азербайджанским обычаям полагается одарить, отблагодарить
2. гурбан (азерб.) – религиозный обряд жертвоприношения; резать гурбан - заколоть
жертвенное животное, чьѐ мясо делится на семь частей и раздаѐтся малоимущим семьям
Глава 16
Как мы ошибались! Как наивно верили в незыблемость существующих порядков! И как в одночасье у нас отобрали эту веру! Ибо, как раньше больше никогда не будет. Это лето оказалось последним летом нашего счастливого детства. И его сменила вечная осень. Почему вечная? Потому что когда она наступила, ещѐ никто не знал, что она будет последней мирной осенью на нашей родине...
...Первого октября мы вернулись в школы и уселись за свежевыкрашенные парты, с неохотой погружаясь в науки. В кабинете географии, которым заведовала Авдеева Любовь Афанасьевна, по кличке Афоня, было так тихо, что слышно было, как пролетали мухи. Впрочем, в кабинет злючки Афони даже мухи не рисковали залетать из страха. Она неизменно носила прямые узкие юбки тѐмного цвета и светлые блузки, напоминая стареющих стюардесс отечественного «Аэрофлота». Единственным украшением сухопарой учительницы с безбровым узкогубым и жѐлчным лицом были пышные парики, которые она не снимала даже в жаркие дни.
- Циклон-антициклон, - монотонно трещала учительница. Старая дева, она не любила детей, что не помешало ей выбрать профессию школьной учительницы. Мне всегда казалось, что она пришла в школу, чтобы выместить на беззащитных детях все свои жизненные фрустрации. Она сумела внушить такой трепет и страх к своей особе и к своему второстепенному, «невыпускному» предмету, что все школьники, просто проходя мимо еѐ кабинета, невольно снижали голоса.
- Нам с вами не повезло: мы - горожане и живѐм в городе постоянных ветров и засухи, что делает его невосприимчивым к зелени, - выливала она всю жѐлчь на наш ни в чѐм не повинный в еѐ не сложившейся личной жизни город. – Поэтому в конце недели городские жители устремляются на природу. Но, обратите внимание, как отдыхают азербайджанцы! Вместо активного культурного отдыха с мячами и ракетками в руках, они затевают шашлыки. Да разве можно употреблять столько мяса? Ничему не научила Советская власть этих диких кавказцев с их некультурными и пещерными привычками!
- Сама, небось, рада была бы лакомиться шашлыками, если бы позволила нищенская зарплата советского учителя, - шепнул мне мой сосед по парте Эльхан.
Я была полностью согласна с ним, и чуть было не поспорила с Афоней, оскорблѐнная за свой народ, но инстинкт самосохранения оказался сильнее, и я с трудом проглотила насмешки язвительной Афони. Я никак не могла понять, какое отношение имели пикники азербайджанцев к нашей сегодняшней теме урока, но спросить об этом Афоню так и не решилась.
На перемене возмущѐнная азербайджанская половина класса громко осуждала националистическую реплику Афони, и готовила свой план мести. Оставив своих друзей возмущаться, я помчалась в учительскую, чтобы найти там своих любимых учителей – Шишатскую Валентину Алексеевну, преподавательницу русского языка и литературы, молоканку, и историка Григоряна Гургена Хачатуровича, армянина по национальности. У меня были особые отношения с этими учителями. Привившая мне страсть к русской литературе добрая и милая Валентина Алексеевна жила в посѐлке Монтино в уютном домике с небольшим садиком, куда мы с одноклассниками с удовольствием заваливались по праздникам, чтобы отведать лапши, которую собственноручно нарезала для нас еѐ ласковая старая мать, тѐтя Катя. А словоохотливый Гурген Хачатурович, интеллигент с благожелательным лицом и мягкими манерами, организовавший факультативные занятия по истории, вечерами лично провожал по домам нас - задержавшихся в школе активистов... Я поделилась со своими любимыми учителями своей обидой, и они, в свою очередь, возмутились националистической репликой географички, пообещав, что поговорят с ней.
Обуреваемыми оскорблѐнными чувствами и эмоциями, я и дома взахлѐб пересказала родителям выступление Афони.
- Почему эти русские шовинисты позволяют себе вечно поучать всех? Что за манера такая – свысока критиковать чужие нравы и обычаи?! – негодовал отец. – И кто бы говорил о высокой культуре в быту! Знаю я культурное времяпровождение многих простых людей в российской глубинке: налакаться водки и валяться штабелями, не разбирая своих и чужих жѐн. Но ничего, я объясню этой выскочке, как следует вести себя педагогу в многонациональном коллективе.
Папа рассердился не на шутку. Я стала успокаивать его, рассказав, что Валентина Алексеевна и Гурген Хачатурович пообещали поговорить с Афоней. Я уверяла папу, что в его вмешательстве нет нужды, и инцидент будет исчерпан силами самих преподавателей. Мне так и не довелось узнать, успели ли поговорить с Афоней мои любимые учителя, но реакция моих одноклассников не заставила себя долго ждать: к концу следующего дня вся школа смеялась, пересказывая, что кто-то с риском для жизни повесил на двери кабинета географии табличку с надписью: «Осторожно, злая собака».
Глава 17
Приближался день моего рождения – седьмого ноября. Я родилась в счастливые праздничные дни, ведь, как нас учили в школе, седьмого ноября 1917 года залп крейсера «Авроры» известил миру о взятии Зимнего дворца и исторические слова слегка картавящего основателя первого в мире пролетарского государства: «Товарищи! Великая Октябрьская Социалистическая Революция свершилась!» ознаменовали собой новую эпоху в истории. Поэтому в календаре числа седьмое и восьмое ноября, к моей невероятной гордости, всегда были окрашены в красный цвет.
«День седьмого ноября,
Красный день календаря» - любила я декламировать в детском саду.
По случаю моего дня рождения отец решил устроить большой праздник, пригласив на нашу дачу весь мой класс и учительский коллектив. Надо отметить, что в наших семьях самые пышные дни рождения устраивались для меня и Азера. Для меня, так как я была единственной дочерью у родителей, и для Азика, потому что он был единственным сыном, и к тому же родился, в отличие от своих «летних» сестѐр, в канун Нового года.
Стояла бархатная теплая осень, когда можно было в одной кофточке провести весь день на воздухе и совсем не почувствовать осенней прохлады. День седьмого ноября выдался чудесным. К полудню уже расходились толпы демонстрантов, и начинался настоящий праздник. Отец велел подать к школе автобус, в который набились нарядные школьники и учителя, и к двум часам дня автобус уже катил в сторону дачи.
Во дворе дачи гостей уже поджидала «вся королевская рать»: мои родители, дядя с семьѐй, дедушки-бабушки. Во дворе стоял весѐлый гвалт. Массовик-затейник, специально приглашѐный отцом, развлекал детей, среди которых были представители почти всех этносов интернационального Баку, придумывая всякие игры, шарады, розыгрыши и приглашая всех на самые популярные танцы народов мира, в то время как дядя Юнус, муж тѐти Фатимы и папин шофѐр Фаик, жарили на мангалах аппетитные тике- и люле-кебабы, нанизанные на шомпола помидорчики, баклажаны и перец, пекли в золе картошку. Мама, тѐтя Назлы, тѐтя Фатя и мои кузины подавали напитки, салаты и фрукты. Мама заставила меня надеть сшитое специально к этому дню бальное платье, и мы с Азером, облачѐнным в тѐмный костюм, станцевали вальс. Улыбающийся Азер уверенно поддерживал меня под завистливые взгляды моих одноклассниц, и ноги наши едва касались каменных плит террасы. Как я была счастлива!!! Мне казалось, что даже в раю не бывает лучше...
Но не только я была в восторге от удавшегося праздника. Сидящие за столом учителя, представленные многонациональной палитрой нашего славного и весѐлого города, шумели и галдели так, что умудрялись даже перекрикнуть детвору. Я заметила, что отец часто подходит к географичке Афоне и с рвением ухаживает за ней, лично поднося ей на шомполах ароматные кусочки шашлыка. Без излишней скромности, благодарная Любовь Афанасьевна охотно заглатывала внушительные куски сочной баранины и аппетитной осетрины...
Поймав мой взгляд, отец хитро и весело подмигнул мне. Ах, вот оно, что! Так значит, он не забыл?! Неужели вся эта затея с приглашением всего класса была его тонкой местью вредной географичке? Словно в подтверждение моих мыслей, отец подвѐл к столу, за которым пиршествовали преподаватели, моих кузин с ракетками в руках.
- А как вы относитесь к культурному отдыху? – съязвил он. - Не желаете ли сыграть в бадминтон?
- А мы и так культурно отдыхаем, - ответила довольная Афоня с набитым ртом. Отец посмотрел в мою сторону, улыбаясь уголками губ. Браво, папочка! Я послала отцу воздушный поцелуй. У кого ещѐ в мире есть такой замечательный отец?!
Я счастливо заулыбалась и замурлыкала себе под нос: «К сожаленью, день рожденья, только раз в году», когда меня позвал Азер.
- Жду тебя через десять минут под нашим тутовником, - сказал он.
Подойдя к тутовнику, я застала его сидевшим на пеньке с гитарой в руках. Едва завидев меня, Азик запел:
«Ты под знаком Скорпиона родилась,
Я искал тебя всю жизнь, и ты нашлась.
После свадьбы ты подаришь мне, любя,
Скорпиончиков, похожих на себя...»
Я замерла от восторга.
- Неужели сам сочинил?
- Нет, случайно услышал и запомнил, - скромно ответил он.
- Скажи, а сколько Скорпиончиков ты хочешь иметь? – я не побоялась показаться нескромной, с Азером всегда можно быть самой собой, не опасаясь последствий.
- Не знаю, двоих, наверное, - неуверенно ответил он.
- Мало! – со знанием дела исправила его я.- Нужно, чтобы у девочки была сестра, а у мальчика брат.
Азик, который мечтал о брате, так же, как и я - о сестре, понимал меня, как никто другой.
- Ну, хорошо! – согласился он. – Четверых, так четверых....
Мы сидели с ним на пожелтевшей траве, мечтательно глядя на лазурный небосвод, и слушали, как массовик- затейник вместе с моими одноклассниками запевает патриотическую песнь:
«Широка страна моя родная,
Много в ней лесов, полей и рек,
Я другой страны такой не знаю,
Где так вольно дышит человек.
От Москвы до самых до окраин,
С южных гор до северных морей
Человек проходит, как хозяин
Необъятной Родины своей...»
А потом все дружно затянули ещѐ одну известную пионерскую песню, потому что эти песни были частью нашего воспитания, ещѐ бы: с семи лет мы становились внуками великого Ленина - октябрятами, с одиннадцати – пионерами, а позже уже комсомольцами, оплотом коммунистов:
«Мы – пионеры Советской Страны,
Нас – миллионы,
Родине, Партии славной верны
Наши знамѐна.
Заветы Ленина храним мы с честью,
Идѐм за Партией с отцами в ряд!
Наша дружба вовек нерушима,
И костры наши ярко горят!
Мы идѐм за дружиной, дружина,
Мы идѐм за отрядом отряд!»
Глава 18
А после дня рождения Азера наступил злополучный 1988 год, перевернувший вверх дном весь наш привычный уклад жизни. Начавшиеся в феврале события эхом отозвались в жизни каждого жителя необъятной Советской страны: армяне Нагорного Карабаха стали требовать автономии. И пошло-поехало. Армянский клич подхватили крымские татары, а потом ареной трагических националистических конфликтов, сопровождавшихся исковерканными судьбами и гибелью десятков тысяч людей, стали Молдова, Южная Осетия, Абхазия и Северный Кавказ. Мираж о духе социалистического интернационализма рассеялся, и, пока стоявший во главе еѐ паяц Горбачѐв разглагольствовал о демократии и перестройке, казавшаяся нерушимой империя затрещала по швам.
Больно было смотреть на жалкие остатки некогда великой державы, которую охватили массовые выступления различных этнополитических группировок. Страну разрывало на части, но основное внимание было приковано к Азербайджану, который оказался лицом к лицу с пригретым на груди врагом в лице националистически настроенных армян. Под видом требования реформ, маскируясь экономическими соображениями, они на деле требовали отсоединения исконных вековых азербайджанских земель, фактически территории другого государства и присоединения их к соседней Армении. Страсти накалялись со скоростью света, и пока карабахские армяне, подогреваемые сородичами из Армении и армянской диаспорой западных стран, требовали автономии и проводили референдум о выходе из состава Азербайджана, многочисленные армяне, живущие в Баку, едва живые от страха, стали опасаться за свое будущее. По существу, они оказались в самом тяжелом положении: с одной стороны, сородичи из соседнего государства предали, фактически «подставили» их, сделав их заложниками своих политических целей. А с другой, азербайджанцы, с которыми до сих пор не было никаких проблем, стали испытывать к ним глухую злобу и ненависть, готовые выместить на них всю боль и гнев за действия Армении и армян из Карабаха.
Наша этнически неоднородная семья оказалась в центре внимания. Родственники и знакомые приезжали к нам, чтобы поддержать моих родителей участием и добрым словом. Отец старался держаться, но это удавалось ему с трудом. Дедушка Христофор сгорбился и стал похожим на гномика.
- Хосров, возьми себя в руки, я что, умер, что ли, чтобы ты кого-то боялся? – подбадривал друга дедушка Ибрагим.
- Ибрагим-джан, ты не понимаешь, я не за себя боюсь, а за детей. Что с ними будет? Да и с нами неизвестно, что будет... Если дела пойдут так, то нам придѐтся уехать. Как же я буду жить в другом месте? Нет, меня из Баку вынесут ногами вперѐд, - горевал дедуля. – Сволочи эти дашнаки! Это они всѐ затеяли! Совсем совесть потеряли, и на кого только надеются?
Старики могли откровенно высказывать друг другу самое сокровенное, не боясь быть неверно понятыми. Поэтому дедушка Ибрагим, не таясь, высказывал своѐ истинное отношение к событиям:
- Как на кого, Хосров, неужели ты не понимаешь? Ведь ни один народ на Кавказе не имеет такой дурной репутации, как армяне. И ты спрашиваешь, на кого они надеялись, затевая эту авантюру? Да никогда бы армяне не осмелились на подобную дерзость, если бы русские не потворствовали им! Рыба гниѐт с головы! Если бы Москва сразу и однозначно осудила беспочвенные притязания армян к Азербайджану, то мы продолжали бы спокойно жить, как и раньше. Однако Центр смотрит на их подлость сквозь пальцы, а это чревато кровавыми последствиями. Так кому же мы служили всю свою жизнь?!
- Это верно, Ибрагим-джан, но дело не только в Центре. Разве русские велели им поднимать мятеж? Нет, идею сепаратизма дашнаки вынашивали давно, ища под ногами подходящую почву и выжидая подходящий политический момент. Мне обидно - ведь кровавая трещина армяно-азербайджанских распрей прошлого уже успела зарубцеваться, - расплакался дедушка Христофор. - Всѐ было забыто, и мы вновь зажили, как братья. Так, зачем же этим гадѐнышам нужно было снова начинать эту глупую войну? Неужели им непонятно, что боль и обида не искореняются веками? Разве так трудно предположить, к каким масштабам приведѐт эта трагедия? Эх, Сталина бы сюда сейчас – волевой сильной рукой этот конфликт можно в два счета решить. Да видно Горбачѐву это не с руки…
А бабушка Грета всѐ время била себя по коленям и качала головой:
- Вай-вай-вай, что будет! Как нам быть дальше? А Рубенчик наш совсем не звонит к нам...
- Шан дыга,*¹ - проворчал дедушка Христофор. – Еşşək angırar, tayını tapar...*² Совсем забыл нас, ведѐт себя, как чужой, как будто не понимает, какая опасность грозит нам всем...
В те страшные дни Азер ежедневно приходил к моей школе, чтобы встречать меня. Подружки завидовали мне, ибо такого «солидного» ухажѐра ни у кого из них не было.
- Ты никуда не уедешь, Малыш, никуда! – твердил Азик, хотя я и не думала об отъезде.
- Почему я должна куда-то ехать? – удивлялась я, не до конца понимавшая трагичности происходящих событий.
По настоянию отца в те неспокойные дни мама уволилась с работы.
- Одно неосторожное слово в твой адрес, один косой взгляд могут навлечь большие неприятности на семью, - убеждал папа маму. – Я не могу быть спокоен, когда знаю, что вокруг тебя все только и говорят о вероломстве и предательстве армян, а ты сидишь с каменным лицом, как будто именно ты всѐ это затеяла и придумала.
В свою очередь мама убедила отца сделать фиктивный развод.
- На всякий случай, дорогой, для Аидочки. Мало ли, что может случиться...
- Ничего не случится, - убеждал отец скорее себя, чем еѐ, но, тем не менее, после долгих колебаний, согласился. Осторожность никогда не помешает.
Занятия в школе перестали носить характер важности, педагоги приходили на работу скорее для того, чтобы создать видимость проводимых занятий. Впервые в нашем интернациональном классе открыто и демонстративно ученики сидели группками: азербайджанцы в одной стороне, притихшие армяне в другой, «прочие» держались нейтрально. Меня не приняли ни в одной группе, и я примкнула к «прочим», среди которых были татары, русские, евреи, грузины и лезгины.
- Аиде нужно перейти в другую школу и поменять метрику, - убеждала отца моя мать. - Это нужно делать сейчас, потом будет поздно...
- Я не уйду из своей родной школы! – расплакалась я.
Но вскоре и школа моя изменилась настолько, что родными в ней остались лишь стены. Один за другим уезжали наши любимые учителя, спешно продающие свои квартиры. В разные концы нашей некогда необъятной страны устремились и многие мои одноклассники. К моему ужасу, уехала и наша славная и наидобрейшая классная руководительница, Амбарцумова Евгения Львовна. Армянка по национальности, она была истинной бакинкой – подлинной интернационалисткой и демократкой. События Нагорного Карабаха потрясли еѐ: она обегала всю школу, прося своих армянских коллег начать сбор подписей против осатаневшего армянского национализма, и, не встретив понимания, разочарованная, собралась уезжать. Накануне она с грустью попрощалась с нашим классом:
- Я прощаюсь с вами, мои любимые. Я уезжаю в Ставрополь, к сестре, потому что не могу больше честно смотреть в глаза народа, который называла братским. Мне стыдно за моих некоторых коллег, которые, не оправдав высокого звания учителя, занимаются подстрекательством. Единственной правдивой реакцией бакинских армян было бы сказать: «Нет!» националистам и сепаратистам, и тогда, может быть, дело было бы поправимо…
1. шан дыга (арм.) - ишачий сын
2. «Еşşək angırar, tayını tapar» (азерб. поговорка) – букв.: «на ослиный рѐв отзовѐтся его пара», в значении «Масть к масти подбирается»
Глава 19
В стране началась анархия, повлекшая за собой невиданную доселе миграцию населения. Третируемые в Союзе, а особенно в антисемитской России, евреи, под шумок перестройки спешили устремляться на свою историческую Родину, чтобы вырваться из красной тюрьмы. Многонациональный советский народ начал понимать, что правительство и Коммунистическая партия, в которых они так верили, неспособны защитить самые элементарные права человека. Люди тянулись туда, где им не угрожала опасность. Массовые переселения и переезды людей, спешно продающих или обменивающих квартиры, были в те дни обычным явлением.
К моему великому огорчению, к отъезду готовились и мои бабушка Грета с дедушкой Христофором. Они наотрез отказались жить в Ереване, рядом с сыном. Тогда я думала, что это делалось ради меня и моей матери, чтобы мы могли свободно приезжать к ним, теперь я понимаю, что это была своеобразная акция протеста против взбесившихся в «братской» республике сородичей.
- Почему раньше армянам можно было спокойно жить в Баку, а теперь нет? – не понимала я.
- Потому что армяне вновь затеяли кровавую бойню... Почеши здоровую кожу – и оттуда пойдѐт кровь... Очевидно, дашнаки не могут жить без крови – создали проблему на ровном месте. Тьфу! - ругался дедушка Христофор.
- Но ведь армяне так дружно жили с азербайджанцами и не конфликтовали!
- Получается, что не все... Дашнакским националистам удалось настроить против азербайджанцев даже тех, кто не помышлял о вражде. Вирус национализма заразил всю нацию. Они, как змеи, притаившись, только ждали повода, чтобы выпустить свой яд, - с горечью отвечала бабушка Грета.
И всѐ же я не могла понять, почему всѐ это разразилось так внезапно... Но бабушка Грета утверждала, что вражда между двумя народами периодически подогревалась армянскими националистами:
- Это было всегда: некоторые армянские семьи воспитывали своих детей в духе ненависти к азербайджанцам и умело скрывали свои истинные лица, чтобы в нужный момент ужалить своих врагов побольней. Я сейчас вспомнила про событие, которое произошло задолго до твоего рождения, когда в Баку состоялся футбольный матч между сборными командами Азербайджана «Нефтчи» и Армении «Арарат». Так вот, мы с Христофором на коленях молились, чтобы этот опасный матч завершился ничьѐй. И были правы, потому что, когда выиграла сборная Азербайджана, ребята из Арменикенда*¹ начали хулиганить и крушить город, пока их не задержала милиция...
- Бабушка, а за какую команду болел дедушка Христофор?
- Дедушка болел за дружбу...
- Но, бабуля, после этих событий прошло столько лет, и все давно уже забыто! Отчего же теперь вы так пессимистично настроены и думаете, что это надолго?
- Армяне распоясались до безумия, восстановить добрососедские отношения и забыть о содеянном ими зле уже не удастся веками. Родная моя, это было пережито не раз, так что лучше уж уезжать, чем ходить и краснеть за них и дрожать за себя и, особенно, за вас, наших детей....
А отец ответил на мой вопрос по-другому:
- Потому что за всем этим стоит большая политическая игра. Территориальные претензии армян, возможность в очередной раз поживиться и «под шумок» расширить свои политические границы – вот что стоит за этой национальной истерией. Так что, наш пессимизм в данном случае логически оправдан...
Отец навѐл справки среди своих друзей и подыскал для родителей мамы хорошую квартиру в Москве. С его помощью была продана их славная квартира на Завокзальной, и они переехали к нам в преддверии переезда в Москву. Хотя мы проводили вместе последние дни их жизни в Баку, это время не отличалось ни весельем, ни необычным оживлением. Все были непривычно сникшими и подолгу молчали. В основном, говорила моя мама, да и то, о практической стороне дела, но не об отъезде родителей, словно их переселение было чем-то само собой разумеющимся или вовсе не должно было состояться. Она была уверена, что отец заплатил немало денег за московскую квартиру, потому что прибыль с Завокзальной квартиры не хватила бы не только на квартиру, но даже на комнату в семейном общежитии в Москве.
- Успокойся, почему ты так переживаешь? – заверял еѐ папа. – В конце-то концов, я вкладываю деньги в недвижимость в столице, и эти деньги никогда не пропадут. И потом, ты будешь знать, что в будущем твоя дочь обеспечена жилплощадью в Москве, и тебе будет, где остановиться, когда ты будешь ездить в Москву.
Но мама продолжала переживать, еѐ мучила совесть за то, что отец потратил на московскую квартиру столько денег, в то время как еѐ родной брат, живущий в Ереване, совершенно не заботится о судьбе своих родителей.
- Я предлагал им приехать ко мне, - сухо отрезал дядя Рубен, когда мать пыталась по телефону обвинить его в душевной глухости.
В конце концов, отец запретил маме звонить в Ереван.
- Эти звонки фиксируются, и мы можем пострадать из-за этого... Пойми же: твой брат далеко, а я рядом, к тому же, беспокоиться о твоих родителях – моя обязанность.
1. Арменикенд – район в Баку, где компактно проживали армяне
Глава 20
Бедный дедушка Христофор буквально таял на наших глазах, он никак не мог смириться с мыслью об отъезде. Днями сидел он у окна и думал свою горькую думу, иногда прерывая свои мысли тяжѐлыми вздохами. Кто знает, может быть, он предчувствовал то, что ожидает его и его семью? Он ведь так не хотел уезжать, бедный дедушка Христик…
А ему и не суждено было выехать в Москву. Не суждено, потому что за три дня до их вылета бледный как смерть, дядя Гасан приехал к нам с работы и дрожащим голосом сообщил, что в центральной республиканской газете напечатана статья о деятельности армянской террористической организации «Крунк», активным членом которой являлся ... мой дядя Рубен. В ту же ночь бедный дедушка Христофор умер от разрыва сердца...
Его похоронили просто, без почестей, украдкой, даже воровато. В те дни траурные процессии у армянского кладбища были большой редкостью, потому что сулили большую опасность. Во избежание эксцессов у кладбища день и ночь дежурили милиционеры, но это не мешало беженцам из Армении караулить здесь в поисках армян. Это были дни, когда представители общественности Азербайджана, выступая в средствах массовой информации, стали говорить о том, что, если армяне Карабаха, фактически и юридически имея автономию, всѐ же выражают своѐ недовольство и требуют ещѐ больших прав, то следовало бы позаботиться о судьбах и наших обезличенных соплеменников, компактно проживающих в Армении без всякого статуса – азербайджанцев, не только не имеющих никакой автономии, но до сих пор даже не помышлявших и никогда прежде не требующих еѐ. Реакция армян последовала незамедлительно: более ста тысяч жителей Армении азербайджанской национальности под угрозой смерти в одночасье были выдворены из Армении, превратившись в обездоленных беженцев и насильственных переселенцев, заполонивших улицы Баку. Армяне отняли у несчастных всѐ, что люди копили и наживали годами - дома, живность, зверски расправляясь с теми, кто не торопился уезжать. Под угрозой насильственной смерти азербайджанцы в массовом порядке спешно покидали родные места, преследуемые армянскими головорезами. Армянские террористы устраивали показательные расстрелы колонн азербайджанских беженцев, пробиравшихся к соотечественникам через опасные снежные перевалы и вершили варварскую казнь над уцелевшими... Однако даже тем несчастным, кому чудом удалось спастись, не погибнув от холода, морозов, голода и зверских расправ, не дано было найти пристанища в Карабахе. Это казалось самым правильным выходом из сложившейся ситуации – переселить выдворенных из Армении азербайджанцев в Карабах, решив таким образом многие проблемы. Так считали все, но не тогдашнее руководство Азербайджана. Из желания угодить Кремлю и из малодушия власти не позволили азербайджанским беженцам осесть в этом регионе, бросив их на произвол судьбы в Баку - двухмиллионном городе, который не был готов к такому массовому переселению. Республиканские власти откупились от истерзанных беженцев единовременным пособием в размере… пятидесяти рублей. Толпы отверженных и оскорблѐнных людей, не встретив сочувствия и понимания со стороны властей, стали бесцельно бродить по городу с одним желанием - возмездия...
Отправляться на армянское кладбище с похоронной процессией при сложившихся обстоятельствах было верхом безумия. Тем более опасно было появляться там моим отцу и дяде – чиновникам из госаппарата: у кладбища и армянской церкви стояли разведчики в гражданской форме в поисках тех предателей и провокаторов, которые двурушничали, проживая на азербайджанской земле.
- Что же нам делать? – в ужасе воскликнула убитая горем мама, облачѐнная во всѐ чѐрное.
- К армянскому кладбищу идти опасно! – не допускающим возражения тоном заявил дядя Гасан.
- Так, что же, я не смогу похоронить отца? – ужаснулась мама.
Бабушка Грета молчала. После смерти дедушки Христофора она вообще перестала разговаривать, словно онемела. Отец виновато опустил голову:
- Нет, конечно же, мы похороним дядю Христофора. Я найму для этого людей, но... идти туда самим опасно...
И вдруг мы услышали решительный голос молчавшего до сих пор дедушки Ибрагима:
- Никого нанимать не надо! Бедному Хосрову достаточно того горя, что родной сын не вынесет его на своих плечах... Я сам провожу его в последний путь!
Дядя Гасан попробовал было возразить, но дедушка был неумолим:
- Я сказал, что не оставлю его на попечении чужих! Мы столько лет делили хлеб-соль, мы с ним – qudalar,*¹ и я буду прятаться, как трусливый заяц? Пусть только попробуют мне сказать что-то!
Мама воспрянула духом:
- Спасибо, отец! И я с вами!
Она бросилась к дедушке и стала целовать ему руки. Отец лишь устало вздохнул, понимая, что ему не переубедить еѐ... Он ещѐ не знал того, что ему не удастся переубедить не только маму, и проводить дедушку Христофора в последний путь пойдет не только она...
1. qudalar ( азерб.) – сваты, родители супружеской пары по отношению к друг другу
Глава 21
Наверное, город никогда не видел такой странной похоронной процессии. Впереди шѐл дедушка Ибрагим, а его сопровождал, помогая нести гроб,... Азер. Несмотря на все запреты родителей, он сбежал из дома и присоединился к нам уже у самого кладбища. Дедушке Ибрагиму также помогали нести гроб напуганные до смерти шофѐры моего отца и дяди Гасана. Позади них шла моя мать, ведя под руку меня. Рядом с нами едва передвигала ноги бабушка Грета, которую поддерживала Ругия-нэнэ, ни под каким предлогом не пожелавшая оставлять нас одних.
Приближаясь к кладбищу, мы увидели толпу людей у ворот. Невдалеке стояла милицейская машина. От толпы отделилась группа мужчин. Подойдя к нам, они недружелюбно спросили:
- Кто такие? Кого хороните?
При этих словах моя мама оттолкнула меня назад и шепнула:
- В случае опасности бери Азика и бегите отсюда!
Она закрыла меня своим дрожащим телом, встав передо мною. Я высунула голову, чтобы видеть происходящее.
- Кто эти люди, мамочка? – спросила я.
- Беженцы... – прошептала она.
- Еразы? – с ужасом переспросила я, наслышанная жутких историй о несчастных насильственных переселенцах из Армении, которых жители Баку пренебрежительно называли «еразы», сокращѐнно от «ереванских азербайджанцев».
- Чшш! – рассердилась на меня мать.
Дедушка Ибрагим вышел вперѐд и со спокойным достоинством ответил:
- Я – Ибрагим-киши Багиров, хороню своего друга Хосрова.
- Что же ты, Ибрагим-киши, хоронишь своего друга Хосрова на армянском кладбище? – грозно спросил один из них - неулыбчивый мужчина средних лет с перевязанной рукой и с уродливым шрамом на лице.
- А потому что христианина на мусульманском кладбище хоронить нельзя, - спокойно ответил дедушка.
Я была так горда дедушкиной находчивостью, что обернулась, желая увидеть одобрение на лицах бабушек и мамы, но испугалась, увидев вместо них каменные статуи каких-то бледных незнакомок...
- А с каких это пор христианин стал называться Хосровом? – продолжал этот свирепый мужчина.
- Я называю так своего фронтового друга Христофора, - смело ответил дедушка.
Надо же, а я думала, что дедушка позабыл настоящее имя покойного дедушки Христофора!
- Друга?! И ты смеешь считать армянина другом?! – возмутился старый мужчина в шапке.
- Какого чѐрта ты, мусульманин, печѐшься о мѐртвом армянине, в то время как они режут нас живыми, словно цыплят?!– озлобленно крикнул стоящий рядом с ним худощавый парень, несмотря на холод одетый в одну измятую тоненькую рубашку.
- Неужели у вас нет совести? Нас погнали оттуда как собак, над нами издевались и измывались, нашим родным отрезали уши и носы, могилы наших отцов и дедов осквернили!!! Мы бежали из Армении, как из ада, шли босыми через снежные перевалы, теряя детей, женщин и стариков, а вы тут, как ни в чем не бывало, продолжаете игры в дружбу с ними?! – возмутился облысевший парень неопределѐнного возраста, во рту которого не было зубов.
По толпе прошѐл гневный ропот. Ситуация выходила из-под контроля.
- Хосров был хорошим человеком, преданным Родине. Его сын оказался мерзавцем и трусом, и я просто обязан проводить его в последний путь. У него нет никого, кроме меня, а умершие должны быть преданы земле – это божий закон. Gəbirsanlıqdan ölü qayitmaz...*¹ - спокойно ответил дедушка Ибрагим под возмущѐнные крики толпы.
- А эти кто с тобой? – грозно спросил старик в шапке.
Дедушка не лгал ни при каких обстоятельствах. Он постарался представить нас предельно честно, не вызывая подозрений толпы. Пока он представлял нас, бабушка Грета дрожала, как осиновый лист...
- Это моя семья: мать моих детей Ругия-ханым (даже в минуту опасности дедушка не нарушил местное правило этикета, не позволяющее уважающему себя мужчине называть прилюдно супругу «женой»), моя ... сестра Ирейда, дочь Карима, внуки Азер и Аида, и ...знакомые Шукюр и Фаик.
- Только сумасшедший мог привести свою семью сюда и подвергнуть их такой опасности! – покачал головой беззубый мужчина. – Скажи, отец, почему ты это делаешь?
- Потому, что Аллах видит всѐ: и их, и нас. Нет такого закона, который запрещает быть похороненным на земле, которую ты любил всем сердцем. Если они это делают, то они нарушают закон божий, а почему на них должны равняться мы, праведные мусульмане?
- Не слушайте его, он заговаривает нам зубы! При чѐм тут наша религия? Достаточно мы терпели от армян там, в Армении, чтобы видеть, как здесь, на родине наши предатели потворствуют им! – закричал худощавый парень. Он нагнулся, чтобы поднять с земли камень.
- Беги! – еле слышно велела мне мама. Но я не могла двинуться, потому что мои ноги не повиновались мне. Мама так сильно сжала мою руку, что я вскрикнула от боли.
- Потяни Азера за руку и бегите отсюда! – заикаясь, повторила она.
Раздался крик:
- Бей предателей!
На дедушку Ибрагима, который успел оттеснить нас всех назад, надвигалась озлобленная толпа. И неизвестно, чем бы всѐ это кончилось, если бы не мужественный поступок моей бабушки Ругии, которая, сорвав со своей головы шѐлковый келагаи*², бросила его оземь между обезумевшей толпой и нами с криком:
- Опомнитесь, братья! Что вы делаете?! На кого идѐте?! Побойтесь Аллаха! Мѐртвого с погоста не ворочают!
Она стояла посреди враждующих, такая бесстрашная, сильная, красивая, что я невольно вспомнила про легендарных Нушабу, Хаджар, Нигяр – героинь азербайджанских народных эпосов...
Согласно азербайджанским обычаям, платок, сорванный с головы и брошенный женщиной на землю между враждующими сторонами, означал если не перемирие, то, по крайней мере, конец конфликта. Только ей - Женщине, дарующей жизнь, было под силу то, что не смогли бы свершить все сильные мира сего... Какой же волшебной силой должен обладать этот тонкий кусок ткани, что даже самые агрессивные силы расступались, не смея переступить через него и оставляя поле боя? Я не верила глазам: на моих глазах вершилась история. В свои неполные одиннадцать лет я стала очевидицей живущих по сей день древних обычаев, согласно которым на Кавказе кровных и смертных врагов может остановить только брошенный между ними женский платок.
Словно приворожѐнная, толпа остановилась перед женским платком, люди расступились и постепенно стали расходиться. Только после того, как конфликт был исчерпан, откуда ни возьмись, появилась милиция, интересуясь, всѐ ли в порядке.
- Спасибо, обошлось. Вы как всегда «вовремя», сынок, - хмуро отрезал дедушка...
А дома нас ждал настоящий разнос, учинѐнный матерью Азера, которая чуть с ума не сошла, узнав, что он, вопреки еѐ воле, с опасностью для жизни, присоединился к траурной процессии.
- Оставь его! – рассердился дедушка Ибрагим. – Мальчик доказал, что я не единственный мужчина в роду! Сегодня мы все заново родились лишь благодаря Ругие-хатун...
Я заметила, как переглянулись мой отец с дядей Гасаном. И только через день всезнающий Азик рассказал мне, что всѐ это время наши отцы сидели в машине недалеко от нас, готовые в любую минуту вмешаться и защитить нас. Они зорко следили за разворачивающимися событиями и молили Аллаха, чтобы он не допустил бессмысленного кровопролития среди соотечественников...
1. «Gebiristandan olu gayitmaz» (азерб. поговорка) – «Мертвеца не ворочают с кладбища» 2. Келагаи – женский национальный платок
Глава 22
Поминки по дедушке не справляли. На вопросы знакомых, где проводят поминки, мама уклончиво отвечала, что согласно личной воле покойного их решили не справлять. Бабушка Ругия приготовила халву *¹ по азербайджанским обычаям, и для самых близких на третий и седьмой день после кончины дедушки мама приготовила плов. На зеркала и витрины горок натянули белые покрывала, телевизор и магнитофон были выключены, мама и обе бабушки ходили в чѐрных одеяниях. Меня почему-то не отпускали в школу...
Всѐ было очень необычно. Гости приходили, сидели молча и так же молча расходились. У открытой двери постоянно дежурили какие-то люди. Нервы всех членов семьи были невероятно напряжены. Ровно через десять дней после смерти дедушки Христофора уехала в Москву моя бабушка Грета. С еѐ отъездом я сразу повзрослела. Одно дело, когда у тебя умирает дедушка, и ты смиряешься с положением вещей, и совсем другое – когда твою любимую бабушку, всю в слезах, насильственно изолируют от семьи... Увидимся ли мы когда-нибудь? Что ждѐт мою несчастную бабушку на чужбине? Я стала понимать, что на долю дедушки Христофора выпала не самая горькая участь, но никто, кроме дедушки Ибрагима, не решался говорить об этом вслух.
- Бедный Хосров, несчастный Хосров, - оплакивал своего друга дедушка Ибрагим, - Он так не хотел уезжать из Баку, что поспешил разом решить все проблемы, не дожидаясь отъезда... Я любил его как родного брата. Разве имеет значение, что он был армянином? - Хосров был настоящим мужчиной, честным порядочным человеком и тружеником, он так же ненавидел дашнаков-сепаратистов, как и мы. Жаль только, что такие хорошие люди оставили после себя этот вонючий след – сына-подлеца. Я думаю, что это и убило Хосрова... Это, кого хочешь, убило бы!
Мирно спящая у него на коленях кошечка Туту недовольно покосилась на своего покровителя, когда он нервно и с шумом перевернул в руках чѐтки, продолжая рассуждать сам с собой:
- Подумать только, при живом сыне мать уезжает за тридевять земель жить в одиночестве... Для чего же она растила сына, если на старости лет, в такие трудные для неѐ дни он бросает еѐ на произвол судьбы? Как теперь Ирейда-ханым справится одна в Москве, ума не приложу. Кто знает, может, Хосрову повезло, что он вовремя ушѐл? Вай-вай-вай, бедняга Хосров...
Горе дедушки Ибрагима было неподдельно. Ведь они с дедушкой Христофором были не просто сватами, они были друзьями, соратниками, которые вместе прошли Великую Отечественную войну, встав на защиту Родины от немецких захватчиков в 1941 году. Мои дедушки могли часами делиться воспоминаниями о своих фронтовых подвигах. Им, ушедшим на войну добровольцами и завершившим еѐ под Берлином, награждѐнным орденами Красной Звезды, Отечественной Войны, медалями «За победу», прошедшим с войсками Красной Армии Украину, Белоруссию, Прибалтику, Молдавию, Румынию, Восточную Пруссию, Польшу и Германию, всю жизнь прожившим при лживой коммунистической системе, искусственно навязанной многомиллионной и этнически неоднородной стране, и безмерно преданным этой самой стране с еѐ утопическими идеалами, им, свято верившим в «великий, могучий Советский Союз» и преклонявшимся перед кумиром миллионов - Иосифом Виссарионовичем, с именем которого, восклицая «За Родину, за Сталина, вперѐд!», они шли на смерть, было что вспомнить, находясь в обществе друг друга, чтобы под конец жизни скорбно замолчать, трагически осознав, что они прожили еѐ наивными слепцами.
Высокий нравственный уровень, которым отличались представители их поколения, роднил их, превращая в особую нацию, где не было места национализму и религиозной дискриминации. Они привыкли жить, не мечтая о материальных благах и довольствуясь самым малым. Они принимали друг друга со всеми достоинствами и недостатками и учили своих детей быть терпимыми к окружающему миру, но та система, ради процветания которой они трудились всю свою жизнь, предала их, что пережить в их возрасте было более чем драматично...
1. халва (азерб.) – традиционное азербайджанское кушанье из муки, масла и сахара, которое подают на поминках
Глава 23
В те страшные дни вечерами собирались у нас. Больше молчали и слушали новости. По телевидению передавали жуткие сообщения о националистической истерии в Ереване с разрушительным кличем о присоединении Карабаха к Армении, с разжигающими национальную рознь призывами лидеров армянских организаций «Крунк» и «Карабах», маскирующимся под фальшивыми лозунгами демократии и гласности. Митинги в Армении, организованные экстремистами с целью посеять в народе семена межнациональной розни и вражды, привели к тому, что в несформировавшиеся души молодѐжи проникла злокачественная инфекция национализма, сражая их неокрепшую психику. «Вожаки» нации ораторствовали, начиняя свои речи недостоверными и весьма сомнительными цитатами, поразительными экономическими выкладками и ошеломляющими историческими справками из несуществующих научных трудов. В ответ на события на Театральной площади в Ереване, на центральную площадь имени Ленина в Баку высыпала многотысячная толпа возмущѐнных азербайджанцев, требующих справедливого урегулирования вопроса и привлечения к ответственности сепаратистов. А Генеральный Секретарь ЦК КПСС Горбачев в своих выступлениях выливал на потрясѐнный и разочарованный народ очередную порцию бессмысленного словоблудия...
- Новое – это хорошо забытое старое. Как и в 1905 году, а затем и в 1918-1920 годах, во время революционных бурь, армяне действуют по не раз апробированному сценарию. Вот и сейчас, пользуясь недальновидностью и короткой памятью нашего народа, армянские «вожди» разжигают вражду между простыми людьми, чтобы руками русских отхватить себе очередной кусок наших земель, - гневно сказал дядя Гасан, прослушав неутешительную сводку новостей. – Во всем мире идут процессы глобализации и интеграции, а эти умники думают только о том, как бы доказать свою исключительность и поживиться за счет чужого. Вместо того, чтобы направить общие усилия на что-то позитивное, эти ненасытные и тщеславные людишки вновь в своем больном амплуа: решили оттяпать очередную порцию исконных азербайджанских земель, а те, что уже отняли когда-то - Кафан, Масис, Сисиан - очистить от «инородцев», а на самом деле – лишить законных хозяев! Что поделать: каков поп – таков и приход! Только под руководством такого паяца, как Горбачѐв, могли произойти подобные безобразия... Ему впору выступать на цирковой арене. Разве можно быть таким политически близоруким?! Смотреть противно! И кому мы только служим? Да разве таким должен быть руководитель огромного государства?!
- А ведь всѐ могло сложиться иначе, приди к власти наш Алиев. Подумать только: вторым человеком в Кремле был наш соотечественник, а вместо него они избрали этого клоуна Мишку, - с горечью поддержал его папа. - Но кто бы допустил азербайджанца к власти? Разве Москва смирилась бы с Генсеком – представителем одного из нацменьшинств? Зато как любят наши партийные вожди разглагольствовать о дискриминации и расизме на Западе! А теперь пусть пожинают плоды своих ошибок...
Все напряжѐнно замолчали. Отец мой был бледен, как полотно. Он то и дело выходил на балкон покурить. Вернувшись, он неожиданно взорвался:
- Поверьте мне, тут дело пахнет порохом - армяне подкупили Горбача и его алчную жену Раиску! Не зря ей торжественно вручали роскошные драгоценности от имени армянского лобби... Разве неясно, почему им всѐ сходит с рук? У них завидный аппетит – сегодня они требуют Карабах, завтра захотят Нахчыван. Любопытно, откуда это у армян «внезапно» появился денежный фонд? Получается, что эти «народные волнения» - часть их хорошо и давно продуманного сценария?! А мы, слепцы, всѐ это время говорили о дружбе народов…
- Да артисты они, прямо тошно смотреть! Недаром центральная площадь в Ереване называется Театральной... - подала голос едва живая от переживаний мама.
- Да, видать, наши соседи совсем уж потеряли разум, - вздохнул дедушка Ибрагим. – Правильно говорят: слепота разума хуже, чем слепота глаз...
Новости, передаваемые по телевидению, ошеломляли размахом бесчинств и варварской жестокости армян: то они взрывали городской водопровод в Шуше, то подрывали мост к азербайджанскому селу Ходжалы, то захватывали в заложники автобус с мирными азербайджанцами и, жестоко надругавшись над ними, поджигали несчастных... Последней каплей стало известие о том, что армяне подожгли в Карабахе уникальный древний лес Топхана с его вековыми деревьями редчайших пород, лес, под сенью которого ещѐ легендарная правительница Нушаба укрывала своѐ войско, готовясь дать отпор Александру Македонскому. Возмущѐнные бакинцы высыпали на главную площадь города, которая называлась площадью Ленина. Когда-то на этой площади проходили праздничные демонстрации двух главных советских праздников - седьмого ноября и первого мая, теперь же она превратилась в средоточие людской боли, и многотысячные митинги, проходившие на ней, стали неотъемлемой частью нашей жизни ...
События накалялись со скоростью света, но потворствующий армянам Кремль счѐл нужным проводить акцию по введению Чрезвычайного Положения - почему-то в Азербайджане, а не в бандитствующей соседней Армении, где к тому времени не осталось ни единого азербайджанца! Не брезгуя никакими средствами, армяне хотели быть мононацией в своем государстве...
Приказом Советского руководства в Баку, а не в Армению и не в Карабах, где бесчинствовали армянские боевики, были стянуты войска, которые устроили кровавую расправу над мирными демонстрантами в ночь с 19 на 20 января 1990 года. Ведущий политику двойных стандартов Центр организовал и направил эту жестокую бойню против безоружных повстанцев, среди которых были женщины, дети и старики: бронетанки «доблестной» Красной Армии давили под своими кровавыми гусеницами всѐ встречающееся на их пути живое...
С тех пор азербайджанцы называют январь 1990 года Чѐрным Январѐм... Площадь Одиннадцатой Красной Армии, на которой красноармейские каратели устроили эту беспрецедентную бойню, с тех пор стала называться Площадью 20-го Января, а Нагорный Парк, излюбленное место отдыха бакинцев, превратился в огромное кладбище, покрытое ковром алых гвоздик – в Аллею шехидов* ¹. Азербайджан был в трауре. Армяне откровенно торжествовали: их затея подставить азербайджанцев под пули советских властей удалась сполна...
1. шехид – азерб.: мученик, павший в борьбе за правое дело
Глава 24
При таком накале событий нетрудно было предположить, что могло ожидать находящегося на руководящей должности человека, женатого на армянке, брат которой является членом террористической организации. Дедушка Ибрагим очень переживал и за моего отца, и за дядю Гасана, на котором рикошетом отозвалось бы любое нелицеприятное событие в семье брата. Это понимал и мой отец, но, тем не менее, благополучно проводив в Москву бабушку Грету, он старался казаться бодрым и опимистичным, хотя мы все знали, что страх за будущее семьи, которую опозорил и навсегда обесчестил предатель дядя Рубен, никогда не покидал его. Мама ходила по дому молчаливая, как тень, и часто подбегала ко мне, порывисто обнимая. На наших сейфовых дверях появились новые замки. Мы старались никуда не выходить.
Как-то раз ночью я проснулась от звука доносившихся из кухни громких голосов моих спорящих родителей. Я бесшумно прокралась к кухне и, притаившись в коридоре, подглядывала за ними через приоткрытую дверь. Прислонившись к кухонному шкафу, мама пытливо глядела на отца, спрашивая:
- Ответь мне искренне, дорогой, ты не раскаиваешься, что женился на армянке?
Отец ответил не сразу:
- Мужчина не должен раскаиваться в содеянном. Ты – хорошая жена, и мы женились по взаимной любви, что же, по-твоему, я сделал неправильно, чтобы раскаиваться?
- Нет, я не о том, - не уступала мама. – Давай попробую по-другому сформулировать вопрос. Только заклинаю тебя ответить на него честно.
- Разве я когда-нибудь давал тебе повод упрекнуть меня в нечестности? – в голосе отца послышалось раздражение.
- Ну, тогда скажи мне: сегодня, после... хммм... после всего того, что произошло, ты женился бы на армянке?
Папа взял кончиками пальцев лежавшие на столе поджаренные докрасна сухарики и задумчиво отправил их в рот, словно пытаясь их хрустом заглушить свои беспокойные мысли. Мама терпеливо ждала, присев на кухонную табуретку. Наконец, отец заговорил:
- Будь по-твоему... Ты просила меня дать тебе честный ответ, и я отвечаю тебе честно: никогда!!! Во-первых, я ни за что не смог бы полюбить армянку сегодня, а во-вторых, даже если бы полюбил, я бы вырвал эту любовь из души и из сердца, и уничтожил бы еѐ бесследно! Как прикажешь относиться сегодня к этому народу, способному на подобное коварство и вероломство?!
Отец тяжело задышал, он опустил голову, обхватив еѐ двумя руками, и тогда я заметила, как много у него седых волос на голове.
- Спасибо за искренность, - тихо ответила мама.
- Я не хотел тебя обидеть, Карина. Ты же прекрасно знаешь, кто ты для меня...
- А я и не обижаюсь. Ты не мог ответить иначе. Если бы ты ответил иначе, я бы перестала тебя уважать. Ты абсолютно прав.
- Понимаешь, дорогая, когда я полюбил тебя, я был обычным советским студентом, живущим в благополучной многонациональной стране, и не видел ничего предосудительного в любовной связи с представительницей «братского» армянского народа, к тому же, коренной бакинке... И мои родители, люди более традиционных взглядов, не сразу, но с искренними чувствами приняли тебя в семью. Разве я мог предвидеть, что страна наша развалится усилиями тех же самых «братьев» - армян, которые, воспользовавшись историческим моментом, станут рыть могилу нам – своим доверчивым соседям, когда-то по настоянию большевиков уступившим им часть своей земли?! Если бы великодушные азербайджанцы могли знать, что Эриванское ханство, за счѐт которого армяне получили в 1918 году государственность, в дальнейшем станет плацдармом для их дальнейшей экспансии, наверно не так легко дали бы уговорить себя большевикам! Поэтому, думаю, после всех этих событий вряд ли какой-либо азербайджанец сможет полюбить или вступить в брак с армянкой, а если такие и найдутся – у них нет ни чести, ни совести, ни сердца, ибо после того, что армяне устроили моему народу, к ним можно относиться только как к заклятым врагам. И эта ненависть вполне объяснима.
Он пытливо вгляделся в глаза моей матери и продолжил:
- Скажи сама, а как отнеслись бы, например, евреи, во время второй мировой войны к браку евреев с немцами? Ты и без меня знаешь, как... Но браки, заключѐнные до этих событий, до этого коварного предательства - совсем другое дело, и я буду защищать любимую женщину, которую избрал супругой, до последнего дыхания. Ты, наши друзья и знакомые, большинство бакинских армян, да и все порядочные армяне, которых немало, - я в этом уверен, не могут же все поголовно лишиться разума! - не виновны в том, что взбесившиеся дашнаки устроили кровавую резню азербайджанцам, и не должны отвечать за причинѐнное ими зло. Я убеждѐн: сегодня все представители смешанных армяно-азербайджанских семей ощущают то же, что и я сейчас: полную сумятицу чувств. Как быть, что делать: посмотришь вниз - борода, вверх – усы*¹...
Мама подошла к отцу и обняла его. Они долго сидели так, обнявшись, и я вдруг остро почувствовала, что отцу моему приходится гораздо тяжелей, чем маме. Мне захотелось броситься к нему и успокоить его, но я ждала продолжения их разговора, уверенная, что всегда всѐ знающий и всѐ умеющий папа найдѐт выход из любого тупика, разложив любую самую сложную ситуацию на свои любимые «во-первых, во-вторых и в-третьих»...
Мама первая нарушила тишину после долгого молчания:
- Мурад, родной, но дальше так жить нельзя...
Отец молчал.
- Мы должны что-то предпринять, - продолжала мама.
- Нам остаѐтся ждать и надеяться, - грустно ответил отец.
- Чего ждать? На что надеяться? – в слезах обратилась к нему моя мать. - Пойми, всѐ кончено, прошлое уже не вернуть. Давай попробуем хотя бы спасти честь семьи. Официально мы с тобой давно в разводе, к тебе никто не придерѐтся, так отчего же мы тянем и продолжаем делать вид, что всѐ нормально? Разве это жизнь? Ты ведь не имеешь ни одной спокойной минуты, так можно сойти с ума! Я предлагала тебе выехать за рубеж и попросить убежища в одной из европейских стран - ты категорически отказался покидать родину. Я предлагала тебе выехать в Москву – ты и слышать об этом не желаешь. А теперь я просто умоляю тебя отправить в Москву хотя бы нас, пока не поздно, молю тебя об этом на коленях!
- Кого это нас? – повысил голос папа. – Насколько мне известно, мать твоя уже там.
- Нас с дочерью...
- Карина, - поспешил заявить отец, - эту твою просьбу об отъезде я слышу в первый и последний раз. Запомни: во-первых, я не из тех мужчин, которые посылают жѐн и детей на чужбину, а во-вторых, что бы ни случилось с нами, моя дочь будет расти на своей родине!
Он ударил кулаком по столу, и от его удара разлетелись кофейные чашки. Отец резко встал и вышел на балкон покурить, по дороге опрокидывая всѐ, что встречалось на его пути. Таким гневным я его никогда не видела. Испуганная мама тихо плакала, сидя на кухонной табуретке. Я предпочла удалиться в свою комнату, но вдруг услышала донѐсшийся со стороны балкона шум бьющейся посуды и падающих полок. Мне стало страшно. Неужели отец разбушевался до того, что перебудит всю округу? И вдруг сквозь все эти звуки я услышала слабый папин стон. Встревоженная, я понеслась на балкон и, к своему ужасу, увидела своего отца, лежащего среди груды разбитых банок и склянок. У него было страшное выражение лица, которое за какие-то секунды стало безжизненно-серым. Крик моей матери до сих пор звенит у меня в ушах ...
Отца моего госпитализировали с диагнозом: инфаркт миокарда. Он пролежал в больнице сорок дней, и все эти сорок дней мама просидела у его постели, ухаживая за ним так самозабвенно, словно она была ангелом милосердия. Раз в день еѐ сменяла тѐтя Фатима на пару часов, и тогда мама стрелой летела домой, чтобы искупаться и переодеться, а потом снова неслась в больницу, осыпая тѐтю Фатю тысячей вопросов, словно она отсутствовала не два часа, а два месяца. На меня она не обращала никакого внимания. Я жила у бабушки с дедушкой в постоянном страхе за жизнь отца и чувствовала себя очень несчастной...
Выписывая папу из больницы, профессор отметил, что своим выздоровлением он обязан не столько слаженной работе персонала, сколько самоотверженной заботе и чуткому уходу жены. Папа и мама счастливо улыбались, и никому не могло бы прийти в голову, что через месяц после выписки папы, мать моя, не сказав никому ни слова, уедет в Москву, оставив на столе длинное письмо...
В последнюю неделю перед отъездом она всѐ время проводила со мной, читала мне, учила меня вязать, часто фотографировалась со мной, и пекла мои любимые «чуду» - пирожки с мясом из слоѐного теста,*² посыпанные сумахом *³... А однажды, когда я спала глубоким сном, мама разбудила меня среди ночи. Протянув мне какой-то запечатанный конверт, она попросила запрятать его куда-нибудь подальше.
- Никому не показывай его, пока я сама не скажу тебе. Когда я попрошу тебя об этом, передашь его папе лично в руки, хорошо?
Взяв с меня обещание хранить эту нашу общую тайну, мама как будто успокоилась. Она, как и прежде, возилась со мной, всякий раз придумывая новые игры и развлечения. Я была так счастлива с ней, что почти не тосковала по Азеру. Откуда мне было знать, что это наши последние совместные часы с ней? 1. «Посмотришь вниз - борода, вверх - усы» - азерб. поговорка, в значении: оказаться в трудном положении, между молотом и наковальней. 2. чуду (азерб.) – разновидность пирожков из слоѐного теста с начинкой из мяса, которые посыпают сверху смесью сушеного барбариса и сахарного песка. 3. сумах (азерб.) – барбарис, излюбленная азербайджанская приправа для мясных блюд
Глава 25
...После побега мамы отец мой долго метался по квартире, словно лев в клетке. Он не находил себе места и казался совершенно растерянным и выбитым из колеи. Но, странное дело, отчего-то он не торопился ехать за нею вслед. Может быть, причиной тому было уязвлѐнное мужское достоинство и ущемлѐнное самолюбие покинутого мужа? Я не понимала ровным счѐтом ничего ...
Я слышала, как отец гневно говорил дяде Гасану, размахивая маминым письмом:
- Я не могу поверить, я просто не могу в это поверить!!! Ведь ничто не предвещало этой беды: мы были так счастливы... Нет, женщина, которая так самозабвенно выхаживала мужа, не может написать такие слова! Я отказываюсь в это верить...
Отец пристально посмотрел на письмо, держа его двумя пальцами, словно оно жгло ему руки, и продолжил угасающим голосом:
- Но факт остаѐтся фактом: это почерк Карины... Моя жена тайно бежала... Как же я плохо знал свою подругу жизни! Моя жена, мать моего ребѐнка пишет, что всецело поддерживает своего брата-дашнака и считает, что в этот ответственный для армянской нации момент еѐ место рядом с ним, а не со мною!!! Уму непостижимо... Неужели я мог так ошибиться в ней? Как я мог любить женщину, которая симпатизирует террористам и готова сотрудничать с ними? Как она могла променять свою семью, единственную дочь на бредовые идеи дашнаков? Одно несомненно: то, что она написала, навсегда проложило между нами пропасть! На - все - гда!!!
- Возьми себя в руки, Мурад! Нельзя же так переживать с твоим больным сердцем, - успокаивал его дядя Гасан. В конце концов, на всѐ воля Аллаха...
Мне очень хотелось узнать в подробностях, что же такое моя мать написала отцу, от чего он пришѐл в бешенство. Но разобраться в этом суждено было лишь много лет спустя. А ещѐ меня так и подмывало рассказать отцу про существование второго конверта, но я боялась нарушить данное маме слово. Я часто глядела на этот конверт в страстном желании немедля обнародовать его, но из боязни навредить маме, имя которой теперь избегали произносить в семье, я спрятала его подальше от людских глаз...
Я вновь переехала к бабушке с дедушкой, а отец ежедневно приезжал к нам с работы и сидел у нас допоздна, гладя меня по голове. Это были очень странные дни, когда все словно сговорились скрывать свои чувства и эмоции. Даже мне, одиннадцатилетнему ребѐнку, передалось это качество взрослых: внезапно осиротев, я не ныла, не плакала и не капризничала. Я держалась, как взрослая, радуясь тому, что нахожусь в доме бабушки и дедушки в Крепости, потому что в нашем внезапно опустевшем огромном доме я бы сошла с ума без мамы. Правда, со мной оставался отец, но ведь он работал, а самое главное, он оказался совершенно непригоден к своей новой роли отца-одиночки, так как сам производил жалкое впечатление внезапно осиротевшего большого и неприспособленного к жизни ребѐнка. Как и прежде, по утрам папа уходил на работу, стараясь держаться так, как будто ничего не случилось, но глубокие складки вокруг губ, стремительно седеющая голова и внезапно прорезавшая его высокий лоб глубокая морщина, выдавали его душевные страдания. Отец пригоршнями глотал таблетки, и когда он появлялся в дверях, тѐтя Фатя глубоко вздыхала:
- Bacın ölsün...*¹
Вслед за отъездом моей матери произошли такие страшные события, какие не приснились бы человеку и в самых кошмарных снах. Трагические события, страшные по своей бесчеловечности, произошли в ночь с 25 на 26 февраля 1992 года, когда армянские вооружѐнные формирования при поддержке бронетехники из состава советского 366-го мотострелкового полка, дислоцированного в Карабахе, с изощрѐнной жестокостью расправились с мирными жителями азербайджанского посѐлка Ходжалы. Массовое убийство показалось армянам слишком простым преступлением, боевики зверски измывались над мирными жителями, насилуя крошечных детей, вспарывая штыками животы беременным женщинам, коллекционируя скальпы, носы и ушные раковины. Село Ходжалы было стѐрто с лица земли, было уничтожено более тысячи мирных жителей, было ранено и пропало без вести несколько тысяч человек. Трагедия Ходжалы настолько затмила все наши горести и беды, что говорить о чѐм-то личном казалось преступлением...
...А в мае 1992 года была сдана Шуша, столица Карабахского ханства, город-крепость, находящийся высоко в горах. Никому из полководцев за всѐ время существования города не удавалось взять штурмом неприступную древнюю Шушу, она по праву считалась символом и честью азербайджанского народа, символом его гордого исторического прошлого.
- Карабахский венец - Шуша - у армян?! – воскликнул дедушка Ибрагим, задыхаясь от гнева. – Неужели Аллах допустит подобной несправедливости? О, нет, они поплатятся за это...
Из Шуши в Баку привезли простреленные пулями армянских головорезов бронзовые бюсты поэта Вагифа,*² поэтессы Натаван*³ и народного певца Бюльбюля,*4 установив их во дворе Музея Искусств. Наступил конец света...
1. «Bacın ölsün» (азерб.) – Дословно: «Уж лучше бы умерла твоя сестра», в значении: не видеть бы тебя таким.
2. Вагиф – азербайджанский поэт XIX века Молла Панах Вагиф 3. Натаван - азербайджанская поэтесса, внучка последнего Карабахского хана 4. Бюльбюль – известный азербайджанский певец Муртуза Мамедов, родом из Карабаха, благодаря своему дивному голосу получивший псевдоним «Бюльбюль», что в переводе с азербайджанского означает «соловей»
Глава 26
...С развалом Союза исчезла привычная старая жизнь, и Площадь Ленина, с которой снесли огромный памятник Ленину, была переименована в Площадь Свободы.
История повторилась. Когда в 1918 году Азербайджанская Демократическая Республика под руководством Мамед Эмина Расулзаде объявила о своей независимости, став суверенным государством, две имперские державы – Россия и Персия, заключившие между собой 10 февраля 1828 года Туркменчайский договор в борьбе за делѐж мира, согласно которому Северный Азербайджан был аннексирован Россией, а Южный – Персией, злобно заскрежетали зубами. Но АДР не дали просуществовать долго, ибо через два года российская армия большевиков при активной помощи армян вновь оккупировала нашу Родину... На долгие семьдесят лет... Но разве кому-то по силам повернуть колесо истории вспять? В 1990 году Азербайджанская Республика восстановила свой суверенитет. Теперь уже навсегда.
Мы стали жить в новом государстве и при новой политической системе. Социалистический строй с его уравниловкой и всей этой атрибутикой - пионерскими галстуками, комсомольскими и партийными собраниями и пятилетками канул в Лету. Было нелегко привыкать к новому укладу, но сказать, что я горевала о старом и насквозь фальшивом государственном устройстве, означало бы покривить душою. Меня мучило другое: в моем сознании развал Союза ассоциировался с потерей моей матери, а это самая горькая из всех утрат, выпадающих на долю человека...
В семье о моей матери по-прежнему дружно помалкивали, как будто еѐ никогда не было в нашей жизни, или словно из дома улетела всего лишь муха. Если вначале эта стратегия сговорившихся членов нашей семьи пугала меня, то позже она начала меня раздражать. Тем не менее, чтобы не травмировать меня, руками родных были предусмотрительно припрятаны все мамины фотографии, и постепенно, к своему ужасу, я даже стала забывать, как она выглядела. А мать так ни разу не позвонила мне, разом прервав связь с прошлой жизнью и я, тогда ещѐ не понимая, что избранная ею во имя всеобщего спасения тактика, разрушительна, прежде всего, для неѐ самой, возненавидела еѐ...
Днѐм я ненавидела еѐ за предательство, а по ночам она вспоминалась мне такой, какой была в последние дни – оживлѐнной, любящей, тѐплой. Утро я встречала в замешательстве, потому что было жутко видеть каждую ночь во сне мать, чтобы проснуться и не найти еѐ рядом. Было трудно смириться с тем, что они ушли из моей жизни, будучи живыми - бабушка Гречка и мама, и мне нужно было привыкать обходиться без них...
Однако боль от потери родных притуплялась новым радостным ощущением: я казалась себе центром вселенной, потому что чувствовала, что являюсь самой большой заботой и болью старших членов нашей семьи, которые нежно лелеяли меня, к отчаянной зависти моих кузин и к величайшему одобрению Азера...
Никогда прежде дедушка Ибрагим не очищал для меня собственноручно от шкурок фрукты, никогда так часто не обнимал, гладя по волосам – я была избалована его чутким вниманием. Даже капризная киска Туту, почувствовав особое расположение хозяина ко мне, не ревновала, как обычно, а благоволила ко мне. Иногда я просыпалась от приятного тепла, разливающегося по телу: это Туту клубочком сворачивалась у меня под ногами, согревая меня, как самая лучшая в мире грелка!
В те дни Ибрагим-баба обставил подоконники моей комнаты горшками с благоухающими чайными розами и дурманящим «этиршахом»*¹ и научил меня ухаживать за ними. Он говорил, что занимается скрещиванием цветов и вскоре выведет цветок необыкновенной красоты, который назовѐт «Аидой». Когда я попросила его, чтобы этот цветок был обязательно белым, он почему-то прижал меня к себе и заплакал...
Каждое утро дедушка Ибрагим провожал меня в мою новую школу, расположенную напротив дома, которую я посещала без удовольствия, ибо она была для меня чужой, и никогда не стала родной и любимой: я оставила своѐ сердце в старой школе, в своѐм классе и со своими учителями, которые разлетелись, как и моя родня, кто куда. С нетерпением ожидая окончания занятий, я стремглав неслась навстречу дедушке Ибрагиму, который, встречая меня, почему-то нацеплял на пиджак все свои ордена и медали прошлой жизни...
Бабушка Ругия, старавшаяся заглушить мою тоску и боль вкусной едой, целыми днями колдовала на кухне и вязала только для меня и Азера тѐплые джорабы*² и жилеты. Я сидела возле неѐ и училась вязать, а дедушка решал кроссворды в ожидании гостей, которые появлялись в нашем доме ежедневно: первым прибегал Азик, который и дня не мог прожить, чтобы не увидеться со мной, и мы смотрели взятые им в прокатном пункте видеокассеты или просто болтали. Затем появлялась тѐтя Фатима, обязательно с чем-то вкусненьким, и отправляла нас гулять к неудовольствию дедушки, которому всюду мерещилась опасность. Мы устремлялись вниз по крепостным улицам, удивляясь тому, как меняется наш город, заполонѐнный странными людьми в крестьянском обличии с траурными лицами...
Еженедельно захаживал дядя Гасан с полными сумками продуктов и подарков для меня и стариков. Тѐтя Назлы наведывалась очень редко, а что касается моих кузин, то они захаживали ещѐ реже, отговариваясь тем, что загружены занятиями. Оно и верно, они были гораздо старше нас и занимались с репетиторами, готовясь к поступлению в институт.
Так проходили годы, и я почти привыкла к новой жизни. Самыми трудными были мои дни рождения, которые остро напоминали мне о том, что я лишилась матери и бабушки. Я вспоминала, как в прошлой жизни мама с бабушкой Гречкой наряжали меня, именинницу, словно куклу, а я искренне верила, что седьмого ноября вся страна торжественно отмечает именно мой день рождения...
После отъезда мамы с бабушкой мои дни рождения отец отмечал в ресторанах, чтобы не обременять старую мать стряпнѐй и вознѐй с гостями. Удивительно, но свадьбы, дни рождения и поминки наш народ продолжал отмечать при любых обстоятельствах, несмотря на то, что на душе у всех тяжким грузом висела боль за поруганную честь истоптанных вражескими сапогами земель, смерть беззащитных детей, женщин и стариков...
1. этиршах – буквально: шах ароматов, (азерб.) - комнатное растение, получившее
название «короля ароматов» благодаря неотразимому дурманящему запаху
2. джорабы – (азерб.) вязаные шерстяные носки из разноцветных ниток
Глава 27
Да, Карабахская война изменила всю нашу жизнь. Я поделила свою жизнь на светлую полосу до начала Карабахских событий и чѐрную – после... Даже наши дачные дни потеряли своѐ очарование с началом карабахских событий. Всѐ изменилось, и не только потому, что я потеряла маму и еѐ родителей. Весь воздух был пропитан ощущением тревоги и тоски, хотя внешне всѐ выглядело по-прежнему мирно. Всѐ стало другим и все стали другими, но по мере того, как затягивался конфликт, к этой боли и тревоге стали относиться, как к обычному и привычному явлению, она стала частью нашей жизни, о которой все предпочитали помалкивать, хотя ни на минуту не забывали о ней...
Как и в прежние добрые времена, оставшуюся от отпуска неделю тѐтя Назлы, оторвав от сердца, дарила даче, и с облегчением уезжала по окончании отпуска в город, чтобы вновь появиться на даче не раньше, чем в конце недели, привозя с собой, по обыкновению, каких-то важных гостей.
И вот в одну из таких суббот предприимчивая тѐтушка Назлы пригласила на дачу семью народного художника республики Вахида Рагим-заде. К слову сказать, тѐтя Назлы всегда умудрялась заводить знакомства и связи с высокопоставленными и именитыми семьями, очевидно из тайных стратегических соображений устроить впоследствии с подобными людьми судьбу своих детей. Поэтому, когда она заявила, что ожидает очень известных людей, никто не сомневался, что она имела виды на эту семью. Но на этот раз тѐтю Назлы волновала судьба не моих кузин Айнур, Фидан и Кѐнуль, она решила устроить... судьбу моего Азера!
...Супружеская пара, прибывшая вместе со своей единственной дочерью, была очень представительной и показалась мне довольно симпатичной, особенно понравилась мне супруга художника, аристократичная Севиндж-ханым. Вахид-бек подарил тѐте Назлы очень красивую картину, на которой было изображено маковое поле. Они приехали на сверкающем новеньком автомобиле, который вела... их умопомрачительная дочь Айсель. Вот из-за этой Айсель я чуть не потеряла покой, потому что она была невероятно красивой и умной, знала, как себя вести и что сказать, в общем, была полной противоположностью нам, притихшим от сознания еѐ превосходства представительницам младшего поколения женщин семьи.
Скрипачка Айсель, с прямыми и длинными, чѐрными, как воронѐное крыло, волосами, с очаровательной родинкой на щѐчке, с подведѐнными бархатными глазами газели, высокая, длинноногая, облачѐнная в брючный костюм от фирмы «Вранглер», поразила нас всех. Хотя мы с кузинами тоже получили достаточно хорошее образование, занимаясь кто музыкой, кто балетом, кто танцами и совсем не считались уродинами, мы почему-то стушевались перед гостьей, которая показалась нам божественной.
К несчастью, мой кузен разделял наш восторг, потому что, когда Айсель отложила смычок, замечательно исполнив какое-то классическое произведение, которое отказывался слышать и воспринимать мой парализованный происходящим разум, Азер захлопал, крикнув: «Браво!» Ему только исполнилось шестнадцать, Айсель была, наверное, всего лишь на год старше него, но это не мешало тѐте Назлы откровенно сватать еѐ за своего единственного сына, что приводило меня в отчаяние и бешенство. Айсель же, с сознанием собственной исключительности, вела светский разговор, обращаясь к взрослым, как равным, и сидела, закинув ногу на ногу, что было не принято в нашей семье. Она даже пила шампанское – Айсель была представительницей богемы и держалась соответственно. Она сбросила с себя свой джинсовый жилетик и под тончайшей батистовой маечкой просветился еѐ весьма откровенный бюстгальтер, надетый только для видимости...
Я была смущена: в нашем доме не принято было демонстрировать свои формы и прелести. Даже при стирке никогда, ни при каких обстоятельствах ни один из предметов женского туалета не вывешивался прилюдно – для этого была приспособлена специальная площадка за домом, куда никогда не заглядывали мужчины и гости... А что касается одежды, то бабушка, а потом и наши матери, и тѐтя Фатя чѐтко объяснили нам, как нужно одеваться, чтобы не навлечь позор на семью. Но, очевидно, на семью Айсель это правило не распространялось, если ей было дозволено всѐ, а наши старшие по-фарисейски воспринимали это, как ни в чѐм не бывало...
Глава 28
Как же я ненавидела себя! Я, неоперившаяся школьница, к тому же лишѐнная материнской поддержки, казалась себе лишь гадким утѐнком по сравнению с невероятно взрослой и уверенной в себе красавицей Айсель, которая вдруг в середине вечера неожиданно для всех обратилась к моему кузену со словами:
- А ты не покажешь мне сад? Я обожаю природу!
С таким же успехом сад могли продемонстрировать ей и мы с кузинами, но высокомерная красавица стойко игнорировала нас. Мой предатель кузен с готовностью вскочил, галантно провожая еѐ в глубь сада, а я услышала, как тѐтя Назлы восхищѐнно мурлычет вслед новоявленной парочке:
-Ах, какая замечательная пара! Allah saxlasın!Allah xoşbəxt eləsin hər ikisini də*¹
Убитая горем, я убежала в свою комнату, где, уткнувшись в подушку, прорыдала горько и отчаянно вплоть до наступления сумерек. Я не спустилась вниз до самого отъезда гостей, но моего отсутствия, казалось, никто не заметил. Впрочем, я кривлю душой, говоря так, потому что ко мне в комнату несколько раз стучалась Ругия-нэнэ. А обеспокоенный моим отсутствием дедушка, рано покинувший застолье, чтобы не смущать своим присутствием распивающих алкогольные напитки гостей, звал меня снизу, по всей вероятности для того, чтобы я заварила ему его любимый чай. Нет, уж, дудки, пусть ему чай заваривает его будущая невестка Айсель, я же была занята придумыванием планов подрыва назревающей помолвки...
- Нам пора уезжать, вы, что, не знаете, что я боюсь водить машину в темноте! - услышала я властный голосок прекрасной и капризной Айсель. Родители еѐ поспешно поднялись и начали прощаться, бурно благодаря за оказанный приѐм.
Из моего окна было видно, как вся семья отправилась провожать гостей к воротам, и я вскипела от злости, увидев в руках Айсель букет цветов из нашего сада, явно собранный моим услужливым кузеном для божественной гостьи. А как же я? А как же его обещание увезти меня на наш остров? А наша свадьба в последнее лето нашего детства? Неужели он оставит меня вдовой?!
1. Allah saxlasın! Allah xoşbəxt eləsin hər ikisini də! (азерб.) - Да хранит их Всевышний! Да ниспадѐт на каждого из них милость Всевышнего!
Глава 29
Я была так убита горем, что не вышла к завтраку на следующий день и не отреагировала на ритуальный утренний клич моего коварного возлюбленного, когда он забросил в моѐ окно белую гвоздику. Я смяла цветок, выбросив его из окна. Я была уверена: сердце Азера покорила соперница, а жалость его мне была не нужна!
...В тот воскресный день с утра мы планировали отправиться домой, потому что на следующий день, в понедельник, всем нужно было быть на работе или на занятиях. Однако, ко всеобщему удивлению, дедушка Ибрагим решительно заявил, что собирается взять нас в деревню, в гости к своим родственникам. Никто никогда не смел возражать дедушке, и, набившись в машины, вся наша семья к великому неудовольствию наших отцов и чванливой тѐти Назлы, отправилась в деревню, родом из которой был наш дедушка Ибрагим.
В посѐлке Шувелян жил младший брат дедушки Ибрагима, дедушка Миркязим, который встретил нас с радушием и гостеприимством настоящего азербайджанца. В мгновение ока был заколот барашек, освежевано нежное мясо, накрыт стол, но прежде чем сесть за стол, дедушка Ибрагим попросил у брата разрешения показать молодѐжи его конюшню. Удивлѐнные, мы поплелись вслед за агсаккалами в конюшню, откуда доносилось ржание лошадей. Осмотрев вместе с нами грациозных лошадей – гордость дяди Миркязима, дедушка вдруг замедлил шаг.
- Взгляните на это животное! – обратился к нам дедушка Ибрагим, погладив маленького чистенького ослика, стоявшего рядом с лошадью. – И скажите мне, чем он хуже этой породистой лошади?
Мы не понимали, куда он клонит, и поэтому молчали, хлопая глазами, а тем временем дедушка продолжал этот неожиданный экзамен.
- Скажите мне, дети мои, разве у него некрасивые глаза? – спросил он нас.
Мы дружно подтвердили, что глаза у ослика были прекрасными, а они, действительно, были гораздо красивее глаз стоявшей рядом лошадки.
- Тогда ответьте, доводилось ли вам слышать когда-нибудь, чтобы кто-то, восхваляя глаза прекрасной девушки, сравнил еѐ глаза с глазами ослицы?
Нет, подобного мы не слышали, и поэтому стали смеяться, а дедушка продолжал, не обращая внимания на наше веселье:
- А произносил ли кто-нибудь в вашем присутствии подобные комплименты: чистоплотный, как ишак, или верный, как ишак?
Нет, такого мы никогда не слыхали, подтвердили мы, давясь от смеха.
- Интересно, почему же? Ведь ишак никогда не выпьет стоячую или мутную воду и верно работает на хозяина до конца своих дней, перетаскивая для него тяжелейший груз! Тем не менее, работающий в поте лица человек заявляет, что проработал, как ишак, добавляя в свои слова негативный оттенок. А если мы хотим сказать про кого-то, что он неучтив, невоспитан, хам и невежа, то мы сравниваем этого человека именно с ишаком! А как насчѐт пословицы: «если осла нагрузить драгоценными камнями, то всѐ равно ему будет тяжело»? Или: «ишак в шафране толк не знает?» Так ответьте мне, за что это животное, столь полезное нам в хозяйстве, сыскало себе такую сомнительную репутацию? «А, действительно, за что?» - призадумались мы.
- Может, потому что, осел упрям и своенравен? – предположил Азер.
- А разве мало на свете других не менее упрямых животных? – не согласился дедушка.
Так как других версий не поступало, дедушка обвѐл нас взглядом и, задержавшись глазами на Азере, медленно отчеканил:
- Так знайте ж: нет на свете второго подобного животного, как ишак, которое нахально шествует впереди своей матери. В природе все малыши учтиво идут за матерью, уступая ей дорогу и первенство. Исключение составляет только ослѐнок, который, настолько не уважает Старшего, что забегает вперѐд матери!
Заметив наше удивление, дедушка Ибрагим подтвердил:
-Да, да, не удивляйтесь, это единственное животное, беспардонно позволяющее себе идти впереди старших, не считаясь с ними. И именно за это своѐ качество ишак заслужил такую сомнительную славу и так не почитаем, что все остальные достоинства его забыты, а сравнение с ним оскорбительно для уважающего себя человека.
Мы опешили, не зная, к чему он клонит, как вдруг дедушка сказал, глядя на Азера:
- Выбирая себе партнѐра жизни, свою половину, думайте не о красивых глазах и ногах, а о том, насколько почтительно этот человек относится к старшим... Если девушка не даѐт слова молвить родителям, перебивая их на каждом слове и ведя себя, как пуп земли, если девушка в присутствии родителей принимает за них решение, когда им стоит покинуть торжество, грош цена всем остальным еѐ достоинствам!
Аллилуйя! Я обожала дедушку Ибрагима!!!
Глава 30
В то время как в Баку жизнь текла по размеренному руслу, в Карабахе происходили страшнейшие события: вооружѐнные до зубов армяне успели захватить не только Карабах, но уже и близлежащие с ним азербайджанские районы. Не выдержав столь тяжѐлых ударов, всегда подвижный и энергичный дедушка Ибрагим, в отчаянном бессилии, слѐг в постель, и целых два месяца его могучий организм боролся за жизнь. У ног дедушки жалобно мурлыкала грустная кошечка Туту, наводя на всех тоску. Мы страшно боялись потерять нашего дедушку Ибрагима, но, слава Богу, с наступлением теплых дней он неожиданно выздоровел, заявив, что собирается переехать на дачу, где вновь с упоением отдался работе с землѐй.
Верные семейной традиции, летом мы по-прежнему собрались вокруг бедного дедушки, сгорбившегося от выпавшей на его старческие плечи тяжѐлой ноши – оккупации армянами земель наших прадедов. В те летние дни дедушку Ибрагима ожидал ещѐ один удар – он потерял свою любимицу Туту, которая в последние годы почти ослепла и едва передвигалась. Дедушка похоронил еѐ в саду, под абрикосовым деревом, в тени которого Туту любила спать. Могилку дедушкиной любимицы украсил каменный памятник кошечке на низеньком пьедестале с табличкой «Туту-ханым»...
Словно в забытьи, продолжал дедушка Ибрагим возделывать свой сад и собирать вокруг себя детей и внуков, упрямо не замечая того, что дачные дни потеряли своѐ прежнее очарование. Наши сборы на даче в те дни походили на пир во время чумы, потому что все соседские дачи были заселены несчастными азербайджанскими беженцами из Армении, Лачина и Карабаха. Удивительно, но на нашу дачу они не покушались, очевидно, из уважения к личности моего дедушки, который без устали возделывал свой сад, чтобы побаловать богатым урожаем своих обездоленных соседей. Самым высшим наслаждением для себя считал он угощать этих несчастных людей выращенными собственными руками дарами земли.
За нашим столом ежедневно восседали поочерѐдно приглашѐнные новые дачные «соседи», на которых больно было смотреть. Тѐтя Назлы, тѐтя Фатя и бабушка тюками раздаривали им нашу старую одежду. Среди этих потерянных несчастных людей мы выглядели белыми воронами и чувствовали себя очень неловко. Забросив игры и забавы и не находя применения своей энергии, целыми днями мы трудились, помогая дедушке возделывать сад. На даче уже давно перестали готовить шашлыки, чтобы не раздражать соседей опьяняющим ароматом жареного на вертеле мяса. Даже принятый в Азербайджане красивый обычай посылать соседям «пай» – хотя бы тарелку любого свежеприготовленного блюда, аромат которого распространялся за пределы дома, - терял свою силу, потому что при всем желании невозможно было бы накормить столько страждущих, заполонивших всю округу...
Внезапно повзрослевшие, мы приезжали на дачу, словно отбывая воинскую повинность, содрогаясь от мысли, что когда-нибудь, без дедушки эта дача осиротеет. Даже Остров Азераиды, на который мы перестали наведываться, не смог бы развеять нашу тоску...
Да и здоровье дедушки оставляло желать лучшего. Его, никогда не знавшего сердечных болей, время от времени одолевали приступы сердечной недостаточности и резкие скачки кровяного давления.
- Вам запрещены перегрузки, вы должны отдыхать, отец! Помимо того, вам нужно непременно принимать какой-нибудь диуретик! – обеспокоено заявляла тѐтя Назлы, опытный врач-кардиолог, ходившая за свѐкром с тонометром в руках.
- Я совершенно здоров и совсем не перегружаюсь. Вот была бы жива моя Туту-ханым, никакой диуретик бы мне не понадобился! – возражал дедушка, уверявший, что человек, имеющий кошку, никогда не будет страдать гипертонией.
- Может быть, заведѐм новую кошку? – с готовностью предложил папа.
- Нет, сын, я не смогу предать память Туту-ханым... – решительно ответил дедушка Ибрагим.
Не взирая ни на что, он продолжал работать в саду. Как-то, помогая дедушке собирать в саду персики, я неожиданно для себя произнесла: - Как сделать, чтобы время остановилось? Ведь чем дальше, тем хуже...
Дедушка вздохнул:
- И всѐ-таки нельзя терять веру, гызым. Нужно верить в хорошее.
Он больше не называл меня «ахчи», хотя мне иногда так хотелось услышать от него это привычное для моих ушей слово....
- Дедушка, - вдруг попросила его я. – Обещай мне, что ты будешь со мной всегда, пока я живу!
- А я и буду всегда с тобой, - улыбнулся мой дедушка. – Всякий раз, когда ты сорвѐшь с дерева инжир или персик, я буду с тобой; каждую весну, когда будут цвести яблоневые и вишнѐвые деревья, ты будешь знать, что я с тобой; с каждым распустившимся цветком я буду улыбаться тебе, моя родная внученька... Я прижалась к нему и мы долго стояли, наслаждаясь обществом друг друга, а потом он повѐл меня в глубь сада, к цветочной оранжерее, чтобы собственноручно срезать для меня самые красивые цветы ...
Глава 31
Осенью мы перебрались в город. Зачастили дожди. В один из дождливых дней дедушка Ибрагим отправился на четверг поминать нашего усопшего родственника и услышал, как некто из дальних знакомых семьи с неприглядной репутацией ловеласа съязвил за его спиной:
- Среди нас есть и такие, кто мало того, что породнился с армянами, но и прятал в своѐм доме их! И эти люди смеют считать себя порядочными мусульманами и патриотами! Просто стыдно за них, ей Богу...
Дедушка Ибрагим пришѐл домой сам не свой. Весь дрожа от гнева, он поделился с бабушкой Ругиѐй своей болью:
- Разве такую старость мы заслужили, Ругия-ханым? Разве я хоть раз в своей жизни совершил недостойный поступок, чтобы мои дети стыдились меня? Я никогда не зарился на харам*¹, всю жизнь честно и исправно трудился для процветания своей родины. Во время второй мировой войны я, как каторжный, работал на нефтяных вышках, потому что верил, что для победы над врагом нужна нефть. Никогда Советский Союз не смог бы одержать победу над врагом, если бы не героический труд бакинских нефтяников и наша бакинская нефть! А когда Гитлер направился на Кавказ с операцией «Барбаросса», я отправился добровольцем на фронт и воевал, дойдя до самого Берлина. После войны я вновь, не покладая рук, трудился, чтобы помочь восстановлению страны. Где сейчас эта страна? Почему она нас предала? Правильно говорил мой покойный отец, так и не смирившийся с насильственным установлением советской власти в Азербайджане: «Какая разница, кто будет топтать землю наших предков – русский медведь или персидский шакал? И тот, и другой хищник: сожрѐт мясо, обглодает кости, и растопчет наши остатки...» Бедный мой отец, как в воду глядел...
- Allah rəhmət eləsin ona,*² - едва слышно произнесла бабушка Ругия.
- Allah ölənlərinə rəhmət eləsin, Ругия ханым,*³- задумчиво ответил дедушка и продолжил:
- Покойный отец всегда утверждал: с недобрыми намерениями стремились сюда соседние империи. Им нужна была только наша нефть! Мы же первыми на всѐм Востоке установили Азербайджанскую Демократическую Республику во главе с Мамед Эмином Расул-заде! А какой Кабинет министров собрал покойный: все, как один, аристократы, интеллигенты и умницы... Во всей истории нашего народа Азербайджан только во время их правления и познал настоящий расцвет... Э-эх... Но не дали им долго продержаться армянские националисты и русские шовинисты – какое несчастье для нашего народа!..
Дедушка Ибрагим закрыл глаза и мечтательно произнѐс, качая головой:
- АДР продержалась только двадцать три месяца... Как далеко мы ушли бы, чего достигли бы, если б не то жестокое вмешательство большевиков! Но они вошли сюда с огнѐм, при поддержке предателей-армян и задушили молодую Азербайджанскую Республику...
Голос его дрогнул и он расплакался совсем по-детски, что случалось с ним крайне редко. Помолчав немного, Ибрагим-баба продолжил:
- Мы не верили своим агсаккалам, а ведь они были правы в своей неприязни к русским империалистам! Русские насильно установили здесь власть большевиков при активной поддержке армян. Разбойник Степан Шаумян истреблял наши лучшие умы, а русские ещѐ и заставили нас ставить памятники этому «революционеру», а, по сути, махровому дашнаку... Им мало было того, что они упразднили Карабахское ханство, сделав его российской вотчиной, они ещѐ и посмели переименовать древний город Ханкенди,*4 в Степанакерт в честь этого преступника!!! И мы, слепцы, поклонялись этой власти семьдесят лет!!! За что? За то, что они лишили нас нашей веры, наших традиций, нашей истории и нашей культуры? За то, что они растоптали нас: Россия - Северный Азербайджан, Персия же – Южный с его тридцатимиллионным азербайджанским населением? Нас они заманили в армянскую мышеловку Карабаха, а южных азербайджанцев истребляют только за то, что они «смеют» говорить на родном языке на земле своих предков! Подумать только!!! Мы же десятилетиями покорно и молча наблюдали, как наши тебризские ковры предлагаются на мировом рынке, как персидские, только потому, что Азербайджан стал частью Ирана. Смирились с тем, что наши гении пера – Низами, Физули выдаются за персидских авторов! И даже моя бедная Туту-ханым, известная, как представительница «персидской» породы кошек – была самой обыкновенной азербайджанской кошкой, но кто об этом знает? Мы не скупы и не мелочны: о-о-о, азербайджанская душа щедра и широка – бери что пожелаешь! Кто – ковры и наследие поэтов, кто – блюда национальной кухни, а кто – земли!!!
При этих словах дедушка Ибрагим разразился судорожным кашлем. Когда на него накатывал приступ кашля, помогало только одно испытанное средство: прохладная настойка набата.*5 У бабушки Ругии всегда был готов этот сладкий напиток – она растворяла прозрачные сладкие кристаллики набата в воде, и рекомендовала его от кашля взамен всем другим снадобьям. Отпив чудодейственного напитка, Ибрагим баба продолжал:
- Я воспитал порядочных детей, которые не сделали никому, кроме себя, ничего худого, а самое главное, я оставался на протяжении всей своей жизни добропорядочным мусульманином, для которого нет ничего важнее священных канонов Ислама... Когда Мурад собрался жениться на армянке, я пытался отговорить его от этого опрометчивого шага, но парень полюбил, молодые перешли границы дозволенного и ... пришлось уступить... После того, как Карима приняла Ислам и вошла в мой дом, я уже не мог не относиться к ней, как к дочери, она же стала моей невесткой, а еѐ родители – моими сватами! Видит Аллах, я любил еѐ не меньше, чем Фатиму... А еѐ отец был для меня словно брат… Как же я мог бросить Хосрова и его жену в минуту опасности? Да всемогущий Аллах покарал бы меня, если бы я отвернулся от человека, с которым породнился и разделил хлеб-соль, даже если он – армянин! Так почему же меня смеет стыдить тот самый прелюбодей, кто ещѐ вчера содержал армянку в любовницах?
Он задумался, перебирая чѐтки, а потом вдруг сказал:
- Положим, я не могу изменить ход истории, положим, я не могу решать судьбу Отечества... Но в собственной семье моѐ слово могло бы быть услышанным! Не согласен я с этим положением вещей, Ругия-ханым, ой как не согласен... Ведь сколько раз говорил я Мураду, что он должен поехать за Каримой, а он всѐ твердит: письмо, письмо! Да какая разница, что написала женщина на бумаге в минуту отчаяния? Надо было поехать вслед за женой, посмотреть ей в глаза - и в еѐ глазах прочесть ответ на все вопросы, а не на бумаге! Вай-вай-вай, во что превратились наши мужчины под влиянием русских - из кавказских игидов *6 они превратились в советских обывателей и бюрократов! Какое письмо может стоять между мужем и женой? Неужели клочок бумаги важнее веры в человека? И такое называется культурой?!
До начала семейного ужина дедушка Ибрагим, как обычно, отправился совершить вечерний намаз. Мы долго ожидали его за накрытым столом, но дедушка не торопился присоединяться к нам. Мешать молящемуся человеку – большой грех, тем не менее, ежевечерне ужинающий вместе с нами отец после долгого ожидания всѐ же решился нарушить покой дедушки, заглянув в его комнату.
- Отец! – неожиданно повис в тишине квартиры его душераздирающий крик, и мы похолодели, поняв, что потеряли главу рода, с чьим уходом захлопнулись врата нашей волшебной дачи, чудесного оазиса в пустыне слѐз и горестей...
1. харам – недозволенный, запрещѐнный шариатом, здесь: приобретѐнный нечестным трудом; доход, получаемый не от своего труда.
2.« Allah rəhmət eləsin ona» (азерб.) – «Упокой, Господи, его душу» 3. «Allah ölənlərinə rəhmət eləsin» (азерб.) – «Упокой Господи и души твоих усопших» 4. Ханкенди – летняя резиденция Карабахского хана под Шушой, в переводе с азербайджанского означает «Ханское село»
5. набат (азерб.) - прозрачные кристаллики различной формы из застывшей смеси сахара с фруктовым соком
6. игид (азерб.) - удалец, храбрец, смельчак
Глава 32
Я была сломлена потерей дедушки, страдая, как никогда прежде. Прижавшись друг к другу, мы с Азером плакали навзрыд, объединѐнные общим горем, которое ещѐ больше сблизило нас. А как иначе? Ведь незабываемым впечатлениям, которые подарила нам радость жизни на даче, мы были обязаны именно ему - дедушке Ибрагиму, который был оплотом нашего рода, стержнем, объединившим вокруг себя всех нас. «Всѐ хорошее ушло с ним», - произнѐс Азер, сам устрашившись жуткой правдивости этих слов...
Мы погрузились в траур, и мне казалось, что мир вокруг стал чѐрным и безрадостным... На первый поминальный четверг, куда, казалось бы, стѐкся весь город, к дяде Гасану и моему отцу подошли с виноватыми лицами соседи из дома напротив: сутулый седовласый дядя Джамал и его сын Тарлан, которого несколько месяцев назад обручили. Все первые семь дней они не отходили от палаток, активно помогая нашим родственникам в приготовлении траурного поминального стола.
- Мы пришли к вам просить прощения за то, что в ваши траурные дни вынуждены проводить свадебное торжество: сами понимаете, всѐ было заранее запланировано и отменить его мы не в силе...
Дядя Гасан ответил:
- Хэир и шэр* ¹ соседствуют испокон веков. Спасибо вам за оказанное уважение, да благословит Аллах твоѐ свадебное торжество, сынок!
Через два дня состоялась свадьба Тарлана, но из уважения к памяти дедушки соседи постарались как можно меньше гудеть и шуметь, выезжая на машинах за невестой. Наши соседи настрого предупредили музыкантов, по обычаю, оповещающих всю округу о предстоящей свадьбе, играя на зурне, кларнете и нагаре, чтобы они начали исполнять «Вагзалы» *² только в квартале невесты.
Наша семья отправила Азера на соседскую свадьбу со свадебным подношением – конвертом с круглой суммой в помощь молодожѐнам.
- Пойдѐшь со мной на свадьбу? – тихо спросил меня Азик, отведя в сторону.
- Ты что? – испугалась я. – О какой свадьбе может идти речь, когда мы только потеряли нашего агсаккала?
- Неужели ты думаешь, что я собираюсь там присутствовать или сидеть? – обиделся Азер. - Мне нужно только передать подарок семьи и вернуться, а одному неохота...
Мне стало ясно, что Азик не хотел оставлять меня одну, и я молча последовала за ним. Взяв такси, мы поехали в сторону «Восьмого километра» к горящему огнями популярному ресторану «Хары Бюльбюль».*³ У ресторана было шумно и многолюдно: со всех концов туда стекала нарядная и сверкающая публика, торопясь присоединиться к поздравлениям. Найдя нужный зал, мы с Азером передали конверт с деньгами «сборщику» подарков – доверенному лицу семьи, сидящему в фойе перед раскрытой тетрадью со списком. «Сыновья Ибрагим-киши Багирова», - записал мой кузен, поставив рядом сумму: триста долларов. Когда мы покидали здание ресторана, из которого доносились оглушительные звуки музыки, я не выдержала.
- Разве сейчас нам до этого? Стоило только ради того, чтобы вручить им конверт с деньгами, тащиться в сторону «Восьмого Километра»? – я была очень подавлена смертью дедушки, и всѐ виделось мне сквозь призму траурных очков.
- Конечно, стоило, Малыш!- уверенно ответил Азер. - Это и есть самое основное богатство нашей культуры: уважение, сострадание к ближнему и взаимовыручка.
1. хеир и шэр (азерб.) - радость и горе
2. «Вагзалы» (азерб.) - традиционная национальная мелодия, под звуки которой невесту увозят в дом супруга
3. «Хары Бюльбюль» (азерб.) - ресторан, названный в память об уникальном цветке, растущем только в Карабахе, по форме напоминающем соловья, наклонившегося над цветком
Глава 33
После смерти дедушки отец мой настоял, чтобы мы с бабушкой Ругиѐй перебрались к нему, и нам пришлось уступить его требованиям. Закрыв двери своей квартиры в Крепости, где она провела с дедушкой Ибрагимом всю свою жизнь, похудевшая и потускневшая, Ругия-нэнэ перебралась в нашу квартиру, в которой мне всѐ напоминало о моей маме и нашей прежней жизни. В свою прежнюю школу я не вернулась, и каждое утро шофѐр моего отца увозил меня в школу по соседству, а после занятий встречал. Не находя среди встречающих своего гордого и величественного дедушку, я, глотая слѐзы, молча приезжала домой в объятия бабушки Ругии...
После смерти дедушки бабушка Ругия очень сдала, она даже ростом стала меньше. Тем не менее, она продолжала нести на своих плечах тяжѐлую ношу агбирчек,*¹ роль сложную и ответственную, потому что агбирчек, как и агсаккалу, ошибаться нельзя. По-прежнему, мы всей семьѐй собирались вокруг неѐ весной, чтобы печь шекербуру, пахлаву и шоргогалы к празднику Новруз байрам, а осенью, чтобы солить и мариновать капусту, фаршированные зеленью и чесноком демьянки и перчики. Летом же бабушка продолжала варить варенье и джемы на три семьи, с той лишь разницей, что после смерти дедушки варенье варилось не на даче, а дома – на дачу теперь никто и носа не показывал...
Всѐ бы, наверное, так и продолжалось, если бы не одно обстоятельство. Через два года после смерти дедушки мой отец, уступив настоятельным увещеваниям тѐти Назлы, решил ...жениться.
Меня очень расстроило, что сватьѐй взялась быть именно тѐтя Назлы, считающая, что еѐ деверь обязательно должен быть женат. Она и подыскала ему подходящую партию. А ведь прошло всего несколько лет после отъезда моей матери, с которой тѐтя Назлы была очень дружна... (Позже мне стало известно, что старалась она, в основном, для себя, потому что моего дядю Гасана поднимали по служебной лестнице и неустойчивое семейное положение брата, разведѐнного с армянкой, очень мешало его карьерному росту). Кандидатурой на замещение вакантной должности моей матери стала Дильбер - знакомая тѐти Назлы родом из Физули*², потерявшая в Карабахской войне своего жениха. Обладательница довольно приятной внешности тридцатилетняя Дильбер-ханым, с тонким и хрупким станом и бесстрастным выражением томного и нежного лица, носила траур по жениху уже несколько лет, категорически отказываясь вторично испытать судьбу. Но, сломленная уговорами родственников, она, наконец, сдалась, чтобы предстать перед судом наших строгих и неодобрительных глаз на вечеринке, устроенной в еѐ честь неугомонной тѐтей Назлы. Очаровательная гостья с моим импозантным отцом, побрившимся тщательней обычного в честь такого события, почти не смотрели друг на друга. Я же зорко следила за обоими, но очевидно, они сумели украдкой подглядеть друг в дружке что-то притягательное, потому что сразу после вечеринки в нашем доме начались приготовления к свадьбе.
- Никаких свадеб! – решительно заявил мой отец.
- Но ведь Делечка – девушка, и нам нужно посчитаться с этим, сделав все по обычаям - возражала тѐтя Наза. – Это ведь один раз и на всю жизнь...
- Довольно и скромной регистрации в местном ЗАГСе*³, - твѐрдо сказал отец.
- Ой, даже не во Дворце Бракосочетаний! – разочаровалась тѐтя Назлы. - Но можно ведь отметить это важное событие хотя бы в узком кругу в ресторане уже после официальной регистрации?
Уж кто-кто, а тѐтя Наза умела добиваться своего. Как я ненавидела еѐ в те дни! И почему только эта заведомая подлость по отношению ко мне и моей матери должна была быть приготовлена еѐ руками – руками матери моего Азера?! Зато тѐтя Фатя и бабушка Ругия были всецело на моей стороне. Когда я заявляла:
- Моя мама красивее! – они не спорили со мной.
Когда я злилась:
- Людей смешат: на старости лет свадьбу справляют! – они только тяжело вздыхали и украдкой смахивали беспомощные слѐзы.
Отец же в те дни осыпал меня подарками: строгая система воспитания, заключавшаяся в том, что нельзя безмерно баловать своѐ чадо, была им начисто забыта. И на меня сыпались, один за другим, дорогие украшения, аксессуары, модные костюмы, платья, сапожки, все то, о чем мечтает любая нормальная девочка, но почему-то всѐ это меня не радовало...
1. агбирчек (азерб.) – уважительное обращение к женщинам преклонного возраста;
почтенная, букв.: белокудрая
2. Физули – регион Азербайджана, названный в честь азербайджанского поэта XVI
века Физули
3. ЗАГС – отдел записи актов гражданского состояния – институт, где проходит
регистрация браков, рождений и смертей граждан.
Глава 34
Начались приготовления к свадьбе. Самым удивительным показалось мне то, что из нашего дома в первую очередь стали выносить упакованные в коробки сервизы, дорогую посуду, постельное бельѐ, дорогие столовые наборы – все то, что покупалось мамой годами.
- Почему вы это делаете? – спросила я тѐтю Фатиму, которая вместе с бабушкой Ругиѐй с раннего утра и до самой ночи что-то сворачивала, упаковывала, связывала и выносила в коридор, веля шофѐру перевозить всѐ это добро в Крепость, в покинутый бабушкин дом.
- Это твоѐ приданое, детка, - отвечала моя бибишка. – И не нужно его оставлять в распоряжение мачехи.
- Но ведь здесь живѐт мой отец, - противилась я. – Он хозяин, а не она.
- Он и велел навести нам порядок в своѐм доме, - пояснила бабушка. – Твоѐ приданое отныне будет храниться в моѐм доме.
Я глядела на ловко упаковывающих моѐ приданое бабушку и бибишку, и во мне поднималось двоякое чувство. С одной стороны, приятно, что о тебе заботятся, а с другой стороны, нас с мамой, покупавшей и собиравшей это приданое, фактически окончательно и бесповоротно выселяли из родного дома...
Ещѐ больше меня удивило решительное поведение моей бабушки Ругии, заявившей отцу во время ночных откровений (удивительно, до чего бывают простодушными взрослые, считающие, что дети по ночам спят. Лично я не помню ни одного серьѐзного ночного разговора, который произошѐл бы без моего ведома и пассивного участия за прикрытыми дверями):
- Мурад, qurban olum sənə, *¹ я хочу, чтобы ты обрѐл счастье в новом браке. Это твой второй шанс, так что постарайся понять меня правильно. Я... не буду жить под одной крышей с невесткой. Я решила переехать в свою квартиру, и это уже решѐнный вопрос, который ты даже и не думай оспаривать. И вопрос с Аидой можешь считать решѐнным: девочку я тоже здесь не оставлю, она переедет со мной.
Отец опешил:
- Ты о чѐм, мама? Как это переедешь? Что ты такое говоришь?
- Очень просто: когда живѐшь поодаль, и уважения больше, и разговоров поменьше. А насчѐт Аиды: пока я жива, девочка будет жить со мной, я не отдам еѐ в услужение к мачехе!
- Мама, - укоризненно покачал головой отец. – Ну, до каких пор вы будете так относиться к невесткам? Ты ведь еѐ толком и не знаешь, так почему ты считаешь, что Дильбер будет плохой невесткой тебе и злой мачехой моей девочке? Неужели ты не понимаешь, что девочке нужна мать?
- Я многого навидалась в жизни, и скажу тебе сразу, сынок: оставь ты эту затею. Никто не заменит Аидочке матери. Постарайся быть счастливым сам, но девочку не травмируй.
- О чѐм ты говоришь, мама, девочке просто необходимо иметь мать! Дильбер постарается создать дома нормальную обстановку, в которой нуждается мой ребѐнок и станет ей… хмм... старшей сестрой, а может быть, и матерью.
- А разве у неѐ нет матери? – повысила голос бабушка Ругия.
- Но ведь родная мать бросила нас и убежала, а дочка моя растѐт одна. Так неужели, если девочка будет расти в полной семье, она будет менее счастливой?
- Да! – убеждѐнно ответила бабушка. – Она не сможет жить в своѐм доме, где хозяйничает чужая женщина и будет всѐ время вспоминать свою мать. Дильбер очень молода, неопытна, она может ненароком ранить Аиду, а я этого просто не допущу. Предвидеть и предупреждать беду – теперь моя обязанность.
- Понимаешь ли ты, что про меня скажут люди? Что я за мужчина, если моя мать и дочь живут вдали от меня?
- Неужели тебя это волнует? Главное не это, а чтобы все жили в полном согласии...
Я безмолвно ликовала, неожиданно став свидетельницей того, как моя бабушка заступается за меня. Перспектива жить в отцовском доме рядом с его новой женой совершенно не радовала меня, а то, что бабушка Ругия так решительно отстаивала меня, сделало меня почти счастливой.
Таким образом, мы вернулись в Крепость. В те дни я ходила в школу одна, без провожатых, потому что после возвращения в республику президента Алиева в городе стало спокойней, прекратились разбои, грабежи и анархический произвол.
1. «qurban olum sənə» (азерб.) – ласковое обращение в значении: милый, дорогой.
Буквально: «Я готова пожертвовать собой ради тебя!»
Глава 35
После нашего переезда в Крепость, папа наведывался к нам каждый вечер. Он внимательно изучал мой школьный дневник и следил за тем, чтобы в холодильнике не переводились продукты, а в конце недели он заезжал за нами, чтобы взять нас в гости в свой дом. Эти визиты в свой родной дом были для меня пыткой, хотя Дильбер старалась изо всех сил, изображая из себя радушную хозяйку, но я-то понимала, что это делалось с целью произвести хорошее впечатление на меня и, главное, на бабушку Ругию.
Как-то после ужина мы, как всегда, чинно устроились перед телевизором, пытаясь заглушить передачами с голубого экрана чувство неловкости, установившееся в семье с появлением Дильбер. А по телевизору передавали трансляцию исторического поединка – матча двух гроссмейстеров – чемпиона мира Гарри Каспарова, бывшего бакинца, наполовину армянина и тринадцатилетнего чемпиона мира, тоже бакинца, азербайджанца Теймура Раджабова.
Никогда прежде я не видела отца таким азартным: он кричал, как ребѐнок и заплакал от радости, когда наш юный Теймур победил опытного чемпиона с мировым именем. Я тоже захлопала в ладоши от счастья и радости за нашего юного и талантливого земляка. Когда корреспондент подошѐл к Гарри Каспарову взять у него интервью, Гарри, не считаясь со своим имиджем, резко крикнул на журналиста, со злостью отмахнувшись от него.
- Злишься, земляк? Так тебе и надо! – с неожиданным злорадством сказал папа. – Давно ты заслужил этот щелчок по носу! Надо же - родился в Баку, сформировался здесь, получил здесь путѐвку в жизнь и даже пальцем о палец не ударил, чтобы употребить своѐ влияние для урегулирования конфликта... Да здравствует же наш Теймур! Пусть это будет первым знаком в победе нашего народа над армянскими захватчиками!
Мы шумно отмечали победу молодого азербайджанского шахматиста. При этом Дильбер-ханым вела себя так тактично, что старалась даже не упоминать об армянах, но именно это и выводило меня из себя. Лучше бы она, как и все нормальные люди вокруг, плевалась бы им вслед, проклинала бы их, ну хоть каким-то образом демонстрировала своѐ отношение к той несправедливости, что они натворили! Но моя мачеха упорно молчала, хотя все телеканалы, опережая друг друга, передавали новости об ужасающем своими масштабами и жестокостью армянском терроризме, простиравшемся уже далеко за пределы Карабаха в близлежащие районы Азербайджана. Однако Дильбер продолжала упорно щадить моѐ «армянское» самолюбие, и я молча презирала еѐ за эту фальшь. Молчаливое презрение – на большее я не была способна, я не хотела откровенно огорчать отца, так старавшегося, чтобы всем было хорошо... «Лишь бы ты был счастлив, папочка, - думала я. - Я всѐ стерплю, чтобы только тебе было хорошо...»
Глава 36
Однако в ближайшее время меня постигло большое разочарование и в отце, ибо вскоре я заметила округлившийся животик миловидной Дильбер... После этого меня как будто подменили. Я не спала ночами, представляя, чем занимается мой «серьѐзный» отец со своей новой жѐнушкой. «Предатель!» - скрежетала я зубами и засыпала вся в слезах.
Вскоре родился их первенец. Дильбер ухитрилась родить мальчика, и была ужасно горда своим материнством. В больницу к ней меня не взяли, зато на седьмой день после родов, в день выписки Дильбер из роддома, я вместе с бабушкой Ругиѐй, тѐтей Фатей, тѐтей Назлы и кузинами имела счастье созерцать сморщенное личико маленького уродца, которым все безмерно восхищались, бережно передавая из рук в руки. Но я совсем не разделяла их восхищения и была раздражена тем, что в нашем доме хозяйничала теперь властная мать Дильбер – тѐтя Кюбра, которую я окрестила Коброй.
Первым младенца получила в руки бабушка Ругия. Передавая ей в руки запеленатый комочек, Кюбра-ханым, мелкокостная проворная женщина с гладко зачѐсанными назад волосами и настороженным взглядом алчных глаз, гордо произнесла:
- Возьми, бабушка, своего внука,- ведь он хочет, чтобы ты лично прошептала ему в ушко его имя вместе с традиционной молитвой.
Бабушка Ругия, светясь от восторга от встречи с новым внуком, ответила:
- Пусть молодые назовут, как хотят - я никогда не вмешивалась в решения своих детей.
Неугомонная Кобра продолжала:
- Тогда позвольте огласить волю родителей новорождѐнного, пожелавших назвать его Ибрагимом в честь дедушки по отцу!
Тѐтя Фатя, которой передали маленького уродца, расплакалась от счастья:
- Atam!*¹
Она положила на конверт с младенцем старинную золотую монету с портретом русского императора, а счастливая бабушка Ругия, надев на тонкий палец Дильбер бриллиантовое кольцо «гюль»*² с крупными камнями, прослезилась:
- Üzün ağ olsun, qızım, adı ılə böyüsün!* ³
Кобра удовлетворѐнно крякнула, гордо оглядев присутствующих. Меня она не удостоила даже взглядом, и мне оставалось наблюдать в качестве посторонней, как все сюсюкаются с папиным сыном, в то время как я – его старшая дочь, была оттеснена в сторону и забыта! Я кипела от негодования: обо мне, некогда самой любимой в этом доме, начисто забыли! А ведь это благодаря мне и согласно моей воле папа женился! Попробовала бы родить эта Дильбер, если бы я не дала согласие на их брак! Никто ведь не знает, что накануне объявления решения о женитьбе отец спросил меня:
- Доченька, ты не возражаешь против... моего решения? Аидочка, родная моя, поверь, если ты против, я никогда не женюсь! Запомни: ты для меня – это всѐ!!!
И что теперь получается? Я уже на втором плане из-за какого-то сморщенного червячка?!
Словно почувствовав моѐ настроение, бабушка Ругия позвала меня:
- Аидочка! А ты не хочешь подержать своего братика?
Все разом замолчали, устремив на меня свои любопытные взоры.
- Наша Айка так любит детей! – решила отвести от меня внимание тѐтя Фатя, пока мать Дильбер передавала мне в руки маленького человечка.
...Я спокойно вглядывалась в красное личико маленького Ибрагима, даже не пытаясь изобразить умиление, и краем уха слышала, как женщины продолжают восхищаться:
- Почти четыре кило! Настоящий Геркулес!
В этот момент малыш стал делать крошечным ротиком искательные движения. «Он хочет грудь!» – осенило меня, никогда прежде не видавшей таких маленьких детей. Я улыбнулась, и в решимости помочь исполнить желание своего крошечного братишки, подняла глаза на Дильбер, желая сообщить ей о своѐм удивительном открытии. Вдруг я заметила, как гордо возлежащая среди перин Дильбер, недовольно скосив глаза в мою сторону, кивком головы велит своей матери отобрать у меня ребѐнка. Та спешно ринулась ко мне, преисполненная желания защитить своего бесценного внука от коварной падчерицы дочери. Я чуть не задохнулась от душивших меня гнева и обиды, и почти бросила младенца на руки Кобре. Выбегая из бывшей спальни моей матери, я услышала, как тѐтя Назлы говорит:
- Еѐ тоже нужно понять. Но ничего, со временем перестанет ревновать!
«Дура!» - чуть не крикнула я ей вслед, но нашла в себе силы сдержаться.
1 «Atam» (азерб.) – «Отец мой!»
2. гюль (азерб.) - цветок, здесь: кольцо в форме цветка 3. Üzün ağ olsun, qızım, adı ılə böyüsün! (азерб.) – «Спасибо тебе за то, что соблюла приличия и обычай, пусть мальчик растѐт достойным своего имени!»
Глава 37
А потом я заболела. Я уверена, что моя болезнь началась именно в ту минуту, когда две чужие женщины в моѐм родном доме жестоко обидели меня, опасаясь, что я могу причинить вред новорожденному. Глубоко уязвлѐнная, я не делилась ни с кем своими мыслями и была совершенно безразлична к малышу. Как я могла после того, как ко мне отнеслись, как к врагу, полюбить этого мальчика? Тем не менее, вся наша родня гудела по поводу новорожденного, отовсюду поступали звонки и поздравления, и обо мне начисто забыли. Даже отец, изредка наведываясь к нам, спрашивал меня, светясь от счастья:
ТЕЛЕГРАМБот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
ВКОНТАКТЕБольшая библиотека с любыми жанрами и авторами
Большая Библиотека
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2 книги