Осколки неба

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Перед рассветом город почти мертв: дороги пусты, окна темны, и кажется порой, что единственный звук — это твое дыхание. А потом тишину вдруг разрезает какой-то неожиданный шум — ранний (или поздний? как считать?) мотоциклист решает проехаться по пустой улице, или где-то вдалеке залают бродячие собаки, или послышится чей-то плач. Совсем тихий, неясный, почти неразличимый, но от этого не менее горький. А кто сказал, что настоящее горе должно быть громким?

Лиза подняла голову и посмотрела на небо, вытирая слезы холодной ладонью.

Серо-синее, оно уже начинало светлеть рядом с горизонтом, вот только тут, в городе, этого почти не было видно. Возле крыш домов появлялся белесый оттенок, и он медленно, по чуть-чуть, поднимался все выше и выше — словно акварельная краска, захватывающая больше и больше бумаги.

Бумаги…

Да, наверное, небо — это чистый лист, по которому каждый день неведомый нам художник рисует свои волшебные картины, никогда не повторяясь. А все человеческие жизни — они словно уже были прожиты когда-то кем-то другим. Когда читаешь книги, смотришь фильмы — повсюду узнаешь себя. Как будто ты был там, переживал эти события, ощущал эти чувства, слышал эти слова. И вот вроде бы, когда об этом думаешь, должно становиться легче. Но почему-то не становится. Даже если это все когда-то уже было, каждая новая боль ложится на новый, чистый лист бумаги. Словно и не было ничего.

Как краски неба — каждый день новые.

А еще — равнодушные ко всему, что происходит здесь, на земле. Можно кричать, звать кого-то, плакать — а небо всегда будет просто смотреть. Ему все равно, что ты разбилась на тысячи крошечных осколков.

Все равно. Оно-то не умеет разбиваться…

Тени уходили, а с ними прояснялись и мысли. От сдерживаемых слез болели глаза, хотелось хорошенько разрыдаться и закричать, срывая горло, но Лиза молчала — только иногда, когда становилось совсем плохо, зажимала ладонями рот.

Не надо, не надо. Не поможет. Да и другие люди, которые сейчас спят и которым завтра на работу — они ведь ни в чем не виноваты. И среди них и дети есть, и старики. Не надо, не надо.

Грудь схватывало огненным кольцом, и сердце болело так, что казалось — вот-вот разорвется. Да-да, разобьется на тысячи осколков… или оно уже? И поэтому так болит?

"Нет. Ты жива. Сердце цело. Душа разбилась".

Значит, она будет жить дальше без души.

Еще через час на улице появились первые прохожие, в основном это были зевающие собачники со своими питомцами. Они гуляли в сквере возле Лизиной работы, тихо здороваясь друг с другом — для них это было обычное утро. И для неба, которое стало уже почти белым — тоже.

Лизе же хотелось взять краску и покрасить мир в черный цвет. Так было бы честнее по отношению к ней.

"Нет, нет. Не вспоминай. Не думай. Нет"

Поздно…

***

Это было… да, тринадцать лет назад. Ей тогда уже исполнилось десять. Начинался июль, и жара на улице стояла такая, что асфальт плавился. Лиза сидела на скамейке возле подъезда в легком льняном сарафане канареечного цвета и болтала ногами, раздумывая, чем бы заняться. Все ее подружки разъехались — кто на дачу, кто на море, — мама была на работе, а сестра сдавала в то время вступительные экзамены в институт и вытолкала Лизу на улицу со словами: "Иди гулять и не мешай мне учиться".

Круг занятий был ограничен двором — чтобы было видно из окна, где Лиза, — поэтому сейчас ей предстояло выбрать, идти качаться на качелях или, может, полазить по паутинке?

Но решить она не успела — к дому подъехало такси, остановилось, дверцы открылись, и перед Лизой появился парень. Совсем взрослый, высокий и широкий в плечах — в общем, он был настолько здоровенным, что она открыла рот от восхищения.

Парень, наклонившись, вынес на руках из такси женщину, поставил ее на ноги и, придерживая, вновь наклонился, залез внутрь машины и через секунду вытащил оттуда трость. Протянул женщине, захлопнул дверцу и, улыбнувшись, сказал:

— Ну, вот мы и дома.

И Лиза не выдержала.

— Здравствуйте, — сказала она громко и вскочила со скамейки. — А вы теперь здесь будете жить, да?

Парень и женщина обернулись, и Лиза задохнулась — таким красивым показалось ей его лицо. Глаза темные-темные, как самый горький шоколад, уверенный взгляд, легкая щетина, широкие скулы — тогда она еще не понимала, что этот человек показался ей образцом мужественности, слишком маленькая была. Сообразила гораздо позже, когда к детскому восторженному восхищению добавились инстинкты.

— Да, — кивнула женщина. — Меня зовут Ольга Николаевна, а это — мой сын Денис. А тебя как зовут?

— Лиза, — ответила она, теребя юбку одновременно от неловкости и желания спросить что-нибудь еще, узнать подробности. — А… на каком этаже?

— На пятом, — женщина улыбнулась, и Лиза, ободренная этой улыбкой, выпалила:

— А я на четвертом живу. А где же ваши вещи?

— Мы уже перевезли их. Сейчас только сами приехали. — Кажется, она хотела сказать что-то еще, но парень ее перебил:

— Ладно, мам, пойдем. Тебе вредно столько времени стоять. — Денис взял Ольгу Николаевну за локоть и повел к подъезду.

— Приятно познакомиться, — она оглянулась, и Лиза кивнула, с открытым ртом рассматривая мощную спину своего нового знакомого.

— И мне.

***

— Девушка, сигаретки не найдется?

Перед Лизой, покачиваясь, стоял какой-то нетрезвый лохматый мужик. Своим вопросом он прервал ее мысли — что ж, и к лучшему. Все равно уже можно идти на работу — на часах почти восемь утра.

Сигаретки этому нетвердо стоящему на ногах персонажу точно были не нужны — слишком уж масляным взглядом он рассматривал Лизины коленки, торчащие из-под подола голубого летнего платья.

— Не курю, — буркнула она, поднимаясь со скамьи и быстро обходя мужика по дуге. Он попытался схватить ее за руку, но с координацией сейчас явно не дружил — мазнул ладонью в воздухе и чуть не свалился носом вперед.

— Да л-л-ладно, — закричал он уже в Лизину спину. — Не куришь, так давай выпьем.

Она промолчала, только пошла быстрее. Ее тошнило от омерзения.

Еще сутки назад Лиза, увидев этого мужика, сказала бы, что Денис просто не может быть таким. Не способен.

Теперь же… теперь она знала — способен. И даже хуже, и еще отвратительнее. Намного отвратительнее…

***

Через пару дней, выскочив на улицу рано утром, Лиза заметила Ольгу Николаевну — она сидела на лавочке возле подъезда и, закрыв глаза, наслаждалась солнцем, освещавшим ее лицо.

Она была очень красивой женщиной, хоть и уже немолодой. Позже, став старше, Лиза поняла, что Ольга Николаевна всегда напоминала ей девушек с картин прерафаэлитов. Особенно — своей молчаливой печалью.

— Здравствуйте, — сказала Лиза громко, ужасно обрадовавшись. И не только потому что за последнее время успела сдуреть от одиночества, но и потому что — ура, — судьба подбросила ей шанс поближе познакомиться с матерью Дениса.

Лиза постоянно думала о нем, вспоминала каждый взгляд, жест, движение. И улыбалась. Пыталась его нарисовать, но ничего не получалось, результат был настолько далек от реальности, что Лиза рвала эти рисунки, никому не показывая.

Тогда она была слишком маленькой и не понимала — он-то ее заинтересовал, а вот она его — нет. Она совершенно не заметила, что во время первой встречи Денис не сказал ей ни слова — так была погружена в собственные мысли и чувства.

— Доброе утро, — кивнула Ольга Николаевна, открывая глаза. — Лиза, да? Я тебя помню.

— И я вас, — Она села рядом, но тут же смутилась и спросила: — Можно, я тут, с вами побуду?

— Можно. Что, — женщина улыбнулась, — все подружки разъехались и тебе скучно?

— Да-а-а… — вздохнула Лиза. — Кто куда… Мы тоже поедем на море, но в августе, когда у Веры закончатся вступительные экзамены.

— С родителями?

— С мамой. Папа умер. — Лиза вновь вздохнула. Отца она совсем не помнила — он скончался от сердечного приступа, когда ей было всего три года. — Так что мы втроем поедем.

— Ясно, — улыбка Ольги Николаевны чуть потускнела. — У Дениса тоже умер папа.

— Да-а-а? — Лизе страшно хотелось спросить, когда и от чего, но она не решилась. Мама тоже не любила, когда ее спрашивали про папу, значит, скорее всего, и Ольга Николаевна не любит.

— Да, — уронила соседка тяжело и быстро спросила: — А ты в каком классе учишься?

— Я четвертый закончила. На все пятерки, — похвасталась Лиза. Их с Верой оценки всегда были предметом особой маминой гордости. Только вот сестра любила точные науки, а Лиза — гуманитарные.

— Молодец, — похвалила ее Ольга Николаевна. — Думала уже, кем стать хочешь, когда вырастешь?

— Ага. Я хочу быть переводчиком.

Лицо у соседки стало поначалу очень удивленным, а потом она вдруг весело улыбнулась.

— Переводчиком, говоришь… И с какого языка?

— С нескольких, конечно. Мне очень нравится французский. Но и английский я хочу выучить. И немецкий можно…

Ольга Николаевна засмеялась.

— Забавно… Что ж, Лиза, видишь ли, мы с тобой — коллеги. Я — переводчик с французского, английского и болгарского языков.

На этот раз лицо удивленно вытянулось у Лизы.

— Вот… — Она задохнулась от восхищения — как же ей повезло, — Вот это здорово.

***

Охранник возле турникета, зевая, пил кофе и хрустел чипсами.

— Доброе утро, — поздоровалась Лиза, изо всех сил делая нормальное лицо, и даже улыбнулась.

— Угу, — ответил мужчина и покосился на часы, висевшие над входом. — Что-то вы рано, еще даже восьми нет, а вы вроде с девяти?

— Так получилось, — сказала Лиза обтекаемо и, прижав пропуск к турникету, прошла дальше. Поднялась на третий этаж, в офис компании, где она работала уже третий год — начала еще обучаясь в институте, — и, открыв ключом комнату, в которой сидела вместе еще с пятью переводчиками, зашла в помещение.

В лицо ударил душный, горячий воздух. Воздух, за ночь основательно соскучившийся по людям. Сейчас он ими совсем не пах. А пах только пылью, разогретым металлом, похожим на запах крови, и морилкой от тараканов.

— Вот же вонь…

С облегченным фырканьем завелся кондиционер. Солнце заглядывало в окна, раскачиваясь на жалюзи, подпрыгивая веселыми лучиками на потолке и столах у окна.

Так начинался каждый новый день. Душный воздух, шум кондиционера, включенный компьютер, а затем — поход к кулеру за горячей водой для чая. Только вот сегодня, в отличие от других подобных дней, сделанных как под копирку, коридор, ведущий к кабинету генерального, рядом с которым стоял кулер, был тихим и пустынным, и ее негромкие шаги эхом отдавались от стен и потолка. Никто не здоровался, не улыбался, не спрашивал, как прошли выходные.

И хорошо. Лиза очень не любила врать, но на такой вопрос она никогда не смогла бы ответить правду.

***

С этого дня Лиза стала заходить к Ольге Николаевне. И просто так, и заниматься французским и английским языками. Соседке тоже было скучно на новом месте, и она с радостью принимала у себя Лизу.

Оказалось, что отец Дениса погиб в автокатастрофе, в которую они попали вместе с Ольгой Николаевной. Только она выжила, оставшись хромой, а он умер, не приходя в сознание.

После этого они с Денисом решили продать прежнюю квартиру — слишком больно было в ней находиться, — и переехать на новое место. Из-за проблем с передвижением Ольга Николаевна уволилась с работы, перейдя на внештатный режим, и теперь переводила книги, сидя дома. Денис пять дней в неделю ходил в офис — он закончил экономический факультет и работал риелтором, — так что Лиза видела его крайне редко. В семь, когда он возвращался с работы, возвращалась и ее мама, и Лиза спешила домой ужинать. Поэтому чаще всего она просто улыбалась ему очень радостно и восхищенно, встречая в ответ кислую улыбку, которая тем не менее казалась ей самой прекрасной во Вселенной — и упархивала к себе.

Денис оказался старше Лизы на двенадцать лет, и какое-то время ей думалось, что это страшно, просто до ужаса много. Двенадцать. Это же на два года больше, чем ей сейчас, а ведь она прожила уже такую большую жизнь. Он совсем-совсем взрослый, а она маленькая. Конечно, она ему не интересна.

Вот так Лиза оправдывала и его кислые улыбки, и то, что он практически никогда ничего у нее не спрашивал. Маленькая, не интересна.

"Ничего, — думала она, глядя на себя в зеркало. — Я вырасту и обязательно стану интересной"

Что ж… выросла.

***

— Привет, Лизка, — громко поздоровалась коллега по имени Маша, резко распахивая дверь — так, что та со стуком ударилась об стену. Лиза от неожиданности подпрыгнула и чуть не разлила чай.

Маша была прекрасным человеком и отличным переводчиком с китайского, но порой вела себя слишком шумно. Впрочем, ей все и всегда прощали — сердиться на нее было решительно невозможно.

Высоченная — почти метр девяносто, — девушка с длинными ногами, светлыми волосами до пояса и широкой улыбкой от уха до уха излучала такой позитив, что казалась воплощенным на земле лучом света. Одевалась она всегда в розово-белое. Вот и сейчас на Маше красовался коротенький сарафанчик цвета молодого поросенка и белые кеды. Через плечо была перекинута крошечная ярко-розовая сумочка, откуда торчал здоровенный книжный том. "Франц Кафка. Избранное" — гласила надпись на корешке.

И ведь это был не просто антураж — Маша действительно читала и Кафку, и Камю, и Гессе, и даже Иммануила Канта. Как она умудрялась сочетать в себе всех этих авторов и любовь к розовому цвету, понять было сложно, даже практически невозможно, но Лиза и не пыталась.

— Привет. — Она старательно улыбнулась и подняла повыше чашку с чаем, словно хотела спрятаться за ней. — Как… прошли выходные?

— Купаться ездила, — ответила Маша весело, примостив сумочку с книжкой на край стола и включая компьютер. — А ты… хм… а ты чего такая грустная?

Что ж, на этот раз придется врать.

— Голова болит.

— О, — коллега оживилась. — Меня тут как раз научили классный массаж от головной боли делать. Давай, откидывайся, сейчас я тебя разомну и все как рукой снимет. И кружку-то поставь, чай в этом деле точно лишнее.

— Может, не…

— Надо-надо, — отрезала Маша, подходя ближе с решительным выражением лица. — Нечего тут страдать и киснуть. Иначе перевод плохой получится и заказчики будут плакать.

Лизе захотелось улыбнуться, но скулы свело — и все, что она смогла — это спросить:

— Почему плакать? Может, смеяться.

— Это мои заказчики будут смеяться, — ответила Маша полусерьезно-полушутливо. — А твои точно плакать. Откидывайся, говорю.

Минут через десять Машиного сосредоточенного сопения и Лизиного постанывания коллега призналась, что плечи у Лизы каменные и ничего удивительного, что голова болит. И мяла, и постукивала, и поглаживала так, что хотелось расползтись по столу, как студню по тарелке — там и уснуть до конца рабочего дня.

Но приходили остальные коллеги, хихикали над Лизой с Машей, загружали электронные почты, начинали обсуждать заказы — и пришлось прерваться на рабочий процесс.

— Ну-у-у? — протянула Маша, плюхаясь на место и грозно сводя брови — при этом, правда, улыбаясь во весь рот. — Легче?

— Легче, — ответила Лиза, не покривив душой.

Ей действительно стало чуть проще дышать после этого массажа. Хотя воспоминания по-прежнему не отпускали.

***

Шли годы, Лиза взрослела и все лучше и лучше разговаривала на тех трех языках, которые выбрала для изучения. Английский и французский к последнему году учебы в школе она знала практически как родной русский, немецкий — Лиза изучала его самостоятельно — сильно отставал, но она собиралась вплотную заняться им в институте.

Старшая сестра за это время успела окончить вуз, выскочить замуж, уехать из родного дома, развестись и вернуться в этот самый дом с безапелляционным заявлением:

— Все мужики — козлы. Больше никогда.

Случилось это как раз перед Лизиным выпускным вечером, и возвращение Веры немного подпортило им с мамой праздник. Но мама ко всему относилась философски, приняла она и этот поступок старшей дочери, сказав лишь:

— Хорошо, что не успели детей заделать. — И, поглядев на покрывшуюся красными пятнами дочь, добавила: — Ясно… Ну, что ж. Я давно хотела сделать ремонт в твоей старой комнате. Там есть отличное место для детской кроватки у окна.

Лиза поначалу пришла в шоковое состояние — ребенок? какой ребенок? — а потом обрадовалась. Ура, у нее будет племянница.

Вере в срочном порядке купили платье, чтобы пойти на Лизин выпускной, и в назначенный час они втроем вышли из квартиры и начали спускаться по лестнице. А навстречу по той же лестнице поднимался Денис…

Лиза смущенно вспыхнула, остановилась, и мама с Верой чуть не врезались в нее — она-то шла первой.

Денис поднял голову, оглядел ее удивленно, а потом чуть улыбнулся и произнес очень тепло:

— Лиза, ты школу уже заканчиваешь? Надо же, как выросла.

— Да, выросла, — сказала мама, погладив Лизу по плечу. Она, естественно, была в курсе чувств младшей дочери, но никогда не волновалась из-за них — девочка разумная, парень хороший, а там — либо пройдет, либо что-нибудь сладится. — Того гляди, замуж будем отдавать.

— Мама… — шепнула Лиза укоризненно и все же смогла улыбнуться. — Да, сегодня выпускной и…

— А знаете, что? — Денис посмотрел на наручные часы, кивнул и продолжил: — Давайте-ка я сейчас сбегаю домой, возьму камеру и пойду с вами. Будет у вас потом видео с вручения аттестатов.

Лиза от удивления онемела, а мама уже отвечала:

— Да ладно, что вы будете тратить свое время, там и других родителей полно с камерами и вообще — у вас, наверное, выходной?

— Да, отпросился. Мама в санатории сейчас, завтра приезжает, хотел перед ее приходом кое-какие дела сделать.

— Ну вот…

— Успею, — он махнул рукой. — Так что спускайтесь и ждите, я через пять минут к вам присоединюсь. Надо же нам увековечить Лизкин выпускной. Мама завтра тоже посмотрит, порадуется.

Это оказался решающий аргумент. О роли Ольги Николаевны в жизни Лизы ее собственная мама знала, была безмерно благодарна и много раз порывалась платить за "репетиторство", но соседка всегда отказывалась.

— Хорошо, Денис. Спасибо вам.

Он кивнул и побежал наверх.

— Лиза, отомри, — сказала ее мама веселым голосом и чуть пощекотала дочку под мышками.

— Ай.

— Иди на улицу уже… красавица ты наша.

***

— Лизка, — Маша помахала перед ее носом ладонью, заставив вынырнуть из сладких воспоминаний. — Полвторого. Я хочу кушать. Пойдем в столовую?

— Да, — Лиза вздохнула, понимая, что толком за утро так ничего и не сделала, и скорее всего, вечером ее ждет головомойка от начальства. — Да, пойдем.

Столовая располагалась на первом этаже, и была самым лучшим — точнее, самым бюджетным, — вариантом для обеда. Они с Машей переходили во все окрестные кафешки — получалось и дольше, и дороже. Да, вкуснее, хотя и не всегда. В некоторых местах бизнес-ланчи были совершенно отвратительные. Маша про них говорила: "Суп из веника, второе — из мужских носков".

В столовой на первом этаже все было по-советски: салаты в вазочках — обычно какой-нибудь овощной, типа "оливье" и неизменная сельдь под шубой, которую Лиза с детства терпеть не могла. Супы — выбор из двух блюд, чаще всего — мясной борщ или вегетарианские щи, Маша называла такие "кроличьи". Гарнир — картошка, макароны, рис, гречка и капуста, стандартный набор. И горячее — говядина, курица, рыба. Иногда еще была картофельная запеканка, в которой было много картошки с луком, но мало мяса. Ну и, конечно, компот из сухофруктов, куда же без него?

Народ из офисов набирал себе еды, рассаживался за столы, а Лиза вдруг, похолодев, подумала — а что же она будет делать после работы? И почему это пришло ей в голову только сейчас?..

Он же там. И она может с ним столкнуться в любой момент. И вечером, и утром. Нет-нет, этого нельзя допустить.

Но что же тогда делать?..

— Лиз? Что с тобой? — спросила Маша тревожно, вглядываясь в ее лицо. — Ты чего такая бледная? Душно, что ли? Голова опять разболелась?

— А? Да… немного.

— Может, в аптеку сгонять, за таблетосами? Цитрамон, нурофен, спазган… Что тебе лучше помогает?

— Топор, — неловко пошутила Лиза, хватая с полки салат. Маша покосилась на взятую ва…