Падающие звезды

Глава 27

Амелия

Мозги Амелии кипели. Ее тело пульсировало от жара. Лихорадочные сны толкали навстречу жидкому огню.

Она проваливалась, тонула, захлебывалась в кошмаре, который всегда настигал ее, овладевал и уничтожал ее снова и снова. В своем горячечном бреду она не могла отличить сон от реальности.

Амелия застряла в том страшном месте, Кейн нависал над ней со своим смрадным табачным дыханием, впивался мясистыми пальцами в бретельки ее платья, смотрел злобными змеиными глазами, желая причинить боль.

Она ворочалась, кричала, но кошмар ее не отпускал. Кейн подымался над кроватью, смыкая пальцы на ее шее, его образ вытягивался, оскаливался, чудовищной тенью выкрикивал ее имя.

Тени Габриэля и Деклана Блэка корчились рядом с ним, их демонически-красные глаза впивались в нее. Их зубы сверкали, как языки пламени, и звучал маниакальный хохот. Они причиняли ей боль, убивали ее, мучительная агония проносилась в ее голове, раскалывая череп, разрывая его на части…

— Амелия!

Она резко пришла в себя. Демон все еще нависал над ней, заполонив все пространство.

— Амелия! — Ее схватили за плечи и затрясли. — Проснись. Это я!

Она закрыла глаза и снова открыла их. Над ней склонилась ее мать. Ее мать, не Кейн, не какой-то кошмарный демон. На ней был громоздкий костюм индивидуальной защиты. Голову закрывала респираторная маска, сквозь квадрат стекла просматривалось озабоченное лицо.

— Амелия. — Голос матери глухо звучал сквозь маску. — Это просто кошмар. Теперь ты проснулась.

Она слабо улыбнулась, чувствуя, как ужас покидает ее тело. Это сон. Просто сон. Но вот — невыносимая жара, болезнь, пронизывающая ее тело, разъедающая ее изнутри — это было ужасающе реальным.

Мать придвинула стул и села, сгорбившись, рядом с кроватью, зажав руку Амелии между своими перчатками.

— Болит?

Болело все. И все горело. Глаза словно пронзали иголки. Внутри ее тела бушевала война, которую она, похоже, проигрывала. Она то приходила в себя, то теряла сознание, ее несло по реке расплавленной лавы.

— Сколько я уже здесь? — прохрипела она.

— Три дня.

Мать могла бы сказать «недели» или «месяцы», и Амелия бы поверила. От боли время тянулось бесконечно долго. Каждая тикающая секунда превращалась в пытку.

Мать закусила губу.

— Я давно хотела поговорить с тобой, милая… Мне казалось, если дать тебе пространство, ты успокоишься. Я думала, тебе нужно время.

Амелия отвернулась к стене и кашлянула.

— Думаю, мое время вышло.

— Не надо так, — яростно запротестовала ее мать. — Пожалуйста.

— Ладно.

— Ты можешь не говорить. Но ты выслушаешь меня?

— Не похоже, что у меня есть выбор? — Матери было трудно, как и Сайласу. Даже в бреду Амелия это понимала. И от этого чувствовала себя виноватой.

Мать покачала головой.

— Понимаю, ты сердишься на меня. И имеешь на это полное право. Но есть вещи, которые я не успела рассказать тебе раньше. Я собираюсь сделать это сейчас. Я хочу рассказать, как познакомилась с твоим отц… Декланом.

— Я знаю. — Амелия слышала эту историю сотни раз: как они случайно встретились в отеле, где он представлял свои результаты эксперимента с больными эпилепсией, как судьба свела их вместе, как Деклан Блэк сразил ее мать наповал, как он спас их обеих.

— Нет, не знаешь. — Мать провела прохладной салфеткой по ее лбу и проверила капельницу, введенную в правую руку Амелии. — Я из бедной семьи. Мои родители умерли молодыми, когда двадцать пять лет назад разразилась эпидемия холеры. Моя бабушка заявила, что не может содержать меня, но она просто не хотела брать на себя груз ответственности за ребенка. Я скиталась по приемным семьям, пока однажды не решила сбежать. Улицы — жестокое, опасное место для девушки, особенно если у тебя есть то, что нужно мужчинам, например, красота.

Она замолчала, прикусив нижнюю губу.

— Но я нашла выход. Я не горжусь некоторыми своими поступками, но я выжила.

Амелия не могла ничего сделать, только ошеломленно смотреть на мать. На мгновение показалось, что жгучий жар на мгновение утих. Она никогда не воспринимала свою изящную, умную, красивую маму иначе, чем благородной, аристократической особой, королевой общества. Элиза ни разу и словом не обмолвилась о другом.

— Однажды я поняла, что беременна, — продолжила мама. — Мне было двадцать. Рядом ни семьи, ни человека, которого я могла бы назвать своим. Я оказалась совсем одна в суровом мире — пока не почувствовала, как ты растешь во мне.

Она снова остановилась, а ее лицо исказилось.

— Наверное, было бы проще положить всему конец, но я знала. Знала, что ты будешь со мной. Но я не могла продолжать спать в палаточных городках и искать себе пропитание. На четвертом месяце беременности я сбежала из Нью-Йорка. И вернулась к бабушке, умоляя ее приютить меня. Поскольку я была беременна, она согласилась. Впрочем, она не была доброй женщиной, Амелия. Она по натуре была эгоисткой и ничего не смыслила в любви. Но я понимала, что у меня нет выбора. Ты была важнее.

Амелия засомневалась, не бредит ли она до сих пор и не снится ли ей этот причудливый сон. Она пошевелила рукой — это оказалось так тяжело, так утомительно заставлять мозг напрягать и сокращать мышцы — и потянулась за браслетом с шармами. Платиновый металл был теплым от ее собственной пылающей кожи.

Она вдавила острие скрипки в кончик пальца, заставляя себя сосредоточиться, оставаться в настоящем. Если все это реально, ей хотелось услышать каждое слово. Ее мать наконец-то открыла правду.

— Ты изменила мою жизнь. — Элиза прикоснулась рукой к горлу. — Я никогда не знала такой любви, какую почувствовала к тебе.

— Мама… — начала она, но не знала, что еще сказать. Перед ее глазами мелькали черные точки.

Мать откинула с лица влажную прядь волос.

— Амелия, мне нужно, чтобы ты это услышала. Я знаю, что была не права, не сказав тебе раньше. Поэтому, пожалуйста, позволь мне объяснить сейчас.

Амелия молчала. Затем кивнула.

— Тебе было шесть недель, когда случился первый приступ. Я сразу помчалась в больницу, где тебе поставили диагноз — мутация синдрома Драве, самой смертельной формы эпилепсии. Я не знала, что делать. Я не могла потерять единственное хорошее, идеальное создание в моей жизни. Я не могла поверить, что нет лекарства, не в наше время. Я начала читать научные журналы, искать в сети все, что хоть как-то связано с исследованием эпилепсии.

— Тогда я наткнулась на статью Деклана о его исследованиях, посвященных воздействию наночастиц на лекарственные препараты, проникающие через гематоэнцефалический барьер у больных эпилепсией. Я выяснила, на какой конференции он выступает с докладом. Украла бабушкины сбережения и потратила их на самое лучшее платье и прическу, которые могла себе позволить. Я поехала в тот отель и ждала его.

Она поднесла руку к горлу.

— Я рассказала о тебе, чтобы возбудить интерес, а потом сделала все, чтобы он влюбился в меня.

Глаза Амелии расширились.

— Ты его соблазнила?

— Называй, как хочешь. Я сделала все, чтобы спасти тебя.

— Значит… — Амелия попыталась напрячь свой заторможенный мозг, чтобы собрать факты воедино, как кусочки головоломки. Но они все еще не складывались. Она уперлась острием скрипки в кончик пальца. — Ты никогда его не любила.

— Любовь к нему никогда не играла роли в моем решении, — с железной ноткой в голосе проговорила ее мать. — Он спас тебя с помощью созданного им лекарства. Я убедила использовать его на тебе, хотя Управление по контролю за лекарствами не давало на это разрешения. Я знала, что оно сработает. И оно сработало.

— Он терроризировал всех нас! — Амелия вспомнила жесткий, непоколебимый взгляд Деклана, его губы, скривленные в презрении, он использовал свои слова как оружие, пока она, слабая и испуганная, трусила перед ним. Тот самый знакомый страх, от которого она страдала всю жизнь, пронзил ее насквозь. Она вздрогнула.

Мать сжала ее руку. Ее пальцы в перчатках казались холодными и резиновыми.

— Амелия, мне пришлось сделать выбор. Остаться с жестким, жестоким мужчиной и получить мою драгоценную дочь живой и здоровой, или бежать и вырезать свое собственное бьющееся сердце. Тебе требовалось это лекарство, а я могла достать его только у Деклана. Без него у тебя начались бы серьезные психические отклонения или смерть мозга.

«Или сразу смерть», — мрачно подумала Амелия.

— Ты могла бы запастись лекарством, украсть формулу…

— Деклан Блэк много кто, но не дурак. Он хранил формулу и лекарство в строго охраняемом месте. И выдавал препарат месяц за месяцем, только по три автоинъектора за раз. Это все, что мне удалось добиться, — получить дополнительный флакон, чтобы держать его в сумочке. — Она наклонилась над кроватью и смахнула прядь волос с вспотевшего лица Амелии.

Темнота заклубилась в уголках ее сознания. Слишком много всего, слишком быстро. Ее фундамент зашатался под ней, вещи, в которые Амелия верила всю свою жизнь, вдруг рассыпались как пыль между пальцами.

— Мама…

— Это было самое трудное решение в моей жизни — остаться с таким человеком, как Деклан Блэк, и беспомощно наблюдать за тем, как он изо дня в день причиняет боль мне и моим детям. Постепенно, год за годом, жестокое обращение подтачивало меня, и я перестала узнавать себя. Я почти потеряла себя. Но я вытерпела. Ты понимаешь? Я справилась.

Все это время Амелия винила мать в том, что ей пришлось пережить. Она считала маму трусихой, слишком слабой, чтобы защитить себя, не говоря уже о своих детях. Собственный страх не позволял Амелии видеть вещи ясно. Теперь, даже несмотря на лихорадку, она понимала все правильно. Амелия попыталась заговорить, но горло запершило от эмоций.

— Однажды ты спросила, как я могу оставаться с чудовищем. Надеюсь, теперь ты меня понимаешь. Все, что я когда-либо делала, я делала ради тебя.

«Используй то, что у тебя есть», — однажды сказала ей мать. Это помогло Амелии справиться с Кейном. Это помогло ее матери выжить в жестоком браке. А ведь кроме нее самой у Элизы ничего не было, и она с готовностью пожертвовала всем, чтобы сохранить жизнь Амелии. Слезы выступили на ее глазах.

Мама вытерла их. Она наклонилась ближе, положив руки по обе стороны лица Амелии.

— Но я не жалею, — прошептала она. — И никогда, ни на секунду не буду жалеть.

— Это мне нужно сожалеть, — прошептала Амелия.

Ее мать покачала головой.

— Нет. Не нужно, дорогая. Будь сильной.