Память сердца

Глава десятая

Бетси склонилась над кроватью. Ее волосы светились подобно нимбу вокруг головы. Желтенький халатик переливался в лучах солнечного света, озарившего комнату.

На мгновение Джону показалось, что он грезит; но она коснулась прохладной рукой его лба, пробуя температуру.

— В чем дело, Рыжик? У тебя возникла какая-то странная мания наблюдать за спящими? — тихо спросил он, скрыв, какие мучения причиняют ему больные колени.

Она поставила стакан с водой и пузырек с таблетками.

— Я услышала стон и подумала, что тебе понадобятся обезболивающие таблетки.

— Да я прилично себя чувствую!

— Это заметно. Поэтому с тебя пот так и течет ручьем, и ты ухитрился завязать каким-то китайским узлом последнюю льняную простыню моей мамы.

Джону пришлось приподняться, чтобы разглядеть учиненный им беспорядок. Действительно, замысловатый узелок. Хуже того, он лежал поперек кровати, да еще, к его стыду, полуголый. Стиснув зубы, он натянул смятую простыню.

— Дай-ка я сделаю.

— Перестань, Бетси. Я не из команды твоих подопечных ребят.

— О ради Бога, Джон, не ханжи. Я видела тебя без одежды и не один раз.

— Только однажды, — отрезал он.

На губах Бетси заиграла озорная улыбка.

— Ты ошибаешься, дорогой. Никому не рассказывай, но я ходила подсматривать, как ты купался голый в бывшем карьере где добывали гравий. Поверь мне, Джон, видеть тебя в этих старых поношенных боксерских шортах не такое уж большое удовольствие.

Она с силой потянула простыню и выдернула ее из-под Джона, затем взяла стакан.

— Вот сначала выпей.

— Что это?

— Мне кажется, вода, хотя вполне может быть чистая водка. Наверное, тебе придется попробовать, чтобы узнать.

— Очень забавно.

От Бетси веяло ароматом роз, как от подушки, на которой он лежал.

— Я не люблю таблетки. Я наглотался их на всю жизнь за последний год.

Каким-то образом Джону удалось усесться на подушки повыше.

— Но парочка целебных пилюль тебе не помешает.

Бетси подняла его руку и положила таблетки ему на ладонь.

— Это от чего?

Она показала ему этикетку на пузырьке.

— Врач дал рецепт, помнишь?

— Я выбросил его в корзину для мусора.

Джон смотрел на Бетси с подозрением.

— Знаю, но рецепт я вытащила и заказала лекарство.

— Зачем?

— Затем, что у тебя всегда было больше отчаянной храбрости, чем здравого смысла.

Как всякий скептик, Джон уверовал, что где-то на жизненном пути он растерял и то и другое. Внезапно им овладела шальная мысль: притянуть ее к себе на кровать и предаться любви, чтобы утолить сильнейшую из своих болей — обладать телом и душой Бетси.

— Перестань смотреть на меня умоляющими глазами, Стэнли. Я привыкла к упрямым негодникам вроде тебя и не уйду из этой комнаты, пока ты не примешь лекарство.

— А что, если я скажу: не желаю, чтобы ты уходила? Если потребую: хочу, чтобы ты забралась сюда ко мне?

Его умоляющие глаза гипнотизировали Бетси, не давая уклониться от ответа.

— Я бы ответила, что это было бы большой ошибкой, — мягко сказала Бетси.

— Неужели ошибкой? Почему?

Взгляд Джона продолжал гипнотизировать. Бетси почувствовала его невыразимую нежность.

— А ты разве не знаешь? Случайные половые связи теперь рискованны.

Глаза Джона потемнели.

— Поверь мне, Рыжик, врачи в главном госпитале Сан-Франциско исследовали меня вдоль и поперек, проверяя все, что только возможно. Они меня даже к кровати привязывали, будь она проклята. И все, что удалось обнаружить, — это негодные коленки да замедленное сердцебиение.

Бетси злилась на себя: она позволила вывести ее из равновесия. Она с опаской посмотрела на дверь, которую закрыла за собой, чтобы их голоса никто не услышал.

— Я рада, но…

— А как у тебя? Есть какие-нибудь постыдные заболевания, о которых мне следовало бы знать?

Бетси оскорбилась, сочтя его вопрос непозволительной дерзостью.

— Конечно нет!

Он приподнял бровь.

— У тебя двойной стандарт, Рыжик? Я думал, ты современная женщина, лишенная предрассудков.

— Этого я не отрицаю, но я не сторонница случайных интимных связей.

— И я не проповедую таковых! Речь-то идет совсем о другом!

— А я и не утверждала, что ты склонен к распущенности в отношениях с женщинами.

— Но ты так думаешь, верно? Безбожник, отягощенный множеством грехов, которые тянутся за ним, подобно шлейфу. Как может такой порочный человек быть честным и праведным?

Он в сердцах отбросил простыню, собираясь встать и оставить Бетси, но не смог подняться. Он скорчился, настигнутый внезапным приступом сильнейшего кашля.

— Джон?!

Матрас осел под тяжестью ее тела. Она пристроилась рядом, держа стакан воды перед ним.

— Выпей скорее.

Он не успел даже пригубить стакан, как его одолел новый приступ. Он откашлялся и обессиленный откинулся на подушки. Лицо Джона приобрело землистый оттенок.

Бетси сидела рядом, боясь шелохнуться. Джон выглядел изможденным и вместе с тем сильным, как истинный атлет. Эта странная двойственность изумляла Бетси.

— Тебе лучше или все-таки позвать доктора?

— Зачем? Он уже поставил свой диагноз. Я надышался дыма в огромном количестве за все эти годы, и началась эмфизема легких — болезнь, которая рано или поздно настигает каждого пожарника.

Закрыв глаза, Джон пытался восстановить дыхание. Наконец мучительный зуд в горле прекратился. Чуть приоткрыв глаз, он сказал, не скрывая обиды:

— Я думал, ты ждешь — не дождешься, как бы поскорее уйти. — Хриплый голос Джона ранил Бетси.

— Ты же просил меня остаться.

Его отрешенный взгляд уперся в потолок.

— Я на мгновение потерял контроль над собой. Забудь об этом.

— Ты никогда так легко не сдавался.

Он широко открыл глаза, в которых сверкнула угроза.

— Ты прекрасно знаешь, чего я хочу. Если и ты хочешь того же, все хорошо. Если нет, то ничего страшного не случится.

Бетси подумала с одобрением: откровенные слова, сказанные гордым человеком. Прямо о самом главном, без малейшего желания скрыть истинную суть в их отношениях.

— В том-то и беда, Джон. Я не знаю, чего хочу.

— Вот в чем разница между нами, Рыжик. Я знаю, чего хочу. Я хочу страстно предаваться любви с тобою.

— Почему?

Наивный вопрос озадачил его на мгновение, но он тут же взорвался.

— Потому что ты для меня — самое желанное и дорогое в жизни. Я бесконечно доверяю тебе. И даже когда была еще девочкой, ты обладала особым влиянием на меня, как ни одна женщина ни до, ни после тебя.

Джон бережно накрыл ладонью ее руку, прижатую к бедру. В его сильных пальцах она уловила нерешительность, даже робость, и это растрогало Бетси чуть ли не до слез.

— Мне никогда не нужно было рассказывать другим женщинам о тебе, потому что ты всегда незримо лежала в кровати со мной. Женщины интуитивно узнают, когда мужчина влюблен в кого-то еще, особенно если эта любовь так велика, как моя.

— Может быть, это просто твое воображение.

— Вероятно. Или скорее всего, виноваты твои веснушки, которые всегда появляются у тебя на солнце. Они меня волнуют и завораживают.

В доказательство своих слов он нежно стал гладить ее лицо, покрытое золотыми кружочками веснушек.

Бетси вздрогнула, но не смогла противиться наслаждению от легкого прикосновения его горячих трепетных пальцев.

— А хотя, возможно, всему виной твои ярко-рыжие волосы, которые ты почему-то называешь золотисто-каштановыми. А может быть, мне по душе твоя способность рассмешить или, подобно волшебнице, собрать кусочки разбитой вдребезги жизни и снова сделать ее прекрасной. Иначе говоря, все твои достоинства, собранные вместе, и делают тебя единственной и неповторимой. Но может быть, все, что я сказал, — плод моей фантазии, и только. Тогда ты, к сожалению, права.

Он продолжал нежно гладить ее щеку и чувствовал, как дрожит Бетси.

— В последний раз, — начала она срывающимся голосом. — Я помню до сих пор…

Джон воспринял ее слова, как удары бича по обнаженному телу.

— В последний раз я был себялюбивым эгоистом. Теперь-то я это понимаю.

Он пытался заглянуть в самую глубину глаз Бетси, пытаясь найти ключ к ее сокровенным мыслям. Он не стал бы укорять ее, если б она встала и ушла. Хотя, поступи она так, ему было бы невыносимо больно.

— Я была такой юной. Я ожидала, что зазвонят колокола, вспыхнут фейерверки.

— Я думал, так оно и было, — убежденно сказал Джон.

Бетси стало трудно дышать. Она была в смятении. Заминка не в том, что она не хочет отдаться ему. Она хочет, и у нее нет сомнений, что он также сгорает от желания.

Чувственные пальцы Бетси тронули завитушки волос у него на груди, заставив мускулы Джона напрячься до предела.

— Это твой ответ, Рыжик?

— Да.

Она ответила торопливо, не задумываясь. Джон сгорал от любви и неодолимого желания обладать Бетси. Но предупредил ее.

— Рыжик, этого недостаточно. Сейчас ты должна поступить, как зрелая женщина. Ты же знаешь, что я тот мужчина, который любит тебя и жаждет взаимности. Я — Джон Стэнли. Не какой-то абстрактный ангел из твоих девичьих грез. Посмотри, у меня уже появляется седина, добавилось морщин, колени никуда не годятся, но я все еще и тот самый негодяй, которого ты имеешь полное право ненавидеть.

— У меня нет ненависти к тебе.

Выражение тихого ожидания просияло на его похудевшем изможденном лице. Оно умоляло ее отдаться ему, но вместе с тем уважение Джона к ней было настолько велико, что он предлагал Бетси выбор.

— Я не очень это умею, — шепнула она.

— Что?

— Просить мужчину, чтобы он предавался любви со мной.

— А почему бы тебе не поцеловать его и не поглядеть, что из этого получится?

Перед ней вдруг ожил другой Джон. Совсем недавно Бетси наблюдала настороженного, прижатого к стене, загнанного человека — таким он недавно снова вошел в ее жизнь. Теперь в его глазах пылало пламя страсти, настолько мощное, что, должно быть, разгоралось внутри него долгие, долгие годы.

Улыбаясь, она наклонилась и с величайшей нежностью дотронулась до его рта.

— Вот так? — прошептала она.

— Для начала просто хорошо.

Джон посмотрел на Бетси, потом бросил быстрый взгляд на дверь. Оказывается, дверь закрыта. Он поймал себя на мысли: уж не продумала ли она все заранее? Но тут же образумился: нет, разумеется.

— Рыжик?

Покрытая шрамами, огрубевшая рука Джона бережно ласкала кудрявый затылок, ворошила густые шелковистые волосы.

— Что?

— Я думаю, не лучше ли запереть дверь.

— Никто сюда не входит без моего разрешения.

— Наверняка?

Голос Джона стал низким, чуть хрипловатым. Ему было трудно говорить. Восхитительное ощущение власти над ним охватило Бетси, и ей захотелось, чтобы Джон не переставая ласкал ее.

— Да, наверняка. Кроме того, сейчас глубокая ночь.

Бетси с наслаждением гладила его сильную шею, широкую, покрытую мягкими кольцами волос грудь…

— Ты приняла решение, я не ошибся? — спросил он с надеждой.

— Думаю, да.

Неестественно хмурясь, Джон кивнул в сторону шкафа.

— Пока мы еще владеем собой, лучше бы ты передала мне мой бумажник.

— Я вижу, ты во всеоружии.

— А как же! Но я не уверен в их долговечности. Этот важный предмет лежит у меня в бумажнике уже давно.

— Как давно?

В этот момент Джон походил на озорного мальчишку.

— Честное слово, не знаю. Год? Два?

Хотя они оба улыбнулись, Бетси не хотелось гадать, почему маленькая интимная принадлежность оказалась в бумажнике.

Бетси неслышно прошла к шкафу, куда он выложил содержимое своих карманов, достала бумажник.

— Поручаю тебе церемонию открытия его.

— Пожелаем же друг другу удачи. Нашел!

Джон вытащил небольшой пакетик из фольги и положил его вместе с бумажником под подушку.

— Последний шанс, Рыжик.

Джон произнес эти слова с такой неизъяснимой печалью, что у Бетси повлажнели глаза. Измученное годами страданий, самоистязания, его суровое лицо, не отличавшееся классической красотой, было искажено гримасой боли — душевной и физической.

С замиранием сердца Бетси прильнула к нему, откидывая простыню, но его большая ладонь накрыла ее руку.

— Не жди откровений, Джон! Мне не шестнадцать, и, если бы даже время остановилось, я все равно уже не та, потерявшая от любви голову, отчаянная девчонка.

Боясь очередного приступа, Джон Стэнли осторожно повернулся на бок, подперев голову рукой.

— Успокойся, родная, я тоже не герой-любовник, — сказал Джон, осыпая Бетси быстрыми легкими поцелуями. — В сущности, я… Меня здорово потрепало за эти двадцать одиноких лет.

— Раны, полученные в бою, — еле слышно прошептала Бетси.

Ее рука прикоснулась к его плечу, распространяя жизненное тепло по всему телу. Все в ней — ласка и нежность, сияние прекрасных голубых глаз вселяло надежду и веру…

Джон приспустил невесомую ночную рубашку Бетси, обнажив маленькие упругие груди. Он жадно прильнул к ним…

— Ты лучше самой смелой мечты, ты — живая, страстная и чувственная, — шептал он, ища ее заалевшие губы, которые полуоткрылись, как драгоценные раковины, навстречу ему.

В своих сновидениях Джон представлял себя магом, дарящим Бетси неизведанное счастье. В грезах он являлся идеальным чутким любовником, какого только и заслуживала Бетси, а не юнцом-эгоистом, спешащим изведать наслаждение.

Но в этот раз самообладание Джона почти изменило ему. Разум склонялся перед неодолимым велением плоти. Аромат ее кожи, мускусный запах возбужденного тела пьянили Джона сильнее самого крепкого вина. Бетси металась в его объятиях, изнывая от томления любви и желания принадлежать ему.

— Тише, тише, — только и сумел произнести он. — Помоги мне снять с тебя все лишнее. Я хочу чувствовать твое тело и слиться с ним, стать частью его.

— И я хочу того же, о Джон!

Где-то далеко крикнула ночная птица. Под окном ветер зашелестел листьями деревьев. Сама Природа благословляла их любовь, придающую смысл Жизни…

В ласках Бетси не уступала Джону. Ее ладони нежно скользили по влажной коже. Тихие стенания воспламеняли кровь влюбленного мужчины. Он забыл обо всем на свете, о неискупленной провинности, о ноющих ранах и о непомерной цене, которую придется платить за это, как ему казалось, незаслуженное счастье. Вдруг Джон ощутил, как напряженность Бетси постепенно исчезла, тело стало необычайно податливым, легким, и наконец, ее сокровенное лоно приняло его вожделенную плоть.

Обжигающие благодарные слезы наполнили глаза Джона, нервный спазм сдавил горло. И он разрыдался…

Джон слегка отодвинулся от Бетси, чтобы не без тайной гордости полюбоваться ею. Он не отводил восторженного взгляда от ее просиявшего лица, улыбающегося рта и лучистых умиротворенных глаз, безмолвно выражающих несказанное блаженство.

— Лучше на этот раз? — спросил он дрожащим от сомнения хриплым голосом.

Бетси не сомневалась, что он окажется опытным любовником. Но Джон превзошел все ее ожидания: он остался тем же влюбленным горячим юношей, который когда-то лишил ее девственности за несколько отчаянных минут, исполненных молодой неудержимой страсти.

— Ты сам знаешь.

Она игриво провела пальчиками по линии его крутого подбородка.

— Нет, я не узнаю этого, пока ты не скажешь.

— Ты хочешь услышать восторженную похвалу твоим мужским достоинствам?

В уголке его рта залегла смущенная складка.

— Ни в коем случае.

Смущенно она опустила ресницы. Как же сладостно прижаться снова к любимому человеку. К мощному телу Джона, такому желанному и родному.

— Это было чудесно, — с трудом проговорила она, преодолевая истому.

Берегись, Джон, я способна влюбиться в тебя без памяти, как и двадцать лет назад. С этой мыслью она уснула.