Пансион благородных девиц

Несложно обмануть того,

кто хочет быть обманутым.

За какое время вся кровь, подгоняемая сердцем человека, сможет полностью вытечь из тела, пока насос в грудной клетке окончательно не прекратит свою работу? Пожалуй, это зависит от объема повреждения сосудов, которые и «дали течь». Эта мысль пришла ему в голову теплым, летним вечером. Он попытался быстро выполнить подобный анатомически-математический расчет, но математик из него всегда был никудышный. Будь у него под рукой карандаш и листок бумаги… Хотя это уже не столь важно. Разве теперь имеют значения те минуты или даже секунды, которые он смог бы для себя насчитать? И что бы они ему дали? Лишнее мгновение для рассуждений о сущности бытия… Какой бред! Он ухмыльнулся. Чем скорее, тем лучше. В другой ситуации, к примеру, в автомобильной аварии или при нападении грабителями в людном месте такой пустяковый «объем повреждения сосудов» вселил бы надежду, что помощь успеет вовремя. Возможно, обошлось бы даже без вливания донорской крови. Но не в этой ситуации. Лишь время тянется. Мучительно. Нет, не больно, а именно мучительно. И как-то до смеха нудно.

Как хочется закурить. А еще бы бутылочку светлого пива…

Глава 1

Они познакомились прошлой осенью.

Молодой, талантливый и весьма перспективный художник Генри Харрис, работая третий год в рекламной компании дизайнером, наконец смог организовать скромную выставку своих работ. Агента он подыскал среди коллег-рекламщиков. Преимущественно Генри писал портреты. Его вдохновлял любой встречный человек в городе, и именно по этой причине Генри не покупал себе автомобиль, хотя мог позволить купить его еще в прошлом году: в рекламной компании его талант оценили по достоинству, обеспечив ему стабильный карьерный рост.

Он любил метро. Столько разных лиц, которые словно кричат ему: нарисуй нас! Запечатлей на бумаге наши лица, чтобы потом перенести их на холст! Вот девчонка с рыжими дредами и выбритым виском: пока она сидела напротив, Генри успел сделать набросок, не упустив таких деталей, как три золотых сережки-кольца в хряще уха и круглые зеркальные очки, поднятые надо лбом. Девушка играла в игру на телефоне. Генри разглядел розу, вытатуированную на ее предплечье, но до рук в его художестве не дошло: девушка сошла с поезда раньше него на три остановки. За эти самые три остановки он успел нарисовать очертания лица молодого человека, судя по униформе – охранника, который то и дело ронял на грудь голову, закрывая свои уставшие глаза. Генри улыбнулся, закрыл блокнот и вышел на своей станции.

Ему было двадцать шесть лет. Для парня его социального положения было большим успехом достигнуть того, что он имел в его годы. Матери он лишился очень рано, он почти не помнил ее. Воспитывал его отец, который с каждым годом все больше и больше спивался. Последний раз Генри видел его два года назад, когда тот, прознав, что сын стал неплохо зарабатывать, попросил у него денег. Генри дал ему немного, но пожалел о том уже через неделю, когда папаша пришел просить снова. Тогда Генри не без зазрения совести выставил отца-алкоголика за порог, и больше тот к нему не являлся.

Генри снимал квартиру-студию, в которой мог и жить, и работать. Его холостяцкий лофт частенько посещал Итан – его лучший друг, с которым он познакомился еще в университете. Итан был фотографом, не таким удачным, как Генри дизайнером, но он не отчаивался, потому что в свои двадцать пять он все еще жил с родителями, которые полностью его обеспечивали, совершенно в том не упрекая.

Собрав шестнадцать своих лучших, на его взгляд, картин, Генри, не без помощи своих работодателей, устроил выставку. Людей пришло не особо много: это были коллеги, университетские друзья, все так или иначе связанные с художественной деятельностью, конечно же, Итан и его родители. А еще она.

Генри спрашивал своих знакомых гостей о девушке с каштановыми волосами, что были ей по плечо. На ней был надет деловой серый костюм, сама девушка была небольшого роста в черных остроносых туфлях на очень высоком каблуке. Солнцезащитные очки были подняты, сдерживая густые волосы за ушами. Никто из приглашенных Генри не знал этой девушки. Она пришла сама по себе, одна, на его выставку.

Конечно же, он познакомился с ней. Итан любопытно наблюдал со стороны и высмеивал неловкость своего творческого до мозга костей друга.

– Мне очень нравятся эти портреты, – сказала девушка, – кто автор?

Генри закивал головой, скромно улыбнулся и сказал:

– Я…

– Ого! Ничего себе! – восхитилась девушка. – Да вы – талант! Меня зовут Оливия. Оливия Дункан, – она протянула ему руку.

– Генри Харрис.

Генри весь вечер увлеченно рассказывал неизвестной гостье истории своих картин, водил ее от холста к холсту, любуясь ее по-детски наивным и таким притягательным взглядом.

– Я никогда не видел тебя таким придурковатым, – не без смеха после сказал ему Итан. – Честно, я маме в детском саду не так хвастался своими рисунками, как ты сегодня этой Оливии.

– Зато завтра вечером мы идем в кафе! – довольно ответил Генри, не обратив внимания на издевки друга.

– Наш Генри идет на свидание? – удивился Итан. – Поздравляю, брат! Провести тебе краткий курс правил общения с противоположным полом?

Еще со студенческих времен Итан был любимчиком девушек: высокий, светловолосый, симпатичный парень, который все студенческие годы исправно посещал тренажерный зал, при этом он был весьма харизматичным и раскованным, потому не жаловался на нехватку внимания к своей персоне женской половины университета. Генри во многом был похож на Итана: у него тоже были светлые волосы, он увлекался спортом, был, даже коренастее Итана, потому как ростом немного уступал ему. Но каждую свободную минуту, в отличии от друга, он стремился провести с кистью в руках. И не только потому, что он жить без рисования не мог, а еще и потому, что Генри знал, что кроме как на самого себя, ему рассчитывать больше было не на кого: учебу он оплачивал самостоятельно, подрабатывая на любой подвернувшейся работе, а первую картину он продал уже в девятнадцать лет. Скорее даже не ради выгоды, а ради самоутверждения: ему было необходимо осознание того, что его талант востребован, что он не зря посвятил себя искусству. У Итана все было иначе: на один факультет с Генри он попал не столько для того, чтобы обрести профессию, сколько для того, чтобы погрузится в свое хобби целиком. О зарабатывании на жизнь он толком никогда и не задумывался.

Но прошли годы. Форму свою Итан хоть и старался поддерживать, посещая спортзал раз в неделю, все же ему не особо это удавалось, потому как после тренировки он мог купить несколько банок пива и заглянуть с ними в гости к Генри, который, в отличии от друга, не утратил привычки следить за собой.

Все изменилось после знакомства с Оливией. Последние отношения были у Генри почти три года назад, когда его, только устроившегося на постоянную работу в агентство выпускника университета, бросила девушка, с которой он встречался полгода. Ее не устраивало его финансовое положение, а продавая за бесценок свои единичные картины в интернете, обеспечить ее так, как она того хотела, он, увы, не мог. Только теперь он понял, что все же не «увы», а «к счастью».

Оливия была другой. Она работала флористом в небольшом цветочном магазине, снимала скромное жилье, ездила на велосипеде. Деловой костюм на выставку Генри она надела потому, что была в тот день выходная, а в выходной день она предпочитала носить именно деловой стиль. Она не смогла этого объяснить Генри на первом свидании, на которое пришла в платье в цветочек на тонких бретелях. Так он окончательно для себя понял, что женской логики не существует.

Отношения развивались стремительно. Молодых людей, как оказалось, многое объединяло. Оливия также, как и Генри, была одинока: отца своего она никогда не знала, а мама, со слов Оливии, умерла, когда девочке было десять лет. Из всей родни у нее оставалась лишь одна тетка – так ее называла Оливия, но та приходилась ей даже не теткой, а двоюродной бабушкой – она была теткой матери Оливии.

Спустя три месяца ухаживания (Генри цветов Оливии не дарил, потому как они, как она выразилась, давно стали для нее работой, и удивить ее таким подарком было бы сложно), Генри предложил девушке переехать к нему.

– Брат, а как же я? – закинув ногу на ногу, держа в руках бутылку с пивом, возмущался Итан, когда узнал, что Оливия переезжает в лофт.

– Наши двери всегда будут для тебя открыты, – ответил Генри, который к пиву даже не притронулся.

– «Наши»? – Итан чуть было не поперхнулся. – Все, друг потерян! Вызывайте санитаров, Генри сошел с ума.

– Ни с чего я не сошел, – спокойно ответил Генри, переставляя мебель, – лучше помоги сдвинуть этот комод. Здесь теперь будет стоять шкаф с вещами Оливии. И не смотри так на меня! Кто меня высмеивает? Парень, да тебе почти двадцать шесть, а ты все еще живешь с мамой!

– С родителями… – уточнил Итан.

– С родителями. Какая разница? Ты не знаком с самостоятельностью и ответственностью. Временные интрижки то тут, то там не сделают тебя счастливым. Ты боишься принять ответственность за другого человека. Да что там – другого? За себя! Ты все еще не решился съехать от предков, найти нормальную работу…

– У меня нормальная работа, – перебил Итан.

– Да, но не стабильная. От заказа к заказу без постоянства, не имея сторонней помощи, не прожить. А ты рискни! Сними или купи жилье, пусть даже за отцовские деньги, если не хочешь быть в подчинении у кого-то, открой свою фотостудию, свое агентство. Ты же не дурак! У тебя же есть голова на плечах! У тебя есть стартовый капитал!

– Я – творческая личность! – мечтательно сказал Итан. – А творческие личности склонны к непостоянству. Мои родители заранее позаботились о наличии внуков, родив мне сестру. Вот пускай она за двоих и отдувается, у нее это неплохо получилось уже дважды.

– Я бы на месте твоего отца давно выставил тебя за дверь, тем самым вынудив тебя найти себе постоянную работу, – сказал Генри, продолжая один двигать комод.

– Ну, в таком случае, мой друг, я буду вынужден разбавить здесь вашу унылую, скучную компанию своей персоной, поселившись здесь третьим. Идет? – Итан отхлебнул пива, поставил бутылку и все же решил встать, чтобы помочь другу.

– Всегда будем рады, – ответил Генри.

Хватило одного рывка, чтобы двое поставили комод на его новое место.

– Ничего ты, брат, без меня не можешь! – гордо сказал Итан и уселся в кресло, чтобы допить пиво.

Тем не менее, Итан поладил с Оливией. Ему нравилась ее компания. Втроем они часто ходили в кино, в кафе. Иногда четвертой была очередная пассия Итана, но редко такие свидания повторялись.

В апреле, когда Генри отметил двадцать седьмой день рождения, он уже твердо решил для себя, что в этом году сделает Оливии предложение и женится на ней. Итан, конечно же, посмеялся с «бесхребетности» друга, еще раз напомнил ему, что сожалеет о потере товарища и брата в его лице, но на самом деле он все же был рад за Генри и даже в какой-то степени завидовал ему. Оливия была другой. Она отличалась от всех шаблонных девушек, которые попадались Итану. Она была скромной на людях, но могла неплохо шутить и весело проводить время в их компании, в ее верности Генри никогда нельзя было усомниться: взгляд, которым она смотрела на парня, говорил о том, как сильно она его любит.

Уже в следующем месяце, отмечая теперь день рожденья Итана в доме его родителей, Оливия хвасталась гостям и матери именинника кольцом с бриллиантом, которое ей подарил Генри. Безусловно, ответом на его предложение руки и сердца было «да».

– Брат, – обратился к Генри уже подвыпивший Итан, – у твоей Оливии есть подружки? Почему она никогда не приводит подружек? На какой фабрике выпускают таких, как она? Да она даже спиртного не пьет! Никогда! Почему?

Генри не без гордости взглянул в сторону своей невесты, которая мило проводила время с двумя племянниками Итана: девочкой пяти и мальчиком трех лет, подмигнул ей, когда она заметила его и, не отводя взгляда, ответил другу:

– Она такая одна. Да, ты прав. На той фабрике, видимо, был лимитированный выпуск, спецзаказ для меня. У нее нет подруг. Была одна… Оливия говорила, что они дружили также сильно, как и мы с тобой, но теперь та очень далеко, на расстоянии отношения поддерживать трудно. А новую дружбу она заводить не хочет. Знакомые – ни в счет. Их она в личную жизнь не пускает. За что я ее и ценю. Мне ведь тоже тебя, болвана, вполне хватает…

– А что со спиртным? Я раньше молчал, думал: вдруг болеет чем? – у Итана уже начинал заплетаться язык.

– Она просто не пьет. И все, – ответил Итан. – Нет, она не болеет. И нет, она не беременна, – он улыбнулся, продолжая наблюдать, как Оливия играет с детьми, периодически одаривая Генри теплым взглядом. – Когда-то она сказала, что у нее аллергия на спиртное, но мне кажется, что она просто заботится о своем здоровье. Кстати, о спиртном… – Генри забрал из руки друга полупустой стакан. – Какой это по счету? Сколько дряни ты уже намешал в себе?

– А ты тоже за здоровый образ жизни, как и твоя… девушка? – икнув, с улыбкой ответил Итан.

– Тебе пора отдохнуть, брат, – сказал Генри. Итан продолжал вопрошающе смотреть на друга. – Да, – не выдержал напора Генри, – я не пью! Доволен? Оливия попросила меня об этом, и я согласился.

– Подкаблучник! – достаточно громко ответил Итан.

– Идем, тебе пора остановиться. Проспишься, приходи в гости, налью тебе крепкого чая или кофе. Или сока.

– Генри – подкаблучник-трезвенник! – язвительно прокричал Итан прежде, чем Генри затащил его в его комнату.

– Ты не извинишься за эти слова, потому что не вспомнишь о них, – бормотал он, укладывая пьяного друга на его кровать, – а я и обижаться не буду. Спи. Happy Birthday, – Генри немного усмехнулся, глядя на полусонного, бормочущего какой-то бессвязный набор слов друга и вышел из комнаты, предварительно сфотографировав его на свой телефон. Завтра он ему обязательно покажет это фото.

Свадьбу было решено сыграть следующей весной. Генри настаивал на ближайшей осени, но Оливия убеждала его, что это слишком рано. Она сказала, что не успеет все организовать, а организовать свадьбу ей непременно хотелось самой. К тому же она хочет получить благословение от своей единственной родственницы.

– Где она живет? – удивленно переспросил Генри.

– Поездом часа три, дальше – только машиной, – ответила Оливия. – Раньше там была дорога, которой часто пользовались. Сейчас тот, кто не знаком с местностью, вряд ли сможет найти ее. Это родовое поместье, очень старое. Тетя любит уединение, поэтому переехала туда много лет назад.

– Она живет совсем одна? Детей у нее нет? Муж?.. – расспрашивал Генри.

– У нее была дочка, – сказала девушка, – она умерла еще в детстве… Печальная история. Может, когда-нибудь тебе расскажу.

– Совсем необязательно. Мужа, как я понимаю, нет… Ты называешь ее тетей, но ведь она приходится тебе бабушкой?

– Когда ты увидишь ее, то поймешь меня, – улыбнулась Оливия. – У тебя язык не повернется назвать ее так. Я очень давно не виделась с ней, но, поверь мне, она умеет следить за собой, чтобы заслужить называться именно тетей.

– Насколько вы близки? – не унимался Генри.

– Достаточно… – растянула улыбку девушка. – У меня кроме нее родни не осталось. И я хочу получить благословение на наш брак хотя бы от нее. К тому же, я уверена, что ей будет очень приятно, если мы ее навестим. Согласись, жизнь в лесу идеально подходит для интровертов, но даже самым отъявленных из них порой нужно с кем-то разговаривать.

– Я тебе уже, наверное, поднадоел, – улыбнулся Генри, – но одна… в лесу… А где она берет продукты?

– Ты немного не понял меня, – сказала Оливия, – тетя Кларисса куда более современна, чем ты себе ее представил. У нее имеется приличное состояние, тоже доставшееся в наследство, поэтому она сама водит автомобиль, насколько я помню, вполне престижный, а пару раз в неделю из ближайшего городка к ней приходит женщина, которая убирает дом и готовит еду.

– Да, ты права, – согласился Генри, – я представлял себе все немного иначе. Воображение разыгралось, – улыбнулся он.

Им было хорошо вдвоем. Теперь лофт был сплошь завешен портретами Оливии. Она же часто приносила «работу домой», потому там всегда пахло цветами. Как-то Генри завел разговор о домашних питомцах (до свадьбы он боялся заводить разговоры о детях, но помнил, как Оливия легко нашла общий язык с племянниками Итана), но Оливия тут же отказала, снова сославшись на аллергию.

Она ходила по дому в белой майке на тонких бретелях и коротких пижамных шортах, Генри – в широких домашних штанах без футболки: по настоянию Оливии он стал чаще посещать тренажерный зал, периодически беря с собой за компанию Итана, потому его тело стало возвращаться к той форме, что была в студенческие годы, даже выглядя куда более эффектнее: с возрастом фигура Генри стала только мужественнее. Оливия любила смотреть на него, именно поэтому он не носил дома футболку.

Они были счастливы самым обыкновенным образом.

Стоял теплый весенний день. Генри и Оливия сидели за небольшим круглым столиком уличного кафе. Рядом проходили такие же счастливые, как и они, парочки, некоторые выглядели куда старше, но все еще держались за руки.

– Представляешь нас с тобой такими? – спросил Генри.

– Какими? Некрасивыми, морщинистыми, сгорбленными стариками в парике и с дурным запахом изо рта? – уточнила Оливия.

– Вообще-то я имел ввиду то, что они даже в таком возрасте сохранили свои чувства друг ко другу, – ответил Генри.

– Да я пошутила, – Оливия расхохоталась. – Я просто болезненно отношусь к осознанию того, что мое тело может состариться. Конечно, все эти пожилые пары смотрятся очень мило… Но ты представь, как они измучились? Больные суставы, перепады давления, слабое сердце… Какого только стоит каждый день смотреть на себя в зеркало и сравнивать отражение со старыми фотографиями… Не выносимо.

– Но ведь это жизнь. Все, что рождается, рано или поздно умирает. По другому не бывает, и мы с тобой как никто это знаем.

– Не хочу говорить о смерти, – сказала Оливия, – и о старости тоже не хочу. Мы будем вечно молодыми, правда? – она мило улыбнулась.

– Генри?

Генри обернулся. Недалеко от их столика на тротуаре стоял мужчина, выглядевший крайне неопрятно: давно немытые и нестриженные волосы торчали в разные стороны, рубашка на нем была не первой свежести, а старые джинсы выглядели так, словно перед тем, как их надеть, мужчина вымыл ими полы. Это был отец Генри.

– О нет… – Генри опустил голову.

– Все в порядке, – сказала Оливия, догадавшись, кто стоит перед ними. – Иди к нему.

Генри послушно встал из-за стола и подошел к отцу.

– Что тебе надо? – тихо спросил он.

– Я… просто проходил мимо, – с легкой улыбкой ответил мужчина.

– Боже… от тебя воняет! – Генри скривился.

– Это твоя девушка? – невозмутимо спросил отец, словно не услышал обидных слов сына. – Красивая…

– Сколько тебе нужно? Вот, возьми и больше не беспокой меня.

– Может познакомишь нас? – мужчина упорно продолжал игнорировать Генри.

– Возьми деньги и не подходи к нам.

Генри протянул несколько сложенных купюр отцу.

– Ты ошибаешься, если думаешь, что мне от тебя нужны только деньги…

– А что еще? Посмотри на себя…

– Зато какой ты у меня стал! – восхищенно сказал отец, протягивая руку, чтобы взять деньги сына. – Настоящий мужчина…

– Да, наверное… Бери и уходи.

– Ты прости меня, сынок… – отец протянул другую руку, предлагая Генри пожать ее.

– Нет, спасибо, не стоит, – ответил тот. – Еще не хватало что-нибудь подцепить, – это он сказал очень тихо, потому что какая-то часть внутри него все же боялась обидеть такими словами некогда родного ему человека.

– Ну, да ладно… Счастливо вам! – мужчина выкрикнул эти слова, глядя в сторону Оливии и помахал ей рукой. Та в ответ кивнула ему и мило улыбнулась.

– Извини меня за это, – смущенно сказал Генри, снова садясь на свое место рядом с девушкой.

– Все нормально, – ответила она, – я все понимаю. Не надо мне что-либо объяснять или извиняться передо мной. Мы не выбираем своих родных.

– Хорошо, что мы можем выбрать любимых, – Генри поцеловал ее руку. – Спасибо тебе за понимание.

Они еще немного времени провели в том кафе. Генри не мог думать ни о чем, кроме разговора с отцом. Его разрывали противоречивые чувства: с одной стороны он ненавидел отца за его с…