сиятельство будущий Великий Консул.

– О ком… – слова давались мне с трудом, буйство красок слилось в единую картину. – О ком эти строки?…

Бард не ответил, развернулся и затерялся в толпе, нервно оглядываясь. Попыталась его окликнуть, потому что сквозь нарастающую дурноту всё же пробивалось ощущение, что напуганный поэт уносил с собой важные, недостающие ответы. Я начала оседать от слабости и вскрикнула, потому что ноги мои взмыли в воздух. В один миг я оказалась на руках у Грэхама Аргана под дружное аханье толпы.

– Надеюсь, теперь вы не станете возражать, если я всё же отнесу вас в Преторий? – уточнил Грэхам.

Я только слабо кивнула, прижимаясь к твёрдой груди и прячась за веткой орхидеи. Теперь я плыла сквозь площадь, словно лебедь через беспокойное море. Но не только тело моё обрело опору, но и дух, – в тёплых объятиях экзарха я балансировала на тонкой грани беспокойства и желания, и эта сладкая истома была самой живой эмоцией из всех, что мне доводилось испытывать. И я снова улыбалась.

***

Один из сопровождающих стязателей открыл перед нами дверь. Я крепко, до боли в костяшках, вцепилась в алые лацканы плаща и из-под опущенных ресниц рассматривала экзарха. Грэхам Арган высокий, сильный и крепкий. Божественный скульптор, что поработал над его внешностью, использовал только грубые инструменты, оттого черты лица резкие, заострённые. Во власти этого выносливого мужчины изменять человеческие тела, превращать живых созданий в восковые манекены. Его природа – уничтожать и ломать, но сейчас он спасал меня. Я прикрыла глаза, чтобы усилить ощущения объятия.

Если бы во мне была хоть капля гордости или самодовольства, я бы непременно возмутилась неподобающим поведением Верховного Стязателя. Но мне слишком хотелось насладиться жизнью, самой волнующей и пикантной её частью.

– Ты такая хрупкая, – едва слышно прошептал у моего виска Грэхам Арган, бережно опуская меня в потёртое кожаное кресло. – Госпожа Ностра.

– Мне уже лучше, – я поблагодарила его сдержанной улыбкой. – Благодарю вас за заботу, экзарх Арган. Квертинд не забудет ваших заслуг.

– Квертинд… – он ухмыльнулся. – Впервые мои обязанности были такими приятными. Сегодня я вас украл у Квертинда.

– Вы флиртуете со мной, экзарх? – я попыталась выпрямиться в кресле.

И только сейчас заметила, что Грэхам принёс меня в свой кабинет – кабинет экзарха. Передо мной стоял массивный стол, обитый зелёном сукном и заваленный донесениями на служебных пергаментах. По одной из стен тянулись шкафы с книгами о военном искусстве, блестели тупыми остриями наградные клинки и шпаги. За спиной расположился целый букет штандартов и стягов – бордовых Иверийских и прочих, в цвет знамён знатных родов Квертинда. У высокой двустворчатой двери стоял стязатель из моей недавней охраны, положив руку на эфес клинка. Он нарочно старался не смотреть в мою сторону, но я знала, что смущаю кровавого мага. Сам же обитатель этого кабинета отошёл к дальней стене, на которой висела картина с изображением страшного суда Толмунда.

– Ну что вы, Ваше Сиятельство, – он рывком раздвинул плотные шторы, открыл окно, и в комнату ворвался солнечный луч, высвечивая пылинки. – Я просто выполняю свои прямые обязательства. Изначально ложа стязателей была создана не для расследования заговоров, а для охраны величайших королей прошлого. Иверийская династия мертва, но благополучие первых лиц Квертинда – приоритетная задача экзарха. Так что ничего личного, госпожа Ностра.

Грэхам подал мне стакан воды и впился жёстким, требовательным взглядом.

– Конечно, – подтвердила я. – Ничего личного.

Эти бессмысленные слова сушили горло как пригоршни пепла, и только глаза кровавого мага, в каждом из которых давно состоялось крохотное затмение, говорили правду. В них был интерес и сокровенное желание… В них как будто зависло грозовое облако посреди лета, и я почувствовала запах свежей травы перед дождём, но этого, конечно же, не могло быть. Потому что каждый из нас жил в ледяном замке, где не было травы.

– Рондин, – обратился Грэхам к своему подчинённому, не отрываясь от меня. – Позови ко мне Жорхе Вилейна. Я приму его прямо сейчас.

– Мне проводить госпожу Ностру в кабинет к Великому Консулу? – спросил Рондин, переминаясь с ноги на ногу.

– Нет, госпожа Ностра будет присутствовать, – Грэхам даже не взглянул в сторону стязателя. – И ещё, Рондин. Тебе нужно принять назначение в Астрайт, взамен Жорхе Вилейна. Завтра отправляешься на Полустров Змеи, в штаб по борьбе с Орденом Крона. Военный лагерь расположился под Каткитом, там необходимо руководство преданного стязателя.

Грэхам Арган отвернулся, и встрепенувшийся в груди восторг отскочил буйным вихрем от стен и закружился перед глазами пыльным ураганом. Я глотнула ещё воды, прогоняя наваждение.

Экзарх же уверенно выбрал заверенный печатью свёрток и вручил стязателю. Тот принял приказ с коротким кивком, но помедлил, кидая на меня недоверчивые взгляды.

– Иди, Рондин, – кивнул на дверь Грэхам. – Пока это всё.

Стязатель постоял ещё немного, словно надеялся, что экзарх переменит своё решение, но потом поднял сплошной чёрный воротник, пряча за ним лицо.

– Достойной дороги Толмунда, Экзарах Арган, – попрощался Рондин, открывая дверь.

– Достойной, стязатель, – отозвался Грэхам.

Я скинула душную накидку и осталась в платье из тонких тканей. Гром браслетов сделался резким, сломал почти осязаемую напряженную тишину. Игра зарождающейся страсти влекла меня, хотелось отпить ещё – нет, не воды, а этого томительного волнения. Тем более сейчас, когда мы остались наедине. Но Грэхам подобрался, поправил перчатки, одёрнул алые лацканы.

– Жорхе Вилейн должен был стать экзархом вместо меня, – бесцветно сообщил мужчина, вглядываясь в узкую щель между приоткрытыми ставнями. – Но он отказался от этой должности. Не существует более преданного и деятельного человека в ложе. Он всегда был и остаётся примером для всех нас.

– Зачем вы оставили меня здесь? – немного обиженно, но быстро включилась я в разговоры о делах. – Я же вижу, как сильно досаждаю служителям ложи. Мне не нужно прибегать к своему дару, чтобы предсказать недовольство Жорхе Вилейна.

– У него будет более веский повод для недовольства, – пояснил Грэхам. – А Вам я хочу доказать свою преданность. Вверить секреты королевства, которыми вы смогли бы погубить Квертинд… и меня лично. Хотите ли Вы быть властителем судеб или нет, должность Великого Консула потребует от Вас изматывающей вовлечённости, невзирая на мягкость и болезненность. Позвольте мне сопровождать Вас на этом неисповедимом пути Квертинда, как Вы выразились, как сопровождал я Вас сегодня на прогулке. Госпожа Ностра.

Медленно и напряжённо, как барс перед прыжком, Грэхам стянул свои перчатки и небрежно кинул их на стол, прямо поверх свёртков и служебных бумаг. Мужчина протянул мне руку с пугающими мутациями, дроблённую частыми молниями. Смертоносное магическое оружие главного палача Квертинда – ладонь, впитывавшая эфир прерванных жизней.

Я видела, что Экзарх Арган сомневался. В том ли, что мне стоит открывать тайны или в том, захочу ли я их узнать. Или… просто боялся моей брезгливости.

– Грэхам, – я нарочно медлила, наслаждаясь его замешательством. – Так и кто же из нас теперь ищет союзников? Решили удивить меня губительным секретом? В таком случае вы имеете весьма смутное представление о прорицателях. Порой тайны даже ценнее крови. И если бы от чужих тайн моё тело мутировало так же, как ваше – от чужой крови, то на мне бы уже давно не осталось просветов бледной кожи. Вы ведь не думаете, что будете отдавать приказы за моей спиной, а я буду только топать ножкой в такт?

– Я не пытаюсь Вас удивить, Ванда, – оправдался Грэхам. – И не пытаюсь использовать. Только хочу доказать свою преданность и завоевать доверие. Возможно, у меня не очень хорошо получается, но Вы ещё и препятствуете!

Он почти выплюнул последние слова, одёрнул руку и нервно заметался по кабинету, рассерженный непониманием. Но у Квертинда был бы очень плохой экзарх, если бы он имел в своём характере привычку быстро сдаваться. Грэхам в один миг оказался рядом и рывком развернул кресло.

– Послушайте, – мужчина опёрся ладонями о подлокотники, угрожающе нависнув надо мной. – Госпожа Ностра… Ванда. Я, как и все в Верховном Совете, понимаю Ваше положение. Если завтра Вы останетесь без покровителя, Квертинд уничтожит вас. А я предлагаю свою помощь, потому что… Толмунд! Да, потому что Вы мне небезразличны!

Ресницы Грэхама дрогнули, и он всё-таки не выдержал – опустил взгляд на мои губы. Занёс ладонь, чтобы погладить меня по лицу, но замер в нерешительности.

– Всё-таки личное, – почти прошептала я, подаваясь вперёд и прикасаясь щекой к его пальцам.

От тёплого прикосновения мужской ладони я задрожала, как осенний лист на ветру. Грэхам выдохнул облегчённо, прикоснулся лбом к моему и заглянул в глаза.

– Я хочу беречь тебя, Ванда, – прошептал он мне в губы. – От всех бед или хотя бы от отчаяния, если беды всё же не минуют.

Я накрыла его ладонь своей, соглашаясь с желанием Грэхама и подчиняясь собственному. Чувственность звенела во мне алой струной арфы, – низко, утробно, протяжно. Мне хотелось продолжения. Хотелось его ласк, поцелуев и обещаний. Но стук в дверь прервал наше томительное единение, и я смущённо отстранилась.

Грэхам горько зажмурился, как от острой боли. Потом взял мою ладонь, коротко прижался губами к пальчикам.

– Не принимайте мой короткий порыв нежности к Вам за полное доверие, – я несмешливо подала ему перчатки. – Лучше займитесь грязными секретами Квертинда, что скрываются за его мраморным фасадом. Дела не терпят отлагательств, экзарх Арган.

Мужчина усмехнулся и коротко крикнул “Войдите”, пряча почерневшие ладони за блеском Иверийских корон на бордовой замше.

Дверь слабо скрипнула, являя нам усталого стязателя в походной пыли и с густой порослью на щеках. Волосы его хранили ещё золото весеннего луча, но борода вся уже покрылась белым цветом человеческой зимы. Седина спускалась по пушистым бакенбардам и серебрила бороду.

Жорхе Вилейн поприветствовал экзарха, почтительно поклонился мне – не низко и не высоко, тем самым не выражая ни почтения, ни презрения. Поверх его классической формы ложи висел тиаль Ревда, который я сочла лишним. Обычно стязатели не носили магических тиалей, пользуясь только глиняными колбами для свежесобранной с жертв крови. Традиционный магический накопитель был для магов всегда отличительным знаком, эксклюзивным и почётным украшением, часто выполненным по индивидуальному заказу. Поэтому его демонстрация стязателем была неуместна, учитывая необходимость конфиденциальности по роду его службы.