Отомщенное сердце

Глава 3

Тщательно подбирая слова, Уоррен вернулся к своему рассказу.

— Я прибыл в Париж сегодня вечером, проведя в Африке почти десять месяцев, в течение которых не получал писем и не видел английских газет.

Он убедился, что Надя внимательно слушает его, и продолжал:

— Причина моего отъезда в Африку заключается в том, что женщина, с которой я был тайно помолвлен, передумала, так как встретила человека, занимающего более выгодное социальное положение, чем я, и решила, что титул важнее любви.

Он старался говорить так же спокойно, как в течение всего вечера, однако с неотвратимой четкостью вспомнил, что испытал в те минуты, когда Магнолия сообщила ему о своем новом предпочтении.

Он поневоле пришел в бешенство от тех ухищрений, с помощью которых она стремилась вновь войти в его жизнь; у него даже изменился голос и, хотя он не замечал этого, выражение лица.

— Я размышлял, бродя по набережной Сены, — исповедовался Уоррен, пытаясь вернуть утраченное равновесие, — как по возвращении в Англию избежать сцен, которые мне, несомненно, придется терпеть от женщины, не способной говорить правду.

На него снова накатило озлобление, от чего задрожали губы, и он закончил свою тираду так:

— Теперь у меня нет желания умереть, но зато мне было бы весьма нетрудно совершить убийство!

Если он вознамерился напугать Надю, то, безусловно, преуспел в этом.

Уоррен, видел, как расширились ее глаза и сцепились пальцы рук, словно она ощутила тревогу за себя, уловив ярость, прозвучавшую в его словах.

До чего же она юная и хрупкая, подумал о», и сказал уже другим голосом:

— Простите, мне не следовало так говорить, но я хотел, чтобы вы все поняли и помогли мнет.

Надя какое-то время молчала и наконец ответила:

— Я бы хотела помочь вам, но не понимаю… каким образом… я могу… сделать это.

— Когда я сегодня вечером шел берегом Сены, меня неотступно преследовал вопрос: как бы мне причинить боль той женщине, которая заставила меня страдать до такой степени, что, мне — подобно вам — захотелось свести счеты с жизнью?

Он задумался на миг, будто подбирал слова»

— С дюжину различных идей промелькнуло у меня в уме, и одна из них заключается в том, чтобы нанять какую-нибудь актрису и вернуться в Англию вместе с ней.

Надя была в недоумении.

— Зачем вам это нужно?

— Я решил: единственно верный способ показать женщине, о которой я веду речь, что она меня больше не интересует, — объяснил Уоррен, — это вернуться на родину с женой или невестой.

Надя не знала, что ответить.

Затем, как бы усомнившись в реальности этого плана, она спросила:

— И вы… намеревались найти такую… актрису?

— Это была всего лишь безумная идея, неосуществимая по той причине, что я уезжаю завтра и уже дал телеграмму моей матери.

— Тогда… что вы хотите этим сказать?

— Я хочу сказать, — выпалил он, — очевидно, судьбой было назначено, чтобы вы или же наши ангелы-хранители вошли в мою жизнь в тот самый момент, когда необходимо помочь нам обоим справиться с жизненными трудностями.

— Я… я пока еще… не понимаю.

— Предлагаю вот что: вы едете со мной в Англию в роли моей невесты. Не под своим именем, чтобы это не смущало вас как человека. Мы придумаем для вас имя, а к нему, дабы моя месть была по-настоящему действенной, еще и титул.

Он чуть не плюнул, произнося последние слова, но, увидев, как у девушки перехватило дыхание, овладел собой и сказал совершенно лишенным эмоций голосом:

— Я прошу вас играть вашу роль, сколько это будет нужно. Потом мы объявим тем немногим людям, которых это касается, что мы с вами, как выяснилось, не подходим друг другу, и я заплачу вам достаточно, чтобы вы долгое время могли жить безбедно. Я также постараюсь найти ваших родственников, Черингтонов, которые могли бы позаботиться о вас.

Он остановился.

Надя неотрывно смотрела на него, не в состоянии поверить услышанному.

Ей даже почудилось, будто у нее разыгралось воображение, и она вымолвила:

— Я… полагаю, вы шутите?

— Никогда в жизни я не говорил серьезнее, — Но ведь это… невозможно! Как могла бы я… справиться с такой задачей?

— Почему бы нет?

— Вы только что познакомились со мной… вы ничего… не знаете обо мне.

— Это несущественно. Важно то, что никто в Англии ничего не знает о вас. Поэтому все примут за правду то, что мы им скажем.

— Я могу… наделать ошибок… я вас подведу!

— Не вижу оснований так считать. Думают будет ошибкой выдавать вас за англичанку, а от иностранцев нельзя требовать, чтобы они были аи fait3 осведомлены во всех тонкостях английского светского этикета.

Надя отвела взгляд от Уоррена и неожиданна рассмеялась.

— Не могу поверить… что это наяву! Я, должно быть, сплю или в результате какого-то недоразумения… играю роль в какой-то… странной. комедии.

— Что касается меня, то это драма» которая очень легко может обернуться трагедией.

Уоррен нахмурился, вспоминая, в каком пребывал отчаянии, когда Эдвард подсел к нему в клубе, и как мучительны были раны, нанесенные ему Магнолией, даже спустя месяцы после отъезда из Англии.

Только когда он всецело погрузился в бытовые опасности, изматывающий труд и неудобства жизни в пустыне, образ Магнолии перестал неотступно преследовать его.

Он знал, однако, что страдания, перенесенные им по ее вине, оставили рубцы в памяти и сердце, которые не исчезнут до конца его дней.

В то время как он размышлял об этом, Надя перебирала в уме детали его повествования и наконец произнесла: , — Предположим, — когда вы увидите… эту даму опять… получится так… что вы поймете: вы по-прежнему любите ее, и захотите… простить ее, когда она… попросит вас об этом.

— Никогда!

Он выкрикнул это слово, охваченный внезапным приступом ярости, и сильно ударил кулаком по столу, от чего подпрыгнули стаканы.

— Никогда! Никогда! — повторил он. — Да будет вам совершенно ясно, Надя: я покончил с любовью, и если я действительно когда-либо женюсь, так как мне нужен наследник, то это будет брак по расчету, какой бывает у французов; именно такие браки в большинстве случаев оказываются самыми благополучными.

Презрительная ухмылка, исказившая его черты, казалось, придала большую выразительность словам, когда он добавил:

— Обжегшись на молоке, будешь дуть и на воду! Я никогда больше не позволю, чтобы меня так унижали!

— Могу понять ваши чувства, — молвила Надя. — Но в то же время, наверное, к лучшему, хотя вы этого пока не осознали, что вам сейчас стало ясно, чего стоит эта дама… прежде чем она стала вашей… женой, а не… потом., Подобная мысль раньше не приходила ему в. голову, и он согласился, что замечание Нади отнюдь не лишено смысла.

Уоррен живо представил себе, как стал бы реагировать после заключения брака с Магнолией на ее желание быть с Реймондом, а не с ним.

Или еще хуже: она могла постоянно высказывать сожаления по поводу того, что не живет в Баквуде и главное — упустила случай стать маркизой.

Ему пришлось бы ублажать ее, пытаясь умерить степень ее неудовольствия от того, что они живут в маленьком доме на территории поместья.

Теперь он убедился в правоте Нади: ему пришлось бы испытывать долгую и мучительную агонию, прежде чем он взглянул правде в лицо, а потому лучше было выдержать именно такой — мгновенный, резкий — удар, который нанесла ему Магнолия, едва не уничтоживший его.

Не в силах думать о том, что могло бы произойти в противном случае, он отрывисто сказал:

— Давайте обдумаем ситуацию в том аспекте, в каком она касается нас. Вы поможете мне?

— Вы действительно думаете, что я смогу?

Он посмотрел ей прямо в глаза.

— Могу я быть с вами предельно откровенным?

Она удивленно пожала плечами.

— Вы настоящая дама. Я знаю, не нуждаясь в вашем подтверждении, что вы высокообразованны, а также, будь вы должным образом накормлены и одеты, вы были бы поразительно красивы.

Он говорил подчеркнуто сдержанно, как бы всего-навсего перечисляя наиболее заметные ее достоинства, но все же румянец появился на ее лице, придавая ей не только очень юный, но и очень женственный вид.

Будучи до сих пор бледной, слишком худой и несчастной, она, казалось, несла на себе печать отрешенности от всего мирского, но сейчас она выглядела обыкновенной девушкой, получившей комплимент.

— Вы сказали: «Должным образом одеты!» — неожиданно вскрикнула она. — Я уже… вам говорила, что у меня… ничего нет! Я продала..» все… даже мои туфли.

— В таком случае нам надо действовать незамедлительно.

Он вынул из жилетного кармана золотые часы.

Была половина двенадцатого.

Уоррен поднял руку, чтобы привлечь внимание официанта, и тот понял, что от него требуется.

Счет был готов м вмиг оказался на столе.

Уоррен положил на блюдо щедрой рукой чаевые и поднялся.

— Идемте! — энергично произнес он. — Наймем извозчика, в я скажу вам, куда мы направляемся.

Как только Надя встала из-за стола, он понимал, что она все еще размышляет, принять его предложение или убежать, чтобы вновь попытаться привести в исполнение свой приговор, когда никто больше не сможет ей помешать.

Но в ту же минуту, как бы ощутив внутри себя властный голос молодости, приказывающий жить, а не умирать, она одарила Уоррена слабой улыбкой.

Они вышли на улицу и, когда достигли магистрали, идущей вдоль Сены, увидели приближающийся к ним наемный экипаж.

— Отвезите нас на Рю де Риволи, в торговый центр! — велел Уоррен.

Извозчик коснулся кнутовищем полей своей шляпы и, явно проникшись почтением к элегантно одетому господину, ответил:

— Bien, Monsieur!4.

Уоррен сел рядом с Надей, и она спросила:

— Почему мы едем туда?

— Потому что там единственное место, где торгуют в это время ночи, — объяснил Уоррен, — а мне надо купить вам накидку и, возможно, шляпу, прежде чем везти в отель.

Она бросила на него мгновенный взгляд.

— Я собираюсь просить жену управляющего отелем, — сказал Уоррен, — насколько я помню, женщину весьма сведущую, подобрать вам в достаточном количестве одежду, чтобы можно было отправиться в Англию. После этого моя мать обеспечит вас гардеробом взамен того, которого вы лишились во время скитаний на пути в Париж.

— А ваша матушка поверит в это?

— Можете не беспокоиться, поверит. В то же время мы должны сначала придумать убедительную историю для мадам Блан; уверен, она проявит огромное любопытство.

Уоррен хранил молчание, когда экипаж переезжал мост через Сену, и спустя несколько минут они оказались на Рю де Риволи.

В фешенебельной части этой улицы, примыкающей к площади Согласия, все магазины в столь поздний час были, конечно, уже закрыты.

Но Уоррен помнил, что за Лувром, где расположены большие универмаги, вполне достаточно маленьких лавок, открытых допоздна.

Там был и свободный рынок, где можно было купить провизию, а также всякого рода эксцентричные товары, приобретение которых французы не считали пустой тратой денег.

Вскоре экипаж остановился, Уоррен вышел и приказал извозчику ждать.

Затем взял Надю под руку, и они смешались с толпой, только что высыпавшей из ресторанов и театров; здесь также можно было видеть тряпичников, как правило, являвшихся и карманными ворами.

Уоррен вел Надю мимо благодушно настроенных, балагурящих и смеющихся людей, пока не заметил все еще освещенную лавку.

В витрине красовались несколько безвкусных, кричащих платьев и весьма эротичное нижнее белье, а внутри помещения тянулась длинная стоячая вешалка с перекладиной, где висели на плечиках длинные плащи, из тех, что парижанки надевают поверх вечерних платьев, отправляясь на бал.

Уоррен выбрал один, но он показался ему слишком бросающимся в глаза; потом нашел еще один, из темно-синей материи, и приложил к плечам девушки.

Плащ доставал почти до земли, прикрывая ее потертое платье, и Уоррен решил, что этот подойдет.

— Вам предстоит выбрать шляпу. — Он указал на угол прилавка, где были кучей свалены самые разнообразные шляпы: соломенные, бархатные, украшенные перьями или искусственными цветами и просто откровенно вульгарные.

Надя колебалась.

Потом с безошибочным, по мнению Уоррена, вкусом она выбрала скромную, но в то же время не лишенную несомненно парижского шика.

Шляпка была из светлого фетра, явно оставшаяся от коллекции зимнего сезона мод, маленькая и украшенная только большим черным пером, заткнутым за ленту тульи.

Девушка надела эту шляпку и оглянулась на Уоррена, ища одобрения.

— Превосходно! — воскликнул он.

Он заплатил безучастной ко всему, утомленной продавщице, которая то и дело поглядывала на часы, словно подгоняя время закрытия лавки.

Они вернулись к экипажу.

Уоррен назвал адрес отеля извозчику и, когда они тронулись вверх по Рю де Риволи, сказал:

— Теперь вам предстоит сыграть еще одну роль, и мне было бы интересно посмотреть, насколько хорошая вы актриса!

— Вы меня… пугаете!

— Вам в принципе не следует бояться мадам Блан, хотя, должен признаться, в прошлом я находил ее несколько жутковатой.

Надя поняла, что он подшучивает над ней, и попросила:

— Пожалуйста, расскажите мне в двух словах, что я должна буду делать.

— Эта часть истории довольно сложна, — предупредил Уоррен. — Прежде чем выйти из отеля, я сказал управляющему, что утром незамедлительно уеду в Англию. Он должен был сделать все соответствующие распоряжения от моего имени. А я возвращаюсь с очень красивой женщиной, чему у французов может найтись только одно очевидное объяснение.

Он не собирался ждать, что скажет на это Надя.

— Мне следовало спросить вас об этом раньше: на каких еще языках вы умеете говорить, кроме английского и французского?

По минутному колебанию девушки он понял, что она раздумывает над ответом.

Было просто странно, до какой степени он способен проникать в ее мысли; видимо, он затронул нечто такое, что она хотела бы сохранить в тайне.

Ему даже не показалось из ряда вон выходящим то обстоятельство, что он так проницателен в отношении нее.

Он скорее всего сознавал, что интуиция говорит ему гораздо больше, чем эта девушка могла бы облечь в слова.

Она нерешительно произнесла:

— Я… я умею говорить… по-венгерски.

— Отлично! Это как раз то, о чем я догадывался, вернее сказать, предполагал, что это может оказаться язык одной из балканских стран, жители которых в большинстве своем до прискорбия невежественны.

Он улыбнулся ей в темноте, царившей внутри экипажа.

— Это согласуется с историей, которую мы будем рассказывать, когда попадем в Англию.

Так что вам по крайней мере в этом отношении не придется менять свои биографические данные.

— Это похоже на события в каком-нибудь романе! — воскликнула Надя.

— Мы должны сделать так, чтобы этот роман походил на действительность.

— Ну хорошо… значит, я венгерка.

— Назовите мне какую-нибудь венгерскую фамилию.

— Ферраш или Кауниц!

— Ферраш годится, — сказал он, — и ваш отец чрезвычайно богатый дворянин.

Надя не проронила ни слова, и Уоррен продолжал:

— Так как он очень богат, вас похитили во время путешествия в Париж и удерживали с целью получения выкупа.

Он произносил каждое слово так, словно наяву видел события, о которых рассказывал.

— Люди, захватившие вас, были абсолютно безжалостны. Они морили вас голодом, стращали вашего отца тем, что вы умрете, если он не заплатит им огромную сумму денег, отобрали вашу одежду, драгоценности, практически все, что у вас было.

— Звучит… ужасающе! — В голосе девушки улавливалась смешинка.

— И вот сегодня, благодаря какой-то счастливой случайности, — сочинял Уоррен, — я обнаружил среди моих писем анонимное сообщение, из которого узнал, где вас найти. Так как тюремщики не допускали возможности вашего спасения, мне удалось выкрасть вас без всяких препятствий с их стороны.

Надя захлопала в ладоши.

— Это совсем как в романах, «которые мама никогда не позволяла мне читать.

— Теперь вы не только сможете прочитать такой роман, но и сами пережить его события, — Заметил Уоррен, — а также сделать его правдоподобным.

— Для мадам Блан?

— Именно! Мы можем рассчитывать, что она не только поверит вам, но и снабдит вас одеждой, в которой вы поедете в Англию и в которой будете выглядеть очень привлекательно, несмотря на все лишения.

— И вы вправду думаете, что она…поверит нам?

— Это зависит от того, насколько хорошо мы сумеем рассказать всю историю!

Спустя несколько часов Уоррен перед сном постоял немного у окна, глядя с высоты на освещенный луной городской пейзаж.

На его губах играла довольная улыбка, которой не было раньше, когда он обозревал тот же вид.

Он уже убедился, рассказывая свою драматическую историю супругам Блан в кабинете управляющего, что Надя не подведет его ни здесь, во Франции, ни позднее, когда они окажутся в Англии.

Она превосходно сыграла роль потрясенной и испуганной юной девушки, внезапно подвергшейся похищению и испытавшей последовавшие за ним ужасы заточения.

Проявляя благоразумие, она старалась говорить как можно меньше, но то и дело разражалась жалобными восклицаниями по поводу перенесенных страданий.

Ее исхудалое лицо с огромными глазами производило такое жалкое впечатление, что Уоррен не сомневался — сердце мадам Блан разрывается от сочувствия.

— Так как я не мог доставить сюда мою кузину в том виде, в каком ее нашел, — объяснял Уоррен, — я купил ей кое-какую одежду а торговом центре на Рю де Риволи. Но ведь вы понимаете, мадам, что ей понадобится совсем другой гардероб для путешествия в Англию.

— Конечно, мне будет совсем не трудно купить одежду, мсье, — заверила его мадам Блан, — но не раньше, чем откроются магазины, а наряд для мадемуазель графини должен быть самым лучшим!

— Да, разумеется, самым что ни на есть лучшим! — согласился Уоррен. — А за деньгами дело не станет.

В этот миг он вспомнил об огромном состоянии, которое унаследует после дяди, заняв его место главы рода, и первый раз в жизни ему было незачем взвешивать в уме стоимость чего-либо, что он собирался купить.

Он дал понять мадам Блан, что отец Нади возместит ему все расходы, поэтому будет неразумно покупать дешевые вещи, которые пришлось бы выбросить по приезде в Англию.

— Моя кузина привыкла носить такую одежду, которая возбуждает зависть у всех ее подруг, — доверительно произнес Уоррен, — так что я должен просить вас, мадам, постараться выбрать вещи, способные достойно заменить отобранные у моей кузины.

— Ну конечно, мсье! — категорически согласилась мадам Блан.

Она посмотрела на своего мужа.

— Сколько времени в моем распоряжении, Этьен, до отъезда мсье?

Понадобилось множество доводов и уговоров со стороны мадам Блан, прежде чем Уоррен наконец соизволил дать согласие выехать из Парижа более поздним поездом, приуроченным к прибытию не утреннего парохода из Кале, а того, который отходил после полудня.

Это означало, что они приедут гораздо позже, но Уоррен понимал — он не имеет права везти Надю в Англию, не обеспечив ее подобающей одеждой.

У него не было желания рассказывать историю похищения Нади ни своей матери, ни вообще кому бы то ни было по другую сторону Ла-Манша.

Эта история предназначалась лишь для французов.

В Англии же он намеревался сообщить, что встретил Надю в Париже по пути в Африку, влюбился в нее, и она ждала в Париже его возвращения, чтобы впоследствии они могли официально заявить о своей помолвке.

Он знал, такая история ему ничем не грозит, если принять во внимание, что, кроме Эдварда, никто не знал, как долго они пробыли в Париже, прежде чем отправиться в Африку.

К тому же Надя вполне могла бы познакомиться с ним в Марселе, когда он уже был на обратном пути.

Это значило бы, что он не прочитал письмо своей матери, и если уж на то пошло, и письмо Магнолии, пока не попал в Париж.

Похоже, все детали отлично состыковывались друг с другом, и к тому же он честно признался себе, что даже получает удовольствие от этой интриги, работая над дальнейшими этапами плана, придуманного им самостоятельно.

Наде отводилась в нем очень важная роль.

После того как они долго совещались в кабинете управляющего, Уоррен заметил, что девушка слишком утомлена, и попросил мадам Блан уложить ее спать.

— Я не сомневаюсь, мадам, — сказал он, пустив в ход все свое обаяние, перед которым едва ли могла устоять любая женщина, — вы удобно устроите мою кузину и окружите ее всяческой заботой. Завтра я намерен отвезти ее в дом моей матери, она придет в ужас от того, что произошло.

— Я уверена, так и будет, мсье, — ответила мадам Блан. — Мадемуазель может переночевать в комнате рядом с моей, поскольку моя дочь, обычно занимающая эту комнату, сейчас гостит у своих друзей.

— Очень признателен, мадам!

Мадам Блан отвела Надю наверх, поддерживая под руки, дала горячего питья, чтобы лучше спалось, и помогла ей раздеться.

Сердобольная женщина даже вскрикнула от ужаса, увидев, в каком состоянии платье Нади, которым ее «наградили» похитители.

Она пообещала, что завтра мадемуазель графиня получит самые прекрасные платья, какие только есть в Париже, разумеется, наряду с мантильями, шляпами, перчатками и всем прочим, что можно купить за такой короткий срок.

— Что я намерена сделать, мадемуазель графиня, — заявила мадам Блан твердым голосом практичного человека, — так это на заре отправиться без вас поискать что-нибудь вашего размера. Вы очень стройны, так что трудностей не предвидится. Потом, когда позавтракаете, кто-нибудь из подчиненных моего мужа проводит вас ко мне, и вы решите, придется ли вам по вкусу что-либо, приобретенное мною.

— Я уверена, мадам, все, что вы выберете для меня, окажется очаровательным! — ответила Надя.

На лице мадам Блан играла блаженная улыбка, и Надя поняла, что ни одна француженка не сможет воспротивиться искушению тратить деньги без счета, хотя бы ради другой женщины.

Надя и в самом деле совершенно выбилась из сил — как только голова коснулась подушки, она сразу уснула.

Мадам Блан вернулась в кабинет мужа, где тот все еще разговаривал с Уорреном.

— La pauvre petit est tres fatigued5 — констатировала она.

— Я могу лишь надеяться, что завтрашнее путешествие не окажется для нее слишком тяжелым испытанием, — сказал Уоррен, — но мне необходимо попасть домой.

— Возможно, это срочное сообщение имеет касательство к вашей семье, — произнесла мадам Блан, — но мне не хотелось говорить об этом раньше.

— Что вы имеете в виду?

В ответ заботливая мадам Блан подала ему с конторки номер газеты «Тан» и указала на заметку внизу первой страницы.

Примерно такое сообщение и ожидал увидеть Уоррен, начав читать по-французски:

СМЕРТЬ ЗАСЛУЖЕННОГО

АНГЛИЙСКОГО ДВОРЯНИНА

Сегодня мы с глубоким прискорбием узнали о смерти маркиза Баквуда в его собственном доме в Оксфордшире…

Далее в газете сообщалось о том, каким важным лицом при королевском дворе был новопреставленный маркиз, а также о размерах его имущества и о визите во Францию для участия в открытии Всемирной выставки. Заметка заканчивалась словами:

Единственный сын маркиза недавно погиб в результате несчастного случая во время верховой прогулки. Наследником титуле является племянник маркиза мистер Уоррен Вуд, который уже несколько месяцев пребывает за границей и не знает о своем новом положении.

Адвокатами поместья предпринимаются все усилия для того, чтобы связаться с мистером Вудом.

Уоррен дочитал репортерский отчет, и, когда отложил газету, управляющий сказал:

— Мои соболезнования, мсье, но также и поздравления!

— Спасибо, — кивнул Уоррен. — Теперь вы понимаете, почему я как можно скорее должен ехать домой?

— Конечно, мсье, но, как сказала мадам, одежду невозможно приобрести, пока не откроются магазины.

— Нет, конечно, нет, — ответил Уоррен, — но одежда даже при этих обстоятельствах очень важна.

— Внезапно мадам Блан воскликнула:

— Не желаете ли, мсье, чтобы я купила все черное для мадемуазель графини?

Уоррен быстро прикинул в уме: девушка в трауре по своей матери.

В то же время могло несколько потускнеть впечатление от его приезда в Англию, если б Надя, как в свое время Магнолия, была ограничена строгими рамками траурных предписаний.

Уоррен покачал головой.

— Нет, мадемуазель, незачем пребывать в трауре, — ответил он. — Мы в родстве по линии моей матери, поэтому нет причин, чтобы скорбь по случаю смерти моего дяди затрагивала ее именно таким образом.

— Меня это радует! — возликовала мадам Блан. — Как я уже говорила моему мужу, в трауре мы все похожи на стаю черных ворон!

Уоррен улыбнулся.

Если в мире и есть страна, где женщина в трауре может выглядеть привлекательной и даже соблазнительной, так это Франция.

Скромная белая отделка черного платья, живая кожа, просвечивающая сквозь шифон или кружева, — все это сильно отличалось от тяжелого крепа, обилия черного цвета с гагатовым отблеском и мрачности английского траурного одеяния.

Но вслух он лишь сказал:

— Полагаю, мадам, вы сумеете сделать так, чтобы моя родственница выглядела такой же молодой и красивой, какой была до похищения этими бесчеловечными злодеями.

— Надеюсь, мсье, они получат по заслугам!

— Граф, ее отец, об этом позаботится, — заверил ее Уоррен. — Но для нас лучше всего покинуть эту страну, пока не произошло нечто скверное. Такие уж это люди! Если их планы по добыванию денег натолкнутся на противодействие, они становятся чрезвычайно опасны.

— Это правда, мсье, — согласилась мадам Блан. — Поэтому вы тем более должны сесть на второй по расписанию экспресс, как посоветовал мой муж.

— Все будет устроено, мсье, — вставил управляющий. — Отдельное купе в поезде, самая лучшая каюта на пароходе и курьер, который будет путешествовать с вами и позаботится обо всем.

— Благодарю вас! — немного склонил голову Уоррен.

Сейчас, когда он стоял у окна, все это показалось ему довольно забавным.

Нежданно-негаданно, как по мановению волшебной палочки, вся его жизнь изменилась.

Отныне в его распоряжении будут курьеры, камердинеры, лакеи, готовые тотчас исполнять его приказания, управляющие и служащие, которые помогали его дяде содержать имение.

Они будут заботиться о том, чтобы каждый его особняк функционировал подобно хорошо смазанной машине, чтобы не возникали поломки и сбои, могущие лишить его сна по ночам.

«Я удачлив, невероятно удачлив!» — думал он.

Он задернул шторы, спрятавшись от лунного света, и лег в постель.

В Дувре они сошли с парохода и сели в забронированный вагон поезда, следовавшего в Лондон.

Уоррен смотрел на Надю, и, хотя у нее был все еще утомленный вид, она казалась ему ослепительной красавицей.

Она предавалась благодатному сну в комфортабельной каюте, заказанной для них на пароходе, шедшем через Ла-Манш, пока он гулял по палубе, ощущая потребность в свежем воздухе, и упивался восхитительно спокойным морем, в котором отражались лучи заходящего солнца.

Он молча наслаждался роскошью, которая до сих пор окружала их, доставляя удовольствие, однако не воспринимал ее как вознаграждение за неудобства, перенесенные в Африке.

Просто ему верилось, что все это великолепие предвещает счастливое будущее.

Он выжидал вплоть до сего момента, чтобы сообщить Наде свое новое имя и титул.

Она была достаточно наблюдательна и с изумлением заметила, как управляющий отеля назвал его «милорд», а не «месье».

— Когда прошлой ночью вы отправились спать, — пояснил ей Уоррен, — управляющий показал мне номер «Тан» с репортерским отчетом о смерти моего дяди.

— Мне жаль, если это вас расстроило.

— Я этого ожидал, так как моя матушка уже поставила меня в известность. После того как погиб его сын, он перенес сердечный приступ и погрузился в кому… Вот и получается, что теперь я шестой маркиз Баквуд.

Надя задумалась.

— От этого вы кажетесь себе очень значительным? — спросила она наконец.

— Да, очень! — ответил он. — Я никогда не мог даже предположить, что когда-либо унаследую такой статус!

— Тогда я рада за вас, но ту даму, которая желает выйти за вас замуж, это ужасно разозлит.

— В самом деле чертовски разозлит! — с удовлетворением произнес Уоррен.

Затем он решил увести разговор в сторону от Магнолии.

— Мы должны быть вполне уверены, что вы твердо выучили свою роль.

— Я так боюсь наделать ошибок… тогда вы разгневаетесь.

— Обещаю не кипятиться, — сказал он. — Но после того как вы блестяще сумели преподнести вашу фантастическую историю прошлой ночью, по моему глубокому убеждению, вы сумеете заработать Целое состояние, играя в театре на Друри Лейн, и это состояние вас уже ждет!

Она засмеялась, расценив такую возможность как нечто невероятное, скорее всего плод его воображения.

— Судя по количеству багажа, который теперь вам принадлежит, — заметил Уоррен, — полагаю, нет нужды спешить в английские магазины; этого вам, во всяком случае, хватит на несколько недель пребывания за городом.

— Боюсь, мадам Блан истратила огромное количество денег, — сокрушенно вздохнула Надя.

— Это несущественно, а кроме того, вы должны выглядеть соответственно своей роли.

— Так я и буду выглядеть, несомненно, — произнесла девушка тихим голосом. — Я никогда не видела таких чудесных платьев и даже не предполагала, что можно купить так много за столь короткое время.

Она слегка усмехнулась.

— Я в самом деле думаю, что мадам всю ночь провела на ногах, стучась в двери модисток.

Она говорила мне, будто швеи одной мастерской уже получили дополнительную плату за то, что приступили к работе в четыре часа утра, так как должны были закончить какое-то особенное свадебное платье.

Уоррен захохотал.

— Да уж, видимо, не очень-то они обрадовались при виде еще одной заказчицы!

— Если верить мадам Блан, они пришли в восторг, и та невеста, для которой они шили платье, получит с опозданием еще три заказанных ею платья.

Уоррен вновь не удержался от смеха.

— Вот в чем действительно французы по-настоящему преуспели, так это в умении обращать любую чрезвычайную ситуацию себе на пользу! Я убежден, что в процессе шитья стоимость этих платьев увеличилась вдвое, но сами платья оправдали эти расходы.

— Надеюсь, вы будете думать именно так, а не иначе, — сказала Надя. — И все-таки меня очень смущает, что вы столько истратили на меня.

— Я бы потратил в сто раз больше, лишь бы быть уверенным, что это произведет нужный мне эффект.

В его голосе опять прозвучала жесткая, горькая нота, и девушка посмотрела на него с опаской.

Она тотчас заговорила о других вещах, считая, что вспышки ярости портят его.

Стала задавать вопросы об истории поместья Баквуд, о членах семейства, с которыми ей предстоит познакомиться.

Поскольку она весьма быстро усваивала все, что касалось степеней родства и разнообразных титулов представителей его рода, Уоррен пришел к твердому убеждению: она не сейчас познакомилась с этой областью знаний, а весьма компетентна в ней по своей прошлой жизни.

Чем больше времени он проводил с Надей, чем внимательнее присматривался к ней, тем больше уверялся, что она аристократка до кончиков ногтей и что в ее жилах течет голубая кровь.

Она не хотела рассказывать никаких подробностей о себе, но он чувствовал — ее прошлое окутано какой-то тайной, необычной, интригующей, и он не обретет покоя, пока до конца не раскроет ее.

Однако он осознавал, что, чересчур интересуясь делами, которые его не касаются, может невзначай огорчить ее или вызвать гнев.

Все, что на данный момент имело значение, так это убедить всех: он намерен жениться на женщине, которую не только очень любит, но к тому же считает как нельзя более достойной стать маркизой Баквуд.

— Я подумывал, — произнес он вслух, — не сделать ли мне вас принцессой. Но все же счел это опасным, так как в Англии могут оказаться венгры, которые по крайней мере по именам знают тех, кто принадлежит к числу особ королевской крови в их стране.

— Это верно, — серьезно ответила Надя, — а учитывая, что каждый дворянин в Венгрии носит титул графа, так гораздо безопаснее.

Уоррен знал, если у того или иного венгерского графа целая дюжина детей, то каждый из них является графом или графиней — в отличие от Англии, где этот титул переходит только к старшему сыну.

Как бы желая сделать ему приятное, Надя сказала:

— Однако нет причин, почему бы моей матери не иметь небольшой примеси королевской крови, если вы хотите приукрасить нашу историю.

— Пожалуй, это хорошая идея.

— На границе с Россией, — с некоторой робостью произнесла Надя, — есть довольно много семейств, которые… считают себя принадлежащими… к королевскому роду, хотя они не принимают никакого участия… в управлении страной.

— Это мне известно, — улыбнулся Уоррен, — и я нахожу весьма удачным предложение, чтобы ваша матушка была особой королевской крови. Полагаю, вы можете назвать мне имя какого-нибудь многочисленного рода, к которому она вполне могла бы принадлежать.

— Конечно, — согласилась Надя. — Дворян по фамилии Ракоци так много, что я сомневаюсь, дабы кто-нибудь, не будучи венгром, сумел их всех сосчитать!

— Очень хорошо. Итак, ваша матушка была принцессой из этого рода, а теперь вам стоит назвать ее имя.

— Не назвать ли нам ее Ольгой?

— Отлично! — воскликнул Уоррен. — Принцесса Ольга! И как дочь крупного помещика, графа Виктора Ферраша, вы, конечно, никоим образом не испытываете особого благоговения перед маркизом Баквудом и ничуть не уступаете ему в знатности!

— Конечно, нет. — Веселые искорки заплясали в ее глазах. — По правде говоря, я опасаюсь, как бы моя семья не сочла его недостаточно именитым для меня!

Они дружно рассмеялись, и Уоррен подумал, что ему невероятно повезло в ту минуту, как он увидел стройную фигуру девушки, всматривающейся в воды Сены, и понял, что она намерена сделать.

Уже перевалило за полночь, когда они оказались в доме леди Вуд.

Надя чувствовала неимоверную усталость.

Согласно указаниям Уоррена, телеграммы были посланы его матери и секретарю дяди в лондонском доме Баквуда, прежде чем он сам лег спать предыдущей ночью.

Как он и предполагал, кареты встречали их на вокзале Виктория.

Они быстро ехали по Лондону в направлении ближайшей от Баквуда станции, где их ожидал поезд.

Новые кареты, еще больше слуг, и вот наконец они вошли в дом его матери.

Она поспешила навстречу, раскрыв объятия.

— Тебе следовало бы сейчас находиться в постели, мама! — сказал Уоррен, целуя ее. — Не нужно было ждать меня.

— Я бы все равно места себе не находила, пока ты не прибыл бы благополучно домой. Ах, мой дорогой мальчик, я так рада тебя видеть!

Она опять поцеловала его и с любопытством взглянула на Надю.

.. — Мама, разреши представить тебе графиню Надю Ферраш, — с чувством произнес Уоррен. — И я могу с гордостью тебе сообщить, что она согласилась стать моей женой!

Он понимал, мать будет шокирована этой новостью, однако она отнеслась к ней спокойно, промолвив в своей обычной, исполненной аристократического достоинства манере:

— Мой дорогой, надеюсь, ты будешь очень счастлив!

Затем обратилась к Наде, взяв ее руку в свои:

— Я очень рада слышать, что у меня появится невестка, которая станет заботиться о моем сыне и которую я, вне всякого сомнения, буду любить.

От ее ласкового, задушевного тона у Нади увлажнились глаза, и Уоррен догадался — она подумала о своей матери.

Торопливо, словно боясь, что Надя еще больше растрогается и заплачет» он принялся рассказывать матери историю их знакомства: якобы это произошло» когда он направлялся в Африку, и тогда они поняли, что созданы друг для друга.

Он поведал матери, что Надя ждала его возвращения в Марселе, а туда он прибыл вместе с Эдвардом.

— Конечно, с ней была ее пожилая родственница, — ввернул Уоррен, так как лишь сейчас это пришло ему в голову, — и я уговаривал ее ехать с нами в Англию, но эта дама, к сожалению, была вынуждена вернуться на родину, в Венгрию.

— Ваша фамилия говорит о том, что вы скорее всего венгерка, — сказала леди Вуд, — и, разумеется, как все женщины этой страны, вы очень красивы, моя дорогая!

— Благодарю вас, — промолвила Надя.

— Она очень устала, — вмешался Уоррен, — и я предлагаю, мама, чтобы она немедленно легла спать, а завтра у нас будет возможность рассказать тебе все.

— Да, конечно, дорогой мальчик.

Леди Вуд отвела Надю наверх, где вверила ее попечению старой служанки; она помогла девушке лечь в постель.

Только после того, как леди Вуд отправилась отдыхать, сын вошел в ее спальню и сел возле кровати.

— Я так рада, что ты успел на похороны, — сказала ему мать. — Твоя помолвка будет приятной новостью для всех членов нашего семейства, опечаленных прежде смертью Реймонда, а потом — и бедного Артура.

— С трудом поверил, когда прочитал твое письмо.

— Это в самом деле кажется невероятным.

Но, мой драгоценный, утром тебе предстоит в первую очередь заняться самыми неотложными делами; этого от тебя все ожидают.

— Конечно, мама!

Он поднялся и прибавил:

— Сейчас я лягу спать, очень устал. Похоже, я слишком долго путешествовал.

— Ты очень хорошо выглядишь, и мне даже нравится этот необычный оттенок твоей кожи.

— Загорел под палящим солнцем. За последние несколько месяцев я временами был не светлее араба!

— Я уверена, очаровательная молодая леди, с которой ты приехал, заметила, как ты красив.

— Она сильно болела, и она довольно робкая, мама.

— Девушка выглядит очень юной и очень милой!

В голосе матери слышалась искренность.

Немного помолчав, она продолжала:

— Ты, вероятно, удивишься, узнав, что Магнолия Кин гостит в Баквуде.

Уоррен был ошеломлен.

— Гостит в Баквуде? С какой стати?

— Она переехала туда вместе с пожилой родственницей, которую называет своей компаньонкой, когда с Реймондом произошел несчастный случай. Тогда она казалась убитой горем. Но секретарь твоего дяди, мистер Грейшотт, рассказывал мне, что она забрасывала его вопросами о тебе и недвусмысленно дала понять, что хочет связаться с тобой.

— А здесь она не побывала, мама?

— Нет — с тех пор как я отказалась принять ее, когда ты покинул Англию.

— Значит, она пыталась увидеться с тобой?

— Думаю, когда она узнала о твоем отъезде, ее разбирало любопытство, ей хотелось узнать, в чем дело. Как бы там ни было, она пожаловала сюда и просила меня принять ее, а я послала ей записку, что чувствую себя не настолько хорошо, чтобы встречаться с посторонними.

Уоррен мысленно усмехнулся: мать, если надо, очень тонко может поставить на место любого, если он слишком амбициозен или чересчур назойлив, — но вслух сказал:

— Ты понимаешь, мама, у меня нет желания видеть Магнолию. Хотя у меня до сих пор не было возможности сказать тебе об этом, знай: причиной моего отъезда из Англии было ее заявление, что она намерена выйти замуж за Реймонда.

— Я это знала, — ответила леди Вуд.

— Откуда? — вскинул брови Уоррен.

— Ах, дорогой мой, я не настолько глупа, чтобы не сообразить, что к чему. Более того, хоть это и весьма прискорбно, слуги болтают, и никто не в состоянии пресечь их разговоры.

У него перехватило дыхание.

— Ты хочешь сказать, слуги в Баквуде догадались, что Магнолия пытается прибрать Реймонда к рукам, тогда как она была тайно помолвлена со мной?

— Да, это так, дорогой, — вздохнула леди Вуд, — и я понимаю, что ты должен чувствовать, столкнувшись с подобной нечистоплотностью. Что касается меня лично, если хочешь знать правду, я никогда не любила Магнолию и никогда не верила ей!

— В таком случае ты гораздо умнее меня.

— Проще говоря — прозорливее, — уточнила леди Вуд. — Женщины испытывают ужасный дискомфорт, когда пытаются обмануть кого-либо, и хотя тебя, мой мальчик, многие дамы любили ради тебя самого, я всегда подозревала, что для Магнолии твой социальный статус и положение были предпочтительнее.

Уоррен заметно приуныл.

— Сейчас я кажусь себе таким, неумным, мама, что мне стыдно за самого себя.

— Ну это ни к чему! — взмахнула рукой леди Вуд. — Но я благодарю Бога за то, что ты нашел женщину, которую есть за что любить и которая желает выйти замуж именно за тебя, а не за твое генеалогическое древо!

Уоррен засмеялся как ребенок, легко и непринужденно.

— Надя утверждает, — заметил он, все еще смеясь, — что наше древо — всего лишь зеленый саженец по сравнению с родословным древом ее отца.

— Меня это совсем не удивляет, ибо венгры — очень гордый народ. Как бы там ни было, я желаю тебе только счастья. Интуиция безошибочно подсказывает мне, что именно это ты и нашел на сей раз.

Укладываясь в постель, Уоррен задумался, не слишком ли предосудительно начинать новую жизнь с обмана, тем более когда объектом становится такой человек, как его мать, которая безоговорочно верит ему.

Однако угрызения совести вскоре затмила другая мысль: присутствие Нади может послужить удобным предлогом для того, чтобы немедленно выставить Магнолию из Баквуда, а это доставит ему огромное удовольствие.

«Черт с ней! — пробормотал он. — Как посмела она приехать сюда да еще навязываться нашей семье, как если бы являлась женой Реймонда, и в то же время писать мне такое письмо?»

Задаваясь этим вопросом, он сознавал, что было бы серьезной оплошностью недооценивать Магнолию.

Она, конечно же, станет предпринимать отчаянные попытки добиться своего, прибегая к самым изощренным закулисным махинациям.

«У меня нет оснований бояться ее», — успокаивал себя Уоррен.

Однако он не был вполне в этом уверен.