Остров надежды

Глава 1

— Дайте ей еще пару недель, — сказала леди Мак-Дутал, когда Нора и через неделю после похорон не проявила никаких признаков того, что хочет вернуться к нормальной жизни. Как и раньше, дочь Томаса Рида целые дни проводила одна в своей комнате.

— Это было очень тяжелое переживание. Ей, наверное, понадобится больше времени.

Томас Рид дал себя уговорить, но пара недель плавно перетекли в пару месяцев и в итоге растянулись на целый год.

Нора совсем не хотела выходить из своего состояния печали. Конечно, со временем ее оцепенение как-то ослабло. Сначала отец заставлял ее приходить на общий обед и ужин в столовую, и, в конце концов, она стала приходить туда уже без его требования, самостоятельно. Она уже не так упорно молчала, отвечала на его вопросы и, казалось, даже любезно прислушивалась к его рассказам о делах. Томас Рид благодарил небо за то, что она, кажется, не обижалась уже на отца. Однако Нора больше не смеялась, и никому не удавалось уговорить ее пойти на какое-нибудь увеселительное мероприятие. На все приглашения — осенью на верховую охоту, зимой — на балы, а весной и летом — на пикники и праздники на природе — она отвечала отказом.

Хотя этих приглашений было намного меньше, чем обычно, — разумеется, скандал повредил ее репутации.

— А может стать еще хуже! — вздыхала леди Маргарет. — Ради Бога, не давайте ей совсем уйти в себя. Таскайте девочку с собой в церковь или куда-нибудь на ужин. Если хотите, давайте балы, тогда она не сможет никуда спрятаться. Но следите за тем, чтобы она была на виду! Иначе дамы придумают себе Бог знает что!

Леди Маргарет сделала многозначительный жест, обозначавший округлившийся живот.

— Я думаю, что она не... — пробормотал Томас.

Леди Маргарет закатила глаза.

— Вы хотите напечатать об этом в газете? — поинтересовалась она. — И все равно, даже если вы это сделаете, найдутся люди, которые вам не поверят.

Итак, Томас Рид вынуждал дочь как можно чаще выходить из дому. Однако Норе больше не доставляли радости ни беседы, ни хорошая еда, ни музыка, ни танцы. Она не прикасалась к спинету, так любимому ею раньше, а когда Томас подарил ей прекрасную арабскую кобылу, она, повинуясь долгу, конечно, выезжала на прекрасном животном в парк Святого Джеймса, но у нее не осталось и следа от былого восторга при поездке галопом или преодолении охотничьих препятствий.

Даже последний отчаянный совет леди Маргарет не принес результатов: Нора ни капли не заинтересовалась красивым молодым конюхом, которого от безысходности нанял Томас Рид Она, казалось, совсем не замечала юноши. Зато пребывание на свежем воздухе изгнало призрачную бледность с ее щек. Хотя царившему идеалу красоты соответствовал белоснежный цвет кожи, здоровая молодая женщина чаще добивалась его с помощью пудры, отнюдь не избегая ласкового солнца.

Подходила уже вторая годовщина со дня смерти Саймона Гринборо, и Томас Рид почти смирился с глубокой печалью своей дочери. Нора по-прежнему сторонилась развлечений, которые так любила раньше, и отказывалась от любых приглашений, которые в последнее время стали усиленно ей присылать.

В первое время после «скандала» общество несколько отдалило ее от себя. В конце концов, никто не знал, не оказалась ли дочь Томаса Рида падшей девушкой. Но когда стало понятно, что ее ошибочный шаг остался без последствий, — леди Маргарет и ее дочь не уставали отпускать искусные намеки на, безусловно, платоническую любовь дочки купца к бедному пэру, — общество было готово снова принять Нору Рид.

Во многих семьях вместе с тем стали живо обсуждать ее пригодность на роль кандидатки в невесты для своих сыновей. Ведь юная женщина отличалась незаурядной красотой и к тому же была единственной наследницей. С тех пор как Норе исполнилось девятнадцать лет, в дом Ридов участились «случайные» визиты вежливости дам среднего возраста, которые изо всех сил нахваливали своих сыновей. Мамочки при этом были в полном восторге от Норы, причем скандал вокруг ее персоны успели предать полному забвению. Как же могла такая скромная, милая молодая женщина выкидывать такие кренделя, о которых шептались в обществе? Нора Рид была вежливой, хорошо воспитанной и одевалась скромно. Она предпочитала сдержанные цвета, по возможности избегала рюшей и лент, а если о чем-то и заговаривала, то не о следующем бале или самой лучшей закройщице, а чаще всего о благотворительной деятельности. Для женщины ее возраста это было, может быть, несколько странно, но тот факт, что такая молодая особа уже занимает свой ум вопросами добродетели, говорил о ее необычной зрелости.

Действительно, тема благотворительного питания и медицинского обслуживания бедняков в Ист-Энде была единственной темой, которая заставляла Нору снова становиться прежней, и новые знакомые открыли для себя ее привлекательность и самоотверженность. Она умела очаровательно обращаться к спонсорам и сама ходила в наиболее запущенные кварталы города, чтобы наблюдать там за раздачей помощи.

Толчком для этой ее деятельности послужило одно из вечерних представлений, которое поспешно и отчаянно организовал Томас Рид вскоре после того, как Нора вернулась к нему. Одна из приглашенных матрон, миссис Анна Уэндрингтон, рассказала о доме для детей-сирот, которому оказывала помощь.

— Эти бедняжки не обязательно являются сиротами, просто их родители не заботятся о них, потому что полностью посвящают себя джину. Склонность к пьянству — это так ужасно! Спиртное заставляет этих людей забыть обо всем!

Миссис Уэндрингтон, довольная своей речью, пригубила вина.

К удивлению остальных гостей и к ужасу своего отца, Нора вдруг громким голосом заявила:

— Причина в том, что джин в той местности дешевле, чем вода. И зачастую он не так вреден для здоровья. Или вы хотели бы пить ту навозную жижу, в которую превратилась вода в Темзе?

Миссис Уэндрингтон наморщила лоб.

— Дешевле, чем вода? Как такое может быть? Впрочем, мы уже думали об этом. Может быть, там надо организовать раздачу чая и кухню, где можно готовить суп. Для детей и родителей. И обязательно с духовным сопровождением. Священник из церкви Святого Георгия...

Нора насмешливо произнесла:

— Пошлите туда лучше врача! Библия не поможет людям, когда их дети кашляют так, что разрываются их легкие! С голоду они умирают реже. Пара костей, из которых можно сварить суп, и чуть-чуть капусты — это все дешево. А если мать пьет джин, то маленькие девочки очень быстро становятся взрослыми, и тогда сестра готовит еду для младшего брата. Намного трудней дело обстоит с деревом или углем, чтобы развести огонь. Если бы вы занялись этим... Если бы вы раздавали чистую воду... А вообще-то надо бы снести с лица земли весь этот Ист-Энд и построить там новые дома, — наконец вырвалось у нее.

— Нора! — укоризненно воскликнул Томас Рид.

Миссис Уэндрингтон поперхнулась, но в ее пользу говорило то, что она об этом уже думала.

— Сейчас нам надо закончить эту малоутешительную и неудобную тему, — сказала она. — Но нам нужно будет поговорить с вами, мисс Рид. Такая наблюдательная молодая дама с острыми глазами и горячим энтузиазмом очень нужна в нашем благотворительном кружке!

Действительно, вскоре после этого она пригласила Нору к себе, и с тех пор молодая женщина все деньги, которые раньше вкладывала в одежду и развлечения, отдавала для улучшения жизни в Ист-Энде. Нора организовала кухни для бедняков и платила энергичному доктору Мэйсону, чтобы тот регулярно консультировал тех пациентов, которые не могли заплатить за себя. Конечно, все это было подобно капле воды на раскаленном камне — ведь очень мало женщин из купечества, не говоря уже о дворянах, решались зайти в городские кварталы, пользовавшиеся дурной славой, и имели представление о том, как живут бедняки. Таким образом, много средств собрать не удалось, но зато эта работа вырвала Нору из ее летаргии.

Томас Рид толком не знал, должен ли радоваться этому.

— Она останется старой девой! — пожаловался он леди Маргарет, которая недавно удачно выдала замуж свою дочь Айлин. — Если она выходит из дому, то только с этими матронами и направляется исключительно в Ист-Энд, а после этого от нее пахнет всякими притираниями, которые выписывает тамошний врач. Она, кажется, лично помогает ему ухаживать за больными. Или же в одиночку катается на лошади по парку, причем этот бедный слуга не поспевает за ней. Я сейчас подыскиваю нового, который не так красив, но зато умеет лучше ездить на лошади. А иногда она возвращается в слезах, хотя слуга клянется, что Нора не ходила на кладбище. Она, к счастью, посещает его редко, но от этого не легче. Танцы она больше не любит, в театры не ходит, на пикники не ездит. Если я чуть ли не силой тащу ее с собой в какое-нибудь общество, она сидит только с дамами и пытается втянуть их в свою благотворительную деятельность.

На юношей она не глядит — при этом она же красива, как юное утро, и мужчины прямо разрываются вокруг нее. А их матери! Каждая матрона этого города с удовольствием представила бы Норе своего сына. Но, если у них и получается, Нора говорит только «я рада» и целый вечер смотрит сквозь кавалера. Так она никогда не выйдет замуж. А пора бы! Я бы уже с удовольствием обзавелся парой внуков, да хотя бы одним мальчиком, который впоследствии руководил бы торговым домом.

Леди Маргарет пожала плечами.

— Вы должны показать ее врачу, — констатировала она. — Существуют же средства против тоски.

Томас Рид, собственно, не верил в то, что Нора больна, но послушно отвез ее к врачу, доктору Моррису, который прописал ей лауданум — средство, содержащее опий.

Норе показалось, что лекарство пахнет точно так же, как сироп из мака, который она давала Саймону, а когда она попробовала его, то, наверное, впервые поняла, какое действие оказывает джин на женщин вроде миссис Тэннер. Нора почувствовала себя спокойно и беззаботно. Но ей не хотелось быть умиротворенной таким образом. Она жила своей болью и своей тоской по Саймону. Она искала его на отдаленных дорожках парка Святого Джеймса, чувствовала его дух в Ист-Энде, искала его даже между страницами тех нескольких книг, которые принадлежали ему и которые принес ей из мансарды Уилсон. В них она чаще всего находила свое утешение. Она читала слова, которые читал Саймон, и мечтала о том же, о чем и он, потому что, естественно, в книгах говорилось о далеких островах и об их открытиях. Она постоянно носила кольцо Саймона на груди — это был еще один способ чувствовать его рядом с собой. Но действительно едиными их души могли быть только на острове, в стране их фантазий, которую сама, без него, она не могла себе создать. Лауданум в этом не помогал. Нора принимала его пару дней, а потом вылила содержимое флакона под розовый куст.

А вскоре после этого ее отец пригласил к себе на ужин Элиаса Фортнэма.

Глава 2

Нора без всякой охоты проверила убранство стола в большой столовой. Домашняя прислуга накрыла на семь персон. Томас Рид должен был сидеть во главе стола, а в качестве гостей ожидались две семейные пары и некий мистер Фортнэм — партнер ее отца по торговле, о котором Нора еще никогда не слышала. Значит, ей в этот вечер придется долго разговаривать с ним: без сомнения, подразумевалось, что он будет главным гостем и усядется за столом рядом с ней. Нора вздохнула и поправила одну из тарелок мейсенского фарфора — этот сервиз стоил целого состояния, которое, конечно, лучше было бы вложить в благотворительную столовую. Ей также пришлось купить себе новое платье: отец настоял на том, чтобы она оделась поженственнее. Нора до сих пор была худощавой, как девочка, и, как жаловалась их повариха, причиной тому было то, что она ест слишком мало. В любом случае, по мнению Айлин и леди Мак-Дугал, ей не хватало женских форм.

Они вдвоем неустанно оказывали давление на Нору с целью заставить ее прилагать усилия к тому, чтобы выглядеть красивее. При этом самой Норе было все равно, как она выглядит. Ей больше нравилось носить практичную одежду, чем облачаться в роскошные вечерние наряды, — хотя ее новое платье из парчи цвета красного вина, несомненно, выглядело очень мило. Ее портниха настояла на том, чтобы подчеркнуть ее маленькую грудь объемными кружевами в вырезе декольте, а само платье украсить золотыми лентами и воланами вместо накладных черных кружев, как этого хотела Нора.

— Вы такая красавица, и вам не пристало ходить одетой, как ворона! — аргументировала швея, и, в конце концов, Нора подчинилась.

Скорее всего, ее отец проинструктировал портниху — сама она вряд ли решилась бы выражаться столь напористым образом.

Нора бросила короткий взгляд на огонь в камине, вокруг которого стояли специальные приемники для жара, чтобы угольки не выпадали на драгоценные шелковые ковры или мраморные статуи, установленные по обеим сторонам от камина. Нора предполагала, что статуи изображали каких-то римских богов. Ее отцу это было все равно — обставляя дом, он консультировался с архитекторами и рассматривал покупку предметов искусства только как финансовую инвестицию.

Наконец все было готово, и Норе оставалось только переодеться — ее горничная уже ждала, нетерпеливо перекладывая с места на место пудреницы, баночки с кремами и грим, на покупке которых настоял отец Норы. Та должна была выглядеть, как любая молодая женщина ее сословия. Она знала, что отец горел желанием поскорее выдать ее замуж, и догадывалась, что ему очень хочется иметь внуков. Однако здесь она никому не даст уговорить себя. Было невозможно представить, что она поддастся на уговоры кого-то из этих молодых господ, которых представляли ей нескончаемыми рядами. Все они выглядели одинаково в своих пестрых, богато украшенных камзолах, открывающих вид на пышные жабо и кружева рубашек, в узких брюках до колен и туфлях с пряжками. А еще эти пышные белые парики, под которыми можно было спрятать целую шевелюру. А может быть, редкие светлые волосы или... темные локоны, как у Саймона. Нора никогда этого не обнаружит, да ей, впрочем, было все равно.

Без всякого настроения она позволила своей служанке превратить себя в типичную белолицую красотку. Однако цвет ее лица был ровным, губы — полными, а особенно запоминались яркие зеленые глаза. Так что вряд ли ее можно было с кем-нибудь перепутать. В конце концов, Нора пришла к выводу, что похожа на фарфоровую куклу. Без сомнения, прекрасную, но довольно безжизненную.

Томас Рид, казалось, ничего этого не замечал. Он выразил восхищение ее видом, когда по широкой лестнице она спустилась в холл. Леди Маргарет и ее супруг, которых моментом раньше приветствовал ее отец, тоже нашли слова признания.

— Какое прекрасное платье, Нора! Вы выглядите в нем по-настоящему взрослой, — любезно сказала леди. — Я так надеюсь, что вскоре увижу, как вы танцуете! В следующем месяце мы даем бал. В честь крещения ребенка Айлин. У нее сын...

От взора Норы не укрылась тоска в глазах ее отца, когда он снова поздравлял лорда и леди Мак-Дугал с рождением их первого внука. Она, со своей стороны, тоже заставила себя сказать пару слов, однако вскоре всеобщее внимание было отвлечено стуком в дверь. Служанка встречала очередного гостя. Нора видела сквозь разноцветные стекла, которые отделяли гостиную от холла, как она принимала пальто у какого-то мужчины высокого роста.

— Нет, нет, цветы я вручу сам, лично...

Голос был громким: видно, его обладатель привык повелевать. Мужчина также не стал ждать, пока девушка-служанка доложит о нем. Он самоуверенно вошел через стеклянную дверь, и Нора побледнела под слоем грима, когда увидела цветы в его руке.

С ума сойти! С того самого дня, как Саймон просил ее руки, никто и никогда больше не выходил ей навстречу с букетом цветов. Было принято по-другому: служанки принимали подарки для хозяев дома уже на входе, а потом демонстративно украшали ими помещения, в которых Нора и ее отец развлекали гостей. Этот мужчина, однако, держал букет цветов перед собой, в то время как его взгляд пробежал по всем женщинам в зале. Он быстро сделал вывод о том, кто здесь хозяйка. Затем поклонился Норе и протянул ей цветы.

— Мисс Рид? Благодарю за приглашение!

Томас Рид улыбнулся гостю.

— Нора, леди Маргарет, лорд Мак-Дугал, разрешите представить вам мистера Элиаса Фортнэма.

Нора впервые испытала чувство благодарности за то, что ее щеки покрыты толстым слоем пудры, которая милостиво скрыла сначала ее внезапную бледность, а затем — так же внезапно вспыхнувший румянец. Ей удалось взять себя в руки, вежливо поблагодарить этого мужчину и рассмотреть его поближе, пока он приветствовал леди и лорда Мак-Дугал. Она с облегчением поняла, что чувство дежавю обмануло ее. У Элиаса Фортнэма не было ничего, действительно, абсолютно ничего общего с Саймоном Гринборо. Разве только одно их объединяло: Фортнэм тоже не носил парика. Хотя его волосы были щедро посыпаны серой пудрой, и истинный их цвет узнать было невозможно, его свисающая на плечи грива была, без сомнения, настоящей. Кроме того, Фортнэм не стал припудривать свое лицо, может быть, потому, что все равно было невозможно полностью скрыть яркий солнечный загар. Непривычно темный цвет лица в декабре в Лондоне. Впрочем, в остальном Фортнэм тоже бросался всем в глаза. Вместо обычных брюк до колен на нем были темные панталоны, а к ним он надел сюртук и короткий жилет из шерсти неброского цвета. Вместо туфель с пряжками на нем были сапоги для верховой езды. Одежда мистера Фортнэма производила впечатление новой и почти не ношенной. Нора знала, что такой стиль назывался модой по-английски и находил все больше и больше поклонников, особенно в Англии. Но в кругу знакомых ее отца он пока не пользовался популярностью.

— Мистер Фортнэм прибыл в Лондон всего лишь пару дней назад, — только что проинформировал ее отец мистера Мак-Дугала. — Однако мы уже давно ведем с ним торговлю. Мистер Фортнэм является владельцем плантаций сахарного тростника. Он прибыл с Ямайки.

Нора окаменела. С тех пор как она познакомилась с Вентвортами, ей больше не встречался никто, кто имел бы владения в колониях. Однако она и не искала таких знакомств после смерти Саймона. Возможно, это было чистой случайностью, что ее отец больше не приводил в дом тех, кто мог бы рассказать об островах. Однако также возможно, он делал это сознательно, чтобы не давать пищи ее мечтам об отъезде из Англии.

— Правда? — сразу же проявила интерес леди Маргарет.

А Норе между тем пришлось принимать новоприбывших гостей, мистера и миссис Раундботтом. Мужчина приветствовал Фортнэма, как старого знакомого. Конечно, он ведь тоже был купцом и наверняка имел деловые связи с плантатором.

Элиас Фортнэм обратился к Норе только тогда, когда наступила пора сопроводить ее к столу.

— Я все же надеюсь, что эта честь выпадет мне, — галантно произнес он.

Нора вежливо подала ему руку и провела его в столовую. При этом у нее было время рассмотреть его поближе.

Фортнэм оказался мужчиной высокого роста, крепким, тяжелым и, безусловно, сильным. У него было широкое лицо, но губы казались несколько узковатыми. Из-под кустистых бровей на Нору сверху вниз смотрели живые голубые глаза. Причем смотрели они по-дружески заинтересованно, а не испытующе, как глаза большинства мужчин, которые появлялись возле Норы. Без сомнения, он ничего не слышал о скандале, в который она была вовлечена за два года до этого, а также о ее сдержанности и отстраненности от людей, о которой обычно вспоминали тотчас же, как только речь заходила о дочери Томаса Рида.

— Ямайка, должно быть, очень красива, — заметила она, когда все уселись за стол и слуги занесли первое блюдо.

Фортнэм улыбнулся ей.

— О да! — заявил он. — По крайней мере, если не обращать внимания на излишнее тепло и влажность. Целый год там очень жарко и время от времени свирепствуют ураганы. Вот без последнего вполне можно было бы обойтись — в позапрошлом году ураган уничтожил половину моего урожая. Да и жара... Многие белые люди ее не переносят, особенно леди жалуются на нее. Но это жизненно необходимо, иначе сахарный тростник не будет расти. Растительность там действительно пышная, даже в центральной части острова. Там, где мы ничего не возделываем, буйно разрастаются джунгли.

— Но ведь эта местность к тому же очень богата на дожди, не так ли? — осведомился лорд Мак-Дугал. — На это вы сейчас тоже ответите, что вам это нравится, потому что нужно для роста сахарного тростника?

Фортнэм скривил губы.

— Ну, мы можем поливать плантации и без дождя, — заметил он. — Там достаточно ручьев и рек, которые стекают с гор. Из-за них остров даже получил свое имя. Ямайка происходит от слова «чаймака» — остров родников.

— Чаймака — это же по-испански или нет? — спросила Нора.

Фортнэм наморщил лоб.

— Почему вы так думаете? Ах да, потому что остров первоначально находился во владении Испании. Но это было уже давно. Адмирал Пенн отобрал остров у тех парней еще в 1655 году. Нет, название происходит от языка туземцев, там первоначально было какое-то индейское племя...

— Араваки, — вспомнила Нора. Саймон читал об этом. — Они были... они были, наверное, очень мирными.

Фортнэм громогласно рассмеялся.

— Конечно, и это было одной из причин их вымирания. Но доподлинно этого никто не знает. Большая часть их исчезла, когда туда пришли испанцы, а Колумб и его люди уничтожили их окончательно. Сейчас в любом случае там уже нет никаких индейцев, там есть только мы и негры — хотя последние доставляют нам достаточно неприятностей.

— У вас есть проблемы со свободными чернокожими, не так ли? — спросил мистер Раундботтом.

Фортнэм пожал плечами.

— Проблемы — это громко сказано. Просто пара человек засели в горах. И если вы спросите меня, то я бы давно уже выкурил этих негров из их гнезд. Я не имею ни малейшего понятия, почему этого до сих пор никто не сделал. Так что всегда приходится соблюдать осторожность, потому что эти парни любят совершать разбойничьи набеги. Но моя плантация — Каскарилла Гардене — находится прямо на побережье, недалеко от Спаниш-Тауна. Там нам ничего не угрожает: далеко и надолго выходить из горных укрытий они редко решаются. Чаще всего негры грабят мелких плантаторов, которые поселились во внутренней части острова.

— Но они же укрывают ваших беглых рабов, разве нет? — продолжал допытываться Раундботтом.

Фортнэм спокойно долил себе вина, наполнил бокал Норы и лишь потом ответил:

— Иногда так, иногда иначе. Не раз они, напротив, выдавали нам беглых рабов. Естественно, за деньги. Ведь и негры не все являются большой счастливой семьей. Однако лучше всего зорко следить, чтобы никто не убегал.

Нора решила сменить тему. Она не хотела говорить о рабах, намного лучше было бы узнать больше об этом острове.

— А правда, что на Ямайке еще есть мангровые леса? — спросила она нежным голосом.

Фортнэм рассмеялся.

— Правильно, мисс Рид, лучше будем говорить о более приятных вещах. Ямайка — это рай, если вы любите тропические растения, цветы, птиц, бабочек... У нас живут самые большие мотыльки на свете. Вы об этом знали?

Нет, Нора этого не знала, но была более чем готова поселить мотылька-махаона на острове своей мечты.

— Зачастую мангровые растения растут вдоль побережья и возникают там совершенно внезапно, даже становится страшновато. Море, побережье и сразу же позади них — джунгли.

Нора затаила дыхание. Именно так выглядел ее и Саймона остров.

— А пальмы? — жадно спросила она.

Фортнэм кивнул.

— Ну, конечно же. Десятки различных сортов — но их, вроде бы, завезли на остров испанцы. А местными растениями там являются скорее папоротники и цедрелы, а также наша каскарилла — крепкий кустарник или даже дерево, из коры которого добывают эфирные масла. Затем красное дерево, синее дерево... и многие цветущие кусты. Целые районы Блу-Маунтинс — Голубых Гор — еще находятся в полной неприкосновенности. Иногда к нам в гости заезжают ботаники и каждый раз открывают новые растения.

Нора слушала с горящими глазами.

— А что вас привело сюда, мистер Фортнэм? — спросил супруг леди Маргарет. — Дайте-ка я угадаю. Сейчас вы, наверное, находитесь в поисках маленького красивого, всеми забытого графства, чтобы затем представлять свой остров в парламенте?

Фортнэм громко расхохотался.

— Нет, лорд, это уж точно нет! Я ношу честное имя и хочу сохранить его за собой. Хотя вам здесь надо следить за тем, чтобы для старой доброй Англии вообще остались места в парламенте. Эти ребята на Барбадосе могут купить себе даже звание короля, если вы их постепенно не остановите!

Нора робко улыбнулась. Ей не понравилось, что ее новый знакомый держит рабов, но, по крайней мере, он не украшает себя чужими дворянскими титулами, как остальные плантаторы.

— В любом случае сахарный картель тут занимает крепкую позицию, и цены в порядке.

— Цены здесь — это настоящий грабеж! — заявил мистер Мак-Дугал и недовольно посмотрел на свою жену: она только что щедро добавила сахара в кофе, который принес ей слуга. — Если так будет продолжаться и дальше, я попробую завести парники!

Фортнэм ухмыльнулся.

— Не буду вас от этого удерживать, милейший, но подумайте о том, какими высокими вырастают эти растения. Для них вам придется строить чуть ли не дворцы из стекла. Стоит ли это дело того? А потом, вам придется вооружить ваших крестьян мачете вместо кос. Или вы хотите импортировать негров? Это тоже стоит денег, милейший, не обманывайте себя. В конце концов, вы будете рады, если вам позволят платить по нашим ценам!

Лорд скривился, но затем добродушно перенес смех остальных гостей. Немного погодя леди Мак-Дугал пригласила плантатора на ужин в свой городской дом.

— Мы хотели бы представить вам остальных членов лондонского общества, — любезно сказала она. — Кто знает, может быть, вы найдете там заинтересованных лиц для парникового картеля моего супруга и сможете дать нам ценные советы.

Фортнэм со смехом дал свое согласие.

— Однако мне не будет хватать моей очаровательной соседки по столу, — заметил он, бросив выразительный взгляд на Нору, которая снова покраснела под слоем грима.

— Вы можете прийти с мисс Рид! — сказала леди Маргарет с очень довольным выражением лица. — Если Нора хочет сопроводить вас, мы встретим вас с радостью. Вы, Томас, естественно, тоже приглашены.

Нора прикусила губы. Она не могла сказать «нет», не оскорбив мистера Фортнэма. Но при этом она не знала, хочется ей туда идти или нет. Этот вечер был первым вечером за много месяцев, которым она почти наслаждалась. Ей казалось, что джунгли и песок ее острова снова появились у нее перед глазами, а рассказы Элиаса Фортнэма о Ямайке оживили ее воспоминания.

— Я с удовольствием буду сопровождать вас, — спокойно сказала она.

Элиас Фортнэм подарил ей любезную улыбку.

— Но действительно, Рид, такой оживленной, как вчера вечером, я не видела вашу Нору уже несколько лет! — Леди Маргарет была так взволнована, и ее настолько разбирало любопытство, что она на следующий же день нанесла визит Томасу Риду прямо в его контору. — Может быть, тут уже что-то завязывается? Кто он, этот Фортнэм?

Томас Рид наморщил лоб.

— Как... хм... что-то завязывается? Я умоляю вас, Маргарет, этот мужчина годится ей в отцы. У него, без сомнения, нет никаких планов в отношении Норы.

— Могу поклясться, что он очень заинтересованно посматривал на нее! — засмеялась леди. — А эти слова насчет очаровательной соседки по столу... Это был такой явный намек! Нет, действительно, Томас! Что касается возраста — конечно, он ей подходит не на сто процентов, но, с другой стороны, Нора уже вполне зрелая женщина. А этот мужчина... он не связан?

Рид пожал плечами.

— Насколько я знаю, он овдовел много лет назад. У него есть сын, который учится в Англии. Похоже, к нему он и приехал, или... Бог его знает, что его сюда привело. По торговым делам ничего срочного нет... Его плантация велика, очевидно, ею хорошо руководят, он получает огромные барыши.

Леди Маргарет улыбнулась.

— Вот-вот, все это выглядит многообещающе! Естественно, я знаю, вы предпочли бы, чтобы ваша Нора оставалась рядом с вами. И больше всего вам хотелось бы построить для нее гнездышко здесь, прямо в Лондоне. Но она, как видно, особа очень избирательная, и похоже на то, что ее мечта о жизни по ту сторону океана не изжила себя. При этом ее сияющий ореол может улетучиться, как только Нора попадет туда. Я такое уже многократно наблюдала. Молодые девушки выходят замуж и уезжают в колонии — а плантаторы, конечно, жаждут заполучить в жены дочек виконтов и баронов, охотно беря их замуж вместе с титулами и местами в парламенте. Сначала они безудержно мечтают о цветах и пальмах. Однако затем наступает сезон дождей, и этим молодым девчонкам потолок начинает падать на голову. Ведь фермы, чаще всего, расположены в отдаленных местах, и дамы неделями не видят никого, кроме черных слуг. И тогда они начинают усиленно обрабатывать своих мужей в том направлении, что иметь сельское поместье в Эссексе было бы очень мило, так же, как и городской дом в Лондоне.

Томас Рид потер себе виски.

— Неужели какой-нибудь Элиас Фортнэм согласится на такое?

Леди Маргарет подняла бровь.

— Если Нора очень хорошо попросит. Деньги на это у него, конечно же, есть, да и против Англии он вряд ли будет что-то иметь, если уж послал сюда сына учиться. И вы тоже можете кое-что сделать. Подарите им дом в городе на свадьбу! Тогда у нее останется, так сказать, одна нога в Лондоне. А если вы заглянете еще чуть-чуть дальше... Этот мужчина намного старше Норы. Она, без сомнения, переживет его, и у нее появится шанс на второй брак. И над ней не будут тяготеть все эти старые скандалы и мечты, и здесь, в Англии, она будет чувствовать себя хорошо.

Томас Рид кусал губы.

— Я должен подумать над этим, леди Маргарет. Это все... Это все как-то слишком внезапно. И мы ведь никоим образом не знаем, что думает об этом сама Нора.

Леди терпеливо кивнула.

— Ну, это ведь надо решать не сегодня. Давайте сначала подождем моего званого ужина, после этого еще будет бал у Баттерфилдов... Посмотрим, что получится. Просто пусть для вас снова не будет неожиданностью, Рид, когда перед вашей дверью появится еще один претендент на руку Норы.

Глава 3

Нора позволила Элиасу Фортнэму сопроводить себя на званый ужин к Мак-Дугалам, а также еще на пару танцевальных вечеров. Она чувствовала себя несколько стесненно, когда впервые за два прошедших года ей пришлось танцевать, но Фортнэму тоже не были знакомы последние модные танцы, так что ее неловкость не бросалась в глаза. Ей даже снова доставляло удовольствие двигаться под музыку. Нора наслаждалась восхищенными взглядами мужчин, которые следили за ней, когда она рука об руку с Элиасом шла через зал. Ей волей-неволей пришлось сшить себе новое бальное платье, и здесь, естественно, было невозможно укрыться под темным цветом. Теперь Нора носила яблочно-зеленый шелк, а ее швея не скупилась на ленты, банты и кружева.

На следующем банкете Элиас Фортнэм снова проявил себя вежливым и очень интересным собеседником для своей спутницы, которая сидела напротив и пылко интересовалась историей, флорой и фауной Карибских островов. Фортнэм достаточно поплавал по семи морям, пока не осел на Ямайке, — он, без сомнения, попал на остров не как наемный рабочий, как когда-то мистер Мак-Эрроу. Нора подозревала, что он сколотил свое состояние на пиратских кораблях. Но на это она закрывала глаза, как и на то, что на его плантации держат рабов. Она знала, что лондонское общество начало говорить о ней и Элиасе Фортнэме. Айлин Мак-Дугал, она же Пирс, уже пыталась вытащить из нее признание по поводу нежных чувств, но Нора была совершенно равнодушна к Фортнэму. Важным было то, что ему удалось снова возродить к жизни остров ее грез.

Перед тем как уснуть, Нора отныне видела перед собой уже не темную душную мансарду, в которой умер Саймон, — картину, которая преследовала ее с тех пор, как она покинула Ист-Энд. Теперь она снова мечтала о побережье на ее острове и мысленно искала просеку, на которой стояла их хижина. Она находила утешение в грезах о том, что там ее ждет Саймон. Она должна была только следовать за голосами поющих птиц и запахами цветов, которые с такой готовностью и так живо описывал ей Элиас Фортнэм.

Нора наслаждалась обществом плантатора и, когда он уехал в Оксфорд, чтобы встретиться со своим сыном, ощутила, что ей не хватает его. Вероятно, семейная встреча будет не из самых приятных. За день до своего отъезда на конной прогулке Элиас признался Норе, что собирается основательно отчитать Дугласа.

— Я посылаю мальчика в Англию, чтобы он учился вести себя в соответствии со своим сословием и руководить плантацией, как полагается джентльмену. А что при этом планирует он? Мотаться, как цыган, через всю Европу! Увидеть Рим и Грецию... Естественно, якобы только в целях образования. Однако об этом он может забыть! Я не стану это финансировать, слишком нелегким трудом достались мне деньги! Он сядет на задницу и будет учиться — именно для этого он там и находится!

Однако этот план, кажется, не осуществился. Фортнэм имел весьма удрученный вид и скверное настроение, когда уже через неделю вернулся в Лондон. Молодой Дуглас, очевидно, мало обратил внимания на доводы своего отца. Приятели-студенты, с которыми он планировал совместное путешествие, тоже не располагали большими денежными средствами. Зато молодые искатели приключений были готовы находить работу по пути и тем самым зарабатывать себе на жизнь.

— И что их там ожидает? — насмешливо спросил Томас Рид. Мужчины сидели в рабочем кабинете Вентвортов, которые снова приехали в Лондон и потому устроили праздник. В зале танцевали, однако Нора использовала время, чтобы сподвигнуть пару присутствовавших на вечере матрон на пожертвования для ее благотворительной столовой. В последнее время она несколько запустила свою деятельность и сейчас боролась с угрызениями совести.

Фортнэму ее отсутствие было как раз на руку: он не окружал Нору беспрерывной заботой, а сейчас с удовольствием разговаривал с ее отцом. Они курили и наслаждались великолепным пуншем, приготовленным из рома с плантаций хозяев дома.

— Разгружать корабли в гавани, обтесывать камни в мраморных каменоломнях... Откуда я знаю, что там делают на юге. Ну, теперь мальчик действительно силен, как бык, ему это не повредит. Но все равно мне не нравится, что один из Фортнэмов займется работой, более приличествующей рабам. — Фортнэм пожал плечами.

Томас Рид расслабленно затянулся сигарой.

— Ах, оставьте, он вернется назад и с гораздо большим удовольствием засядет за книги. Такие молодые парни должны просто перебеситься и посмотреть на мир.

— Ну, ваша дочь тоже, кажется, страдает тоской о далеких странах, — заметил Фортнэм, наполняя бокалы себе и Риду. — Вы не задумывались над тем, чтобы отдать Нору замуж по ту сторону океана?

Рид испытующе посмотрел на него.

— Это следует понимать как предложение руки, мистер Фортнэм?

Элиас Фортнэм отклонился назад в своем кресле и выпустил дым.

— Я приехал в Лондон не на смотрины невесты, — ответил он спокойно. — Можете мне верить. Но за последнее время... Признаюсь, что я задумался над этим. Нора — очаровательная молодая женщина, и... Она кажется мне уравновешенной. Ее интерес к моей родине радует меня. Мне кажется, что она не похожа на этих дамочек, которые выходят замуж за плантацию, а потом бесконечно жалуются. На жару, на негров... Нора кажется мне маленькой, но сильной. Мне это нравится.

— Она намного моложе вас, — дал повод для размышлений Рид.

Фортнэм кивнул. Его, казалось, это не обидело.

— С этим трудно поспорить. Однако, я считаю, это должна решать Нора. Кажется, ей нравятся зрелые мужчины. Насколько она вообще проявляет интерес к противоположному полу. Мне также импонирует ее сдержанность в таких вещах.

Томас Рид прокашлялся.

— Это... не всегда было так, — с неохотой признал он. — Если вы действительно хотите просить ее руки, то я не могу скрывать от вас...

— Тот скандал? — Фортнэм сделал характерный жест, будто отбрасывая что-то от себя. — Забыто, я на нее за это не в обиде.

— Вы... вы знаете об этом? — ошеломленно спросил Рид.

Фортнэм засмеялся.

— Мистер Рид, с тех пор как я во второй раз появился с Норой в свете, мне здесь как минимум трижды сообщили об этом с просьбой хранить тайну. Как правило, это была искренне озабоченная внешними приличиями дама, которая тут же хотела представить мне свою не загрязненную никакими скандалами дочь. Или же матрона, сын которой только что безуспешно пытался пригласить Нору на танец. Ваша дочь сбежала с одним из ваших писарей и три недели не появлялась дома. Так?

— Не совсем гак, — поспешно сказал Рид. — Неужели люди и вправду рассказывают такое? Впрочем, как бы... Значит так, мистер Фортнэм, я заверяю вас, что моя дочь... ни в коем случае... хм... не имела... близких отношений с лордом Гринборо. Она просто мечтала о нем. Я до сегодняшнего дня не могу назвать это «любовью». К несчастью, он был тяжело болен, что вызвало у такой молодой девушки естественное желание опекать своего возлюбленного. Как мать. В действительности Нора ухаживала за ним до самой смерти при не слишком благоприятных обстоятельствах, как я, к сожалению, вынужден признать. Но ее честь при этом ни в коей мере не была запятнана. Нора... — Рид поперхнулся — ему не удалось выдавить из себя слово «девственница» или «нетронутая».

— Даже если бы это было не так, мне все равно, — сказал Фортнэм абсолютно спокойно. — Да не смотрите вы на меня так! Я давно уже не зеленый неопытный парень, моя плантация дает неплохой доход. И у меня нет никакой необходимости искать связи с особой, которая имеет незапятнанную репутацию на протяжении десяти поколений — мол, безупречен я, моя супруга, а, по возможности, еще и моя охотничья собака. То, что говорят люди в Лондоне, меня абсолютно не волнует, я ведь живу на Ямайке. Да, однако...

— Да? — напрягся Рид. Может быть, Фортнэм хотел рассказать о скандале, связанном с ним самим?

Тот пожал плечами.

— Ну да, люди болтают разное. Если мужчина живет один на плантации, где имеется большое количество девушек-рабынь... Вы понимаете, что я имею в виду. А за последние годы у нас появляется все больше и больше переселенцев из Англии, формируется общество, бывают балы, охоты, званые вечера. Однако, не имея в доме жены, я не могу ответить на приглашение. Таким образом, женитьба пришлась бы мне очень кстати. Причем ваша дочь идеальная партия для меня. Она так красива и прекрасно воспитана.

Рид кивнул.

— Мне не хочется расставаться с ней, — признался он. — Однако, в конце концов, я хочу видеть ее счастливой. А здесь она больше никогда не будет счастлива. Разбившиеся о жестокую реальность мечты. Кстати, она всегда мечтала о колониях. Значит, если это то, чего она хочет... Если она примет ваше предложение, Фортнэм, я дам вам свое благословение.

Нора была потрясена, когда через несколько дней Элиас Фортнэм сделал ей предложение выйти за него замуж. При этом обстановка была весьма необычной для подобного события: они проводили время на конной прогулке, и Фортнэм даже не потрудился слезть с коня. Он сформулировал свое брачное предложение как бы, между прочим, в тоне легкой беседы, почти такими же словами, которые употребил в разговоре с ее отцом. Он говорил об удобстве, а не о любви, приводя в качестве доводов свои общественные обязательства и очевидное желание Норы жить в одной из колоний.

— Я предлагаю вам прекрасный дом и достаточно неплохо вышколенных слуг, — улыбнулся Элиас Фортнэм. — И мужа — очень предупредительного, к коему вы сможете, я надеюсь, почувствовать симпатию и уважение, которые я уже сейчас проявляю и чувствую по отношению к вам.

Он поклонился Норе.

Та сначала побледнела, потом покраснела. Она не знала, что ей следовало ответить на это, и, в конце концов, озвучила мысль, которая, как это ни глупо, пришла ей в голову в первую очередь.

— Я... Мне будет не хватать моей лошади.

И тут же осознала, что готова дать себе пощечину. Что подумает о ней Фортнэм? Он будет считать, что она ребячлива и поверхностна, он...

Элиас Фортнэм громко расхохотался. Но смех его был скорее радостным, чем издевательским.

— Вы можете взять лошадь с собой, Нора! — сказал он с удовольствием. — Хоть две, хоть три, посмотрим, сколько места мне удастся зафрахтовать. На островах царит хроническая нехватка лошадей. Их буквально вырывают из рук, а ваша очень хорошо выдрессирована и, кроме того, прекрасной породы.

Его замечание пришлось очень кстати, хотя Нора сомневалась, что Фортнэм действительно признавал за кобылой Авророй ее происхождение от Дарлея-Арабиана[4]. Ее будущий муж был довольно посредственным наездником, похоже, он вряд ли выдержал бы даже одну охоту на лису, и, конечно, было маловероятно, чтобы он разбирался в коневодстве. Он не был пэром и не рос в богатстве, как Нора. Она снова подумала о пиратстве... Но затем решительно отбросила от себя эти неприятные мысли. Этот мужчина только что попросил ее руки! А она думала о лошадях, пиратах и охоте на лис.

Нора улыбнулась про себя. Ей надо было думать о Саймоне. Однако данная ситуация была настолько нереальной, настолько... Совсем другой. Нора никак не могла представить, что будет держать в своих объятиях этого массивного мужчину намного старше себя так, как когда-то обнимала своего прекрасного молодого лорда.

Но это ей и не нужно было. Он будет держать ее в объятиях. Ей, собственно, ничего не нужно будет делать, только сказать «да». А затем он возьмет ее на остров, и она увидит там все, о чем мечтал Саймон. Она будет видеть это для него, его глазами. Нора была вполне согласна принять предложение этого... такого... другого мужчины, но при этом чувствовала, что никогда не была так близка к своему настоящему любимому с тех пор, как он покинул ее.

— Дайте мне два дня на размышления, мистер Фортнэм. И... пожалуйста, не приходите в наш дом с цветами.

Элиас Фортнэм пришел в ее дом с конфетами, и, естественно, Томас Рид принял его не в рабочем кабинете, как когда-то Саймона. Элиас официально высказал свои намерения в комнате для приемов. Нора снова показалась себе фарфоровой куклой, когда послушно заверила их, насколько она тронута и с каким удовольствием принимает это предложение. Ей снова пришлось соответственно одеться и украситься, что немало удивило ее служанку. Как и раньше, Нора позволяла украшать себя и делать прически в соответствии с модой только по праздникам. Сейчас у нее мелькнула мысль, а видел ли будущий муж свою невесту в естественном, ненапудренном виде? Тогда, на конной прогулке, ее волосы, конечно, растрепались, а узкое платье для верховой езды вряд ли украсило и без того почти мальчишескую фигуру. Таким образом, Фортнэм должен был, наверное, иметь представление о том, что его ожидало.

«Ты такая грациозная, как фея, а твои волосы — словно жидкий мед...»

Нора слышала нежный, завораживающий голос Саймона, в то время как в реальности говорила с отцом и Элиасом о подготовке к свадьбе. Фортнэм хотел вернуться на Ямайку не позже чем через месяц, что, естественно, требовало ускоренных приготовлений к торжеству.

— А ваш... твой... сын приедет на свадьбу? — спросила Нора, когда мужчины договорились, что об обручении будет объявлено в узком кругу за ужином, а свадьбу назначили через три недели, решив отметить знаменательное событие большим балом и банкетом. На самом деле Нору не интересовало знакомство с Дугласом Фортнэмом, но ей показалось, что уместно будет показать свое небезразличие. В конце концов, теперь это была ее семья... Она чувствовала себя маленькой девочкой, которая поселяет в свой кукольный домик отца, мать и детей.

Элиас пожал плечами.

— Скорее всего, нет, — сухо ответил он. — Разве что появится адрес, на который можно будет выслать ему почту, и он вдруг выскажет намерение прервать свое путешествие ради меня. И то и другое я считаю маловероятным. Тебе придется познакомиться с твоим приемным сыном позже.

Томас Рид про себя порадовался этому. Он уже успел кое-что разузнать. Дуг Фортнэм был на четыре года старше его дочери! И, конечно, было бы лучше, чтобы в лондонском обществе об этом не знали. И без этого будет много разговоров о разнице в возрасте между Норой и Элиасом.

Когда Фортнэм прощался, он из вежливости поцеловал Нору в щеку. Ей пришлось держать себя в руках, чтобы не отстраниться от него, потому что после смерти Саймона ни один мужчина так близко не подходил к ней. Но губы Элиаса были сухими и прикоснулись к ее коже как бы мимоходом. У Норы снова появилось странное чувство, что он целует всего лишь куклу. Это прикосновение не вызвало в ней никаких чувств — ни волнения, ни возбуждения, но зато и никакого страха.

Подготовку к свадьбе Нора равнодушно пропустила мимо себя. Казалось, что почти все вокруг нее переживали намного сильнее и проявляли больше энтузиазма, чем сама невеста.

Нора доставила радость своим знакомым и слугам тем, что разрешила им действовать на их собственное усмотрение. И не возражала против кроя платья, которое предложила ее модистка: решено было сшить подвенечный наряд, украшенный кружевами, лентами и воланами, с таким твердым воротником и кринолином, в котором Нора вряд ли смогла бы двигаться. Леди Маргарет Мак-Дугал, исполненная радостного волнения, с большим размахом организовала бал и банкет — у Норы было такое чувство, что для перечисления всех блюд понадобится не простое меню, а целый древнеримский свиток. Во время торжества должен был играть небольшой оркестр, и уже вовсю шли репетиции показательных танцев, для чего был приглашен модный в свете учитель.

При этом Нору не покидало странное чувство, что она все больше теряет саму себя, но, тем не менее, находится на правильном пути. И, как часто бывало, ей слышалось, что ее зовет Саймон, но теперь она наконец-то будто следовала его зову.

За два дня до свадьбы она еще раз пришла на могилу своего возлюбленного. Не говоря ни слова, она беспомощно стояла перед дорогой каменной плитой, которую заказал ее отец. И, как обычно, ничего не чувствовала. Здесь души Саймона не было. Если она хотела быть близко к его душе, то искать ее надо было в другом месте. Выходя с кладбища, Нора чувствовала скорее надежду, чем скорбь.

В тот же день она сняла с шеи бархатную ленточку с кольцом Саймона. Она не могла больше носить его, иначе Элиас начал бы задавать ей вопросы.

Итак, она положила свое драгоценное воспоминание в бархатный футляр и спрятала его в сумочке для шитья. Элиас никогда не найдет кольцо там, зато Нора всегда сможет достать его, если захочет. Она возьмет с собой на Ямайку также книги Саймона — ее служанка уже запаковала их. Слуги читать не умели, а ее отец уже давно забыл о том, что осталось после Саймона Гринборо. Среди ее собственных книг они не будут бросаться в глаза.

Глава 4

Свадьба была очень пышной. Брак Норы с плантатором намного старше ее был, против ожидания, воспринят лондонским обществом весьма доброжелательно. Слухи держались в допустимых пределах, а на бал пришли все, кто имел соответствующие ранг и имя. Леди Маргарет выступала в роли посаженой матери невесты, а Томас Рид с удовольствием принимал поздравления и комплименты, адресованные его красавице дочери.

Нора ходила, словно марионетка, среди праздничного убранства — ей ничего другого не оставалось. При свободных движениях украшение ее прически — диадема из лент и драгоценных камней — могло сползти набок, а платье с кринолином и шлейф могли зацепить мебель. Элиас вывел ее только на маленький менуэт, открывающий танцевальный вечер, после этого она могла лишь тихо сидеть, пропуская все мимо себя. В конце вечера мышцы ее лица свело судорогой от застывшей улыбки, плечи болели от напряжения и усилия держаться прямо, несмотря на массивное головное украшение, а еда тяжелым грузом лежала в желудке, на который давил чудовищно узкий корсет.

Элиас выглядел очень солидно — в соответствии с нарядом невесты он оделся по французской моде: на нем были брюки до колен и туфли с пряжками, а его камзол был из парчи кремового цвета. Нора считала, что они выглядели, как королевская пара. Или как король и его фаворитка? Эта мысль вызвала у нее откровенную улыбку, так что даже Элиас заметил это.

— Что тебя развеселило, Нора? — спросил он и дал ей тем самым понять, что, возможно, скучал на этом пиру точно так же, как и его молодая жена.

И Нора решила поделиться с ним своей мыслью.

— Мне кажется, что я выгляжу, как мадам Помпадур, — прошептала она ему, — неужели на Ямайке мне тоже придется ходить в таком же наряде?

Элиас покачал головой.

— Нет, точно нет! Хотя там дамы, конечно, тоже заказывают себе платья по последней моде, которая еn vogue[5] у них на родине. Однако не из таких тяжелых материй, как твое свадебное платье, и без стольких юбок и шлейфов — нет, для этого на островах просто слишком жарко. Конечно, тебе там не придется много двигаться, для этого же есть слуги. Однако...

— Я вообще-то очень люблю двигаться, — живо заметила Нора, но тут один из гостей обратился к ней, и бедняжке снова пришлось кивать и улыбаться.

Молодая женщина была вне себя от радости, когда ей, наконец, удалось избавиться от общества, — и Элиас, упреждая намерения разгулявшихся гостей сопроводить пару в брачные покои, сам повел Нору к карете. На время проживания в Лондоне он снял целый дом, который принадлежал его приятелю-плантатору с Ямайки. Там они планировали провести последние дни перед отъездом, а также первую брачную ночь.

Пепперс, старый верный кучер, открыл перед Норой дверь той самой темной кареты с инициалами Рида, которую открывал и для Саймона. Нора всхлипнула, когда вспомнила о поцелуях, которыми они обменивались тогда в ее уютном полумраке.

— Мои самые сердечные поздравления, мисс... миссис Фортнэм! — поклонился Пепперс.

Нора впервые услышала новое обращение к себе, и ее снова охватило чувство нереальности. Здесь была не она, и все, что сейчас происходило, касалось вовсе не той молодой женщины, которая иногда в шутку подписывалась «Нора, леди Гринборо» на листках для заметок. Углубившись в свои мысли, она машинально потянулась к шее в поисках кольца Саймона. Ей не хватало его, она так долго носила кольцо на груди, что воспринимала его почти как часть своего тела. Но теперь она была вынуждена улыбаться Элиасу, который сел в карету сразу после нее, не забыв сунуть при этом в руку Пепперса чаевые: он знал, что так полагается. Нора спросила себя, не подумал ли и Пепперс о Саймоне.

Элиас сел не рядом с Норой — это было невозможно по причине ее широкого платья с кринолином, — а напротив. Он с удовольствием рассматривал ее.

— Ты действительно самая красивая невеста на свете, — польстил он ей далеко не в первый раз. — Но тебе понадобится помощь, чтобы снять с себя все это. Твоя служанка уже ждет тебя в наших покоях. Твой отец дал понять, что эта девушка очень близка тебе.

Но это, собственно, было не совсем так. После смерти Саймона Нора отдалилась не только от внешнего мира, но и от своих слуг. Со служанкой по имени Нелли у Норы были почти дружеские, но не доверительные отношения.

— Он сказал, что ты с удовольствием взяла бы ее с собой на Ямайку. Но это, конечно, не получится.

Нора безучастно кивнула. Она думала о предстоящей брачной ночи, а не о том, кто ей сейчас или даже через месяц будет помогать одеваться и раздеваться.

Элиас улыбнулся.

— Я рад, что ты все понимаешь. И с удовольствием доставлю тебе любую радость. Но белая служанка в доме... Это только посеет смуту среди негров. Зачастую эти домашние кошечки просто боятся черных мужчин. Но ты, разумеется, получишь свою личную рабыню и сама решишь, захочешь ли обучить одну из наших девочек самостоятельно, или следует купить уже обученную женщину.

Нора испуганно оторвалась от своих мыслей.

— Я решу... что? — ошеломленно спросила она.

В этот момент Пепперс остановился возле подъезда господского особняка. По стилю он несколько отличался от дома Рида, но его также украшали колонны и мраморные статуи у входа.

— Идем, Нора! — сказал Элиас по-дружески расслабленно, когда Пепперс помог ей выйти.

Входная дверь была освещена, персонал уже явно ждал их. Нора машинально принимала поздравления чужих служанок, лакеев и домашних слуг и облегченно вздохнула, лишь когда Элиас провел ее на второй этаж. В пышно украшенной коврами и шелковыми обоями комнате для переодевания ее ждала Нелли.

— Я скоро приду к тебе, — объявил Элиас и поцеловал жене руку. Нора опустилась на одно из кресел для причесывания. Нелли расстегнула ее платье, сняла с головы украшения и начала расчесывать ей волосы.

— Это была такая чудесная свадьба! — болтала девушка. — А сейчас... Вы волнуетесь, мисс... э... миссис?

Нора пожала плечами. Она не чувствовала ничего, кроме усталости. И, конечно, она была готова к боли. То, что Нора до сих пор слышала о первой брачной ночи, было весьма противоречиво. Песни и стихи воспевали любовь, и, основываясь на обычаях и нравах, принятых при французском королевском дворе, люди в окружении Норы не были пуританами. Айлин и другие молодые женщины, хихикая, рассказывали о ночах со своими возлюбленными, а сама Нора любила поцелуи и прикосновения Саймона. Но некоторые молодые замужние женщины замолкали, когда речь касалась плотской любви, а леди Маргарет на прощание успела шепнуть Норе, чтобы та в эту ночь набралась храбрости. Дама даже проронила пару слезинок.

— Я думаю, Нелли, ты сейчас сделаешь меня по-настоящему красивой, а потом будь что будет, — оборвала она свою служанку.

Наверное, она снова показалась Нелли странной, но тут уж ничего не поделаешь. Девушка обиженно засопела и упорно молчала, пока причесывала свою хозяйку и помогала надеть кружевную ночную рубашку.

— Постель уже тоже готова, — сухо сказала Нелли затем.

Нора кивнула и скользнула на шелковые простыни. Ничего в этом широком пышном ложе с узорчатыми занавесками и пологом не напоминало об узкой кровати в мансарде Саймона. Она спокойно ожидала, пока к ней придет Элиас, и еще раз улыбнулась, когда он зашел в спальню.

Элиас Фортнэм, не говоря ни слова, улегся рядом с Норой. На нем тоже была ночная рубашка, и лишь пара свечей освещала комнату сумеречным светом. Поэтому она увидела не много, но в какой-то момент почувствовала на себе его тяжесть. Элиас вел себя осторожно. Супруг Норы целовал молодую жену медленно и не очень настойчиво. Его губы неспешно прошлись по ее груди, а руки гладили ее плечи, спину и бедра. Все это было вполне терпимо, и Нора молча позволяла ему делать это, спрашивая себя: может быть, что-нибудь требуется и от нее? Лишь бы не бездействовать, она, в конце концов, обняла руками его шею, когда он лег сверху и вошел в нее. Ей было больно, но это можно было вынести, и закончилось все быстро. Элиас немного подвигался в ней, затем забыл свою сдержанность и обрушил всю свою тяжесть на ее нежное изящное тело, так что на какое-то мгновение Норе даже стало страшно. Но затем он снова выпрямился, поцеловал жену в лоб и откинулся на подушки рядом с ней. После этого он мгновенно уснул.

Нора еще немного подождала, прежде чем решилась сдвинуться с места. Затем она свернулась калачиком рядом с ним и стала искать путь к острову своей мечты. Между ногами у нее все горело, и казалось, что из нее вытекло немного крови, но этим она займется утром. После такого дня ей нужен был крепкий сон.

И вот она уже бежит по золотому пляжу к океану, ощущая босыми ногами горячий песок, а потом холод лазурно-голубого океана. Море смывает пот с ее тела и уносит воспоминания о минувшем дне прочь из ее мыслей.

Остаток времени до отъезда на Ямайку пролетел очень быстро. Нора была занята прощальными визитами и покупками. Элиас подбадривал ее, поощряя брать с собой как можно больше вещей и, прежде всего, предметов роскоши. Он сам покупал картины и статуи для своего дома, однако привлекал к выбору декора не Нору, а ее отца. Главным критерием для него тоже была не красота как таковая и даже не собственный вкус или вкус его супруги, а выгодное вложение капитала и представительность.

Нора сама толком не знала, что ей брать с собой. В конце концов, леди Вентворт посоветовала ей набрать легкой материи для платьев, а также обязательно взять шелковое нижнее белье и все остальное приданое.

— Сердце мое, приданое-то у вас собрано? Конечно нет, при такой поспешной свадьбе! Нет, нет, дитя мое, я не со зла, такие быстрые решения — довольно обычная вещь для плантаторов, никто не будет смотреть на вас искоса только потому, что вы не были три года обручены... Но иметь богатое приданое вы обязаны. Может быть, мне пойти с вами?

Нора, облегченно вздохнув, согласилась, и леди Вентворт в последущие дни сопровождала ее к торговцу тканями и к кузнецам по серебру, на фарфоровые мануфактуры и в стеклодувные мастерские. В итоге приданое Норы заполнило целых три сундука, и при этом среди вещей не было ничего, что понадобилось бы ей в их с Саймоном мансарде. Но посещение золотых дел мастера натолкнуло Нору на блестящую идею.

За два дня до отъезда Нора пришла в мастерскую одна. Она осторожно положила на рабочий стол мастера кольцо Саймона.

— Вы сможете это... переделать? — тихо спросила она с болью в сердце. — Может быть, в брошку или кулон?

Золотых дел мастер внимательно осмотрел кольцо.

— Это очень ценная вещь, без сомнения, старинная и из чистого золота. Я могу переделать это кольцо в любое украшение, леди. Хотя и не понимаю зачем. Это же настоящая фамильная ценность.

Нора кивнула.

— Да. Но я... В общем, оно не нужно мне для того, чтобы запечатывать письма. Это больше... Это воспоминание. А кольцо... Оно для меня слишком велико.

— Я могу просто сделать его поуже, — предложил мастер.

Нора покачала головой.

— Нет. Оно не должно... Вещь должна выглядеть так, словно принадлежала, к примеру, тете.

Мастер вопросительно посмотрел на Нору.

— Это случайно не вы несколько дней назад покупали здесь серебро для своего приданого? — спросил он. Нора была ему благодарна за то, что в его улыбке не было ничего грязного. — С такой пожилой дамой?

Нора прикусила губу.

— Да, с моей... э... теткой.

Мужчина рассмеялся.

— Тогда будем надеяться, что ваша тетушка откликается на имя... хм... Габриэла? Или Гортензия? Или букву «Г» на кольце тоже нужно будет поменять?

Нора покраснела.

— Нет. Нет, букву «Г» не меняйте. И вообще, постарайтесь изменить печать как можно меньше. Просто сделайте так, чтобы я могла носить это... Я хочу, чтобы я могла носить его открыто, и чтобы никто не задавал мне никаких вопросов.

Она выпрямилась. Ну и что, если этот мастер о чем-то догадывается? Через два дня она уедет в колонии и никогда больше не зайдет в эту лавку.

Однако золотых дел мастер оказался очень тактичным человеком. Когда он взял кольцо в руки и повертел его из стороны в сторону, в его взгляде не было ни жажды сенсации, ни похотливого неодобрения.

— Вы хотите подождать? — дружелюбно спросил он.

Нора облегченно вздохнула. Она бы не вынесла длительного расставания с единственной вещью, которая принадлежала Саймону. К счастью, работа длилась не очень долго, и Нора была в восторге от результата. Мастер филигранно обработал золото кольца таким образом, что оно обрамило печать, образуя изящную камею, которую можно было носить на бархатной ленте на шее. По ее овальной форме даже невозможно было понять, что она когда-то была кольцом.

Нора искренне улыбнулась мастеру.

— Тетя Геральдина пришла бы в восторг! — Она вытащила кошелек с деньгами, чтобы по-королевски вознаградить золотых дел мастера.

Мужчина поклонился.

— Я рад. Для меня было честью сохранить памятную для вас вещь.

Нора положила камею в свой кошелек, а позже спрятала ее в шкатулку со швейными принадлежностями. Здесь украшение должно покоиться до тех пор, пока они не выйдут в море, вдалеке от испытующих взглядов ее отца, который, без сомнения, узнал бы кольцо. Элиас, естественно, никогда его не видел, так как, несмотря на протесты Норы, ее служанка Нелли всегда отбирала у хозяйки кольцо, когда та отправлялась на вечерние мероприятия. Теперь, если Нора повесит на шею черную бархатную ленту с камеей, для мужа это будет просто украшение.

Фортнэм сдержал слово и заказал достаточно пространства на шхуне, которая под парусами отправлялась прямо на Ямайку. Для Авроры нашлось место под палубой, как и для двух других лошадей, которых купил Элиас. Если уж приходилось, прилагать столько усилий для транспортировки животных, значит, это того стоило.

Оказалось, что компактная шхуна с широким корпусом служила в основном для перевозки товаров, так что Нора и Элиас вряд ли могли рассчитывать на особенный комфорт. Кроме них, на борту вообще было только два пассажира — молодой священник, который должен был стать настоятелем одного из приходов в Кингстоне, и его жена.

Нора была ошеломлена, когда первый помощник капитана показал ей их каюту, в которой предстояло жить обеим семейным парам. Помещение было такой величины, что стоя в нем с трудом могли поместиться двое взрослых людей. Возле стенок протянулись четыре койки, по две друг над другом с каждой стороны.

— И здесь мы должны ночевать... вчетвером? — недоверчиво спросила Нора.

Преподобный рассмеялся.

— Добрая женщина, я слышал, что в таких каютах размещают и по восемь человек. В прежние времена, когда церковь посылала миссионеров на Гавайи...

Норе было все равно, при каких обстоятельствах ее земляки посылали миссионеров в Полинезию. Может быть, неотъемлемой частью их миссии как раз и было определенное мученичество. Для начала она пожаловалась Элиасу, но тот только пожал плечами.

— Дорогая, я хорошо понимаю, что при таких обстоятельствах тебе придется на пару месяцев отказаться от нашей... хм... уединенной близости. Я в любом случае не настаиваю на том, чтобы возлежать с тобой в обществе наших молодых друзей, так что мы можем спать каждый в своей койке. Я, к сожалению, не могу предложить тебе отдельный номер или более широкие кровати. Даже то, что ты сейчас видишь, на кораблях считается роскошью.

Нора поняла, что он имеет в виду, когда решила посмотреть, как обстоят дела с лошадьми, и при этом ей удалось бросить взгляд на помещение для команды. Здесь она впервые увидела подвесные гамаки — то, о чем мечтала на своем воображаемом острове, — и тут же решила, что лучше пусть будет покрывало на теплом песке.

Матросы по очереди спали в тесных помещениях, кишевших насекомыми-паразитами. Однако каюту пассажиров жена миссионера содержала в образцовой чистоте — до тех пор, пока сразу же после выхода из каналов в Атлантику не стала жертвой морской болезни. И с того момента уже Нора заботилась о порядке и чистоте, хотя бы потому, что у нее не было ни малейшего желания заполучить блох, которых в массовом количестве подцепил преподобный, когда заботился о больных матросах или, по крайней мере, делал вид, что занимается этим. В действительности же его помощь команде ограничивалась чтением Библии вслух, и даже своей жене, когда у той случался приступ рвоты, он помогал не слишком усердно.

— Такого быть не может, я уже несколько дней ничего не ела, — пожаловалась молодая женщина, когда Нора сама занялась ею. Она мыла ее и, по совету капитана, давала ей в качестве лекарства ром.

И лишь ночью преподобный отец Стивенс старательно заботился о своей супруге — у Норы не было ни часа покоя, пока он, шумно дыша, с кряхтениями и стонами старался сделать ребенка своей Рут.

Элиасу, казалось, это абсолютно не мешало, он храпел себе под койкой своей юной жены так, что уже одного этого хватало, чтобы лишить Нору сна.

Элиас Фортнэм легко нашел общий язык с капитаном, боцманом и первым помощником капитана. Мужчины выпивали до поздней ночи, после того как Нора и скромные Стивенсы уходили к себе. Между тем молодая женщина стала даже завидовать мужу: ему удалось отвлечься таким образом. Первый раз в жизни у нее также появилось желание усыпить себя с помощью джина, рома, лауданума, да чего угодно, лишь бы удалось его раздобыть. Или же незаметно подмешать зелья в чай священнику?

А в остальном она все же наслаждалась путешествием по морю. Она не страдала от морской болезни, лишь в первые, очень штормовые дни почувствовала легкое недомогание, которое сразу же прошло, когда Элиас посоветовал ей ни в коем случае не оставаться в каюте. Он рекомендовал ей выйти на палубу и смотреть на горизонт, что Нора и сделала. Она любила находиться под открытым небом и чувствовать ветер, смотреть на волны и наблюдать за матросами во время их работы. Ее особенно привлекало то, как храбро и отчаянно они карабкались на мачты, несшие огромные паруса. Мужчины быстро прониклись к ней доверием и с важным видом объясняли внимательной молодой женщине особенности оснастки корабля. С легким страхом Нора также осмотрела пушки. Да, на борту были пушки. Элиас с большим вниманием отнесся к наличию этих девятифунтовых красавиц, прежде чем заказать места на корабле. Ему была важна обороноспособность парусника, потому что до сих пор пираты активно вели себя в Карибском море и на подходах к нему, и, хотя сейчас не было никакой войны между Англией и Испанией, время от времени стычки на морях все же происходили.

Нора, однако, не хотела думать об этом. Ее гораздо больше занимали киты и дельфины, сопровождавшие корабль. Она была просто в восторге, когда впервые увидела огромный, величиной почти с дом, спинной плавник кита, тогда как Рут Стивенс с испуганным криком удрала в каюту.

Преподобный также испугался, однако рассмешил команду тем, что представил матросам этого кашалота как ту рыбину, которая когда-то проглотила пророка Иону.

— Нет, преподобный, только не этот кит, у него даже нет зубов! — рассмеялся один из матросов, который раньше работал на китобойном судне. — Эта громадина ест только очень маленьких морских животных. Для нас он абсолютно безвреден, если не дразнить его и не приближаться слишком, чтобы не попасть под удар плавника.

На это преподобный Стивенс с гордым видом объяснил, что именно поэтому по воле Божьей Иона попал в желудок кита не-разжеванным. И вообще, если Бог принимает решения о том, что это или иное чудовище должно проглотить того или иного миссионера, то отсутствие жевательного инструмента не является для этого преградой.

Нора рассказала эту историю мужу, и он в тот же вечер развеселил ею мужское общество за столом капитана и с удовольствием чокнулся с офицерами за Иону, за кита и за лиц духовного звания, которые не от мира сего.

Когда корабль, пару дней спустя, приблизился к Канарским островам, и средиземноморская зимняя погода постепенно уступила место температурам более приятным, длительное и частое пребывание Норы на палубе привело к первым осложнениям в жизни молодой семьи. Поначалу, гуляя по палубе, она всегда брала с собой украшенный кружевами зонтик от солнца, но чем дольше длилось путешествие, тем более глупым и смешным казалось здесь, в океане, наряжаться, как на прогулку в парке Святого Джеймса. Сначала Нора перестала надевать юбку с кринолином, что никто, впрочем, не прокомментировал. Миссис Стивенс тоже не носила ее, и вообще, у нее были только простые, скромные платья. Нора не знала, то ли Рут происходит из простой семьи, то ли ее положение жены священника требует отказа от роскоши, но ее одежда ничем не отличалась от одеяний жен рабочих в Ист-Энде. Однако у нее был зонтик от солнца, и она постоянно брала его с собой, как только погода улучшилась. Нора же, наоборот, стала оставлять свой зонтик в каюте. Эта штука мешала ей, когда она наклонялась через поручни, чтобы лучше рассмотреть дельфинов или китов, и ей надо было прилагать усилия, чтобы удержать зонтик, когда дул ветер. В Атлантике господствовал постоянный бриз, и Норе нравилось распускать волосы и чувствовать дуновение ветра на лице. Ее светлая кожа очень быстро загорела на морском воздухе и солнце.

Элиас, казалось, поначалу этого не замечал. Он видел Нору практически только за обедом, который пассажиры съедали вместе с капитаном и его офицерами. В кают-компании для офицеров постоянно царила полутьма, да Элиас, похоже, и не считал свою молодую жену настолько привлекательной, чтобы не спускать с нее глаз. Но однажды он встретил ее на палубе, увидел, что ее волосы развевает ветер, а прекрасное лицо не защищено от солнца.

— Нора, ты в своем уме?! — воскликнул он.

Миссис Фортнэм вздрогнула, когда он так грубо прикрикнул на нее.

— Ты в каком виде тут ходишь? Немедленно возьми зонтик от солнца и шляпу, а лучше уходи с палубы и не появляйся на ней вовсе, как полагается леди!

Нора наморщила лоб.

— Я же не заигрывала с мужчинами! — оскорбленно заявила она.

Действительно, поблизости работали только три матроса, и они были настолько заняты такелажем, что, казалось, не замечали Нору.

Элиас сделал отбрасывающий жест рукой.

— Я очень хочу на это надеяться, — едва сдерживая гнев, заметил он. — Хотя этим я особо не озабочен. Капитан — старый морской волк, и если он заметит кого-то из матросов с одной из вас, баб, он прикажет протащить его под килем[6]. Но ты... Боже мой, я же не для того взял себе в жены леди из Англии, чтобы она загорала здесь, словно мулатка!

Нора все еще ошеломленно раздумывала над оскорбительным выражением «бабы». Она не совсем поняла, чего хочет Элиас, но он крепко схватил ее за руку и подтолкнул в направлении каюты.

— Сейчас же иди вниз и сделай что-нибудь со своим лицом. Намажься чем-нибудь отбеливающим или чем там еще, вам это лучше знать, — но чтобы на лице была благородная бледность! И чтоб в Кингстон ты прибыла с внешностью английской леди, а не какой-нибудь негритянки!

Нора, которая во время путешествия не пользовалась зеркалом, только сейчас начала понимать, в чем дело. Она никогда не думала, что благородная бледность, о которой так бережно заботились в Англии, была настолько важна для плантатора с Ямайки, но с тех пор перестала выходить на палубу. Хотя реакцию Элиаса Нора посчитала чрезмерной и оскорбительной, ей, естественно, не хотелось в невыгодном свете бросаться в глаза высшему обществу своей новой родины. Однако при этом она не представляла, как избежать загара, когда под карибским солнцем она будет ходить пешком и ездить на лошади? Во время ее конных и пеших прогулок в парке Святого Джеймса ей не удавалось укрыться от солнца, но для Саймона это не имело никакого значения.

«Твоя кожа такая же золотистая, как и твои волосы, — когда-то восхищенно сказал молодой человек. — Они как светлый и темный янтарь... Ты права, слишком жалко скрывать такое под пудрой».

Однако в последние недели на корабле Нора все же делала именно это. Она мазалась кремом и покрывала себя пудрой, когда выходила на воздух, и снова вспомнила о шляпе от солнца, которую ей настойчиво советовала купить леди Вентворт. На попытку Норы взять взаймы одну из шляпок Рут Стивенс, которая тоже успешно создавала тень на лице, Элиас отреагировал почти так же резко, как и на ее отказ от зонтика.

— Никакого тряпья, в которое одеваются слуги, Нора! Я везу с собой в Каскарилла Гардене леди и хочу, чтобы ты одевалась и преподносила себя соответственно!

Нора снова вспомнила о своем предчувствии перед свадьбой, оно не обмануло ее. Элиас Фортнэм хотел обладать куклой на показ, а не женщиной из плоти и крови. Однако же она согласилась на эту сделку. Значит, ей придется делать все, чтобы ее муж был доволен.

Более чем через шестьдесят дней на море на горизонте появилась Ямайка. Капитан позвал пассажиров на палубу для того, чтобы бросить первый взгляд на остров, но миссис Фортнэм как раз сама уже хотела выскочить на палубу. Однако одного строгого взгляда Элиаса хватило, чтобы укротить ее. Она быстрее смазала лицо кремом, припудрила волосы, залезла в юбку с кринолином и надела на голову шляпу.

Она была рассержена и чувствовала почти что горечь, когда, наконец, вышла вслед за Элиасом на палубу, однако затем бросила первый взгляд на остров — и с необыкновенной силой ощутила его очарование. Никогда, никогда прежде она не видела ничего прекраснее, и ей было трудно сдерживать свой восторг. Корабль, слегка покачиваясь, плыл по легким волнам. Море в этот день отливало цветом сочной зелени, а блестевшие на солнце волны мягко ударялись о белоснежный пляж. Сразу же за побережьем поднималась стена могучей растительности — обещанные мангровые леса. Густые джунгли, таинственные, внушающие страх и, тем не менее, странно знакомые. Нора готова была обнять все это, ей хотелось смеяться и петь, но Элиас, конечно, ожидал, что она будет сохранять достоинство. Он более чем презрительно оглядел Рут Стивенс, которая смотрела на все это недоверчивым взором и слишком выразительно высказывала свой ужас.

— Но это же джунгли, Джон! Здесь только берег и деревья! Тут определенно есть туземцы... Я... Я думала, что Кингстон — это город.

Преподобный пытался успокоить свою жену, в то время как Элиас со спокойной гордостью смотрел на Нору, которая стояла, величественно выпрямившись, и была прекрасна, как королева, осматривающая свою новую империю.

Кукла Элиаса Фортнэма сдержанно улыбалась, глядя на великолепие острова, но душа возлюбленной Саймона Гринборо танцевала. Она нащупала камею, которую со времени своего отъезда постоянно носила на шее. И ее любимый словно очутился рядом с ней, ей казалось, что она снова чувствует Саймона и его счастье.

Норе удалось это. Она нашла их остров и доставила душу Саймона домой.

Глава 5

Высадка на Ямайку, естественно, происходила не так, как прибытие в рай в мечтаниях Норы. Ее не отвезли на берег туземцы, и капитан не спускал их лодки в прекрасную бухту. Вместо этого корабль просто проплыл мимо. Берег миля за милей горделиво демонстрировал свою красоту, и Норе хотелось причалить везде. Шхуна все же направилась к Кингстону, естественной природной гавани, вокруг которой однажды построили город. После пожара, уничтожившего прежний поселок, город возвели по плану, и он быстро развился в экономический центр. И даже отодвинул в тень изначальную столицу Ямайки — город Спаниш-Таун.

Нора еще помнила, как Саймон рассказывал об этих городах. Именно здесь он представлял себе филиал торгового дома Томаса Рида, и Элиас подтвердил Норе, что многие европейские купцы, занимающиеся импортом и экспортом, держат на Ямайке свою вторую опору. Порт Кингстона был большим, здесь жило много народу, а дома города были пестрыми и красивыми. Однако Нора знала, что это впечатление может быть обманчивым. Многие города на островах в Карибском море считались притонами разврата, и не только пожары, ураганы и землетрясения угрожали крупным общинам, но и эпидемии, которые быстро распространялись в теплом влажном климате в центрах большого скопления людей, после того как какой-нибудь из матросов заносил сюда заразу.

Однако когда город Кингстон отстраивали заново, казалось, что об этой опасности уже подумали. Улицы казались широкими, дома ухоженными, а на тротуарах валялось меньше отбросови мусора, чем в Лондоне. Однако Рут Стивенс ее новая родина не понравилась. Она еще при высадке с корабля начала жаловаться на жару и влажность.

— О Боже, кажется, что тут вдыхаешь воду, — роптала она.

Ее тяжелое платье из шерсти было мало приспособлено для здешнего климата. Нора же мысленно поблагодарила леди Вентворт за ее драгоценный совет. В Лондоне она заказала себе множество легких шелковых платьев, и сейчас, когда Элиас сводил ее по временным сходням на берег, Нору провожали восхищенные взгляды торговцев и портовых рабочих.

— Эти сходни надо укрепить, чтобы свести по ним лошадей, — заметила Нора.

Однако ее супруг, казалось, не слушал ее. Он ступал с ней рядом так, словно они шли на танцы в Лондоне, и явно гордился тем, что может продемонстрировать обществу в Кингстоне свое последнее приобретение.

Нора решила не расстраиваться из-за этого. Новый мир, в который она окунулась, был слишком волнующим для нее, чтобы тратить энергию мыслей на Элиаса. Естественно, работы в порту Кингстона вряд ли отличались от тех, за которыми ей приходилось наблюдать в лондонских доках. Разнообразие привозимых и разгружаемых товаров не очень привлекало Нору, зато разнообразие людей!..

Цвет кожи портовых рабочих явно различался между собой — черная, коричневая, оттенка кофе с молоком... Они были по пояс обнажены, чаще всего босы, и из одежды на большинстве из них болтались только широкие льняные брюки. Надсмотрщики были в основном белыми, но при этом загорелыми до черноты, и Нора испугалась, когда действительно увидела в их руках плетки! Большинство из этих людей, казалось, держали их при себе порядка ради, и Нора уже хотела успокоиться, но затем увидела, как плеть со свистом опускается на спину одного из чернокожих рабочих. Звук удара будто проник в самый мозг Норы. Его невозможно было сравнить с едва слышным шлепком кучерского кнута Пепперса, который время от времени щелкал им по упитанной заднице своих лошадей. Здесь удар не смягчала шерсть — плетка била по голой коже.

Между рабочими и надзирателями бесстрастно прохаживались торговцы, одежда которых — парик, жабо и брюки до колен — была такой же, как у отца Норы. Капитаны и корабельные офицеры разговаривали между собой о делах. Продавцы овощей и фруктов — тоже в большинстве своем черные — таскали повозки со своим товаром и громко предлагали что-то освежающее. Матросы — члены команд, у которых было свободное время, — с удовольствием выходили на берег, причем молодые женщины в пестрых платьях многообещающе улыбались им. Некоторые из девушек были почти светлокожими, только с несколько полноватыми губами, темными глазами и волосами, другие — с очень черной кожей, широкими носами и жесткими курчавыми шевелюрами.

Нора знала, что это портовые проститутки, и, в общем-то, должна была отвести от них взгляд, но она не могла этого сделать, потому что хотела воспринимать эту жизнь во всех ее проявлениях, всеми своими чувствами. В воздухе висел запах пряностей и фруктов, но также и гниения, прогорклого жира и дыма, который поднимался от ближайших уличных кухонь. Портовые кабаки до самых доков были открытыми, пьяницы сидели внутри и ходили вокруг, однако вместо обычного в Лондоне джина, здесь, прежде всего, продавали ром. Его аромат тоже примешивался к запахам порта.

— Нора! Ты что, не слышишь?

Зачарованная пестрым миром кингстонских доков, Нора не услышала, что Элиас обращался к ней. Она только сейчас заметила, что он разговаривает с одним из торговцев. Как того требовал долг, Нора послушно улыбнулась, когда муж представил ее этому торговцу, однако тут же забыла его имя. Намного интереснее для нее был мальчик, который следовал за ним. Она даже не представляла, что человеческая кожа может быть такой черной! И паренек совсем не казался вспотевшим и перегревшимся, как его хозяин. Его кожа была сухой и бархатно блестела на солнце. Нора слышала, как торговец, обратившись к нему, дал какое-то поручение, но, в общем шуме, не могла понять, что именно он ему сказал. Слуга, однако же, послушно поклонился и бегом побежал прочь из порта.

— Мистер Фрейзер оказал любезность известить лорда Холлистера о нашем прибытии, — сообщил Элиас Норе. — Холлистер — это мой товарищ по торговле, он пришлет нам карету, и мы проведем эту ночь в его городском доме.

Нора кивнула с чувством легкого разочарования. Она надеялась, что они тут же поедут прямо в Каскарилла Гардене. Конечно, ее привлекала возможность исследовать город Кингстон, но прежде всего она жаждала увидеть бухту их с Саймоном мечты. Плантация Элиаса должна была находиться вблизи моря. Нора едва могла дождаться того момента, когда пройдется по побережью и почувствует ногами тепло песка. Кажется, Каскарилла Гардене находилась не очень далеко — всего лишь в пяти милях к юго-востоку от Спаниш-Тауна и на таком же расстоянии от Кингстона. Между этими населенными пунктами должны существовать приемлемо расчищенные дороги, значит, можно будет добраться до владений Элиаса менее, чем за полдня. На лошади Нора доскакала бы туда за час, однако она, конечно, понимала, что после длительного путешествия на раскачивающемся корабле Аврору нельзя сразу же оседлать. Не говоря уже о том, что сказал бы по этому поводу Элиас! Он хотел всем продемонстрировать свою английскую леди, а для этого, без сомнения, лучше подходила открытая карета. Возможно, это также было причиной тому, что он хотел провести еще один день в городе.

Нора вздохнула. Она надеялась, что он не планирует сразу же устроить большой ужин — в конце концов, еще не все ее платья были выгружены с корабля. Ей даже стоит, наверное, попросить леди Холлистер дать ей взаймы зонтик от солнца, поскольку в этот день придется долго находиться под открытым небом. Ее собственный зонтик порвался во время шторма. Конечно, у нее было несколько других — зонтики от солнца носили, подбирая к одежде, — но они пока находились в дорожных сундуках в трюме корабля. Может быть, понадобится не один день, чтобы разгрузить все! Нора с нетерпением вздохнула. Она могла вынести недолгое пребывание здесь, но на следующий день в любом случае обязательно хотела попасть в Каскарилла Гардене!

Элиас рассмеялся, когда она выразила свои мысли вслух.

— Ну вот, ты не можешь дождаться того момента, когда увидишь свою новую родину! — насмешливо сказал он. — Очень хорошо, очень многообещающе! У моей первой жены слезы стояли в глазах, когда она с корабля смотрела на безлюдное побережье. Она вообще не хотела уезжать из города.

Впервые Фортнэм заговорил о своей умершей супруге, и Норе стало как-то не по себе, что ее так открыто сравнивают с предшественницей. Тем более что это было сказано так, будто речь шла об охотничьей лошади, которую проверяют на энтузиазм, с каким она будет преодолевать препятствия.

— Но не беспокойся, мы завтра поедем дальше: за разгрузкой корабля наблюдать мне не нужно. Однако я не хочу брать взаймы у Холлистера его телеги для перевозки грузов и ландо. Так что мы сегодня пошлем гонца в Каскариллу, а завтра повозки будут уже здесь. К тому времени лошадей с корабля уже снимут и они смогут следовать за нами.

Нора закусила губу.

— Я не думаю, — возразила она. — Мы же не будем все время ехать шагом, правда? А идти рысыо после двухмесячной абсолютной неподвижности на корабле...

Элиас пожал плечами.

— Как скажешь. Хорошо, что ты сразу сообразила. Я прикажу прислать двух негров, которые поведут их шагом.

Нора наморщила лоб.

— Поведут? Так много миль? Людям придется несколько часов шагать рядом с лошадьми по такой жаре! Нельзя ли их просто оставить у твоего друга в стойле до тех пор, пока мы в следующий раз не приедем в город? Такое ведь часто бывает, и я бы смогла поехать домой верхом на Авроре!

Элиас громогласно рассмеялся.

— Нора, поверь мне, для рабов это награда, если им позволят пару часов прогуляться рядом с такой лошадью, вместо того чтобы рубить сахарный тростник. И не думай, что я для дороги сюда выделю им карету! Все чернокожие хорошие бегуны, не беспокойся.

Нора посчитала это странным — ведь грузовая карета в любом случае сюда приедет, почему же нельзя людям дать возможность приехать в ней? Но затем она увидела кое-что, что взволновало ее гораздо сильнее и показалось намного более жестоким, чем принуждение наматывать мили по жаре.

Еще один корабль у причала открыл свои трюмы для разгрузки, и оттуда, пошатываясь, вышли люди. Нора в ужасе смотрела на полсотни негров, большинство из которых были молодыми мужчинами, но попадались и женщины, которые с трудом выходили на воздух, неловко двигаясь, поскольку были скованы цепями. Они щурились от яркого света. Неужели все время плавания их держали в трюме?

— Откуда их привезли? — почти беззвучно спросила Нора.

Элиас проследил за ее взглядом.

— Берег Слоновой Кости, Конго... Надо бы спросить капитана. Но лучше не смотри туда: когда их только привезли и выгружают, они представляют собой неприятное зрелище. — Он ухмыльнулся. — Ты сама говоришь, что твоя лошадь оцепенеет, если ей три месяца не давать двигаться. Не иначе обстоят дела и с ними.

Нора с ужасом посмотрела на Элиаса.

— Это... Это же нельзя сравнивать! Когда мы загоняем лошадей в тесную каморку — это же для их собственной защиты от морского волнения. Но тут... Это же люди... Элиас, нельзя же запихивать их в трюм, как... как...

— Это рабы, — абсолютно спокойно ответил ей муж. — И если шкипер загоняет их в трюм, так это для его же безопасности. Представь себе, что будет, если они поднимут бунт на корабле! Сорок молодых крепких парней!

Мужчины, без сомнения, были молодыми, но точно не выглядели крепкими после изнурительного плавания через океан. Нора видела усталость, безнадежность и стыд в их глазах — то же выражение, что застыло на лице Саймона после того, как у него отобрали дом и положение в обществе. Нора понимала их боль, и сочувствие в ней преодолело отчуждение, возникавшее из-за разницы в цвете кожи. Хоть черные, хоть белые — это были люди, такие же, как она, и они испытывали те же чувства, что и она!

— Они больны, — вырвалось у Норы, — они ранены.

На темной коже людей виднелись следы крови. Это было незаметно с первого взгляда, но молодая женщина была внимательной.

— И они не должны... Они не должны быть голыми.

Она сама показалась себе глупой, когда произнесла последние слова, на что Элиас тут же рассмеялся. Этих людей вырвали из семей, их заковали в цепи, над ними издевались, — тот факт, что у них отобрали одежду, вряд ли был наибольшим злом по отношению к ним. Однако это последнее унижение Нора восприняла очень остро.

Мужчины в порту, черные и белые, похотливо глазели на груди молодых женщин, которых сейчас выгоняли на берег. И те даже не были красивыми — женщины похудели настолько, что их груди свисали вниз, словно пустые кожаные мешочки. Мужчины тоже исхудали до состояния скелетов.

— Неужели им не давали есть? — сдавленным голосом спросила Нора.

Сейчас она уловила вонь, которая исходила от неделями не мытых тел рабов. Элиас закрыл себе лицо носовым платком и протянул еще один платок Норе.

— Не будь глупой, Нора, конечно, им дают есть. Они являются ценным товаром, и никто не заинтересован в том, чтобы они умерли с голоду. Но это же ашанти. Ты скоро научишься отличать их. Люди из других племен меньше ростом и коренастее. Не такие сильные и выносливые, но ими легче управлять. Зато вот эти парни и бабы с Берега Слоновой Кости... Они точно знают, как обмануть продавца и не дать ему заработать на них. Они специально отказываются от пищи, чтобы умереть с голоду.

Элиас злобно посмотрел на рабов.

— Но тогда... они же будут мертвыми! — воскликнула Нора и заметила, как глупо прозвучало ее замечание. — Какая польза мертвым от того, что они испортили торговцам сделку? Они...

— Они злобные и коварные до мозга костей, — процедил Элиас сквозь зубы. — При каждой перевозке некоторые дохнут, а бабы теряют свой приплод, если на то время, когда их поймали, они были беременны. Капитаны, конечно, пытаются заставить их хоть что-то жрать. Да, работа эта некрасивая...

Нора принудила себя посмотреть в ту сторону, где рабов как раз передавали покупателю. Мужчина приказал своим надсмотрщикам немедленно облить свой «новый товар» несколькими ведрами морской воды, чтобы смыть хотя бы самую сильную грязь и отбить запах. Те передали приказание черным рабам, которые выполнили приказ, не выказывая ни малейшего волнения.

Нору трясло. Она так и напишет своему отцу. Это было бесчеловечно.

— Баккра Фортнэм, сэр, — прозвучал позади них робкий низкий голос.

Элиас обернулся.

— Ах да, вот наша карета. Садись, Нора... Ну, давай поторапливайся, парень! Открой дверь перед леди и держи ее открытой! Ах да, Боже мой, я слишком долго был в Лондоне. Обученный персонал... Конечно, здесь такого ожидать не приходится.

Сидевший на козлах молодой человек с коричневым цветом кожи торопливо спрыгнул вниз и открыл перед Норой дверь в карету. К сожалению, лошади тоже не были обучены так хорошо, как упряжка Пепперса. Оба белых коня неспокойно пританцовывали, и Нора чувствовала бы себя намного уверенней, если бы кучер держал их под уздцы. Но зато это отвлекло ее от печальной процессии рабов, которых сейчас вели по направлению к городу. Нора не спрашивала, куда именно, это она рано или поздно все равно узнает. Сейчас она больше заинтересовалась их теперешним кучером.

— Этот юноша... Он является «собственностью» лорда Холлистера? — тихо спросила она. — Я имею в виду, он что, тоже...

— Все негры кому-то принадлежат, — спокойно ответил Элиас, но затем по его лицу скользнула ухмылка. — А здесь сразу видно, что Холлистер не занял этого парня у кого-нибудь из приятелей.

Нора задумалась, как он мог это узнать, но данный вопрос не являлся самым срочным.

— Но хозяин позволяет ему свободно передвигаться, — продолжала она. — Здесь, с каретой... Он же мог просто взять ее и уехать.

Нора робко улыбнулась парню на козлах, который постоянно оглядывался назад. По всему было видно, что он серьезно воспринимает обязанности господского кучера и хочет убедиться, что его пассажиры удобно уселись и не имеют каких-либо еще желаний.

— Это очень даже возможно. Но уже при выезде из города от него потребовали бы показать пропуск. И тогда у него были бы большие неприятности, Огромные неприятности.

— Лорд Холлистер избил бы его? — не унималась Нора.

— Это было бы самое меньшее, — ответил Элиас. — Прежде всего, он понизил бы его в должности, а, поверь мне, самое последнее, чего хотел бы этот парень в жизни, — это работать на плантации. В роли же кучера он ведет королевскую жизнь. Нет, Нора, домашние ниггеры не убегают или делают это очень-очень редко. Надзирать нужно больше за теми парнями, которые работают на плантации.

— Все в порядке, баккра? — озабоченно спросил кучер.

Нора кивнула ему.

— Все в порядке, — успокоила она его. — Как?.. — Она хотела спросить парня, как его зовут, но не знала, как это сформулировать.

Как обращаться к нему: «вы» или «ты»? В Англии к такому молодому слуге, пожалуй, обращались бы на «ты». Но затем ей в голову пришла мысль, от которой она похолодела. А есть ли у этих людей имена?

— Леди? Миссис? — испуганно спросил юноша.

Нора набрала полную грудь воздуха.

— Я думаю, миссис Фортнэм хочет узнать, как тебя зовут, — помог ей Элиас.

Нора почувствовала что-то вроде благодарности к нему.

Мальчик ухмыльнулся.

— Джеми, миссис, к вашим услугам.

Его лицо сияло, он был счастлив тем, что правильно выполнил формальность.

Нора облегченно улыбнулась. Но неужели мальчика с самого рождения звали Джеми? Неужели семьи язычников называли своих детей Джеймс, Пол или Мэри?

— Этого точно звали так с рождения, — ответил Элиас. Нора задала ему вопрос, дождавшись удобного момента, когда Джеми сосредоточился на управлении каретой и перестал прислушиваться к ним. — Этот ведь родом не из Африки, он — мулат. Ты же сама видишь.

— Мулаты — это... дети негров и белых? — хотела убедиться Нора. — Как же это получается? На рабах ведь не женятся? Или как?

Элиас с досадой схватился за лоб и, качая головой, отвернулся.

— Нора, не притворяйся, что ты глупее, чем есть! — строго сказал он. — Лучше сама подумай, как это бывает. В тот момент, когда речь заходит о рабах, кажется, у тебя отказывает разум! Причем браки между черными и белыми, разумеется, исключены. Как такое в голову могло прийти!

Нора хотела уже резко ответить ему, что мысль о рабстве вообще не может и не должна укладываться в голове человека. Однако в этот момент карета остановилась перед резиденцией Холлистеров — красивым, покрашенным в оранжевый цвет деревянным домом, с резными украшениями и многочисленными эркерами и башенками. Норе дом очень понравился, но, когда она познакомилась с лордом Холлистером, ее снова охватил леденящий ужас. Мужчина проявил себя дружелюбным, гостеприимным, однако при первом же взгляде на него Норе стало понятно, как появился на свет Джеми. Если не обращать внимания на цвет кожи и более широкий нос, молодой раб был похож на своего хозяина, как одна капля воды походит на другую. Нора могла только надеяться, что на ее собственной плантации ее не ожидают подобные сюрпризы.

Элиас приветствовал лорда и леди Холлистер, причем у Норы сложилось впечатление, что хозяйка дома повела себя заметно холодно. Было ясно, что тесная дружба ее мужа с этим семейством не связывала, впрочем, это ее не смутило. Нора знала, что между ее отцом и его партнерами по торговле при внешней приветливости постоянно существовало определенное соперничество, которое делало невозможной подлинную теплоту. Но их жены были обычно более откровенны, и Норе оставалось только подождать, когда после обеда мужчины удалятся в кабинет хозяина.

И действительно, леди Холлистер несколько оттаяла, когда после еды — очень вкусной и легкой — осталась наедине с Норой. Холлистеры не ожидали визита, и, тем не менее, их повариха принесла на стол три смены блюд. Нора впервые попробовала тропические фрукты. Леди Холлистер весело наблюдала, как ее молодая гостья осторожно попробовала плоды, а затем стала быстро с наслаждением поедать их. Погода на Ямайке не отразилась на аппетите Норы, как это часто случалось со многими другими новичками. Наоборот, в тепле она буквально расцвела. Вечером, конечно, стало холоднее, и Нора с интересом всматривалась в звездное небо, после того как хозяйка отвела ее на террасу и приказала принести туда кофе и фруктовые соки.

Девочка, которая принесла им прохладительные напитки, тоже была поразительно похожа на хозяина дома. Норе стоило больших усилий не смотреть ей в лицо. Очевидно, это были те вещи, с которыми ей просто придется смириться на своей новой родине. Ей в голову продолжали приходить еще тысячи не таких уж важных вопросов о Ямайке, которые ей немедленно хотелось задать леди Холлистер. Однако хозяйка, понятное дело, хотела бы, напротив, услышать истории о своей старой родине, а также об Элиасе и Норе Фортнэм! Она сначала расспрашивала о Лондоне, а потом словно невзначай пожелала узнать подробности внезапного замужества Норы. Та, прекрасно зная, что такое слухи, отвечала кратко и, со своей стороны, пыталась выведать у леди как можно больше информации о Каскарилла Гардене и о положении ее нового мужа в обществе Кингстона.

Итак, в первые же часы здесь, в новой стране, ей стало ясно: ее муж действительно очень подробно рассказал ей о флоре и фауне Ямайки, развернул перед Норой всю историю острова и открыл суть множества экономических особенностей. Однако о том, что реально ожидает молодую женщину в этом обществе рабовладельцев, самозваных лордов и леди, и конкретно в Каскарилла Гардене, — об этом она не знала ничего.

Глава 6

Нора и ее муж в эту первую ночь на Ямайке наконец разместились в общей спальне, и Элиас использовал благоприятные условия, чтобы снова выполнить свои супружеские обязанности. Нора опять пропустила все мимо себя: у нее больше ничего не болело, как после лишения девственности, но и удовольствия процесс тоже не доставил. Нежности Элиаса перед соитием были такими мимолетными, что едва ли возбуждали ее, а после этого он каждый раз мгновенно засыпал. При этом Нора воспринимала присутствие спящего рядом с собой мужчины как большую помеху, чем вынужденная телесная любовь с ним,— в конце концов, Элиас посвящал своей молодой жене не более чем несколько минут. Но его запах, его движения, а особенно храп намного больше раздражали Нору, не давая ей уснуть. И она очень надеялась, что в их общем доме ее муж предпочтет иметь отдельные спальни. В Лондоне он после брачной ночи посещал Нору только для сношения, а после возвращался в свою комнату. Наверное, на плантации он захочет, чтобы все было так же.

Утром домашние рабы Холлистеров подали на стол сельдь и стручки съедобного гибискуса. Для Норы поначалу такое сочетание показалось странным, однако еда оказалась довольно вкусной, если, конечно, привыкнуть к слизистой консистенции этого похожего на рагу блюда. Потом подали свежие фрукты, а вскоре Нору и Элиаса уже действительно ожидал собственный экипаж Фортнэмов. Кучерам пришлось, видимо, отправиться в путь еще до рассвета. Нора увидела красивую открытую карету с черным кучером в ливрее и фургон для груза, на котором приехали белый надсмотрщик и четыре раба — если, конечно, молодых людей все же не заставили идти сюда пешком. Но, похоже, они не выглядели изможденными. Двое из них со знанием дела подошли к лошадям, при этом черный кучер давал им указания. Видимо, он был их начальником, и надсмотрщику не пришлось ни во что, вмешиваться. Скорее всего, его задачей было наблюдать за работами в порту — багаж и многочисленные покупки Элиаса уже были сняты с корабля и погружены в фургон. Все это было сделано, конечно, еще до восхода солнца. Теперь рабы выносили из дома дорожные сумки, которые Фортнэмы брали с собой к Холлистерам, и при этом наступали на ноги слугам последних, которым, очевидно, поручили то же самое. За это время Элиас успел поговорить с надсмотрщиком, после того как коротко представил его Норе.

— Нора, это мистер Мак-Аллистер, один из джентльменов, которые отвечают за наших негров, работающих на плантации. Мак-Аллистер, моя супруга, миссис Нора Фортнэм.

Нора коротко кивнула: приветствия с рукопожатием, очевидно, от нее никто не ожидал. Мак-Аллистер, казалось, занимал на плантации такое же место, как служащий в доме или в конторе семьи Рида. Люди вежливо обращались друг к другу, причем каждый из них осознавал свое положение и свою должность. Рабов, наоборот, Элиас, казалось, вообще не видел, только кучера своей кареты он поприветствовал коротким кивком.

— Это новая миссис, Питер, — представил он Нору, на что Питер с готовностью поклонился.

— Вы добро пожаловать! — вежливо сказал он.

Нора улыбнулась ему. Мужчина, казалось, умел говорить только на ломаном английском языке, а цвет его кожи выдавал чисто африканское происхождение.

— Но он же не с самого начала звался Питером, — заметила она в сторону Элиаса, когда карета тронулась.

Сначала они проехали по ухоженным улицам Кингстона, но затем покинули город и покатили вдоль побережья. Нора с любопытством смотрела на море.

Элиас пожал плечами.

— Когда я купил его, парня уже звали так, — коротко сказал он. — Но ты права, им часто дают новые имена. Именно ниггерам, которые работают в доме, потому что к ним как-то нужно обращаться, не рискуя вывихнуть себе язык. Смотри, вот тебе твои пальмы!

И действительно, на побережье росло несколько пальм, и Нора не могла насмотреться на них. Море также очаровало ее. Она еще во время плавания обратила внимание на то, что море каждый день играет разными красками. В это утро оно, казалось, сияло синим цветом, а волны были немного выше, чем вчера. Белоснежная пена прибоя оттеняла желтоватый цвет побережья. А негустой лес, куда довольно быстро привела их дорога, являл Норе тысячи оттенков зеленого. Она попыталась распознать деревья и кусты и наугад сказала, что это, наверное, красное дерево. Элиас подтвердил ее предположение. Кроме того, он показал ей синий сандал.

— Вот, а здесь голубая магония, очень типичная для Ямайки. У нас есть такая в саду, но в диком виде это дерево растет только в центральной части острова. Оно имеет синеватый оттенок, очень странный. Надеюсь, тебе понравилось также и красное дерево. Я приказал изготовить из него мебель для Каскарилла Гардене. Моя первая жена не очень любила его, ей хотелось привезти всю мебель из Англии.

Нора снова почувствовала себя не в своей тарелке, но ничего не сказала. Мебель в доме Холлистеров не особо отличалась от лондонской. Но, может быть, они и завезли ее из Англии.

— К этой стране... как-то не подходит тяжелая мебель, — в конце концов, сказала она. — Собственно, вообще никакая не подходит. Я думаю... Изначально люди ведь здесь жили больше на открытом воздухе, на природе... и...

Элиас сердито посмотрел на нее.

— Ты что себе воображаешь, хижину из бамбука? Циновки на полу, как в жилище для рабов? — Он снова набросился на нее, как тогда на корабле, и Нора непроизвольно шарахнулась от него. — Нора, я тебе уже сказал: ты — леди и должна вести себя соответственно! Разумеется, наш дом меблирован, как цивилизованный английский особняк. Я просто не считаю необходимым сначала вывозить дерево на родину, потом делать из него мебель, а после снова завозить ее сюда только для того, чтобы похвастаться перед соседями. Приличные столяры-мебельщики есть и в Кингстоне, и в Спаниш-Тауне. Они по образцу сделают любую английскую мебель, которую им покажут.

Нора замолчала и в мыслях уже смирилась со скучной обстановкой, похожей на ту, что была в доме ее отца. А теперь Элиас вслух планировал, где установит приобретенные в Лондоне статуи и повесит картины. Она спрашивала себя, как все это воспринимают люди, которых насильно привезли в этот мир из Африки.

Примерно через час поездки они прибыли в Сантьяго-де-ла-Вега, место, которое англичане кратко называли Спаниш-Тау-ном — Испанским городом. Поселение было основано испанцами и официально все еще считалось столицей острова, хотя Кингстон, конечно, из-за своей гавани приобретал тут все большее значение. Сантьяго находился намного дальше от побережья, и на подъезде к городу Нора увидела первые плантации сахарного тростника и какао. До сих пор она знала эти растения только по картинкам и удивилась их величине.

— Это же почти деревья! — поразилась она, прежде всего сахарному тростнику.

Элиас рассмеялся.

— С точки зрения ботаники это трава, — пояснил он, — что очень хорошо для нас, потому что, в отличие от деревьев, он вновь и вновь вырастает сам по себе. Если дерево однажды срубить, то на этом все закончится. А сахарный тростник можно срезать каждый год. Его также легко сажать, если иметь для этого необходимую рабочую силу.

То, о чем говорил ее супруг, Нора увидела на первой же плантации. Десятки рабов рубили ножами-мачете спелые растения, а на другом поле рабы высаживали саженцы. Все обливались потом, что было неудивительно. Мужчины работали под обжигающими лучами раскаленного солнца. На каждые двадцать-тридцать рабов приходился один белый надсмотрщик, который чаще всего стоял в тени. Нора спросила себя, почему черные не нападут на него. Их же было намного больше, и у них были мачете! Однако ей не хотелось снова спрашивать, потому что она могла представить себе ответ: наказания за попытку бегства, очевидно, были такими чудовищными, что рабы даже и не думали предпринимать ее.

Спаниш-Таун производил впечатление города более пестрого и не такого упорядоченного, как Кингстон, — испанское влияние было здесь все еще весьма ощутимым. Центр города образовывала недавно построенная церковь Святой Катарины. Здесь колониальная архитектура проявила себя лишь в незначительных деталях — а в остальном эта первая англиканская церковь Ямайки была типично английской и теоретически могла бы стоять даже в Лондоне.

В этот день Нора получила только самые скромные впечатления от города и церкви: Элиас не дал карете остановиться. Сейчас они находились всего лишь в нескольких милях от Каскарилла Гардене, при этом дорога вела исключительно через плантации сахарного тростника.

— А я думала, что наша земля находится у моря, — разочарованно протянула Нора.

Первое удивление прошло, и теперь бесконечные плантации казались ей скучными и производили угнетающее впечатление, а хозяйственные дороги между ними были пыльными и печальными.

Элиас кивнул.

— Так оно и есть, но тут нет дорог вдоль моря. Мы приближаемся к поместью со стороны центральной части острова. Но прямо возле моря мы дома не строили, это не рекомендуется, потому что здесь бывают ураганы и огромные волны, они просто смоют дом, если он стоит слишком близко к берегу.

Нора со страхом подумала о строительстве хижины их с любимым мечты. Наверное, это было слишком недальновидно — селиться прямо у воды. Но, с другой стороны, такую хижину можно было легко восстановить, если ее вдруг снесет. Она улыбнулась.

Элиас выпрямился.

— Кстати, вот мы и приехали, — заметил он. — Мы только что пересекли границу. Земля до сих пор принадлежит Холлистерам. А вот с этого поля начинается моя земля. Добро пожаловать в Каскарилла Гардене!

Значит, Холлистеры были все-таки не столько друзьями, сколько просто соседями, — отметила для себя Нора. Интересно, были ли у них еще дома? Вполне вероятно, если вспомнить стиль жизни других плантаторов, таких, как Вентворты. У них был городской дом в Лондоне, загородный дом в церковном приходе, который лорд Вентворт купил вместе со своим дворянским титулом, а также плантация на Виргинских островах. Однако Элиас, казалось, был невысокого мнения о коллекционировании домов и титулов. При этом денег у него для этого было достаточно. По словам Томаса Рида, Элиас Фортнэм был одним из самых богатых плантаторов на острове.

Нора, полная ожидания, крутилась во все стороны, но ничего не видела, кроме бесконечных рядов сахарного тростника, — до тех пор, пока они не свернули, наконец, в какое-то подобие аллеи, по обеим сторонам которой росли красные деревья, кедры и даже несколько синих сандалов и пальм. Похоже было на то, что частично деревья остались здесь от джунглей, частично были посажены людьми. В любом случае они образовывали тенистый подъезд к господскому дому, который — увы! — разочаровал Нору. Каменный дом, двухэтажный и мощный, с мансардой под крышей и с колоннами — такой мог бы стоять и в Лондоне. И, как в Англии, кучер остановил карету перед парадным входом, и оттуда высыпали слуги, чтобы приветствовать своего хозяина. Все они были черными, а их форму отличал чрезвычайно старомодный крой, возможно, она была заведена еще первой женой Элиаса Фортнэма. Но кухонный персонал, видимо, не всегда носил форму, потому что она казалась слишком мало изношенной. Нора обвела взглядом лица мужчин и женщин. По крайней мере, ее самые худшие опасения не подтвердились. Никто здесь не был похож на Элиаса Фортнэма и не имел оттенка кожи, как у Джеми в Кингстоне.

Нора в Англии привыкла к тому, что ей представляют слуг, но Элиас не настолько далеко заходил в сохранении здесь нравов своей родины. Он провел короткую инспекцию своих домашних рабов, кивнул им и представил Нору в качестве новой миссис, не называя жене их имен.

— Ты сама потом познакомишься с ними, — сказал он Норе. — По всем вопросам обращайся к Адди.

Он указал на большую крепкую негритянку в переднике поварихи, которая стояла рядом с двумя худощавыми молодыми девушками. Одна из них, которой на вид было лет семнадцать-восемнадцать, шагнула вперед.

— Я есть Маану, миссис... э... Китти. Дочка Адди. Я думать, миссис хочет меня как горничную.

Элиас кивнул.

— Хорошая идея, Адди, — похвалил он. — Девушка с давних пор в доме и воспитана прилично. Но, конечно, решать будет миссис. Китти... — Девушка опустила взгляд — то ли из приличия, то ли из страха. — Я думаю, ты сначала проведешь миссис в ее комнату и поможешь ей. Если ты ей понравишься, то сможешь получить эту должность.

Адди, кухарка, засияла всем своим круглым лицом, однако у Китти, когда она, наконец, подняла взгляд, был скорее угрюмый вид. Тем не менее, Нора была очарована ее красотой. Такой она всегда представляла себе царицу Клеопатру — великолепной и какой-то... экзотически аристократичной, пусть даже и не такой черной. У Китти был высокий лоб, тонкие, хорошо прорисованные черты лица и, по сравнению с другими рабами, маленький узкий нос. Полные губы цвета черники и немного раскосые, на удивление светлые глаза. У большинства чернокожих радужки были карие, но глаза Китти отливали скорее цветом орехового дерева с золотыми вкраплениями. Ее волосы были не курчавыми, как волосы большинства чернокожих, а прямыми и блестящими и свисали почти до бедер.

— Ну, ты скоро, Китти? — недовольно спросил Элиас.

Ему, видимо, хотелось быстрее закончить этот парад приветствий. Нора посчитала, что пора ей брать инициативу в свои руки.

— Спасибо за приветствие! — дружелюбно сказала она. — Боюсь, я не запомню сразу все ваши имена. Но, тем не менее, хотя бы кратко представьтесь мне. Или, может, это сделает Адди?

Нора улыбнулась поварихе. Та, казалось, до сих пор руководила домом, и Нора не планировала в ближайшее время менять эту ситуацию, если только не столкнется с каким-то существенным непорядком. Лучше не вызывать хаоса путем изменений в их иерархии из-за того, что у кого-то появится возможность выдвинуться на передний план благодаря красноречию. Однако, казалось, рабам это было совсем не нужно. Наоборот, им явно стало намного легче оттого, что не нужно обращаться напрямую к новой миссис.

У поварихи в этом смысле не было никаких затруднений. Она гордо представила домашних слуг и лакеев, горничных и помощников на кухне. К последним относилась и девочка, стоявшая рядом с Китти, почти еще ребенок, как обнаружила сейчас Нора. Мэнди было на вид восемь или девять лет. И в этом не было ничего необычного. В Англии девочек тоже очень рано принимали на работу служанками.

Слуги — Бой и Джо — сразу же после знакомства стали переносить дорожные сумки Норы и Элиаса из багажника кареты в дом. Повозка с сундуками еще не приехала, но пока можно было обойтись содержимым сумок. Нора, однако, уже видеть их не могла. В конце концов, она больше двух месяцев вынуждена была довольствоваться ими в тесной каюте.

— Ты проведешь меня в дом, Китти? — любезно спросила Нора свою новую служанку.

Она с удовольствием взяла бы эту девушку в качестве служанки, хотя та показалась ей несколько странной. В любом случае было непохоже, что Китти обрадовалась привилегии обслуживать новую миссис.

Сейчас девушка показывала ей дорогу, благовоспитанно оставаясь на шаг позади нее. Но как только они миновали пышный портал, ее образцовое поведение осталось позади. Китти ни с того ни с сего обратилась к своей новой хозяйке — и Нора поняла, что, наверное, никогда не перестанет удивляться здесь, на Ямайке. Для Нелли это было бы абсолютно нормально, но здесь, казалось, рабы говорили лишь тогда, когда этого уже невозможно было избежать.

— Я есть не Китти, я — Маану, — заявила новая служанка Норы. — И моя мама тоже не Адди. Я называть ее «мама Адве». А так Адвеа. Моя сестра Манса.

— Это та девочка, которую мне представили как Мэнди, правильно? — спросила Нора, приняв решение не комментировать слова Китти, или... Маану. — Но почему же вы мне этого сразу не сказали? Было бы лучше, если бы я сразу узнала ваши настоящие имена.

— Баккра говорит, невозможно произнести, — сказала Маану и этой репликой, безусловно, перешагнула все границы дозволенного. — Все должно по-английски.

Нора пожала плечами.

— Ну, твой господин может называть тебя, как хочет. — Для начала она решила поставить девушку на место. — Однако я с удовольствием буду называть тебя так, как тебя назвали при рождении. Маану — это красиво. Твое имя что-то значит?

Теперь наступила очередь Маану удивленно пожать плечами.

— Я не знать, миссис. Спрашивать мама Адве. Она точно знать.

Нора отказалась от дальнейших расспросов и задумалась. Все равно, от какого африканского языка происходят имена Адвеа, Маану и Манса, — Маану, очевидно, не говорила на них. В любом случае ее не привезли сюда из Африки, она родилась здесь.

Но почему же, черт возьми, она так плохо говорила по-английски?

Глава 7

Комнаты дома, через которые Маану сейчас вела свою хозяйку, не таили никаких сюрпризов. Им тоже было присуще функциональное разделение, такое же, как в английском господском доме: здесь был большой холл, к которому примыкал зал для балов, небольшие салоны и широкая лестница, ведущая к спальням на втором этаже. Меблировка дома показалась Норе грубоватой и неуклюжей — видимо, столярам в Кингстоне не совсем удалось сымитировать тонко обработанные на токарном станке и зачастую слишком изысканные предметы мебели эпохи «короля-солнца», на которые до сих пор ориентировалась мода. Для Элиаса было характерным ничего этого не замечать — его воспитание, видимо, было сосредоточено на чем-то ином, нежели чувство прекрасного.

Тем сильнее была удивлена Нора, когда увидела обстановку ее собственных комнат на верхнем этаже. Она была просто ошеломлена, когда вошла в помещение, подобное маленькому Версалю. Здесь были изящные столики, патинированные сусальным золотом, письменный стол с элегантно изогнутыми ножками, мягкие подставки для ног, стулья с обивкой цвета альтроза и кровать со спинками, украшенными медальонами и многочисленными воланами. Эта мебель, конечно, была сделана не в Кингстоне, и Нора подумала, что ее, наверное, завезли сюда прямо из Франции. Ей стало немного страшно, когда она поняла, что входит в комнаты, с любовью обставленные еще первой миссис Фортнэм и представлявшие собой целиком и полностью европейское убежище. Нора впервые спросила себя, какой же была эта женщина? Ее тонкий вкус выдавал в ней настоящую леди — неужели Элиас также привез ее на Ямайку в качестве трофея, когда, наконец, разбогател, и ему захотелось стать членом изысканного общества?

Хотя сама Нора с удовольствием обставила бы помещения несколько проще, в принципе, ей было все равно. Важно в первую очередь то, что у нее есть свои комнаты — маленький салон и спальня с комнатой для переодевания. Совершенно определенно, Элиас Фортнэм не будет проводить в кровати, украшенной занавесками с цветочками и кружевами, больше времени, чем ему понадобится для исполнения супружеских обязанностей. Нора спросила себя, как, интересно, выглядят его личные комнаты, но для нее это было тоже не особенно важно. Она повернулась к окнам — и тут же забыла обо всем. Молодая женщина решительно отодвинула гардины с рюшами и, наконец, насладилась таким долгожданным видом на море! Правда, оно было не близко — между домом и побережьем еще находился сад с огородом и участок леса. Зато со второго этажа дома можно было смотреть поверх них и видеть полосу песка, а за ним — бескрайнюю ширь океана.

— Как прекрасно! — сказала Нора почти благоговейно. — Просто потрясающе!

— Да, миссис, — голос Маану прозвучал с полным отсутствием какой бы то ни было эйфории. Но ведь для нее все это было не в новинку. — Я может сделать что-нибудь для миссис? Менять одежду, делать волосы? Я уже делать для гостей. Служанка леди Холлистер мне показывать.

Нора нехотя уселась за изящный столик для причесывания, на который указала ей Маану. Собственно, она с большим удовольствием сразу же пошла бы гулять по дому и саду, но от леди следовало ожидать, что она должна хотеть сначала отдохнуть после долгой дороги. А после обеда уже делать свои открытия, но только после того как проинспектирует кухню и подвал. Английские слуги ожидали бы такого от своей новой хозяйки. Как это получится здесь, она увидит потом.

— Просто распусти мне волосы, Маану, и причеши их щеткой. А затем мы посмотрим, найдется ли в моей сумке утренний халат, который не был бы влажным и измятым. Остальное ты можешь взять с собой и отдать в стирку. Все эти вещи уже целых три месяца не проветривались по-настоящему. До сегодняшнего вечера я, наверное, получу свои дорожные сундуки или нет?

— Да, миссис, — подтвердила Маану, а затем подошла к одному из шкафов, выдержанному в розовых и голубых тонах и украшенному металлическими вставками ручной работы. Одним движением она вытащила оттуда шелковый утренний халат с вышитыми на нем большими цветами.

— Нравится, миссис? — спросила она.

Нора сама не знала, что должна сказать. Шкаф был набит одеждой — но, конечно, в нем не было ничего принадлежащего ей. Значит, и все другие вещи были из наследия ее предшественницы. В Норе все противилось тому, чтобы Маану помогала ей надевать эту одежду. Однако та не пахла, как боялась Нора, плесенью, зато источала дурманящий запах цветов апельсина.

— Мы постирать для миссис, — ответила Маану на ее немой вопрос. — Нравится?

Тронутая заботой своей новой служанки, Нора сдалась и не пожалела об этом. Шелк с холодком облегал ее кожу, и аромат был ей очень приятен после длительного времени, проведенного на корабле. Нора вспомнила об отталкивающем запахе, исходившем от Элиаса в последнюю ночь. Возможно, она тоже пахла не розами.

— Маану, ты можешь приготовить мне ванну? — нерешительно спросила она.

Как и прежде, в высшем свете не было принято слишком часто окунаться в воду, но представление о том, что мыться вредно, стало постепенно меняться. Дело зашло уже настолько далеко, что в прошлом году Томас Рид даже установил у себя в доме медную ванну для купания. Но видела ли первая миссис Фортнэм в этом роскошь или, может быть, опасность?

Маану наморщила свой гладкий черный лоб.

— Белые господа не купаться! — категорически заявила она.

Нора вздохнула. Тут ей придется вести разъяснительную работу. Но, с другой стороны, замечание Маану разбудило в ней надежду, что рабы, вполне возможно, знали места, где можно купаться. Нора приняла решение в будущем найти какой-нибудь пруд или речку, куда могла бы время от времени нырять. Ведь холод здесь не должен был являться проблемой. Но для начала она попросила принести ей корыто с водой и тряпицу для мытья, о чем немедленно позаботилась Маану. Она с интересом наблюдала за тем, как Нора помыла свое тело мокрой тряпкой, а затем даже помогла ей потереть спину. После этого она снова произвела поиск в шкафах бывшей миссис Фортнэм и вытащила на свет божий рубашку. Нора неохотно надела ее, но Маану была права: ей было намного приятнее в этой рубашке, чем в белье из ее дорожной сумки, которое приходилось стирать в небольшом количестве не совсем чистой воды на корабле.

— Как давно... моя... э... твоя... бывшая миссис... Когда она умерла? — не выдержав, спросила она Маану.

Норе было неловко задавать этот вопрос, но еще хуже было бы задавать его Элиасу.

Маану снова пожала плечами.

— Не знать, миссис. Но давно, давно тому назад. Маану такая маленькая.

Она показала рукой рост ребенка от одного до двух лет. Значит, миссис Фортнэм умерла не менее пятнадцати лет назад.

— Ты сейчас можешь идти, Маану, — сказала Нора. — Все было очень хорошо, я довольна и думаю, что ты будешь хорошей служанкой. Ты ведь этого хочешь, Маану? Ты хочешь быть моей личной служанкой?

Нора знала, что этот вопрос для рабыни должен был прозвучать странно, но она не могла удержаться, чтобы не задать его. Поведение Маану было ей, как и раньше, не совсем понятно. Девушка вела себя, как слута, но была умной и, очевидно, улавливала ее мысли. Она умела обращаться с гребешком и щеткой и, казалось, имела некоторый опыт. Однако, когда эту работу предложил ей Элиас, выражение ее лица было недовольным и даже угрюмым.

— Конечно, миссис, — ответила Маану, однако голос ее был странно безучастным. — Маану делает то, что хочет миссис.

Нора пока сдалась.

— Прекрасно. Тогда иди и расскажи своей матери, что я очень довольна тобой. И скажи ей, пожалуйста, что я сегодня после обеда приду на кухню, если ей это удобно. Может быть, она немножко поводит меня по хозяйственным помещениям.

Маану поклонилась и удалилась, а Нора сообразила, что эта формулировка тоже должна была показаться девушке непонятной. Адвеа не была экономкой, как миссис Роббинс в доме Рида. Она была рабыней и ожидала не просьб, а приказов.

Однако Адвеа проявила безграничное дружелюбие, когда Нора вторглась в ее царство в полуподвальном этаже. К удивлению молодой хозяйки, кухня была открыта наружу, в сторону моря.

Девочки, работающие на кухне, могли легко выносить сюда отбросы и набирать воду из чистого ручья, который протекал через сад, — и им, наверное, больше нравилось работать на свежем воздухе. В любом случае эта кухня была просторнее и проветривалась лучше, чем хозяйственные помещения в Лондоне. Норе даже стало жаль, что ей нельзя будет находиться здесь чаще. Затем она увидела, что над кухней и прилегающим к ней огородом имеется деревянная пристройка, похожая на террасу. Наверное, на нее можно было выйти из главного дома, а оттуда — в господский сад. Еще при взгляде из окон своей комнаты Нора обнаружила, что Каскарилла Гардене расположена на холме. Территория поместья террасами спускается вниз к лесу, а затем к побережью. Эта часть сада имеет несколько построек и служит в качестве продолжения или расширения хозяйственных помещений. В некотором удалении от дома Нора обнаружила хижины между деревьями. Эго было жилье для рабов — невидимое из дома и сада господ, но с быстрым доступом ко входу на кухню.

— Там живут... живете вы? — спросила Нора.

Адвеа кивнула с сияющей улыбкой.

— Да, хочет посмотреть миссис? Все чисто, в порядке. Как кухня...

Кухонные помещения действительно сияли чистотой, все горшки и сковородки были выскоблены, и медь блестела. Кухня была хорошо оборудована и обставлена, также по староанглийскому образцу. Нора спросила себя, что здесь готовит Адвеа. Кто обучил африканку готовить блюда английской кухни? На одном из столов она обнаружила корзину с тропическими фруктами, и нимало не смутившаяся Адвеа, смеясь, показала ей, как чистят бананы.

— Вкусно, миссис? — спросила она.

Нора еще никогда не пробовала ничего более вкусного. Когда она последовала за Адвеа осматривать дом — кухарке казалось само собой разумеющимся показывать ей салоны и помещения для приемов, которые были такими же чистыми, как и кухня, — то постоянно щупала камею, изготовленную из кольца Саймона. Она сняла украшение с шеи перед тем, как помыться, однако теперь снова надела его к своему шелковому вечернему платью. Наряд без всякого требования принесла в ее комнату Маану сразу же после обеденного отдыха. Кто-то из домашнего персонала вынул платье из дорожного сундука, проветрил и погладил. В тон к рисунку на платье Маану вплела в волосы своей молодой хозяйки цветы апельсина.

Нора все время, постоянно думала о Саймоне. Вокруг витало воплощение их мечты. Она даже фантазировала о темных руках туземных девушек, когда представляла в мечтах о южных морях свою служанку или подругу, но, конечно, Нора никогда не думала о рабынях.

Сможет ли она доставить радость Маану, сделав ей маленький подарок? В конце концов, Нора отважилась подарить ей пару пестрых лент и заодно вставила в проушину своей камеи новую светло-розовую шелковую ленточку. Время черных бархатных лент, спонтанно решила она, прошло! Норе нужно было закончить осмотр дома, а затем, в сопровождении духа Саймона, она прогуляется по своему тропическому саду. Элиас ей при этом не помешает. Тот находился, как недовольно сообщила Маану, где-то на плантации. Нора обратила внимание, что лицо ее новой служанки сразу становилось хмурым, когда речь заходила об Элиасе, — о баккра, как она его называла. По-видимому, у девушки были какие-то свои неприязненные чувства по отношению к нему, и поэтому она так нерешительно согласилась стать служанкой Норы.

Как она и предполагала, салоны и комнаты для приемов в южном конце дома расширялись, переходя в две деревянные террасы, которые образовывали своего рода мостик над кухонным садом. Адвеа хотела быстро показать его Норе, она, очевидно, не ожидала, что новая миссис планирует выход в парк. Нора же была исполнена решимости закончить экскурсию по дому на этом месте.

— Я хочу немного прогуляться на свежем воздухе, Адвеа, тебе не нужно идти со мной, большое спасибо, я тут уже сама сориентируюсь. Сейчас мне просто нужен свежий воздух — иначе я... Иначе мне все еще будет казаться, что я сплю.

Она улыбнулась рабыне, которая толком не поняла, что хочет этим сказать ее новая хозяйка. Но Адвеа ничего больше не спрашивала. Ей уже приходилось переживать с белыми господами довольно странные вещи, намного более странные, чем желание прогуляться по саду под палящими лучами послеобеденного солнца. Не преминув, конечно, еще раз очень дружелюбно пригласить хозяйку по возможности скорее осмотреть также помещения, где живут рабы, Адвеа удалилась в свое кухонное царство.

А Нора скользнула в чудесный мир своего тропического сада. Она вдыхала воздух, наполненный влагой и запахами цветов, жадно вглядывалась в разнообразие кустов и деревьев, обнаружив цветы и листья красных, белых и лавандовых оттенков.

Здесь, в зоне террасы и сада, архитектор Каскарилла Гардене наконец перешел к карибскому стилю строительства. Тут были украшенные резьбой и пестро разрисованные балконы и ниши, садовый домик в форме... пагоды? — Нора уже сейчас поняла, что это будет ее любимое место. В парке было достаточно пальм, кроме того, тут росли кусты с золотисто-желтыми цветами и другие, скорей незаметные, с листками в форме сердца. Нора подняла один из листьев и увидела, что его нижняя сторона мерцала серебром, — это была каскарилла, растение, именем которого назвали плантацию. По словам Элиаса, она росла здесь повсюду до тех пор, пока он не приказал возделать эту землю для посадки сахарного тростника. Между кустами и деревьями находились участки луговых грядок, если можно было их так назвать. Действительно, стебли трав казались здесь чужими, похожими на английскую лужайку, но несколько более мясистыми и толстыми. Нора не могла насмотреться на эту пышную зелень. Здесь же были и фонтаны, и водопады в стиле английского сада. Элиас был прав — от недостатка воды на Ямайке никто не страдал. Возможно, фонтаны питал маленький ручей, который снабжал кухню чистой и светлой прозрачной водой и не шел ни в какое сравнение с мутной жижей в реке Темзе. С бьющимся сердцем Нора наклонилась к одному из родников и напилась воды. Та была свежей и почти сладкой на вкус. Нора с трудом удержалась, чтобы не смочить ею свою камею.

К сожалению, отсюда не было выхода, который вел бы из сада прямо в лес. Для того чтобы попасть на пляж, надо было, наверное, объехать вокруг дома верхом. Нора спросила себя, где же конюшни? Однако ей тут же захотелось посмотреть жилища рабов. Адвеа, казалось, гордилась своим домиком и очень хотела показать его Норе.

Увы, кухарка была уже занята — подходило время ужина. Нора увидела, что планируется подать рыбу, скорей всего, свежую, прямо из моря, и у нее потекли слюнки.

В конце концов, к местам проживания рабов повела Нору маленькая Манса.

— Здесь, миссис! Хорошо, миссис?

Манса тоже считала интерес Норы к жилью рабов чисто практическим — проверкой на порядок и чистоту. И в этом смысле к хижине Адвеа действительно не было никаких претензий. Но она показалась Норе слишком маленькой для целой семьи. Пространства там едва хватало для двух циновок, примитивно сколоченного стола и трех стульев. Место для приготовления пищи находилось под открытым небом, перед хижиной.

Нора, которая сейчас вспомнила замечание Элиаса по поводу ураганов и наводнений, бросила короткий взгляд на устройство хижины: деревянные угловые сваи, крепкая, пусть и примитивная каменная кладка высотой приблизительно до уровня бедер, а поверх нее — стенки из глины. Соединительные решетки между сваями заполнены глиной, высохшей на солнце. Крышу образовывают пальмовые ветви, а полом служит утоптанная и чисто подметенная смесь из извести, камня и глины. В общей сложности это жилье гораздо больше, чем дом Элиаса Фортнэма, было похоже на хижину, которую Нора и Саймон мечтали построить на пляже своей мечты. Ураган такая хижина вряд ли выдержит.

— После ураган мы строить все заново, — спокойно сказала Манса, когда Нора спросила ее об этом.

Ее, казалось, это мало волновало. И действительно, в этом жилье не было никаких личных вещей, кроме пары простенько скроенных и пестро разрисованных платьев и платков, которые женщины повязывали на головы в виде тюрбанов. На полке лежали красиво связанные в бантик ленты, которые Нора подарила Маану после обеда. Девушка, казалось, была искренне рада получить их. Но больше у женщины и ее дочерей, которые жили в этой хижине, ничего не было.

— У тебя нет отца? — спросила у Мансы Нора.

Девушка оттопырила губы.

— Есть, миссис, но он принадлежать лорд Холлистер. Был кучер, сейчас полевой ниггер. Мы его видеть мало.

Учитывая то, что Нора успела узнать о здешнем обществе, ей стало ясно, что отец Мансы и Маану был понижен в должности, — возможно, его хозяину не понравилось, что он нашел себе жену на соседней плантации. Однако она не стала расспрашивать девочку дальше. Может быть, позже у нее будет возможность выслушать по этому поводу Элиаса или кого-то из Холлистеров.

Когда Нора вернулась назад в свои комнаты, Маану уже закончила сортировать ее гардероб и развешивать вещи по шкафам. Одежду бывшей миссис Фортнэм она оттуда вынула и сложила в сундуки.

— Собственно, жалко вещей, — сказала Нора с сожалением. — Может быть, ты хочешь что-нибудь из них? Конечно, они будут тебе широковаты, — Нора и сама была намного изящней своей предшественницы, — но по длине должны подойти. Ты смогла бы подогнать их по себе. И для твоей сестры тоже можно выбрать несколько.

В Англии Нелли всегда была счастлива, когда Нора дарила ей какое-то платье из тех, что становились ей не нужны. Маану же отрицательно покачала головой.

— Не для ниггеров, — коротко сказала она.

Нора вздохнула.

— Однако они бы очень подошли тебе, — попыталась она еще раз и вдруг нашла в куче одежды пару простых юбок и рубашек. — Вот это! Это было бы воскресным платьем для тебя. Бери, Маану, я скажу баккра, что подарила его тебе.

Маану ушла, сухо поблагодарив ее. При этом Нора спросила себя, существует ли для рабов воскресенье. Она бы уже не удивилась, узнав, что рабам вообще не полагаются выходные дни.

Элиас покачал головой, когда она позже спросила его об этом.

— Не будь глупой, Нора, конечно, у них бывают свободные дни. День на Рождество и полдня на Пасху. Каждое второе воскресенье пастор проводит богослужение, и там они тоже могут отдохнуть. А с наступлением темноты на плантациях все равно заканчивается работа, так что эти парни не перетруждаются.

Нора пришла в ужас. Единственный свободный день в году, и это за работу на плантациях от восхода и до заката? Ну ладно, теперь солнце заходило еще относительно рано. Однако что же будет посреди лета?

— Кстати, я мог бы завтра показать тебе плантацию, — сказал Элиас. — Твоя лошадь достаточно отдохнула после путешествия?

Он улыбнулся, а Нора облегченно вздохнула. Значит, Аврора и другие лошади прибыли сюда благополучно. Она с восторгом кивнула. Как выглядят плантации сахарного тростника, она уже знала, но, может быть, экскурсия будет включать также путь к побережью.

На следующий день Элиас сначала показал Норе дорогу к конюшням. Они находились с другой стороны дома, на таком же расстоянии, что и кухня, и оказались прохладными и просторными. Элегантная кобыла Норы была размещена, как подобает ее положению, тщательно вычищена и уже оседлана. Черный конюх-слуга действительно мог составить конкуренцию Пепперсу, а тот уж был крайне щепетильным во всем, что касалось ухода за шерстью лошадей и упряжью. Мужчина умело придержал ей стремя, после того как подвел Аврору к подмосткам для посадки на лошадь. Элиас взобрался на черного мерина.

— Хорошо, значит, сначала на поля, — заявил он. — Мы сейчас обрабатываем триста пятьдесят гектаров, причем не везде растет взрослый тростник. Кое-где мы только высадили рассаду, а кое-где растения молодые — нынче плантация расширилась. До сих пор мы получали только около семисот фунтов сахара в год, но со временем его будет больше, сахарный тростник дает урожай на протяжении двадцати лет. У нас двести пятьдесят полевых ниггеров и еще приблизительно двадцать работает в конюшне, сараях, в доме и в саду. Пятнадцать лошадей — как я говорил, их трудно раздобыть, — пятьдесят мулов, семьдесят ослов...

— И ветряная мельница! — засмеялась Нора. Она наслаждалась конной прогулкой по полям, хотя стало душно, и не было ни единого дуновения ветерка. — А что вы на ней делаете?

Она указала на каменное строение, крылья которого были затянуты парусиной. Мельница стояла на холме. Наверное, ее было видно из дома, если посмотреть в окно, выходящее на фронтальную сторону.

— Мельница приводит в движение пресс. Если только дует ветер. А в ином случае...

Всадники подъехали ближе, и Нора увидела, как работает привод, когда ветер бывает слабым: молодой чернокожий парень гонял упряжку ослов вокруг кораля и тем самым приводил в движение жернова мельницы. Что парень, что животные одинаково обливались потом.

— Вот, смотри, — сказал Элиас, не обращая внимания на раба. — Это сок сахарного тростника.

И действительно, ручеек золотисто-коричневой жидкости вытекал из-под пресса мельницы в ушат. Наполненные емкости рабы уносили в дом, находящийся рядом.

— Сейчас этот сок будут упаривать, а потом зальют на плоские сковородки. Там он кристаллизуется — и получается му-сковадо. Можно отправлять его на кораблях сразу в Англию на рафинадный завод, и там уже делают белые кристаллы сахара. А из тростникового сиропа, который является своего рода побочным продуктом, мы путем перегонки получаем ром.

Нора слушала в полуха — ее больше интересовали люди, которые надрывались здесь. До сих пор она не особо вникала в вопросы количества полевых рабов, однако сейчас увидела упряжки мулов и рабочих, подвозивших сюда сахарный тростник. В общей сложности двести семьдесят рабов — это было больше, чем все население деревни Гринборо... Настоящий городок. Кто заботился об этих людях? Были ли здесь школы? Врач?

Нора решила, что лучше не задавать вопросов. Ей не хотелось омрачать установившиеся между ней и мужем отношения. Затем Элиас показал ей другие фермы, сараи и стойла для мулов и ослов, а потом — наконец-то! — дорогу к побережью.

— Тут ты не заблудишься, — сказал он, снова направляя своего коня к плантации. — Возьми с собой слугу: хотя место здесь вообще-то безопасное, но, с другой стороны, никогда не знаешь, что придет в голову этим разбойникам с Голубых Гор. И, возможно, пираты не все еще вымерли.

Смех Элиаса говорил Норе о том, что его замечания не стоит воспринимать слишком серьезно. И, тем не менее, наверное, она вынуждена будет брать сопровождающего при конных прогулках: даже отец неохотно отпускал ее одну в парк Святого Джеймса, абсолютно безопасный. Но в этот день она хотела бы сполна обследовать свой остров, и чтобы при этом ей никто не мешал.

Нора пустила Аврору вскачь, и черная кобыла буквально взлетела над широкой дорогой, которую кто-то прорубил сквозь лес. Нора видела следы вырубки — Элиас, очевидно, время от времени обращал пару-тройку красных деревьев в деньги. Вследствие этого джунгли уже были не слишком густыми. Но когда дорога вдруг расширилась прямо перед пляжем, она забыла о деревьях. Перед ней лежал ослепительно-белый песок, а за ним плескалось море, в этот день лазурно-голубое. Вид был таким, что у Норы захватило дух — в то время как для Авроры он был скорее устрашающим. Кобыла явно боялась и не хотела выходить из прохлады леса на палящее солнце. Нора попыталась пришпорить ее, однако затем оставила в покое и спешилась.

Молодая женщина привязала лошадь к дереву, а сама, словно в трансе, погрузилась в свою фантазию, которую когда-то делила с Саймоном и которая теперь стала реальностью. Она стянула с себя сапоги для верховой езды и почувствовала босыми ногами податливый песок. Она представляла его себе не так, она все время думала, что он мягче, что он будет не таким упругим... Нерешительно, почти недоверчиво она зашагала по теплому пляжу к воде, а затем вдруг побежала, словно ребенок. Добежав до моря, Нора, не обращая внимания на платье, опустилась на колени. Она почувствовала прохладу воды, опустила в нее руки и стала играть с нежно бьющимися о берег волнами. Это было великолепно. Но ощутить радость у нее не получилось.

Нора зашлась в разрывающих сердце рыданиях.

Глава 8

Элиас вышел из себя, услышав о том, что Нора поехала верхом к морю без сопровождения мужчины.

— Я знаю, здесь на первый взгляд не видно опасности, — упрекал он ее. — Но тут есть мароны, а выше Кингстона совсем недавно были нападения на фермы — Холлистер рассказывал. Не говоря уже о том, что леди неприлично в одиночку разъезжать на лошади по округе.

— Мароны? — спросила Нора, обходя вопрос приличий. — Это свободные чернокожие или кто? Однако...

— Это отродье черных ублюдков, которых когда-то оставили тут испанцы! — Элиас пришел в ярость. — Маленький подарок английским завоевателям. До того, как испанцы ушли с острова, они отпустили своих рабов и вооружили их. Это же надо себе такое представить! Для меня это всегда было необъяснимым...

Для Норы это было вполне понятно, она видела в этом продолжение войны любыми средствами. Испанские плантаторы просто наспех насолили тем, кто по-разбойничьи отнял у них землю, и, наверное, их потомки до сих пор радуются удавшемуся трюку.

— Они небось думали, что негры будут воевать! — между тем продолжал возмущаться Элиас. — Но глубоко ошибались, эти сволочи сразу же убежали в горы и сидят там до сих пор. Они слишком трусливы для открытой войны, но время от времени совершают набеги, воруют в одном месте, грабят в другом... Иногда они прячут у себя беглых рабов, а иногда выдают их назад за вознаграждение. Им ни в чем и никогда нельзя верить, хотя иногда с ними заключают что-то вроде договоров и соглашений.

— И они добираются даже сюда, на наше побережье? — удивилась Нора.

Элиас пожал плечами.

— Они могут появиться везде, — заявил он. — Так что бери с собой мальчика-слугу, когда выезжаешь верхом, и обрати внимание на цвет своего лица, ты опять слишком долго была на солнце!

Таким образом, выезжая в следующий раз, Нора попросила одного из мальчиков-рабов, служивших на конюшне, сопровождать ее, но настоящего удовольствия от езды в такой компании не получила. Слугам разрешалось ездить верхом только на мулах, да и на них они толком держаться не умели — этому их никто не учил. Так что мальчик довольно беспомощно ерзал на неоседланной спине животного, а когда Нора скакала рысью или галопом, то он подвергался постоянной опасности упасть. В лесу перед выходом на пляж она заставила мальчика слезть и приказала держать и лошадь, и мула, но с рабом за спиной ей казалось, что она находится под постоянным наблюдением.

На верховых прогулках было почти невозможно защитить лицо от солнечного света — ведь направление освещенности слишком часто менялось. Кожа Норы легко загорала, даже если та держалась в тени. Так что уже через несколько дней она приобрела легкий золотисто-коричневый оттенок. На побережье это происходило еще быстрее, чем в саду, — казалось, что песок и море отражают солнечный свет. Таким образом, Норе пришлось ограничить посещения бухты своей мечты. Если она и выбиралась туда, то пешком. Это занимало больше времени, зато ей вряд ли угрожала опасность быть обнаруженной. Никто не наблюдал за Норой, если она оставляла свою лошадь в конюшне, и никто не искал ее.

Судя по всему, для жены плантатора в доме не существовало никакой работы, так же, как и на территории плантации. Каждое действие — от приведения в порядок своей одежды до планировки сада, что английские леди по традиции брали в свои руки и делали самостоятельно, — тут за нее выполняли рабы. Хозяйка дома была украшением-безделушкой, приложением, избалованным и ухоженным, как ручная собачонка. Нора постоянно чувствовала себя куклой, когда Маану причесывала и одевала ее по утрам. Девушка быстро усвоила необходимые приемы и оказалась чрезвычайно умелой.

Поскольку Элиас чаще всего был уже в дороге, когда лучи солнца будили Нору в ее спальне, то ей подавали завтрак в ее комнату. Ей оставалось только сидеть и ждать.

В первые дни Нора занимала себя тем, что развешивала в доме новые картины и расставляла скульптуры, приобретенные мужем, но это было сделано очень быстро. Она отчаянно искала себе какое-нибудь занятие, но вскоре была вынуждена признать, что это безнадежно. Если не надо было готовить праздник или устраивать званый ужин — а эту задачу Элиас поначалу не ставил перед своей молодой женой, — то Норе не оставалось ничего другого, кроме как заниматься бессмысленным рукоделием, читать или писать письма. К счастью, в доме нашлась библиотека, и, казалось, пару книг Элиас действительно прочитал или, по крайней мере, самостоятельно купил. Нора с большим интересом углубилась в изучение книг сэра Ханса Слоана о флоре и фауне Ямайки и, в конце концов, забрала их к себе на террасу. Украшенный резьбой по дереву садовый домик над кухней будто приглашал оставаться в нем подольше, и Нора скоро стала проводить там тягучие дневные часы, причем не только за чтением и письмом, но также и за подслушиванием болтовни слуг в хозяйственных помещениях, находящихся ниже. Тем самым она не преследовала никаких дурных намерений, ей просто нравилось хотя бы со стороны как-то участвовать в жизни плантации. Она слушала песни девочек, работавших на кухне, — они пели за чисткой овощей и разделкой рыбы, — улыбалась тому, как строго Адвеа руководит ими, и слышала ее нарочито сердитый голос, когда домашние слуги и девочки кричали друг другу какие-то шутливые слова и, может быть, иногда обменивались даже поцелуями, вместо того чтобы махать веником и поварешками. К удивлению Норы, между собой чернокожие тоже разговаривали на чудовищно ломаном английском, что ей сразу же бросилось в глаза у Маану и Адвеа. Неужели им было запрещено разговаривать на их родном языке?

Маану снова пожала плечами, когда Нора спросила ее об этом. Характерная привычка, которую молодая женщина заметила также и у других рабов. Казалось, что все слуги старались следовать добродетелям трех обезьян: ничего не слышать, ничего не видеть и, упаси Боже, не признаваться, что кто-то что-то знает!

— Не знать, миссис, — утверждала теперь Маану — Не знать, запрещено, не запрещено. Но знать, что не понимать друг друга.

— Эти... люди из Африки. — Как и прежде, в Норе все противилось тому, чтобы называть их рабами. — Неужели они больше не понимают своего родного языка? — удивилась она.

— Нет, миссис, свой язык — да, но не другие... Африка много языков — много племен.

Нора кивнула. Теперь ей все стало ясно. Очевидно, чернокожие на плантации были вывезены из различных областей континента. Конечно, Африка была большой! До сих пор она никогда не задумывалась над этим, но, естественно, там тоже могло быть большое количество наций, вроде англичан, испанцев, французов и голландцев, которые говорили на разных языках, да и в остальном имели мало общего. Этим объяснялось также и то, что здесь так редко бывали восстания. Для белых все чернокожие были одинаковыми, но для самих рабов между ними существовали различия, и, может быть, люди, закованные в цепи и работавшие, не разгибая спины, рядом друг с другом, — в Африке были врагами.

Стоило Норе понять это, нехорошие чувства, которые она испытывала, когда ей говорили о том, что право держать рабов дано Богом, а все чернокожие наполовину животные, — только усилились. Не может быть, чтобы Африка так сильно отличалась от Европы. Враждующие между собой нации — это хотя и не говорило о большом уме и миролюбии различных племен и народностей, но все же не могло быть поводом для того, чтобы считать их существами низшего порядка.

Нора часто задумывалась над этим, когда сидела без дела в своей беседке и мечтала — до тех пор, пока случайно не подслушала то, что пробудило в ней тревогу. Дело было вечером, скоро должны были подать ужин, и большая суета на кухне как раз закончилась. Часть занятых на кухне девушек уже ушли домой, в свои хижины, другие накрывали на стол и выносили блюда. Нора, которая с тоской слушала стрекотание цикад и смотрела на закат, со вздохом встала. Ей придется идти, чтобы не слишком поздно появиться за столом. Элиас придавал значение общим ужинам и празднично накрытому столу. В первые дни он время от времени упрекал Нору за то, что бокалы отполированы не безукоризненно или же что-то из столовых приборов разложили не так. Его жена должна уважить его и проследить за тем, чтобы рабы все делали правильно, иначе зачем же он привел к себе в дом леди!

После нескольких замечаний Нора собрала всех людей вокруг стола, горя желанием показать им, как правильно расставлять тарелки и чашки для супа, раскладывать ложки, вилки и ножи. В будущем ошибки не повторялись. Чернокожие, казалось, обучались значительно быстрее, чем персонал в Англии, но у английских слуг, естественно, за спиной не маячила плеть. Стоило Норе всего лишь раз показать слугам, что такое правильное обслуживание за столом, и в последующем все проходило безукоризненно. По крайней мере, Элиас никаких промахов не замечал, а Нора старалась не исправлять мелкие ошибки прямо за столом. Позже она говорила со слугами об этом, и они явно сумели оценить ее поведение. Собственно, не было ничего такого, на чем могло бы основываться ее предположение, но у Норы все же возникло чувство, что домашний персонал начал относиться к ней с симпатией. В любом случае миссис Фортнэм любили больше, чем ее супруга, по отношению к которому при всем послушании рабы испытывали подспудный страх или же, как Маану, — чувство ненависти. По крайней мере, так казалось Норе.

Хозяйка была на пути в столовую, намереваясь проверить накрытый стол. Может быть, ей еще раз придется напомнить, чтобы его украсили цветами. Она только накануне показала прислуге, как красиво расставлять букеты. И вдруг молодая женщина услышала голоса в саду возле кухни:

— Аквази? Это ты? Можешь выходить, тут уже никого нет.

Нора узнала голос Маану. Но только говорила девушка на чистом английском языке.

— Я пришел только сейчас, мы работали на границе с владениями Холлистера. С надзирателем, этим Трумэном. Тоби истощен до смерти, а Харди...

Этого мужского голоса Нора еще никогда не слышала. Очевидно, этот раб был не из числа домашней прислуги.

— У него плохо с ногой, да? А что говорит Квадво? — Голос Маану был очень встревоженным.

Молодой человек фыркнул.

— То, что он говорит всегда. Нужно вызвать духов, может быть, они вылечат его, а может быть, и нет. Мазь твоей матери тоже не очень помогает. Ничего удивительного при такой большой открытой ране.

Маану тяжко вздохнула.

— Возьми хотя бы это — это его подкрепит. И пусть не приходит на раздачу еды. Он должен лечь и держать ногу повыше — так говорит моя мать. Это, наверное, поможет больше, чем все лекарства. А здесь мясная похлебка для Тоби. Ему нужно снова набраться сил, иначе Трумэн возьмет его на заметку или даже прикажет высечь. Неужели для него не найдется места на переработке сахара или на перегонке спирта?

Нора была потрясена тем, что ее рабыня обнаружила столь совершенное знание английского языка, и тем более ее обескуражило то, что раб с плантации, с которым разговаривала Маану, владел языком не хуже. Однако Норе следовало немедленно уйти отсюда. Не исключено, что сейчас за ней зайдет Элиас и подслушает тех, кто разговаривал внизу. Нора не знала, как обстоят дела с языком, но совершенно точно Адвеа и Маану было запрещено воровать еду со стола господ и раздавать ее полевым рабочим.

Нора не собиралась выдавать их. Однако Маану придется вечером ответить на все ее вопросы!

— Пожалуйста, не говорить баккра, миссис! Пожалуйста, не говорить баккра! — Впервые, с тех пор как Нора увидела ее, Маану утратила свою гордую осанку и демонстративное равнодушие. Наверное, у нее кровь отлила от лица — черная кожа приобрела сероватый оттенок.

— Он Аквази наказывать... и Тоби...

Молодая девушка, казалось, больше боялась за своего приятеля, чем за саму себя.

— И меня...

Маану усиленно терла себе лоб, как будто хотела изгнать оттуда мысли о возможных последствиях своего проступка. Норе больше всего хотелось успокоить ее, чтобы та не боялась, но она приняла решение оставаться твердой. В этот день она хотела получить пару ответов на свои вопросы.

— Говори правильно, Маану, я знаю, что ты это можешь, и этот Аквази тоже. Так что хватит водить меня за нос.

— Маану-Китти не дурачить миссис...

Девушка явно была в панике.

— Возьми себя в руки и говори правильно, Маану! — повторила Нора. — Тогда тебе ничего не будет. Я не хочу тебя предавать, но мне надоело, что мне врут.

— Я же не вру вам, миссис, — подавленно прошептала Маану — Это же не ложь, если...

— Если ты делаешь вид, что не говоришь на нашем языке, хотя на самом деле говоришь на более чистом английском, чем мои слуги в Лондоне?

Маану опустила голову.

— Моя мать твердит, что я не должна показывать, как я говорю. И Аквази тоже. От этого будут только неприятности у нас — домашних негров — и особенно у полевых рабов. У Аквази уже достаточно неприятностей.

Пока Нора никак это не прокомментировала.

— Значит, белые господа предпочитают общаться с вами на... хм... каком-то детском языке?

Маану кивнула.

— Но ведь и не все хорошо говорят по-английски, — сказала она затем. — Собственно, только очень немногие, хотя, я думаю, некоторые понимают больше, чем показывают.

Неожиданно быстрые успехи в результате уроков Норы за столом, похоже, подтверждали слова рабыни.

Однако Маану и вправду выражалась на удивление изысканно.

— Откуда у тебя эти знания? — осведомилась Нора.

— От Дуга... от мистера Дугласа, миссис, — поправила себя Маану. — От сына баккра. Моя мама была его нянькой, особенно когда умерла его мама, а также и нянькой Аквази, потому что это было одновременно...

— Мать Аквази тоже умерла? — спросила Нора.

И вдруг ей в голову пришла мысль — почему же на плантации так мало детей? Естественно, отпрыски обслуги в английских домах тоже не бегали по головам господ, однако там слуги были или неженатыми и жили в господском доме, или же уходили по вечерам домой, к своим семьям, как Пепперс. Рабы же жили здесь, на месте, но, очевидно, никто не контролировал, кто с кем делит постель. Хижины рабов должны были быть наполнены маленькими чернокожими детьми, но нигде не было видно ни единого ребенка и не слышалось детского плача, как тогда, в Лондоне, из квартиры Тэннеров.

Маану прикусила губу.

— Не... хм... не сразу. Но мама Адвеа нянчила обоих мальчиков, они вместе играли, а потом и я с ними, когда появилась на свет. Но я намного моложе. Дуг... баккра Дуглас хотел, чтобы Аквази был его слугой, его боем, и баккра потом разрешил это. Поэтому Аквази остался с Дугом, когда тому дали домашнего учителя и белую воспитательницу. А я потом бегала за ними обоими, когда научилась ходить. Белая нянька — мисс Карлеон — считала меня очень миленькой.

Нора кивнула.

— Я понимаю. Но однажды Аквази попал в немилость, и его послали на плантацию. И теперь ты думаешь — если я замечу, что ты умеешь говорить правильно, с тобой произойдет то же самое. Но тебе бояться нечего, Маану! Мне хочется, чтобы моя служанка говорила со мной на правильном языке, целыми фразами, и я предпочитаю, чтобы она не отвечала на каждый мой вопрос «не знаю». Итак, отныне мы будем вести себя, как нормальные люди.

— Люди, миссис? — твердо спросила Маану.

Не успела улетучиться ее паника, как наружу снова прорвались ее дух протеста и склонность к горделивым насмешкам. Нора вздохнула и стянула с головы спальный чепчик, который уже надела на нее Маану. Наверное, Элиас сегодня посетит ее, а ему больше нравилось, когда волосы у жены были распущены. Да, надо прекращать разговоры, пока ее супруг внезапно не застал их за болтовней.

— Я не хочу, чтобы ты была моим врагом, Маану, — устало заключила Нора. — Напротив. Однако ни в твоем, ни в своем положении я изменить ничего не могу. И все же я не буду обращаться с тобой, как с животным, и желаю, чтобы и ты не относилась ко мне, как к пустой кукле для наряжания. Для того чтобы доказать тебе свою добрую волю, я сейчас не буду спрашивать тебя, кто такие Тоби и Харди и что вы двое, ты и Адвеа, передали им через этого Аквази. Я исхожу из того, что все вы действовали из наилучших побуждений и это никому не повредит. Ведь это так?

Маану кивнула — ей, по-видимому, стало легче на душе.

— Мы просто хотели помочь, — сказала она довольно сухо.

Нора взяла корзину с овощами, которая постоянно стояла у нее в комнате для переодевания.

— На, возьми это с собой для Тоби и Харди, кем бы они там ни были. И скажи Адвеа, что я и в дальнейшем не буду контролировать количество мяса и овощей, или из чего она там делает супы, которые, кстати, очень ароматно пахнут. Может быть, она и нам приготовит нечто подобное.

Глава 9

Мудрая Маану была далека от мысли доверять дружбе с ее новой хозяйкой и тем более подвергать эту дружбу испытаниям. Если даже из кухни исчезали запасы продуктов, то это происходило, как и раньше, совершенно незаметно, а Маану продолжала выражаться на ломаном языке рабов — голубином английском, который так выводил Нору из себя. И лишь тогда, когда они оставались одни, она говорила на чистом английском языке и старалась, к вящему удовольствию хозяйки, отвечать на ее вопросы.

Однако Нора изо всех сил сдерживалась. Ей тоже пока не хотелось отягощать доверительные отношения, недавно установившиеся с Маану. И поэтому она не затрагивала тему Аквази в последущие дни, хотя та ее очень интересовала. Маану была явно неравнодушна к молодому рабу, это проявлялось в ее заботе о нем. Однако что будет, когда он ответит на ее симпатию? Возможно ли было заключение брака среди рабов? И если да, то, как это происходило? Если рабы хотели венчаться по христианскому обычаю, то в дальнейшем это должно было защитить их от продажи порознь. Слова из Библии «что Бог свел воедино, то не должен разделять человек», в конце концов, накладывали обязательства и на плантаторов.

О Тоби и Харди Нора также не спрашивала, хотя беспокоилась о рабах. Судя по разговору между Маану и Аквази, эти мужчины были больны. Но кто же в таком случае должен был заботиться о рабочих?

В ответ на заданный вопрос Элиас только пожал плечами.

— А, эти парни очень крепкие, — заметил он, а поскольку допытываться Нора не прекращала, нехотя добавил: — Они все там решают между собой.

Молодую женщину это не успокоило. Ей придется и в дальнейшем обращаться к недоверчивой Маану, если она хочет узнать побольше.

Однако через три дня после того, как Нора подслушала разговор Маану и Аквази в саду, произошло нечто такое, что коренным образом потрясло ее довольно тихую жизнь на плантации.

День, собственно, обещал быть спокойным. Нора начала его с длительной прогулки к побережью. Это было утомительно — всю дорогу идти через лес, тем более что у нее не было обуви на прочной подошве, а лишь легкие, подходящие к ее платьям шелковые туфельки. Но иногда желание увидеть море и окунуться в мир их с Саймоном мечтаний оказывалось сильнее ее. Встреча с побережьем и морем была затем и горькой, и сладкой одновременно.

Она наслаждалась тем, что сняла туфли и чулки и бродила по воде, а, в конце концов, освободилась также и от платья и лежала на теплом песке, как когда-то в объятиях Саймона.

Конечно, это было слишком храбро с ее стороны, и она даже думать боялась о том, как отреагировал бы Элиас, если бы нашел ее лежащей на солнце в полуголом виде. Однако, по ее опыту, по крайней мере, в рабочее время никто из Каскарилла Гардене на пляж не выходил, а вероятность наткнуться там на бродяг-маронов или даже пиратов казалась ей не такой уж большой. Конечно, Нора старалась лежать не на открытом месте, а в тени пальм или акаций, хорошо спрятавшись между растениями. Здесь могла бы стоять их с Саймоном хижина... Нора терялась в мире своих фантазий, но это приносило ей меньше счастья, чем печали. Почти всегда она плакала, прежде чем уйти с побережья.

Теперь, уже ближе к обеду, она почувствовала усталость и собиралась предаться длительному обеденному сну после легкого ланча. Элиас утром уехал верхом в Кингстон, чтобы наблюдать за поставкой товара, так что ей придется есть одной. Миссис Фортнэм убивала время до обеда с книгой в руках, на своем любимом месте в саду, слушая далеко не мелодичные вопли тропических птиц на деревьях.

Однако вдруг она услышала крики Маану.

— Миссис! Пожалуйста, миссис, где вы?

Девушка бежала через террасу прямо к Норе. В ее голосе слышалось отчаяние, но, когда она увидела хозяйку в садовом домике, показалось, что ей стало легче. К ужасу той, рабыня, обычно такая сдержанная, упала перед ней на колени, словно умоляя спасти ей жизнь.

— Пожалуйста, миссис, идемте со мной, помогите, сделайте хоть что-нибудь! Он его убьет, он забьет его до смерти. Семьдесят ударов... Семьдесят ударов, после этого никто не выживет... Мак-Аллистер обычно назначает только двадцать, и то это уже очень плохо...

Нора сделала попытку поднять девушку.

— Ну, успокойся же сначала, Маану, и расскажи мне, что случилось. Я же ничего не знаю.

— Они уже начали, миссис, если вы сейчас не пойдете со мной, если вы не вмешаетесь, тогда... тогда будет слишком поздно!

Маану отчаянно плакала, пытаясь обнять Нору за ноги.

Той стало не по себе, она оттолкнула Маану и встала.

— Хорошо, тогда идем, и покажи мне, что там происходит, если не можешь объяснить толком. Куда нам нужно идти?

— Ну, конечно же, к хижинам! — Маану, скорее всего, была уверена, что Нора знает, чего от нее хотят. — Перед кухней, там... Там они всегда это делают.

Кухней в поселении рабов служил открытый навес. Обычно гам над костром готовили густой суп, а потом раздавали его работникам. Они могли забрать еду с собой в свои хижины или же съесть ее тут же у костра. Открытая площадка в тени пальм и красных деревьев была удобной для того, чтобы посидеть там и поговорить с другими. Здесь по воскресеньям также проводились богослужения.

Нора последовала за своей служанкой через кухню господского дома, где Адвеа с озабоченным видом, качая головой, посмотрела им вслед. Лица кухонного персонала тоже были серьезными, хотя на них не было выражения такой паники, как на прекрасном личике Маану. Значит, речь шла о чем-то личном, что касалось девушки.

Маану сейчас почти бежала, и Норе пришлось прилагать усилия, чтобы успевать за ней. Сначала они прошли через негустой лесок, который закрывал вид на хижины из господского дома, а затем нырнули между хижинами рабов.

Уже издали Нора увидела, что площадка для собраний перед кухней заполнена работниками. Однако они не сидели вместе, расслабившись, как за едой. Они стояли и молчали. Единственным звуком в этом застывшем пространстве был свист плети.

— Двадцать три! — объявил голос, в котором чувствовалось напряжение. После чего раздался еще один хлесткий звук удара и слабый стон.

— Двадцать четыре!

Нора и Маану протолкались сквозь ряды рабов.

— Пропустите! Пропустите нас! Пропустите миссис!

Маану расталкивала мужчин в стороны и при этом даже забыла перейти обратно на свой голубиный английский.

— Тридцать!

Когда Нора, наконец, смогла рассмотреть, что происходит на возвышении посреди площади, она пришла в ужас. Там, привязанный к дереву, которое давало тень проповеднику во время богослужения, висел Аквази. Нора догадалась, что это именно он. У него были связаны руки, и подвешен к дереву он был таким образом, что ноги едва касались земли. Наверное, сначала он еще мог стоять, а теперь у бедняги уже не было сил, чтобы держаться в вертикальном положении.

— Тридцать один!

Надсмотрщик Трумэн снова поднял плетку. Его голос срывался, а голый торс вспотел от напряжения.

По едва ли не полностью обнаженному телу Аквази стекала кровь. Его спина была покрыта ранами, там почти не оставалось живого места, и Нора поняла, что имеет в виду Маану. Еще сорок ударов — и обнажатся кости его позвоночника. Таким образом, спина будет располосована в клочья, и этот человек умрет от гангрены, если не испустит дух еще под ударами плети.

При очередном ударе Аквази вскрикнул. В первый раз. До сих пор он, видимо, сохранял железное самообладание.

Нора взбежала на возвышение.

— Немедленно прекратите!

Она закричала на надсмотрщика так, что тот и вправду от неожиданности и удивления опустил плеть.

— О, миссис Фортнэм... Что вы здесь делаете? Это ведь... Ну, я не хочу быть невежливым, но здесь не место для леди.

— Зато здесь место для джентльмена, да? — спросила Нора и с глубоким отвращением посмотрела на окровавленную плеть в руке еще довольно молодого человека. До сих пор Трумэн не казался ей грубым животным. Когда она встречала его во время конных прогулок, сама или с Элиасом, он всегда был вежливым и дружелюбным.

— Вопрос заключается в том, что здесь делаете вы! Разве мой супруг разрешил вам забивать до смерти его людей?

Трумэн улыбнулся.

— Нет, только воспитывать их. Конечно, для молодой леди это может показаться зверским. Однако я заверяю вас, что ни в коем случае не превысил свои полномочия. Этот парень является возмутителем спокойствия, и я должен прилюдно наказать его.

— Что он сделал, чтобы заслужить такое? — спросила Нора.

Аквази — очень большой, крепкий молодой мужчина — слабо зашевелился в своих путах.

Трумэн засмеялся.

— О, список очень длинный, миледи. Но прежде всего — подстрекательство к бунту, к отказу от работы, к восстанию, ко лжи и отлыниванию. Он плохо влияет на других, миссис Фортнэм. А я на его примере показываю остальным, к чему это ведет. Это моя работа, леди. А теперь, пожалуйста, не мешайте мне продолжать наказание.

— Ни черта я вам не разрешу! — храбро заявила Нора. — Этот человек уже сейчас наполовину мертв, а я не думаю, что от этого будет польза моему мужу. Насколько я наслышана, двадцать ударов плетью здесь являются самым строгим наказанием!

Рабы, стоявшие на площади перед ней, слушали ее, затаив дыхание.

Трумэн обвел их взглядом.

— С учетом тяжести проступка... — сказал он затем.

— Тогда разъясните мне точнее, — потребовала Нора, — кого и каким образом этот человек подбивал к бунту? Пожалуйста, в подробностях, мистер Трумэн, никаких общих обвинений!

Трумэн издал театральный вздох, чего уже было бы достаточно для Норы, чтобы уволить его за непочтительное поведение. Однако у нее, конечно, не было на это права — возможно, Элиас не одобрил бы ее собственное поведение. Но сейчас это было уже все равно, а перед своим мужем она уж как-нибудь потом оправдается.

— Ну, поживее, мистер Трумэн!

Надсмотрщик указал на другого раба, который со связанными руками стоял в первом ряду и, очевидно, тоже ожидал наказания.

— Вот этого! — заявил Трумэн. — Сегодня утром он не явился на работу, и, когда я нашел его там, он объяснил мне, что Аквази велел ему оставаться в хижине и лежать. И только я успеваю поднять этого лентяя, как наш друг Аквази появляется из следующей хижины, где уговаривал другого лентяя. Однако тот не поддался. Он уже вовсю собирался на работу. На его счастье.

Нора проследила за его взглядом, и ей показалось, что она узнала «счастливого» раба. Это был пожилой мужчина с серым лицом, очень худой. Судя по всему, он держался на ногах с большим трудом.

— Этот мужчина, по-видимому, болен, — сказала Нора и обратилась к связанному человеку: — А ты? Почему ты не хотел идти на работу?

Пока раб искал слова, Нора успела рассмотреть грязную повязку на его ноге и заметить, что он опирается на палку. Повязка была не чем иным, как просто тряпкой, почти черной от мух. Видимо, она насквозь пропиталась кровью или гноем.

— Сними-ка это! — сказала Нора. — Маану, помоги ему, если он сам не справится, и он должен сесть, ради Бога, он же не может балансировать на одной ноге.

— Мужчины должны присутствовать на наказании стоя, — заметил Трумэн.

Нора бросила на него строгий взгляд.

— Наказание, мистер Трумэн, закончено. По крайней мере, сейчас. Я... О Боже!

Мужчина между тем сел на землю, и теперь Нора смотрела на его ногу, которую разбинтовала Маану. Что-то острое, видимо, мачете, разрезало подошву раба. Рана была длинной, но не очень глубокой, видимо, кости и сухожилия не были задеты. Однако она была зияющей и открытой, и, очевидно, ее никто правильно не почистил. И сейчас молодая женщина видела гной и кровь, а также первые личинки мух в живой плоти.

— И в таком состоянии он должен работать? — в гневе спросила Нора. — Вы посылали его трудиться на поле — с такой раной и на протяжении нескольких дней?

Мужчина, видимо, и был тем Тоби, о котором говорили Маану и Аквази.

— Эти парни сами наносят себе такие раны! — заявил Трумэн. — Чтобы отлынивать. Поэтому, если мы будем давать им перерывы, остальные сразу же повторят этот трюк. Поверьте мне, миссис, это хитрые парни, они...

— Не сам сделал, — жалобным голосом сказал Тоби, — миссис не верить. Тоби не плохой ниггер...

— Ни один человек не может сам нанести себе такую рану! — отрезала Нора. — Он мог бы отрубить себе всю стопу! Но как бы ни возникло это ранение, моему мужу не принесет пользы, если у него... — ей показалось, что она поперхнулась этим словом, но затем она все же произнесла его, — умрет ценный раб или потеряет ногу, потому что ему не залечили рану.

Трумэн кусал губы. Это был очень весомый аргумент. Нора видела, что надсмотрщик согласился с ней.

— Я... э... не знал...

Нора вздохнула про себя.

— Возможно, вы не были информированы о серьезности положения, — заявила она, хотя сама себя за это ненавидела. — Это, видимо, связано с неправильным поведением людей, причастных к этому. Ты, Тоби, без сомнения, не сказал вовремя своему надсмотрщику о тяжести своей раны и не решился попросить лечения и пару дней на выздоровление.

Тоби, казалось, хотел что-то сказать, но Маану взглядом потребовала от него молчания. Домашняя служанка лучше, чем полевые рабы, знала жесткие условия, в которых находилась Нора.

Если она сейчас заставит надзирателя потерять свое лицо, то баккра будет упрекать ее и, возможно, целиком и полностью встанет на сторону Трумэна. Тогда не исключалось, что наказание будет продолжено.

Трумэн кивнул, бросив обвиняющий взгляд на Тоби.

— Это так, миледи! — сказал он. — Этот парень…

— Этот мужчина сам себя наказал, он испытывает сильную боль. Я не считаю необходимым наказывать его еще, но это вы, конечно, должны выяснить с моим мужем.

Нора вздохнула. Ей удалось защитить Тоби только на сегодня, а потом оставалось только надеяться, что Элиас поведет себя разумно.

— Ты... — Она бросила взгляд на другого, тоже явно больного мужчину в толпе. — Ты сейчас поможешь Тоби дойти до кухни большого дома. Он должен там сесть и опустить ногу в теплый мыльный раствор. Я сейчас приду и займусь его раной. А вы... — Нора указала на двух молодых парней на краю площади. Для того, чтобы помочь Аквази, нужны были крепкие мужчины. Молодой раб сейчас неподвижно висел на своих путах: очевидно, он потерял сознание. — Вы отнесете Аквази в его хижину. Он сегодня больше не сможет работать. Этой потери рабочей силы можно было бы избежать, применив менее строгое наказание!

Это был еще один упрек в адрес Трумэна, и Нора надеялась, что это напугает надзирателя. Элиас, без сомнения, был сторонником жестокого наказания своих рабов, но, с другой стороны, он также желал видеть их на своей плантации, по возможности, в полном составе.

— А остальные немедленно принимаются за работу. Мистер Трумэн...

Нора проследила за тем, как мужчины разрезали веревки на руках Аквази и потащили его в направлении хижины. Она надеялась, что помещение окажется чистым и там найдется кто-нибудь, кто сделает ему перевязку, — ведь уже сейчас мухи садились на его раны. Но им она займется позже.

Нора с высоко поднятой головой повернулась и ровным шагом пошла назад к дому, хотя больше всего ей сейчас хотелось бежать. Внутри у нее все горело от возбуждения, но она не могла радоваться своей «победе».

«Там они всегда это делают...» — сказала Маану о собрании на площади перед кухней. Значит, наказание полевых рабов плетьми было обычным пунктом в распорядке дня. Нора испытывала ко всему этому глубочайшее отвращение. Ей придется вмешиваться во все эти дела, если она и дальше хочет жить на плантации.

Нора Фортнэм-Рид уже не была той пугливой девочкой, которая в Лондоне беспомощно сидела у смертного ложа своего любимого. Два года благотворительной деятельности в Ист-Энде подготовили ее почти ко всему, что нужно было знать для ухода за больными. К своей работе она привлекла тогда бескорыстного доктора Мэйсона. При этом сама часто помогала ему, когда он в подсобном помещении ее столовой для бедных обследовал больных и раненых, и, надо сказать, это была такая работа, от которой отказывались все остальные дамы. Нора же не испытывала отвращения, и ее не так легко было довести до тошноты, так что сейчас она усердно очищала загноившуюся ногу раба Тоби, тупым ножом выцарапывая из его плоти личинки мух. В какой-то момент она вспомнила об одном из основных убеждений Мэйсона: джин, употребляемый в умеренном количестве, помогает почти от всего. В Лондоне никогда не хватало чистой воды для очистки ран, и доктор в таких случаях охотно прибегал к дешевому спиртному. По наблюдению Норы, это больше способствовало выздоровлению, чем мешало. Поэтому она щедро промыла ногу Тоби чистым спиртом, полученным из сахарного тростника и извлеченным из запасов ее мужа, перед тем, как смазать рану целебной мазью Адвеа, и наложить на нее чистую повязку.

— Теперь мы будем делать это каждый день, пока рана не заживет, — сказала она рабу. — С Божьей помощью ты не потеряешь ногу. Однако сейчас тебе нельзя становиться на нее, тебе помогут дойти до твоей хижины, а там ты должен лечь и держать ногу повыше. Тебе обязательно нужен покой. Адвеа будет приносить тебе еду. Ах да, и... Харди? — Она бросила вопрошающий взгляд на пожилого мужчину. Тот кивнул.

— Харди сейчас будет заниматься тобой, и на этот период он освобождается от работы. Если за это время пройдет его кашель, тем лучше для него.

Нора отослала мужчин в хижину и пошла в дом. Ей нужно было немного освежиться, перед тем как заняться спиной Аквази. Молодая женщина никогда в этом не признавалась, но вид червей в ране и до сих пор, даже после двух лет благотворительной работы, вызывал у нее тошноту.

Нора бросила взгляд в зеркало, подвязала волосы лентой из шелка с выбитым цветочным узором и даже взялась за пудреницу, чтобы придать своему покрасневшему лицу благородную бледность. Ни в коем случае она не хотела производить впечатление взбудораженной и взволнованной, если по дороге в поселение рабов встретит кого-то из надсмотрщиков. Достаточно плохо было уже и то, что она вспотела и кружевные рукава ее рубашки, которые выглядывали из-под платья, печально свисали вниз.

Но, к счастью, по дороге она никого не встретила, за исключением Адвеа и девочек с кухни: Нора сократила дорогу и зашагала через владения поварихи. Адвеа быстро сунула ей в руки горшочек с мазью. Она варила ее из свиного смальца и определенных лечебных трав или цветов.

— Пошли мальчика на перегонную установку, чтобы пополнить запасы спиртного, — приказала ей Нора.

Недостатка в спиртном не было, в конце концов, его тут гнали сами. Нора лишь надеялась, что его не придется выдерживать на протяжении нескольких лет, как хорошее виски, но Адвеа смогла развеять это опасение. Нора удивилась, что та не раздумывая и на лучшем, чем обычно, английском языке ответила ей сразу. С тех пор как они вместе оказали врачебную помощь Тоби, между хозяйкой и служанкой возникло какое-то подобие сообщничества. Нора радовалась этому, когда шла к поселению рабов.

Аквази лежал на животе посреди хижины, в которой, очевидно, жил вместе с парой других молодых рабов. Мужчины, видимо, затащили его внутрь и просто оставили лежать — без сомнения, по приказу Трумэна, который настоял на срочном выполнении требований своей хозяйки. Рядом с его безжизненным телом стояла на коленях и плакала Маану. Между всхлипываниями она умоляла Аквази, наконец, проснуться и неумело пыталась поднять его голову и влить ему в рот немного воды.

— Дай ему спокойно поспать, для него будет намного лучше, если он останется в бессознательном состоянии, пока мы не обработаем раны, — сказала Нора.

Маану испуганно вскочила, но затем успокоилась, узнав хозяйку.

— Щелочь и алкоголь дьявольски пекут, ему будет очень больно.

Маану сейчас же взяла себя в руки и помогла Норе обмыть раны мыльным раствором. Аквази пришел в себя и застонал, когда в конце обработки они полили его обезображенную спину спиртом.

Аквази до сих пор не удостаивал новую хозяйку взглядом. Будучи рабом на плантации, он обычно находился далеко от нее. Конечно, женщины судачили о леди Фортнэм, а Маану вообще не прекращала говорить о ней, но Маану и без того много чего говорила Аквази, так что он почти не прислушивался к ней. Девушка навязывала ему свою любовь, однако для него она была не больше чем младшая сестра. И без того было понятно, что взять себе жену было последним, о чем думал Аквази, а если бы и думал, то вряд ли принял бы решение в пользу рабыни.

Аквази был упрямым молодым человеком, он держался от белых как можно дальше — чтобы не бороться с постоянным желанием порубить мачете не ствол сахарного тростника, а надсмотрщика или даже баккра. Сил для этого у него было достаточно, и иногда он спрашивал себя, не стоит ли то удовлетворение, которое он при этом испытает, его смерти. Но затем он снова брал себя в руки — ведь повесят не только его, но и, без сомнения, всех людей из его группы, и никто при этом не знал, будет ли смерть такой милостивой, или их предварительно люто замучают.

Плантаторы имели абсолютную власть над своими рабами. Хотя и существовали законы, регулирующие наказания для рабов, но кто же будет заботиться об их соблюдении, если какой-то раб совершит проступок, выглядящий в глазах баккра, как ужасное преступление. Аквази уже слышал о рабах, которых живьем сжигали или медленно умертвляли, одну за другой отрезая им конечности. Аквази не хотел умирать так и не хотел подвергаться риску быть забитым плетью до смерти. Конечно, он знал, что будет наказан, потому что позаботился о Тоби. Но, действительно, это на его мачете наступил Гоби, когда он неосторожно и даже злобно швырнул нож на поле. И теперь он чувствовал себя виноватым в несчастье, постигшем Тоби. Но затем у того сдали нервы, и он выдал Аквази, когда надсмотрщик пришел в его хижину, — вместо того чтобы, как ему было велено, показать тому рану и обратиться к его сердцу или по крайней мере разуму. Даже самый глупый человек должен был понять, что Тоби может потерять ногу, а то и жизнь, если начнется гангрена.

Семьдесят ударов плетью.

Аквази уже неоднократно получал по десять, однажды пятнадцать, а в другой раз даже двадцать ударов плетью и знал, что вряд ли кто-то выживет после сорока. Когда Трумэн начал бить его, он уже попрощался с жизнью. И все было так, как он и ожидал: сначала жуткая боль, которая еще усиливалась, когда плеть попадала на открытые раны, потом что-то вроде бесчувствия и, наконец, спасительная потеря сознания, от которой он надеялся больше не очнуться, чтобы не умирать медленной смертью от гангрены.

Однако затем что-то произошло — когда душа Аквази как раз собиралась покинуть его измученное тело, появился кто-то вроде ангела. Юноша смутно вспоминал, что там появилась какая-то светлая фигура, какое-то существо из света... И когда он открыл глаза, это существо снова было здесь.

Молодой мужчина, ничего не понимая, смотрел на светлое лицо Норы, обрамленное цветочным венком и блестящими волосами золотисто-коричневого цвета. Ее мягкие черты, тепло в этих странных зеленых глазах... Аквази никогда прежде не видел человека с таким цветом глаз. Будучи в полубессознательном состоянии, он, наверное, принял небесное явление за реально возможное. Он попытался улыбнуться.

— Вот, пей!

Дружелюбный, подбадривающий голос обратился к нему. Аквази сделал глоток из бутылки, которую это существо держало у его губ. Он почувствовал обжигающий вкус жидкости, пробудивший в нем стремление к жизни. И не мог оторвать глаз от женщины, которая поддерживала ему голову. Конечно, это был не ангел и никакой не дух — белая женщина! Миссис, баба ненавистного хозяина плантации! И, тем не менее, именно та женщина, от которой у него затанцевала душа. Самое прекрасное создание, которое он когда-либо видел! Девушка, о которой он даже не решался мечтать.

Аквази стало стыдно за свои чувства в тот момент, когда они зарождались в нем, но он ничего не мог сделать, кроме как неотрывно смотреть на Нору. Она отреагировала на это любезной, но отстраненной улыбкой.

— Ну, не смотри же на меня так, словно это я пробудила тебя из мертвых. Если ты кому и обязан жизнью, так скорее Маану. Давай, Маану, помоги мне его посадить, а потом...

Аквази с трудом приподнялся.

— Могу сам...

Он попытался нащупать бутылку, но Нора подала ему кружку с водой.

— Сначала утоли свою жажду, парень, и ни о чем не беспокойся. Я оставлю тебе этот спирт здесь, он помогает переносить боль, а сейчас нам нужно уходить.

Она собралась намазать его спину мазью, но Аквази оттолкнул и Нору, и Маану.

— Оставьте меня в покое, я могу сам.

— Но как же ты сам себе намажешь спину? — возразила Маану, в то время как Нора согласно отстранилась.

Мужская гордость! Снова нечто, в чем черные, похоже, не отличались от белых. Нора вспомнила, как до самого последнего момента тяжело было Саймону принимать ее помощь. У Аквази с Маану, очевидно, было нечто подобное, но он, слава Богу, не умирал. Молодой раб был сильным, как медведь, он быстро преодолел бессознательное состояние и выносил боль, не жалуясь. Нора вспомнила о том, что он закричал только на двадцать пятом ударе. Аквази был сильным и гордым. И у него были для этого причины.

— Давай просто уйдем, Маану, — дружелюбно сказала она. — А ты еще немного полежи, Аквази. Адвеа, конечно, придет чуть попозже и посмотрит, как у тебя дела.

Молодой мужчина скорее примет помощь от старой женщины.

— Однако в любом случае раны нужно прикрыть. Мухи...

Нора осмотрелась в поисках рубашки или какой-то чистой тряпки, но Маану уже об этом подумала. Она стыдливо опустила свой взгляд, когда Нора увидела полотняные ленты и узнала их. Чтобы перевязать Аквази, девушка, недолго думая, порезала или порвала на полосы юбку, которую подарила ей Нора.

— Миссис не сердится? — стыдливо прошептала рабыня.

Нора покачала головой. Она была скорее растрогана. Маану, наверное, действительно любила этого молодого мужчину. И Нора от всей души надеялась, что Аквази ответит на ее чувства.

Аквази же, однако, забыл Маану, едва только женщины покинули его хижину. Он выпил пару глотков спирта из сахарного тростника, но что действительно заставило его забыть о боли, так это мысли о Норе Фортнэм и мечта заключить ее в свои объятия.

Глава 10

— Трумэн прав, конечно, бывает так, что эти парни сами калечат себя!

Норе повезло. Она встретила Элиаса за обедом, до того как надзиратель успел рассказать о происшествии со своей точки зрения. Муж выслушал ее отчет спокойно, не прерывая и не приходя в ярость. Однако затем все же упрекнул супругу, пусть и без особого рвения.

— Эти сволочи не думают ни о чем другом, кроме того, как спрятаться от работы. Ты еще пока ничего не соображаешь, Нора, ты не знаешь, чего они только не делают, чтобы лишить нас рабочей силы. Пожилые загоняют себе мачете в ноги, молодые думают только о том, как сбежать, а их баб приходится держать в цепях, когда они беременеют. Они скорее решатся выскрести свое отродье из себя, чем рожать нам новых рабочих. При этом было бы намного легче разводить их на месте, чем все время укрощать новых.

Элиас закончил обед и налил себе рому из бутылки.

— Трумэн, возможно, немного погорячился с размером наказания, но, по сути, он знает что делает. Просто не смотри туда, когда он избивает рабов, он не наказывает невиновных, поверь мне!

— Но Тоби находится здесь уже много лет, и он всегда верно служил тебе! — аргументировала Нора, исполненная твердой решимости не оставлять эту тему, хотя при высказывании Элиаса у нее кровь застыла в жилах.

Мужчины, которые на корабле заставляли себя голодать до смерти, другие, которые калечили себя или рисковали быть люто наказанными, пытаясь сбежать. Женщины, которые предпочитали убивать своих детей в себе, чтобы не дарить им рабскую жизнь... Но Элиас говорил обо всем этом так, словно речь шла только о том, что кто-то злонамеренно хочет отобрать полагающуюся ему по праву и закону рабочую силу! Норе пришлось проявить железное самообладание, чтобы остаться видимо спокойной. Она не любила Элиаса Фортнэма, но все же испытывала что-то вроде определенного уважения к нему. Сейчас же Нора ощущала только отвращение.

— Он говорит, что наступил на нож, да и рана выглядит именно так. Это был несчастный случай, Элиас. Никто в этом не виноват.

Элиас возмущенно фыркнул.

— А кто оставил мачете лежать на земле? Почему Тоби не смотрит, куда ступает? Одно это уже заслуживает наказания!

Нора заставила себя дышать ровно.

— Может быть, это и заслуживает наказания, но не такого жестокого. И это не причина посылать мужчину с такой раной на плантацию. Я узнала, Элиас, сколько стоит такой раб.

Нора надеялась, что он сейчас не будет спрашивать ее, от кого она это узнала. Конечно, она обратилась с этим вопросом к Маану, и та очень подробно информировала ее о ценах на домашних и полевых рабов. Черные уж точно не были настолько глупы, чтобы не знать, сколько за них платят белые.

— Такой раб, как Тоби, стоит столько же, сколько хороший мул. И ты бы не послал мула с больной ногой на поле, если бы он нанес себе рану при попытке перепрыгнуть через ограждение!

Элиас рассмеялся.

— Такой ты мне нравишься! — похвалил он Нору и протянул руку, чтобы погладить ее по голове. Он, очевидно, в городе уже выпил, потому что немножко вина во время еды и бокал рома после вряд ли заставили бы его стать таким болтливым. Обычно он быстро ставил Нору на место, поливая чернокожих грязью. — Дочь купца! Но что ты предлагаешь, сладкая? Я знаю, знаю, пара очень богатых владельцев держит на плантации врача. Но здесь это будет слишком дорого. Не говоря уже о том, что от этих лекарей все равно мало толку.

Нора глубоко вздохнула.

— Я в дальнейшем буду сама осматривать людей, Элиас, — твердо сказала она. — А именно каждого, кто считает, что слишком болен для ежедневной работы. Поверь, я способна отличить того, кто хочет отлынивать, от того, кто действительно не может работать, и зачастую знаю, что нужно делать, чтобы люди быстрее выздоравливали. Ты же помнишь, что в Лондоне я работала в благотворительном обществе для бедняков. Чаще всего с доктором Мэйсоном, единственным врачом в Ист-Энде. Я уже много чего сделала и много чего видела.

— И ты ухаживала за своим бывшим любовником, когда он умирал, правда, Нора, сладкая моя?

Элиас снова рассмеялся. Он, видимо, был уже очень пьян. Это замечание больно укололо Нору в сердце. Конечно, Элиас знал о скандале, связанном с его будущей супругой, когда женился на ней, однако до сих пор она не подозревала, что он знает все подробности. Кроме отца, ее, собственно, не мог выдать никто другой. Но даже это не должно было сейчас отвлекать ее.

— Значит, тогда ты точно знаешь, что я это умею, — коротко сказала она и встала. — Ты разрешишь мне сейчас уйти к себе? Я собираюсь завтра до начала работы обойти хижины рабов, чтобы посмотреть, не болен ли кто из них.

Нора надеялась, что сегодня ее обойдет стороной необходимость выполнения супружеского долга, но вскоре Элиас все же появился в ее комнате, чтобы потребовать своего. В последнее время это случалось все чаще после того, как он напивался, а в трезвом состоянии он почти не приближался к ней. Однако в этот раз половой акт с собственным мужем был для нее отвратителен. Молодой женщине были противны его прикосновения — лицо мужа заслонял вид копошащихся червей, которых она выковыряла из раны на ноге Тоби. Действительно, плантаторы питались мясом своих рабов...

Как бы там ни было, Элиас не стал комментировать планы Норы и утром ничего не сказал ей, когда она направилась к жилью рабов. Причем, когда она осматривала первых мужчин, он проехал мимо — снова в направлении Кингстона. Нора предполагала, что он собирался обсудить с другими плантаторами ее намерения. Ее муж совершенно определенно находился на распутье: с одной стороны, для плантации окажется полезно, если у него будет умирать меньше рабов. С другой стороны, ни в коем случае ни облачка тени не должно упасть на образ безукоризненной леди, которую он привез из Англии.

Вечером он вернулся снова пьяный, однако, в хорошем настроении. Очевидно, другие плантаторы одобрили намерения Норы: в американских колониях очень часто жены плантаторов лечили рабов, причем тем самоотверженней и усердней, чем знатнее были.

Нора облегченно вздохнула. Она, правда, уже твердо решила, что в сомнительных случаях будет приходить в хижины тайно, но с разрешения Элиаса все было, конечно, намного проще. Она улыбалась и кивала в ответ на сплетни из Кингстона, которые он, пребывая в хорошем настроении, рассказывал ей. Урожай скоро будет собран, и начнется светская жизнь. Уже накануне к Фортнэмам поступили первые приглашения на ужины и балы. Элиас намеревался принять каждое из них, дабы всем показать свою молодую жену.

— И подумай уже сейчас о подходящем времени для того, чтобы организовать бал у нас, — напоследок сказал он. — Или, может быть, для начала устроим скромную вечеринку? Мы могли бы уже на следующей неделе пригласить ближайших соседей, когда последний сахар будет вывезен.

Нора снова кивнула. Организация такого мероприятия не представляла собой никаких трудностей. В конце концов, персонала было более чем достаточно.

Раб по имени Тоби очень медленно выздоравливал, в то время как раны на спине Аквази заживали относительно быстро. Нора на следующий же день послала молодого мужчину на плантацию, пусть даже с кровоточащим сердцем. Она с большим удовольствием дала бы ему еще один день отдыха, но Трумэн точно пожаловался бы на нее Элиасу и тем поставил бы под угрозу все ее планы. Ведь в этом плантатор и его надзиратель были, без сомнения, едины: если раб может стоять вертикально и двигать руками и ногами, значит, он в состоянии рубить сахарный тростник.

Аквази воспринял решение Норы спокойно, даже не скривившись, в то время как Маану дала понять, что понимает причины, которыми руководствовалась хозяйка. И вообще, девушку после вмешательства Норы в дело спасения Аквази словно подменили. Маану впала в состояние эйфории, когда Нора попросила сопровождать ее в жилье рабов и помогать ей при уходе за больными. Английская служанка Норы, без сомнения, в ужасе отвергла бы такие намерения — и Маану тоже, на свой манер, могла бы выказать свое неодобрение. Но чего бы ей ни стоило обхождение с больными и ранеными, она брала на себя эти обязанности, потому что благодаря им могла чаще видеть Аквази.

И молодой раб тоже, казалось, искал встречи с ней. Нора часто наблюдала, как он провожал взглядом хозяйку и служанку, когда они утром или вечером шли к больным. Иногда он предлагал Норе свою помощь, и та думала, что он делал все это для того, чтобы чаще быть вместе с Маану.

Последняя же, проявляла такую бурную благодарность своей хозяйке за спасение Аквази, что Норе становилось не по себе. Однако эта преувеличенная готовность Маану к услугам была такой же нарочитой, как и ее сдержанность вначале. Нора была рада, когда какое-то время спустя она уступила место определенному доверию. Маану с готовностью отвечала даже на щекотливые вопросы.

— Конечно, свадьбы бывают, — сказала она с некоторым налетом старого упрямства, когда Нора наконец решилась задать ей вопрос о любви в поселении рабов. — У нас мужчины и женщины также любят друг друга и хотят жить вместе... если им это разрешают.

— А что, не разрешают? — спросила Нора. — Неужели нет церемонии, которая... сводит вместе двух людей?

Маану пожала плечами.

— Бывает по-разному. Некоторые плантаторы разрешают праздновать свадьбу, некоторые — нет. Иногда они дарят подарки или дают парам большую хижину. Если у мужчины есть женщина на плантации, он так быстро не убежит.

У Норы на языке вертелся вопрос о детях, но затем она отодвинула эту еще более щекотливую тему на потом.

— Но... Бог не благословляет такой союз?

Она прикусила губы. Это был трудный вопрос — она уже спорила с Элиасом по поводу религиозного обслуживания чернокожих. Он хотя и допускал, чтобы местный пастор выступал в качестве миссионера для рабов, однако не хотел крестить их.

«Тем самым, любимая Нора, я признаю за ними наличие бессмертной души. А это, в чем мы с тобой, надеюсь, почти согласны, все же под большим вопросом», — объяснил он.

— Колдун-обеа может дать свое благословение мужчине и женщине, — спокойно заявила Маану. — Однако это стоит... курицы, он же должен пробудить духов. А баккра это не нравится.

Нора наморщила лоб. Словосочетание «человек-обеа» она слышала уже не раз, да и Маану тоже время от времени говорила о духах. Но, похоже, она не считала эту тему слишком важной. Или же просто проявляла осторожность? Ведь речь шла о вещах, которые не нравились баккра. Нора вспомнила о замечании леди Вентворт тогда, в Лондоне: «Там царят такие ритуалы, дитя мое, — ужасно! Когда они вызывают свои старые божества...»

— Это, кажется, для вас не так уж важно, — заметила Нора.

Маану вспыхнула.

— Вам тоже было бы это не важно, миссис, если вы бы сегодня заключили брак, а завтра хозяин продал бы кому-то вашего мужа или вашего ребенка. Не лучше ли сразу оставить это дело, как вы считаете?

— Но такого ведь не должно быть, — пробормотала Нора. — Если бы вы могли заключать брак по христианскому ритуалу, тогда...

— Этого не разрешит ни один баккра! — рассмеялась Маану. — Даже если бы пастор сделал это. Он ведь даже не крестит нас. Причем мне это как-то все равно, а вот Тоби и старый Харди верят, что их действительно чего-то лишают. Того, что их душа будет спасена.

— Ты в это не веришь? — обескураженно спросила Нора. Странно, Маану с рождения жила на плантации, она выросла с проповедями пастора. Она должна была бы быть христианкой. — Ты не веришь, что тебя спасет молитва?

Маану фыркнула.

— Миссис, — жестко сказала она, — меня ничего не спасло! И Аквази тоже не спасло. Молитвы, миссис, не помогают. Лучше уж попытаться применить проклятие. Но это бесплатно не бывает. Тут нужно сначала украсть курицу, а если это заметит баккра, он может забить тебя до смерти. Так что сто раз задумаешься, стоит ли оно того!

Маану отвернулась и вышла из комнаты Норы, не спрашивая разрешения. Это было, безусловно, дерзко, но та ее не удерживала. Последние слова девушки были настолько исполнены ненависти, что лучше было прекратить расспросы. Миссис Фортнэм не была уверена, действительно ли хочет знать, о каком спасении напрасно молилась ее рабыня.

Как правило, разговоры Норы с Маану проходили не столь бурно, и они довольно часто смеялись вместе или делились безобидными тайнами. Однажды, в особенно жаркий и душный день, когда они, обливаясь потом, возвращались с утреннего визита в поселение рабов назад к дому, Нора спросила, наконец, про место, где можно искупаться.

— Миссис хочет... плавать? — не веря своим ушам, спросила Маану. Казалось, она не помнила, что Нора уже спрашивала ее о купании.

— Ну, не то чтобы плавать, — ответила Нора, — но нырнуть, погрузиться в воду, помыться, а не просто обтереться. Вы что, этого не знаете, Маану? Разве этого не делают в... в Африке?

Маану рассмеялась.

— Я никогда не была в Африке, — напомнила она своей хозяйке. — Но здесь есть место для купания. Сейчас там точно никого нет. И если вы действительно хотите, я отведу вас туда.

— Я умоляю об этом! — сказала Нора, улыбаясь. — Я просто жажду освежения.

Маану бросила недоверчивый взгляд на тонкие шелковые туфельки Норы, прежде чем они свернули на узкую тропинку, ведущую прочь от поселения рабов. Она сама уверенно топала босыми ногами по джунглям, которые становились тем гуще, чем дальше женщины уходили от жилых помещений плантации. Норе стало не по себе, когда зеленые густые заросли почти полностью сомкнулись вокруг них. Неизвестные птицы издавали странные крики, когда слышали приближение людей, насекомые кружились вокруг них, а за толстыми листьями и пышными цветами кустов и деревьев что-то шуршало, как будто там прятались рептилии. Ее обувь недолго выдерживала натиск камней и ползущих по дороге растений, поэтому Нора в конце концов сняла туфельки и храбро пошла босиком вслед за своей рабыней.

— Вы пораните себе ноги, — заметила Маану.

Нора отмахнулась.

— Я смажу их целебной мазью Адвеа, когда мы будем дома. А сейчас я смогу их охладить... Или это еще далеко?

Маану покачала головой.

— Может быть, еще шагов пятьдесят, — сообщила она и поднырнула под низко висящую широкую ветку лианы. — Посмотрите-ка!

Нора бросила взгляд сквозь зеленый полумрак. Здесь, глубоко в джунглях, солнце не пробивалось через лиственную крышу, но было видно, что узкая дорога постепенно расширилась и перешла в поляну. Тропинка уже давно вилась вблизи ручья, причем журчание воды можно было лишь услышать: кусты укрывали ручей. Однако теперь Нора увидела маленькое озеро, скорее запруду, которую питал небольшой водопад. Вид был такой, словно какой-то искусный садовник сконструировал хитроумный фонтан. Дорога вела наверх, но здесь образовалась своего рода терраса. Вода поступала сюда с гор, собиралась в озере и затем текла в ручей, который снабжал поместье Каскарилла Гардене самой чистой и прозрачной водой.

— Здесь, миссис... — Маану сбросила с себя одежду и продемонстрировала Норе свое совершенное тело. Ее кожа, ее фигура были такими же безукоризненными, как и ее лицо. Она была худощавой, но крепкой, с упругими грудями, по-женски округлыми бедрами и длинными, чудесной формы ногами. Лишь только ужасный шрам на плече нарушал общую картину. Это было выжженное клеймо. Нора почувствовала, как ей стало плохо.

— Вы тоже, миссис! Раздеваться, купаться! Вы этого хотели, миссис, теперь вам придется делать то же самое! — С этими словами Маану бросилась в запруду и погрузилась в воду с головой! Нора, которую учили, что дама должна постепенно, сохраняя достоинство, погружаться в воду, потрясенно смотрела, как ее служанка, смеясь, снова вынырнула на поверхность и поплыла на середину пруда. Там она улеглась на спину, и вода понесла ее. К удивлению Норы, Маану не тонула.

— Да ты здорово плаваешь! — ошеломленно воскликнула она и, в свою очередь, быстро сняла платье и нижнее белье.

Нора впервые в жизни стояла под открытым небом совершенно голая. Это было чудесное ощущение — чувствовать ветер и солнце на своей коже.

— Каждый человек умеет плавать, — засмеялась Маану, — по крайней мере, каждый ниггер!

Нора наморщила лоб и осторожно окунула большой палец ноги в воду. Она была чудесной и прохладной. Нора затаила дыхание и погрузилась в воду.

— Это не может зависеть от цвета кожи. Хотя... Ты остаешься на поверхности... Как ты это делаешь?

Норе было стыдно за это сравнение, но она не могла отбросить мысли об испытании тех, кого подозревали в колдовстве. В той книге разве не говорилось, что только ведьмы могут избежать утопления в воде? Однако, к счастью, Маану, казалось, была не знакома с этим суеверием.

Она с удовольствием подплыла к Норе и пригласила ее также улечься на воду. Та с неровно бьющимся сердцем разрешила служанке поддержать ее и показать правильное положение.

— Теперь нужно вытянуть руки и чуть-чуть двигать пальцами рук. И ногами...

Нора вскрикнула, когда Маану отпустила ее. Однако затем заметила, что действительно не уходит под воду! Какое-то время она лежала на воде, пока ее не покинула смелость. К своему ужасу, она не ощутила дна под ногами. Маану вытащила ее на мелководье до того, как Нора начала всерьез бояться утонуть.

— Плавать, миссис, — объяснила она, — делается так. — Она продемонстрировала. — Не болтать руками и ногами, как собака, а делать, как лягушка. И не бояться. Пруд такой маленький, что я успею вас вытащить на поверхность, если что-то будет не так, как надо. И он не глубокий, можно опуститься даже на дно и оттолкнуться от него.

К ужасу Норы, Маану нырнула рядом с ней, чтобы сразу же снова выскочить на поверхность.

— А сейчас вы попробуйте это. Плавать. Это не трудно!

И действительно, Нора в кратчайшее время научилась держаться на воде. И с этого момента обе женщины устраивали себе купание после утреннего обхода рабов, при этом мастерство Норы в плавании развивалось намного быстрее, чем на ее подошве затвердевала кожа. Здесь уже в первые дни обнаружились дюжины маленьких порезов и ранок, которые моментально воспалялись. Норе иногда приходилось прилагать усилия, чтобы скрыть свою хромоту, когда она спускалась на ужин, а Элиас ждал ее внизу у подножья лестницы. Через несколько недель молодая женщина научилась передвигаться по тропинке через джунгли так же уверенно, как и ее рабыня, и плавала над водой и под водой, как рыба.

И вот однажды Нора решилась задать вопрос, который возник у нее в голове после первых же уроков плавания.

— Это прекрасно, Маану. А в море тоже так можно?