Только одно могло сделать тридцатилетие Деллы Ханны еще восхитительнее, чем она планировала. Но как раз это она и не планировала. Само по себе это говорило о многом, ибо все детали предстоящего праздника Делла тщательно обдумывала с самого детства.
Ее детство прошло в одном из таких районов, где празднования дней рождения считались непозволительной роскошью, а потому игнорировались. Там многое считалось непозволительной роскошью, а потому игнорировалось. Например… Например, Делла. Именно поэтому она и пообещала себе такой грандиозный день рождения – уже тогда, будучи маленькой девочкой, она знала, что рассчитывать в этой жизни может только на себя.
Конечно, последние одиннадцать месяцев кое-что изменили. С тех пор как в ее жизни появился Джеффри, ей приходится рассчитывать главным образом на него.
Однако сегодня вечером Джеффри здесь нет, и она не собирается думать ни о нем, ни о чем бы то ни было еще из того мира. Сегодня особенный вечер – только ее вечер. Сегодня у нее будет все, о чем мечтает ребенок, выросший в бедной семье в одном из самых скверных районов Нью-Йорка.
В детстве Делла поклялась себе, что к тридцати годам она покинет грязные улицы своего района, станет миллионершей и будет жить в лучшей части города в районе парка. Она торжественно пообещала себе, что у нее появится все, что есть у богатых и знаменитых. И Делла не собиралась нарушать данного обещания, пусть даже она сейчас в Чикаго, а не в Нью-Йорке.
Вечер начнется в лучшем ресторане, продолжится в ложе в опере и завершится в клубе, который могут посещать только сливки общества. Ее наряд стоит тысячи долларов, на ней рубины и бриллианты, прическа и маникюр сделаны в лучшем салоне города.
Первой частью своего вечера она осталась довольна. Ресторан «Паламбос» на Стейт-стрит был из тех, цены в которых могли сравниться с бюджетом некоторых государств. Она заказала четыре блюда – само собой разумеется, самых дорогих. Их немыслимые европейские названия Делла училась правильно произносить всю неделю. Слава богу, меню доступно онлайн, поэтому у нее было время подготовиться, чтобы не выглядеть невеждой. Заказывать самые дорогие блюда в день своего рождения – ведь именно так поступают привыкшие к роскоши и богатству люди, правильно?
Подумав так, Делла украдкой оглядела ресторан, чтобы убедиться, что посетители – все до единого богатые, элегантные и искушенные – тоже наслаждаются самыми дорогими блюдами. Ну и, чего уж там, чтобы еще раз убедиться, что Джеффри нет поблизости. Она сделала все возможное, чтобы его не было. Они условились, что она позвонит ему завтра.
Для всех в этом ресторане Делла была такой же избранной, как и они, ничем от них не отличалась. И, к счастью, Джеффри нигде не было видно. Как говорится, доверяй, но проверяй.
Потягивая шампанское в ожидании закуски из кальмара, Делла действительно чувствовала себя частью этого общества. В течение нескольких лет она привыкала к такой жизни. Родившись в бедной семье, она изо всех сил стремилась принадлежать к блистательному миру – пусть к самому его краю. Она внимательно изучала, как ведут себя богатые, и тщательно копировала их до тех пор, пока не убедилась в том, что все воспринимают ее как свою.
Сегодняшний вечер не стал исключением. Она заплатила внушительные деньги, чтобы взять напрокат темно-красное бархатное платье от Каролины Эрреры и туфли от Дольче и Габбана. Кроме того, она позволила себе серьги и колье от Булгари и черную шелковую накидку от Валентино – вещь, абсолютно необходимую в декабре.
Она выбрала красный цвет, потому что знала, что он очень идет к ее серым глазам. Темно-русые волосы были достаточно длинными для того, чтобы сделать французский твист – закрепить их наверху одним маленьким гребешком.
Делла подняла руку, чтобы убедиться, что с прической все в порядке, и улыбнулась – ей нравилось, что волосы длинные. Всю свою жизнь она стриглась под мальчика и только в этом году начала отпускать волосы. Кроме того, еще в последних классах школы она выкрасила волосы в черный цвет, поэтому даже не знала, что ее натуральный оттенок с годами стал более насыщенным, почти медовым. И даже если не принимать во внимание дорогие шмотки, никто из грязного района ее детства не узнал бы ее сегодня вечером.
Но она не собирается думать об этом сейчас. Сегодняшний вечер будет безупречным – таким, как она планировала все эти годы.
За исключением, может быть, этого хорошо одетого красавца, которого хостесс посадила за столик напротив несколько секунд назад. И каждую из этих секунд Делла бросала на него взгляд – не могла удержаться.
Когда Делла была маленькой, она не мечтала о том, чтобы в этот вечер рядом с ней кто-нибудь был. Она сама не понимала почему. Может быть, потому, что, как уже было сказано, она знала, что рассчитывать в этой жизни может только на себя. Или потому, что в детстве она и представить себе не могла, что на свете существуют такие мужчины. Там, где она выросла, «хорошо одетый» означало, что пуговицы на месте, а «красавец» – что у парня все зубы целы.
Неожиданно мужчина поднял глаза. Их взгляды встретились – и что-то произошло между ними… Он кивнул Делле в знак приветствия, на лице его мелькнуло что-то похожее на улыбку. Секунду поколебавшись, она подняла бокал – будто молчаливый тост в его честь.
На нем был смокинг, сидевший так, что он казался прекрасной картиной на фоне янтарного шелка занавески. Волшебный свет свечи в хрустальном подсвечнике, стоявшей перед ним, делал его темные глаза еще теплее. А его полуулыбка действовала на Деллу так, что она чувствовала, как горячие искры пробежали по всему телу. Потому что это была такая улыбка, которая говорила женщине, что он не просто раздевает ее взглядом, но и предполагает нечто большее.
Делла почувствовала, что краснеет, и отвела взгляд. Она поднесла к губам бокал шампанского и изо всех сил постаралась сосредоточиться на чем-нибудь еще: на накрахмаленной скатерти, фарфоровой посуде, блестящих посетителях ресторана. Но все безуспешно – ее внимание неизбежно возвращалось к мужчине за столиком напротив. А он между тем продолжал пристально смотреть на нее.
– Ну и о чем вы думаете? – спросил он достаточно громко для того, чтобы она услышала.
Делла смутилась. В ее сознании промелькнуло множество возможных ответов на его вопрос. «Я думаю, что вы самый привлекательный мужчина, какого я когда-либо видела». Или: «Как вы встречаете Новый год?» Вот еще хороший: «Привет, любимый». Ну и конечно (это уж само собой разумеется): «Ты любовь всей моей жизни!»
– Что порекомендуете заказать? – добавил он, показывая на меню.
О нет, это был совсем не тот вопрос, которого она ожидала. Ей повезло, что она была слишком смущена, чтобы ответить на него.
– О… Не думаю, что могу помочь. Я здесь впервые. – Что-то подсказывало ей, что едва ли она произведет впечатление на такого мужчину, как ее собеседник, если порекомендует заказать что-нибудь самое дорогое, чтобы выглядеть шикарно, изысканно и богато. Ему ничего не нужно делать, чтобы так выглядеть, – достаточно просто дышать.
По-видимому, ее ответ удивил его.
– Впервые? Но «Паламбос» скоро отмечает столетие своего существования в Чикаго. Вы не из Чикаго?
А вот на этот вопрос Делла никак не могла ответить. Ей пришлось бы или соврать – чего она никогда не делала, хотя ее честность не раз навлекала на нее неприятности, достаточно вспомнить то, что теперь ей приходится полагаться на Джеффри. Или же ее ответ повлек бы за собой расспросы, в результате которых ей, скорее всего, пришлось бы рассказать о прошлом. Или же, что еще хуже, о настоящем. Обе эти темы были совершенно невозможны для нее сегодня по причине того, что ни в ее прошлом, ни в ее настоящем не было ничего, что имело бы хоть какое-то отношение к платью от Каролины Эрреры, бриллиантам и ложе в опере.
Поэтому она ответила на его первый вопрос:
– У меня свои предпочтения. Обожаю морепродукты.
Он немного помолчал. По-видимому, решал, стоит ли напомнить ей, что она не ответила на второй вопрос, и наконец сказал:
– Я запомню это.
Он хотел сказать что-то еще, но в этот момент к нему подошел официант и поставил перед ним небольшой коктейль янтарного цвета, а рядом – розовый «Космополитен».
Делла поняла – он кого-то ждет. Судя по коктейлю – женщину. В рестораны уровня «Паламбос» пары ходят только тогда, когда у них серьезные отношения. Или тогда, когда один из них хочет, чтобы отношения стали серьезными.
Этот парень бросал на нее недвусмысленные взгляды, даже заигрывал с ней – и при этом ждал свою подругу. Да он просто засранец.
Что ж, может, ее тридцатилетие будет не таким безупречным, как она планировала, раз ей придется сидеть рядом с засранцем. А может, дело не только в нем. Может, дело даже не в том, что ее платье и украшения взяты напрокат, а не из собственной гардеробной. Может, дело даже не в том, что она не миллионерша.
Все дело в том, что она не может распоряжаться собой. Всем в ее жизни теперь распоряжается Джеффри: что ей делать, куда идти и что говорить. Ее жизнь никогда больше не будет нормальной. Или, по крайней мере, такой, какой она ее себе представляла, когда была ребенком. Это будет жизнь, в которой всем заправляет кто-то другой.
Как только эта мысль оформилась, Делла тут же постаралась запихнуть ее в самый дальний уголок своего сознания. Сегодня она не будет думать об этом. Сегодня она не просто Делла. Сегодня, пусть только на один вечер, она будет той, кем хотела быть двадцать лет и целую жизнь назад – принцессой Деллой, самой чудесной девушкой на свете. И ничто не испортит ей этот вечер, даже этот не совсем прекрасный принц, который все еще продолжал откровенно смотреть на нее в ожидании своей подруги.
Словно прочитав ее мысли, хостесс усадила за столик между ними шумную компанию из четырех человек, и не совсем прекрасный принц исчез из поля зрения Деллы. Это было хорошо. Однако что-то все же говорило в ней: «Ну и что, что он засранец, он все равно самый красивый мужчина, которого я когда-либо видела».
Она снова увидела его часа полтора спустя – в «Лирик-опере», когда пыталась найти свое место. Когда Делла поняла, что зашла совсем в другой конец зрительного зала, то обратилась за помощью к служителю и через секунду обнаружила, что смотрит в сторону ложи, из которой открывался потрясающий вид на сцену и в которой сидел тот незнакомец, которого она встретила во время ужина. Он снова был как картина на золотом фоне – на этот раз это была позолота инкрустаций, украшавших стены. И снова, как и в ресторане, он был один.
Ну хорошо, когда она уходила из ресторана, то заметила, что его подруга так и не появилась. Не то чтобы Делла специально обратила внимание на это – вовсе нет. Так получилось. Делла не знала, задержалась ли его девушка где-то или совсем не пришла. Не то чтобы ее это волновало. Она просто случайно обратила внимание.
И сейчас, когда она направлялась к своему месту, снова случайно обратила внимание, что их места не только в одной ложе, но и в одном ряду: первый ряд был совсем маленький – всего три кресла. Еще она совсем случайно заметила, что он положил программку и розу на сиденье рядом с собой – как будто это место вскоре займут. Было ясно, что его девушка где-то задержалась и он ждет ее с минуты на минуту.
Они будут сидеть совсем рядом – бабочки запорхали в животе у Деллы от такой перспективы. Ей придется протискиваться на свое место мимо него – по-другому никак не получится. Она сделала глубокий вдох и на одном дыхании дошла до их ряда. Он поднял голову и, когда узнал ее, снова улыбнулся той улыбкой, от которой ей стало не по себе. В животе у нее стало горячо, сознание помутилось, и Делла так и не смогла произнести: «Извините, можно мне пройти».
Он встал, прошептал приветствие, но Делла едва его расслышала – она полностью сосредоточилась на том, чтобы не упасть в обморок. От него исходил восхитительный аромат сигары, и к тому же он оказался гораздо выше, чем она ожидала, – ей пришлось запрокинуть голову, чтобы посмотреть в его глаза. К такому Делла не привыкла: на каблуках высотой два дюйма ее собственный рост составлял шесть футов. Даже когда на ней не было каблуков, она могла смотреть в глаза практически любому, не запрокидывая головы. Однако самое большое впечатление производило его лицо. У него был твердо очерченный подбородок, прямой и тонкий нос, словно высеченные из мрамора скулы, а его глаза… Они были цвета горького шоколада – такие темные и такие волнующие, что Делла не могла отвести от них взгляда. Но что-то в этих глазах контрастировало с его ослепительной улыбкой. Была в них какая-то печаль, может, даже тоска.
– Надо заканчивать с такими встречами, – сказал незнакомец и широко улыбнулся.
Делла не смогла удержаться и улыбнулась в ответ:
– Немного странно, правда?
– Я бы употребил другое слово.
Она не была уверена, что хочет узнать, какое именно, но все же спросила:
– Какое?
– Удачно, – сразу же ответил он, – я думаю, это удачно.
Делла не знала, что ответить на это. Еще раз внимательно изучив пустующее кресло между ними, где лежала роза, она наконец сказала:
– Вы не возражаете, если я пройду на свое место?
Минуту он продолжал смотреть на нее. По его глазам совсем невозможно было понять, о чем он думает. Затем мужчина сделал шаг в сторону, чтобы дать ей пройти, и ответил:
– Конечно нет.
Делла поспешила занять свое место. Как только она села, то сразу же открыла программку и уставилась в нее, не оставив ему никакого шанса начать разговор.
Однако он не собирался сдаваться:
– Как прошел ваш ужин?
– Прекрасно, – ответила Делла, не отрывая глаз от программки.
Ее односложный ответ нисколько не смутил его, и он продолжил:
– А я заказал фазана. Он оказался чудесным.
Делла только кивнула в ответ. Незнакомец не отступал:
– Когда в следующий раз будете в «Паламбос», попробуйте его. Очень рекомендую.
Он явно продолжал свои попытки узнать, живет ли она здесь и есть ли у них шанс встретиться еще раз. И все это несмотря на розу и загадочную женщину, которая должна была занять место между ними.
– Я запомню это, – ответила Делла и вернулась к чтению программки.
– Знаете, нечасто встречаешь людей моего поколения, которые любят оперу, – попробовал он зайти с другой стороны. – И уж совсем мало кто готов потратиться на ложу. Вы, наверно, очень любите оперу.
Это был удар ниже пояса. Делла не могла не поддержать разговор о том, что любила больше всего на свете.
– Я обожаю оперу, – вырвалось у нее, и открытая программка упала на колени.
Она повернулась и посмотрела на него. Выражение его лица ясно говорило о том, что он тоже счастлив быть здесь сейчас и что он любит оперу так же страстно, как и она. Так страстно, что в его глазах не осталось и следа печали. Делла заметила, что они не совсем карие – золотые крапинки добавляли им что-то такое, что они становились еще притягательнее.
– Наша соседка очень ее любила, – сказала Делла. – Благодаря ей я познакомилась с классикой. – Она умолчала о том, что это произошло только потому, что сквозь тоненькие стены их квартирки было слышно радио миссис Клостерман, и Делла внимательно слушала сначала оперу, а после того, как она заканчивалась, то, что о ней говорили ведущие. – Когда я впервые увидела живое исполнение, – продолжила девушка, утаив, что живое исполнение было трансляцией по каналу Пи-би-эс, а не в театре, – то была потрясена.
На самом деле Делла мечтала изучать музыку в колледже и сделать ее своей профессией. Но колледж для человека из ее среды был чем-то немыслимым, поэтому, окончив школу, она сразу же начала работать кем-то вроде курьера в одной из самых респектабельных брокерских контор на Уолл-стрит. И хотя ей даже удалось дорасти до помощника одного из директоров, времени на колледж так и не нашлось. Зарплаты ей более чем хватало – особенно учитывая условия, в которых она выросла, – и она была довольна тем, как складывалась ее жизнь. По крайней мере, до того момента, как все полетело к черту и она осталась только с Джеффри, который предоставил ей сомнительный приют – и не безвозмездно.
В этот момент заиграла музыка, и свет начал гаснуть. Делла не удержалась и бросила взгляд на своего собеседника, перед тем как они погрузились в темноту. Но как только она заметила, что он пристально смотрит на нее, – а место между ними все еще пустовало, – быстро повернула голову и посмотрела на сцену.
И сразу же попала в мир Мими, Рудольфо и их богемных друзей, полностью забыв обо всем, что окружало ее в реальной жизни. Погружение было таким глубоким, что, когда настало время антракта и свет снова зажегся, ей потребовалось время, чтобы вернуться из Парижа девятнадцатого века в Чикаго двадцать первого. Она глубоко вдохнула и сразу же взглянула в сторону своего соседа. Он смотрел на нее ровно так же, как тогда, когда свет начал гаснуть, словно все первое отделение не отрывал от нее взгляда, вместо того чтобы смотреть на сцену.
Делле снова стало не по себе, и она начала разглядывать публику в зрительном зале. Женщины в роскошных платьях и драгоценностях сами казались драгоценными камнями в оправе зрительного зала «Лирик-оперы». Делла наблюдала, как дамы покидали свои места под руку со спутниками, мужчины склоняли к ним головы, и они смеялись и переговаривались.
На мгновение ее пронзило острое сожаление, что эта ночь не может длиться вечно. Как было бы замечательно проводить вечер так, как сегодня, делать что хочется, не считаясь с тратами, не боясь, что тебя могут увидеть! Делла уже не помнила, когда вообще выходила куда-нибудь вечером. Джеффри держал ее в заточении. Она проводила все свое время, читая книги, смотря фильмы или разглядывая стены – которые, как ни крути, были ее тюрьмой. Пусть там не было решеток и было все необходимое для жизни, Делла все равно чувствовала себя заключенной. Боже мой, да она и была заключенной! И она будет ею до тех пор, пока Джеффри не скажет, что она может идти куда захочет.
Однако и в этом случае ничего хорошего ее не ждет, потому что она понятия не имеет, куда пойдет и что будет делать, когда Джеффри решит, что она больше не нужна. Ей придется все начинать сначала, не имея практически ничего, ровно как тогда, когда она покинула район своего детства.
Эти мысли еще больше убедили Деллу, что ей просто необходимо полностью отдаться наслаждению сегодняшним вечером. Кто знает, что ждет ее впереди – хотя бы через несколько часов.
– И о чем вы думаете теперь?
Она повернулась на звук бархатного баритона, и ее пульс участился, когда она увидела, как он смотрит на нее. По правде говоря, ей бы надо расслабиться. Во-первых, парень первоклассный засранец, потому как флиртует, пока его подруги нет рядом. Ну и во-вторых, слишком многое их разделяет.
– Должна признаться, что не очень люблю «Богему», – заговорила Делла. – По-моему, Пуччини был слишком сдержан, когда писал ее, особенно если сравнивать с «Манон Леско». Но мне все равно очень понравилось. А что вы думаете?
– Я видел ее столько раз, что уже, наверное, не могу быть объективным. Но то, что вы сказали, очень интересно. Мне тоже всегда так казалось. Мне больше нравится версия Леонкавалло.
– Мне тоже. – Делла улыбнулась.
– С нами мало кто согласится. – Он тоже улыбнулся.
– Я знаю.
– На самом деле, – продолжал он, – «Богема» Леонкавалло нравится мне даже больше, чем «Паяцы». За подобное высказывание из некоторых театров могут просто вышвырнуть.
Делла засмеялась:
– Я тоже люблю ее больше, чем «Паяцев». Похоже, нас вышвырнут вместе.
Он тоже засмеялся. Они замолчали одновременно, не зная, что сказать еще. Неловкая пауза длилась несколько секунд, пока Делла не рискнула спросить:
– Если вы уже видели «Богему» много раз и она вам нравится гораздо меньше, чем другие оперы, почему вы сегодня здесь?
Он пожал плечами, но на лице появилось какое-то напряжение, и он сказал довольно холодно:
– У меня абонементы.
«Абонементы», – повторила про себя Делла. Он сказал «абонементы», а не «абонемент». Множественное число означало, что пустое кресло действительно предназначалось для кого-то, кто должен был присоединиться к нему сегодня вечером. Этот кто-то, скорее всего, проводит с ним и все другие вечера сезона. Возможно, это его жена.
Делла быстро посмотрела на его руку, однако кольца на пальце не было. Впрочем, теперь многие женатые люди не носят кольца.
Делле хотелось узнать, кто всегда сопровождает его в театр и почему ее нет сегодня. Она подождала, не скажет ли он что-нибудь о загадке пустующего кресла, что-нибудь, что прояснит внезапное охлаждение между ними. Потому что чувствовала, что его неожиданное напряжение как-то связано с этим вакантным местом.
Казалось, он на секунду испугался, но затем продолжил:
– Тот же вопрос можно задать и вам. Вы не бываете здесь. По крайней мере, не на премьерах и не в этой ложе. – Его голос снова потеплел. – Иначе я бы заметил вас.
– Я здесь впервые, – призналась Делла.
Он посмотрел на нее еще более внимательно:
– Впервые в «Паламбос». Впервые в опере. Вы недавно приехали в Чикаго, ведь так?
Ей не пришлось отвечать на этот вопрос, потому что, кажется, сами богини оперы – вагнерии, так бы она назвала их – пришли ей на помощь. Ее собеседника окликнули снизу – это была пара, которая узнала его и поспешила обменяться приветствиями. Они обращались к нему «Маркус». Что ж, по крайней мере, Делла теперь знает его имя.
Однако приветствий оказалось недостаточно, и пара вовлекла его в разговор, продолжавшийся до тех пор, пока свет снова не начал гаснуть. В этот момент пара исчезла, и он – Маркус – снова повернулся к Делле.
– Вам хорошо видно? – спросил он, поглаживая пустое кресло рядом с собой, на котором все еще лежали роза и программка. – Отсюда видно гораздо лучше. Addio Dolce Svegliare Alla Mattina нужно видеть в самом лучшем ракурсе.
Итальянский прозвучал в его устах так, как будто он свободно владел им. Делле вдруг стало так тепло и уютно, так захотелось принять его предложение, хотя им обоим было совершенно ясно, что вид с соседнего кресла абсолютно ничем не лучше, чем с ее собственного.
Кому бы ни принадлежало это кресло, она не придет. И, судя по всему, Маркус совсем не был расстроен этим обстоятельством. Что ж, может, его отношения с неизвестной вовсе и не романтические. Несмотря на эту красную розу.
Или, может, он из тех, кто не пропускает ни одной юбки, и ей стоит ограничить общение с ним небольшой беседой об опере. А может, он просто еще один чудесный штрих в той картине, которая останется в ее памяти о сегодняшнем вечере.
– Спасибо, но здесь прекрасно, – сказала Делла. И это была правда. Сейчас прекрасно. Сегодня вечером. Но это, к сожалению, не навсегда.