Я чувствую онемение, когда я говорю ему это, сдерживая эмоции, которых я боюсь. Трудно наблюдать ужас на его лице, поэтому я опускаю голову, но он поднимает её. Подвинувшись ближе ко мне, и положив руки мне на щеки, он поворачивает меня, чтобы я посмотрела на него. Моя челюсть плотно сжата, пока я продолжаю держать себя в руках.

― Почему? ― Он резко ругается, когда держит меня в своих руках. ― Почему ты никому не сказала? Почему ты позволила этому случиться с тобой?

Его слова нервируют меня, но вместо того, чтобы взорваться от ярости, я сужаю глаза и закипаю:

― Ты ни хрена не знаешь! У тебя был дом, у тебя была семья, ты был в безопасности. Так что не смей сидеть здесь и сомневаться в моих действиях. Ты не знаешь страха, как я. Может я больная на голову, но я точно знаю одно... Я бы не позволила этим вещам случиться со мной. То, что произошло, не было моей виной, так что иди ты… За то, что ты обвиняешь меня!

Я отстраняюсь от него и встаю, но он быстро хватает меня за руку. Он тянет меня к себе, и когда я пытаюсь вырваться от него, сжимает хватку.

― Отпусти меня! ― кричу я, но он молчит, пока я пытаюсь освободить свою руку. Я не жду ни секунды и начинаю спускаться с холма подальше от него. Я не ожидаю, что кто—то поймет мое детство, но думать, что маленькая девочка позволила бы кому—то унизить ее, как это чертовски безумно.

― Мне жаль, ― кричит мне его голос, но я продолжаю идти. ― Элизабет, остановись!

Я мгновенно останавливаюсь, как только слышу его голос. Когда я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на него сквозь деревья, я выдыхаю более мягким тоном:

― Я была просто маленьким ребенком.

Торопливыми шагами он пробирается вниз, и когда он останавливается передо мной, он говорит:

― Мне очень жаль. Мои слова прозвучали неправильно. Я просто разозлился. ― Он хватает меня. ― Я так чертовски злюсь, когда ты говоришь мне такие вещи. Я чувствую себя беспомощным.

― Почему?

― Потому что я хочу забрать это у тебя. Потому что где—то внутри моей ненависти к тебе часть меня до сих пор беспокоится.

Глядя на него, я знаю, чем полагаться на доброту и надежду, лучше остановиться на том, что он только что сказал, поэтому я спрашиваю:

― Какая из них? Ты беспокоишься больше, чем ненавидишь?

Я наблюдаю за напряжением в его глазах, и проходит минута, прежде чем он отвечает:

― Нет.

Его честность горит и опускается во мне. Я спрашиваю, почему же я здесь, если он меня так ненавидит. Я чувствую себя игрушкой для него, но я даже не знаю, что он получает от игры со мной.

Пожав плечами, я отступаю на пару шагов от него и требую:

― Отвези меня обратно к Айле.

― Нет.

― Это была не просьба, Деклан. Я ухожу, ― говорю я ему, а затем разворачиваюсь и мчусь к дому, безумно закипая.

Я быстро двигаюсь, стараясь изо всех сил избежать ледяных участков, когда слышу его тяжелые шаги позади меня. Оглядываясь через плечо, я вижу, как быстро он двигается, но я слишком зла, чтобы встретиться с ним прямо сейчас, поэтому я ускоряюсь и начинаю убегать от него.

― Элизабет, остановись! ― кричит он позади меня, но я этого не делаю, и с каждым моим шагом моя броня трескается.

Его слова просто напомнили мне, как я одинока в этом мире. Глупо с моей стороны думать, что он хотел меня здесь ради того, чтобы быть рядом со мной.

Когда я добираюсь до дома, я обхожу сзади, но он ловит меня. Его рука смыкается вокруг моего локтя, и когда я спотыкаюсь о свои ноги, он разворачивает меня лицом к нему и обхватывает меня за талию. Я вскрикиваю, когда он хватает меня, поднимая с земли.

В мгновение ока его тело прижимает мою спину к каменной стене дома. Когда он бросается на меня, мы оба тяжело дышим, я не борюсь с ним, когда эмоции переполняют нас.

Он молчит, и я тоже, и, прежде чем я могу что—либо понять, не задумываясь, мои руки обхватывают его шею. Наши взгляды встретились. Он прикасается своим лбом к моему, и мое сердце неудержимо колотится, когда он подвигает руки к моим брюкам.

Мы соприкасаемся нашими головами, глядя друг другу в глаза, и в них плескаются незнакомые эмоции, которые мы оба испытываем, его холодные пальцы прижимаются к моему животу, когда он расстегивает мои брюки.

Он стягивает их вниз, я скидываю с себя резиновый сапог и одну мою ногу вынимаю из штанов, когда он расстегивает свои брюки.

Туманные пары от наших тяжелых вдохов кружат между нашими ртами, и внезапно его руки обхватывают мои колени, поднимая меня вверх. Я замыкаю свои лодыжки вокруг него, и как только я чувствую тепло его члена напротив меня, пара слез сбегает по моим щекам.

Он захватывает его рукой и прижимается к моим складкам, смачивая свой член. Он запускает свой горячий конец сквозь скользкое тепло моей киски. Мои руки крепко обхватывают его, когда он еле—еле продвигает головку внутрь, дразня меня, растягивая меня. Я сжимаю свои бедра вокруг него, и еще несколько слез падают, когда он толкает себя внутрь меня.

Я стону в плотском жаре, когда он загоняет себя в мое тело. Мое сердце стучит от нашей связи. Я наконец—то умиротворена и свободна. Я наслаждаюсь, зная, что у него есть противоядие, чтобы очистить во мне гниль. Я как ангел самопожертвования, а он моё очищение.

― Скажи мне, что ты не уйдешь, ― говорит он тяжелым голосом, граничащим с насилием, и я уступаю ему, говоря:

― Я не уйду, ― потому что я сделаю для него все что угодно в этот момент, чтобы сохранить его прикосновения.

После моих слов он яростно целует меня в губы, и начинает трахать меня мощными, глубокими толчками. Его глаза чернеют в первобытной похоти, когда он берет меня, загоняя назад к стене с каждым его резким толчком. Звуки моих стонов, смешанных с его пьянящим дыханием, наполняют воздух вокруг нас.

Его тело становится жестким, когда он подвигает свою руку к моему горлу, обхватывает своими пальцами вокруг моей шеи легким удушьем. Он выпускает хриплое рычание, и я чувствую, как его член усиливается и пульсирует внутри меня.

― Прикоснись к себе, ― приказывает он, и я подчиняюсь.

Сначала облизывая пальцы, я опускаю их к набухшему клитору и начинаю скользить мягкими кругами. Мой взгляд расплывается, потому что наши тела вновь объединяются впервые за несколько месяцев.

Его хватка сжимается вокруг моего горла, уменьшая количество воздуха, которое я могу принять, но я не паникую, поскольку мое тело находит комфорт в знакомстве с его нежной силой во время секса.

― Засунь его в себя, чтобы ты почувствовала меня, ― инструктирует он, и я просовываю немного дальше, моя шея надавливает на его руку, когда я скольжу пальцем вдоль его члена, погружая его в мою киску, в то же самое время, когда он врезается в меня. Я качаю своим пальцем в ритме с ним. Прикасаясь к нам таким образом, я чувствую тепло наших излеченных тел, скользких от возбуждения, это слишком много.

― О, Боже, ― громко охаю я, чувствуя, как мои стенки пульсируют вокруг моего пальца и его члена.

― Никогда больше не уходи от меня, ― рычит он.

― Никогда.

― Ты хочешь кончить?

― Да, ― я напрягаю связки в горле, которое он продолжает удерживать своей хваткой.

И умело контролируя меня, он приказывает:

― Проси разрешения.

― Пожалуйста.

Мое тело бушует огнем почти среди мороза.

― Проси!

― Пожалуйста, ― повторяю я, затаив дыхание. ― Мне это нужно.

― Не делай этого. Не бросай мне вызов, ― предупреждает он, и когда я достигаю края, я прижимаю бедра к его бедрам с максимальной силой, чтобы замедлить его.

Сдерживая свое дыхание, я сражаюсь изо всех сил, чтобы предотвратить оргазм, который вот—вот вспыхнет.

― Вот так, ― он наслаждается своей властью надо мной.

Но я не могу удержаться. Глядя в его глаза, я сдаюсь:

― Могу ли я кончить? Пожалуйста, мне это нужно.

― Ты хочешь этого? ― насмехается он.

― Да.

― Трахай себя быстрее, ― приказывает он, и я это делаю.

Я теряю всякий контроль и начинаю ласкать себя против его члена, который набухает внутри меня, стимулируя мой взрыв.

Я кончаю.

Жестко и дико.

Каждая мышца моего тела стягивается в спазмах эйфории, вжимая мои бедра в Деклана, жадно, чтобы продолжить получать удовольствие. И тогда я чувствую его освобождение. Он впитывает мой палец, который все еще внутри меня, трахая, пока он заполняет меня. Я не перестаю двигаться, потому что его сперма просачивается из меня, сбегая по моей руке.

Его зубы скрипят, когда он все время смотрит на меня, и я наблюдаю, как он хрипит от наслаждения сквозь осколки света, которые разрушают мое зрение на тысячу призматических чешуек чистого экстаза.

Когда наши тела замедляются, он отпускает мою шею, моя голова падает на его плечо, и я позволяю своему телу ослабнуть. Он держит меня, пока наши сердца успокаиваются, и мы переводим дыхание.

Я желаю застывшего времени, забытых грехов и бесконечной любви.

Но я знаю, что это не любовь с его стороны. Я не уверена, что это такое, но я знаю, что это не так. Я хочу, чтобы это было так, поэтому я держу голову в изгибе его шеи, боясь двигаться, потому что я знаю, что в тот момент, когда я это сделаю, реальность возобновится, и его ненависть ко мне вернется.

Я крепче сжимаю ноги вокруг него, желая продлить его пребывание внутри меня, но моя попытка отодвинуть время не длится долго. Когда я чувствую, как Деклан вырывается из меня, я вынимаю палец и обхватываю его все еще затвердевший член. Но он не допускает контакта, беря мое запястье и заставляя меня отпустить.

Стоя ногами на земле, я смотрю, как он заправляет обратно штаны. Он не произносит ни слова, и его глаза больше не смотрят на меня. А затем он ушел, повернулся спиной и ушел от меня, оставив со спущенными брюками, покрытыми его спермой, на сильном морозе.

Может быть, я должна чувствовать себя использованной и грязной. Может быть, я должна его ненавидеть. Может быть, мне стоит сдаться и покончить с этим. Но мое сердце не позволит мне. Потому что, в конце концов, я знаю, что я всегда буду хотеть его так, как только смогу.

Я ― эпикуреец его боли. (прим. переводчика6 Эпикуреец ― последователь, сторонник эпикуреизма. Эпикуреизм ― учение, согласно которому основой счастья человека является удовлетворение жизненных потребностей, разумное наслаждение и покой (по имени древнегреческого философа—материалиста Эпикура))

Он мой садист, а я его мазохист.

Мы являемся отражением монстров друг друга.





























Я не видела Деклана с тех пор, как он ушел, оставив сегодня меня одну на морозе. Но я тоже его не разыскивала. Я провела большую часть дня, бродя по дому, изучая историю, произведения искусства и книги в библиотеке.

И теперь, когда я лежу на кушетке в холле задней части дома, я смотрю на черное бархатное небо, усеянное звездами через стеклянную конструкцию. Вдали от цивилизации и при отсутствии облаков, вы можете видеть каждую звезду в небе. Тысячи из них сверкают в обсидиане ночи, каждая хранит в себе пожелания глупых людей и надеющихся детей. И я не могу с собой ничего поделать, когда сегодня вечером я посылаю свое желание нескольким из них.

В доме темно, единственный шум издает ветер, когда свистит сквозь голые деревья. И постоянное влечение, и притяжение Деклана напоминает мне ветер. Он дует, оборачивается вокруг меня, но как только я чувствую его, он исчезает. Это неуловимо, неудержимо, неуправляемо, и как бы я не хотела Деклана, все, что я действительно делаю — это гоняюсь за ветром.

Я поворачиваю голову, замечая тень Деклана, который стоит в открытом дверном проеме. На нем надеты только длинные пижамные штаны, которые свисают на бедрах. Тепло проникает в меня, я восхищаюсь глубокими сокращениями его мышц и четкими мускулами, которые связывают его широкие плечи и руки. Он такой красивый, что мне больно смотреть на него, но я не могу остановить себя.

― Ты в порядке? ― говорит он после долгого молчания.

Я киваю, но это ложь. Я не в порядке. Он трахнул меня, как животное, и оставил на холоде. В одно мгновение он изменился — из заботливого и милого стал злым и молчаливым, полностью закрылся в себе, не желая иметь со мной ничего общего. И вот он здесь, и мне интересно, какой вариант я получу на этот раз.

Он входит в комнату, и я не свожу с него глаз, наблюдая легкость его движений.

― Что ты здесь делаешь? Разве ты не замерзла?

― Мне нравится холод, ― говорю я ему.

― Я знаю, что ты делаешь.

Его слова заставляют меня хотеть улыбнуться, но я сдерживаюсь. Подойдя ближе, он садится рядом со мной на кушетку.

― Где ты пропадал весь день? ― спрашиваю я.

― В моем офисе. Я искал тебя, потому что завтра я должен уехать в Лондон.

― Ох.

― Я уеду всего на пару дней.

― Что в Лондоне?

― Бизнес, ― отвечает он, не предоставляя никакой дополнительной информации, поэтому я спрашиваю:

― Другой отель?

― Да. Я недавно заключил сделку по земле. Завтра у меня встреча с несколькими разными архитекторами, которых я могу нанять.

― Это действительно интересно. ― И когда я сажусь, я спрашиваю: ― Когда ты отвезешь меня к Айле?

― Я не хочу, ― равнодушно говорит он. ― Я бы предпочел, чтобы ты осталась здесь, где я могу следить за тобой.

― Следить за мной?

Затем он отворачивается и кивает головой в направлении маленькой камеры, прикрепленной к одной из стальных балок, которая соединяет панели из стекла.

― Они находятся во всех комнатах, ― утверждает он, и в этом есть определенный смысл, как еще поддерживать такой уровень безопасности в доме такого масштаба.

― Деклан, ― я колеблюсь, чувствуя себя неловко от того, что остаюсь здесь, пока он уезжает.

― Я не могу доверить тебя и Айле. Дважды, когда я приходил, ты причиняла себе боль.

― Но мне странно быть здесь, если ты этого не хочешь.

― Тебе здесь не нравится? ― спрашивает он, и я сразу отвечаю:

― Нет, это не так. Мне здесь нравится. Просто это...

― Тогда ты останешься здесь, пока я не вернусь.

― Я не понимаю тебя, ― слабо шепчу я.

Услышав мои слова, он глубоко вздыхает, поворачивается, чтобы отвернуться от меня, и опускает локти на колени.

― Деклан, пожалуйста. Дай мне хоть какую—нибудь зацепку, с которой я могу начать. Скажи мне что—нибудь, чтобы помочь мне понять.

Он держит голову прямо, и напряжение борется в нем. Мышцы на его спине напрягаются, и я вижу, как она поднимается и опускается, когда его дыхание учащается. Я знаю, что это отражение строящихся эмоций, мне просто жаль, что я не знаю, из чего они состоят.

Я хочу прикоснуться к нему, но я боюсь, что это его разозлит, и он снова уйдет, поэтому держу руки на коленях и просто смотрю.

Когда он, наконец, начинает говорить, его голос ломается вместе с моим сердцем.

― Твой голос... Как только я услышал твой голос после того, как меня застрелили, я сделал все, что мог, чтобы открыть глаза, чтобы увидеть тебя. Я уже прочитал досье. Я уже знал, что ты лгала обо всем. Но часть меня...

Его голос опускается, прежде чем он тяжело сглатывает и смотрит через плечо, чтобы встретиться со мной, продолжая:

― Часть меня хотела верить, что я все понял неправильно и что это не ложь. Но когда он сказал идти, ты сделала это легко, оставив меня умирать... ― Его лицо искажается болью, которую он пытается скрыть. ― Никто никогда не заставлял меня чувствовать себя таким бесполезным и одноразовым.

― Я испугалась. ― Мои слова дрогнули, я не знала, что еще сказать. ― Я была так напугана.

― Я тоже, но ты ушла.

Я задерживаю дыхание, глядя в его глаза, которые скрывают шрамы, которые я нанесла. Бремя вины, которое поглощает меня, парализует, когда я смотрю, как он обнажает хрупкие куски, которые так хорошо скрывает. Он человек, который не что иное, как сила и контроль, но в этот спокойный момент он показывает, насколько он сломлен. Сломленный и брошенный, и это все из—за меня.

― Когда я приехал сюда, ― снова начал он, ― я не хотел иметь с тобой ничего общего. Я хотел тебя убить, но потом я оказался снаружи с лопатой, выкапывая цветочные кусты, которые окружают дом, как чертов маньяк, который сходит с ума.

― Зачем ты их выкопал?

― Потому что ты сказала мне, что ненавидишь фиолетовый цвет, а эти кусты распускают фиолетовые цветы весной.

И это кинжал, который пронзает мою видимую прочность. Слезы накапливаются в моих глазах, и мое тело сдерживается, чтобы не расплакаться до конца.

― В моей голове все было настолько хреново, что я не могу вытащить тебя из неё.

― Когда мне было восемь лет, ― начинаю я, мне нужно говорить, потому что звук его голоса слишком расстраивает меня. Итак, я отвлекаюсь и раскрываю еще одну часть своего прошлого. Еще одна развязка для него. ― Меня перевели в другую приемную семью. Та, которая заставила меня поверить, что монстры реальны. Я была напугана до глубины души, и когда мне показали комнату, в которой я буду спать, все стены в ней были окрашены в фиолетовый цвет. ― Рука Деклана находит мою щеку, пока я продолжаю говорить. ― Все годы пыток и жестокого обращения были окрашены в фиолетовый.

Его вторая рука покрывает мою другую щеку, и он держит меня. Я не хочу терять связь, но мне нужно больше, чтобы устранить кислую желчь, которая пульсирует у меня в животе. Отражая его чувства, я накрываю его щеки своими руками. Порыв комфорта успокаивает меня, когда я чувствую скрежет его небритой челюсти под руками. Я притягиваю его, и он охотно подходит ко мне, прикасаясь губами к моим. Мы не двигаемся, пока сохраняем покой друг против друга.

Момент разрывается, когда он внезапно отстраняется. Мои руки соскальзывают с него, в то время как его жестко хватают моё лицо. Я чувствую напряжение в его руках, когда его нервы вибрируют у меня на щеках. Его тело замкнулось, напряженные мышцы сократились вокруг его плеч.

― Почему? ― дышу я. ― Почему ты становишься таким холодным?

Он скрипит зубами, и его глаза вспыхивают с презрением.

― Потому что я не хочу быть так близко к тебе. Потому что я презираю тебя. Потому что ты коварная ведьма.

Его тон вонзается, словно нож для колки льда, и мне интересно, всегда ли он будет таким со мной. Если он действительно неспособен позволить себе когда—либо быть уязвимым со мной снова. Может быть, ему суждено быть томительной болью моего сердца.

Боль восхитительна.

― Тогда зачем я здесь? Почему бы тебе не вышвырнуть меня, сказать, что ты меня ненавидишь?

― Я ненавижу тебя, ― говорит он.

― Тогда зачем прикасаться ко мне, целовать меня, трахать меня?

― Это — моя больная тяга, ― признается он. ― Голод усиливается, чем больше я его кормлю.

И коварная ведьма, в которой он только что обвинил меня, оживает. Потому что с ним я хочу быть эгоисткой. Я хочу, чтобы он был моим, а не чужим.

Я знаю, что я самолюбива, когда наклоняю голову в сторону, представляя ему мягкую кожу шеи, но мне все равно, и я приглашаю его, говоря:

― Тогда ешь.

― Ты не хочешь, чтобы я был таким.

― Я хочу тебя любыми способами.

Его низкое рычание глубоко в груди, но далеко от сердца, которое смертельно бьется. Он дегенерат любви, но я все равно хочу его.

Он встает и требует:

― Раздевайся. И когда я вернусь, я хочу, чтобы ты встала на колени, лицом вниз на пол и задницей вверх.

Он заставил меня снова почувствовать себя ребенком и выполнять приказы от Карла. Я смотрю, как он выходит из комнаты, и начинаю сомневаться, было ли это ложью. Если я действительно хочу его каким—либо образом, я могу получить его. Потому что прямо сейчас я хочу зарядить кулаком ему в пах, за то, что приказал мне выставить себя в унизительном положении на этом ледяном бетонном полу.

Как бы мне ни хотелось плюнуть на него своими резкими словами, я знаю, что я брошена.

Поэтому я делаю, как приказано.

Я раздеваюсь.

И когда я иду в центр комнаты, я становлюсь на колени. С раздвинутыми коленями я опускаю свою голую грудь на ледяной пол, скуля от резкого холода, который кусает нежную кожу моих сосков. Протягивая руки перед собой и упираясь щекой в пол, я раздвигаю колени шире, поднимаю задницу вверх и закрываю глаза, пока мое сердце дико бьется. Представляя себя в деградации, я жду.

И жду.

И жду.

Время проходит. Я не уверена, как долго я была в таком положении, когда мышцы ног начинают гореть и судорожно сжиматься. Мое тело становится холоднее с каждой минутой, потерянной в ожидании Деклана.

Дрожь настигает меня, и когда я больше не могу удерживать это положение, я позволяю своему телу упасть в сторону. Лежа голой и униженной, я, наконец, смаргиваю слезы, подтягиваю колени к груди и тихо плачу.

Это был его план? Это было наказание? Опозорить меня, зная, что он не вернется за мной?

Через некоторое время мое тело онемело, что затруднило движение мышц, когда я попыталась подняться с пола. Медленно я натягиваю свою одежду, пока мечусь между одиночеством, обидой, грустью и гневом. Все это проникает через меня, забирает мою энергию и истощает меня до такой степени, что я просто хочу исчезнуть.

Обернув одеяло вокруг себя, я вхожу в кухню, чтобы выпить, и когда я это делаю, я замечаю автомобиль у ворот на экране внутренней связи. Окна тонированы, поэтому, когда я приближаюсь к черно—белому экрану на стене, я не могу разобрать человека, который сидит за рулем. Но затем машина разворачивается и отъезжает, я начинаю задумываться о жизни Деклана здесь, в Шотландии, и о людях, которыми он себя окружает, если таковые вообще есть. Я знаю только о Лаклане, вот и все. Интересно, он такой же одинокий, каким кажется, и кто прячется у ворот посреди ночи.

Я даже не останавливаюсь, чтобы заглянуть в его комнату, когда направляюсь в постель. Мне слишком стыдно.

Он вообще возвращался в холл и видел ли, как я обнажала своё тело для него?

Я отбрасываю эту мысль и, когда вхожу в ванную, я вижу, что он поставил на раковину банку таблеток, которые прописал мне доктор. Я вынимаю таблетку и смотрю на нее, думая, что я такая же, как она, та женщина, которая никогда не хотела меня. Интересно, кто я, черт возьми. Боюсь, я никогда не узнаю, останусь ли я здесь в этом перетягивании каната с человеком, который меня ненавидит.

Я стряхиваю таблетку с моих пальцев, и она плюхается в туалетную воду. Я знаю, что если уйду отсюда и вернусь в Штаты, то не хочу делать это в одиночку. Мне нужен Пик. Я, вероятно, всегда буду нуждаться в нем, потому что он все еще у меня есть, и, если я приму эту таблетку, я могу потерять его. А я не могу потерять его.

― Убирайся, ― я бормочу, когда возвращаюсь в спальню и вижу Деклана.

― Я не мог этого сделать, ― говорит он. ― Я знал, что если бы вернулся к тебе, то трахнул бы и причинил тебе боль, потому что хочу наказать тебя. Я бы не смог удержаться от того, чтобы вплеснуть весь этот гнев, который у меня имеется.

― Я не могу этого сделать, Деклан, ― говорю я, признавая поражение. ― Я хочу этого. Я хочу быть достаточно сильной, потому что я никогда не хочу быть без тебя. Но я начинаю думать, что быть здесь с тобой может только хуже, чем не быть с тобой вообще.

Он подходит и садится на край кровати, опустив голову.

― Слишком много боли во мне. Там столько ярости и ненависти, и я не знаю, как от нее избавиться, ― говорю я ему. ― Я боролась всю свою жизнь, пытаясь избавиться от этих чувств, которые никогда не исчезнут. ― Я двигаюсь, чтобы сесть напротив него на одно из кресел. ― Я думала, что избавление от Беннетта будет тем, что мне нужно. Что каким—то образом я почувствую себя лучше в этой жизни, но... ― Я начинаю плакать. ― Я не чувствую себя лучше. Ничто не кажется лучше. Я убила своего брата, и я не совсем уверена зачем, но я убила, и я ношу это с собой каждый день. Я замышляю месть, я убиваю, я сражаюсь и до сих пор ненавижу эту жизнь. Мне по—прежнему больно, и это не пройдет.

Я даже не осознаю, что мои глаза закрыты, и я склонилась от рыданий из—за моих слов, пока не почувствовала его руки на коленях. Я открываю глаза, чтобы увидеть его на коленях передо мной.

― Но это тоже причиняет боль, ― добавляю я. ― Мне больно быть здесь с тобой, и как бы я ни хотела ненавидеть тебя за все то, как ты унижал меня и наказывал меня, я боюсь уйти. Я боюсь, что больше никогда тебя не увижу.

― Пик был единственным?

― Что? ― спрашиваю я, смущенная тем, что он спрашивает.

― Ты сказала, что убиваешь. Он был единственным?

Я нерешительно качаю головой, и потрясение пробегает по его лицу.

― Сколько?

Прикрыв глаза, я признаюсь:

― Три.

― Иисус Христос, ― бормочет он с неверием. ― Кто еще?

― Мои приемные родители, ― говорю я, оглядываясь на него, и его плечи немного расслабляются.

Его руки скользят мимо моих коленей и сжимают мои бедра. Он спрашивает:

― Что случилось?

― Пик и я сбежали вместе, и вскоре после этого мы вернулись однажды вечером с его другом и...

― Я хочу все знать, ― резко требует он. ― Я хочу знать, как эти ублюдки умерли.

― Пик и его друг, Мэтт, привязали их к кровати и вылили на них пару канистр бензина, ― говорю я. ― Я помню, как стояла там, наблюдая, как они кричат и мечутся, пытаясь освободиться. Мэтт вручил мне спичку, как подарок, завернутый в самый нежный шелковый бант, так это и было. Когда я зажгла спичку и бросила ее на кровать, это был величайший подарок, который мне когда—либо давали, ― я плачу. ― Эти больные ублюдки уничтожили меня. Но вот действительно больная часть, такая счастливая, что заставила меня убить их, этого все равно было недостаточно. Этого никогда не бывает достаточно, Деклан, потому что я все еще так одинока. Я все еще чувствую себя бесполезной и отвратительной, и все, что я когда—либо хотела, это то, что Беннетт отобрал у меня. Я скучаю по отцу.

Деклан вытаскивает меня из кресла, и я сажусь на пол вместе с ним, я теряю себя в эмоциях, которые привыкла держать в клетке. Он держит меня на руках, собирает меня полностью и крепко прижимает к себе.

― Я так по нему скучаю. Это так больно. Но потом я встретила тебя. И мне понадобилось некоторое время, чтобы увидеть это, увидеть, как я к тебе отношусь, потому что я никогда раньше не испытывала этого чувства. Я никогда не любила так, как любила тебя, никогда не открывалась никому. И когда я смотрю на тебя, я вижу в тебе частицу моего отца. То как ты меня утешал и любил. Никто никогда не давал мне этого.

― А что с Пиком?

― Он был моим братом. Это было по—другому. С тобой я почувствовала, что у меня есть дом. Но я знала, что разрушила нашу любовь с самого начала. Я знала, что у нас никогда не было шанса.

― Но это не остановило тебя.

― Я была эгоисткой. Я знала, что с тобой времени будет недостаточно, чтобы мне было легко уйти.

Его глаза презирают всего лишь секунду. Эта перемена мгновенная, и я знаю из—за чего, когда он выплевывает:

― Но ты ушла.

Я не знаю, что еще сказать. И когда мы сидим, его прикосновение ко мне исчезает по мере того, как возрождается его неприязнь. Это нас сдерживает, и я знаю, что наш срок близок.

Осознание того, что у нас есть этот смертный приговор, заставляет меня хотеть сделать две вещи, но я не знаю, какую выбрать.

Должна ли я убежать, или мне остаться и наблюдать, как мы умираем мучительной смертью?





























Я ездил по сельской местности, пытаясь найти дом, о котором мне рассказала старушка из "Водяной Лилии". Мне удалось разыскать Нину, как только я узнал, что она снова стала представляться Элизабет Арчер. Это немного облегчило мне жизнь, и когда я узнал, где она остановилась, я был благодарен, когда хозяйка дома рассказала, где я могу ее найти. Она не усомнилась во мне, когда я солгал и сказал, что я дядя Элизабет и пытался связаться с ней.

Мне пришлось посмеяться про себя, потому что, когда Беннетт не так давно поручил мне следить за ней, она была самой простой целью для розыска. И теперь, как я и думал, она с тем же ублюдком, с которым была в Чикаго.

Но теперь, я потратил впустую день, потому что этот гребаный город не очень внимателен к дорожным знакам. Я проехал еще один поворот дороги, но домов видно не было. Я замедлился, выглядывая из окна, когда мои фары осветили небольшую табличку на каменной стене, и вот тогда я увидел ворота. Замедлившись, я увидел знак, который гласил, что это Брунсвикхилл.

― Шах и мат, ― пробормотал я себе под нос, выключая фары и подъезжая к воротам.

Выйдя из машины, я посмотрел на крутой холм, но ничего не увидел в темноте. Нет света. Ничего.

― Бл*дь.

Вернувшись за руль, я решил закругляться. Я знал, что они за этими воротами, вероятнее всего. На данный момент я устал до чертиков, но, по крайней мере, у меня есть место слежки. Зная, что в Иллинойсе идет охота на людей, мои следующие шаги должны быть быстрыми и смертоносными.
























Я все еще чувствую вибрации, которые рикошетили мои кости с каждым выстрелом. Две пули, которые Пик выстрелил в грудь Деклана, и единственный выстрел пистолета, который отнял у меня моего брата. Звук, который я никогда не забуду. Удар настолько мощный, он отбрасывает плечи назад, оглушая и поражая. И когда попадаешь в цель, лед твоего бесчувственного сердца наполняет твои вены, и ты знаешь, что больше никогда не будешь прежним.

Меняешься навсегда.

Вечное чудовище.

Каждая пуля оставляет на вашей коже след, от которого вы не можете избавиться, и вы никогда не забудете вкус пороха на своем языке. Каждая жизнь, которую ты забираешь, клеймит тебя навечно.

Я надеялась, что это не так. Я надеялась, что последствия исчезнут, как и эхо. Но если я чему—то и научилась в этой жизни, так это осознанию того, что отголоски живут вечно. Возможно, я больше не слышу криков демонов своего прошлого, но они действительно продолжают кричать. Это напоминание о том, что ты никогда по—настоящему не освободишься.

Я не знаю, куда я иду или что я делаю, но я не думаю, что это место для меня. Все утро я была сама не своя. Деклан уехал на рассвете в аэропорт. После его отъезда мне нужно было найти утешение, и я поняла, что не забрала свою куклу.

Я позвонила Айле, чтобы сказать ей, что заеду, чтобы собрать остатки своих вещей. Так как он взял внедорожник, я взяла его Мерседес Родстер, чтобы добраться до Айлы.

Когда я подъезжаю к очаровательному дому, в котором находилась с момента моего прибытия несколько недель назад, я знаю, насколько это больно, что для меня нет ничего в Шотландии. Я не знала, что искала, когда приехала сюда. Последнее, что я думала, что найду, это Деклана живым, но это так. И, может быть, этого достаточно, чтобы знать, что он есть, что его жизнь не была принесена в жертву из—за моего обмана.

Ключ находится под керамическим горшком, Айла сказала, что оставит его там. Я вхожу, и, хотя я была у Деклана всего пару дней, это кажется намного дольше. Но с другой стороны, каждый день с ним наполнен непреодолимыми эмоциями и разговорами. Мне пришлось столкнуться лицом к лицу с прошлым и признаться в истинах, которые я скрывала так долго. Труднее всего видеть боль, с которой Деклан борется внутри себя — боль, которая родилась из—за меня. Я признаю это; он терпит это.

Я поднимаюсь по лестнице, и, найдя свою куклу, начинаю собирать вещи и сосредотачиваюсь на том, чтобы не допустить страха. Мне жаль, что у меня не было наставника, мне хотелось бы знать, что я делаю и куда иду. Тяжело переживать, чтобы понять, как я одинока на самом деле. Но я стараюсь держать себя в оцепенении от тех вопросов, на которые нет ответов.

Чем больше мои мысли блуждают, тем быстрее я двигаюсь. Воспоминания о том, что произошло в этой комнате, начинают грызть, и когда я подхожу к кровати, чтобы схватить свой телефон, который оставила, я замираю. Под окном на улице припаркована та самая машина, которую я видела на мониторе у Деклана прошлой ночью. Или, по крайней мере, я так думаю. Здесь так много одинаковых машин, так что я не могу быть уверена, но что—то внутри у меня вызывает паранойю.

Машина находится прямо под моим окном, так что все, что я вижу — это крыша. Спрыгнув с кровати, я мчусь вниз, запираю входную дверь и пробираюсь через дом, чтобы посмотреть, смогу ли я получить лучший обзор. Проходя мимо окна, я оказываюсь в комнате, в которой никогда не была раньше — в комнате Айлы. Толкаю незапертую дверь, в комнате темно, тяжелые шторы закрыты. Слегка раздвинув занавески пальцами, я выглядываю в окно, но машина пропала. Улица перед входом свободна, ничего, кроме моей машины.

Я открываю шторы шире, чтобы лучше осмотреться, и, конечно же, машина исчезла. Покачав головой, я издаю жалкий вздох.

Ты теряешь рассудок, Элизабет.

Я восстанавливаю дыхание, выбрасывая свои дурацкие мысли, которые не имеют оснований. Я поворачиваюсь спиной к окну и закрываю глаза, смеясь сама над собой. Когда я открываю их обратно, я вижу комнату Айлы. Сканируя вокруг, я подхожу к ее тумбочке, чтобы посмотреть на книгу, лежащую сверху. Я пробегаю пальцами по обложке мадам Бовари, когда замечаю коллекцию фотографий на полке над камином. Я медленно двигаюсь вперед, глядя на каждое изображение.

― О, мой Бог.

Поднимая потускневшую серебряную раму, я сжимаю ее, пока смотрю в недоумении.

Интересно, это глупая паранойя, которая осталась от машины снаружи, или это именно то, что видят мои глаза.

Как она заполучила ее? Почему у нее есть его фотография?

Он моложе, чем я когда—либо видела его, маленький мальчик, но глаза неопровержимы. Ошибиться невозможно, я это прекрасно знала.

Это он.

Но почему?

Срабатывает дверной звонок, пугая меня, и я роняю рамку, стекло разбивается, приземляясь на деревянный пол.

― Дерьмо.

Карабкаясь, я поднимаю небольшую рамку и запихиваю ее в заднюю часть штанов, когда бегу, чтобы посмотреть, кто у входа.

Прежде, чем я это делаю, раздается громкий стук.

― Элизабет? Ты там?

Лаклан?

Смотря в окно, я вижу, что это он.

― Что ты здесь делаешь? ― спрашиваю я, когда открываю дверь.

― Деклан попросил меня проверить тебя, и когда никто не ответил на мой звонок у ворот его дома, я пришел сюда.

― Его не было всего несколько часов. В какие неприятности я могла попасть в такой короткий промежуток времени? ― Я поддразниваю, однако прохладная металлическая рама в штанах свидетельствует об обратном, и я ухмыляюсь.

― Что тут смешного?

― Вы, мужчины, нуждаетесь в увлечениях, ― говорю я, поворачиваясь спиной и направляясь к лестнице.

― Я беспокоился.

― А сейчас?

― Деклан сказал мне, что ты тяжело восприняла документы, ― говорит он.

Стыд пробуждается, но я быстро его отключаю.

― Я предпочла бы больше никогда не обсуждать этот вопрос.

― Конечно. Прости.

― Слушай, я ценю, что ты проверяешь меня, но, если ты не против, я продолжу собирать оставшиеся вещи, чтобы вернуться к Деклану.

― Ты уверена, что все в порядке? ― давит он, как если бы он был посвящен в то, что, по его мнению, мне было известно.

Назовите это интуицией, но все в сегодняшнем дне приводило меня в состояние повышенной готовности по какой—то тревожной причине.

― Да, все в порядке, ― говорю я мягко с легкой улыбкой, чтобы успокоить его. ― Прошедшие несколько дней были сложными, я уверена, ты можешь понять.

Он кивает, принимая мои указания, не упоминая про документы.

― Ты можешь доложить своему боссу, что этот ребенок хорошо заботится о себе.

Я улыбаюсь своим словам, и он смеется в ответ, соглашаясь:

― Сделаю.

Он поворачивается, чтобы уйти, но прежде чем закрыть за собой дверь, он говорит:

― Между прочим, я пытался позвонить тебе пару раз...

― Я оставила свой телефон здесь. Никто не звонит мне на него, но теперь, когда я знаю, что у меня есть няня, будь уверен, я заряжу его для тебя, ― шучу я.

Он с улыбкой качает головой и уходит. Я иду к двери и запираю ее за ним, прежде чем возвращаюсь в свою комнату. Бросая остальные вещи в чемодан, я вынимаю фотографию из рамки и засовываю ее в сумку. Я не знаю, почему у нее эта фотография, но я хочу ее для себя.

Когда мой багаж загружен в машину, я отправляюсь назад в Брансвикхилл, оставив ключ в цветочном горшке. Часть меня хочет позвонить Деклану, чтобы спросить, почему он послал Лаклана проверить меня. Он говорит, что ненавидит меня, но потом я вижу эти намеки о человеке, которого я знала еще в Чикаго. Человека, который был в ярости, если я опаздывала больше чем на минуту. Человека, который контролировал и доминировал, чтобы облегчить свою тревогу. Но я не позвоню ему, потому что никогда не узнаю, что именно во мне заставляет его отталкивать меня.

― Что это, черт возьми? ― бормочу я, когда проезжаю поворот дороги и вижу ту же машину, что была у Айлы, и теперь она находится возле ворот Деклана.

Замедляя Мерседес, я останавливаюсь и жду, так как эта машина блокирует мой путь. Мною овладело любопытство, интересно, это Деклан по—прежнему следит за мной, и если да, то почему настолько очевидно.

Я сигналю, и когда я это делаю, дверь водителя открывается. Я наблюдаю, как блестящие черные туфли выходят на улицу, и тысячи проникающих эмоций отстреливаются внутри меня.

Какого черта он здесь делает?

Мои нервы напрягаются, когда я крепко сжимаю руль. Я смотрю, как он приближается к моей машине, и на долю секунды я рассматриваю его. Но правда в том, что я понятия не имею, почему он вообще здесь.

Поэтому, не теряя ни секунды, я возвращаюсь к персонажу, которого я знаю так хорошо, и прячусь в маске Нины. Выпрямив спину, я забываю все об Элизабет и открываю дверь.

― Как же быстро ты передвигаешься, ― насмехается он, когда я предстаю перед ним.

― Тоже рада тебя видеть, Ричард.

― Сомневаюсь, что ты это имеешь в виду, но все равно спасибо.

― Что ты делаешь в Шотландии?

― Я мог бы спросить тебя об этом же, но я думаю, что это и так ясно.

Его слова раздражают меня, как всегда, и я огрызаюсь в ответ:

― Кончай пороть чушь, Ричард. Скажи мне, почему ты пролетел полмира?

Его лицо выравнивается без проявления глупостей, когда он заявляет:

― Нам нужно поговорить.

― О чем?

― О твоем супруге.

Насколько мне известно, Ричард ничего не знает о лжи и обмане. Он знает меня только как Нину, жену Беннетта, а теперь вдову. Он был бизнес—партнером Беннетта с самого начала, и они были близки. Хотя и недостаточно, потому что я знаю, что Ричард не имеет понятия о том, что Беннетт трахал его драгоценную женушку и что сын, которого Ричард считает своим, на самом деле просто жалкий внебрачный ребенок.

― Со мной не связывались по поводу расследования, ― говорю я ему. ― Есть ли какие—нибудь новости?

Его глаза сузились, и я не доверяю ухмылке на его лице.

― Ты не думаешь, что это немного трудно быть в курсе информации, когда ты пользуешься дешевым, одноразовым телефоном?

Мое лицо решительно непроницаемо, но мое тело оцепенело, я удивлена, откуда он знает о моем не отслеживаемом телефоне. Мои слова отклоняют мою панику, когда я говорю:

― Вечно суешь свой нос, куда не следует, не так ли?

― Как я уже сказал, нам нужно поговорить.

― Тогда говори.

― Внутри, ― твердо заявляет он.

― Почему не здесь?

Он становится раздраженным, громко закипая:

― Потому что здесь чертовски холодно, и моим яйцам это не нравится.

Он чертовски мерзкий.

Я не хотела бы приглашать его в дом Деклана, но полагаю, там безопаснее со всеми камерами, чем здесь, на улице.

― Отлично.

Он следует за мной через ворота до самого дома. Когда я веду его в библиотеку, он замечает:

― Ты никогда не жила в трущобах, не так ли?

― Есть ли смысл в этой чепухе, которую ты несешь? ― Я сажусь напротив него, и когда он тоже садится, я говорю: ― Так что это? Что такого важного, что тебе пришлось преодолеть весь этот путь?

Он наклоняется вперед и берет паузу, прежде чем смотрит на меня и произносит:

― Я знаю, кто ты.

― О да, и кто же?

― Нечего играть в скромницу, потому что я знаю твои грязные маленькие секреты.

В его слова слышится угроза, и меня настораживает его уклончивость.

― Заканчивай с этим дерьмом и переходи к делу.

― Он знал. Беннетт заставил меня следить за тобой, когда начал подозревать, что ты ему изменяешь.

― Это был ты?

Он кивает, когда откидывается назад, чувствуя себя в своей тарелке, на мой взгляд. Вспоминая больницу, я поняла, что голос звучал знакомо, когда он говорил Беннетту, кем я на самом деле была, но тогда я не могла точно определить его из—за всех лекарств, которые я принимала.

― Само собой разумеется, я не был удивлен, когда обнаружил твой роман, ― говорит он снисходительно. ― Что меня удивило, когда я узнал, так это то, что ты была всего лишь сбежавшей бездомной дрянью.

― К чему ты клонишь, Ричард?

― Почему ты вышла за него замуж?

― Потому что я любила его, ― лгу я. ― Нет ничего плохого в том, чтобы заново создать себя, чтобы начать новую жизнь.

― Кроме случаев, когда человек, ради которого ты переделала себя, оказывается мертв.

― Ты засранец, ― бросаюсь я на него с отвращением.

― У меня только один вопрос... кто сделал это? Что у тебя с ним?

― Я не понимаю, о чем ты говоришь.

― Как удобно, но я не думаю, что копы купятся на это, если я передам всю информацию, которая у меня есть на тебя.

― Ты такой милый, ― усмехаюсь я, разозлившись. ― Ты думаешь, что твои угрозы влияют на меня? Почему бы тебе просто не сказать, что тебе нужно, и не тратить мое время впустую.

― Без всякой хрени, перейдем к делу?

― Пожалуйста.

Со всей серьезностью он говорит мне:

― Мне нужны деньги.

Я смеюсь, и он срывается:

― Что, черт возьми, тут смешного?

― Ты. ― Я сижу сложа руки, скрещиваю ноги и спрашиваю: ― С какой стати ты приходишь ко мне, прежде всего, за деньгами?

― Потому что я верю, что ты будешь держать свой милый маленький рот на замке, если кто—то придет и будет задавать вопросы.

― Зачем тебе деньги?

― Ты не смотрела новости?

― Я была немного занята, чтобы следить за американскими новостями.

Он качает головой с высокомерной ухмылкой, и я раздраженно скрещиваю руки.

― Просвети меня. Пожалуйста.

― «Linq Incorporated» находится под следствием. Я думал, ты уже знаешь это, потому что отец твоего любовника сидит в тюрьме за участие в мошенничестве.

― Что? ― Я сомневаюсь, что, черт возьми, Кэл имеет отношение к бизнесу моего мужа и что было мошенничество в отношении компании. ― Какое мошенничество?

― Компания просто прикрытие для отмывания денег.

― Каких денег?

Затем Ричард встает и идет через комнату. Он встаёт прямо передо мной, я холодею, когда он вытягивает руку из пиджака.

― Пистолет, ― заявляет он, вытаскивая его и нацеливая на меня.

Адреналин просачивается через мой организм, когда я смотрю на ствол пистолета, который нацелен на меня. Я стараюсь казаться спокойной, но мои глубокие вдохи говорят о том, что я боюсь.

― Я хочу то, что оставалось тебе в завещании Беннетта. Отдай мне это, и я исчезну. Ты больше никогда не услышишь меня.

― Я не... Он этого не сделал... ― Я заикаюсь, произнося свои слова. ― Я не получила всего.

― Ты лжёшь мне. Я знаю, что ты единственный наследник.

Покачав головой, я пытаюсь объяснить:

― Я думала, что была, но... Он изменил его перед смертью. Я не знала, пока не встретилась с адвокатом.

Он хмурится, делает еще один шаг ближе и прижимает холодную сталь к моему лбу. Я задыхаюсь от страха, сжимая ручки стула, мое сердце бьется в беспорядочном ужасе.

Мой голос резок, когда я яростно объясняю:

― Послушай, если то, что ты хочешь, это деньги, чтобы бежать, я... у меня не так много для тебя. Я имею в виду... Этого было бы недостаточно.

― Тогда где они?

Отчаяние в его глазах заставляет меня бояться того, что он сделает, если я скажу ему правду. Он, скорее всего, потеряет свое дерьмо и нажмет на курок, если узнает, что его сын принадлежит Беннетту. Но помимо этого, какого черта Беннетт делал со своей компанией? Он вообще знал об этом? Мой разум искажается в замешательстве, он переполнен слишком многими вопросами, что я начинаю терять внимание.

― Где они? ― кричит он, пугая меня до смерти своим убийственным взглядом.

Кончик пистолета трясется у меня над головой, когда я смотрю в его яростно обезумевшие глаза, и я начинаю дрожать. Все мое тело дрожит от страха.

― Я… я не знаю.

СИЛЬНЫЙ УДАР!

Я кричу от обжигающей боли, когда падаю со стула на пол. Моя рука прикрывает мою голову, где он только что ударил пистолетом. Тупая боль испускает огонь света в моем видении, когда я сражаюсь с резкой агонией, которая пронзает мой череп.

Он стоит надо мной, указывая пистолетом на мое лицо, и я воплю:

― Хорошо! Ладно!

Я поднимаю руки вверх, сдаваясь.

― Прекрати эту гребанную херню!

― Я не…

― Где они?

― Они в трастовом фонде, ― говорю я. ― Он положил их в траст, к которому у меня нет доступа.

Ричард опускается на одно колено, зависая надо мной, стиснув зубы:

― Чей траст?

Когда нервы на пределе, я говорю ему:

― Траст сына.

― Ты лжешь, шлюха.

― Пошел ты. Это правда. ― Я набрасываюсь, когда мой гнев на его унизительные слова растет. Мои эмоции уходят от меня, и моя голова кружится на волнах невесомости. Когда я смотрю на этого человека, которого я ненавидела годами, я вижу в его глазах убожество и отчаяние, и я чувствую себя немного безумной, когда начинаю смеяться над ним.

― Какого хрена ты смеешься надо мной?

― Он разыграл нас обоих, ― говорю я, когда мой смех усиливается.

― О чем ты говоришь?

― Беннетт, ― говорю я ему.

― У него нет сына. Я знаю Беннетта с детства. Я знаю о нем все, поэтому я не знаю, о чём ты, черт возьми, говоришь.

― Нет? ― спрашиваю я с насмешкой. ― Тогда скажи мне вот что, ― начинаю я, и внутри меня расцветает удовольствие, чтобы быть тем, кто расскажет ему правду. Я улыбаюсь и продолжаю: ― Насколько внимательно ты смотрел в глаза Александру? ― я смотрю, как его лицо искажается и добавляю: ― Потому что, если ты посмотришь достаточно глубоко, ты увидишь, что Беннетт смотрит на тебя.

И когда реальность охватывает его лицо, он делает шаг назад, находясь в шоке. Я знаю, что Ричард обожает своего сына. Наверное, больше, чем жена. Так что быть тем, кто вонзит кинжал правды в его сердце, восхищает меня.

Я двигаюсь, чтобы встать, и когда я это делаю, хихиканье, соскользнувшее с моих губ, маниакально, я злорадствую:

― Верно, Ричард. Твоя драгоценная женушка трахнула моего мужа, и у них родился ребенок.

― Ты несешь чушь!

― Беннетт оставил ему все. Но если ты думаешь, что можешь получить деньги, ты ошибаешься. Видишь ли, Беннетт был достаточно умен, чтобы не назначать Жаклин в качестве исполнителя. Он назначил своего адвоката.

Его ноздри раздуваются, и я теряю себя в полном бреду, продолжая смеяться над каждой испорченной частью этой сумасшедшей истории. Комната вращается вокруг меня, расплывчатое царство цветов и теней, как мои слуховые туннели в отголосках моего собственного смеха.

― Пошла ты! ― Его голос прорезается, но только на мгновение, прежде чем он замахивается рукой. Все это происходит словно вспышка замедленного движения, но слишком быстро для меня, чтобы остановиться, когда он ударяет пистолетом с силой, которая параллельна его гневу по моей голове, сбивая меня с ног.

Моя голова ударяется об угол стола, а потом разбивается о пол.

Свет мигает за моими веками.

Искры.

Алмазная пыль.

Облака.

Чернота























― MMM! ― я пытаюсь кричать сквозь скотч на губах.

Мое сердце колотится так сильно, что я чувствую пульсацию в своей голове. Паника пронизывает каждый орган внутри меня, наполняя мое тело чистым страхом, когда я мечусь из стороны в сторону в темноте. Я дергаюсь и брыкаюсь, но мои ноги и запястья связаны за моей спиной скотчем.

― MMM! ― Я заставляю звучать свой голос настолько громко, насколько могу, ощущая, как он царапает мои напряженные связки. Я знаю, что меня никто не слышит, но мне все равно.

Я напрасно пытаюсь освободить свои запястья, которые надежно закреплены. Меня накрывает разочарование, покалывая мои ладони, и я теряю контроль. Я выпускаю еще один никчемный, приглушенный крик, прищурив глаза, пытаясь усилить звук, пока я дергаю свое тело как маньяк в багажнике автомобиля, в котором я очнулась.

Время пролетает мимо меня, когда увеличивается скорость машины и моя паника растворяется. Мое тело расслабляется, поглощая удары на дороге, когда я попадаю в лабиринт отчаяния Ричарда.

Я знала, лучше сохранять контроль, чем давить на него, как я делала, но я потеряла его. Я была безумной и наслаждалась моими пытками. Но теперь эти ремни связывают меня в багажнике его машины, и у меня нет возможности сбежать.

Я чувствую возбуждение, пытаясь понять, для чего, черт возьми, компания Беннетта использовалась как прикрытие. Ричард сказал оружие, но в каком качестве? Все, о чем я могу думать, это дело моего отца. Он продавал оружие. Возможно ли то, что Linq является прикрытием? Ещё одна схема торговли людьми? Конечно, нет. Но если да, то это как—то связано с моим отцом? Мои мысли неразумны. Я имею в виду, может быть, это совпадение.

Чёрт, что происходит? Знал ли Беннетт? Мне так трудно поверить, что он это сделал. Он был таким прямолинейным человеком, построенным из строгих ценностей и всегда придерживающийся правил. Было противно смотреть, но это было основой Беннетта.

И как, черт возьми, был задействован Кэл? Возможно, Беннетт знал. В конце концов, Беннетт и Кэл работали над несколькими деловыми сделками вместе на протяжении многих лет. Знает ли Деклан о своем отце? Боже, он тоже выглядел таким честным, но, возможно, он знал.

Раздражение нарастает, чем больше я думаю и спрашиваю, но какой смысл? Я не собираюсь делать это в одиночку.

Мое тело реагирует, когда я чувствую, что машина замедляется, а затем останавливается. Мой пульс ускоряется, когда я слышу, как дверь захлопывается.

Мы в общественном месте? Люди вокруг? Могу ли я рисковать, если подниму шум?

Делая медленные, спокойные вдохи, я сосредотачиваюсь на том, что происходит снаружи, но я ничего не слышу. Каждая мышца моего тела напрягается, пока я жду, но ничего не происходит. Время идет, и, в конце концов, я чувствую, что погружаюсь в сон. Я изо всех сил пытаюсь бодрствовать, когда мои глаза закрываются.



Не знаю, как долго я была в отключке, но я почувствовала, как машина внезапно остановилась. Интересно, как далеко мы уехали. Я слышу, как дверь закрывается, и через пару секунд багажник открывается.

Свет обжигает мои глаза, и я вздрагиваю, когда руки Ричарда хватают меня, выдергивая из машины. Я даже не думаю, что вокруг меня, просто борюсь против его хватки, дергая своим телом.

Он ударяет меня о твердую каменную стену. Он выбивает из меня дух, и я отчаянно вдыхаю через нос, пока мое горло задыхается из—за истощенных легких. Сгорбившись, я впадаю в панику и задыхаюсь, когда он хватает мои волосы и поднимает голову. Волосы вырываются из кожи моей головы, и стальное лезвие проходится по моей щеке.

Мои глаза расширились от ужаса, дыхание перехватило. Хныкая, я закрываю глаза, когда он вдавливает лезвие в мою мягкую плоть. Мой крик заглушается лентой, которая все еще закрывает мой рот, я чувствую треск моей кожи, когда он разрезает меня.

Затем он прижимает лезвие к ленте, которая закрывает мои губы, и говорит:

― Если ты думаешь, что у меня есть пределы, ты ошибаешься.

Нагнувшись, он ножом разрезает клейкую ленту вокруг моих лодыжек, но оставляет мои запястья связанными. Кровь из щеки капает с челюсти, приземляясь на мою кофту.

― Иди, ― приказывает он, хватая меня за руку и ведя по переулку.

Я оглядываюсь, быстро пытаясь понять, где мы, но слишком темно, а переулок слишком узкий. Он ведет меня вниз по лестнице в подземелье, и я помню, как Лаклан рассказывал мне о подвалах под городом. Он сказал мне, что некоторые из них теперь служат клубами или ресторанами, некоторые для призрачных туров, а другие просто остаются пустыми. И нет никаких сомнений, что именно туда он ведет меня, когда он проводит меня через каменный туннель, сырой от воды, в довольно большую комнату.

Учитывая, то что меня сейчас окружает, я могу сказать, что это место использовалось для своего рода бизнеса. Там есть электричество, встроенные счетчики вдоль одной из стен, письменный стол и пара стульев. Я наблюдаю, как Ричард подходит к столу и кладет свой пистолет. Когда он возвращается ко мне, он сдирает ленту, закрывающую мой рот, и на мои глаза наворачиваются слезы от жжения.

― Садись, ― говорит он мне, и я подчиняюсь.

― Что ты задумал? ― спрашиваю я.

― Ты все, что у меня есть. Мне нужно, чтобы ты помогла мне исчезнуть.

― От кого?

― Если копы найдут меня, я проведу остаток своих лет в тюрьме.

И он прав. Ричарду за пятьдесят. Я не знаю преступлений, которые он совершил, но тот факт, что он просто похитил меня, говорит мне, что он в полном дерьме.

― Но я сказала тебе, у меня нет того, что ты ищешь, ― говорю я ему.

― Ты не можешь помочь, а тот, кто тебя любит, может.

― Кто?

― Деклан МакКиннон.

Я качаю головой, говоря:

― Ты ошибаешься. Он меня не любит. Он ненавидит меня.

― И все же ты живешь с ним? Думаю, ты мне врешь.

― Я не… Ты должен мне поверить. Он меня не любит. Он удерживает меня, чтобы наказать.

― Наказать за что? ― задает он вопрос, но я прикусываю свой язык, не уверенная, как много я могу говорить.

Я не буду обвинять Деклана, но могу ли я обвинить себя? Если я это сделаю, я рискую попасть в тюрьму сама. Поэтому я даю ему то, что он уже знает, следя за мной в Чикаго, и говорю:

― За то, что я не оставила Беннетта ради него.

Я говорю неправду, но я ненавижу это, потому что Деклан стоит гораздо больше, чем кто—либо другой на этой планете.

Ричард раздраженно посмеивается.

― Я не знаю точно, что ты делала с Беннеттом, но я достаточно умен, чтобы знать, Элизабет Арчер, что ты не любила его. Так что это было для тебя? Что ты искала? Деньги?

Я не отвечаю, когда он смотрит на меня. Через мгновение он хватает стул, ставит его передо мной и садится. Он наклоняется ко мне, и моя голова пульсирует ноющими горящими толчками, где он ударил меня пистолетом.

Его глаза вонзаются в меня, когда хитрая ухмылка ползет по его губам. Его голос низкий, когда он спрашивает:

― Или все это имеет какое—то отношение к твоему отцу?

Мое тело дрожит от холода при упоминании о моем отце. Я напрягаю мое опустошенное сердце и удивляюсь, почему он упомянул моего отца.

Что он знает?

Я не говорю ни слова от полного ужаса, что я связалась не с теми людьми, когда начала эту чертову игру. У меня всегда всё было под контролем, когда дело касалось моего спектакля в жизни Беннетта. Но теперь весь этот контроль ушел в руки этого ублюдка, и это напугало меня. Я притворяюсь сильной, но реальность этой ситуации выбивает из меня всякую уверенность. Меня похитили, и я не имею ни малейшего понятия, как выбраться из этого.

― Я не знаю, что ты от меня хочешь, ― наконец говорю я слабым голосом. ― То, что я рассказала тебе о Деклане, было правдой. Он ненавидит меня, ему все равно, если ты причинишь мне боль.

― Тогда тебе нужно найти способ заставить его позаботиться, ― усмехается он, прежде чем ударить меня так сильно, что я падаю со стула на пол.

Мое зрение теряется на мгновение, когда моя голова ударяется о бетон, и жуткое желание накинуться дымится внутри меня, но я связана и бессильна.

― Нет ничего, чего бы я ни сделал для своей семьи, ― говорит он мне, а затем уходит.

Глядя на него, мое разочарование умножается, и поскольку я не могу выбить из него дерьмо, я нападаю своими словами.

― Даже с членом Беннетта внутри твоей жены? Ты бы сделал что—нибудь для нее в тот момент?

― Твоя ложь смешна.

Я не признаю его отрицания, потому что продолжаю враждовать с ним, плюя словами:

― Тебе понравилось бы трахать ее, когда сперма моего мужа все еще была бы в ее грязной киске?

Он ударяет меня по спине, и я смеюсь, чтобы еще больше разозлить его. Он хватает меня за волосы и сразу же затыкает, ударяя кулаком мне в лицо. Все становится ярко—белым, и мой рот наполняется кровью, когда зубы прокусывают внутреннюю часть щеки.

Извиваясь в мучениях, я стону от взрыва боли в моей голове. Мой череп сдавливает от сильной пульсации, и я не могу открыть глаза, потому что это слишком больно. И следующее, что я знаю, он снова закрывает мой рот лентой.

Боль со временем усиливается. Я прижимаюсь своим телом к стене, пока продолжаю лежать здесь, и мне жаль, что он просто не вырубит меня, чтобы избавить меня от страданий.

Когда Ричард выходит из комнаты в коридор, я пытаюсь разорвать ленту, кручу свои запястья, но она не сдвигается с места. Я скатываюсь с бока на живот, прежде чем начинаю тереться щекой вдоль пола. Когда я начинаю ощущать, как уголок ленты отрывается от моего рта, я нажимаю на свое лицо сильнее, переворачивая его, чтобы попытаться поймать больше ленты, чтобы снять её.

Как только я чувствую, как лента отрывается от моих губ, я использую свой язык, чтобы оттолкнуть его, и когда я могу пошевелить ртом и говорить, я жду возвращения Ричарда.

Я могу слышать, как он разговаривает с кем—то по телефону, но я не могу разобрать, что говорят. Через некоторое время он возвращается, и я сдерживаю свой голос от враждебности, как только могу, когда говорю:

― Это правда.

Его глаза встретились с моими, и я добавила:

― Они сделали тест ДНК, который Беннетт держал в своем сейфе. Беннетт оставил ему все. Я не могла в это поверить, когда узнала, но это правда.

― Око за око ― сказал он, сбивая меня с толку.

― Что это значит?

Затем он подтягивает ко мне стул и садится, пока я лежу здесь и смотрю на него.

― Ты причинила мне боль, я сделал больно тебе.

Мои брови сжимаются вместе, не понимая его загадочных слов.

Он продолжает:

― Мне нечего терять, и, если я не получу свои деньги, ты не уйдешь отсюда живой. И из того, что я помню о твоем отце, он не был сильным бойцом, у меня такое чувство, что твои дни сочтены, как и его.

― Пошел ты! ― Я огрызаюсь на него, за то, что он говорит дерьмо о моем отце. ― Ты не понимаешь, о чем говоришь.

Он смеется надо мной, показывая:

― Я знаю больше, чем ты думаешь, маленькая девочка. Видишь ли, я знал твоего отца.

Моя грудь взволнованно трепещет, когда он говорит это, и возникают тысячи вопросов.

― Мы со Стивом давно знакомы.

Я не хочу верить, что Ричард как—то связан с моим отцом, или что мой отец как—то связан с ним. Но… если бы он был еще жив, он был бы примерно в возрасте Ричарда, так что есть вероятность, что он говорит правду. Но как?

― Когда Беннетт заставил меня следить за тобой, я начал копаться в твоем прошлом. Когда все части собрались вместе, я не мог поверить, что девочка Арчера была прямо перед моим лицом в течение многих лет. Я должен был догадаться, что ты превратишься в аферистку. Сначала я думал, что я твоя цель, когда был уверен, что ты знаешь, кто я. Но, когда я начал вспоминать, я понял, что это не так. Я понял тогда, что ты охотишься за Беннеттом. Но я до сих пор не знаю, почему.

― С чего мне преследовать тебя? ― спрашиваю я в ужасе, гадая, кто этот парень на самом деле.

― Может быть, ты обвинила меня в том, что произошло.

― Расскажи мне, откуда ты знал моего отца.

― Я могу многому тебя научить, понимаешь? Ты была очень хороша в том, чтобы дурить Беннетта все эти годы, но что бы это ни было, что ты пыталась сделать, ты слишком медленно двигалась и не оценивала людей, которые тебя окружали.

― Скажи мне, ― требую я, борясь, чтобы сдержать слезы, потому что, говоря о моем отце, я просто разваливалась на части. Он моя слабость, моя самая слабая часть, и теперь я боюсь, что Ричард имеет какое—то отношение к моей потере его.

― Расскажи мне!

― Позвони Деклану.

― Как? У меня нет его номера.

― Тогда мы подождем, ― говорит он. ― Я знаю, что он в Лондоне и завтра вернется. Тогда ты позвонишь на его стационарный телефон.

― Расскажи мне, откуда ты знаешь моего отца, Ричард. Ты хочешь причинить мне боль? Это то, что ты хочешь? Тогда просто скажи мне, потому что все, что ты хочешь сказать о нем, наверняка будет кинжалом.

― Это слишком просто.

Затем Ричард оставляет меня, он перемещается на другую сторону комнаты и сидит. Я изо всех сил пытаюсь успокоиться, мои руки все еще связаны вместе. Я лежу на холодном бетоне и прижимаю мою щеку к полу, чтобы успокоить боль, которая пульсирует через рану. Моя голова тяжела от мучительной головной боли, и я закрываю глаза, чтобы заглушить дешевое флуоресцентное освещение, но жужжание от ламп заставляет меня волноваться.

Проходят часы, пока я дрейфую туда—сюда, когда туман от всех возбужденных эмоций начинает проясняться, и я, наконец, в состоянии сосредоточиться. Я пробегаю по всему, что сказал мне Ричард, пытаясь понять, что, черт возьми, происходит, когда вспоминаю его заявление.

Оружие.































Мои встречи были долгими, я сидел и слушал, как несколько архитектурных фирм показывают свои презентации, и просматривал заявки на работу. Это будет еще один бутик—отель, который будет обслуживать богатых и давать, прежде всего, уединение. "Lotus" был моим первым сольным проектом и за несколько месяцев стал успешным. Мы поддерживаем эксклюзивную клиентуру, в которой Чикаго отчаянно нуждался. В каждом роскошном номере предоставляется полный спектр услуг, в зависимости от того, кому разрешено бронировать номер, и лондонская недвижимость будет такой же.

Я звоню домой, пока возвращаюсь в отель, чтобы поспать. Уже поздно и это мои последние дела на сегодня.

Странно видеть Элизабет в моем доме, она будто больше, чем просто гость. У нее психические расстройства. Иногда я вижу ее, и мне хочется разбить ее лицо о стену, потому что мой гнев слишком велик, чтобы его сдержать. Иногда я смотрю на нее, и мне хочется, чтобы с нами все было как раньше. В такие моменты мне хочется прикоснуться к ней и вдохнуть ее мягкий аромат. Я хочу чувствовать ее, лизать ее, пробовать ее на вкус, трахать ее. Я хочу всего этого, но мое сердце отказывается быть слишком близко к ней.

Она ангел дьявола.

Как только я начинаю пересекать с ней границы, я отключаюсь. Это даже не то, что я сознательно делаю, это просто происходит. В один момент я хочу, чтобы мой язык попробовал ее сладкий рот, а в следующий, я хочу вырвать еще больше ее волос.

Трахать ее вчера на улице напротив моего дома было извращенным наслаждением, которому я эгоистично предавался. Когда я увидел ее из окна своего кабинета, сидящую на земле, я увидел кого—то настолько сломленного, что усомнился в ее злости. В этот момент я потерял бдительность и запутался. И ничто не может отрицать утешение, которое поглотило меня, когда я погрузил свой член в ее сладкую киску. Когда она обнимает меня, Господи, ни одна женщина не чувствовалась так хорошо, как она. Но ее тепло и уют — всего лишь иллюзия. Она — ловушка фокусника, в которую я по глупости постоянно попадаюсь.

Она жестока и двулична и все же часть меня хочет ее — очень тревожная часть меня. Потому что никто в здравом уме не хотел бы иметь ничего общего с вдовой, которая вводит яд своими корыстными побуждениями. По какой—то причине, зная, что она мошенница, я не хочу, чтобы она уходила. Часть меня жалеет ее. Мне жаль ее. Я никогда не видел человека падшего так низко, как она сейчас. Это должно быть ее дно, и я не хочу видеть, что произойдет, когда она на него опустится. Ее тело заклеймено в жестоком обращении с собой. Она жаждет момента, когда сможет причинить себе боль. Я знаю, что Элизабет больная женщина, которой нужна помощь, и темная часть моей души хочет предложить ей эту помощь. Это неправильно, поскольку я тоже хочу наказать ее.

Когда я сказал ей раздеться прошлой ночью, мой план состоял в том, чтобы унизить ее, посадив на землю, как я велел. Я оставил ее, чтобы взять веревку и собирался наказать ее. Я ходил по дому возбужденный, просто думая об этом. Мой ум был поглощен видениями о ней, связанной, когда я бы шлепал по ее груди и киске веревкой, пока они не покраснели бы, представляя, как засунул бы член ей в горло, заткнул бы ее, как видел бы ее слезы, падающие на розовые щеки.

Даже теперь, когда я знаю, что она пережила в детстве, будучи маленькой девочкой со своим приемным отцом, я все еще так хотел ее унизить. Я знаю, что это неправильно, поэтому и не вернулся к ней. Я не мог позволить себе удовольствие, которое только укрепило бы дикаря, которым, боюсь, я и являюсь — дикаря, каким она меня воспитала. Но я все равно причинил ей боль, и в тот момент, когда я вошел в ее комнату и увидел ее подавленное лицо, я возненавидел себя.

Когда я звоню, никто не отвечает, поэтому я вешаю трубку и снова набираю домашний номер.

Ничего.

Наверное, она снаружи.

Я открываю приложение безопасности на телефоне, чтобы войти в домашнюю систему. Как только он подключен, я нажимаю на каждую камеру, чтобы просмотреть комнаты в доме. Из кухни в библиотеку, атриум, спальни, столовая, кабинет, крыша… ничего. Затем я переключаюсь на наружные камеры и проверяю грот, задний двор и различные камеры, которые выходят на большую часть территории. Никого не видно. Когда я нажимаю кнопку, чтобы посмотреть гараж, я замечаю, что мой Мерседес отсутствует, что объясняет, почему ее нигде не видно. Меня раздражает, что я не знаю, что она задумала и где находится.

Ненавижу не знать подробностей, особенно когда дело касается ее. Я знаю, что все контролирую и властен, но это единственный способ, которым я могу действовать, не теряя свой рассудок.

У нее больше нет старого сотового, а я не видел нового, так что я не могу с ней связаться.

Я решаю позвонить Лаклану. Я говорил ему прекратить следить за ней, поскольку мне не нравилось, как он вмешивается в ее жизнь, но я проглатываю свою гордость и все равно звоню ему.

― МакКиннон, как прошли встречи? ― говорит он, отвечая на звонок.

― Хорошо, ― огрызаюсь я. ― Послушай, я пытаюсь дозвониться до Элизабет, но ее нет дома и у меня нет ее номера телефона.

Как только он называет ее номер, я вешаю трубку и звоню по нему.



Тонкой вибрации достаточно, чтобы я проснулась. Я чувствую металлический привкус крови во рту после удара Ричарда. Я переворачиваюсь с бока на спину. Я отлежала руку, на которой спала, и сейчас она покалывает и сильно болит. Оглядев комнату, я вижу Ричарда, откинувшегося на спинку стула с закрытыми глазами и положившего руку на пистолет.

Вибрация повторяется снова. Мне сложно сосредоточиться на мыслях из—за боли в голове и эмоциональных скачков, на которых я была с тех пор, как Ричард явился перед домом Деклана. Я сосредотачиваюсь на слабом жужжании, и мой желудок сжимается, когда я вспоминаю про свой мобильный телефон. Тело оцепенело, так что сложно определить, откуда звук, но я знаю, что засунула его в карман штанов.

Я оглядываюсь на Ричарда, его глаза все еще закрыты. Мое сердце начинает биться быстрее, а я пытаюсь переместить руки так тихо, как могу. С закрытыми глазами, я делаю попытку за попыткой, но это бесполезно. Я не могу дотянуться руками до кармана. Я знаю, что это звонит Лаклан, ведь он единственный, кому я дала этот номер.

― Ричард, ― кричу я, чтобы разбудить его, когда у меня появляется идея. ― Ричард.

― Какого черта тебе надо? ― говорит он сонным голосом, когда открывает глаза.

― Мне нужно в туалет.

― Ну сходи, ― рявкает он и снова закрывает глаза.

― Не могу, но у меня нет проблем с мочой, если у тебя нет проблем с ее запахом, ― огрызаюсь я в ответ.

Он разочарованно выдыхает, подходит ко мне, хватает за руку и поднимает с пола. Ведя меня по коридору, мы останавливаемся перед дверью.

― Поторопись, ― требует он, и я смотрю на него, напоминая:

― Мои запястья.

Он долго смотрит на меня недоверчиво, а затем говорит:

― Повернись, ― и я слушаюсь.

Он достает нож и наконец разрезает ленту, освобождая мои руки, когда телефон начинает вибрировать, и мое тело пронзает страх. Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на Ричарда и могу сказать по его лицу, что он слышит.

Он сознательно наклоняет голову набок, и в момент испуга я бросаюсь вперед и убегаю. У меня нет никакой возможности на свободу, потому что он тут же хватает меня за талию и тянет назад.

Я борюсь с ним, но в тот момент, когда его пальцы обхватывают мою шею, я замираю. Он похлопывает меня по карманам и достает дешевый одноразовый телефон, которым я пользуюсь с тех пор, как приехала в Шотландию. Он открывает его и держит перед моим лицом, прижимая меня спиной к своей груди. Затем он выбирает последний номер и нажимает на него.

Включив громкую связь, он угрожает:

― Скажи хоть одно слово, и я заставлю тебя пожалеть о том, что у тебя когда—то был шанс поиграть со мной.

А затем гудки прекращаются, когда вызов принят. Я задерживаю дыхание, Ричард молчит, и мы оба ждем, когда раздастся голос.

Спустя несколько секунд я теряю надежду, когда вдруг слышу взволнованный голос человека, которому никогда не давала этот номер.

― Элизабет?

Его акцент обволакивает мое имя, и мне кажется, что он оборачивается вокруг моего тела в успокаивающих объятиях. Я хочу заговорить, бросить вызов Ричарду и выкрикнуть все детали моего расположения, чтобы Деклан смог найти меня, но вместо этого я задерживаю дыхание.

― Элизабет, ты здесь?

― Она здесь, ― отвечает Ричард.

― Кто это?

― Человек, у которого нет совести и ограничений, ― отвечает он, приставляя нож к моему лицу, медленно поднося телефон к уху. Затем Ричард берет мою дрожащую руку, и я слышу голос Деклана:

― Если ты дотронешься до нее, я…

― Аааа! ― я вскрикиваю от нестерпимой боли, роняя телефон на землю, а мои ноги подгибаются. Схватившись за запястье, я кричу и в ужасе смотрю на свою ладонь, в которую Ричард только что воткнул свой нож, разрезая глубоко мою плоть. Кровь повсюду, она сочится, когда я наклоняюсь и плачу. Подняв глаза, вижу, как Ричард берет телефон, но мое тело в шоке, и потому я не слышу ничего, что он говорит Деклану.

Я падаю на колени, заставляя себя успокоиться, медленно, прерывисто дыша, но я только продолжаю снова задыхаться. Я сжимаю руку в тугой кулак, морщась от жуткой боли, прижимаю ладонь к груди.

― Пусть это будет уроком, ― говорит Ричард, пока подходит ко мне, не говоря больше по телефону. ― Не играй больше со мной.

Затем он тянется вниз и начинает проверять мои карманы.

― Ты еще что—нибудь скрываешь?

― Нет.

― Встань, ― приказывает он, как только я встаю на дрожащие ноги, он хватает меня за вырез моего топа и прорезает ножом ткань, проводя прямо по центру.

Отодвинув ткань, он проводит лезвием по выпуклости моей левой груди, а когда достигает моего соска, то переворачивает нож до края бритвы. Я потеряла контроль над своим телом, оно все трясется.

Мои глаза закрыты, пока он насмехается:

― Попробуй теперь бросить мне вызов.

Его слова — эхо слов Карла. Он играл со мной таким же образом, провоцируя на то, чтобы я раздвинула его границы, как будто это давало ему мое согласие причинить мне еще большую боль.

― Что ты делаешь?

Бросив взгляд через плечо Ричарда, я вижу Пика, стоящего позади.

― Ты забываешь все, чему я тебя учил, ― говорит он мне. ― Ты намного сильнее, чем это гнилье перед тобой. Перестань позволять ему думать, что ты слабая.

Переводя взгляд обратно на Ричарда, я вдыхаю слова Пика и медленно выпускаю воздух из носа. Я разрушила свои стены с Декланом, поскольку то, что чувствовала, было правильным, но я забыла вернуть все в тот момент, как появился Ричард. С расчетливым намерением я чиню щель в своей броне и готовлюсь ломать все, что только попадется на моем пути.

Нож продолжает бродить по моей груди, и как только я чувствую уверенность в своем щите, я встречаюсь с его взглядом.

― Могу я сейчас поссать?

― Это моя Элизабет. ― подбадривает Пик, прежде чем Ричард ехидно кивает, и я поворачиваюсь, чтобы открыть дверь.



Звонок оборвался, но я успел услышать ее леденящие кровь крики. Сосредоточиться на угрозах, исходящих от неизвестного мужчины по телефону, было почти невозможно, когда мое внимание было направлено на девушку, чьи крики были слышны на заднем плане. Я хотел знать, что он с ней сделал, но его первоочередные задачи были в инструкциях, которые он мне дал.

И теперь я мечусь по моему гостиничному номеру, запихивая свою одежду в чемодан, с нетерпением ожидая, когда Лаклан ответит на мой звонок.

― Где, черт подери, Элизабет? ― рявкаю я, когда он отвечает.

― Я не знаю. Что случилось?

― Она пропала. Мне нужен самолет. Сейчас.

― Притормози, МакКиннон, ― говорит он. ― Что происходит?

Кровь течет так быстро, разгоняя панику внутри меня. Застегивая чемодан, я отвечаю:

― Кто—то похитил ее.

― Ты уверен в этом? ― спрашивает он с удивлением.

― Да, я чертовски уверен! Мне нужен самолет через пять минут. Сделай это и перезвони мне.

Я не трачу время на поиск водителя и мчусь по вестибюлю вниз, садясь в первое такси, которое вижу.

― Аэропорт Биггин Хилл, ― говорю водителю.

― Вы в порядке, сэр?

― Доставь меня туда как можно быстрее.

Он кивает без дальнейших вопросов, я с нетерпением жду звонка Лаклана, но все, что могу слышать, это ее крики, которые снова и снова звучат в моей голове. Так много раз я хотел вызвать у нее эту реакцию, но зная, что ее пытки вне моего контроля, мое сердце сходит с ума, пытаясь защитить ее. Это извращенная мысль, но если кто и собирается причинить ей боль, то это буду я.

Я думаю обо всех людях, которые хотели бы использовать ее, чтобы добраться до меня. Правда в том, что я не знаю людей, которыми она окружает себя, если таковые вообще есть. Но этот человек, кто бы он ни был, преследовал ее и знал, где ее искать.

Вернувшись снова к камерам безопасности на телефоне, я щелкаю по комнатам, в поисках любой подсказки, потому что я не знаю, что еще могу делать в этот момент. Когда я проверяю камеру, которая смотрит на дорогу, я вижу машину, что отсутствует в гараже. Ее, должно быть, забрали из дома, но как? Зачем ей кого—то пропускать через ворота?

Звонит телефон, и я быстро отвечаю:

― Ты нашел его?

― Да. Самолет будет готов через полчаса.

― Хорошо.

― Что я могу сделать?

― Ты видел ее или говорил с ней с тех пор, как я уехал вчера?

― Нет. Я уже был дома.

― Ему нужны деньги, ― говорю я ему.

― Кому?

― Я не знаю. После того, как ты дал мне ее номер, я позвонил, но она не отвечала. Я набирал номер несколько раз, а потом ответил мужчина. Я слышал Элизабет на заднем плане.

― Что он сказал?

― Что каждый из нас имеет что—то ценное для другого. Что он отпустит ее, когда я переведу деньги на его офшорный счет.

― Сколько?

― Достаточно, чтобы разрушить либо мой фонд, либо мой бизнес.

― Что ты собираешься делать?

Когда он спрашивает, мой ответ приходит легко и без раздумий:

― Я сделаю все, чтобы убедиться, что она в безопасности.

Как только произношу эти слова, я ловлю себя на откровении, к которому я не ожидал прийти так легко. Я вешаю трубку и пытаюсь убедить себя, что я не должен этого хотеть. Что я должен просто закрыть на нее глаза и позволить разрешиться этой ситуации самой. Она будет уничтожена, а взамен мне не придется иметь дело с Элизабет. Потому что, если человек выполнит свое общение, которое дал по телефону, он убьет ее, если не получит свои деньги. И тогда книга будет закрыта, и я смогу двигаться дальше.

Но я не могу этого сделать.

Я не могу отвернуться.

Достав из портфеля ноутбук, я снова подключаюсь к камерам наблюдения. На этот раз затем, чтобы посмотреть запись. Я загружаю камеру, что следит за воротами, смотря в какое время приедут автомобили. Это занимает некоторое время, но вскоре я вижу, как прибыли две машины, одна из которых мой родстер. Я внимательно наблюдаю и переключаю камеры, когда они подъезжают к передней части дома.

Пожилой мужчина, примерно того возраста, что и мой отец, выходит из другой машины. Они разговаривают, а затем идут. Я снова переключаю камеры, когда они проходят по дому и спускаются в библиотеку. Она раздражается, и я хочу, чтобы на этих видео был звук.

Они сидят и разговаривают, пока мужчина не рассердился, вскочив с дивана, и не пошел в сторону Элизабет. И то, что происходит дальше, пробирает меня до костей. Я наклоняюсь к экрану, пока смотрю, как этот неизвестный ублюдок достает пистолет из пиджака и целится прямо ей в лицо. Ее руки с побелевшими костяшками обхватывают стул, когда он прижимает дуло к ее лбу.

Каждая клетка в моем теле наполняется бурей беспорядка, пока я наблюдаю, как мой мир все больше и больше выходит из—под контроля. Я беспомощно смотрю, как он бьет ее по голове пистолетом, и она падает на пол. Они обмениваются словами, и он снова бьет пистолетом в голову, на этот раз так, что она теряет сознание. Затем он выходит к своей машине и возвращается, чтобы заклеить скотчем ее безжизненное тело, связывая лодыжки и запястья. Гнев взрывается, вырываясь вспышкой бурлящего огня, когда он наклоняется над ней и плюет ей в лицо. Как только он вытаскивает ее из дома и бросает в багажник своей машины, я захлопываю компьютер.

Я тяжело дышу, переполненный чувством вины, яростью и непреодолимым желанием отомстить.

Я хочу убить этого ублюдка.

― Езжай быстрее, черт возьми! ― ору я на водителя.

Запустив руки в волосы, я чувствую, как мое тело содрогается от эмоций, которые мне нужно обуздать, прежде чем я потеряю все самообладание, необходимое, чтобы держать себя в руках. По мере того как мы едем дальше, и моя мания понемногу рассеивается, я вспоминаю все те способы, которыми эта женщина повергла мою жизнь в хаос — ее хитрое лицемерие, ее уродливую злобу, скрытую под ее блестящей внешностью, и кровь, которая всегда будет на моих руках из—за ее злобной и эгоистичной вендетты.

Я напоминаю себе все причины, по которым должен позволить тому человеку убить ее, напоминаю себе все причины, по которым ненавижу ее. Но сколько бы ни было причин, я не могу избавиться от непреодолимой потребности найти ее. Она тянет нити, которые соединяют мое сердце, сердце, которое она вырвала из моей груди и разорвала на части. И как бы я не хотел отрицать это, как бы мысль не отталкивала меня, факт в том, что тот, кто разрушает, тот и исцеляет.

Она нужна мне.

















Мой живот урчит, пока я сижу на земле со связанными руками вокруг трубы, проходящей по длине стены. Удерживая меня таким образом, Ричард достал сумку из машины, наполненную едой и водой, которая никогда не попадет в мой голодный желудок. Так что я сижу и смотрю, не имея понятия, сколько времени прошло, ночь или день сейчас.

Мы под землей, и я могу сказать по виду его телефона, что он использует одноразовое устройство, которое невозможно отследить, заставляя меня беспокоиться, что никто не сможет найти меня. Хоть Деклан звонил и теперь знает, что меня насильно забрали, часть меня сомневается, что он сделает что—то, чтобы найти меня. Но он — моя единственная надежда, потому что никого нет, кто знал бы, кто я такая. Ни друга. Ни семьи. Никого.

Силы слабеют.

Надежда исчезает.

Усталая борьба внутри меня прекращается.

Медленно я раскрываю ладонь и вздрагиваю от боли из—за раны на руке. Плоть, покрытая запекшейся кровью — мертвой кровью — доказательство того, что ничто не живет вечно. Для меня это не новость, но все же я всегда шла вперед.

Почему?

Какой в этом смысл?

Выиграть одну битву только для того, чтобы столкнуться с другой, но когда это закончится?

Это когда—нибудь прекратится?

Мое внимание привлекает скомканный целлофан в руке Ричарда, пакетик с чипсами. Он смотрит на меня, бросая его в мою сторону, но он не достигает меня, когда падает на землю. Я смотрю на этот мусор и не могу не сравнить с собой. Я сижу здесь, тоже безжизненная, покрытая распухшими синяками, порезами и струпьями. Некоторые из них я сама себе нанесла, но другие исходят от моей любви и этого ублюдка передо мной.

Я мусор.

― Чего ты ждешь? ― мой голос срывается.

Мои слова привлекают внимание Ричарда, и он вопросительно смотрит на меня.

― Никто не придет за мной, ― говорю ему я, ― если ты думаешь, что Деклан заботится обо мне, ты ошибаешься.

Он не отвечает, и мы смотрим друг на друга, а затем я спрашиваю то, что мне следует прояснить перед тем, как закончится мое время:

― Откуда ты знал моего отца?

Его глаза перемещаются к пистолету на столе, он тянется к нему и поднимает, смотрит на сталь, будто это его желанная возлюбленная.

― Вы работали вместе, не так ли? ― спрашиваю дрожащим голосом, который грозит сломаться. Кусочки моей теории начинают соединяться. ― Ты говорил, что использовал бизнес Беннетта, чтобы получать прибыль от оружия.

Держа в руке пистолет, он кладет ее на бедро и, наклоняясь вперед, говорит:

― Ты понятия не имеешь, в какую запутанную паутину ты попала. Это почти привилегия быть тем, кто раскроет ее тебе.

Я думала, что знаю Ричарда. Думала, он всего лишь шовинист, о котором мне не нужно беспокоиться. Но сейчас я понятия не имею, кто этот человек, сидящий передо мной, на самом деле. Мне интересно, похожи ли мы в том, что формируем свои истории в погоне за самоудовлетворением и манипулированием.

― Просто ответь мне, ― произношу я, не показывая своих обеспокоенных эмоций.

― Стив работал на меня. Он работал посредником, глаза и уши с обеих сторон.

― Обе стороны?

― Я и наркотики.

Я даже не пытаюсь соединить точки, которые привели его к Беннетту, потому что все, что наполняет мой разум — мой отец. Я никогда не представляла своего отца иначе, кем он до сих пор является для меня — моим принцем с горстью розовых маргариток. Я не могу представить, чтобы он работал на такого человека, как Ричард, человека, который вонзил свой нож мне в лицо и руку, чтобы доказать свою правоту.

― Он всегда был преданным, ― добавляет он. ― Пока не заключил сделку о признании вины в обмен на имена. Думаю, он считал, что федералы защитят его, но Менард полон заключенных, которые так или иначе связаны со мной. Хоть он никогда не бросал меня, за что я его очень уважаю, он отказался от имен людей, которые шли по низкой лестнице бизнеса, и за это заплатил цену.

― Ты ублюдок, ― выдыхаю я с глубокой ненавистью.

― Я?

― Ты знал, что он назвал имена?

― Да.

― И из—за верности тебе, он никогда не сдавал тебя?

― Стив сделал то, что федералы попросили его в обмен на досрочное освобождение — для тебя, ― говорит он, кивая мне головой для выразительности. ― Но в то же время он никогда не поворачивался ко мне спиной.

Его слова полны злорадства и гордости за свое высокое положение, и моя ярость увеличивается от цены, которую заплатил мой отец. Мой голос становится тверже и пропитывается враждебностью, когда я продолжаю:

― Но ты держал власть. Ты знал, в какой опасности он был, и ничего не сделал, чтобы защитить его от того, что было неизбежно!

― Это было не в моих руках.

Кровь внутри кипит, я сжимаю кулаки, когда кричу:

― Но ты босс! Ты держишь всю власть и ничего не сделал!

И потом все начинает сходиться. Теперь части начинают складываться. Еще сильнее скручивая руки, края пластика впиваются в нежную плоть моих запястий, разрезая кожу и выпуская кровь, которую качает мое израненное сердце.

― Ты хотел его смерти, ― прихожу я к выводу. ― Ты был напуган, не так ли? Ты знал, что он выдал имена и боялся, что это лишь вопрос времени, когда он продаст и тебя, верно?

Он наклоняет голову, признавая мою теорию правдой, и это выводит меня из себя.

― Сволочь! ― мой кричащий голос царапает горло. ― Это был ты! Это ты на него напал, ублюдок!

В ответ он лишь медленно сжимает губы, сидя как ни в чем не бывало.

Я всегда возлагала всю вину на Беннетта и, хотя я его ненавижу за то, что он был катализатором всего этого дерьма, в этом виноват именно Ричард, который имел право голоса в жизни моего отца, и он использовал его, чтобы спасти себя.

― Ты гребаный трус! ― выплевываю я, чувствуя, как мое сердце разбивается снова и снова. Мой папа рисковал жизнью, отказываясь от имен, только чтобы добраться до меня.

Кровь стекает по моим рукам вместе со слезами, моя кожа начинает разрываться, когда я сражаюсь со своими оковами. Когда меня настигает разочарование, я кричу и падаю. Мое тело содрогается, и когда я слышу хихиканье Ричарда, я с отвращением поворачиваюсь к нему.

― Это тебя заводит?

Он двигается в мою сторону.

― Видеть, как королева Чикагского общества разваливается на моих глазах? Да, ― отвечает он и опускается передо мной на колени, касаясь пальцем моего лица и проводя им по порезу на щеке, а затем вниз по шее.

Его прикосновение мерзкое, живот сводит от этого гнилого чувства, и я просто не могу это вынести.

― Скажи мне кое—что, ― начинает он. ― Когда ты узнала, что Беннетт изменял тебе, ты хотела бы знать об этом до его смерти, чтобы поквитаться с ним?

Затем достает из кармана нож и вытаскивает лезвие. Мои глаза следят за его рукой, когда он подносит лезвие к липкой ленте, которая теперь покрыта моей кровью.

― Ты хотела? ― снова задает вопрос.

― Нет. ― Мне было наплевать, что Беннетт изменяет, потому что я никогда не испытывала к нему ничего, кроме ненависти.

Внезапно, быстрыми движениями, Ричард освобождает мои руки. Затем он проводит лезвием между моих грудей. Мой топ раскрыт, разрезанный ранее. Я слышу, как кружево рвется, когда он нажимает лезвием на ткань, и я понимаю его намерения. Я знаю этот процесс слишком хорошо и закрываюсь, защищая себя.

Теперь он знает правду о своей жене и сыне. Я могла слышать его, когда он разговаривал по телефону после того, как привязал меня к трубе. Я знала, что он говорит с Жаклин. Он допрашивал ее, и я поняла, что она призналась ему. Он не повышал голос и не был зол. Все было наоборот. Он остался собранным и, глядя в его глаза прямо сейчас, я вижу в них огонь предательства, когда он разрезает мой бюстгальтер, а я готовлюсь к моему пути — возмездию.

Ричард не знает, насколько я сильна, когда дело касается секса. В конце концов, я четыре года трахалась с врагом и делала это так хорошо, что он и не подозревал о моей глубоко укоренившейся ненависти к нему. Мое тело истощено и загрязнено. Так было и будет всегда. Даже Деклан осквернил его, когда изнасиловал меня. Поэтому, когда Ричард отводить ткань, обнажая мою грудь, я ничего не чувствую.

От холодного воздуха мои соски твердеют, и когда это происходит, он улыбается и злорадствует:

― Жаждешь, а?

Чертов идиот.

Когда он встает, я замечаю его эрекцию. Он подходит к столу, меняет нож на пистолет и возвращается ко мне. У меня перехватывает дыхание, когда он приставляет дуло под мой подбородок.

― Не сопротивляйся, ― угрожает он. ― Одно неверное движение, и я всажу пулю в тебя.

Хотя теперь я знаю его истинную профессию, я все еще сомневаюсь, что он способен на убийство, но его следующие слова рассеивают все сомнения.

― Но что—то мне подсказывает, что ты не будешь умолять о пощаде, как мать твоего дружка, и это огорчает. Мне нравится слушать, как женщина умоляет.

Мои глаза расширяются от шока и неверия.

― Ты? ― спрашиваю я в ужасе.

― Иногда в жизни приходится преподавать людям уроки, и когда Кэл думал, что меня можно обмануть, я убедился в том, чтобы он понял, что я не тот человек, с которым можно так поступить.

Он прав — я запуталась в самой испорченной криптограмме, которую только можно вообразить.

― Какое отношение к этому имеет Кэл?

Он затыкает меня, проводя пистолетом по животу, и засовывает его мне в штаны, холод металла просачивается сквозь кружево моих трусиков. Его ухмылка язвительна, когда он расстегивает мои штаны, чтобы получить больше места, чтобы просунуть ствол между моих ног. Он скользит им взад и вперед по моей киске, все время улыбаясь. Но я отстранена. Мои мысли в прошлом с Декланом в тот день, когда он рассказал мне, что его мать застрелили в голову.

Боль, которую он так хорошо скрывал, всплыла в его глазах так же, как и моя, когда я потеряла своего отца, он навсегда был искалечен раной, которая никогда не заживет. Я бы сделала все, что угодно, и новость, что Ричард был тем, кто нажал на курок, который уничтожил веру Деклана в безопасность и комфорт, подпитывает мою жажду мести.

Ричард привлекает мое внимание, вытаскивая меня из моих воспоминаний, когда начинает стягивать штаны с моих ног.

― Моя жена вела себя, как сука, ― говорит он. ― Но ее здесь нет, чтобы я высвободил свой гнев, и Беннетта тоже. Все, что у меня есть — это ты.

С моими трусиками, снятыми вместе со штанами, он заставляет мои ноги широко раскрыться и прижимает дуло пистолета к моему клитору. Мое тело сжимается ужасным страхом. Я закрываю глаза, готовясь к тому, что будет дальше, он заставляет меня ждать, и я задыхаюсь, когда он вставляет заряженный пистолет внутрь моей киски. Зажмурившись, я сжимаю губы и отстраняюсь, пока он трахает меня своим пистолетом.

Я прячу свои эмоции и скрываюсь, отдавая ему свое тело, которое оказалось ничем иным, как куском мусора. Он скользит пистолетом, вставляя его и вытаскивая из меня, пока я впиваюсь пальцами в бетон. Ричард издает приятный стон, начиная ласкать мою грудь одной рукой. Я проглатываю тошноту, которая обжигает горло. В моей голове громкий звон и когда я больше не могу уходить от реальности, я прошу Пика прийти, но он этого не делает.

Мой щит дает трещину, кусок за куском начиная разваливаться, и с закрытыми глазами я вижу Карла. Теперь не пистолет Ричарда насилует меня, а грязный член Карла. Мое тело дергается, когда онемение проходит, и вскоре я чувствую все, что со мной делают. Когда мои бедра дергаются, я распахиваю глаза, чтобы увидеть дьявола надо мной, и я теряю его. Изо всех сил я хватаю его за запястье и откидываю бедра назад, прижимая пистолет ко лбу, сумасшедше крича.

― Нажми на гребаный курок!

Он с горечью смотрит на меня, и я, крепко сжимая в кулаках ствол пистолета, кричу, сильнее прижимая его к голове:

― Сделай это, кусок дерьма! Нажми на курок!

Он выдергивает пистолет из моих рук и рычит.

― Что, черт возьми, не так с тобой?

― Чего ты ждешь? Деклан не придет, он бы уже позвонил. Так зачем ждать? ― спрашиваю его я. ― Просто покончи с этим. Застрели меня.

― Вот так? ― задает он вопрос, запихивая пистолет мне в рот.

Я сижу неподвижно, пробуя смесь моей киски и металла. Мои губы обвиваются вокруг моего спасителя. Я киваю головой и молюсь на выстрел, который положит конец моим страданиям раз и навсегда. Но вместо этого он использует его, чтобы еще больше унизить меня. Сжав мои волосы в кулак, он заставляет меня опустить голову на пистолет.

― Соси его, ― требует он, покачивая меня вверх и вниз.

Я давлюсь, слезы текут из моих глаз, когда он заставляет меня заглотить его. Затем он отталкивает меня и встает.

― Надень штаны и закрой свой гребаный рот.

Когда слюна капает с моего подбородка, я вытираю глаза и раздается звонок.











































Вызов завершен.

― Это, должно быть, одноразовый телефон, ― говорит мне Лаклан, и вполне логично, что она пользовалась одноразовым телефоном, учитывая историю с её покойным мужем и всю эту ложь. ― Может быть, полиция сможет обойти блоки. Я имею в виду, что звонки проходят через вышку сотовой связи и возможно они могут отследить этот звонок.

― Никаких полицейских, ― приказываю я. ― Звонок прерывался, поэтому они должны быть в каком—то уединенном месте. Я почти дома, а ты далеко?

― Полчаса.

Я вешаю трубку и, подъехав к дому, не спеша поднимаюсь по дороге и оглядываюсь по сторонам. Мой черный родстер припаркован перед фонтаном, и когда я выхожу из своего внедорожника и подхожу к двери, чтобы проверить ее, я вижу, что она все еще открыта. В автомобиле пусто, только чемодан, который я обнаружил, когда открывал багажник.

Оказавшись внутри, я сразу направляюсь в библиотеку, чтобы увидеть мебель, слегка потрепанную от ссоры, которую я наблюдал по камерам. Я смотрю вокруг, живот скручивает, сердце вздрагивает, а в голове роятся вопросы. Положив чемодан на диван, я начинаю копаться в нем и понимаю, что она вернулась в «Водяную Лилию», чтобы забрать оставшиеся вещи.

Пока я рылся в ее одежде, моя рука ударилась обо что—то тяжелое. Схватив предмет, я вытаскиваю его, и как только вижу его, меня охватывает холод. Мои пальцы дрожат, пока я держу рамку и смотрю в свои глаза, глядящие прямо на меня.

Откуда она у нее?

Отстегнув заднюю часть рамы, я вынимаю фотографию, чтобы рассмотреть надпись на обратной стороне:

Деклан. Шесть лет.

Я сижу у небольшого пруда возле дома, в котором вырос. Я смотрю в камеру и улыбаюсь. Вода наполнена цветением лотоса, цветением, которое так любила моя мама. Я помню, как ей нравился этот пруд. Она сидела на берегу, а её ноги свисали с края, точно так же, как я сидел на фотографии. Она смеялась, на неё падали лучи весеннего солнца, и она взывала ко мне нежным и любящим голосом:

― Сядь со мной, милый. Окуни свои пальцы в воду. ― И я слушался.

Вода была холодной в тот день, когда мы сидели вместе среди душистых цветов лотоса. Ее лицо все так же ярко всплывает в моей памяти, безупречное и молочное. Она была красива, с длинными каштановыми волосами, которые закалывала в гульку, но, когда она была в саду или у пруда, распускала их.

Мои глаза закрываются, чтобы выдержать боль в груди. Воспоминания причиняют боль, и видения напоминают мне то, что я потерял. Я стараюсь избавиться от прошлого, мучаясь, что позволил себе думать о моей маме слишком долго, прежде чем напомнил себе о трусе, которым являюсь.

Реальность возвращается, когда Лаклан звонит у ворот. Я впускаю его и прячу фотографию обратно в сумку Элизабет, все еще сбитый с толку от того, откуда она взялась и почему она у нее. Но я отгоняю эту мысль, когда Лаклан входит в комнату и бросает свою куртку на спинку одного из стульев.

― Он был с ней в этой комнате, ― выпалил я. ― Я просмотрел камеры наблюдения. У него был пистолет, им он разбил ей голову, вырубил, а после связал и бросил в багажник своей машины.

― Черт возьми, ― бормочет он в недоумении. ― Где компьютер? Я хочу взглянуть.

Схватив ноутбук, я вхожу в систему и проматываю кадры, чтобы показать ему. Он берет компьютер и садится за стол в углу комнаты. Я наливаю немного виски и залпом выпиваю, даже не чувствуя аромат, просто чтобы оно уменьшило мою боль прежде, чем я полностью сойду с ума.

― Где камера ворот? ― спрашивает он, и я подхожу, чтобы показать нужную ему камеру.

Я наблюдаю за его плечом, как он нажимает, чтобы приблизить что—то. Я даже не подумал это сделать, поскольку, клянусь Богом, я теряю всякое чувство сосредоточенности.

― Вот он, ― говорит он, хватая ручку и записывая номерной знак.

― Господи, я идиот.

― Не больше, чем этот ублюдок, ― возражает он, заканчивая записывать номер. ― Попытайся расслабиться. Мы найдем ее. Позволь мне сделать пару звонков, пока я выпью чашечку кофе на кухне.

Я киваю, подхожу к дивану и сажусь, но как только делаю это, слышу жужжание из куртки Лаклана. Любопытство побеждает, и я иду на поиски телефона в одном из карманов. Без имени на экране, я принимаю вызов и молчу.

― Детка, ты здесь? ― раздается женский голос, и мне требуется несколько секунд, чтобы связать голос с мыслями в моей голове.

― Камилла?

Проходит минута в молчании, прежде чем подруга моего отца спрашивает в ответ:

― Деклан?

― Почему ты звонишь Лаклану? ― спрашиваю я, но она быстро уворачивается от вопроса:

― Как ты? Мы с твоим отцом ничего не слышали с тех пор, как ты...

― Откуда ты знаешь Лаклана? ― спрашиваю я, прерывая её на середине фразы.

― Ммм, хорошо... ― она запинается. ― Может, тебе следует... тебе стоит спросить Лаклана.

― Я спрашиваю об этом тебя.

Ответа не следует, но вскоре она вздыхает и произносит:

― У твоего отца небольшие проблемы. Я хотела позвонить тебе и рассказать об этом раньше, но твой отец настоял, чтобы я молчала. Ты же знаешь, какой он упрямый.

― Прекрати это дерьмо, Камилла. Откуда ты знаешь Лаклана?

― Машина из проката! ― Лаклан возвращается в комнату и в ту же секунду Камилла вешает трубку, сбрасывая звонок.

― Что это, черт возьми? ― спрашиваю я, поднимая телефон.

Он собрано и спокойно отвечает:

― Мой личный сотовый.

― И это?.. ― спрашиваю я, глядя на мобильный в его руке.

― Мой рабочий телефон.

― Тогда скажи мне, почему девушка моего отца звонит тебе на личный телефон? И почему, когда я спросил её, откуда она тебя знает, она начала запинаться, как дешёвая шлюха без мозгов?

― Камилла — старый друг. Не волнуйся, твой отец знает это. Ты, наверное, застал её врасплох, когда ответил на звонок.

Его хладнокровие заставляет меня засомневаться в своих подозрениях, но она назвала его деткой, и я не могу игнорировать этот факт, но также не могу тратить время на это прямо сейчас. Мне придётся разобраться с этим дерьмом позже, а пока моё внимание привлекает то, что он сказал о машине.

― МакКиннон, ― добавляет Лаклан. ― Расслабься, хорошо? Мы собираемся найти её.

― Я расслаблюсь, когда она вернётся в этот дом. Скажи мне, что ты выяснил?

― Я жду звонка из компании по прокату. Похоже, кем бы ни был этот парень, он не знал, что в машине есть устройство слежения, которое компания устанавливает на всех автомобилях.

― Что насчёт полиции?

— Парень на минимальной зарплате, который принял звонок, был легкой добычей, — говорит он мне.

Схватив её сумку, я говорю:

― Я собираюсь проверить её комнату. Скоро спущусь.

― Конечно.

Поднявшись наверх, я иду в комнату для гостей, где поселил Элизабет, когда привел ее в свой дом на этой неделе. Я положил сумку и сел на край кровати. На тумбочке я вижу пару жемчужных серёжек вместе с ожерельем, которое привлекает мое внимание. Я поднимаю тонкую цепочку из серебра и смотрю на маленький кулон, в виде лотоса.

Как может женщина, мертвая внутри, быть такой сентиментальной?

Эта девушка невероятно травмирована. Пытаться понять её психические мысли и невменяемые действия было бы напрасной тратой сил, потому что нет никакого способа разобраться во всём этом. Травма, которую человек должен выдержать, чтобы стать настолько психически нестабильным, какой является она, вызывает отвращение при одной только мысли. Всё, что она рассказывала мне о своём детстве, всё, через что она прошла, болезненно отзывается во мне. Если бы мне пришлось пройти через то, что и она, я не уверен, что смог бы принять себя и жить дальше.

Ее прошлое превратило ее в монстра. Но если заглянуть ей в глаза так глубоко, как смотрел я, можно увидеть в ней что—то невинное. Она во многом похожа на ребенка. Я вижу это в маленьких проблесках. Это почти, как если бы она замерла и перестала жить, когда потеряла отца. Как будто она застряла в том времени, поскольку жизнь, в которую она попала, была слишком отвратительной, как будто она никогда не теряла детские убеждения, что мир — хорошее место, наполненное хорошими людьми. Ты никогда не узнаешь об этом, пока не окажешься в ее сердце. Она знает, как уродлива жизнь, но внутри неё есть маленькая девочка, которая еще не сдалась.

Я беспомощен, сидя здесь и не зная, где она и что этот ублюдок собирается с ней сделать или сделал. Я никогда не хотел спасти кого—то так сильно, как сейчас Нину. Я бы сделал для неё всё, что угодно и я сделаю. Моя любовь к ней была настолько сильна, что я не думал дважды о том, чтобы превратить себя в монстра — для неё.

Как бы я ни ненавидел её, как бы я ни хотел причинить ей боль, как бы я ни хотел никогда не встречаться с ней, я не могу уйти от той, кого так сильно люблю, она в моей голове.

Девушка сумасшедшая и не в своём уме, и я тоже, раз хочу её. Ничто не может отрицать силу, которая тянет меня к ней, даже в моих самых жалких мыслях меня всё еще тянет к ней.

― МакКиннон! ― кричит Лаклан. ― Тащи свою задницу сюда. Поехали!

Спускаясь по лестнице, я спрашиваю:

― Что случилось?

― Она в Эдинбурге. Расположение автомобиля неточное, но оно достаточно близко.

― Одну секунду, ― говорю ему, прежде чем бегу в свою спальню, чтобы схватить пистолет.

Адреналин проходит через меня, как молния, я быстро перемещаюсь по дому, а когда выхожу на улицу и прыгаю во внедорожник Лаклана, моё сердце выходит из—под контроля.

― Скажи мне, где она?

Он протягивает мне телефон с открытой картой, и вдруг, мой оптимизм оттого, что можно узнать, где она, превращается в страх.

― Нет никаких шансов. Он слишком населен, ― говорю я.

― Нам придется над этим поработать. Вот где находится машина.

― У нас есть расположение его машины, но мы не знаем, где он сам, ― говорю я, рассматривая карту Эдинбурга.

― Кому ты звонишь? ― спрашивает он, когда я вытаскиваю свой телефон.

― Ей. У него есть её телефон.

После одного гудка вызов соединяется, но ничего не слышно, только тишина.

― Скажи мне, где ты находишься?

Мое требование вызывает у этого мудака отвратительный, зловещий смех, прежде чем он мне отвечает:

― Почему я должен тебе сказать это?

― У меня есть деньги, о которых ты просил, ― вру я.

― Очень хорошо, но я не хочу забирать их. Я дам тебе личную информацию о счете, на который ты должен будешь перевести деньги. Как только я получу подтверждение, что деньги были переведены, я отправлю тебе сообщение о том, где я собираюсь выбросить эту суку.

― Я хочу сначала поговорить с ней.

― Я не знаю, настроена ли она сейчас говорить.

― Мне плевать на это! ― кричу я. ― Дай ей трубку или сделка отменяется. Я могу забрать или оставить эту суку, так что решать тебе!

Мои слова — ложь.

Наступает тишина, прежде чем он отвечает:

― Я так не думаю. Видишь ли, мне плевать на то, что ты чувствуешь к девчонке. Я имею в виду, что не собирался лгать, я хотел использовать её, но она не единственная зацепка, что у меня есть на тебя.

― И что же это?

Его следующие слова наполняют мои вены ледяным страхом.

— Беннетт Вандервол.

Дерьмо.















— Что он сказал? — робко спрашиваю я, услышав, как Ричард сказал Деклану, что если он не может использовать меня в качестве рычага, то он использует Беннетта.

— Похоже, ты говорила мне правду, — сказал Ричард

— Что ты имеешь в виду?

— Похоже, Деклану на тебя наплевать.

Я знала это. Знала, что, если меня заставят дать ответ, я никогда не стану эти ответом. И теперь я сижу здесь, полуголая, избитая и изнасилованная, пока остатки моего сердца превращаются в пепел.

Давай, сделай глубокий вдох, ведь я наконец—то готова унестись в небытие.

Теперь я знаю, моя ложь действительно разрушила все то, чего я никогда не хотела разрушать. Я знала, что Деклан был в замешательстве, я чувствовала это в его прикосновениях. Но я надеялась, что была часть его, желающая меня, несмотря на все мои грехи.

Я закрываю глаза, и зеленый встречается с синим, когда Деклан смотрит на меня так, как он смотрел в Чикаго. Он никогда не будет смотреть на меня с обожанием, как раньше. Я все испортила для нас. Теперь я осталась с этой болью, разрывающей меня изнутри. Но это не боль разбитого сердца, поскольку я уже потеряла его. Моего сердца больше не существует. И это не может быть моя душа, потому, как и ее тоже больше нет.

Но боль, которую я чувствую, реальна. Она исходит откуда—то изнутри меня, из места, о существовании которого я и не подозревала, и причиняет глубокую боль. Больно так, как никогда раньше. Это настолько невыносимо, что мое тело не может бороться с этим, поэтому оно отключается от меня. Я безжизненна, плоть и кости, ослабевшие мышцы в моей груди медленно бьются, накачивая, как я надеюсь, яд в мои вены.

Я больше не хочу этого.

— А что, если он тебе врет?

Держа глаза закрытыми, потому что одного его голоса достаточно, чтобы утешить меня, я ложусь, положив голову на колени Пика, и он нежно кладет руку на мое распухшее лицо.

— Нет, — шепчу я ему в ответ, — Моя гибель вышла далеко за пределы возможностей прощения.

— О чем, черт возьми, ты говоришь?

Я слышу лай Ричарда, но не обращаю на него внимания и полностью сосредотачиваюсь на Пике.

Пик — это все, что мне сейчас необходимо. Он — константа, которая всегда была в моей жизни. Он никогда не отворачивается от меня, никогда не перестает утешать меня, никогда не перестает заботиться и любить меня.

Мое лицо морщится от отчаяния, когда я изо всех сил стараюсь держать себя в руках.

— Я не могу перестать скучать по тебе.

— Я тоже не могу перестать скучать по тебе.

Пик чувствует, что борьба с эмоциями заставляет мое тело дрожать, когда говорит:

— Хочешь поиграть в игру?

Я киваю.

— На этот раз можешь выбрать сама .

— А как насчет завтраков?

— Ладно.

Мы с Пиком всегда играли в эту словесную игру, когда были детьми и меня запирали в шкафу. Это был его способ отвлечь меня от той ужасной реальности, в которой я оказалась. Мы часами развлекались так посреди ночи, пока он сидел по другую сторону двери. И в этот момент, в своей смерти, он никогда не перестает заботиться обо мне.

— Панкейк, — говорю я, играя свое первое слово.

— Английская булочка.

— Батончик "НутриГрейн".

— Рисовые криспи.

Мы продолжаем играть словами, пока он проводит пальцами по моим волосам, осторожно, чтобы не повредить струпья, которые все еще остаются на моем затылке. Я никогда не открываю глаз и, в конце концов, прежде чем объявить победителя, засыпаю.



Холодный металл, приставленный к моему лицу, будит меня. Мои усталые глаза фокусируются, как только я отдергиваю голову от пистолета Ричарда. Я смотрю на него, его лицо бледное, а волосы растрепаны, как будто он нервно теребил их руками. Он нервничает, стоя на коленях рядом со мной, и я понятия не имею, произошло ли что—то, пока спала, чтобы вызвать изменение в его поведении.

— Неужели у тебя сложилось впечатление, что со мной можно играть? — раздраженно спрашивает он, стиснув зубы.

Я качаю головой, и он огрызается:

— Тогда где он, черт возьми?

— Я не знаю.

— Я всажу тебе пулю в голову точно так же, как той женщине МакКиннон. Клянусь Богом, я так и сделаю.

— Я не буду с тобой драться, — спокойно отвечаю я. — Ты хочешь меня убить? Тогда убей.

Хватая мою рваную рубашку, он трясет меня, теряя контроль, и раздраженно кричит:

— Что, черт возьми, с тобой не так?

— Если ты хотел, чтобы я дралась, ты выбрал не ту девушку. Мне не за что бороться.

Он в замешательстве качает головой, а потом говорит:

— Значит, тебе наплевать, что с тобой будет? Я могу делать с тобой все, что захочу, и ты позволишь?

— Ты не можешь причинить мне боль, я уже мертва, — говорю я ему, и звук моего собственного голоса пугает меня своим жутким тоном. — Но сначала, — добавляю я, — заполни мои пробелы.

— Что ты хочешь знать?

— Кэл. Какое он имеет отношение к оружию?

— Он был моим человеком, отмывающим деньги, — говорит он свободно, глубоко вздыхая, и садится рядом со мной, прислонившись спиной к стене. — Кэл обычно проталкивал деньги через случайную прачечную, которую приобрел с единственной целью — замести следы. Но позже я обнаружил, что он был жадным и отсеивал часть денег на оффшорный счет, который был связан с ним. Именно тогда я преподал ему первый урок верности и убил его драгоценную жену. Больше он у меня ничего не крал.

Его слова превращают яд моего сердца в кровь жизни. То, что Деклану на меня наплевать, не отменяет моей любви к нему, но я скрываю свой импульс. Я не подаю вида, пока продолжаю выяснять правду.

— А Беннетт?

— Беннетт был слишком доверчивым, что и сделало его моим идеальным активом. Его отец действительно работал с твоим.

— Что? — в шоке спрашиваю я.

— Я всегда подозревал вражду между ними, но это выяснилось позже, когда он натравил на Стива полицию. Я узнал об этом, когда Стив уже был заперт. Но, судя по всему, Беннетт однажды пришел домой и нес какую—то чушь о том, будто твой отец причиняет тебе боль, именно тогда он увидел свой шанс убрать твоего отца из игры.

Мои руки покалывает от ярости, когда я слушаю его признания. Я даже не замечаю, как мое желание убить этот кусок дерьма пробуждается к жизни. Этот человек, мой чертов тесть, был еще одним человеком, приложившим руку к смерти моего отца и разрушению моей жизни.

— Позже, когда Беннетт подрос и приобрел свой первый завод, отец убедил его стать моим партнером. Мы знали, что это послужит лучшим прикрытием для отмывания денег. Беннетт доверял мне как давнему другу семьи, следовал советам своего отца, а остальное уже история, пока не появилась ты и не испортила все своей дурацкой шарадой.

Загрузка...