Перешагнув пропасть

Глава 8

— Сэнди, — раздался голос Эндрю над самым ее ухом, но дошел до сознания не сразу. Мысли ее были заняты событиями прошлого вечера. Точнее, их неудачным развитием…

Пробыв в ванной не меньше десяти минут, Сэнди вышла — когда убедилась, что уничтожила следы слез. Войдя в гостиную, она увидела Жака сидящим в кресле у окна. Жак созерцал ночное небо, на фоне которого высились громады небоскребов, светившихся тысячами квадратиков — окон.

Он не улыбнулся, когда она вошла, говоря точнее, он больше не улыбнулся ни разу. Он ушел почти тотчас, произнеся вежливые слова по поводу ужина, это была сухая, официальная речь. После ухода Жака Сэнди просидела несколько часов, проливая слезы. Она не замечала неубранной посуды, остатков еды и недопитого вина. Выплакав все слезы, Сэнди добрела до постели и рухнула на нее, после чего пролежала без сна до самого утра.

— Простите меня, Эндрю, — она заставила себя сосредоточиться, потому что молодой помощник озабоченно смотрел ей в лицо, — простите, я несколько забылась.

— Вы в порядке? — спросил Эндрю. Он никогда еще не видел начальницу в таком состоянии, она всегда была воплощением деловитости. А эта женщина, все утро пребывавшая то ли в летаргии, то ли на другой планете, была ему незнакома.

— Да, я в порядке. Так в чем проблема? — Сэнди была благодарна ему за внимание, но, с другой стороны, боялась, что даже слово сочувствия заставит ее отчаянно разреветься — как младенца.

— Да вот эти фото для журнала «Экстаз», — ответил Эндрю, — мне кажется, они не годятся…

Долгий рабочий день подходил к концу, голова у Сэнди раскалывалась, ей было жарко, она обливалась потом, несмотря на кондиционер. Она ощущала себя измотанной до предела. Последней каплей был звонок из проходной — как раз в ту минуту, когда служащие устремились к выходу. Дежурная сообщила Сэнди:

— К вам посетитель.

— Сегодня я больше никого не могу принять, — сказала Сэнди. — Белинда, перенесите встречу на завтра, кто бы он ни был.

— Ничего не получается, — смущенно ответила дежурная, имевшая репутацию неприступной крепости: она буквально каждый день отшивала десятки неугодных визитеров. — Он слишком настойчив.

— Меня это не касается. — Сэнди прикрыла глаза и вдруг почувствовала стыд: бедняжка подумает, что я стала совсем уж бабой-ягой. — Простите меня, Белинда. Если он настаивает, я вышлю вниз Эндрю с моей книжкой приема посетителей, и Эндрю найдет щель в завтрашнем расписании, о'кей?

— Хорошо, спасибо. — Судя по интонации, у Белинды гора свалилась с плеч, а Сэнди откинулась на спинку кресла и снова прикрыла глаза, стараясь утихомирить головную боль. Посетитель должен быть из ряда вон, если заставил дрогнуть такого цербера, как Белинда. Дьявол, спохватилась Сэнди, я же не спросила, кто это! И Белинда не сказала!

Сэнди заскрипела зубами от злости, когда увидела сквозь стеклянную перегородку, что Эндрю выходит из рабочей комнаты, занятый разговором с задержавшимися коллегами. Через секунду дверь за ними захлопнулась.

Та-а-ак, сказала себе Сэнди, отличный финал отличного дня. Теперь придется самой спускаться на проходную. А у меня еще работы часа на два. Но мозги отказываются работать, и на всякую ерунду уходит уйма времени.

Может, позвонить Белинде и попросить ее пропустить этого человека? Так она и сделает, решила Сэнди. Уделит ему десять минут, ведь она все равно просидит здесь до семи часов как минимум.

Сэнди была погружена в длинное деловое письмо из Японии — японцы предлагали безумно выгодный контракт ее фирме, — когда в дверь резко постучали и сразу же кто-то вошел. Сэнди вскинула голову.

— Неприступная Белинда наконец-то пропустила меня в святая святых, — иронически протянул Жак, глядя на ее удивленно открытые глаза и рот.

— Вы?! — Сэнди таращилась на него секунду-другую, потом сообразила, что выглядит как рыба, вынутая из воды. И поджала губы.

— Собственной персоной. — Он вошел внутрь с уверенным видом и уселся в кресло напротив.

— Но… — Сэнди не сводила с него глаз, — Белинда не сказала… вы не сказали…

— Хотите спросить, назвал ли я свое имя дежурной? Разумеется, нет, — произнес он без тени смущения. — Я сообщил, что я ваш друг, приехал в Штаты дня на два и хочу сделать вам сюрприз.

— И что… она поверила? — Как это не похоже на Белинду.

— Разумеется. — Он улыбнулся дразнящей улыбкой. — Мне удается врать очень убедительно, когда нужно. А мысль, что вы меня прогоните… как это по-английски — «спустив на меня собак»? — …эта мысль придала мне смелости.

— Откуда вы знаете, что именно я бы сделала? — Сэнди говорила сдержанно, но кровь стучала у нее в ушах, а сердце билось в груди, как птица в клетке. Успокойся, сделай вид, что тебя это мало трогает, уговаривала она себя. Однако Сэнди было слишком трудно вернуться к прежней словесной пикировке — ей хотелось лишь одного: броситься ему на шею.

— Toucher [9] мисс Гоздон. — Он слегка наклонил голову, не переставая за ней наблюдать. — Неужели вы действительно могли бы меня прогнать?

— Нет. — Слово это вылетело у нее невольно, и Сэнди поспешно добавила:

— Конечно, нет, учитывая, что вы — близкий родственник моей сестры Энн.

— К дьяволу родственников! — взорвался Жак, а Сэнди вздрогнула. — Я спрашиваю, могли бы вы прогнать меня, Жака Шалье, а это совсем другое дело, — уточнил он уже с ледяным спокойствием.

— Жак…

— Не трудитесь отвечать. Ответ написан у вас на лице. — Улыбка его была холодной, как снег в Арктике.

Боже, неужели?.. Нет, нет. Сэнди нервно поерзала в кресле, потом взглянула на Жака: его профиль был непроницаем. Если мое лицо хоть как-то выдает мои чувства, он придет в ужас. Ведь поймет, что на него свалилось нечто огромное — вместо обычного легкого флирта с сексом.

— Итак, это ваш офис. — Он повернулся к ней, но прочесть что-либо в его глазах было немыслимо. — Впечатляет.

Сэнди пожала плечами и улыбнулась, не зная, что ответить, впрочем, она вряд ли смогла бы выдавить из себя какие-то слова. Она не ожидала увидеть Жака по крайней мере до родов Энн, а теперь, когда он сидел в каком-то футе от нее, совсем растерялась. Хотелось одного: впитывать его глазами, разглядывать черные вьющиеся волосы, твердый квадратный подбородок, широкие мужественные плечи. Но она погрузилась в бумаги — чтобы не выдать себя.

— Когда вы со всем этим кончите? — он махнул рукой в сторону письменного стола. — Я хочу пригласить вас куда-нибудь поужинать. Заеду к вам домой в восемь, так что будьте готовы.

— А может, у меня уже что-то запланировано на сегодняшний вечер? — Мысль, что она для него всегда свободна, его чисто мужская самоуверенность пришлись Сэнди не по душе.

— И что же запланировано?

— Да ничего.

— Тогда в восемь. — Он тут же поднялся и пошел к двери, не оборачиваясь. — Мы неплохо проведем время, если вы хотя бы сделаете вид, что вам приятно мое общество.

— А если вы в этом сомневаетесь, зачем вообще приглашаете? — спросила она резко. Подумать только, из-за этого чудовища она всю ночь проплакала…

— Я и сам хотел бы знать зачем. — Он оглядел ее иронически. — Считайте причиной вот что: мне невыносима мысль, что на свете есть женщина, равнодушная к моим чарам. Устраивает? — Подняв черную бровь, он наблюдал, как она мучается в поисках ответа. И ушел, не дождавшись.

За тем вечером последовали еще три — все те вечера, которые оставались до отъезда Жака во Францию. Жак заезжал за ней в восемь часов и увозил куда-нибудь, каждый раз — в другое место.

В первый вечер они ужинали в маленьком, тихом, прятавшемся в глухом переулке, ресторанчике, где еда оказалась великолепной. В конце ужина, когда они потягивали кофе, к Жаку и Сэнди подсел хозяин заведения. Веселый толстый мужчина развлекал их «страшными» рассказами о своей юности на Сицилии, где, по его словам, большинство его сверстников либо были членами мафии, либо по очереди от нее погибали. Слушать эти выдумки было одно удовольствие, и, выйдя из ресторанчика, парочка хохотала до упаду: они бы и в театре на комедии так не повеселились.

Следующий вечер они провели в шикарном ночном клубе, где на сцене шумело забавное шоу, зато еда оставляла желать лучшего. И после полуночи Жак и Сэнди сбежали в захудалую закусочную; пара в вечерних туалетах, поглощавшая сосиски и запивавшая их чаем, вызвала необычайный интерес у завсегдатаев, многие из которых только что выбрались из-под газет, хранивших сон бедолаг на скамейках в парке. Жак угостил обитателей «дна» едой и выпивкой, после чего шофер такси убедил Жака и Сэнди поскорее уехать, испугавшись за их жизнь. И они умчались в машине, наполнив ее смешанным запахом — дешевых сосисок и дорогих духов.

Кстати, на флакончик этих духов, приобретенный в обеденный перерыв, Сэнди потратила свою недельную зарплату, а Жак как будто и не обратил на духи внимания.

Почти так же провели они третий и четвертый вечер. Жак угощал и развлекал Сэнди, танцевал с ней. Они много смеялись, он оказался обаятельным кавалером, но все эти вечера держал ее на расстоянии: никакого намека на обольщение. Проводив ее до дома, Жак весело улыбался, целовал ее по-дружески у двери, и все.

Вот тогда-то Сэнди и почувствовала себя задетой. Каждую ночь она вертелась без сна в своей одинокой постели и твердила себе, что ничего другого ей и не надо. На первый взгляд это было правдой, но не убеждало. То, что Жак вдруг стал смотреть на нее как на незамужнюю тетушку или как на сестру (а точнее, как на нечто среднее между ними), было досадно, обидно и даже в какой-то мере оскорбительно.

Как он ухитрялся втиснуть Монику в этот график? — непрестанно спрашивала себя Сэнди. Допустим, он проводил с рыжекудрой несколько часов днем, но все вечера он был со мной, рассуждала она, а капризная модель вряд ли согласилась бы на такое без борьбы. Не та она женщина.

Но что же у нас с ним за отношения, в конце концов? Сэнди ничего не понимала. И чем больше пыталась разобраться, тем больше запутывалась. Однако с каждым днем и с каждой минутой ее любовь к Жаку росла. Отчего Сэнди приходила в ужас.

Она не хотела любить никого… никого из мужчин, не говоря уже о Жаке Шалье. Это самоуверенный циник, думала она, женщины для него — источник удовольствия. Он держит любовницу рядом, пока она не надоест. Но вот Моника… Моника, видимо, единственная из всех, кто прошел испытание временем. И однако у них с Моникой странная связь, какой бы ни была их любовь — свободной или нет.

Каждое утро Сэнди давала себе слово сказать Жаку: я знаю, что вы здесь с Моникой, — давала себе слово спросить напрямик, каковы их отношения. И каждый вечер она говорила с ним о чем угодно, только не о том, что ее так волновало.

И вот в день его отъезда она сидит в нью-йоркском аэропорту, вблизи того окна, где Жак будет регистрироваться. Десять минут третьего. Зачем я приехала? — задавала она себе вопрос. Хочу засечь его вместе с Моникой? Доказать ему, что я не такая уж дура, за какую он меня принимает? Продемонстрировать, что меня не трогают их отношения? Жак не мог знать, что увидит ее здесь, она убедила его, что весь день будет занята срочной работой. И все же приехала — не выдержала.

Сэнди увидела его задолго до того, как он увидел ее. Он выделялся из толпы, его широкоплечая фигура и красивая голова привлекали внимание даже в пестрой людской массе, заполнявшей аэропорт.

— Привет, Жак. — Сэнди подошла к нему неожиданно, и он резко повернулся на ее голос. Лицо его сразу засияло улыбкой — той самой, которой он улыбался довольно редко.

— Сэнди?! — Она охнуть не успела, как он заключил ее в объятия, поднял над полом и закружил, а потом обжег страстным поцелуем. Ошеломленная, Сэнди почти решила не выяснять отношений. Да, но «почти» — не считается… — Как мило с твоей стороны, что пришла меня проводить. Я совсем не ожидал. — Жак поставил ее на пол, не отводя от нее взгляда. — Может, ты закончила работу раньше, чем думала? — Голос его был нежен.

— Работу? — Сэнди все еще не пришла в себя: его искренняя радость при встрече, эти объятия и поцелуй — ни на что подобное она не рассчитывала. И где же Моника?

— Моника? — переспросил Жак, потому что последнюю фразу Сэнди произнесла вслух. — Откуда мне знать, где она? — На лице его было изумление.

— Но она же здесь. — Сэнди тоже смотрела на него удивленно.

— Разве? И где это — здесь?

— В Нью-Йорке. Моника здесь, в городе. Впрочем, вы это знаете.

И тут случилось непоправимое: глаза его потемнели и стали жесткими, лицо застыло как маска. Я должна была это предвидеть…

— Я… я знаю, что Моника в Нью-Йорке? — Жак в растерянности нагнулся, чтобы поднять чемодан: он бросил его на пол, когда схватил Сэнди в охапку. Однако другой рукой Жак продолжал сжимать ее ладонь. — Нам надо поговорить, Сэнди. — Он привел ее в тихий угол и снова поставил на пол свой тяжелый чемодан. Выпрямившись, посмотрел ей прямо в глаза. — Ну что ж, будем откровенны, — сказал он холодно. — Зачем ты приехала в аэропорт? И почему думала, что Моника тоже будет здесь? А главное: если ты ожидала увидеть Монику, зачем сама явилась? Мне казалось, вы с ней не очень друг друга жалуете.

— Я… — Глядя в упор на Жака, Сэнди молчала — в голове была пустота. Как ей оправдываться? Что бы она ни сказала, он все равно будет считать, что она за ним шпионит. Лицо ее стало пунцовым, сердце стучало как тамтам. Потому что именно этим она и занималась — шпионила. Но она же не хотела, не хотела… Сердце ее уже было готово выпрыгнуть из груди, а глаза все еще не могли оторваться от его глаз.

— Так что же? — спросил он тоном резким, как бритва.

Жак явно не собирался давать ей никаких поблажек, и Сэнди оставалось одно — сказать правду.

— Я думала, что вы приехали в Нью-Йорк с Моникой. Буквально в день вашего приезда я видела фотоснимки с показа мод и узнала, что манекенщицы пробудут здесь несколько дней.

— Но я же объяснял, что я здесь по делу.

— А я думала, что вы сочетаете приятное с полезным.

— Приятное?! — Лицо его приобрело зловещий багровый оттенок. — Минуточку, — остановил Жак открывшую было рот Сэнди, — я хочу разобраться. Ты думала, что я привез Монику в Нью-Йорк, то есть что я здесь с ней? Да? — (Сэнди кивнула с несчастным видом.) — А как же вечера, которые я проводил с тобой? Как я мог это совмещать? — Он не говорил, а сердито шипел с сильным французским акцентом.

— Я думала… — Она снова беспомощно замолчала. Я вообще не способна думать — эта мысль озарила ее как молния. Я просто руководствовалась прошлым, и оно загубило мне настоящее. — Я думала, что вы видитесь с ней днем, а со мной — вечером.

— Zut! — Выругавшись, Жак с минуту молчал, видимо пытаясь успокоиться.

— Жак, простите меня…

— Значит, ты считаешь меня таким? — Его голос стал пугающе бесцветным. — То есть, по-твоему, я могу на целую неделю привезти женщину в Нью-Йорк, развлекать ее днем, спать с ней ночью, а по вечерам встречаться с еще одной?

Сейчас в его устах это звучало кощунством, а ведь именно так Сэнди и думала. И ей было нечего возразить, видя это яростное, беспощадное лицо.

— Отвечай, Сэнди. Ты действительно так думала?

— Видимо, да. — Она еле заметно покачала головой. — То есть… я не была уверена, именно поэтому…

— Именно поэтому ты и приехала в аэропорт? — Глаза его все еще пылали гневом. — А я-то… Боже мой, я был так рад тебя видеть… Дурак. Боже, какой идиот…

— Я не хотела…

— Замолчи. — Теперь она уже боялась его, считая, что гнев его справедлив: она его оскорбила, обвинила во всех смертных грехах, в которых он неповинен.

— Жак…

— Я серьезно, Сэнди: ни слова — или я за себя не ручаюсь.

— Ради Бога, выслушайте меня, — униженно попросила Сэнди, но лицо его было неподвижно, словно высечено из гранита. Он стоял перед ней будто статуя.

— Выслушать так же, как ты слушала меня? — спросил он с сарказмом, уязвившим ее в самое сердце. — Рассказывая тебе о Жаклин, я раскрыл свои самые тайные чувства, обнажил свое сердце. И ради чего? Ты просто вышла из комнаты, словно я заговорил о чем-то непристойном. И даже в том случае я обвинил себя самого, решил, что форсирую события. Что ты еще не готова воспринимать чьи-то эмоции, потому что не справилась со своими после смерти мужа. Но здесь кроется нечто большее, — продолжал Жак, — не правда ли, Сэнди? Не одна печаль… тоска по мужу, умершему три года назад. Не просто нежелание вернуться в мир живых людей. Я тебе не нравлюсь. Скажу даже больше: ты меня ненавидишь.

— Нет! — Это вырвалось у нее против воли, однако лицо Жака не изменилось, он даже отступил от нее на шаг. Глаза его были холодны, в них затаилась такая боль, что Сэнди не могла смотреть в эти глаза.

— Ну что ж, ты пришла и убедилась в том, — продолжал он, — что была не права. Но ты напрасно тратишь время. В прошлом я был виновен во многих прегрешениях, и ты легко о них узнаешь, если чуть-чуть копнешь. В будущем, не сомневаюсь, будут и новые грехи. Я уже сказал, что я не святой, никогда им не был и не буду. Клянусь.

Судя по всему, он был вне себя от злости. У Сэнди дрожали колени, она не знала, как выдержать эту сцену. А он все не мог остановиться:

— Но тебя это не касается, не правда ли? Как ты выразилась, я только родственник, брат покойного мужа Энн. И лично тебе — никто. Нам даже не стоит встречаться. Я позабочусь об этом, когда ты приедешь навестить сестру. Ты довольна?

— Нет, — она хотела протянуть к нему руки, но боялась, что он их отшвырнет: слишком уж был раздражен. — Нет, Жак, позвольте мне объяснить…

— Не стоит, — отрезал он. — До свиданья, Сэнди.

Сэнди была готова не просто плакать, ей хотелось кричать, бежать следом, преградить ему путь своим телом, ползать на коленях — что угодно, лишь бы его остановить.

Она приросла к месту, а он уходил. Она думала, что самым худшим в ее жизни было предательство Айана. Но то был пустяк по сравнению с пыткой, которую она пережила сейчас.

Даже если она и любила Айана, или того, за кого его принимала, былая любовь казалась лишь бледной копией ее любви к Жаку Шалье. Он стал для нее всем: душой, сердцем, кровью, самой жизнью. Он уносил все это с собой. Он уходил не оборачиваясь, он растворялся в толпе. И это ее вина, только ее. Она не сможет это перенести…

Сэнди издала протяжный стон, не замечая обращенных на нее взглядов, и, спотыкаясь, побрела к дамскому туалету. Она заперлась в кабинке надолго — даже не могла бы потом сказать, сколько времени провела там. Сэнди слышала смех детей, ворчание усталых матерей, хныканье младенцев, которым меняли пеленки, возбужденное хихиканье девчонок-подростков — другими словами, вокруг нее бурлила жизнь, а она снова и снова прокручивала в голове свой разговор с Жаком, безжалостно себя критикуя. Это продолжалось до тех пор, пока она не поняла, что изорвет свое сердце в клочья.

И как бы Сэнди ни старалась себя оправдать, она пришла к выводу, что оправдания ей нет. Жак никогда ее не простит, решила она. Эта мысль прожгла ее душу насквозь и… осталась на ней клеймом. Никогда не простит.

В конце концов, покинув свое убежище, Сэнди побрела к стоянке, где оставила свою машину среди сотен других. И, уже сидя за рулем и мчась по свободной полосе, она стала думать о том, как жить дальше.