P.S Сводные (СИ)

17

— Не может быть, — по моим глазам непроизвольно текут слёзы. — Просто не может быть! — повышаю голос и едва не начинаю кричать на ничем неповинного человека.

— Сияна, я понимаю, что она для тебя, как мать, но утешить мне нечем. Ничего не изменится и тебе нужно принять факт, как данность, — мужчина оставляет последнее слово за собой и уходит, тихо хлопнув за собой дверью танцевальной студии.

Его сравнение моего тренера по танцам с родной матерью больно кольнуло в области сердца. Маша за последние два года стала для меня роднее матери, которая так и не удосужилась выделить время для встречи. Слишком занятая и погруженная в работу. Хотя, главной причиной она выделяла совсем другое — разные города. Ведь так сложно, чёрт возьми, купить билеты и провести в дороге пять часов. И мне ничего не стоило сделать всё самой, пойти навстречу, но прекрасно осознавала — меня никто там не ждёт. Так постепенно и опускаются руки.

Вглядываюсь в собственное отражение в зеркале на всю стену. Потёки туши под глазами и на щеках — ни черта не водостойкая, очередное наглое вранье! Беспомощность стискивает горло и удушает. Желание что-то сделать, чтобы исправить положение, оглушает своей силой, но оно такое бесполезное в сложившейся ситуации, что становится невыносимо тошно.

Слёз давно нет, но они отчего-то безустанно продолжают катиться по щекам — уже даже не ощущаю их, а сначала они обжигали щёки и шею. Провожу ладонью по стене, выкрашенной в небесно-голубой цвет и, невольно всхлипывая, присаживаюсь на корточки и завожусь новым приступом истерики, сжимая собственные ноги и утыкаясь лицом в колени.

Будто слёзы могут помочь хоть чем-то. После них единственный результат — жуткая головная боль и апатия.

Но и сил остановиться и взять себя в руки не нахожу. Нет их, совсем нет.

«Никогда больше не сможет танцевать и преподавать» — снова и снова проносится в моей голове, словно выстрелом в упор — беспощадным и убийственным. Перед глазами проносится всё детство, которое я мечтала заниматься танцами и бесконечные года, за которые я не могла найти контакт ни с одним тренером. Не знаю, почему, но получалось именно так. У меня был свой подход к танцу, абсолютно индивидуальное виденье и чувство музыки. Было самым важным, чтобы во мне не душили эту индивидуальность. Вот только выходило наоборот — абсолютно каждый новый тренер пытался в меня, словно в губку, впитать свой подход, свой стиль, свое чувство такта.

Маша стала первой, кто разглядел во мне индивидуальность и нашла в себе силы найти такой подход, чтобы не душить её, а наоборот развивать и направлять в правильное русло.

Её травма отозвалась во мне такой болью, будто вовсе не она попала в автомобильную аварию, а я сама. Помню, как она радовалась подарку собственного мужа. Машину он подарил, как только она удачно сдала на права — готовилась целый год, перед тем, как пойти в автошколу и не зря. Она всегда добивалась поставленных целей своим усердством. Более целеустремлённого человека мне не приходилось встречать.

И мне хотелось винить всех на свете: бухого в стельку придурка, севшего за руль и влетевшего в её машину на полной скорости, мужа, который подарил ей злополучный подарок, человека, что вообще придумал автомобили. Весь мир. Казалось, что он ополчился против меня, и я не в силах выдержать его напора.

Сердце болезненно сжималось, стоило лишь подумать, каково ей. После длительной реабилитации Маша до сих пор восстанавливается в больнице, а я так и не решилась прийти к ней, после того, как она пришла в сознание — до этого буквально ночевала в её палате, пока позволяли добрые медсестры.

На её лице появились шрамы. Не много, не страшно, но останутся навсегда и будут постоянным напоминанием того страшного дня.

Ей предстоит сложный курс, чтобы снова начать нормально передвигаться на ногах — они пострадали больше всего. Гарантии, что она будет ходить стопроцентные. И точно такие же гарантии на то, что к танцам она не сможет вернуться никогда, потому что настолько восстановиться не сможет.

В голове болезненно пролетают воспоминания о всех наших посиделках и душевных разговорах. Становится слишком душно. Удушающе. Столько стремления и целей стёрлись в порошок в один день из-за какого-то конченого урода. Впиваюсь ногтями в собственную ладонь едва не до крови. С сегодняшнего дня студия больше не принадлежит ей. Договор аренды расторгнут, и это моя последняя возможность побывать в помещении, которое подарило мне самые сильные навыки, эмоции и цели. Страшнее всего даже не это — студию можно поменять и привыкнуть к другой, а вот тренера нет. Уже сейчас прекрасно понимаю, что без Машиного участия ставлю на себе крест. Без неё не получится — она залог всех моих успехов. Все достижения — заслуга её стараний надо мной.

Так хочу проведать её… Наверняка она безумно расстраивается и не понимает, почему я не прихожу навещать, как остальные девчонки из студии. А я и представить не могу, как зайду к ней и смогу что-то сказать. Невозможно. Мне нужно время, чтобы набраться сил и смелости. Сейчас я полностью слаба и истощена. Не смогу. Просто не смогу.