Я пребывала в состоянии какой-то странной полудремы – глубокий сон не шел, а держать глаза раскрытыми не было никакой возможности. Бессонница, чтоб ее, навалилась на меня на пару с невероятно ленивым состоянием, когда неохота даже встать с довольно жесткого ложа, чтобы поискать в сумке какое-нибудь снадобье, способное обеспечить крепким здоровым сном без сновидений до позднего утра. Впрочем, с тех пор как я стала айранитом, некоторые зелья почти перестали на меня действовать, Другие, напротив, действовали слишком сильно. К примеру, в моем нынешнем состоянии обезболивающие эликсиры почти не помогали, в то время как обычные тонизирующие средства могли обеспечить бодрость на сутки.
Ледяные пальцы северного ветра скользнули под складки куртки, и я недовольно поежилась, плотнее укутываясь в одеяло, но это почти не помогло, пришлось открывать глаза и нехотя подниматься с нагретого места. Как я и думала, костер почти прогорел, только угли едва мерцали красноватыми огоньками под слоем белесой золы. Я поворошила их небольшой суковатой палкой и, подумав, кинула ее в костер вместе с парочкой покрупнее, чуть-чуть поколдовав, чтобы пламя с большим энтузиазмом принялось за предложенную ему пищу.
Стало несколько теплее, но сон почему-то ушел, словно затерявшись в густом осеннем тумане, сероватым облаком спустившемся на нашу стоянку. Я сидела и тупо наблюдала за тем, как язычки пламени медленно расцветают на влажной, чуть потрескивающей коре, разрастаются и отвоевывают себе все больше места. Мои спутники спали, с головой завернувшись в тонкие, но теплые эльфийские одеяла, и я им откровенно завидовала, потому что не могла заставить себя снова улечься спать, несмотря на то, что глаза жгло от невозможности держать их открытыми.
Я зевнула и посмотрела поверх костра на наползший туман, который будто бы огибал воздушный шатер, выстроенный Ветром накануне, когда шел дождь. Сейчас буря прошла стороной, едва задев нас самым своим краем, а на смену ей пришли промозглый ночной холод и туман. Белесые клубы постепенно заполнили собой все вокруг так густо, что спустя несколько минут я уже не могла различить ничего за пределами шатра, как вдруг к преграде скользнула чья-то призрачная тень, бесформенным комком зависнув перед магическим пологом, даже и не пытаясь за него проникнуть.
Всю сонливость как рукой сняло, и я встала, вглядываясь в призрака.
Бесформенный комок начал меняться, принимая человекоподобные очертания. Вот уже можно различить голову, руки и ноги, словно вылепленные из тумана и теней неуверенной детской рукой. Проявились черные провалы глаз, и безымень широко раскрыл «рот» в беззвучном крике. Я похолодела, не находя в себе сил сотворить знак, отгоняющий предвестника беды.
Безымени-кликушники никогда не ошибаются, они чуют горе, как стервятник падаль, и слетаются, чтобы увидеть того, кому грозит несчастье или даже смерть. Эти призраки могут запросто сбить человека с пути или напугать до полусмерти, но они же могут с точностью указать, к кому пришли. В редких случаях безымени могут принять облик того, кого ждет скорая смерть, став на минуту-другую его «отражением». Или, как еще говорят ведуны, слепком с души. Можно спросить безыменя о том, чью смерть он чует, и он ответит, попросту превратившись в двойника обреченного. Честно говоря, никогда не видела безыменя так близко и, если честно, не желала видеть никогда. Все дело в том, что, прогнав кликушника, беду не отвратить. Это как отмахнуться от точного предсказания под предлогом, что пусть «будет все, как предначертано». Будет непременно, и выбор только в том, хочешь ты обременить себя страшным знанием или же нет.
Я подошла к самой границе шатра, вглядываясь в плавающего за тонкой магической преградой призрака. Безымень перестал метаться в клубах тумана и завис напротив меня. Черные провалы на бесформенном «лице» оказались на уровне моих глаз, и я шепнула еле слышно:
– Покажи.
Кликушник словно услышал и тотчас стал меняться. Черным блестящим потоком пролились густые волосы, в которых белой лентой сверкнула седая прядь, оформились черты волевого лица, лег на плечи поверх темной куртки плащ. Я отшатнулась, зажав руками рот и не в силах оторвать взгляда от мертвенно-бледного лица Данте, стоявшего передо мной за тонкой магической завесой. Сходство между двойником и оригиналом было настолько пугающе точным, что я даже оглянулась, чтобы удостовериться – аватар спокойно спит у почти потухшего костра, завернувшись в одеяло. Спит, а не смотрит на меня пустыми, остекленевшими, безо всякого выражения глазами, похожими на полированные камни в глазницах языческой статуи.
Двойник склонил голову набок, словно приглядываясь к чему-то у меня за спиной, а потом вдруг на его груди начало расплываться кровавое пятно, становившееся все шире и шире. Кровь стекала по кожаной куртке, падая в туман и почему-то оставляя на белесых клубах едва заметные пятна, а я медленно пятилась, не желая осознавать, что безымень предсказывает смерть того, без которого для меня эта жизнь попросту не имеет смысла. Я резко выбросила руку вперед, чертя в воздухе знак, отгоняющий таких вот «безопасных» призраков, хотя с куда большим удовольствием уничтожила бы его раз и навсегда. Чтобы не вспоминать больше о двойнике Данте, залитом кровью. Чтобы не думать о том, что предсказание кликушников сбывается всегда. Чтобы жить так же, как до этой ночи, когда меня разбудил холод.
Не думать. Не смотреть. Не вспоминать.
Только не получается почему-то…
Говорят, что знание – это самая великая сила, но верно так же, что великое знание – великие печали. Сейчас, глядя на то, как безымень утрачивает сходство с Данте, как растворяется в густом тумане, обступившем стоянку, я думала о том, что далеко не все знание готова принять. Сколько у меня времени до того, как сбудется увиденное этой ночью? Смогу ли я предотвратить то, что уже предрешено?
Ответ: не знаю. Но, возможно, мой наставник знает. Он уже давно свыкся с тем, что несет в себе знания, которые кому-то покажутся опасными, кому-то бессмысленными, а кому-то слишком тяжелой ношей, чтобы нести их в одиночку. Я впервые ощутила себя на месте Лексея Вестникова, когда знание настолько рвет душу, что невозможно держать его в себе, но…
Я обернулась на тихо посапывающего Ветра, на свернувшуюся калачиком хрупкую дриаду, на Данте, спящего у костра рядом с двуручным мечом…
Рассказать им? Сейчас?
Просто не смогу.
Я пересекла границу магического полога, шагнув в клубы медленно редеющего тумана. Ледяной ветер сразу же пробрался под полы куртки, но я уже почти не ощущала холода, идя сквозь туман подальше от лагеря, куда глаза глядят. Мимо стройных березовых стволов, отчетливо белеющих в осенних предутренних сумерках, обходя заросли валежника. Я шла, и горечь осознания грядущей потери все накапливалась, холодным комом стыла в горле, не давая толком ни кричать, ни плакать. Не бывает же такого, чтобы нельзя было судьбу обойти. Всегда есть способ. Другое дело – какой будет цена, сколько запросит великая Прядильщица Судеб за то, чтобы не обрывать истончившуюся жизненную нить, и найдется ли у меня то, что ей приглянется.
Очнулась я, когда перед моим лицом вдруг неожиданно оказалась береза. Старое, расщепленное пополам почти до основания молнией, покосившееся дерево все еще стояло, всем своим видом показывая, что падать не намерено. Даже сейчас, в предрассветной мгле, можно было разглядеть, как на низко поникшей ветке сиротливо болтается лист, никак не желающий покидать свое пристанище. Порывы ветра трепали его, дергали во все стороны, но не могли заставить оторваться от ветки для того, чтобы совершить последний в своей жизни полет. Упорный листик попался, право слово.
А я? Чем я хуже? В чем простой березовый лист упрямее меня?
Я вымученно улыбнулась. Холодный ветер бил по лицу, превращал медленно текущие по щекам слезы в ледяную влагу, безжалостно стягивающую кожу. Еще немного – и закрутят северные ветра, пригоняя в Росское княжество тяжелые снеговые тучи. Зазмеится поземка по тракту, ударят первые заморозки, покрывающие лужи в колеях сельских дорог тонкой пленкой первого льда, а там уже и до настоящих холодов недалеко. Если не успеем добраться до Излома осени к наставниковой избушке – ох тяжело придется.
За спиной тихо хрустнула ветка, и я резко обернулась, вызывая в ладони жаркий ком голубоватого огня, свет которого на несколько секунд ослепил мои привыкшие к темноте глаза. Иногда я забываю, что, став айранитом, приобрела возможность гораздо лучше видеть в темноте. Настолько, что порой в световом пульсаре нет необходимости.
– По-моему, тебя надо отучать от привычки сначала метать пульсары, а потом размышлять, в кого мечешь. – Данте выступил из темноты и тумана, и в его глазах, живых, не напоминающих полированные агатовые бусины, отражались отблески пламени в моей руке.
Я пожала плечами и, резко сжав кулак, впитала голубое пламя, по привычке встряхнув начавшей зудеть ладонью.
– По-моему, уже отучил. Я ведь тебя не спалила.
– Ты лучше скажи, куда собралась за час до рассвета, горе луковое, да еще без вещей? – Он усмехнулся, складывая руки на груди и привычно игнорируя растрепавшиеся во время сна волосы.
Завидую я ему, если честно. Иногда и по ничтожному поводу. Если бы у меня были волосы длиной почти до талии, то после каждой ночевки на природе пришлось бы возиться с частым гребнем, чтобы воронье гнездо на голове не получилось, а аватару хоть бы хны. Встряхнет головой, проведет поутру ладонью по волосам – и все, пряди лежат ровно и гладко, словно час причесывался.
– И учти, если начнешь врать, что пошла по нужде, не поверю, в такую даль из-за подобных мелочей не забираются.
– Подумать пошла, – недовольно буркнула я, застегивая воротник куртки под горло и втягивая голову в плечи, становясь похожей на замерзшего воробья. Если добавить к образу еще и встрепанные коротко остриженные волосы, то сходство становится почти полным. Разве что чирикать не хочется.
– И что за мысли тебя увели такой дорогой, что мне пришлось через бурелом пробираться? – Он протянул ко мне руку, и через секунду я оказалась прижатой к его груди, а он уже укрывал меня полой своей куртки, стараясь отогреть и одновременно словно укачивая в своих объятиях. – Ты же совсем замерзла. Неужели нельзя было думать у костра, где ты хотя бы не рискуешь простыть?
– Видимо, нельзя… – Я уткнулась лицом в тонкую шерстяную рубашку, согретую его теплом, и едва сдержалась, чтобы не заплакать, потому что все еще стоял перед глазами образ двойника-безыменя… и капала темно-красная кровь на снежное покрывало, нарисованное извивами туманных клубов.
– Тебе что-то помешало? Или кто-то? – Он обнял меня покрепче, словно желая оградить кольцом своих рук от всего мира, и чуть наклонился, еле ощутимо касаясь губами моих остриженных волос.
Очередная слезинка скатилась по моим ресницам, впитавшись в темную ткань рубашки на его груди. Я должна что-то сделать, чтобы предсказанное безыменем никогда не сбылось. Или чтобы я этого уже не увидела.
– Да так… призраки вокруг расшалились. – Я ощутила, как Данте моментально напрягся, и поспешила добавить: – Безвредные, честное слово ведуньи.
– Или призраки на поверку оказались не настолько безвредными, как ты утверждаешь, или ты знаешь что-то, о чем говорить не хочешь. – Он осторожно приподнял мое лицо за подбородок, подушечкой большого пальца стирая невидимые в темноте слезы. – Что бы ни случилось, я сумею тебя защитить. Ты мне веришь?
– Ты же знаешь, что да. – Я шмыгнула носом, понимая, что безнадежно порчу момент, но поделать с собой ничего не могла. Тоже мне, королева… Стою ночью в лесу на эльфийской границе, шмыгаю носом в объятиях аватара и все еще пытаюсь сделать хорошую мину при плохой игре. И кто я после этого, спрашивается?
– Тогда расскажи, что расстроило тебя настолько, что ты бросила все и ушла куда глаза глядят в весьма холодную ночь? – Данте ласково провел ладонью по моей щеке, стирая никак не желающие останавливаться слезы, согревая меня своим теплом. – Я знаю тебя не первый год, ты ничего и никогда не делаешь просто так, у тебя для всего есть причина. Для этих слез – тоже.
– Я… просто не могу…
Он ничего не ответил, только прижал к себе сильнее, зарываясь лицом в мои волосы. Не стал настаивать, просто принял положение вещей. Завтра или послезавтра он непременно постарается снова разговорить меня, потому что ему нужно понять причину, чтобы предотвратить или хотя бы смягчить последствия. Но здесь и сейчас он не будет пытаться все выяснить. Именно за такое понимание Данте для меня воистину бесценен…
На затылок мне упала холодная капля, и я вздрогнула, подняв лицо к медленно сереющему небу. Следующая капля упала на кончик носа, и я машинально смахнула ее, едва удержавшись, чтобы не фыркнуть, как недовольная кошка.
– Похоже, нам пора возвращаться… – Я вздохнула и неохотно высвободилась из кольца рук Данте. Сразу стало на порядок холоднее и неуютнее. – Снова дождь начинается.
– Странно, что не снег. – Он мне не препятствовал, только крепко держал за руку все то время, что мы возвращались по скользкой тропке, обходя валежники.
Когда мы удалялись от березы, я обернулась – упрямый листик все так же трепетал на ветру, бросая вызов зиме…
Снег все же пошел.
Поутру я с трудом разлепила глаза и увидела, что поляна вокруг покрыта первым, уже подтаивающим снежком, запорошившим влажную палую листву. Было холодно, и я в очередной раз обрадовалась, что не послушалась увещеваний эльфов – мол, на наших землях снега в такое время вообще не бывает. Может, обычно так оно и есть, но ведь всегда находится ряд исключений. Вот и сейчас – мокрые снежинки падали с неба, затянутого свинцово-серыми тучами, задерживаясь на прозрачном пологе воздушного шатра, как на невидимой крыше, и ненавязчиво напоминая о том, что последняя декада листопада подходит к концу. Значит, скоро завоют северные ветра, принося с собой снег и стужу, и в Росское княжество придет зима. Всего две недели до Излома, до ночи Дикой Охоты…
Н-да, придется поторопиться, чтобы добраться до избушки Лексея Вестникова вовремя. Честно говоря, я не рискну встать на пути Дикой Охоты и никому не посоветую. Слишком велик шанс того, что призрачная свита разметет неудачника на куски в прямом смысле этого слова. Хотя, если честно, я никогда не интересовалась этим феноменом настолько, чтобы знать больше, чем рассказывал мне когда-то наставник в качестве общеобразовательного материала. И уж точно мне вряд ли хватило бы безбашенности присоединиться к наземной части Дикого Гона, как это сделал когда-то волхв Лексей.
– Эй, ведунья, ты есть будешь? – Я посмотрела на хмурую Ланнан, по-прежнему кутавшуюся в широкий плащ с плеча Данте и возившуюся с котелком. – Просыпайся, если мы хотим куда-то еще успеть, то нам надо двигаться в путь.
– Что ж ты с утра такая злая-то? – пробурчала я, выпутываясь из одеяла и передвигаясь поближе к костру.
Ветер уже протягивал мне плошку свежей каши, с усмешкой косясь в сторону мрачной дриады.
– Поменьше ей надо с твоим телохранителем заигрывать, – хмыкнул паренек, напрочь игнорируя испепеляющие взгляды Ланнан.
Н-да, интересные дела творятся, пока я сплю. Кстати, а куда сам предмет спора-то задевался?
– Ветер, а где Данте?
Ученик мага поднял на меня темно-карие глаза и пожал плечами. Понятно, аватар решил самостоятельно выяснить, что же меня ночью так расстроило, а что для этого надо сделать в первую очередь, если расспросы не помогли? Правильно, осмотреть место ритуала. Авось чего и попадется.
– Ясно все с вами, конспираторы…
Я побыстрее расправилась с завтраком и принялась укладывать одеяло в сумку, заодно ища для Ветра убранные накануне записки наставника. Небольшая книжка в потертом от времени кожаном переплете нашлась на удивление быстро, а вместе с ней – перекрученный корешок на сплетенной из прочной травы веревочке. Подарок освобожденной дриады.
Амулет, который защитит. Непонятно от чего, непонятно при каких обстоятельствах, но дриады слов на ветер не бросают, особенно в таких случаях. Я ласкающе провела кончиками пальцев по шероховатой поверхности корня и впервые попыталась ощутить скрытую в амулете силу. Поначалу я чувствовала только тепло, словно в амулет были вплетены яркие солнечные лучики, а потом на корне языка появился привкус свежей родниковой воды, такой, какой она бывает только в середине весны, когда подземные ключи окончательно высвобождаются и изливаются в сокрытые в тени деревьев русла. Привкус травы, солнечное тепло и ощущение ласкового прикосновения весеннего ветра на коже.
Магия весны и жизни, магия дриад.
Защита от черного пламени земли, потому что не может земля причинять вред самой себе.
Бесценный дар в сложившейся ситуации…
Я открыла глаза и с удивлением увидела перед собой серьезное лицо Ланнан. Ее глаза еле заметно мерцали изумрудным пламенем, а в золотистой косе словно запутались солнечные лучи. Она держала ладони лодочкой над амулетом, как будто бы согреваясь его теплом, а потом посмотрела на меня в упор, и я с трудом удержалась, чтобы не отшатнутся – настолько тяжелым оказался этот взгляд.
– Откуда у тебя эта вещь, ведунья?
– Это подарок одной из дочерей Древа, – негромко ответила я, сжимая амулет в кулаке.
Тот, словно протестуя против такого обращения, слегка кольнул мою ладонь острыми иголочками силы, будто бы я держала в руке плод каштана. Не больно, но ощутимо. Странно, раньше он так не реагировал. Может, сейчас наконец-то настало его время? Такое бывает с мощными одноразовыми амулетами – они словно спят, когда в них нет нужды, и просыпаются, когда наступает их час. И все для того, чтобы магический щит, способный выдержать, к примеру, прямое попадание из катапульты, не расходовался на защиту от падающего кирпича. Защита от дураков, параноиков и перестраховщиков.
– Хорошие же тебе подарочки дарят, – прошелестела дриада, и в ее голосе мне почудился отзвук бури. Честно говоря, идея взять ее с собой уже не казалась мне настолько умной – ладить с ней у меня пока что не выходит.
– Случается, – в тон ответила я, отдавая книжку Ветру и помогая мальчишке затаптывать костер.
Именно в этот момент воздушный шатер соизволил пропасть, и на нас посыпались ледяные капли воды, до того удерживаемые заклинанием. Дриада возмущенно фыркнула, а Ветер разочарованно опустил плечи. По идее такой шатер держится долго, без обновления заклинания может простоять почти сутки, но это у хорошо обученного мага воздуха. У тринадцатилетнего мальчика он вообще мог не получится, так что надо радоваться, что заклинание не развеялось в первые полчаса, а честно продержалось всю ночь, оберегая в непогоду.
– Не переживай, у меня и так бы не вышло. – Я ободряюще потрепала паренька по затылку, но тот вывернулся из-под моей руки будто ошпаренный. Я застыла.
Он посмотрел на меня исподлобья, как упрямый волчонок. И так же недобро.
– Я уже не маленький!
Правильно, не маленький. Это у меня невесть откуда прорезался материнский инстинкт, потому что я знала, каково это – быть одному. Совсем одному. Но у меня хотя бы был наставник, заменивший мне отца, пусть я не всегда это понимала. Сейчас – понимаю.
– Прости. Конечно, ты уже не маленький. Просто так обычно мой наставник делал, когда хотел меня ободрить. А все мои воздушные пологи являются страшным оружием против незнающих.
– Это еще почему? – Ветер перестал ершиться и смотрел на меня уже более благосклонно, если можно так сказать о подростке.
– Потому что мои воздушные пологи во время грозы почему-то притягивают все молнии в округе. Так что сидеть под ними в дождь – это обычно с большой долей вероятности означает превратиться в обугленный скелет. Так что не расстраивайся оттого, что у тебя пока еще не все получается так, как должно. Это исправляется со временем и под руководством хорошего наставника. Мир? – Я протянула ему ладонь, улыбнувшись.
Ветер, не глядя, пожал ее и отвернулся, убирая записки наставника в свою довольно объемную дорожную сумку.
– Вы уже собрались? – Я обернулась на знакомый голос, раздавшийся из-за плеча. Раньше такая манера бесшумно подкрадываться меня злила, сейчас же я привыкла к этому настолько, что даже не вздрагивала, обнаружив у себя за спиной невесть откуда взявшегося Ведущего Крыла. Черные волосы аватара были убраны в низкий хвост, из-за плеча выглядывала рукоять двуручного меча, а небольшую походную сумку он вертел в руках с таким видом, словно не знал, куда поудобнее ее пристроить. – Напоминаю, что до ближайшей росской деревни еще идти и идти, и если вы не хотите ночевать на снегу под кустом Маровой Лещины, то нам следует поторопиться.
Я вздохнула, набрасывая на голову глубокий, отороченный сероватым мехом капюшон теплой куртки, вытащила из «бездонной» сумки меч в наспинных ножнах, взвесила в руке. Немного тяжелее, чем тот, древний, который сейчас остался в Андарионе, рукоять не так удобно ложится в ладонь, но это все же лучше, чем совсем ничего. Как я уже успела убедиться, не всегда магия правит бал в сражениях, иногда черная гномья сталь намного эффективнее. С перевязью пришлось повозиться: слишком меня разбаловала жизнь во дворце, позабыла, что значит спать на голой земле, быть готовой в любой момент дать отпор каждому, кто попытается пробиться за тонкую, зыбкую линию обережного круга, и за секунду выхватывать оружие. Придется вспоминать.
Я застегнула ремень наспинных ножен, проверила, удобно ли вытягивается недлинный клинок, и шагнула к Данте, вкладывая теплый амулет в его руку, обтянутую черной кожаной перчаткой. Заглянула в глаза.
– Надень, пожалуйста. И не снимай. Это защитный амулет, одноразовый, но очень мощный. – В черных с серебряными искрами глазах отразилось понимание пополам с недоверием. Нет, не совсем так. Аватар знал меня хорошо, наверное, почти так же хорошо, как Вилья, несмотря на менее длительное знакомство.
– Ты уверена, что мне он нужнее? – В этом вопросе был подтекст, который звучал примерно как «Ты уверена, что все настолько серьезно, что МНЕ понадобится такая защита?».
Я кивнула, отвечая «да» на оба вопроса – и на озвученный, и на так и не высказанный:
– Нужнее. Не забывай, что я ведунья. У меня естественной защиты хватит.
– Но не от меча в спину, – возразил он, тем не менее надевая на шею пульсирующий теплом и магией корешок.
У меня слегка отлегло от сердца.
– Этот амулет не от меча. А от заклятия.
– Наподобие того, что попало в Вилью?
– Да. Возможно, что защитит и от более мощного, но на всякий случай лучше не подставляйся, хорошо?
– Только если не будет необходимости.
Все. Большего я от него не добьюсь. Иногда мне сложно, почти невозможно принимать его таким, какой он есть – с его гипертрофированным чувством долга, с уверенностью, которая граничит с самомнением, хотя назвать чересчур уверенным в себе Ведущего Крыла не мог ни один недоброжелатель. А когда уверенность и ответственность за своих сочетаются с невероятным упрямством и привычкой принимать решения в одиночку – задача смириться с характером Данте становится для меня совсем уж непосильной. Да, он гораздо старше и опытнее меня, лучше знает жизнь, но при этом у меня постоянно складывается ощущение, что он не знает, что делать с самим собой, вот и прячется за черной броней долга и ответственности.
Он так и не определился, в чем его долг больше – перед Андарионом или перед королевой. Кому служить – стране или монарху. Хотя я бы предпочла, чтобы он видел во мне не одушевленную власть, королеву-талисман, а личность и душу.
Я вздохнула, отводя взгляд и пряча покрытые белесыми шрамами от ожогов руки в темно-коричневые кожаные перчатки с шерстяной подкладкой. Как же мне сейчас не хватает Вильки… Уж она бы точно встряхнула меня как следует, играючи прогнала дурные мысли о предсказании безыменя и дала бы сильного морального пинка в сторону оптимизма. Но сейчас Вилья, как зачарованная царевна, спит на ложе из волшебных эльфийских лоз и ждет, пока мы не отыщем ту сволочь, которая ее прокляла. И некому ободрить, некому помочь. Даже выслушать некому.
Как сказал бы Аранвейн? Быть королевой – значит быть одинокой в толпе почитающих тебя. Воистину верное выражение. Но для меня быть королевой – это еще нести ответственность и заботиться о тех, кому выпало счастье попасть под мое покровительство. Сейчас мне приходится оберегать и защищать тринадцатилетнего мага-недоучку и раздраженную на весь мир дриаду. А теперь еще прибавилась головная боль за Данте, хотя я считала, что уж кто-кто, а он сумеет позаботиться о себе самостоятельно, но поди ж ты…
Хочется верить, что безымень ошибся. Что все еще обойдется, ведь смерть можно обогнать, обвести вокруг пальца. Пусть это сложно, почти до невероятия, но не невозможно. В конце концов, самое большое испытание для веры – это отчаяние. Рано отчаиваться, особенно пока есть еще за что бороться. И за кого.
– Ну что, мы идем или как? – Я поправила на плече походную сумку и направилась по узкой, заметенной первым снегом тропке к мощенному мрамором эльфийскому тракту, ведущему в людские земли. В конце концов, до границы всего ничего, по такой дороге быстро дойдем, а там постараемся поскорее добраться до деревеньки, что расположена аккурат между Серебряным Лесом и Маровой Лещиной.
Меньше чем через полминуты за правым плечом возник Данте и зашагал рядом, привычно подстраиваясь под мою скорость ходьбы. Я вздохнула чуть свободнее, расправив слегка ссутуленные плечи. Ничто в мире не стоит на месте, но пока аватар с двуручным мечом будет находиться за моей спиной, как некий вариант ангела-хранителя, все будет хорошо. Рано или поздно. Но непременно будет.
Я обернулась, чтобы убедится, что мои подопечные идут следом, стараясь не отставать. Ветер с интересом смотрел по сторонам, дриада по-прежнему хранила гордое молчание, укутавшись в широкий черный плащ. Странно, я думала, что дочери Древа более морозостойкие, чем люди, но на деле все оказалось несколько иначе. Впрочем, я раньше ошибочно считала, что дриады в большинстве своем – просто прекрасные девы, но о том, что они могут изменять внешний облик, взывая к природной магии, даже и не догадывалась.
Сюрприз на сюрпризе, и хоть бы один приятный… Надеюсь, что все хорошее и приятное ждет нас впереди.
Всевышний, не обломи хоть эту надежду, а?
Указатель у села Полуденки оказался на удивление аккуратным и почти новым, по крайней мере дерево еще не успело потемнеть от непогоды, а буквы можно было различить за полсотни саженей. Да и высокий частокол выглядел внушительно – почти как в Древицах, крепкий и добротный, разве что бревна не были искромсаны когтями нежити, да и смотровых вышек с бдительными лучниками не наблюдалось, а в остальном поселение как поселение. Впустили без особых проблем, как только взглянули на усталое лицо Ветра и едва бредущую к воротам дриаду, только вот на Дантов меч покосились не то с уважением, не то с опаской. Но задерживать или просить оставить оружие не стали, и на том спасибо. Улицы тоже особого подозрения не вызвали – от ворот наподобие лучей отходили четыре «основные» дороги, вдоль которых были поставлены дома и небольшие торговые лавки, а переулки наверняка появились путем вытаптывания желающими сократить путь к соседу, возлюбленной или к местной бабке, торгующей самогоном. Единственное, что сразу же бросалось в глаза, – это заброшенный дом, стоящий в самом начале крайней левой улицы.
Свежеокрашенные ставни почему-то были наглухо заколочены прочными досками, резной конек на крыше еще не успел потемнеть от времени и непогоды, да и сам дом казался если не заново выстроенным, то хотя бы недавно приведенным в порядок. Интересно, кому понадобилось заколачивать окна и двери хорошего дома и забросить сад? Насколько я знала, в подобных приграничных деревнях свято место пусто не бывает и свободную от хозяев жилплощадь всегда найдется кому занять. За исключением случаев, когда прежние хозяева погибали от какой-нибудь особо заразной болезни, но тогда дом обычно становился погребальным костром. А тут просто двери и окна заколотили.
– Странный дом, – негромко пробормотал Ветер, потирая плечи. – У меня от него мороз по коже.
– Не у тебя одного, – отозвалась дриада, натягивая поглубже капюшон плаща и притоптывая на месте от холода. Н-да, похоже, моднице из Серебряного Леса придется подыскать себе сапожки потеплее. Все же поздняя осень в Росском княжестве – это уже почти зима. – Я понимаю, что деревенский дом, от которого веет жутью, это безумно интересно, но, может, все же найдем корчму и хотя бы погреемся? Или тут все, кроме меня, морозостойкие?
– Не уверена, но спорить не стану. – Я проводила взглядом стаю ворон, которая с карканьем взлетела со слегка покосившегося карниза на втором этаже заброшенного дома, и вздохнула. Хотелось бы, чтобы ощущение стылого могильного камня, исходящее от дома, оказалось всего лишь плодом моего воображения.
– Тогда чего ждем? – С этими словами Ланнан решительно направилась прочь, и нам ничего не оставалось, как последовать за ней.
Корчму мы нашли быстро, даже не пришлось долго плутать по переулочкам, достаточно было спросить дорогу у первого попавшегося слегка поддатого крестьянина, который безошибочно указал нужное направление.
За окном завывал холодный ветер, безустанно гонящий по небу свинцово-серые тучи, по закрытым ставням колотил дождь пополам со снегом, превращавший дорогу в грязевое болото, а в самой корчме было на удивление тепло и уютно от ярко горящего огня в большой печи, недостаток же света с лихвой компенсировался хорошо приготовленной деревенской едой. Сотворенный мной светлячок неподвижно завис над столом, разгоняя полумрак корчмы гораздо качественнее, чем небольшая масляная лампа, горделиво стоящая в центре выскобленной добела столешницы, я вяло ковырялась вилкой в тарелке, краем уха прислушиваясь к разговору своих спутников. Хотя, если честно, разговор как таковой не складывался – Данте вообще в последнее время рот раскрывал редко, и то преимущественно по делу, дриада, как ни странно, тоже не торопилась травить байки, поэтому от скорбной тишины за столом нас спасал только Ветер. Мальчишка уже немного оттаял и сейчас вовсю стремился постичь окружающий мир, доставая вопросами сначала меня, а потом и Ланнан, которая находила в себе силы отвечать Ветру с перерывами на еду.
И все же не давал мне покоя тот дом. Настолько, что я, не вытерпев, поинтересовалась у девушки-разносчицы, подошедшей к нашему столику, кому принадлежал тот дом рядом с воротами. Та только плечами пожала, собрав опустевшие тарелки на деревянный поднос, и исчезла за дверью кухни, но минут через пять к нам подсел пожилой крестьянин.
Боязливо косясь на плавающий в воздухе магический светлячок, он негромко поведал историю, подобную которой частенько можно услышать на границе: полюбила девка пригожего парня, до свадьбы, как водится, не дотерпела, вот и нагуляла себе ребенка. А парень, не дожидаясь, пока к нему придет обозленный отец с братьями «возлюбленной», чтобы призвать к порядку, сбежал из деревни в тот же день, как узнал о своем будущем отцовстве. Кончилось все тем, что девка, не доносив толком дитя, раньше срока разрешилась от бремени, бросила новорожденного в лесу, даже и не глянув, мальчик народился или девочка. Вроде бы нет ребенка, нет и позора, но только спустя месяц повадился кто-то приходить под окна дома, плакать да просить наречь именем. Несостоявшаяся мать едва заикой от страха не стала, когда поняла, что под окна приходит ее брошенное дитя, а когда мужества набралась, чтобы имя сказать, ошиблась. Не угадала с полом ребенка, назвала мальчика Иженией, с той поры в доме стало жить попросту невозможно – приходил игоша под окна еженощно и теперь не только плакал, но и скребся в запертые ставни, стучал во входную дверь и шастал по крыше, не давая жильцам сомкнуть глаз.
– Госпожа ведунья, помогите, а? Сложно нам ютиться по родне, а второй дом поставить еще нескоро сможем. Освободите душу ребенка от скитаний, дайте ему покой…
– И вам заодно, – вздохнула я, машинально вертя в пальцах искусно выточенную деревянную вилку.
– И нам. А кто без греха, госпожа ведунья?
– Никто, наверное. – Я переплела пальцы и посмотрела в глаза крестьянина. – Рассказывайте подробности. Постараюсь помочь, чем смогу.
В конце концов, оставлять в деревне потенциально опасную нежить мне не хочется. Слишком уж часто случалось так, что княжеские ведуны закрывали глаза на «безобидную» нежить типа расшалившихся не в меру банников, сковывавших глупым девкам пальцы стальными кольцами, когда те гадали на судьбу в бане, или же летавиц, крадущих здоровье у детей. А через год те же самые ведуны хватались за голову, не понимая, откуда в мирной благополучной деревеньке взялось логовище нежити, не дающей нормально жить и работать людям. Оттуда и взялось. Просто когда-то дипломированному, хорошо обученному ведуну показалось, что возиться с относительно безобидным духом умершего ниже его достоинства.
Я внимательно слушала собеседника, изредка уточняя детали, а потом откинулась на спинку стула, продолжая вертеть в пальцах порядком замученную вилку. Посмотрела на пожилого мужчину, нервно комкающего шапку, и вздохнула. Помогу я, куда денусь, лишь бы опять Данте не вмешался со своей сверхзаботой. Тут не с хищной нежитью разбираться, где лишний клинок лишним не бывает, а упокаивать беспокойного призрака, вся вина которого в том, что мать оказалась настолько глупой или жестокой, что бросила свое дитя умирать в лесу. Вот и вернулась душа ребенка беспокойным игошей, призраком, довольно безобидной, но весьма докучливой нежитью, от которой можно избавиться, одарив именем, угадав при этом пол умершего ребенка. Угадаешь – игоша навсегда обретет покой, нет – будет всю жизнь под окном или у порога поджидать и плакать. И непонятно, кого больше жаль, игошу или мать-детоубийцу, которая медленно, но верно сходит с ума.
– Ев, а меня ты с собой возьмешь? – робко поинтересовался Ветер, заглядывая мне в лицо.
Я улыбнулась, отхлебывая горячий отвар на меду и деревянной кружки:
– В другой раз – непременно.
Дом, уже с лета как нежилой, встретил нас с Ланнан тишиной, пылью и еле уловимым запахом плесени. Хозяева, как только не получилось спровадить игошу от греха подальше, побросали все, не рискуя оставаться в доме после захода солнца. Взяли только самое необходимое да и перебрались всей семьей на другой конец деревни, к дальним родственникам.
Поначалу хотели сжечь проклятый дом, да только не вышло – сколько ни кидали на крышу зажженные факелы и ни обкладывали хворостом стены, ничего не вышло. Хворост прогорал дотла, а на гладко оструганных бревнах сруба не появлялось ни пятнышка. Зайти же внутрь крестьяне побоялись, а местная знахарка, покрутившись вокруг, прямо заявила, что не ее тут специализация и делать ей тут нечего. Мол, будет тут ведун всамделишный, он пусть и возится.
Размышления прервала Ланнан, нетерпеливо дернувшая меня за рукав куртки:
– Ева, мы сюда зачем пришли? Чтобы пыль подметать или ребенка спасать?
Я страдальчески вздохнула. И зачем я только согласилась взять ее с собой? Ветра я оставила на постоялом дворе под предлогом, что мал он еще с нежитью тягаться и нечего путаться у меня под ногами. Данте с огромным трудом убедила в том, что не являющийся магом мне только мешаться будет, да и за мальчишкой присмотреть надо, иначе сбежит пацан в проклятый дом – и что из этого выйдет, одному богу известно. Но вот от компании Ланнан отвертеться не удалось. Дриада почему-то во что бы то ни стало решила караулить игошу вместе со мной, надеясь решить дело полюбовно после неудавшейся попытки «окрестить» последнего именем.
Обычно в таких случаях призрак невинно убиенного младенца просто не отстает от погубившей его матери до конца ее жизни, плача и крича под окнами ее дома еженощно, причем переезд вопроса не решит. Ребенок будет следовать за матерью везде и всюду. Но тут ситуация вообще непонятная – почему-то игоша остался при доме, а не при матери и не просто плакал под окнами. По рассказу хозяев выходило, что поначалу все было, как описано в фолианте «Призраки и духи умерших»: в первую ночь спать не давал плач младенца, но на следующую им слышался уже радостный, заливистый смех. На третью ночь девка, тайком родившая дитя и оставившая его в лесу, с ужасом услышала сквозь сон шаги под дверью спальни. Тихие, но отчетливые, как будто под дверью взад-вперед бегал босоногий малыш. Шаги то приближались, то отдалялись, но, на счастье, над дверью висел небольшой оберег в виде лошадиной подковы, простенький, заговоренный по всем правилам. Видимо, он и спас в ту ночь жизнь непутевой девушки, поскольку поутру под дверью ее спальни нашли загрызенную кошку. На что был похож трупик, оставалось только догадываться, но, по словам очевидцев, понять, что раньше это была кошка, можно было только по заляпанному кровью полосатому хвосту.
– Ланнан, спасать-то тут особо некого, – мрачно ответила я, проходя в темную, пыльную горницу и зажигая под потолком несколько ярко светящихся пульсаров. Оглянулась, подыскивая место почище, но в конце концов решила, что если убрать с дощатого пола широкую плетеную дорожку, то пол окажется хотя бы не покрытым слоем пыли.
– По твоему, невинная душа ребенка – это «никто»? – поинтересовалась дриада, все же помогая мне убрать дорожку с пола.
В четыре руки мы кое-как свернули разноцветный коврик, а потом я выудила из сумки смесь соли и кое-каких трав и начала выстраивать обережный круг.
– Знаешь, у нас, видимо, разные представления о том, что такое нежить. Тут что-то не совсем обычное, это уже не просто обиженный матерью ребенок, душа которого не может найти покоя. И не безвредный дух – они кошек в кровавое месиво не превращают. – Я стала тщательно высыпать заговоренную соль из мешочка, следя, чтобы линии были по возможности ровные. Треугольник, вписанный в круг. Достаточно большой, чтобы мы с Ланнан вдвоем в нем поместились, но с комфортом расположиться в нем сидя все равно не получится. И еще нужно торопиться – солнце вот-вот сядет окончательно, а сразу показываться на глаза игоше мне не хотелось. Да и непонятно, как он себя поведет, если нас увидит. Может, кинется сразу, а может вообще не появиться, тогда целая бессонная ночь насмарку.
Я настолько увлеклась выстраиванием обережного круга, что не сразу поняла, что у меня спрашивают, и услышала лишь тогда, когда дриада повторила вопрос погромче:
– …Спрашиваю: ты ко всему настолько категорично относишься?
– Что? – Я наконец-то высыпала последнюю порцию соли, закончив символ, и первая ступила в центр треугольника.
Ланнан последовала за мной, ухватив меня за локоть.
– Я просто интересуюсь, на каком поводке ты держишь Данте, если он даже шаг от тебя в сторону ступить боится?
Если бы я в этот момент рисовала круг или плела заклинание, то у меня выпала бы соль из рук или нарушились чары – настолько я была изумлена. Ничего себе смена темы разговора. А дриада вздернула подбородок, глядя на меня сверху вниз:
– Ты не отпускаешь его от себя, но и к себе не даешь приблизиться. Как собака на сене – ни себе, ни другим? Или он тебе дал какое-то обещание, а ты не хочешь его освободить?
Угу, обещание. Клятва Ведущего Крыла своей королеве. Могла бы – давно освободила бы.
– От меня-то тебе что надо? – устало поинтересовалась я, прикрывая глаза и скороговоркой зачитывая заклинание, активирующее обережный круг. Второе заклинание, более короткое, но с более мощным вливанием силы – в треугольник, делающий нас невидимыми и неслышимыми для нежити.
– Чтобы ты перестала ему указывать, что делать и как быть.
Интересно, она это серьезно? Судя по ее лицу – да. Неужто угораздило дриаду запасть на аватара? Если так, то могу только посочувствовать. Только пока не знаю, кому именно – себе или ей.
– Если бы я могла… – Волшебные светляки под потолком медленно гасли один за другим, погружая горницу во мрак. Заколоченные ставни делали умерший дом похожим на склеп – темно, сыро и холодно. Тишину нарушало только наше дыхание, а еще постепенно стихающий с наступлением ночи шум жизни за стенами. – Открою тебе небольшую тайну: Данте всегда сам решал, что ему делать и как поступать. – За исключением тех случаев, когда ему отдавал прямой приказ король. Или королева, если уж на то пошло. Но посвящать дриаду в такие тонкости я не собиралась. – Так что если у тебя не хватило обаяния на его обольщение, то проблема не во мне. Я его не держу.
Да и не смогла удержать, когда хотела.
– Вот, значит, как… – В тишине ее голос почему-то показался мне уже не таким обвиняющим. Скорее – сочувствующим.
Может, все дело в том, что сейчас я высказала вслух то, о чем постоянно думала, но не решалась принять как должное?
– Примерно. – Я поежилась, кутаясь плотнее в куртку. Нетопленый дом в последней декаде листопада – это почти гарантированная сырость и холод, и если раньше у меня лишь слегка мерзли кончики пальцев на руках, то сейчас щеки ощутимо покалывало морозцем. – Данте свободен ровно настолько, насколько это позволяет ему его долг. У меня нет ни прав, ни возможностей повлиять на это. Он меня защищает, потому что должен и потому что хочет меня защитить, но все же…
Я осеклась, потому что услышала какой-то посторонний звук в глубине покинутого дома. Ланнан за моей спиной напряглась, и мы обе инстинктивно отодвинулись от линий заговоренного треугольника, не желая раньше времени обнаруживать свое присутствие. Что-то скреблось по полу где-то за печью, и я готова была руку дать на отсечение, что это не мышь.
Откуда-то повеяло холодным сквозняком, который принес с собой запах пыли, плесени и еще чего-то, что я не сразу смогла распознать, но дриада за моей спиной вдруг вздрогнула и прижалась ко мне, будто бы ища поддержки, когда в пустом доме раздался тихий смешок.
Хлопнула дверь, и я услышала, как по полу зашлепали маленькие босые ножки.
Скрипнула половица у печи. Шаги «обошли» нас с Ланнан и скрылись где-то в сенях, а я только тогда заметила, что слишком четко вижу сквозь темноту, сгустившуюся вокруг. Значит, опять у меня вместо глаз черное зеркало, характерное для айранитов, и ничего удивительного в этом нет.
Потому что сейчас мне было действительно страшно.
И дело было даже не в том, что вокруг темно, а где-то рядом бродит невидимая пока что нежить, нет. Дело было в самой обстановке дома. Было ощущение, будто нечто жуткое угнездилось тут настолько прочно, что даже если мы справимся с выселением игоши, то дом придется спалить от греха подальше, поскольку неизвестно еще, что тут завестись может. Ничего хорошего и доброго – однозначно.
Звонкий детский смех раздался рядом так неожиданно, что я вздрогнула и едва не заорала от страха. Судя по всему, дриада собралась сделать то же самое, но не успела. У меня тоже язык прилип к горлу, когда я увидела всего в шаге от нарисованного солью круга бледного голенького малыша, стоящего на четвереньках и как-то странно водящего носом по полу.
– Ева, ради всего святого, скажи, что оно нас не видит и не слышит, – срывающимся шепотом произнесла Ланнан у меня за спиной, стискивая мою ладонь.
– Не должно. Но следы наши оно явно почуяло, – замогильным голосом сообщила я, высвобождая правую ладонь и готовя боевое заклинание. – У тебя еще есть желание спасать это невинное дитя?
Молчание мне было ответом. Я сочла это за призыв к действиям и бросила беглый взгляд на обережный круг, проверяя его сохранность. Хочется верить, что эта тварь, когда-то бывшая игошей, а сейчас перешедшая в разряд хищной нежити, тут одна. Безумно хочется.
Я отвела взгляд от нежити всего на миг.
И этого хватило, чтобы я пропустила ее исчезновение.
Сердце камнем ухнуло вниз, тишина давила на уши, как невидимая подушка, настолько сильно, что шум крови и нервное, прерывистое дыхание Ланнан за спиной казались оглушающе громкими.
– А к-к-куда он-н-но дел-л-лось? – Похоже, дриада от таких фокусов начала заикаться.
Честно говоря, я побоялась ей ответить, потому что язык еще не слушался, а нахождение в темном замкнутом помещении с хищной нежитью, умеющей перемещаться в пространстве в мгновение ока, отнюдь не способствовало храбрости.
Знать не знаю, но мне это не нравится. Очень.
Снова послышались приглушенные шаги. Но раздавались они оттуда, откуда я их совершенно не ждала услышать.
С потолка, стремительно приближаясь с каждой секундой.
Комок синего огня ударил вверх, пробивая дыру в добротных досках и озаряя мертвенно-голубым светом сидящего вниз головой на потолке ребенка, личико которого вдруг преобразилось в жуткую маску, после чего нежить не раздумывая свалилась на нас сверху.
Как я успела отскочить в сторону – не знаю. Воздух вокруг вспыхнул клубами яркого, чуть зеленоватого света, а через секунду силовая волна, сброшенная Ланнан на нежить, отшвырнула кажущееся хрупким тельце к стене, хорошенько припечатав к бревнам. Раздался обиженный всхлип, после чего игоша оттолкнулся от стены невесть откуда взявшимися на крошечных пальчиках коготками и пополз ко мне на четвереньках так стремительно, что я не успела не то что вскочить на ноги – комком пламени запустить.
Нежить прыгнула на меня, метя в горло зубами, похожими на частую пилу, и единственное, что я смогла, это подставить руку.
Мне никогда не пытались отпилить эту столь любимую мною конечность, но сейчас малоприятных ощущений мне перепало в полной мере. Зубы нежити продрали толстый рукав меховой куртки и теперь увлеченно жевали мою левую руку чуть ниже локтя. Я взвыла от боли и с размаху ударила тварь об пол, надеясь, что успею отцепить ее раньше, чем она отгрызет мне руку с концами.
Повезло.
От удара об пол, сдобренного магией, игоша отцепился и скользнул было в сторону печи, но его перехватили странно светящиеся жгуты изумрудно-зеленого цвета. Обвили так, что из вырывающегося и вопящего тельца получился плотный кокон, а потом запульсировали режущим глаза светом и сдавили содержимое кокона так, что мне послышался хруст костей.
Пылающий синим пламенем шар врезался в месиво светящихся лоз, грянул взрыв, в котором потонул тонкий детский вопль…
А потом все стихло, только пепел сероватыми хлопьями осыпался на закопченный деревянный пол. Я села там, где стояла, зажимая разодранную зубами нежити руку и тупо глядя перед собой.
– Ничего себе… изгнали привидение…
– Безобидное такое… – нервно хихикнула Ланнан, помогая мне снять куртку и накладывая поочередно кровоостанавливающее и обезболивающее заклинания. Я вздохнула посвободнее, когда боль, вцепившаяся в руку, утихла, и благодарно взглянула на дриаду. Та ответила мне понимающим взглядом и принялась перевязывать жутковато выглядящую в зеленоватом свете рваную рану, оставленную зубами нежити. – Радуйся, до кости эта мерзость добраться не успела, скажи спасибо куртке. Значит, заживет. Учитывая, что ты айранит, слишком долго ждать не придется.
– Радуюсь… – выдохнула я, оборачиваясь на шум у входной двери. Обычные людские возгласы – неужто местные решили проведать, что же тут так вопило и грохотало минуту назад?
В дверях нарисовалась мрачная фигура аватара с неизменным двуручником наперевес. Для того чтобы оценить обстановку, ему хватило и пяти секунд, после чего цепкий взгляд черных с серебром глаз впился в кустарное подобие повязки, которое Ланнан накладывала на мою руку.
– Как прошло изгнание «беса», госпожа ведунья? – холодно поинтересовался он, убирая меч и не двигаясь с места, не давая любопытствующим войти. Ну хоть за это спасибо.
– Результативно, – выдохнула я, вставая с заляпанного кровью, солью, грязью и еще чем-то малоприятным пола и шагнула к двери, придерживая повисшую плетью левую руку. Пальцев я не чувствовала. Обычный побочный эффект от обезболивающего заклинания, но лучше уж так, чем тихо выть от боли. Ничего, шанс у меня еще будет – когда действие заклинания прекратится. Пользоваться им часто нельзя, наступает нечто вроде привыкания, да и на организм оно не слишком благотворно влияет, значит, придется терпеть.
– Видно невооруженным глазом. – Данте посторонился, пропуская меня на свежий воздух, который после пребывания в заброшенном доме показался глотком животворящей воды.
Дриада вышла следом, с беспокойством косясь на окровавленный рукав моей рубашки, спасибо хоть, что куртку мне на плечи набросила, а то я о ней совершенно позабыла, все еще прокручивая в голове произошедшее. Не мог это быть игоша, попросту не мог. А что могло? Понятия не имею, но ощущение, что хозяева нам солгали, рассказывая о своей «небольшой проблеме». Больше на подменыша похоже…
А если?..
– Ланнан, – тихо простонала я, – я этих идиотов поубиваю. Лично, больше никому не доверю.
– Что так? – Дриада немного нервозно оглянулась, я даже головы не повернула – и так знала, что Данте следует за нами, наверняка с огромным желанием как минимум прочитать мне лекцию о вреде самоубийственных выходок.
– В доме не игоша, а подменыш засел. По крайней мере, похоже на то.
Дриада негромко выругалась. В нескольких шагах за спиной что-то угрожающе скрипнуло. Похоже, тесно пообщаться с жильцами злополучного дома хочу не только я одна.
Подменышами считаются существа, которых мелкая нечисть оставляет взамен похищенного из колыбели ребенка. Обычно детей воруют кикиморы или лешие, но случается это настолько редко, что подобные случаи можно по пальцам пересчитать. Должно было случиться что-то совсем из рук вон выходящее – скажем, чтобы мать сама пожелала отдать свое дитя нежити, сопроводив это пожелание неким «скреплением договора». А на следующий день мать «натыкается» на вывороченный из земли пень, под которым виднеется запрятанный кем-то клад – вроде приданого подменышу.
Дитя нечисти живет с «приемной» матерью ровно год, а потом пропадает в лесу, но не дай бог за этот год обидеть его – получается как раз то, с чем мы столкнулись в заброшенном доме…
– Да ладно, обошлось же все, – неуверенно пробормотала я, медленно поднимаясь по скрипучим ступенькам вслед за дриадой на порог корчмы, когда меня все же повело, и я едва не стукнулась головой о добротный косяк.
– Обошлось, говоришь? – тихо, сквозь зубы прошипел Данте, ловя меня под руки и почти затаскивая внутрь, в живительное тепло хорошо протопленного дома.
– Можно, я с тобой попозже поругаюсь? – выдавила я, ощущая, как кончики пальцев покалывает сотня противных иголочек. – Похоже, действие обезболивающего заклинания заканчивается, а мне еще руку обрабатывать надо.
– Я постараюсь стянуть края раны магией, так что надеюсь обойтись без швов. – Дриада на ходу закопалась в моей сумке, которую перекинула через плечо, когда мы покидали «поле боя».
Как меня усаживали на кровать и стягивали успевшую пропитаться кровью рубашку – помню плохо, потому что действие обезболивающего заклинания окончилось и мне стало совсем несладко. В памяти копошились только какие-то обрывки: испуганные глаза Ветра, когда он подтаскивал кувшин с горячей водой, а на стол ложились один за другим окровавленные обрывки ткани, пропитанные отваром…