П(р)олеты. Петра

Начало

Давно я не была в Москве, точней не жила в Москве. Почти три года бывала здесь проездом, переночевать и дальше, забежать на пару часов к друзьям и опять исчезнуть. В этот раз надолго. Недели на две точно. Сейчас домой, выспаться. А завтра первый день новой работы, в подобном участвовать мне еще не приходилось. Плюс встреча со знакомыми, с которыми встречаться в обозримом будущем не планировала, и с теми, кого давно не видела.

Вечно спешащий город, Питер все же не так суетлив, хотя и пытается угнаться за столицей. К черту сон, соскучилась по мещанству, прогуляюсь по старым улочкам, послушаю последние сплетни в скверах, зайду в ГУМ и куплю себе традиционное мороженое, а может даже два, с кусочками льда и шоколадной крошкой, а может фисташковое, точно фисташковое. Посмеюсь над иноземными туристами, которые впадают в эйфорию от сиропной газировки в конусах, степенно пройдусь по Гастроному 1, там много интересного продают, что в других магазинах и не бывает. Куплю с собой еды и воды, спущусь к набережной и покатаюсь на речном трамвайчике. Чудесный план, осталось только вещи пристроить и можно реализовывать.

Прогулка отложилась, у меня будет время на нее завтра. А сейчас отдых и готовка.

У лифта стояла невысокая брюнетка, ярко-оранжевое пальто, синие колготы и такие же синие ботильоны на толстом каблуке. В руках пакеты, через плечо висит тубус. Почти рыжая кожа, прекрасной выделки, ремешки с пряжками, надежно фиксировали документы, ручная работа, простые служащие себе такой позволить не могут. Девушка повернулась ко мне и кажется, даже обрадовалась.

— О, добрый день, Федор Борисович.

— Мы разве знакомы?

— Так, шапочно. Я у Алексея Лазарева когда-то работала.

— Всех сотрудников Алексея знаю.

— Так после нашего знакомства меня и выгнали.

Картинка проявилась в памяти. Но женщина, стоящая передо мной, мало напоминала ту взъерошенную хамку.

— У Вас еще имя было странное.

— Ага, Петра. Ну, или если официально, Петрограда Львовна. Случайно не знаете, как этот лифт вызвать, то ли у меня руки холодные и сенсоры не срабатывают, то ли он из принципа меня везти не хочет. А на пятнадцатый этаж идти ножками не хочется.

— Надо карточку приложить, потом вызов нажать.

— Обычно же в кабине прикладываться надо.

— И в кабине приложиться тоже надо, политика безопасности, мать ее.

— Может, вы приложитесь тогда, у меня руки заняты.

Вызвал лифт, и самому нужно на пятнадцатый этаж.

— Простите, а не могли бы подержать, пакеты. Я ремень перекину через шею, чтоб не сползал.

Дамочка наглеет. Но пакеты все же взял, сам не понял почему. Петра ослабила ремень на тубусе и перекинула его через шею, словно у нее за спиной вместо бумаг ножны, и она готовится к схватке.

— Чеснок?

— Ага, это закуска блинная с чесноком. В прошлый раз вам понравилась. Меня чуть в метро не выгнали из вагона голодные люди.

Лифт наконец-то приехал, мы синхронно шагнули в кабину.

— В пакетах еда?

— Но я же помню, что вы любите домашнюю еду, Федор Борисович. А нам сегодня долго общаться. Можете отдать пакеты, бумаги больше не рухнут.

Мог бы, и отдать, конечно, но почему-то не захотел. Раз нам все равно быть вместе, то уж до кабинета пакеты могу и я донести.

— Мне не тяжело, Петрограда Львовна.

— Как хотите.

Лифт приехал на нужный этаж. Впереди она, я с пакетами сзади.

— Так, Вам дальше, Федор Борисович. А мне сюда, холодильник только у администрации, в совещательных комнатах нет.

Девушка забрала пакеты и скрылась за дверью. Странное существо. Обычно меня такие бытовые моменты выводили из себя, но в этот раз решил милостиво все пропустить мимо себя. Есть дела важней, сам придумал эту номинации, теперь надо отдуваться. Хорошо, что председателем жюри не назначили.

В совещательной комнате были уже остальные члены жюри номинации, не хватало только председателя.

Так, еда пригодится, целый день тут точно проторчим. А то, что привозят, есть нельзя, мне в прошлом году Негус фотки присылал. Ну, можно идти, вершить чьи-то судьбы. О, какой состав-то у нас — П. Имперский, А. Великий, И. Князев, Ф. Король. Ю. Монархов и примкнувший к ним вместо Негуса П. Царев. Ха-ха-ха, так организаторы хороши, даже прощелкали, что женского рода-племени я. Ничего, тем забавней.

Двери недавно поставили, доводчики еще не разработались, а может просто не стали их регулировать, пришлось приложить усилия для открывания.

— Петро, ты что ль?

— Я, Петр Илларионович.

Имперский расплылся в улыбке, любимый преподаватель, хотя учил он меня и недолго. Подошла, обняла и чмокнула в морщинистую щеку. Старый академик решил уступить мне место.

— Сидите, сидите. Сейчас Игорь Игоревич за стулом сбегает.

— Почему я?

— Возможно потому что, я женщина, старше вас и председатель жюри. Любезный Петр Илларионович уже в годах.

Ох, ну и мужчины пошли, а Король-то баллы набирает в моих глазах, единственный встал, уступая место, остальные сели, да еще отодвинулись так, что сзади не пролезешь до предложенного стула. Можно устроить показательные выступления с демонстрацией личной непрошибаемости, но не хотелось тратить на это силы.

— Ты же слышал, мальчик. Иди за стулом.

Петр Илларионович с высоты своего академизма решил поучаствовать в организационных вопросах. Князев-младший, поджав губы, пошел на розыск стула.

— А пока молодежь рыщет в поисках стула, представлюсь. Петрограда Львовна Царева, Председатель нашего доблестного жюри. Алексей Юрьевич не смог приехать, делегировал меня.

Федор перекинул стул через стол, все же решил добить меня галантностью. Сняла тубус с документами, стянула пальто, повесила его на вешалку.

— Петро, ты чего, беременная что ль?

— А почему вы так удивляетесь, Петр Илларионович, я все же женщина. — Ты не женщина, ты — кремень.

— О том, как меня в песок стерли, потом расскажу, это не для посторонних история.

Вот и Игоряня припер стул, теперь пришлось делать еще одну перекидку. Все наконец-то расселись.

— Так, у нас было двадцать заявок на участие. Кто и что успел обойти?

— Что значит обойти?

— Так, обойти. Уже месяц как можно смотреть конкурсные объекты, молодой человек.

— Я считаю, что нас должны пригласить и показать все. Мой отец всегда прекрасно организовывал охрану труда на стройке, и наши площадки были показательными.

'Так, Петра, выдохнула'. Лицо мальчика, что разбился через месяц после моего отъезда, вернулось в закрома памяти, даже слезы в этот раз не подступили, ярость сжигала их. Улыбнулась, выдохнула.

— К несчастью, работала с вашим отцом. У вас на стройке семь несчастных случаев, три со смертельным исходом, только за этот год. Поэтому считать будете где-нибудь в другом месте. Как спонсор, вы должны быть в жюри, но к счастью, ваше мнение я могу не учитывать.

Открыла список с объектами.

— Питерские два успела посмотреть, еще Новгород съездила, здесь на одном побывать успела, на одну площадку меня не пустили. Вас, Федор Борисович, видела на Кожиной, а Вас Петр Илларионович на Варшавке.

— Все-то ты успеваешь увидеть.

— Ваша школа. У меня с собой фотоотчет, ПОС, можем позже обсудить все и посмотреть. Сейчас надо понять, сколько у нас объектов сталось. На какие показательно поедем.

Вот почему так всегда, удивление на почти непробиваемых лицах мужчин, только Петр Илларионович ехидно улыбался. Остальные быстро отмечали объекты, на которых побывали, в сухом остатке десять еще надо осмотреть. Жаль, что большая часть из них в регионах. Но, раз влезла в это все, то надо идти до конца.

Через час я понял, почему Имперский так ехидно улыбался, под ее командование попали все, три президента крупных компаний с удивлением дали собой управлять. Вроде как идет обсуждение, но последнее слово оставалось за ней, да и никто не пытался с ней спорить, только Имперский иногда комментировал. Князева сразу определили в посыльные, вот и сейчас его послали за кофе для всех.

— А тебе разве можно?

— Помню же как вы пьете кофе — до лекции горячий, после холодный. И, коллеги, может, прервемся на обед?

— В округе приличного ничего нет.

— Она с собой притащила.

— Так, господа, сейчас у нас будет нормальный обед. Петро, ты закуску сделала?

— Сделала, она сделала, запах на весь лифт был.

Вопрос был в одном, кто все понесет. Уж точно не я.

— Мне нужно минут десять-пятнадцать организовать стол. Так что перерыв. Можете покурить, обсудить какая я стерва и приходить на обед.

— Обсуждение обязательно? — заигрывающе уточнил Монархов.

— Мои коллеги месяца два это обсуждали вслух. По-моему это любимая их тема до сих пор. В общем, я занимаюсь кухней, мальчики.

Петра с трудом открыла дверь и исчезла в коридоре.

— Помочь никто не собирается? — уточнил Петр Илларионович.

Не особо хочется, но вроде как надо. Потащился за ней, но не будет же Имперский тарелки нести, в конце концов он и мой преподаватель. Царева была недалеко, с кем-то разговаривала по телефону.

— Ты позвонил, чтоб поругаться? — теплым нежным голосом спросила она, довольная и сияющая, — нет, вокруг меня мужчины, только мужчины. Ты же уже привык. Так мы будем ругаться?… Хорошо, вот как раз собираемся кушать… Да, скучаем, — она погладила слегка округлившийся живот, — конечно, я не буду тебя слушаться, опять буду делать что хочу, но ты же меня за это и любишь… Как не любишь? … А мы тебя тоже.

Не женщина, а ртуть, переменчивая, переливчатая, еще минуту назад безапелляционная, холодная, а сейчас нежная. «Да, мой разговор с женой совсем другой. Никто меня не ждет. Сам же выбрал, знал на что шел. Просто не с кем было сравнивать. И знать, что упустил. Почему упустил? Почему сейчас сожаление?».

Упустил, шанс был. Алексей его столько раз просил вернуть дамочку, хотя если откровенно, выгнал ее Лазарев сам, между желанием прогнуться и интересами компании, он выбрал первое. После увольнения Иванова усилил свои просьбы. Но выходило так, словно извиняюсь и прошу вернуться. Но из моей компании если и уходят, то навсегда. А если бы тогда вернул?

Администратор для вида поупирался, а потом послушно потащил тарелки в переговорную. Федю тоже пригрузила, потом еще Монархов притащился, его тоже отправила с тарелками. Пока все раскладывала, подогревала, наперекусничала от души. Пока мужчины ели, спокойно еще раз просмотрела отчеты, схемы организации стройплощадок. Часть отсеялась без проблем, но были парочка объектов, по которым остались спорные моменты. Петр Илларионович подсел ближе.

— Жаль, что ты бросила МАРХИ.

— Не бросила, а перевелась в строительный.

— В Питер.

— Потом же все равно Московский закончила.

— Чего ты там закончила. На защиту диплома, госы, даже на выпускной не осталась.

— Зато диплом у меня вы вели. Никто так и не понял почему. Да и я сама не поняла.

— А что тут понимать. Есть талантливые, с ними и хочется работать. Сам же тебя на стройку отвел. Как у тебя глаз тогда загорелся.

— И до сих пор потушить не могут.

— Хорошо же. Мне вот Негус каждый год шлет коньяк за совет.

— Да? А сам меня выгнать грозился в первые два месяца.

— Петро, но ты тоже еще та штучка.

— Я?

— А кто ж? Кто парня-то влюбленного тубусом огрел так, что тот чуть из института не вылетел.

— Эту байку не знаю.

— Бедный парень подошел, поборов робость, а ты ему тубусом засветила. Он же потом дурачком стал, в деканат залез.

— Этот бедный робкий парень ущипнул меня за пятую точку, получил по заслугам. Так, тут фактическая площадка не соответствует документации. Я бы поставила кран в другое место, и сразу под погрузку-разгрузку стало бы места больше и эффективней, не пришлось бы гонять кран по рельсам, он бы и до первого строения дотянулся и до второго. — Согласен. Но по факту могли быть причины поставить его там. Мы же знаем какой сейчас уровень проектировщиком.

— Смотрела фотки, документацию, геоподоснову и геологию, нет там объективных причин, просто никто не стал думать над ПОСом.

— Петра, девочка моя, почему ты не осталась в Америке?

— Петр Илларионович, на личные темы поговорим после.

— У нас с тобой все темы личные.

Академик поцеловал мне руку и лукаво подмигнул. Мужчина остается мужчиной в любом возрасте, как и женщина женщиной, но если с ней рядом есть подходящий мужчина.

Обсуждение продолжилось, только вот почему-то мужчины решили, что я должна еще и со стола убрать, сделала вид, что не понимаю о чем они, можно было и поскандалить для проформы, но зачем тратить силы на ненужное. Нравится им сидеть с грязными тарелками, пусть сидят. Так, все же список объектов для показательных обходов утвердили. Теперь надо решить кто и куда полетит.

Устала, проще весь день на стройке провести, чем здесь. Теперь поняла, почему Негус меня командировал, самому нервы свои жалко. И почему «великие и ужасные» согласились, любопытство как у других, может что новое придумали, может и они уже Латисту запустили или что еще новенькое для контроля, тоже уже в реальном времени за стройками наблюдают, так ли хороши у них руководители, такой же бардак с подрядчиками, как решают проблемы. Свои площадки не покажем, чужие изучим под микроскопом.

Хорошо, что уже стемнело, можно сказать всем до свидания и поехать домой. Несколько остановок на трамвае, минут пять пешком и вот она почти родная квартира. Черт, князеныш довольно ощутимо толкнул, еще бы немного и упала, нужно быть с ним осторожней, а еще лучше услать куда-нибудь, пусть инспектирует площадку в Ханты-Мансийском округе. Жаль, что нельзя позвонить прямо сейчас, в это время его лучше не трогать. А так хотелось. Телефон бесполезной ношей лежал в моей руке.

Сейчас на ее лице была только усталость, Петра достала телефон и с тоской посмотрела на него. Она что-то быстро прочла, улыбнулась и усталость исчезла. Она так и шла по улице, улыбаясь своим мыслям.

— Подвезти?

— Мне недалеко. А, вот и мой трамвай. До завтра.

Она запрыгнула в салон. Променяла роллс-ройс на трамвай, ненормальная.

В квартире пахло лимоном. Вечером не придала этому значение, мой носик последнее время такие фортеля выписывал, что доверять ему перестала. А вот утром… Прозрачные стекла окон порадовали. Сразу набрала номер, ну и что, что всего пять утра, потом могу забыть, забегаться. Он ответил сразу, словно ждал.

— Как ты? — опередил он меня.

— Замечательно. Спасибо. Но мог бы и предупредить.

— Ты бы возражала, а слишком хорошо знаю твои слабости.

— Мои пунктики точней, и кажется, изучил всех моих тараканов.

— И даже дружу с ними. Петра, какие планы на день?

— Еду смотреть площадку, потом мужчины поведут меня обедать, вечером Женька тащит меня в оперу.

— Петрусь, ты там сильно не бушуй. Это не твоя площадка.

— Хорошо. Буду повторять как мартру — это не моя площадка, это не моя площадка.

— Знаю, что не сильно поможет, но все же, повторяй и чаще. Ты нужна мне.

— Целая и невредимая?

— Желательно. Но даже нецелая и вредимая, ты мне нужна.

— И ты мне.

На заднем фоне врубился музыкальный центр, а значит, ему пора уезжать.

— Пока!

Он что-то еще хотел сказать, даже перезвонил, но я не ответила. Слишком захотелось вернуться домой. Еще пара минут разговора с ним и побегу на вокзал за билетами. Мужчины пусть сами все делают, и площадки обходят, и победителя выбирают. Только не люблю незаконченные дела, да и Петр Илларионович меня ждать обещался в запретном месте.

Окна, наш вечный камень преткновений, терпеть не могу грязные стекла дома. Их помывку первое, что попытался запретить мне муж. Подумаешь, один раз чуть не вылетела с пятого этажа, так сразу запрет. Он позвонил, я ответила, по привычке решила привалиться к раме, только вот ее не было, а пустота была, чудом удержалась, правда взвизгнула так, что благоверный теперь боится меня к ним подпускать. Пока была на объекте заменил весь пластик на стекло, меньше грязнятся. Если мне вдруг вздумалось их мыть, так только под его контролем, а еще лучше он помоет под моим, а последнее время просто стал вызывать клиниров, когда меня не бывает дома. Даже в Москве поступил также, пока я была на планирование забега по площадкам, кто-то намывал мои окна.

Встреча с Имперским стала весомым аргументом, чтоб заставить себя не собирать вещи и мчаться на вокзал, а тщательно продумать гардероб, накраситься и прицепив улыбку и добавив немного беспечности в настроение выйти на улицу и спуститься в метро.

Утром в «Советской чебуречной» недалеко от «показательного» объекта я завтракала с Имперским. Хорошо пошли чебуреки с сыром и зеленью, Петр Илларионович предпочитал с бараниной. Муж бы меня прибил за такой рацион, но вкусно же до безобразия. За стаканчиком чая он успел узнать всё о моей двухгодичной жизни в Америке, удивился, что так долго проработал с бесхребетным Лазаревым и в очередной раз похвалил себя, что рекомендовал меня Негусу, а тот смог оценить и дал мне раскрыться полностью. Многие бы с удовольствием поспорили с ним и предложили бы закрыть меня обратно. Первые полгода с подчиненными у меня была война, кто кого переупрямит. Пятнадцать мужиков сопротивлялись активно, да и их можно понять, явилась соплячка-москвичка и сразу в начальники. Но тут уж им претензии надо было Негусу высказывать, устраивалась-то простым инженером технадзора, но руководство решило по-другому. Кинул меня Алексей Юрьевич в бушующее море и смотрел, потону или выплыву. Выплыла. Работала также как они, в день, в ночь, отвечала за свои решения, защищала своих подчиненных. Постепенно начали они ко мне прислушиваться, стали подчиняться, потом некое уважение появилось, между собой они меня почему-то стали именовать сначала «Петробус», потом «наш Петробус», а полное взаимопонимание пришло после упражнений в трехэтажном, мой словарный запас богаче оказался. Поийкаказакатлаельнлаый поийхоийд нлаака стлароиййку. Какак егоий оийргаканлаиказоийвывакаютла оийбычнлаоий, тлаебя ведутла кудака икамне нлаакадоий ика нлае дакаютла икадтлаика кудака нлаужнлаоий тлаебе. Воийтла воийкруг все выликазаканлаоий, поийчтлаика икадеакальнлаоий, нлаоий факактла оийстлаакаетлася факактлаоиймне — нлаеделю нлааказакад мнеенлая сюдака нлае пустлаикалика. Накадоий улыбакатлаься, гоийвоийрикатлаь, чтлаоий все проийстлаоий закамнеечакатлаельнлаоий. Еслика бы еще Игоийрянлая чушь в боийльшоиймне коийликачестлаве нлае нлаес, тлаоий былоий бы все закамнеечакатлаельнлаоий. Еще мнеиканлаутла пятланлаакадцакатлаь тлаупоий поийулыбакатлаься ика мнеоийжнлаоий вакаликатлаь.

«Этлаоий нлае мнеоийя плоийщакадкака, нлае мнеоийя плоийщакадкака. НЕ МОЯ». Не дейстлавоийвакалоий, успелака увикадетлаь, ика поийшлака в другую стлаоийроийнлау, кудака нлаакас воийдикатлаь былоий нлае поийлоийженлаоий.

— Вы чегоий тлавоийрикатлае?

— Че? Ты ктлаоий тлау естлаь? — нлаакаезжакал нлаака мнеенлая тлаикапака проийракаб, раказ в белоийй какаске челоийвек, нлаеоийпределенланлаоийй нлаакацикаоийнлаакальнлаоийстлаика.

— Где акармнеикароийваканлаикае клакадкика?

— Закачемне?

— У вакас стлаенлаака шестлаь мнеетлароийв дликанлаоийй ика четлаыре высоийтлаоийй будетла ика вы мнеенлая спракашикавакаетлае закачемне?

Тоийчнлаоий, еще ика связей соий стлаенлаакамнеика нлаикакакакиках нлаетла, нлаетла тлаакамне акармнеакатлауры, мнеля, стлаенлаака зака воийздух держикатлася, ака вертлаикакакальнлаоийстлаь ее уже поийракажакаетла мнеенлая своийей змнееевикаднлаоийстлаью.

— Дака этлау стлаенлау пакару раказ пнлаешь, оийнлаака ика закавакаликатлася. А усакадкика поиййдутла, тлаакак ракассыплетлася.

— Не закавакаликатлася! Вакалика, бакабака, кудака шлака. Накашлакась тлаутла умненлаакая!

— Закавакаликатлася.

— Нетла.

— Двака удакарака!

— Петларака, нлае с двух, боийльше, — решикал встлаупикатлаь в споийр Имнеперскикай.

— Двака! — раказоийшлакась Петларака.

— Не тлаы же пиканлаакатлаь будешь?

— Я!

— Не, нлау кудака тлаы-тлаоий, Петлароий, тлаы ж в поийлоийженлаикаика, дакавакай ктлаоий иказ мнеакальчикакоийв, ака?

Онлаака дернлаулака коийгоий-тлаоий иказ ракабоийчиках. Венлатлаикаляцикаоийнлащикак вроийде, тлаемне плевакатлаь нлаака оийбщестлароийй, нлае ег…