Отравленная кровь

Глава 1

Монастырь прятался глубоко в горах близ южного полюса, где царил вечный день и жили гелиосы. К нему вела единственная дорога, зажатая с одной стороны отвесной скалой, с другой обрывом. Лишь избранные знали этот путь. Марике было пять, когда она впервые по нему прошла.

В деревне, где она родилась, с живностью было туго. Себя бы прокормить. Болотистые земли давали скудный урожай, зато женщины родили регулярно. Дети часто гибли, поэтому до шести лет им не давали имена. Не видели в этом смысла. Теми же, кто выживал, торговали как скотом.

Марику – восьмую дочь – мать по дешевке продала неразговорчивому мужику. Неизвестно, что он разглядел в чумазой не по возрасту маленькой из-за недоедания девочке, только это решило ее судьбу. Мужик показался страшным и ужасно старым, хотя ему было от силы лет тридцать. Он и привез ее и еще нескольких девочек в монастырь, где ей поначалу понравилось. Именно здесь она получила имя Марика. Так ее назвала мать-настоятельница.

Девочек хорошо кормили, не то что дома. Одевали в чистое, спать укладывали на белых простынях, каждую в свою постель. Дома-то спали вповалку на полу, подстелив отсыревшую солому.

Послушниц в монастыре было не счесть. Селили их группами в зависимости от возраста. Послушницам разрешалось заводить друзей, играть и шалить, как положено детям, и Марике казалось, она при жизни попала в рай. Вот бы до конца дней не покидать монастырские стены и однажды сменить мать-настоятельницу на посту, чтобы подобно ей улыбкой приветствовать новеньких, уверяя, что им нечего бояться.

Блаженных два года она верила в сказку, которую сама придумала. До тех пор, пока ей не исполнилось семь. В день рождения мать-настоятельница лично ее поздравила и объявила: она достаточно взрослая, чтобы заняться тем ради чего ее привезли в монастырь. Марика разнервничалась, она понятия не имела, что делают старшие девочки. Их по достижению семи лет переводили в другой блок. Как там жилось, младшие не знала. Им запрещали общаться со старшими.

Поговаривали, будто девочек готовят в жены вельможам. Их учат угождать мужу и быть во всем ему покорной. Марика не видела в этом большой науки. Но какие бы знания девочкам не давали, все держалось в строжайшей тайне.

Особенно тревожили поминальные службы. Раз в один-два месяца кто-то из старших девочек погибал. Порой прощались сразу с несколькими воспитанницами. Лица мертвых были бледны и одутловаты. Легкий травяной аромат от окоченевших тел кружил голову, и к горлу подступала тошнота.

Мать-настоятельница заставляла целовать покойниц на прощание в холодные губы. После поцелуев становилось дурно, и Марика до вечера маялась животом. На схожие симптомы жаловались подруги, и девочки думали, что поцелуй с покойником опасен для жизни.

Ночами они рассказывали друг другу страшилками об оживших девочках, о том как они пробираются в дома людей и через поцелуй крадут их души. Ах, если б знать тогда, как близки они были к истине! Но вдоволь насладившись ужасом, девочки засыпали безмятежным сном, свято веря, что уж их-то смерть не коснется. Они собирались жить долго и давать жить другим. Ни первому, ни второму не суждено было сбыться.

Воспоминания о коротком детстве жгли каленым железом. Марика повзрослела в семь лет. Она помнила разговор с лучшей подругой так, словно он состоялся вчера. За секунду до того, как все изменилось, она была счастлива.

− Марика! Марика! − голос Эрии звенел подобно колоколу, зовущему к обеду.

Подруга нагнала в коридоре и повисла у нее на шее.

− С днем рождения! − крикнула в ухо, едва не оглушив.

− Спасибо, − улыбнулась Марика, выпутываясь из объятий.

− Завтра тебя переведут в блок для старших, и ты забудешь обо мне.

− Не говори глупостей, − она тряхнула головой, русая коса метнулась из стороны в сторону. − Через два с половиной месяца тебе тоже исполнится семь, и мы снова будем вместе.

− Поклянись, − попросила Эрия, − что не променяешь меня на другую лучшую подругу.

− Клянусь, что не променяю тебя ни на кого другого никогда в жизни, а не только в эти месяцы.

На этот раз они обнялись по обоюдному желанию. Спустя годы Марика жалела лишь об одном – что Эрия, как и мечтала, попала в блок для старших девочек.

− Вам никогда не стать женами и матерями. Тела тех из вас, кто переживет эту ночь, претерпят изменения. Они не позволят вам вести жизнь обычной женщины. Но не огорчайтесь, дочери мои. Ваша судьба выше. Вы уникальны, а от того бесценны. За ваши услуги люди будут платить золотом, а за ваши обиды расплачиваться жизнями.

Мать-настоятельница еще много говорила о том, кем им не быть, но умалчивала о том, кем им суждено стать. Девочки по-прежнему терялись в догадках. Если служение богам не входит в их обязанности, то кто их господин? Ответ Марика выяснила много позже, и он был прост до неприличия – тот, кто платит. Золото – единственный истинный бог, которого признавала мать-настоятельница. Золоту незнакомы вероотступники. И этому богу девочки предназначались в услужение, чтобы он в свою очередь ублажал мать-настоятельницу и ее сестер и братьев по вере.

– В этой чаше священный дар, – мать-настоятельница подняла серебряную чашу над головой. – Но как любой дар он способен обернуться проклятием. Когда он разольется по вашим венам, лишь самые стойкие из вас подчинят его огонь.

Чаша пошла по рядам. Монахини следили, чтобы каждая девочка сделала по глотку. Марика сидела на заднем ряду и видела, как девочки в первых хватались за животы и падали на пол. Симптомы походили на те, что мучили их после поцелуев с покойницами. Только в разы сильнее.

Марика закрутила головой, отказываясь пить. Тогда монахини заломили ей руки и насильно влили отвар в рот. А после зажали его вместе с носом, заставляя глотать. Терпкая густая жидкость обожгла пищевод, добралась до желудка и скрутила его так, что перехватило дыхание. Марика словно проглотила ежа, и он перекатывался у нее внутри, коля иголками. Из желудка отвар вместе с кровью распространился по телу. И вот уже она вся горела и металась в агонии, а рядом стонали подруги. Теряя сознание, Марика подумала, как хорошо, что Эрии еще не исполнилось семь лет.

Она пришла в себя в блоке для старших девочек на новой кровати. Над ней стояла монахиня.

– Молодец, – похвалила она. – Ты справилась. Очнулась одной из первых.

Марика слабо улыбнулась в ответ. Она пока не догадывалась, что теперь так будет всегда. Раз в месяц они собирались в зале для жатвы и пили ужасный отвар. И каждый раз кто-то из девочек засыпал навсегда, и уже их целовали в холодные уста младшие послушницы.

Отныне они звались дишканди, объяснила мать-настоятельница на уроке. Отвар, что они пьют, сварен из ядовитых плодов дерева дишкан. Яд обладает уникальным свойством – он способен накапливаться в организме, не просто отравляя, а превращая его в тот самый ядовитый плод, вкусив который неподготовленный человек умрет. Конечно, есть нюанс: яд надо принимать по особому рецепту, его состав – тайна. Если просто съесть плод, погибнешь на месте.

Девочек опаивали таким образом, чтобы они не умирали, а привыкали. Цель – пропитать их ядом, чтобы кровь, слюна, любая жидкость или часть тела несла смерть. Увы, не все могли приспособиться к яду. Часть послушниц погибала. Выживали самые крепкие и выносливые. На них мать-настоятельница возлагала все свои чаяния.

Вскоре Эрия присоединилась к подруге. Вдвоем ежемесячная пытка переносилась легче. Каждый раз Марика переживала, что подруга не справится, что яд ее добьет, но Эрия была такой же сильной, как она.

Помимо привыкания к яду, девочек учили хорошим манерам, умению вести беседу, искусству соблазнения. Всему необходимому, чтобы подобраться к жертве. Ведь для убийства им требовался тесный контакт. Всего пара капель их крови, переданная через поцелуй, и отравленного не спасти.

К семнадцати годам Марика смирилась с будущим убийцы, но Эрия была другой. Она хотела любить и быть любимой. Она так остро нуждалась в этом светлом чувстве, что даже в монастыре, где мужчин можно было сосчитать по пальцам одной руки, нашла с кем его разделить. Она и сын торговца, скупающего девочек в деревнях, влюбились друг в друга до беспамятства. Марика покрывала их встречи, хотя сердце подсказывало – ничего хорошего из этого не выйдет.

Однажды ночью, прежде чем уйти на свидание, Эрия призналась:

– Сегодня я отдамся Рему.

– Что ты! – Марика подскочила на кровати. – Разве можно? Забыла предупреждение матери-настоятельницы? Нам нельзя быть с мужчиной.

– Она просто пугает. Мы будем осторожны. Я все продумала.

– А если он случайно попробует твою отравленную кровь? – прошептала Марика, чтобы другие девушки не услышали.

– Каким образом? Я не собираюсь ранить себя и поить его своей кровью.

Эрия была беспечна и весела. Ее возбуждение передалось Марике. Подумать только, отдаться мужчине! Она и вообразить подобное не смела.

– Расскажешь потом, как все прошло, – попросила она подругу.

Эрия, покраснев, кивнула.

Когда она ушла, Марика сложила одеяло так, чтобы казалось, будто под ним кто-то спит. Монахини редко проверяли спальни, но мало ли. Иногда из монастыря пытались сбежать. Тела непокорных находили потом на горных склонах – обгоревшие на солнце и обезвоженные. У этого места был высокий уровень защиты от побегов – невыносимые погодные условия и скалистая местность.

Марика планировала дождаться возвращения подруги, но прошел час, другой, а та все не шла. Похоже, секс ужасно долгая штука. Так она и заснула до прихода Эрии. А утром ее разбудила ужасная весть – сына торговца отравили.

Наплевав на завтрак и умывание, Марика металась в поисках Эрии. В итоге она нашла ее в кабинете матери-настоятельницы, куда заглянула от отчаяния. Игнорируя субординацию, Марика ворвалась без приглашения. Эрия сидела зареванная, а мать-настоятельница что-то ей втолковывала.

– Вот и ты, Марика, – кивнула мать-настоятельница. Эта женщина словно была вытесана из куска гранита. – А я-то думаю, где ты задержалась. Вы же все делаете вместе. Что ж, садись, тебе тоже будет полезно послушать.

Хотелось обнять подругу, успокоить, но под строгим взглядом матери-настоятельницы Марика стушевалась и, пристроившись на край кресла, мяла юбку озябшими пальцами.

– Рем умирает. Его не спасти. Когда, милые девушки, я говорила, что все жидкости вашего тела отравлены ядом дишкан, я имела в виду абсолютно все жидкости. Даже те, что тело выделяет для любовных утех.

Марика покраснела. В свои семнадцать она мало смыслила в любви. Она и мужчину-то голого видела исключительно на картинках, которые им показывали на уроках соблазнения. Впрочем, одетых она встречала не чаще. В монастыре жил только Рем да пара чернорабочих. Послушницы с ними почти не пересекались.

– Будь вы терпеливее, я бы объяснила, как избежать неприятных последствий. Существует противоядие. Но оно действует, только если принять его до отравления, после уже поздно. Изредка им можно пользоваться. Но даже с ним вы все равно медленно убиваете партнера, сокращая его жизнь на пару лет каждый раз ложась с ним в постель.

Эрия вскинула голову. По ее щекам катились слезы, но глаза были пусты. Марика не на шутку испугалась за подругу. Она слушала окончание речи матери-настоятельницы в пол уха. Тем более ничего нового та не сказала. Просто в очередной раз напомнила, что тело дишканди не создано для любви. Оно – орудие убийства.

– Вы как заточенный меч. А меч призван рубить головы, им нельзя почистить картошку.

Марику передернуло. Сравнить любовь с картошкой – на это способна лишь мать-настоятельница. Легко ей рассуждать, ее-то молодые годы давно прошли. А что делать девушкам, жаждущим любви и ласки? Подливать противоядие в питье мужчине и надеяться, что он не умрет во время близости?

Спустя полчаса Марика вывела подругу из кабинета. Эрию пошатывало, она едва осознавала, где находится. Им разрешили пропустить занятия. Эрия была не в себе, а Марике поручили приглядывать за ней.

Смерть Рема восприняли как досадное недоразумение. Дишканди куда важнее подобных мелочей. Эрии год до выпуска. До него доживали процентов десять девушек, не больше. А все редкое высоко в цене.

Марика отвела подругу в комнату, помогла лечь. Сама села рядом и гладила ее по голове, шепча слова утешения.

– Я убила его, понимаешь? – подорвалась Эрия. – Я ведь не знала о противоядии. И о том, что нам совсем нельзя…

– Тише, – Марика надавила ей на плечи, заставляя снова лечь. – Никто не знал. Нам о противоядии еще не рассказывали.

– Как мне жить с этим? – подруга отвернулась к стене. – Ты бы видела его лицо, когда он все понял. У него был такой взгляд! Он сказал, что не осуждает меня. Он рад, что был со мной и ни на что бы это не променял.

– Это хорошо, что он тебя простил. Это правильно.

Марика отлучилась лишь однажды и то по просьбе Эрии. Подруга захотела воды. Марика со всех ног бежала на кухню, чуть не упав на каменных ступенях. Потом неслась назад, стараясь не расплескать воду, но когда влетела в комнату, на кровати уже никого не было.

Глиняная кружка выскользнула из пальцев, разбилась об пол. Марика шла по черепкам, не слыша, как они хрустят под ногами. Одно из окон было распахнуто настежь. Занавесь летела параллельно полу. Марика замерла в метре от окна. Никак не могла заставить себя приблизиться.

Прошла вечность, прежде чем она решилась. Подоконник под пальцами был ледяной. В каменных стенах монастыря всегда холодно, несмотря на то, что расположен он в горах близ южного полюса.

Марика перевесилась через подоконник, глянула вниз. Третий этаж. Высоко. Под окно земля твердая как алмаз. И на ней, раскинув руки, словно птица крылья, лицом вниз лежала Эрия. Вокруг ее головы образовалась лужа крови. Она все ширилась и ширилась. Распускалась, как маковый цветок. Марика точно завороженная следила за ней, недоумевая, откуда в человеке столько крови.

В день, когда Эрию и Рема похоронили на монастырском кладбище, Марика дала себе клятву – никогда никого не любить. Не ради себя, а ради того, кому могла отдать сердце. В жизни дишканди нет места любви, в ней только смерть.