Ностальгия оказалась сильнее, чем я думал.
Поэтому следующим вечером я снова сижу в машине возле крыльца турагенства и гипнотизирую взглядом входные двери. И сам не могу себе ответить, какого фига делаю. Почему не могу просто отвернуться и забыть.
Это сильнее меня. Все мои доводы логики и здравый смысл разбиваются об иррациональное желание увидеть ее. Просто посмотреть.
Тошнит от самого себя. Но пересилить собственное безумие не могу. Сижу. Жду. Жадно кидаясь взглядом на каждого, кто появляется в дверях. Рыжей все нет.
Я все еще называю ее рыжей, хотя она теперь блондинка… Время прошло, все изменилось, а перед глазами все тот же огненный Ежик, который сует фак мне в окно. Как я тогда злился. Думал: поймаю, утоплю в ближайшей луже.
Аж пупок от воспоминаний поджимается…
Минуты тянутся бесконечно долго, и я уже изнываю от нетерпения. Где же ты, моя шальная? От этой мысли меня аж подкидывает на сиденье. Скриплю зубами. Что за дурь? В каком месте она моя?
Еще пять минут безвозвратно потеряны. Надо уезжать. А я все равно не могу. Жду.
Еще пять минут. Звонит Эльвира, а я ее игнорирую. Потом снова игнорирую. А затем и вовсе скидываю очередной звонок.
Еще пять.
В животе скручивается колючая спираль. От нетерпения ломает словно наркомана без дозы. Собственное бессилие бесит. Ведь не позвонишь и не по торопишь. Я теперь просто сторонний наблюдатель.
Наконец, двери распахиваются, и на крыльцо выходит сначала та женщина, которая оформляла нашу с Эльвирой поездку, а за ней Лерка. С очередным букетом.
В этот раз это огромные ромашки. Что за романтический бред? Меня корежит. То ли от злости, то ли от ревности, то ли просто потому, что я дурак.
Прежде чем разойтись по разные стороны, они останавливаются прямо перед моей машиной. Хозяйка выдает ЦУ, а Вознесенская внимательно слушает, кивает. Они так близко, что у меня есть возможность рассмотреть ее во всех деталях. Белые волосы, губы, которые она сосредоточенно кусает, хмурую складку между бровей.
Я все жду, когда она почувствует мой взгляд и обернется. Я хочу, чтобы она обернулась. Хочу ее внимания. Только в этот раз глухо как в танке. Она ничего не чувствует и в мою сторону даже не косит. Рядом, но будто за каменной стеной.
А у меня не хватает пороху выйти и первым с ней заговорить. Потому что это дорога в никуда. Просто сижу, смотрю, не шевелюсь. Спираль в животе ослабла, но горечь на языке усиливается с каждой секундой.
Еще пара минут, и они прощаются. Начальница идет на парковку, а Лерка бредет прочь, прижимая к груди эти проклятые ромашки. Я снова провожаю ее взглядом до тех пор, пока она не скрывается за углом и, кажется, даже не дышу. Мне почти больно.
В голове странный туман, в котором еле перекатываются вареные мысли. Меня не волнует ни тендер, ради которого мы с братом сейчас жилы рвем, ни предстоящие встречи, ни все остальное. Какая-то апатия.
Я продолжаю сидеть, уставившись в одну точку на приборной панели, и у меня никак не получается собрать себя воедино. Что-то где-то дало сбой. Барханов поломался.
Из этого состояния меня выводит телефонный звонок.
Снова Эльвира. Я смотрю на ее фотографию на экране и не чувствую ровным счетом ничего. Пустыня. Звонок скидывается и тут же начинается снова. Надо ответить, но как же не хочется. Ничего не хочется.
– Да? – я все-таки жму зеленую кнопку и устало откидываюсь на спинку.
– Привет, – из динамика доносится мягкий голос. Такой привычный, знакомый. Приевшийся.
– Привет, – у меня нет сил взять себя в руки и изобразить если уж не радость, то хотя бы скупую заинтересованность. Мне пофиг.
Она чувствует, что что-то не так, поэтому замолкает.
– Все в порядке?
– Да.
После моего ответа снова молчание. И я не делаю ничего чтобы его разбить.
– У тебя точно все хорошо?
– Да-да. Просто…занят.
Я ненавижу врать и оправдываться, но в этот раз лживые слова сами слетают с губ. И мне не жалко.
– Оторвала от работы?
– Немного.
Самую малость. Я как раз был занят ничего не деланьем и тупым рассматриванием пыли на приборной панели.
– Извини, милый.
Почему она постоянно зовет меня милым? Во мне вообще ничего милого нет. Просто циничная сволочь, которая даже сейчас думает о чем-то другом. Вернее, о ком-то.
– Я подумала, может ты меня сегодня заберешь? Сходим куда-нибудь, поужинаем?
Тошнит от одной мысли о том, что придется изображать заинтересованность, разговаривать и делать вид, что не все равно.
– Прости. Не сегодня. У меня реально…много дел.
– Понятно, – расстроенно тянет она, – опять вернешься поздно?
– Не вернусь.
В трубке озадаченная пауза. Я понимаю, что слова прозвучали грубо и как-то неоднозначно, и на миг испытываю какое-то неуместное облегчение. Словно наконец вывалил то, что давно пряталось внутри.
– В смысле?
– Завтра к семи надо быть в офисе. Важная встреча. Поэтому останусь на квартире, чтобы не тащиться за город.
Сплошное вранье. От и до. Нет никакой встречи, мне просто хочется побыть одному.
– Мне приехать? – неуверенно предлагает она.
– Не надо, Эль. Я сегодня собеседник так себе. Злой, замученный и уставший.
– Ничего. Потерпи немного, – она меня еще и утешает, – Еще несколько денечков и отправимся к морю.
– Жду не дождусь, – криво усмехаюсь я, – ладно, мне пора. Звони, если что.
После разговора становится совсем муторно. Ощущение что все не то и все не так усиливается. Я реально устал. И это не физическая усталость трудоголика, а что-то более глубокое и угнетающее.
Напиться что ли?
Я не знаю сколько еще сижу и медитирую, гоняя в голове всякую фигню. Меня приводит в чувство жесткий стук в окно со стороны пассажирского сиденья. Я недовольно оборачиваюсь… и не могу сказать ни слова.
Потому что это Ежик.
Она смотрит на меня без единой эмоции, потом, подняв брови, кивает на дверь, требуя, чтобы пустил в машину. Я туплю. И только после того, как она кивает второй раз, торопливо жамкаю по кнопке разблокировки дверей. Словно умалишенный, таращусь на нее, пока Лерка забирается с салон. Садится, небрежно кидает ромашки на приборную панель и оборачивается ко мне.
Я как никогда до этого радуюсь тому, что научился держать каменную морду. Уверен, что на моем лице не отображается ровным счетом ничего, хотя за грудиной такое кипит, что словами не передать. Я даже теряюсь на мгновение, потому что отвык от таких эмоций. Они меня оглушили.
Смотрю на ее физиономию. Все такая же, с россыпью мелких веснушек. Ресницы длинные, пушистые. Губы большие, трепетные. Перехватив мой взгляд, она их недовольно поджимает, вызывая желание прикоснуться пальцем. Обвести контуры, оттянуть нижнюю губу, выпуская ее на свободу.
Конечно, не прикасаюсь. Потому что я взрослый мужик, которому такие глупости на фиг не сдались. А еще, потому что опасаюсь за свои пальцы. Оттяпает, проглотит и не моргнет.
– Чего тебе надо, Демид? – выдает, как всегда, нагло.
Криво усмехаюсь. Ежик такой Ежик.
– Мне?
Чувствую себя идиотом, которого поймали на месте преступления, но он продолжает отпираться.
– Ну, а кому еще?
– Это ты села в мою машину, а не наоборот.
Лера удивленно поднимает брови:
– Думаешь, я не заметила, как ты тут в пятницу сидел и пялился на меня?
Вот зараза… Чувствую себя еще большим идиотом.
– Решил в сталкеры заделаться?
– Мне, по-твоему, делать больше нечего?
– Это ты мне скажи, – взгляд у нее прямой. Холодный.
– Что ты сделала с волосами? – задаю тот вопрос, который не дает покоя с момента нашей новой встречи.
– Что не так?
Вопросом на вопрос. Снова холод в глазах.
– Рыжая ты мне нравилась больше.
– Знаю. Поэтому и убрала.
– Назло?
– Нет. От мусора избавлялась.
До меня постепенно начинает доходить, что ни черта она не такая же, как и прежде. Жестче стала, взрослее. Раньше не мог просчитать ее поступки, потому что дичь творила несусветную, теперь же не могу прочитать, потому что закрыта.
Чего-чего, а закрываться Вознесенская точно не умела. Пожар, цунами, брачные игры розовых пони – все как на ладони было. Теперь нет. Теперь она…чужая. Я не чувствую от нее привычного отклика и от этого поднимается дурацкое, обиженное разочарование. Будто ждал конфету, а ее нет, отдали другому.
– Ты так и не сказал, что здесь делаешь.
Я молча рассматриваю ее, испытывая какую-то дикую тоску. Мне чертовски не хватает того, другого Ежика.
– Я не знаю, – жму плечами, – просто увидел тебя снова и захотелось…посмотреть поближе.
– Без проблем. Смотри, – поворачивает лицо в одну сторону, потом в другую, – ну как? Все в порядке?
Она меня бесит.
– Так себе.
– Прекрасно, – пропускает мимо ушей мою убогую шпильку, – теперь, когда твое любопытство удовлетворено, я надеюсь, что ты уедешь и больше никогда не появишься на моем горизонте.
Посылает она, как и прежде, с душой. Хоть это не меняется.
– А то что?
– Да ничего, Демид, – Лерка разводит руками, – просто ничего. Ты мне не интересен. Я не хочу тебя видеть. Вспоминать прошлое – тем более.
– Думаешь, я хочу? – цежу сквозь зубы.
– Понятия не имею, чего ты там хочешь. Но меня это не касается. Поэтому будь добр, не появляйся тут больше. Не следи за мной, – она поднимает указательный палец, обрывая мой протест, – мне это не нравится. Иди к своей Вобле…Или как ее там. А меня просто оставь в покое.
Говорит, а на лице ни одной эмоции. В глазах пусто. Мне даже хочется ее встряхнуть, чтобы разозлилась. Не хватает той самой дури, которая раньше кипела и безудержно выплескивалась наружу.
– Ты переоцениваешь…
– Да-да, я помню, – бессовестно перебивает и щелкает замком, – надеюсь, мы поняли друг друга, и я больше не увижу тебя тут?
И ведь не шутит. Никакого кокетства, никаких игр. Холодная просьба. Что ж так тяжело дышится, а?
– Конечно, не увидишь, – я снисходительно хмыкаю. Вполне искренен, и даже верю самому себе, – любопытство удовлетворено.
– Вот и чудесно, – Лера скупо улыбается, – счастливо оставаться.
Руку на отсечение даю – она облегченно выдохнула. Будто избавилась от досадной проблемы. Это царапает.
– Цветы забыла! – напоминаю, когда она уже на улице и хочет закрыть дверь.
– Дарю. Тебе они нужнее, – не оборачиваясь, фыркает и уходит.
А у меня внутри не пойми что творится. Злюсь, бешусь, задыхаюсь от иррационального бессилия и разочарования. Мне не понравилась наша встреча. Я после нее в полном раздрае и чувствую себя обделенным.
Я ждал другого. Других слов, других взглядов, а получил только холод.
Хотя с чего должно быть иначе?
Все правильно. И Лерка молодец, что не начала жевать сопли и рыдать у меня на груди. Но, черт подери, почему так тошно? Мне кто-нибудь может это объяснить?
Смотрю на ее ромашки. Они меня раздражают самим фактом своего существования. Стаскиваю их с приборной панели, сдуваю насыпавшуюся желтую пыльцу и пестики-тычинки, обвалившиеся с цветов.
Засранка! Специально ведь кинула!
Внутри букета торчит карточка, украшенная до тошноты банальными сердцами и плюшевыми медведями. Конечно, я ее достаю и читаю.
«Самой прекрасной девушке на свете. Считаю минуты до нашей встречи. Твой А»
Руки оторвать этому А. И ноги. И то, что между ними. Что это вообще за романтическая бредятина? Я уже хватаюсь за телефон, чтобы связаться с безопасниками и натравить их на Вознесенскую. Узнать все про нее, про этого неведомого А.
Еле останавливаюсь. Бью себя по рукам и откидываю мобильник на сиденье. Нельзя! Бессмысленно! А я не делаю того, в чем нет смысла. Я, мать его, оплот логики и здравомыслия!
Срываюсь с места, но возле мусорных бачков бью по тормозам и вышвыриваю в них дурацкие ромашка.
Лерка снова вывела меня из себя, но похоже теперь ей на это совершенно плевать.