Первые снежинки (СИ)

10

Новость о моём падении и испорченной одежде пролетает по гимназии со скоростью вражеского истребителя, и вскоре в учебное заведение приезжает моя разгневанная мать. Пока я сижу в коридоре, она что-то громко обсуждает с директором. Для меня её звучный голос с нотками недовольства и злости звучит странно. Если в мою сторону Жанна Павловна направляла лишь смиренную заботу, то сейчас излучала совершенно противоположные эмоции, от которых меня слегка коробило. Я рассматриваю свои руки и жду, когда шумиха вокруг выходки одноклассниц закончится, потому что вину конкретного человека нельзя было доказать. В раздевалках нет камер видеонаблюдения, а та, которая расположена в коридоре, не захватывает нужный ракурс. Классная всех загнала на урок. Даже Антона, который порывался остаться со мной до последнего. Не знаю, чем она ему пригрозила, но Маршал ушел в класс очень злой. Я не могу определить своего состояния. Я не напугана, нет. Скорее растеряна.

Я не понимаю, зачем Кристина со своими подружками так отчаянно издевается надо мной. Конечно, это все из-за Антона, но её поступки никак не укладывались в моей голове. Я бы так не поступила. Для меня это дико и не поддается логике. Что ещё хуже, я не знаю, чего от нее ожидать дальше. Прерывать общение с Маршалом из-за её выходок будет глупо, и я не хочу этого делать. Меня устраивает наш установившийся коннект, и его, судя по непрерывающемуся потоку сообщений, тоже.

Маршал: Как ты? Что говорят?

Милые ушки: Всё хорошо. Жду Жанну в коридоре.

Маршал: Жанну?

Милые ушки: Моя мать…

Маршал: Когда вернешься в класс?

Милые ушки: Жанна забирает меня домой.

На этом наша переписка с Антоном прерывается. Мама выходит из кабинета директора с пунцовым от гнева лицом, хватает меня за руку и тащит к выходу. Я передвигаю ноги, пока ее поведение перетекает в истеричное.

— Почему ты не сказала, кто это сделал?! — взрывается уже на улице, усиливая хватку на моем запястье. — Ты ведь знаешь, да, Лиза?! — упирается в меня яростным взглядом, когда мы останавливаемся около машины, и не собирается отпускать.

Да, на вопросы о том, кто это сделал, я ответила, что ничего не знаю. Я ведь правда ничего не знаю! Свидетелей среди одноклассников не нашлось, и тыкать пальцем в Кристину нет смысла. Она все равно отмажется. Стойко выдерживаю направленное на меня напряжение Жанны Павловны, а она скрипит зубами.

— Меня уверяли, что эта гимназия приличное учебное заведение, а на самом деле рассадник малолетних хулиганов, — она вроде старается держать лицо, но оно искажается от эмоций, и я вспоминаю, как Жанна может выражать негатив, в каких действиях и словах.

От этого внутренне скукоживаюсь, но внешне никак не показываю своего триггера. Даже не моргаю, чтобы не спугнуть свою напускную смелость.

— Почему ты молчишь, Лиза? — выдавливает через зубы. Хватка на запястье становится нестерпимо болезненной, и я кривлюсь.

— Мне больно. Пусти, — с трудом выдергиваю свою руку из её железных пальцев и потираю пострадавшее место. Жанна несколько раз растерянно моргает и отводит взгляд в сторону. Сердце гулко ударяет по ребрам, когда я сажусь в машину и цепляюсь в рюкзак, словно он мой спасательный круг. Жанна Павловна молча заводит мотор и выезжает с парковки. Я смотрю лишь в окно на прохожих и автомобили. Отвлекаюсь на погоду, которая наперерез той, что уничтожала нас в выходные, радует. Солнце нещадно палит, и вместо того, чтобы гореть в костре эмоций, хочется погулять. Скрыться в тени деревьев парка или в кафе, чтобы не думать о том, что произойдет в следующий момент.

— Я найду тебе другую школу, — вдруг припечатывает словами Жанна, и я не выдерживаю.

— Ты издеваешься надо мной, да?! Думаешь, там будет лучше?! Может, сразу на домашнее обучение посадишь?! В клетку! — губы дрожат от обиды на нее. Я не справляюсь с эмоциями. Попросту их не вывожу. На грудную клетку давит, словно кто-то кинул туда бетонную плиту. Профиль Жанны расплывается перед глазами, и я отворачиваюсь, чтобы не показать свою боль, которая слезами выливается наружу. Я уже не могу держать их в себе и тихо давлюсь, пока машина движется к дому.

— Я не издеваюсь, Лиза. Кто знает, что эти дети вытворят в следующий раз. Я о тебе забочусь в первую очередь, — звучит настолько фальшиво, что я стискиваю зубы, чтобы вновь не разразиться истеричным криком. — Я не хочу, чтобы тебе причинили вред.

— Не беспокойся. Хуже, чем ты, мне вряд ли кто-то сделает, — говорю и пулей вылетаю из автомобиля, когда Жанна останавливает его около подъезда. Внутри все клокочет. Я игнорирую пустой лифт и взлетаю по ступенькам вверх, будто за мной гонится маньяк. На удивление первой врываюсь в квартиру и закрываюсь в комнате, боясь, что Жанна Павловна захочет продолжить наш разговор. Зря. Мать решает оставить меня в покое до самого вечера. Я же все это время лежу на диванчике и верчу в руках телефон. На него поступают сообщения от Антона, но я не отвечаю. Не хочется. Ничего не хочется. Как представлю, что в очередной раз меняю школу, внутренности сводит болезненным спазмом. Как она может так со мной поступать? Неужели в ее груди нет сердца? Правда, не понимает, насколько это тяжело?

В восемь вечера Жанна стучит в дверь, и я непроизвольно напрягаюсь, чувствую каждую мышцу в теле.

— Лиза, давай поговорим, — говорит, не используя запасной ключ, чтобы войти в мою маленькую крепость, — выйди, пожалуйста.

Мне не хочется её видеть. Если честно, то и разговаривать ни с одним человеком не имею желания, но вместо продолжения бунта я поднимаюсь и иду к матери. Она стоит, переминаясь с ноги на ногу, когда открываю дверь.

— У меня есть новости. Пойдем, — указывает в сторону кухни, — тебе нужно поесть, и у меня во рту крошки не было за весь день.

Шевелю конечностями, глядя на спину матери. Она держится богиней даже в домашнем спортивном костюме.

— Я заказала всего помаленьку. Не знаю, что тебе нравится, — сажусь за стол, который ломится от еды. Суши разных видов. Блинчики. Салаты. Какие-то сладости. Желудок сводит от голода, но я почему-то жду слов Жанны Павловны.

— Если ты хочешь остаться в гимназии, то оставайся, — без улыбки сообщает, внимательно глядя на мою реакцию.

Спаси-и-ибо большое… Сглатываю слюну, скапливающуюся во рту от ароматов вкусноты, которой закупилась Жанна, и складываю руки на груди.

— Я не хочу с тобой ругаться, Лиза. Я хочу, чтобы мы начали нормально общаться. Разговаривать мирно. Без скандалов и криков. Но только моего желания недостаточно. Мы обе должны пойти навстречу друг другу.

Она в ожидании смотрит на меня, пробуждая неприятные чувства в душе. Я не хочу откровений и разговоров. С НЕЙ! Не хочу и все тут! Поэтому вместо ответа пододвигаю к себе тарелку и начинаю есть роллы с шапкой соуса и креветкой сверху. Жую медленно, хотя голод подталкивает к более резким действиям. Жанна тяжело вздыхает и включает чайник. Вертит в руках пачку с каким-то китайским чаем и кусает губы.

— Мои работы заметили, представляешь? — произносит на одном дыхании и делает глоток чая, кивая мне на чашку с ароматным напитком. — Предлагают сделать выставку у одного известного художника в галерее, — она улыбается, но нервно. Уголки губ то опускаются, то взлетают. — Галерея громко сказано. Большое помещение в центре, но там соберутся известные люди.

— Поздравляю, — произношу, пока сердце гулко колотится. Звучит холодно, словно мне плевать на ее успехи. Нет, мне не все равно, но и изображать радость я не собираюсь. Мне неприятно. Я злюсь. У нее жизнь налаживается, а мою она решила испоганить окончательно. Грудную клетку затапливает горячими волнами боли. Кусок больше в горло не лезет. Беру в руки чашку с чаем и поднимаюсь под удивленный взгляд Жанны Павловны.

— Я спать хочу, — оправдываю свои некрасивые действия. На самом деле сбежать хочу.

— Лиза…

— Я могу уйти? — голос дребезжит. Жанна изводит меня молящим взглядом, но утвердительно кивает. Возвращаюсь в выделенную мне комнату и иду к столу, не включая свет. За окном уже сгустились сумерки, и я не хочу их прогонять. Ставлю чашку на столешницу и качаю головой, отталкивая от себя гнетущие мысли. Я не могу избавиться от злости, которая растет внутри в геометрической прогрессии. Самое ужасное, что направлена она на родную мать. Все ее действия, будто кричат, как она счастлива здесь! Как ЕЙ хорошо в новой жизни! А у меня в груди дыра выгорает размером с лунный кратер. Дышу часто и понимаю, что не могу восстановить процесс нормальной вентиляции легких. Каждый сосуд внутри полыхает. Я не беру телефон в руки, когда тот пиликает, оповещая об очередном сообщении, и вздрагиваю, услышав стук в окно. Сердце заходится от страха, хотя я знаю, кто находится за тонкой преградой.

Иду к двери, выходящей на балкон, ныряю за тяжелую портьеру и вижу Антона. Не думая о том, что Жанна может пойти за мной и увидеть нас, запускаю его в комнату. Мы не проходим в глубь. Стоим за портьерой близко друг к другу. Я слова вымолвить не могу, упираясь взглядом в подбородок Маршала.

— Ты на сообщения не отвечала… — шепчет, а я подаюсь вперед и обнимаю его, прижимаясь головой к плечу.

Антон каменеет, пока я зажмуриваюсь и глубоко вдыхаю, словно так можно забыть весь сегодняшний день. Чувствую, как он шумно выдыхает мне в макушку, и аккуратно помещает руки на талию. Расслабляюсь. Сердце бомбит. И не только мое. Не хочу открывать глаза. Так спокойно рядом с ним. Сердцебиение не затихает. Гулом раздается в ушах. Жмусь к однокласснику сильнее, сама того не ведая и подпитываясь внутренними страхами. Кажется, что стоит мне открыть глаза, и он растворится в воздухе.

— Пожалуй, придется все-таки сделать то, о чем я тебе говорил, — тихо произносит, пока я смыкаю веки с утроенной силой.

— Что?

— Украсть тебя.